Шешковский вошел в кабинет Ушакова и подал ему принесенную Иоганном бумагу от герцога. Ушаков прочел надпись на адресе и, увидев, что она была сделана рукой герцога, высоко поднял брови и значительно поджал губы. Затем он осмотрел печать и, только убедившись, что она была цела, вскрыл ее.
Пробежав глазами бумагу, Ушаков вдруг вскинул голову и, прямо поглядев на Шешковского, спросил:
— Бумагу эту принес сам Иоганн?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Знаете ли, в чем тут дело? Его светлость герцог Бирон посылает к нам своего немца для того, чтобы он присутствовал при допросах.
— Как вы изволили сказать? — переспросил Шешковский, думая, что ослышался.
— Чтобы Иоганн присутствовал при допросах в Тайной канцелярии! — повторил Ушаков и, встав, заходил по комнате, заложив руки за спину.
— При всех делах? — снова спросил вконец изумленный Шешковский.
— Пока еще только по делу о пожаре этого дома на Фонтанной.
— Ну что ж, ваше превосходительство, отлично можно и при нем розыск учинить, тем более что сегодня утром нашли и привели поджигателя.
— Поджигателя?
— Да, на которого есть улики, что он поджег этот дом; так его можно будет допросить и при немце.
— А кто поджигатель?
— Какой-то неизвестный человек, я еще не видал его. Одно только неприятно — сидеть рядом с лакеем Бирона!
— Позвольте, сударь! Иоганн в данном случае — не лакей, а доверенное лицо его светлости герцога Курляндского, как бы представитель его персоны. А если его светлости угодно, чтобы его представляло лицо лакейского звания, так в это мы входить не можем.
И они оба рассмеялись.
— Тут есть одно осложнение! — сказал Шешковский. — Иоганн ворвался без доклада, со словами: «по повелению герцога», а у меня в это время сидел Жемчугов.
— Ну, так что ж?
— Иоганн через своих людей давно приглядывается к нему и ко всей его компании и даже поручил двум своим наблюдать за ним.
— Уж не Пуришу ли с Финишевичем?
— Так точно, ваше превосходительство, им!
— Я думал, что они там умнее! Ну, что ж, ведите сюда немца, а Жемчугову скажите, чтобы он подождал у вас, пока я позову его.
Шешковский отворил дверь из кабинета Ушакова в свою комнату и позвал Иоганна, сказав ему, что «генерал его просит».
Иоганн в своих больших синих очках вошел, важно закинув голову, и поклонился Ушакову. Тот в свою очередь ответил ему учтивым поклоном и проговорил по-немецки:
— Честь имею кланяться моему новому сослуживцу.
Иоганн не нашелся сразу, что ответить, и ухмыльнулся только, пробурчав:
— Очень рад!
Ушаков отлично знал этого Иоганна и его недоверие ко всем русским вообще и даже к большинству немцев, когда дело касалось интересов герцога, которому он служил. Кроме того, ему было известно, что Иоганн — ему неприятель, и потому он следил за ним.
— Какая счастливая мысль, — сказал он немцу, — пришла вам в голову присутствовать при розыске по делу об этом пожаре! Вероятно, это дело особенно интересует его светлость?
— Его светлость интересуется тем, что слишком много пожаров! — сказал Иоганн.
— А этой молодой девицей, которая была в якобы заколоченном доме?..
— Но это, кажется, начинается мне допрос? — проговорил немец, не желая сдавать позицию.
— О, нет! Я так только, для пользы дела!.. — сказал Ушаков. — Позвольте же мне познакомить вас с моими служащими, — и с этими словами он вывел Иоганна назад в комнату Шешковского, представил его немцу как своего секретаря и, показав на Митьку Жемчугова, добавил:
— А это — мой агент!..
— А-а! — удивился немец. — Я не знал, что господин Жемчугов — один из агентов вашего превосходительства!
— К сожалению, — ответил Ушаков, — я не могу вас, в свою очередь, титуловать по чину, так как, насколько знаю, вы никакого чина не имеете. Но вот что я вам скажу, мой добрый господин Иоганн: нет ничего мудреного, что вы не знали моих агентов, ну, а теперь как вошедший официально в розыск можете узнать их. Весь этот разговор совершенно не нравился Иоганну, и в особенности не нравилось открытое признание Ушакова, что Жемчугов — его агент.
— Не начнем ли мы сейчас допроса? — спросил Иоганн.
— Отчего же? Мы можем сделать сейчас предварительный беглый допрос здесь! — согласился Ушаков, потянул носом табак из табакерки и сказал Шешковскому: — Распорядитесь!
Пока послали за арестованным, Шешковский сделал краткий доклад о том, как нашли этого арестованного в подвале сгоревшего дома. Наконец, двое часовых ввели «поджигателя» в комнату, и Митька сейчас же узнал в нем Соболева, хотя тот почти вовсе не был похож на самого себя. Его платье превратилось чуть ли не в лохмотья, подбородок оброс щетиной, волосы были спутаны, а глаза разбегались и не могли остановиться. По его взгляду трудно было даже понять, узнал ли он тут кого-нибудь или нет.
Прежде всего положение выходило глупое, потому что Жемчугов разыгрывал в каземате с Соболевым такого же схваченного, как и он, Тайной канцелярией человека, а тут вдруг он, Митька, сидит за столом вместе с чинящими допрос.
Но ведь невозможно было предположить, чтобы именно Соболева нашли в подвале сгоревшего дома и привели к допросу как поджигателя.
Шешковский понял тоже и глупость, и неловкость положения, и главное — опасность его.
Ушаков сидел с равнодушно-бесстрастной улыбкой и, вероятно, ничего особенного не испытывал, потому что едва ли мог запомнить Соболева в лицо, а если и запомнил, то, во всяком случае, отлично скрыл это.
Немец Иоганн пристально вгляделся в Соболева и вдруг проговорил:
— Да ведь это — тот самый молодой человек, который вскакивал ко мне в лодку.
Иоганн был так поражен, что произнес эту фразу даже по-русски и не хуже, чем это сделал бы любой немец, владеющий русским языком.