Дед Степана, Михаил Супрун, занимался крестьянством, столярничал, но средств на жизнь не хватало, и семья жила впроголодь. А семья у деда была большая: семеро детей. Дети, подрастая, один за другим уходили батрачить. Поэтому и отец Степана, Павел Супрун, с малых лет начал трудовую жизнь.
Тринадцати лет он нанялся к немцу-помещику Лоренцу, чья «экономия» находилась поблизости от родного села Речки, в тридцати верстах севернее украинского города Сумы. За семь лет тяжелого труда в «экономии» Павел Супрун выполнял разную работу. Был погонщиком волов, потом подручным у слесарей, а когда хозяин выписал из-за границы два паровых плуга, Павла приставили к ним. Тогдашние тракторы имели много изъянов и часто останавливались посреди поля. Немцы-надсмотрщики бесновались, бранью и штрафами, а нередко и кулаками вымещали злобу на батраках. Украинские хлопцы тоже не оставались в долгу: жгли в отместку помещичьи хлеба, а подручных Лоренца не раз находили связанными и избитыми. Молва приписывала Павлу участие в этих делах, которые и в самом деле не обходились без него. Супруны спокон веку были честными тружениками и никогда не прощали обид и насилия. Помещик Лоренц жаловался уряднику, называл молодого Супруна баламутом и поджигателем и все чаще грозился отправить Павла в Сибирь. Работать у немца стало невтерпеж. Павел Супрун взял расчет и нанялся к помещику Харитоненко, в том же Сумском уезде.
Но, как говорится, «хрен редьки не слаще». «Свой» помещик также выжимал все силы из батраков, заставляя их за гроши трудиться от зари и до зари. Шли годы, и Павел Супрун, который обзавелся семьей, имел троих детей и не знал, как их прокормить, все чаще задумывался, ища выход из своей беспросветной жизни. Таких, как он, было в то время немало. Некоторые из них покидали родину и в поисках лучшей жизни уезжали за океан, в Америку. Павел Супрун, начитавшись заморских писем земляков, скопил деньги на проезд в третьем классе, уложил в мешок хлеб, чеснок и сало, простился с семьей и отправился в Канаду, надеясь там устроить для своей семьи более сносную жизнь. Это было в 1911 году. В те времена в Канаде нехватало рабочей силы, и труд оплачивался там значительно выше, чем в других странах. Зато уж и эксплуатация была тоже немалой. К тому же Супрун не знал языка и работать по своей слесарской специальности не мог. Два года он работал чернорабочим в разных местах, учился английскому языку в вечерней школе и, отказывая себе в самом насущном, откладывал цент к центу, доллар к доллару. Когда у него скопилось несколько полсотенных бумажек, он отнес их в пароходное агентство, купил «шифскарту» и отправил ее жене.
В 1913 году Прасковья Осиповна вместе со всеми детьми, сыновьями Гришей, Степой и Федей, пустилась в далекий путь, в загадочную и неведомую ей Америку. До этой поездки она никогда не отдалялась от родного села Речки больше чем на десять верст. Не без страха вступила семья Супруна на американскую землю. Их окружила шумная толпа. Гриша и Федя, вцепившись в юбку матери, испуганно озирались по сторонам. Один лишь шестилетний Степа смело сделал несколько шагов вперед и, вытянув шею, вертел во все стороны головой. Он первым увидел высокого черноусого человека в темной фетровой шляпе, проталкивающегося к ним, и, закричав: «Тато, тато!», бросился к отцу.
Началась новая жизнь семьи Супруна. Отец работал, мать занималась хозяйством, дети, подрастая, ходили в школу.
Степан Супрун заметно выделялся среди сверстников и товарищей по классу. Он был выше многих ростом, строен, широк в плечах. У него было открытое, привлекательное лицо, мечтательные карие глаза и вьющиеся темные волосы. Он был смел и правдив. Все эти качества возвышали Степу в глазах товарищей, которые любили его и считали своим вожаком. Учился Степа хорошо, только математику не любил. На уроках алгебры ловил мух, запрягал их в бумажную колесницу и под сдержанный хохот всего класса гонял эту упряжку по парте.
