Наступила ночь. В Таврическом дворце все успокоилось, зато в доме Феникса долго светился одинокий огонек масляной лампы.
Граф Феникс не спал всю ночь, просидев ее напролет в своей рабочей комнате. Она была смежной с его официальным, или парадным кабинетом, обставленным богатой мебелью, статуями и дубовыми книжными шкафами. Соединялась она с кабинетом посредством маленькой двери, искусно скрытой за картиной.
Никакой роскоши в этой рабочей комнате не было, стояли два стола – простой белый, деревянный, и другой, с мраморной доской, и висела полка с книгами, свитками бумаг и пергамента. Мраморный стол весь был заставлен склянками, ретортами, спиртовыми лампами и сосудами странной формы.
На этот раз Феникс не прикасался к ним. Он сидел, окруженный книгами, перед большим развернутым на столе пергаментом и беспрестанно брался за медальон, тщательно рассматривал его, потом справлялся с покрывавшими пергамент иероглифами и делал отметки на дощечке из слоновой кости.
Раннее летнее утро давно гляделось в единственное окно комнаты, а Феникс все сидел и с лихорадочным блеском в глазах жадно перебегал взглядом от медальона к пергаменту и от пергамента к медальону. Работа, видимо, не спорилась у него. Несколько испорченных дощечек были отброшены в сторону. Но с упорством и настойчивостью он взялся за новую и принялся за новые выкладки. Руки у него дрожали, сердце билось, он писал, забыв об утомлении, голоде и сне.
Теперь он уже знал ошибки, в которые впадал раньше, и постарался избегнуть их. Одна за другой появлялись после его выкладок буквы, и наконец сложилось таинственное, искомое слово. Оно значило: «Милосердие».
И только-то? Стоило проводить бессонную ночь, чтобы найти это слово, давно известное Фениксу! Положим, это был ключ, открывавший тайны, в которые он хотел проникнуть. Самая существенная работа была еще впереди, и того, что он успел сделать, было довольно, но как-то странно казалось после ожидания чего-то сверхъестественного прийти к такому простому и, в сущности, несложному выводу.
Милосердие! Неужели все дело только в нем?
Граф Феникс встал от стола, положил медальон и провел руками по лицу.
В маленькую дверь раздался осторожный стук. Феникс знал, что это – Петручио, единственно посвященный в секрет рабочей комнаты.
– Я здесь! – отозвался он.
– Сегодня должен завтракать у вас господин Лубе для свидания с Тубини, – послышался голос Петручио.
Феникс посмотрел на часы. Времени оставалось ровно столько, чтобы переодеться и освежить лицо.
– А Тубини дано знать, чтобы он пришел? – выходя из комнаты, спросил он у Петручио.
– Тубини явится вовремя, – ответил тот.
Феникс направился в свою уборную и, когда явился господин Лубе, вышел к нему свежий и бодрый, точно отлично выспался и чувствовал себя крепким и здоровым.
– Вы недурно живете! – одобрил Лубе. – Такой роскоши позавидовала бы даже коронованная особа.
– Всякий живет по своим средствам! – пожал плечами граф. – Я думаю, сначала дело, – спросил он, – а потом мы отправимся к столу?
– Я от дела не отказываюсь.
– Тогда пройдемте сюда!
Они миновали несколько комнат и вошли в небольшую гостиную, застеленную мягким ковром, заглушавшим шаги. Феникс подошел к одной из картин, слегка тронул ее, и она образовала щель, сквозь которую была видна соседняя комната, где стоял в ожидании приема Тубини.
Оставив Лубе у этого пункта наблюдения, Феникс вышел к итальянцу. Тот, как увидел его, согнулся, гораздо ниже, чем сгибался перед светлейшим.
– Благодарю вас, граф, благодарю вас! Вы еще раз доказали свое расположение ко мне, и только вашей помощи я обязан вам...
– В чем дело? – спросил спокойно граф.
– Сегодня утром я был прогнан светлейшим князем Потемкиным и завтра же должен был оставить навсегда эту столицу.
– За что?
– Случай на маскараде, о котором я докладывал вам. Я рассказал сначала светлейшему в общих лишь чертах об этом происшествии, но слухи дошли до него, и пришлось признаться во всем.
– Он рассердился?
