Узнав от Варгина и Елчанинова все, что было ему нужно, Кирш сам ничего не рассказал им о себе и простился с ними, чтобы идти по делу, как он сказал им, но, в чем оно состояло, не объяснил. Они уговорились, что увидятся вечером у Варгина.
Кирш отправился один отыскивать дом на Пеньках, где, по указанию Куракина, должно было происходить собрание людей, выследить которых взялся Кирш.
Местность, где стоял этот дом, была за Чернышевым мостом, по направлению к Ямской.
Как известно, есть не только в лицах людей какой-то особый отпечаток, по которому можно определить их характер, но и у домов. По крайней мере, человеку наблюдательному по внешности дома нетрудно бывает иногда угадать, каковы жильцы его.
Кирш как-то сразу распознал на Пеньках странный дом. Впрочем трудно было его и не заметить: он был двухэтажный, небольшой, каменный и стоял фасадом на улицу; на нижнем этаже вовсе не было окон, да и на верхнем они казались не совсем обыкновенными – слишком маленькими и редко поставленными.
Этот дом был не старинный, потому что и всему-то Петербургу тогда не было ста лет, но, во всяком случае, старой постройки, возведенной в то время, когда здесь еще не было многочисленного населения и приходилось бояться лихих людей и принимать против них меры. Иначе нельзя было объяснить железо, оковывавшее дверь, – единственное отверстие на нижнем этаже, – и крепкие железные решетки на окнах верхнего.
«Наверное, здесь!» – подумал Кирш, разглядывая дом и вдруг к собственному удовольствию убедился, что он действительно не ошибся.
У двери дома на скамейке сидел человек, и Кирш сейчас же узнал его: это был Станислав, слуга маркиза де Трамвиля.
Станислав тоже узнал Кирша и радостно бросился к нему навстречу, снимая шляпу и кланяясь.
– Пусть пан будет ласков сказать мне, как же можно после этого не верить в судьбу, – заговорил он. – Я сижу вот тут и думаю: «Господи Боже мой, как бы мне повидать хотя кого-нибудь из господ, с которыми мы вчера встретились?» – и вдруг идете вы!
– Ваша правда, – согласился Кирш, – это действительно судьба! А вы остановились в этом доме?
– Да, нас привезли сюда.
– И маркиза?
– Ну да, пана маркиза и меня! Сначала мы все думали, что маркиз умер, и доктор так говорил, а когда привезли его сюда и пригласили ксендза...
– Польского? – переспросил Кирш.
– Из католической церкви святой Екатерины. Он пришел, оглядел пана маркиза, расспросил все, как было, осмотрел шкатулку и лекарство, которое давали пану, и стал уверять, что пан жив, только будто бы ему дали слишком много лекарства. Затем ксендз из той же шкатулки взял другой флакон, влил маркизу в рот и стал растирать ему тело сукном, и пан маркиз очнулся. «Ну вот, – сказал ксендз, – а я уж думал, что мне и поговорить с ним не придется».
– Значит, они были знакомы?
– Я так понимаю, что да! Пан маркиз, когда очнулся, то сказал: «А, вы здесь уже, отец!»
– Вот что, – предложил Кирш, – не пройдем ли мы с вами куда-нибудь распить бутылку вина?
– Не могу! – ответил Станислав. – Кроме меня других слуг в доме нет; я вышел на минуту только подышать воздухом и должен вернуться.
– А кто же остался с маркизом?
– При нем теперь ксендз. Мне долго с вами говорить нельзя; будьте ласковы, скажите, как мне найти вашего товарища?
– Это который нарисовал профиль на столе?
– Да-да, профиль! Вы знаете об этом?
– Мой милый Станислав, – серьезно сказал Кирш, – я знаю больше, чем вы думаете и можете предположить.
На самом деле Кирш ничего не знал, но он счел выгодным притвориться перед Станиславом.
– Неужели? – подхватил тот, легко поддаваясь игре Кирша. – Неужели вы знаете больше, чем я могу предположить? В таком случае вам известно также...
– Чей это был профиль? – таинственным шепотом подсказал Кирш.
Станислав вздрогнул.
– Мне это известно, – заявил Кирш с неподражаемой уверенностью. – Вы приехали сюда, в Петербург, чтобы отыскать ее?
– Да! – не без удивления подтвердил Станислав, забывший, что сам рассказывал об этом Варгину.
– Только вот что! – деловито возразил Кирш. – Неужели вы думаете, что отыщете ее, оставаясь в услужении у маркиза в качестве его лакея?
– О, пусть пан не думает, я никогда не был лакеем, и если стал им, то лишь для того, чтобы добраться до Петербурга!
– Ну, а здесь вы должны уйти от маркиза и стать сами господином!
– Но на это надо иметь деньги! Если пан принимает во мне участие, то пусть покажет мне, как добыть деньги.
– И ведь надо торопиться! – нарочно поддразнивая Станислава, сказал Кирш. – Иначе уйдет время, и она может уехать!
Станислав схватился за голову.