Преподавателю физики он задал вопрос об устройстве аэроплана и очень огорчился, когда учитель сказал, что Степе еще рано знать о таких вещах. Однажды, уже в пятом классе, на уроке физики раздалось громкое жужжание: к потолку взлетел небольшой жестяной пропеллер, запущенный Степой с катушки, и упал на учительский стол. В классе наступила тишина, которую прервал строгий голос учителя:
— Кто это сделал?
— Я! — не сговариваясь, ответили хором, вставая со своих мест, пять учеников, среди которых был и Степан.
— Жестянка одна. Ее не могли одновременно запустить пять человек.
— Это я сделал, господин учитель, — твердо сказал Степан. — Мои товарищи говорят неправду. Они хотят выгородить меня.
— Хорошо, — смягчив тон, произнес физик. — После уроков вы зайдете ко мне, Супрун, а сейчас садитесь.
В учительской Степа обещал физику вести себя лучше, и они вскоре сделались друзьями. Степа мечтал о велосипеде, учитель объяснил ему его устройство. Мальчик, через день отказывая себе в завтраке, копил центы и покупал велосипедные детали. Что за радостный был день, когда он приехал в школу на велосипеде, собранном своими руками! Потом он увлекся радио и сам из частей собрал приемник. Сквозь треск и писк в наушниках слышны были обрывки слов и музыки, и все домашние, а больше всех Степа, были в восторге.
Когда отец поступил в железнодорожные мастерские, мальчик стал интересоваться паровозом. Он долго уговаривал отца взять его с собой, и когда отец это сделал и в цехе рассказал про устройство локомотива, радости Степы не было конца. Он целую неделю возился с консервными банками, железками, проволокой и смастерил модель паровоза.
Но больше всего увлекали Степу рассказы о путешествиях и приключениях. Учитель географии умел рассказывать, и, слушая его, Степан уносился в мыслях далеко-далеко — то в южные моря, то на дикий север. Он любил героев Купера, честных и мужественных людей, правдивых и сильных, не знающих страха. Нередко он убегал с друзьями в леса. Там они учились распознавать по следам зверей, соревновались в беге и борьбе, стреляли из старого «Смит и Венссон». Ночью по звездам находили дорогу домой, стараясь вернуться, когда домашние уже спят. Дома Степан часто заставал гостей. То были земляки-украинцы. Они собирались «побалакать» о далекой родине. Они тосковали о ней, пели звучные и задушевные песни. И Степан понимал, что не здесь его родина, а там, за морем, на чудесной земле Украины.
Учение в школе внезапно пришлось прервать. В 1917 году в Канаде начался экономический кризис. Фабрики и заводы стали закрываться, и десятки тысяч рабочих, в первую голову из числа приезжих, оказались на улице.
Так и Павел Супрун стал безработным. В поисках работы он долго обивал пороги разных контор, но всюду получал отказ. Деньги таяли, и надо было на что-нибудь решиться. На последние доллары Павел Супрун арендовал небольшой лесной участок и вывез туда семью. Сами построили хижину. Потом раскорчевали землю под огород и птичник. Дети помогали, как могли, и работа неплохо спорилась. Два года прожила семья Супруна в лесу. Все готовили для себя сами, ничего не покупали. Отец с сыновьями промышлял охотой, расставляя на лесных тропах силки и капканы, стрелял белок. Мать смотрела за младшими детьми, занималась огородом, разводила птицу. Жили они одиноко, почти не видели людей. Лишь изредка, зимой, у хижины останавливалась собачья упряжка — индейцы заходили в дом переждать пургу. Лесная жизнь, походившая на прочитанное в книжках, нравилось Степану, но она не по душе была его отцу. Время от времени он наведывался в город в поисках работы. Из города отец привозил новости о России. Он рассказал матери о том, что в России — революция, что землю отнимают у помещиков и раздают крестьянам. Однажды, вернувшись из города, отец рассказал, что немцы захватили Украину, отнимают у крестьян розданную им землю, а дома грабят и жгут.
