ГЛАВА XXII.

Развязка.

Лили Ливитт не вернулась на другое утро в отделение накидок. Она не прислала записки, не просила отпуска по болезни, — и за такое манкирование «Руки» знали только немедленный расчет. Если она снова явится, ее место будет уже занято, разве только у нее окажется достаточно сильная «протекция», чтобы сохранить его за ней.

Вин, явившаяся на работу вовремя, как обычно (как будто вчерашнее вечернее приключение было только сном), слышала, как другие девушки судачили о Лили. Она слушала, но ничего не говорила, не высказывала своего мнения, когда ее спрашивали, что она думает. Ни одна душа не пожалела мисс Ливитт. Большинство, по-видимому, полагало, что она принадлежит к числу тех, кто «отлично умеет устраи­ваться».

Вин, бледная и рассеянная (это могло объясняться чрез­вычайной духотой), оправляла модели на манекенах, когда рассыльный мальчик принес ей письмо. Хотя магазины Пи­тера Рольса еще не были открыты для публики, она должна была закончить работу прежде, чем прочесть полученное письмо. Взгляд на конверт обнаружил почерк Сэди, и так как последняя в этот момент должна была заниматься туалетом кукол наверху, Вин поняла, что случилось что-нибудь неожиданное.

Сэди, может быть, нездорова и хочет, чтобы она доло­жила об этом заведующему. Ей надо поскорее закончить с манекенами и быть свободной для помощи Сэди, пока не начнется обычная сутолока трудового дня.

Уже через пять минут пять безголовых женских фигур во всем блеске показывали накинутые на них плащи и манто, а девушка, одевавшая их, стояла рядом так же неподвижно, как и они, с распечатанным письмом в руке.

— В чем дело? — спросила миловидная девушка с вздер­нутым носиком, которая смеялась чаще, чем Вин в эти дни. — Вы выглядите так, точно потеряли своего последнего друга.

— Боюсь, что это так, — ответила Винифред странным, почти неслышным голосом, заставившим Дэзи Томпсон ши­роко раскрыть глаза.

— Неужто? Как жаль! Надеюсь, это не ваш воздыха­тель?..

Вин не ответила, не расслышав ее. Сэди, Сэди! Милая, маленькая сардинка!

«Прощайте, дорогая!» — перечитала она письмо. — Я не могла сказать это вам прямо. Только вчера узнала я это наверняка. Это — чахотка и меня не станут держать здесь из-за боязни, чтобы я не заразила других. Может, так и нужно, только это — тяжелый удар для меня. Не потому, что я очень хотела жить. Я совсем не хочу жить, потому что тот, кого я люблю, любит другую. Она гораздо лучше меня и достойна его, так что все в порядке, только это тяжело, и я буду даже рада совсем исчезнуть. Не пугайтесь, я не стану делать глупостей, в роде тех, какие изображаются в кино. Не стану. Я ведь, не трусиха. Но я съеду с квартиры по той же причине, почему покидаю «Руки». Ведь, я могу причинить беспокойство и неудобства другим. Как хорошо, что мы вовремя встретились. Я слышала о месте, где бес­платно принимают чахоточных, и постараюсь попасть туда.

Это в деревне, но я не скажу вам, где, дорогая, потому что иначе вы захотите повидать меня, а я этого не смогу выдер­жать в том состоянии, в каком нахожусь сейчас. Но от этого я вас люблю не меньше. Прощайте. Ваша любящая Сэди».

Вин была совершенно ошеломлена. В последнее время она редко виделась с своей приятельницей. Ни та, ни другая не имели свободного времени, да и жара высосала из них всю энергию. Ей следовало догадаться по худобе Сэди, что она больна. Ей следовало бы сделать много такого, чего она не сделала! А теперь уже слишком поздно!

Но нет, не должно быть слишком поздно! Она разузнает, где находится Сэди. Это будет нетрудно, ибо приговор, уда­ливший Сэди из «Рук», должен был произнести молодой док­тор, осматривавший служащих. Он приходил в определен­ные часы в приемный покой, который Вин видела в первый день своего появления в предприятии Питера Рольса. Один из его приемов приходился как раз на время перед откры­тием магазина. Может быть, он еще не ушел.