– В особенности когда дело дошло до офицера. Как только я сказал про офицера, так князь воспылал гневом, уподобясь мстительной медузе.
– Как же этот гнев укротился?
– Чудесным, непостижимым для меня образом! Я ушел, прогнанный из кабинета князя, с глазами, полными слез, и тяжелым сердцем. Я уже думал о тщете всего земного и готовился навсегда покинуть эту гостеприимную столицу, где я провел несколько лет, как вдруг меня снова зовут к светлейшему, и он, ласково обратившись ко мне, говорит: «Господин Тубини, я был неправ, вы не заслуживаете порицания, можете остаться у меня!». Он так; и сказал: «Можете остаться у меня», и велел мне получить двухмесячный оклад. Граф, такую внезапную перемену я могу объяснить только чарами, которыми вы владеете и оберегаете вашего верного слугу. Только благодаря этим чарам случилось для меня такое чудо, ибо иначе, как чудом, я не могу назвать это. Всем известно, что светлейший князь Потемкин непреклонен в своем гневе и никогда не отменяет своих приказаний...
Видно было, что итальянец говорит искренне и искренне верит в сверхъестественное могущество графа Феникса.
– Значит, вы теперь довольны? – проговорил тот.
– О, теперь я доволен более, чем когда-нибудь, – подхватил Тубини, – и более, чем когда-нибудь, верю в ваше, граф, покровительство. Приказывайте! Я сделаю все, что нужно.
– Князь Потемкин знает, что вы пошли ко мне?
– Да, я доложил ему, что вы меня лечите от недуга, и он велел напомнить вам, что ждет вас, как обыкновенно, сегодня после завтрака...
– Хорошо, ступайте к князю и доложите, что я буду.
Тубини, низко поклонившись, удалился. Отпустив итальянца, Феникс вернулся к стоявшему у картины Лубе и спросил его:
– Теперь вы больше не сомневаетесь?
– Нет. Просимый кредит будет вам ассигнован беспрепятственно.
– Тогда пойдемте завтракать, – пригласил Феникс. – Надеюсь, что вы похвалите мой стол так же, как и обстановку, – и он повел гостя в столовую.
А в это самое время в большом кабинете Потемкина, в кресле у огромного, дубового дерева, бюро сидела Надя. Кабинет был обширный, с расписным потолком во вкусе Ватто. На дверях были изображены охотничьи сцены, стены были покрыты коврами, на которых висели турецкие сабли, ятаганы, старинное и новое оружие. Круглый письменный стол, украшенный бронзовыми фигурами, стоял посредине. Два шкафика – настоящий Буль – помещались в простенках. Огромный резной книжный шкаф с сатирами и нимфами, вроде средневекового собора на площади, громоздкий, но величественный, занимал угол комнаты. Но самое дорогое и интересное из мебели было все-таки дубовое бюро, у которого сидела Надя.
– Что ты так рассматриваешь его? – спросил Потемкин, полулежавший на софе, обложенной шитыми подушками.
– Я смотрю, – ответила Надя, – и удивляюсь: должно быть, это бюро дорого стоит.
– Оно тебе нравится?
– Чудесная работа! Сколько тут разных ящиков и отделений! Наверное, есть и секретные.
– А ты откуда знаешь?
– Я предполагаю. Не может быть, чтобы в таком бюро и не было секретного отделения. Иначе это было бы неинтересно.
Потемкин привстал и, внимательно поглядев на девушку, спросил:
– А разве тебя интересует секретное отделение?
– Ну конечно! Я никогда не видела, как они устраиваются. Вероятно, с пружинками и особыми ключиками. Очень забавно...
Потемкин встал с софы и подошел к бюро.
– Так тебе очень хочется видеть?
– Очень.
«Неужели она это неспроста? – удивленно подумал Потемкин. – Не может быть... Впрочем, посмотрим!»
– В этом бюро действительно есть секретный ящик, – проговорил он. – Показать тебе его?
– Показать, показать! – повторила Надя и захлопала в ладоши.
Сделала она это с выражением невольной радости, несколько большей, чем та, какую, казалось, можно ей высказать, если бы было удовлетворено лишь простое ее любопытство. Она не подозревала, что Потемкин следит за нею.
– Ну, вот видишь? – стал объяснять он. – Вынь этот ящик, он отпирается простым ключом, самым обыкновенным.
