Глава XII.

Горести обоих Питеров.

Питер Рольс-старший и Питер Рольс-младший оба были несчастны, но совершенно по разному. Различие состояло уже в том, что Питер-младший знал, что он несчастен и подозревал причину этого. Питер-старший не имел никакого представления о том, что то, от чего он страдал, было не­счастьем. Он думал, что это происходит от несварения желудка, считая, что такое состояние является нормальным для людей старше средних лет. Когда вы стареете, вы не можете рассчитывать, чтобы у вас сохранилось много вкуса и личного интереса к жизни, или, чтобы вы могли насла­ждаться вещами; так ему всегда приходилось слышать, и тупо и покорно он верил тому, что «говорят».

Если бы кто-нибудь сказал ему, что он несчастный че­ловек, он бы одновременно и очень рассердился, и был бы поражен. Что за чорт, почему ему быть несчастным? Он считал себя одним из самых преуспевших людей в Нью-Йорке, и самым большим удовольствием для него было вспо­минать об успехах, которые сопутствовали ему, шаг за ша­гом, с тех пор, как он поставил свою ногу на первую сту­пень лестницы и на протяжении всего пути до ее вершины.

Часто, лежа по ночам без сна, он вспоминал эти первые дни и свои первые попытки. Если он начинал думать об этом, ложась в постель, — кончено: он до того возбуждался и прошлое так реально вставало перед ним во всех подроб­ностях, что он не мог уже заснуть в продолжении несколь­ких часов.

Он был уверен, что любит «мать» так нежно, как дол­жен любить свою жену муж. Вместе им было не по себе, но врозь они чувствовали себя отвратительно. Таков вообще брак, и в их отношениях не было ничего иного.

Им почти не о чем было говорить друг с другом. Но мужья и жены после медового месяца никогда не воркуют, подобно голубкам. Вы нуждаетесь в веселой, румяной девушке и женитесь на ней. Если вы верны друг другу и не ссоритесь, это идеальная партия, в особенности, если есть дети.

Питер Рольс очень любил своих детей. Когда они были маленькими, они составляли радость его жизни; одна только мысль о них согревала его сердце и придавала ему почти сверхчеловеческую энергию, чтобы схватить будущее, как быка за рога, и оседлать его ради них, пока они вырастут. А теперь они выросли и катались, как сыр в масле, и было естественно, что пыл сердца остыл. Он гордился, очень гор­дился обоими. Петя, Питер или Петро — был настоящим джентльмэном и всем своим видом оправдывал каждый затраченный на него доллар. Поставьте его рядом с Астором^[6] или Ливингстоном^[7], — и вы не найдете никакой разницы!

Сперва, много времени тому назад, старый Питер мечтал о том, что молодой Питер будет его наследником в деле, но Эна доказала всю бессмысленность и несообразность этой мечты: что привлекательного в тяжелой работе для удовлетворения своего тщеславия, и потом, какой смысл, достигнув цели, низводить своего наследника до уровня, над которым он сам с таким трудом поднялся, вместо того, что­бы пользоваться приобретенным?

Питер-старший вполне согласился с взглядами Эны и, вместо того, чтобы сожалеть, что Питер-младший не имеет в себе ничего, что могло бы сделать из него преуспевающего дельца, отец решительно останавливал Питера всякий раз, когда тот обнаруживал неприличные признаки интереса к «Рукам» и к тому, что происходит за блеском их колец. Впрочем, Питер-младший и не имел к этому настоящего интереса; в нем не было того, что Питер-старший называл практичностью.

А Эна! Она была девушкой, которой можно было гор­диться. Отец до того гордился ею, что гордость своей бле­стящей дочерью охлаждала пыл, овладевавший его сердцем при мысли о ней. Эта гордость была заслуженной. Ведь ради нее он работал, стремясь сделать из своих детей мужчину и женщину, которыми мог бы гордиться, закончив воздвиг­нутое им здание.

Эна была не просто лэди, она была принцессой. Она командовала отцом одним только своим мизинцем. В ней было столько собственного достоинства, что Питер-старший предоставил ей превращать в связную речь нечленораздель­ные звуки своей души. Принцесса, в жилах которой текла его кровь, должна была лучше его самого понимать, что ему нужно.