Заведующий, наблюдающий за отделением накидок, был одним из самых строгих, но отличался готовностью итти на­встречу тем из служащих, какие обладали «искоркой». Чайльд обладала «искоркой», и хотя через несколько минут должна была хлынуть публика (то был день распродажи), он разрешил ей отлучиться.

Доктор еще не ушел, но он ничего не слышал о лечебном учреждении, упоминаемом Сэди, и думал поэтому, что его совсем не существует. Он сказал вчера Сэди Кирк, что ее легкие поражены и что она стала «носительницей заразы». Разумеется, ее должны были рассчитать. Это печально, но ничего тут не сделаешь, это — вещь обычная. Жаль, что мисс Кирк так недолго прослужила у «Рук». Ее страховая премия составит совсем небольшую сумму.

— Неужто вы хотите сказать, что ее выбросили уми­рать, не дав ей ни копейки? — с трудом выговорила Вин.

— Ну, совсем не умирать, надеюсь, — возразил молодой доктор Марло. — Ее болезнь излечима. Но, боюсь, она полу­чит при увольнении не больше, чем за неделю вперед. Ста­рый Святой Питер ведет свое дело не в целях благотвори­тельности.

И Марло слегка поклонился красивой, но нерассудитель­ной молодой женщине и ушел.

Винифред тоже следовало уходить. Она узнала, что хо­тела. Но перед нею была загубленная жизнь, — жизнь Сэди Кирк, если не ее собственная, и она не знала, как спасти ее.

Она невольно остановилась у двери, чтобы в тиши и оди­ночестве обсудить положение. В приемном покое обе узкие койки были не заняты, а сиделка, — нервная женщина с сен­тиментальными глазами, — кипятила воду на спиртовке. У нее болела голова и она прописала себе порцию чая. Вода начала закипать и, несмотря на боль в висках, она тихонько напевала какой-то романс.

Винифред, погруженная в мысли о Сэди, слышала все же грустный мотив, и все кругом казалось от этого еще печаль­нее и безнадежнее. Вдруг пение оборвалось… Раздался прон­зительный крик, заглушенный громким взрывом.

Навстречу Вин, испуганной взрывом и собиравшейся по­бежать в комнату сиделки, вошла, шатаясь, сама сиделка, прикрывая руками свое обожженное лицо. Ее волосы и чепец были в огне. По всему белому платью и фартуку бегали голубые огоньки, разлившиеся из разлетевшейся в куски спиртовки.

Оглушенная шумом и потрясенная криком обожженной сиделки, Вин не сознавала отчетливо, что она делает. Машинально она бросилась к ближайшей койке, сдернула одеяло, остановила сиделку, хотевшую выбежать в коридор, и обернула ее в одеяло. Она сознавала только, что изо всей силы держит совершенно обезумевшую женщину и все время зовет на помощь.

Доктор не успел еще дойти до конца длинного коридора, и взрыв и крики заставили его и других прибежать на по­мощь. Вин смутно видела здесь женщин (уборщиц, мывших полы и окна), и двух или трех мужчин, кроме доктора Марло. Ей показалось, что он удалял одних, делая распоряжения другим, но сознание вернулось к ней только тогда, когда она услышала обращенное к ней самой приказание остаться тут и помочь.

С ее помощью доктор наложил повязки на ожоги си­делки. Маленькое дрожащее создание, поспешно раздетое, было уложено в постель, ее лицо, голова и руки были смазаны мазью и забинтованы. Только когда появилась другая сиделка, вызванная по телефону, и пострадавшей было дано усыпляющее лекарство, Вин почувствовала сильную боль в своих собственных пальцах.

— Правда, я тоже немножко обожглась! — воскликнула она, когда доктор предложил ей показать свои руки. — Но это пустяки. Я могу теперь вернуться за прилавок.

— Да, вы можете итти, — ответил Марло. — Впрочем, только после того, как подправлю ваши руки. Что касается сиделки, то с нею ничего плохого не будет. Могу поручиться, что благодаря вам, она не будет обезображена.

— Благодаря мне?

— Да, именно так. Вы, пожалуй, не сознаете, что, веро­ятно, спасли ей жизнь.

— Нет, не думаю, чтобы я это сознавала. — И Вин вдруг почувствовала, что готова разрыдаться, но вспомнила паро­ход «Монарх» (как вспоминала всегда, когда бывала недалека от слез), и удержалась от рыданий.

