Просидев остаток вечера у Бессменного и дождавшись, пока тот заснул, Цветинский все же отправился не домой к себе, а в трактир, чтобы поужинать.
Здесь было не особенно многолюдно, Цветинский же любил больше есть не один, а в компании. Он внимательно оглядел занятые столики – нет ли кого из знакомых, и нашел Кулугина, сидевшего одиноко у стола.
– Здравствуйте, – подошел к нему Цветинский. – Что это вы едите? Осетрину? Хорошая вещь! Можно присесть к вам?
– Пожалуйста, – даже несколько обрадовался Кулугин, потому что общество такого человека за столом, как Цветинский, известного среди офицеров умением поесть, было даже очень приятно.
– А я вот тоже проголодался, – пояснил Цветинский и стал заказывать ужин, после чего обернулся к Кулугину, – послушайте, мы с вами все-таки недавно были секундантами на одной и той же дуэли, положим, с разных сторон, но все-таки на одной и той же. Не выпить ли нам по этому случаю?
– Я выпить всегда рад, – согласился Кулугин. – А что, Бессменный поправляется?
– Поправляется.
– Я очень рад, – сказал Кулугин, стараясь проговорить это искренне.
– Выпьем шипучего? – решил Цветинский.
– Шипучего так шипучего.
– А сначала водочки?
– И против этого ничего не имею!
Так и сделали.
Соединение напитков было довольно жестокое в смысле своего действия, так как шипучее вино после водки действует особенно сильно.
Кулугин знал, сколько он может выпить без того, чтобы не быть совсем пьяным, но тут он не рассчитал одного – жары и духоты, стоявшей на дворе. Благодаря этой жаре его разобрало довольно быстро. Принял ли во внимание Цветинский эту жару или уж был он таков от природы, что вино на него не действовало, но только, когда Кулугин захмелел, он был еще совсем свеж и решил воспользоваться этим, чтобы порасспросить собутыльника.
– Кстати, – проговорил Цветинский, хотя это было вовсе не кстати, потому что они говорили совсем о другом, – вы давно знакомы с графом Фениксом?
– Я-то? – переспросил Кулугин, посмотрев на него мутными, пьяными глазами.
– Ну да, вы! Хороший человек этот граф Феникс?
– У-ди-ви-тельный!.. Он все... может...
– Как это все?
– А так, все... Знаешь, Цветинский, будем на «ты»... Выпьем и будем на «ты».
– Хорошо, выпьем, – согласился Цветинский и продолжал выпытывать у Кулугина, – так ты говоришь, что Феникс все может, что захочет?
– Все... что захочет... Вот мы с тобой выпили... И ты – мне друг?
– Друг.
– И я должен быть с тобой откровенным?
– Должен.
– Ну, так я буду откровенен. Я вот влюблен, понимаешь, влюблен – оттого и напился.
– И что же, она хороша?
– То есть вот как хороша! – Кулугин ударил себя кулаком в грудь, – то есть так хороша, что прелесть. Ты ее не видел?
– Кого?
– Воспитанницу Елагина.
– Так ты в нее влюблен?
– Ну да! А в кого же еще?
– Ну, а что же тут может граф Феникс?
– Все. Он так и сказал, что все может. «Ты – говорит, – достань медальон, а я все могу».
– Так ты для него старался достать медальон через горничную?
– Для него, разумеется, для него, потому что я знаю, что он все может. Он говорит: «Только торопись, иначе я сам достану!» – и действительно я опоздал... Медальон-то у меня тю-тю!..
– Куда же он девался, по-твоему?
– По-моему, он у графа Феникса, потому что он все может. Он мне сказал: «Торопись, не то упрежу!» – и упредил...
– Вот оно что!
– Да, он мне вдруг задал тоже задачу, ну, на этот раз я все выполнил в точности...
– Какую же задачу?
– Так я тебе и сказал! Ты думаешь, я пьян, так ты все от меня и узнаешь? Как же! Я даже поклялся Фениксу, что никому не скажу, как записку подложил светлейшему, как самого Феникса за гардину спрятал... Никому, брат, я этого не скажу...
– И не говори, а то, пожалуй, станет известно, где и когда это было.
– Разумеется, потому что это было на моем дежурстве в Таврическом дворце. Так мне самому так может влететь, если я болтать буду.
– Ты и не болтай!
– Поэтому и не проси меня рассказывать...
– Я и не прошу.
– Да вообще и разговаривать не стоит. Давай лучше пить!
– Давай! – согласился Цветинский, наполняя стакан Кулугину.
Он узнал от него больше, чем ожидал.
На другой день Кулугин проснулся поздно, с сильной головной болью. Он плохо помнил, что произошло с ним накануне. Что он говорил и что он делал, как ни старался он вспомнить, – бесследно исчезло из его памяти.
«Не наговорил ли я чего-нибудь лишнего?» – испугался он и, поскорее одевшись, отправился к Цветинскому.
Тот давно уже встал, успел проголодаться и ел кислую капусту с горчичным соусом.
– А, милости просим, – приветствовал он Кулугина. – Здорово мы вчера выпили! Капустки не хотите ли? С похмелья освежает.