Она говорила: какой смысл иметь деньги, если нельзя вращаться в лучшем обществе и чувствовать себя, как рав­ный с равными среди него? Она говорила это еще до своего возвращения домой из школы. То была школа для дочерей миллионеров, и дочери других миллионеров указывали ей на различие между ее отцом и их отцами — нефтяными, сталь­ными и железнодорожными королями, унаследовавшими со­стояние своих предков, которое было создано спекуляциями землей или шкурами животных.

Эна настаивала на том, чтобы ничто, напоминающее о годах тяжелой работы отца, не проникало в их семью, пока, наконец, Питер Рольс не перестал отождествлять себя лично с «Руками». В конце концов, глава предприятия нанял себе секретаря, который должен был ежедневно делать ему доклад о делах в пышно обставленной конторе, которая казалась старому Питеру тем, чем должно быть тело для души.

Рольс-старший и Генри Крофт — человек, которому он вручил диктаторские полномочия, сообщались между собой ежедневно, при помощи писем и телефона, но сам Питер Рольс не должен был переступать ногой порога большого торгового городка, который он собрал под одной крышей. Эна имела возможность говорить тем, кто был достаточно нетактичен, чтобы спрашивать, или тем, кого она подозре­вала в нескромном любопытстве: «Отец никогда даже не приближается к этому месту. Он устал от дел и, к счастью, не нуждается в том, чтобы возиться с ними». Ей было прият­но, что он записался в члены одного богатого нью-йорк­ского клуба, членами которого были достаточно «важные» люди, чтобы ей доставляло удовольствие заявлять при слу­чае: «Отец состоит членом Готамского клуба».

Когда отец, как это часто бывало, отправлялся из их виллы «Морская Чайка» в Нью-Йорк вечером и поздно воз­вращался домой, иногда даже оставаясь ночевать в городе, он обыкновенно говорил, в виде извинения матери или Эне: «я еду в клуб». Через некоторое время это стало настолько обычным явлением, что он перестал оправды­ваться. Но, если бы Эна узнала тайну этих его вечерних отлучек, она бы пришла в ужас, как это бывает с нами, когда мы узнаем, что те, кого мы считаем хорошо нам известными, оказываются для нас совершенно чужими.

Из всех сумрачных нью-йоркских миллионеров, которым приходится скрывать некоторые загадочные страницы своей жизни от глаз домашних, вероятно, ни у одного не было тайны, подобной тайне Питера Рольса. Была единственная вещь, которой он страстно наслаждался, но это было за­претным, тайным наслаждением, которое расстраивало нервную систему и губило его желудок, еще недавно поддавав­шийся лечению.

Питер-младший никогда не чувствовал себя вполне счаст­ливым, с тех пор, как в двадцатитрехлетнем возрасте оста­вил колледж. Только с этого времени он встал лицом к лицу к жизни и увидел темные пятна на ее поверхности. В тот момент, когда он увидел жизнь не столь прекрасной, какой она казалась, ему захотелось каким-нибудь образом помочь стереть эти пятна. Да, помочь, помочь! Это было самое важное.

Он не особенно интересовался коммерцией, но, будучи единственным сыном Питера Рольса, он считал своим долгом интересоваться ею. Он вообразил, что отец сильно страдает от равнодушия своих обоих детей к тому, что составляло смысл его жизни, страдает, скрывая, со сдержанной гордостью, свою рану. Тогда Питер-младший решил пожертвовать со­бой. Он предложил отцу, что пойдет в магазин и, если отец хочет, начнет с самого начала учиться всему, чему нужно учиться, чтобы постепенно занять место, на котором он мог бы служить поддержкой отцу.

Разговор об этом происходил в «библиотеке» — недавно отделанной под дуб огромной, ужасной комнате, с однооб­разными рядами книг, в красных, с золотом тисненых пе­реплетах с монограммами, и книжными полками, мрачно блестевшими за стеклянными дверцами шкафов. Питер-старший пытался убивать здесь свое время, так как библиотека казалась его дочери подходящим местопребыванием отца и Питера-младшего, который в своих собственных ком­натах сохранил бедную старую обстановку матери. В обстановке библиотеки, в которой все кичилось богатством и представляло последний крик моды, Питеру-младшему было очень трудно раскрывать свою душу. Но он напряг все свои усилия и бессвязно пробормотал о своей готовности отдать себя магазину. Холодный блеск в глазах отца заставил его почувствовать, что он начал не с того конца.

— Итак, ты не доверяешь своему отцу? — таков был от­вет, когда он кончил.