– Иезус Мария! – вырвалось у него. – Что же из этого будет?
– Из этого будет то, что вы напрасно приехали в Петербург и что вы сами останетесь в этом виноваты, если не захотите слушать меня.
– Я рад слушаться!
– Тогда и деньги будут!
Станислав разинул рот и невольно спросил:
– Откуда?
Кирш, нимало не смущаясь, ткнул себя пальцем в грудь и ответил:
– От меня! Вам сколько нужно на первое время? Рублей двести довольно?
Станислав задумался.
– Мне нужно, – стал высчитывать он, – купить приличное платье, взять номер в приличной гостинице; с теми деньгами, какие у меня были и какие я получил от пана маркиза, у меня есть около ста рублей, и двухсот мне хватит! О, если бы я имел двести рублей!
Кирш положил ему руку на плечо и сказал:
– Вы будете иметь их!
– Пан смеется надо мной?
– Нет, сегодня же вечером я вам принесу эти деньги. Скажите мне только, как пройти к вам вечером в дом. Вероятно, сзади есть другой вход?
– Есть! – сказал Станислав. – Сзади дома – сад, этот сад кончается стеною, и в ней калитка.
– Заперта?
– Но ключ от нее у меня! Мне сказано, что сегодня вечером я должен стоять у этой калитки и пропускать всякого, кто постучит три раза и скажет слова пропуска.
– Какие это слова?
– О, это я не могу сказать вам! Я дал страшную клятву не выдавать их.
– Но, во всяком случае, вы можете пропустить меня и без них?
– И этого не могу! Той же клятвой я связан, что не пропущу никого, кроме тех, кто произнесет условленные слова!
– Так пропустите меня через дверь с улицы!
– Дверь с улицы будет заперта, а ключ от нее мне не дадут!
Разговор, так хорошо начавшийся для Кирша, вдруг принял совсем другой оборот.
Неизвестно было, правду ли говорил Станислав, или он просто испугался, что все-таки незнакомый ему человек требует, чтобы его впустили в дом.
– Но ведь я же принесу вам деньги! – попытался все-таки соблазнить Станислава Кирш.
Тот опустил голову и развел руками.
– Если пан хочет это сделать, то пусть принесет их завтра утром!
– Но завтра утром, может быть, будет поздно! – сказал Кирш.
– Так что же делать? – недоумевающе произнес Станислав.
Кирш наклонился к его уху и внушительно прошептал ему: «Ждать меня сегодня вечером!», – а потом приподнял шляпу и громко добавил:
– Так до сегодняшнего вечера! До свидания!
Станислав, ничего не понимая, остался на месте и долго глядел вслед удалявшемуся Киршу, до тех пор пока тот не скрылся за углом.
А Кирш, повернув за угол, постарался ознакомиться с местностью; он обошел квартал и легко отыскал с закоулка стену и калитку в ней.
Сделать это было легко, так же, как легко было сказать Станиславу, чтобы он ждал сегодня вечером; но, чтобы в действительности выполнить такое обещание, для Кирша существовало серьезное препятствие; оно заключалось не в словах пропуска (Кирш мог догадаться, какие они были), но в двухстах рублях; между тем их не только не имелось у Кирша, но он и не знал еще, откуда возьмет их.
Когда он явился к Варгину и Елчанинову и сказал им, что ему нужно сегодня к вечеру двести рублей, они от всей души, чистосердечно расхохотались, думая, что он шутит.
– Да вы не дерите глотки! – остановил он их. – Я говорю вам, что это вполне серьезно.
– Тем оно смешнее, – заговорил Варгин, – или, может быть, и вовсе грустно, потому что, значит, ты сошел с ума, если серьезно говоришь нам такие вещи.
– Мне нужно достать сегодня к вечеру двести рублей! – процедил сквозь зубы Кирш и стал ходить по мастерской, углубившись в размышления.
Варгин с Елчаниновым махнули на него рукой и задумались каждый о своем или, вернее, о своей.
– У тебя сколько денег? – подошел вдруг Кирш к Елчанинову. – Ты говорил, что получил сегодня.
– У меня теперь тридцать семь рублей с копейками; только это мне на целый месяц, и их я отдать не могу!
– Я и не возьму их надолго. Давай двадцать пять! – сказал Кирш и протянул руку.
Доверие к его гению относительно доставанья денег было такое, что Елчанинов без промедления вынул двадцать пять рублей и отдал их приятелю.
– Ну, теперь идемте! – смело проговорил Кирш.
– Куда? – усомнился Варгин.
– Говорят тебе, иди, – несколько возвысил голос Кирш, – а то мы с Елчаниновым вдвоем отправимся!
Это подействовало на Варгина, и он послушно последовал за Киршем.
Тот повел их по знакомым улицам, но все-таки ни Елчанинов, ни Варгин долго не могли догадаться куда? Наконец они завидели довольно известный, еще с екатерининских времен, домик, где содержался игорный притон.