Надя выдвинула и вынула ящик, на который показали ей. Ящик был не глубокий.
– Теперь смотри. Вот тут резьба, – показал светлейший на правый бок бюро, – нужно надавить эту розетку...
Он приложил к розетке палец, и в ту же минуту в пространстве, откуда был выдвинут ящик, отскочила задняя стенка и открыла другой ящик со складной скобкой и маленьким замком.
– От этого замка я ношу ключ всегда с собой, – продолжал Потемкин, доставая ключ, – попробуй отпереть им...
Надя взяла ключ, но, как ни вертела им, как ни дергала за скобку, ящик не поддавался.
– А дело очень просто. Нужно вот так вложить ключ, повернуть его лишь на половину оборота – и смотри! – сказал светлейший, и ящик выдвинулся.
– Удивительно! – проговорила Надя, всматриваясь в ящик, который был полон бумагами.
Потемкин медлил закрывать, ожидая, не спросит ли она, что это за бумаги. Но она не спросила. Зато, когда секретное отделение было снова заперто и доска, закрывавшая его, захлопнута, она полюбопытствовала:
– А можно мне проделать все это самой?
– Проделай, если хочешь...
Она быстро отыскала розетку, надавила ее, вставила ключ и снова открыла ящик...
– Теперь я знаю! – как бы вырвалось у нее.
«Нет, не может быть! – вновь усомнился Потемкин. – Воспитанная при тех условиях, как она у Елагина, не может она пойти против меня сообща с каким-то Фениксом».
– Надя, – сказал он, отходя к софе и располагаясь опять на ней, – неужели ты забыла Елагина?
– Елагина, Елагина? – повторила она. – Нет, я фамилию его помню.
– Только фамилию?
– Да.
– Да ведь ты же жила в его доме, виделась с ним каждый день?
– Не помню. Я после этого пожара ничего не помню... Вот тоже ко мне ломился какой-то князь Бессменный...
– Куда ломился?
– Через частокол, когда я была в саду. Он звал меня и кричал, что он – князь Бессменный, и так же вот удивлялся, что я не узнаю его, а я его вовсе не помню...
– Это было уже после пожара?
– Да.
«Откуда этот еще Бессменный? – подумал Потемкин. – Надо будет спросить про него у Елагина».
– И что же, он испугал тебя?
– Нет, частокол высокий и крепкий... И потом, я не боюсь ничего.
– А что тебе граф Феникс, нравится?
– Да, он, кажется, очень добрый. Он всегда так хорошо разговаривает со мной.
– Ну, а его ты помнишь? Помнишь, что знала его до пожара?
– Нет, все, что было до пожара, я забыла.
В это время в кабинет вошел дежурный. Потемкин обернулся к нему.
– Граф Феникс, – доложил дежурный.
– Проведи сюда! – сказал Потемкин. – Он явился как раз вовремя...
Граф Феникс вошел, потирая руки, как человек до некоторой степени свой и уверенный, что его появление будет приятно и что встретят его очень радушно.
Потемкин действительно встретил его улыбкой, которая могла быть принята за выражение радушия.
– Садитесь, граф, мне хотелось поговорить с вами сегодня.
– К вашим услугам, ваша светлость, – поспешил ответить Феникс, отвесив в сторону Нади учтивый поклон. – В чем дело?
– Дело в том, что ее здоровье, – показал Потемкин на Надю, – нисколько не улучшается.
– Но здоровье, как ваша светлость сами видите, ничуть не плохо, только память...
– Ну да, память! Пора бы ей прийти в себя.
– Я делаю, что могу, – скромно произнес граф.
– В том-то и вопрос, что я не вижу пользы.
– До сих пор я еще не начинал лечения, но лишь подготовлял нашу пациентку к лечению, которое единственно может помочь ей, и сегодня думал именно приступить к нему. По моим расчетам, время уже наступило...
– Тогда приступайте.
– Если угодно, хоть сию минуту. Мы при вашей светлости сделаем первый опыт. Подите сюда, барышня, – позвал граф Феникс Надю, – не бойтесь, кроме пользы, мы ничего вам не сделаем; подите сюда, сядьте...
Он поставил стул посреди комнаты и усадил на него Надю. Она, улыбаясь и не выразив ни малейшего колебания, исполняла все, что от нее требовали.
