Конструктор сказал, что на основе расчетных данных его машина, с полными баками горючего, должна без посадки пролететь тысячу километров.
Слетав по заданию на тысячекилометровую дистанцию, Стефановский, приземлившись, попросил слить из баков остатки горючего. Его оказалось там еще на добрую сотню километров пути, и это подтвердило правильность первоначальных догадок летчика.
Тогда Стефановский стал в каждом полете проверять свои расчеты. Он летал на разных высотах и скоростях. Он часами кружился вокруг аэродрома, замеряя расход горючего, скорость и наибольшую продолжительность полета. Он шел на посадку, когда винты, в последний раз взмахнув лопастями, недвижно застывали, и, нужно сказать, это было довольно рискованным делом — садиться на скоростном двухмоторном бомбардировщике с остановившимися винтами.
Зато такой способ позволил убеждаться в том, что весь бензин выработан и замеры произведены правильно.
Результатом явилось то, что летчик в скоре предложил слетать без посадки туда и обратно по маршруту, каждый конец которого составлял около семисот километров, зная, что в этом нет почти никакого риска.
Правда, ему немало пришлось убеждать начальство, что за ним не придется высылать спасательной экспедиции с запасом авиационного бензина и ремонтной бригады, чтобы выручать его машину, приземлившуюся на обратном пути из-за пустых баков на каком-нибудь вспаханном поле под Коломной. И когда он возвращался из этого перелета домой, то напоследок, почти перед самым финишем, поволновался не меньше, чем разрешивший полет начальник, который в последние минуты, стоя у «Т», нетерпеливо посматривал то в небо, то на часы, уверяя себя, что все обойдется благополучно.
Дело в том, что, не доходя километров шестьдесят до самого аэродрома, у летчика закашляли вдруг оба мотора, — закашлялись так нудно и затяжно, как человек, которому в дыхательное горло попали сухие хлебные крошки.
Это напоминало перебои из-за нехватки горючего, и Стефановский, покрутив во все стороны головой, высматривая подходящую посадочную площадку, спросил для собственного успокоения у штурмана:
— Как думаешь, старина, дойдем?
Бряндинский сидел впереди, в своей кабине. Летчик не видел его лица и лишь услышал в наушниках фразу:
— Должны! Иначе у меня пропадут билеты в театр.
Летчик несколько раз подряд двинул назад и вперед рычаги газа, моторы вдруг весело загудели, и через несколько минут показался аэродром.
— Везет тебе, Саша! Билеты твои не пропадут! — весело крикнул летчик.
— А я в этом и не сомневался, — ответил Бряндинский, свертывая свои карты и тетради.
— Идет! — в тот же самый момент громко и радостно воскликнул начальник, хлопая по плечу стоявшего рядом техника.
— Он топает! — делая ударение на первом слове, подтвердил техник, приложив ребро ладони к глазам наподобие козырька, чтобы лучше разглядеть показавшуюся на горизонте точку.
Та, все увеличиваясь, превратилась в двухмоторный бомбардировщик, который через минуту-другую благополучно сел.
— Ну, братец, — возбужденный удачным полетом, сказал летчик технику, — чуть было моторы не подвели. Бронхитом, что ли, заболели. Кашляют неимоверно. Взгляни-ка на них своим волшебным оком.
— Горючка, наверно, кончилась, — высказал предположение техник.
— По моим расчетам, должна еще остаться, — возразил летчик.
И верно, в баках оставалось бензина еще на добрые пятьдесят километров.
— Не самолет, а скатерть-самобранка, — восхитился техник.
— Это смотря по тому, чьи руки ее расстилают, — засмеялся начальник, уводя экипаж с собой.
После того, как устранили дефекты в бензопроводке, Стефановский снова и снова подымался в воздух.
Он придумывал на земле новые способы экономить горючее, проверял их в воздухе и потом вместе с инженерами изучал полученные результаты.
Однажды начальник, зайдя к нему в комнату, застал его вместе со штурманом и инженером склонившимся над картой.
В руках у Бряндинского была масштабная линейка, один конец которой упирался в точку под Москвой, другой в точку на Азовском море, отстоящую на тысячу километров от первой.
— Не думаете ли на воду садиться на сухопутном самолете? — пошутил начальник.
— Нет! Думаем вот здесь развернуться на сто восемьдесят градусов и без посадки мазнуть в Москву, — сказал штурман.