Одна из поездок отца увенчалась, наконец, успехом. Он нашел себе место, и семья отправилась в Виннипег. В городе очень много говорили о России. К отцу часто приходили земляки. Из разговоров Степан понял, что немцев выгнали из Украины и что там начинается свободная, хорошая жизнь. Газеты тоже много писали о России, но все такие страшные и неправдоподобные вещи, что Степан не знал, можно ли верить газетам. О России немало толковали и в школе. Однажды на уроке учительница назвала русских сумасшедшими фанатиками. Степа не выдержал и вскочил с места. У него горели глаза и часто колотилось сердце.
— Неправда, вы лжете! — крикнул он.
Учительница была ошеломлена таким неслыханным поступком.
— Негодный мальчишка! — взвизгнула она, опомнившись. — Марш на середину класса! — И, схватив линейку, стала больно бить Степану по ладоням.
Он стиснул зубы и молчал. Когда она отсчитала последний, двадцать пятый удар, он сказал:
— Thank you (благодарю вас)…
Мальчик медленно шел к своей парте. У него так распухли ладони, что он не мог согнуть пальцы. Едва он уселся на свое место, как услышал позади себя злобный шопот:
— Что, заработал? Так тебе и надо!..
Степа обернулся. Руди Тинке, толстый веснущатый немчик, сын местного колбасника, показал ему язык.
— А этого отведать хочешь? — спросил Степан, тщетно пытаясь сжать одеревеневшие пальцы в кулак.
Мы еще посмотрим, кто кого угостит! — снова зашипел Тинке.
— Что ж, давай встретимся, поговорим…
Вечером отец спросил, за что учительница наказала Степана. И тот коротко рассказал.
— Больно было? — спросил отец.
— Больно, — просто ответил мальчик.
— Плакал? — допытывался отец.
— Молчал, — ответил Степа.
— Молодчина! — сказал Павел Михайлович и, обняв сына, привлек к себе.
…Встреча Степы и Руди Тинке была назначена тайно, но Руди не удержался и разболтал, так что о ней узнало полшколы. Мальчишки заранее собрались в условленном месте, за старым кладбищем.
Руди привел с собой человек восемь секундантов. Степа, зная, что почти все ребята на его стороне, — одного лишь старшего брата Гришу. Увидев, как немчик надевает большие боксерские перчатки, Гриша сказал брату:
— Посмотри, нет ли у него какой-нибудь железки в них.
— Не должно быть, — ответил Степа. — Он хоть ябедник и подлиза, но такого не сделает.
Бойцы сошлись, и Руди Тинке стал подпрыгивать, как заправский боксер. Ему удалось близко подойти к противнику, и в тот же миг Степа почувствовал, что его очень больно ударили по носу чем-то тяжелым. Боль и, главное, возмущение, подстегнули его. Он ринулся вперед и со всего размаха ударил Руди кулаком в челюсть. Тинке качнулся, упал и не смог подняться по счету «десять». Ему помогли встать, дали глотнуть воды и сняли перчатки. В правом лежало массивное металлическое кольцо. Два приятеля-немчика повели его домой, а остальные мальчишки, расходясь, презрительно плевали в его сторону.
Окруженный толпой друзей, Степа победителем возвращался домой. Он закрыл ладонью нос, который распух и сильно болел. Проходя мимо парикмахерской, взглянул в висевшее на витрине зеркало и ахнул. Нос свернуло в сторону, вроде лодочного руля на повороте. Степа и Гриша вернулись домой поздно вечером, чтобы лечь спать, не обращая на себя внимания взрослых. Степа сказал брату:
— Я выпрямлю нос, а ты притяни его веревкой к уху. За ночь, может, встанет на место.