Граф Феникс зашел сзади нее, протянул к ней руки и, отставив большие пальцы, стал водить ими по воздуху, пристально смотря Наде в затылок. Мало-помалу ее головка стала запрокидываться назад, руки опустились, веки закрылись, и она сделалась неподвижной.
– Она заснула? – спросил Потемкин.
– Да, заснула, – подтвердил граф Феникс, – и этот сон доказывает мое влияние на нее... Теперь она нас не услышит, и я могу сказать вашей светлости, в чем собственно состоит мое лечение...
– В чем же?
– Во внушении. Единственно, что может вернуть ей память – внушение вспомнить все, что было.
– И она поддастся ему?
– Не сразу. Конечно, надо сначала приучить ее к повиновению опытами, менее сложными. Посмотрим сейчас, насколько она впечатлительна. Попробуем, чтобы она встала...
Феникс протянул к ней руку – Надя встала. Он опустил руку – она сейчас же снова села на стул.
– Хорошо, – сказал Феникс. – Можешь ли ты говорить и отвечать мне?
– Могу, – не без труда произнесла Надя.
– О чем вы хотите, чтобы я спросил ее? – обратился граф к светлейшему. – Надо задать такой вопрос, ответ на который ей неизвестен. Конечно, на первый раз не надо затруднять слишком...
– Пусть она ответит, что за бумаги лежат у меня в бюро, в секретном отделении.
– Что лежит в секретном отделении бюро? – спросил Феникс, нагибаясь к Наде.
По ее лицу пробежала заметная дрожь, губы зашевелились, но без звука.
– Отвечай! – приказал Феникс.
– Бумаги.
– Какие? – спросил Феникс и протянул к ней обе руки. – Говори!
– Планы... распоряжения... новой... турецкой... кампании, – ответила Надя.
Феникс поглядел на Потемкина, как бы спрашивая, так ли это? Тот сидел, прищурив глаза, и глядел на Феникса, как бы соображая что-то.
– Скажите, граф, – проговорил он наконец, – значит, вы можете внушить ей все, что угодно?
– Пока еще не все, но со временем, после нескольких повторных сеансов – безусловно все, что угодно... Оттого я и рассчитываю, что память вернется к ней.
– То есть, когда придет время, вы ей внушите, чтобы она вспомнила, и она подчинится?
– Должна.
– Ну, а кроме этого, вы можете внушить ей все, что хотите?
– Что хочу, ваша светлость.
– Чтобы она сделала что-нибудь, например, и она сделает?
– Конечно.
– Так! – протянул Потемкин. – В таком случае я попрошу вас, граф, ограничиться сегодняшним сеансом и более не повторять их.
– Но тогда я не ручаюсь за лечение.
– И не надо... разбудите ее, и чтобы это кончилось сегодня и больше не повторялось...
Феникс дунул в лицо Наде, она вздрогнула, проснулась и, оглянувшись кругом, промолвила:
– Ах, как я хорошо себя чувствую!
– Ступай к себе, – приказал ей Потемкин, – и займись чем-нибудь!
Голос его вдруг сделался строг, и брови нахмурились. Надя поспешила повиноваться.
Граф Феникс не мог не заметить внезапной перемены, происшедшей со светлейшим. Он поглядел на него. Тот сидел насупившись.
– Если вашей светлости не угодно, я больше и не подумаю о новых опытах, они, по-видимому, неприятны вам, – постарался успокоить его Феникс. – Поверьте, я не желал приступать к лечению без вашего согласия, а потому и сделал при вас первое усыпление; но я умываю руки и оставлю больную.
– Вы и не увидите ее больше, – подумав, сказал Потемкин и встал со своего места.
«Устраивай свои дела, как знаешь, но ее не смей трогать!»
Феникс низко поклонился, выразив этим готовность повиновения. Потемкин принял этот поклон за прощание и проводил графа до двери.
В приемной Феникса ожидал Тубини. На ходу они обменялись несколькими словами по-итальянски.
– Вы передали ей письмо? – спросил граф.
– Передал. Она поручила мне сейчас, выйдя из кабинета, отдать вам восковой слепок с секретного замка. Она успела сегодня сделать его, чтобы вы заказали ключ.
– Хорошо! Вы, со своей стороны, сделаете, что она хочет...
Получив слепок, граф Феникс самодовольно улыбнулся и подумал:
«Я не ошибся в ней!»