— Не доверяю вам? — пробормотал Питер, будучи уве­рен, что он неудачно выразился, не сумев толком объяснить отцу, чего он хочет.

— Ты думаешь, что то, что заработал старик, будет растрачено в его же предприятии и, что, если ты хочешь, чтобы деньги не пошли к чорту, ты должен сам присматри­вать за ними?

— Избави боже, — перебил его Питер, — вы не должны даже думать, что подобная мысль могла придти мне в го­лову! Я, отец, скорее готов умереть, чем допустить, чтобы вы так обо мне думали.

— Докажи в таком случае, что я неправ, — сказал сухо отец, по своему обыкновению пощипывая редкую седую бо­родку своими желтыми пальцами. — Ты легко это можешь сделать.

— Каким образом? Скажите мне только.

— Обратив свое внимание на другие вещи, мой маль­чик. Дай мне одному управлять тем, чем я умею управлять. Ты должен предоставить мне идти своим путем, не помогая своими веслами, и не слушать того, что говорят твои вы­сокомерные друзья за моей спиной обо мне и о моих прие­мах.

— Если бы я это мог!

— Конечно, я не уверен в этом. Ты водишь знакомство с компанией неопытных юношей, которые думают, что они лучше своих отцов знают, как вести дело; и затем в своих разговорах вы пускаете мыльные пузыри, увлекаясь мод­ными фантастическими идеями. Я был достаточно добр, что­бы некоторое время терпеть, хотя я и не должен был допу­скать этого. Но теперь вот что я скажу по этому поводу: если ты доверяешь старику, руки прочь от «Рук»!

— Решено и подписано, отец, — отвечал серьезно Пе­тер. — Я никогда не думал мешать, я только хотел помочь, если смогу. С сегодняшнего дня, моим паролем будет: «Руки прочь от «Рук».

Он дал обещание и тщательно его соблюдал. Но неуга­симый огонь пылал в его сердце, как зажженное бревно, брошенное в груду пепла. У него давно уже не было никакой определенной цели в жизни. Он не видел никакого пробела, который следовало бы заполнить, и чувствовал, что мир ни­сколько не нуждается во втором Питере Рольсе. Одной только вещи он страстно желал, будучи еще мальчиком — кругосветного путешествия и блеска востока, и это жела­ние и в юношеские годы не потеряло для него прелести и не казалось бесполезным. Когда отец смущенно спросил: «Почему ты не путешествуешь, мой мальчик»? — Питер от­ветил, что, может быть, это было бы хорошо.

Дело было доложено матери и она не возражала. Она уже давно, едва только выйдя замуж за Питера-старшего, научилась не возражать ни на что, что бы он ни предложил. Когда она улыбалась и соглашалась со всяким его предло­жением, она становилась «маленькой дорогой женщиной», и вот она провела всю свою жизнь, будучи маленькой дорогой женщиной, пока ее волосы не побелели. При ее счаст­ливом характере ей не приходилось делать для этого боль­ших усилий; с тех пор, как Питер вырос, он очень полюбил проницательный взгляд ее всегда молодых голубых глаз, глаз девушки на лице пожилой женщины.

Когда Питер был на Белом Ниле, в стране слонов и львов, перед ним часто стал неожиданно и таинственно показы­ваться образ его матери, простирающей к нему свои неуклюжие руки, чтобы пожелать ему покойной ночи в его комнате, которую он обставил разным хламом из красного дерева, составлявшим ее приданое. Она улыбалась и, ка­залось, не очень сочувствовала его путешествию. И все-таки ее глаза… Было в них что-то, что хватало его за душу и согревало сердце при мысли о них на другом конце света.

Питер поехал на Белый Нил, чтобы поохотиться за круп­ной дичью. Но, когда он встретился с нею лицом к лицу, он удивился, как ему могла придти в голову такая чудовищ­ная причуда. Он нашел, что животные, которых он соби­рался убивать, настолько красивее и большего стоят, чем он сам, что он почувствовал себя виноватым за свое намерение и отказался от охоты, увезя с собою на память только несколько фотографических снимков. Хотя Эна в об­ществе всегда утверждала при случае: «мой брат прекрас­ный стрелок; вы знаете, он участвовал в охоте на крупную дичь в Африке», но Питер стрелял только холостыми заря­дами. Тем не менее, ему было настолько совестно признаться в своей слабости, что он приобрел слоновые клыки и львиные шкуры за наличные деньги, вместо того, чтобы добыть их при помощи собственных пуль.