Так и сделали, но Степа всю ночь не мог уснуть от боли. Он ворочался и наконец разбудил мать. Взглянув на Степу, она заплакала и сейчас же потащила его к врачу.
— Ничего страшного, — сердито сказал разбуженный среди ночи доктор, — вывихнут хрящ.
Он схватил мальчика за нос и дернул с такой силой, что Степа подпрыгнул от боли.
— Вот и все, — проворчал доктор. — Теперь кладите компрессы, и нос заживет.
На другой день отец с некоторым укором сказал сыну:
— А здорово тебя колбасник угостил!
— Я его угостил еще лучше, — угрюмо ответил Степа.
— Если так, то это хорошо, — и отец улыбнулся одними глазами.
Павел Супрун все чаще стал поговаривать о возвращении на родину, и вот от слов перешел к делу. А дело было нелегким. Надо было собрать значительную сумму денег на проезд семьи, состоявшей к тому времени уже из восьми человек, получить нужные документы. Два года готовилась семья Супруна к отъезду, во многом себе отказывая, продавая по дешевке с трудом нажитые вещи.
Наконец в 1924 году семья Супруна — родители, пятеро сыновей и дочь — выехали на родину, в Россию. Пароход пересек Атлантический океан, обогнул британские берега, переплыл Северное море и вошел в Балтийское. В Либаве пересели на поезд. С разными мыслями, но с одним трепетным чувством, какое бывает у людей, много лет не видавших родного дома и теперь приближавшихся к нему, смотрели все в окна. Казалось, что поезд движется слишком медленно. Но вот промелькнула пограничная арка, и Степа увидел красноармейца, с улыбкой глядевшего на окна мчавшихся мимо него вагонов.
* * *
Родина встретила семью Супруна заботливо. Страна росла, развивалась. Жизнь текла уверенно и спокойно.
Павел Михайлович взялся за работу по своей профессии. Младшие дети поступили в школу. Старшим, Грише и Степе, неудобно было садиться за одну парту с малышами. Они поступили работать, а учились по вечерам в школе взрослых. Степан учился сначала столярному ремеслу, а потом перешел на Сумской машиностроительный завод и быстро овладел токарным ремеслом. Он вступил в комсомол, увлекся физкультурой, любил танцевать, ходить с девушками в кино. Он был рослым, красивым парнем, и немало девушек вздыхали о нем.
Шли годы, и как-то вечером, после работы, отец сказал:
— Тебе, сынок, скоро призываться. Погулял — и хватит, теперь придется и послужить. Не думаешь, небось, об этом?
— Думаю, — ответил сын.
— Ну, и что ж решил?
— Решил проситься в авиацию. В летчики.
— Почему вдруг в летчики? — вмешалась мать, которую напугала эта сыновья идея.
— Раз есть аэропланы, — усмехнулся Степан, — значит, надо же кому-нибудь и летать. Вот я и хочу летать. Так что, отец, прошу вас помочь мне в этом деле.
— Что ж, придется помочь! — сказал отец. Он был секретарем Сумского исполкома и имел отношение к призывной комиссии.
Так Степан Супрун в 1929 году попал в Смоленскую школу летчиков, и здесь открылись его незаурядные способности.
Все, чем должен обладать летчик, оказалось у Степана с избытком. Больше того: нередко он придумывал такое, что другим и в голову не приходило. Инструктор Кушаков написал в характеристике своего любимого курсанта, что Супрун не только летчик-истребитель, что он исследователь, изобретатель и по своим повадкам типичный летчик-испытатель.
Супрун служил в разных истребительных частях. Быстро стал командиром звена, а потом и эскадрильи. Его слава воздушного мастера росла. Однажды его вызвали в Москву. Начальник, листая его документы и аттестации, предложил новую работу: военным летчиком-испытателем.
— Дело сложное и рискованное, — сказал начальник. — Взвесьте все хорошенько, подумайте, решите и денька через два загляните ко мне с ответом.
— Я уже решил, — сказал Супрун. — Работа мне подходит.