Начальник вдруг сделался серьезным:
— Слышал я про ваши проекты. Дело нешуточное. Где ваши расчеты?
В хороший летний день, не очень жаркий и не очень прохладный, бомбардировщик, нагрузившись бомбами и горючим, стартовал на юг.
Он мчался вперед, к Азовскому морю, а назад убегали рощи Подмосковья, черноземные поля Курска, меловые горы Белгорода.
— Правильно идем, штурман? — спрашивал летчик.
— Все точно, — отвечал Бряндинский. — Скоро будет кочегарка.
— Какая? — удивился летчик.
— Всесоюзная. Донбасс. А пока за отличную службу получай ценный подарок.
И к ногам летчика лег промасленный пакет, в котором были завернуты шесть штук еще теплых московских пончиков.
— Откуда они у тебя? — удивился летчик.
— Небось, из Москвы летим! — ответил штурман.
Летчик стал закусывать. Тем временем внизу, под крылом машины, проносились затянутые черным заводским дымом промышленные города Донбасса, степи Приазовья, и наконец вдали, подобно огромному зеленому камню, в котором виднелись белые прожилки пены, сверкнуло море.
— Мы у цели! — несколько минут спустя сказал Бряндинский деланным, театральным тоном. — Бомбы летят вниз!
Он открыл люки и нажал на установленные у прицела кнопки. Серия бомб рванулась вниз, и огромные водяные столбы взметнулись вверх.
— Теперь можно разворачиваться домой, — балагурил штурман, — погуляли на юге — и хватит.
Они легли на обратный курс, и только что просмотренные пейзажи покатились назад, как в фильме, запущенном с конца.
Они уже пролетели Донбасс, все шло хорошо, но внезапно поднялся и с каждой минутой усиливался встречный ветер.
— Ну, Саша, держись! — говорил летчик. — Следи, дорогуша, за курсом. Почти все в твоих руках. Если хоть немного попетляем, не миновать нам сидеть в лесу на деревьях.
— Чуть-чуть поверни влево. Вот так держать!
— Есть так держать! — в тон штурману отвечал летчик, поворачивая нос машины.
— Молодец!.. Получай за это гостинец! — сказал штурман, и летчик увидел у своих ног еще один пакет, в котором оказались абрикосы.
— А это откуда у тебя?
— Как откуда! С юга, небось, летим.
Между тем из-за сильного ветра, значительно снижавшего скорость, стрелка бензиномера быстрее, чем хотелось, ползла к тому месту прибора, куда все чаще обращался взор летчика: к нулю.
И неиссякаемая бодрость штурмана все меньше действовала на ухудшавшееся настроение летчика. Самолет пересек границу Тульской области, перелетел в Московскую. Стрелка прибора колыхалась уже между нулем и первым ее делением, все более склоняясь к красной граничной черте.
Проклиная ветер, летчик напряженно вглядывался в даль. Он уже не спрашивал курс. Здесь все было знакомо, и летчик нетерпеливо ждал реку, за которой должен был показаться аэродром. Но то, что в другое время казалось бы близким, теперь представлялось чрезвычайно далеким, потому что расход бензина превышал расчетный.
Летчик сверху увидел Серпухов и вспомнил, что там есть хороший аэропорт, что там у него есть друзья, что он устал, неподвижно сидя уже много часов на одном месте. Но в эту минуту он услышал в наушниках голос штурмана, будто угадавшего его мысли:
— Серпухов прошли. Теперь пустяки остались!
И Серпухов, как и другие оставшиеся позади города, точно растаял под солнечными лучами.
Летчик так же старательно всматривался на север, как оттуда, с аэродрома, всматривались на юг. И он и те, другие, обрадовались, увидев наконец друг друга.
— И сейчас, небось, горючка осталась? — спросил техник, когда летчик вылез на землю.
— Не думаю. На всякий случай проверьте.
Техник отвернул краны. Несколько капель бензина упали на землю.
— На зарядку зажигалки хватит! — крикнул он.
— И то хорошо, — сказал начальник. — Могло быть хуже.
— Да! — многозначительно улыбнулся Бряндинский. — К тому же конструктора обманули. Дистанцию, вдвое большую расчетной, прошли.
— Я думаю, он на это не обидится, — сказал инженер.
— Наоборот, обрадуется старина.
— Хотя инструкцию придется ему несколько переделывать, — рассмеялся летчик.