Он решил приберечь Египет с его храмами до своего свадебного путешествия, в случае, если ему удастся найти подходящую девушку, ибо все таинственное и чудесное при­водило его в грустное настроение, так как никто не переживал его вместе с ним. То же самое чувствовал он в Индии и на всем востоке, и тысячи разнообразных мыслей теснились в его голове, когда он приехал в Англию, чтобы встре­титься с Эной.

Мысли эти продолжали еще биться в его голове, как в тюрьме, когда он очутился на борту «Монарха», но здесь засиял для него яркий свет сквозь дверную щель темницы. Это был прекрасный свет, почти столь же прекрасный, о ка­ком Питер читал и грезил, о котором говорили, что его не бывает ни на суше, ни на море. Затем внезапно и странно свет этот исчез. Тюрьма, полная мыслей, уступила место сумрачной тревоге.

Таково было душевное состояние Питера Рольса млад­шего, когда после долгого отсутствия он вернулся домой. Но по внешнему виду он казался таким же, как обычно, и был так любезен с ирландскими гостями, что Эна была бла­годарна ему, нисколько не испытывая раскаяния. Впрочем, ей приходилось думать о столь многом, что она почти позабыла о своем маленьком дипломатическом шахматном ходе для устранения нежелательной девушки. Ей приходи­лось быть на чеку, чтобы Райган, его мать и сестра не на­шли «неподобающим» общество «Морской Чайки» и не стали втихомолку смеяться над отцом и матерью. Если бы в довершение всех ее забот прибавился еще страх перед моделью от портнихи, ее нервы не выдержали бы. Но, по-видимому, в благодарность за свое спасение, Питер пре­одолел свою угрюмость, и на него она могла положиться как на каменную гору.

Лэди Райган, удивительно моложавая женщина с дет­ским выражением лица, была энергичной воинствующей суффражисткой. Спасшись, при помощи своего сына от лондонской полиции, она отправилась путешествовать.

Сперва она слишком страдала от морской болезни, чтобы думать о том, что происходит у нее на родине, и ряд до­кладов, которые она намеревалась прочесть, был отложен. Теперь, находясь в Америке, она решила сделать все воз­можное при данном положении, разослав страстное феми­нистское циркулярное послание по всем штатам. Она про­водила большую часть времени в своей комнате над своими заметками. Кроме того, она добросовестно старалась пре­вратить мисс Рольс в суффражистку. На все остальное она не обращала никакого внимания, поэтому Эне не приходи­лось слишком беспокоиться о том впечатлении, какое «Мор­ская Чайка» произвела на лэди Райган. Приходилось опасаться Рагса и Эйлин, их наблюдательных глаз и развитого у них чувства смешного. Например, Эйлин имела манеру, когда ей казалось что-нибудь странным, говорить «это бес­конечно оригинально». Вещи, которые ее удивляли, были для нее «трогательными». Если бы только Эна достаточно знала жизнь графов и их семей, чтобы быть уверенной, что лорд Райган и Эйлин подразумевают в глубине души под «бесконечной оригинальностью» и «трогательностью» у Рольсов, то она не провела бы столько бессонных ночей. Рагс, может быть, и был слишком беден для графа, даже ир­ландского, но вряд ли он сделал бы предложение девушке, которую его сестра находила «бесконечно оригинальной».

Впрочем, лорд Райган вовсе не думал о женитьбе на до­чери американского миллионера. Он продолжал втайне вздыхать по своей ирландской кузине, которую оставил по ту сторону океана. Но зато маленькая лэди Эйлин влюбилась в Питера, о чем последнему не преминула сообщить его про­зорливая сестра. Питер вскоре дал понять лэди Эйлин, что мысли его заняты совсем другой особой, которую он поте­рял из вида после краткого знакомства. Со свойственной ей женской чуткостью, молодая девушка поняла, что этой осо­бой является никто иной, как модель мадам Надин, мисс Чайльд. Она окончательно убедилась в этом, когда узнала от своего брата, что после случайной встречи его и мисс Рольс с мисс Чайльд при посещении ими магазина Питера Рольса, Эна заклинала Райгана не сообщать об этом ни слова Питеру младшему. Эта романтическая история сильно подействовала на пылкое воображение лэди Эйлин, и она решила помочь Питеру вновь обрести потерянную нимфу. Читатель увидит, как она выполнила это свое намерение.