Несмотря на строгие порядки нового царствования, по которым с девяти часов вечера повсюду должны были тушиться огни, здесь круглые сутки, то есть день и ночь, шла азартная игра.
«Неужели он сюда? – мелькнуло в одно и то же время у Варгина и у Елчанинова. – Да нет, не может быть!» – усомнились они, зная характер Кирша, никогда не пускавшегося в денежных делах на рискованные предприятия.
Но Кирш входил в это время в дверь игорного дома, и приятели последовали за ним.
Большая игорная комната была полна народом, и, несмотря на отворенные окна, в ней стоял синий табачный дым, пахло вином и было душно. Окна выходили, разумеется, не на улицу, а куда-то в сад, пустынный и запущенный.
Посреди комнаты стоял большой, обтянутый зеленым сукном стол, и на нем возле счастливцев, которым везло, лежали груды золота и кредиток; проигравшиеся стояли кругом и лихорадочно-воспаленными глазами жадно следили за перипетиями игры, как голодные смотрят сквозь окна магазинов на лакомства, приготовленные для других.
Двое (один из них был старик), видимо, проиграли уже много и ставили на карту последнее, волнуясь и трясясь, не видя ничего кругом и не понимая.
Тут были люди и почтенные, и совсем молодые, и аристократы, и средние люди, но все они, забыв и воспитание, и разницу возрастов и положений, уравнивались каким-то животным чувством страсти, единственно выражавшейся на их лицах.
Один банкомет, бесстрастно и как будто машинально делал свое дело, отрывая карты от приколотой кинжалом к столу колоде и кладя их направо и налево. На лице его была видна только усталость, но глаза внимательно следили за играющими, делавшими ставки, и привычные руки методически загребали проигрыши в банк.
Банк был довольно значительный, и в нем лежала порядочная куча денег.
Разговоров почти не было, слышалось как будто одно общее тяжелое и напряженное дыхание.
Самая крупная ставка была на восьмерке; все, видимо, ждали ее, с нетерпением следя, куда она ляжет: направо или налево?
«Нет! – решил Елчанинов, не спуская взора с Кирша. – Если он вздумает ставить, я его не пущу, так-таки прямо силой и не пущу!»
Им случалось всем втроем бывать в этом доме, но больше для того, чтобы покутить; случалось и поигрывать, но только так себе, без всякой цели, на небольшие и шальные деньги, которые не жалко было оставить.
Теперь, если Кирш задался целью на двадцать пять рублей выиграть двести, выходило совсем другое; положим, он мог и выиграть, но мог и проиграть все двадцать пять рублей, а это, по тогдашнему времени, была, вообще, сумма довольно порядочная, для Кирша же – и очень крупная. На такой риск он не мог и не должен был идти по своим средствам, и Елчанинов твердо решил не допускать подобного безумия.
Восьмерка была бита.
Банкомет потянул бывшую на ней ставку и вдруг, прежде чем Елчанинов мог опомниться, Кирш кинул все двадцать пять рублей на стол, но не на то место, где делали ставки, а под руку банкомета, загребавшего деньги в банк.
– Это что же такое? – спросил банкомет.
– Мой проигрыш! – хладнокровно ответил Кирш.
– Но ведь вы не ставили денег на карту? – еще более удивился банкомет.
– Я поставил мысленно! – громко и отчетливо произнес Кирш, так что все это слышали.
Вокруг стола пробежал говор.
Елчанинов стоял ни жив, ни мертв, чувствуя, что ничего не может сделать. Варгин переминался с ноги на ногу, кусал губы и изумленно оглядывался кругом.
Банкомет пожал плечами, улыбнулся и как бы против воли, подчиняясь блажной фантазии щедрого игрока, положил деньги в банк и продолжал метать.
Следующая дана была дама.
Кирш вдруг протянул обе руки к банку и потащил к себе все, что там было.
– Позвольте! – остановил его банкомет.
– То есть как «позвольте»? – возразил Кирш.
– Ну да! Вы забираете банк?
– Я мысленно шел по банку на даму! – заявил Кирш и решительно потянул к себе деньги.
Кругом заволновались. Послышались возгласы, раздался хохот. Банкомет растерянно оглядел играющих, напрасно ища в них поддержки и сочувствия: право было на стороне Кирша. Банкомет мог не принять его мысленной ставки в двадцать пять рублей, но, раз он принял ее, то должен был и отвечать теперь на другую мысленную же ставку Кирша.
– Как же это так? – начал было он все-таки протестовать.
Но тут уже выступил Елчанинов своей сильной, огромной фигурой.
– Да так, – перебил он, сообразив теперь и поняв, в чем дело, – вы двадцать пять рублей приняли?
Банкомет должен был согласиться, что принял.
– Ну, так и платите теперь! Спорить было нечего.
– Вот так случай! Такого случая не было! – удивлялись кругом.
– И уж, конечно, не будет! – сказал банкомет, убедившийся, что всякие дальнейшие протесты и разговоры будут напрасны.
Кирш же спокойно забрал деньги в карман; у него было не двести рублей, а больше.