В газете летчиков-испытателей было напечатано большими буквами:
«Будни летно-испытательной работы пронизать отвагой, выдержкой, хладнокровием, настойчивостью, мастерством».
Эти слова очень часто оправдывались на деле. И событие, происшедшее летним прохладным утром во время стрельбы, грохотом и треском которой Супрун и его товарищи заполнили небо над аэродромом, было тому подтверждением.
Вновь предложенный вариант вооружения уже испытанного и закаленного в боях истребителя должен был значительно повысить боевую мощь последнего. Именно в этом и хотел убедиться Степан Супрун.
Если вы когда-нибудь видели, как охотятся и резвятся над морем чайки, то при известном воображении сможете представить себе происходившие полеты.
Самолеты, короткие и блестящие, с крепкими, будто мускулистыми телами, один за другим, торопливо, точно вперегонки, взбирались вверх, на мгновение замирали там и, сверкнув крыльями на солнце, клевали тупым приплюснутым носом, с воем и стоном кидались вниз.
Летчики ловили в перекрестье прицелов наземные мишени — старые, отслужившие свой срок самолеты, — нажимали гашетки.
У крыльев и мотора возникали длинные и прямые огненные струи, а через несколько секунд на земле были слышны короткие, частые вздохи пушек и треск пулеметов, похожий на звук разрываемого батиста.
Мишени все ближе. Они растут, увеличиваются в сетке прицела, как кадры крупного плана на киноэкране, и самолеты, сверкнув на солнце, выходят из пике и снова, один за другим, торопливо взмывают ввысь.
— Довольно!
Супрун подает знак. С земли поднимается еще один истребитель. Он тащит за собой конус из крепкого полотна, привязанного длинной фалой.
Встречный воздушный поток проходит через отверстия большого и малого оснований и надувает конус туго, как парус.
Это воздушная мишень. Вот ее-то и поджидают теперь летчики.
Они атакуют сверху, снизу, с разных сторон. Пули и снаряды дырявят полотнища конуса. Буксировщик увертывается, маневрирует. Следом за ним мотается мишень, и вдруг, на крутом развороте, фала — длинная и прочная веревка, — подброшенная воздушной волной, перехлестывает через крыло.
Новым маневром летчик пытается освободиться от веревки, но запутывается еще больше.
Самолет теряет управление, его начинает разворачивать, вводить в спираль. Летчик пытается удержать машину, которая сейчас барахтается в воздухе подобно человеку, связанному по рукам и ногам, брошенному в воду и старающемуся как можно дольше держать голову над водой.
Супрун видит, как летчик буксира сдвигает фонарь, становится на сиденье, готовясь покинуть свое место.
Полным газом Супрун резко подстегивает свою машину. Одним рывком он оказывается возле злополучного самолета и взмахом руки приказывает летчику сесть.
Тот садится и берется за ручку управления. Он не знает, что хочет делать Супрун, не знает, как он думает ему помочь, но уже одно то, что Супрун здесь, рядом, успокаивает и придает силы.
Супрун подходит так близко, что летчик видит его лучистые, смеющиеся глаза, спокойное уверенное лицо.
Девушка, аэродромный техник, стоя в тени ангара, видит, как одна машина странно, очень странно ведет себя в воздухе, а другая, близко подойдя к ней, повторяет все движения первой, точно передразнивая ее. Далее девушка видит, как эта вторая машина делает хищный бросок вперед, видит, как вниз сыплются какие-то черные куски, холодеет от ужаса и с возгласом: «Ах! Столкнулись!» — приседает, закрывая глаза.
Когда, через несколько секунд, она поднимает голову, черные куски приобретают иную форму.
Это летит на землю конус, летят куски веревки, которую Супрун разрубил винтом своей машины.
Так Супрун освободил «узника». Тому еще долго не верится, что самолет ожил и, как обычно, послушен.
Супрун покачивает крыльями, и все летчики пристраиваются к нему.
— Ближе! — показывает он, и летчики теснее прижавшись к своему командиру, боевым строем делают круг и всей группой садятся у «Т».