– А вы тоже были вчера пьяны? – стал спрашивать Кулугин.
– Как стелька.
– Не помните, о чем мы говорили?
– Плохо.
– Я о Таврическом дворце рассказывал что-нибудь?
– О пожаре там, вероятно? Об этом все говорят.
– Нет, не о пожаре; о другом я ничего не рассказывал?
– Нет.
– А об Елагине?
– Тоже, кажется, нет... Впрочем, я не помню... Кто-то мне говорил, что воспитанница Елагина уехала, но, кажется, не вы.
– А о медальоне я вам ничего не говорил?
– О каком медальоне?
– Так, вообще... Так, значит, я ничего не сказал лишнего?
– Если бы даже и сказали, я все равно ничего не запомнил бы: я сам был пьян.
– Ну, я очень рад, – успокоился Кулугин. – а то боялся... Впрочем, нечего об этом говорить...
– Конечно, нечего! – равнодушно согласился Цветинский. – Капустки не хотите ли? А вот вы вспомнили об отъезде воспитанницы Елагина. Вы знаете, всех интересует, куда она делась? Говорят, ее мадам видели у графа Феникса.
– У графа Феникса! – привскочил на месте Кулугин. – Кто вам говорил, что она у Феникса?
– Не помню, кто-то из барынь.
– А не я вчера?
– Наверное нет.
– Благодарю вас!.. Ну, до свидания, мне пора!
– Куда же вы? А капустки с похмелья?
Но Кулугин отказался от капустки и поспешил распрощаться.
От Цветинского он отправился непосредственно к графу Фениксу. Здесь он миновал лестницу, миновал пустую переднюю и направился по анфиладе комнат. В одной из них его встретил сам Феникс.
– Граф, ради Бога, я с ума схожу! – заговорил Кулугин. – Мне сейчас сказали, что мадам воспитанницы господина Елагина у вас тут.
– Мало ли что говорят!..
– Но помните, тогда, когда мы завтракали с вами после дуэли, я сам видел в окне, в саду...
– Мало ли что вам могло показаться!
– Послушайте, граф, вы мне доверили важную для вас тайну... тайну вашего появления у светлейшего.
– Ну, что же из этого?
– Неужели вы не можете доверить мне другую?
– Другую?
– Ну да, если воспитанница Елагина у вас?
– Ее нет у меня, что за пустяки! Откуда вы взяли это? Что может быть общего между мной и воспитанницей господина Елагина?
– Не знаю, но уверен, что у вас есть общее между вами и ее мадам-француженкой. Вы мне говорили, чтобы я достал медальон и торопился исполнить это, иначе вы обойдетесь без меня. Как вы могли обойтись? Достать медальон через француженку. Кроме нее, никто не мог войти в комнату к ее питомице, она вошла и взяла, и, когда горничная пошла, медальона уже не было. Все ясно. Потом я вижу француженку у вас в саду в окно, и мне говорят также, что она у вас.
– Я вам не говорил этого!
– В том-то и дело, что вы скрываете.
– Послушайте, однако! Вы настойчиво допытываетесь, хотите словно силой принудить меня.
– И хочу принудить...
Кулугин раздражался все больше и больше. Мало-помалу раздражение его передалось и графу.
– Каким же образом вы принудите меня? – повышая голос, произнес Феникс.
– Просто, граф, просто: если вы не скажете мне сейчас правды, у вас ли француженка, то я отправлюсь к светлейшему и расскажу ему всю подкладку комедии, которую вы заставили меня разыграть в его дворце на моем дежурстве, и как вы его обморочили...
– Угроза серьезная, – усмехнулся Феникс. – Если вы решились на нее, значит, вы действительно себя не помните. Так и быть, жалея вас, я вам скажу: француженка у меня.
– И она принесла вам медальон?
– Да в том-то и дело, что нет, в том-то и дело, что нет! – повторил граф несколько раз, и в его голосе против обыкновения послышалось волнение. – Будь этот медальон у меня, я держал бы моих врагов вот где... – и он, сжав кулак, протянул его. – Тогда бы я был спокоен, – продолжал он и заходил по комнате. – В том-то и дело, что моя француженка, видно, опоздала так же, как и ваша горничная. Она прежде горничной пробралась к шкатулке, но там медальона не нашла. Его кто-то унес раньше, а кто? Помогите мне найти...
Лакей в ливрее графа появился в дверях.
– Что нужно? – спросил его Феникс по-французски.
– Приехала карета, – ответил лакей по-французски же, – из Таврического дворца. Князь Потемкин просит к себе немедленно господина графа.
– Вы видите, – обернулся Феникс к Кулугину, – мне нечего было бояться вашей угрозы относительно светлейшего. Он мне доступен более, чем вам, и я сумею принять к нему должные меры...
И он поклонился, показывая этим, что извиняется, но должен спешить на приглашение Потемкина.
– Одно еще слово! – остановил его Кулугин. – Скажите мне, ради Бога, воспитанница Елагина у вас?
– Вы слишком требовательны, – твердо ответил Феникс, – я вам сказал: ищите медальон и тогда говорите о ней, без медальона же, к сожалению, вы ничего не узнаете.
Он поклонился еще раз и вышел из комнаты.