— Ну, ну, не волнуйтесь. Вот, выпейте-ка это, чтобы успокоить нервы, если вы чувствуете себя слабой, и бегите скорей. Там, внизу, все обойдется, весть о случившемся должна была уже дойти до вашего отделения, и там будут знать, почему вы задержались.

Вин «побежала» и убедилась в верности предсказания доктора.

— Вы отличились, как я слышал, — сказал ей заведую­щий отделом мистер Уэллби. — Покажите-ка ваши руки. На­деюсь, они не помешают вам работать.

— Нет, конечно, я чувствую себя не хуже, чем всегда, благодарю вас.

Доктор Марло намазал пальцы Вин какой-то мазью, ко­торую он назвал «новой кожей»; ведь, не годится продав­щице вызывать неприятное ощущение у покупателей, обслуживая их с перевязанными руками. Эта мазь предста­вляла собой нечто вроде прозрачного лака, и благодаря ей ногти ее блестели не меньше, чем у самых кокетливых де­вушек, тратящих все свое свободное время на их полировку и отделку. Но краснота все же проглядывала сквозь нее, точно ее руки были покрыты ранками. Она заметила, что на них уставилась дама, которая просила ее примерить ей бе­лую кружевную вечернюю накидку.

— Что это с вашими руками? — резко спросила она.

— Я немножко обожгла их утром кипятком, — объявила Вин.

— Ах, приятно слышать, что это не от болезни.

Девушка слегка покраснела и посмотрела на свои крас­ные пальцы, вызвавшие неудовольствие. Повернувшись впол­оборота, чтобы развернуть накидку, она неожиданно увидела перед собою Питера Рольса.

Она застыла на месте и дыхание ее остановилось. У нее совсем помутилось сознание и мелькнула мысль, что это ей показалось, что никого тут нет.

Но его глаза смотрели в ее глаза, и это были ласковые голубые глаза господина «Джилидовский бальзам». Не может быть, чтобы это действительно был он, это, должно быть, кто-нибудь другой, похожий на него. Но нет!.. Он снял шля­пу. Он говорит что-то своим столь хорошо памятным голо­сом…

— Как вы поживаете, мисс Чайльд? Когда вы отпустите эту даму, вы меня очень обяжете, если уделите мне ми­нутку.

Она слегка наклонила голову — то был вежливый, обыч­ный кивок любой хорошо обученной продавщицы по адресу покупателя, намеревающегося подождать, пока она освобо­дится. Но о соблюдении вежливости она при этом совсем не думала, она хотела лишь скрыть свое лицо. Ей понадоби­лось напрячь всю свою нервную систему, чтобы не выйти из роли продавщицы.

Она увидела внезапно Питера Рольса — Питера Рольса во всей его реальности, со всей выразительностью и магнетиз­мом его глаз. Его вид с быстротой молнии сказал ей отно­сительно ее самой то, чего она боялась в течение многих месяцев, — с того самого дня, как она рассталась с господи­ном «Джилидовский бальзам» и с «Монархом».

Она любила его. Любила его нелепо, безнадежно, безгра­нично, как всегда влюбляются смешные девушки в мужчин, о которых им не следует и мечтать. Вероятно, он с самого начала старался влюбить ее в себя своим дружеским обра­щением и вниманием, скрывавшими его черные замыслы.

Она избегла расставленных сетей благодаря его сестре. И похоже, что ужасные намеки последней были недалеки от истины, в противном случае он не проявил бы настойчивости после получения выговора. Ибо он не отказался от своих надежд. Искорки в упорном взгляде его голубых глаз гово­рили ей об этом. Их встреча — не простая случайность. Ми­стер Рольс имел вид человека, наконец, нашедшего то, что долго искал. Она должна заставить его пожалеть об этом. Потому что, после своего опыта с другим мужчиной, кото­рый тоже проявил настойчивость, хотя она считала себя давно забытой, — как может она надеяться, что он не похож на других?

Наконец, покупательница, отнюдь не торопившаяся, скорее, напротив, медленно удалилась, унося с собой кружевную накидку, а Вин, не уклоняясь от тяжелой повинности, как она делала это, когда Джим Логан посещал «игрушечное царство», обернулась к Питеру Рольсу.