Прохор Саввич вернулся из столовой после разговора с князем к себе в каморку, где ждал его Гурлов. Тот в парике и очках, в образе парикмахерского помощника (в каморку мог войти кто-нибудь из посторонних), сидел и практиковался в кручении волоса для париков. Но работа валилась из рук у него.
Прохор Саввич застал его сидящим с опущенными руками, с уставившимися в одну точку неподвижными глазами. Гурлову было и грустно, и больно, и вместе с тем он испытывал величайшее блаженство, вспоминая свой разговор с Машей и в сотый раз мысленно перебирая все его подробности.
Прохор Саввич понимал его состояние и, чтобы не мешать ему, не окликнул его, а преспокойно сел у другой стороны стола и начал работать над париком, который ему спешно нужно было приготовить.
Гурлов сам заговорил первый:
— Не знаю, как благодарить вас, Прохор Саввич! Ведь вы мне жизнь вернули сегодняшним вечером!.. Если бы вы только знали!..
— Знаю, все знаю, — остановил его Прохор Саввич. — Вы думаете, я молод не был? Пережил я уже ваши года, а потому и знаю все, — улыбнулся он, ласково посмотрев на Гурлова. — Не думайте, что вы новое что-либо изобрели или чувствуете особенно, — все так спокон века, батюшка… Ну, да дай Бог вам!..
— Дай Бог вам здоровья!
— Я-то рад, что вы счастливы.
— Счастлив! — задумчиво протянул Гурлов. — Счастлив! Я был счастлив, но это продолжалось часа полтора, показавшихся мне одной минутой… А теперь мы опять разъединены!..
— Погодите! Потерпите! Сразу ничего не дается. Нужно заслужить свое счастье. Вот придет время…
— Да разве я мало измучился в этот месяц, что она здесь?
— Что значит месяц? Другие годами мучаются!
Прохор Саввич проговорил это так, что посмотревшему на него в эту минуту Гурлову показалось, что этот старик более, чем кто-нибудь другой, имел право сказать о том, что есть люди, которые мучаются годами.
— Может быть, вы и правы, — ответил он, — то есть даже наверное правы и можете говорить так… но за что я страдаю?
— Каждому свое горе больнее. Каждый спрашивает, за что он страдает. А надо спрашивать, не за что, а для чего. Почему мы знаем? Не нам пытать Божественный Промысл! Очевидно, наше страдание — для самих же нас.
— А сами вы много испытали в жизни?
— Каждому крест по силе дается! — сказал Прохор Саввич, улыбнувшись.
Гурлову хотелось узнать прошлое этого доброго, с чистой, хрустальной душою старика. Ему казалось, что в этом прошлом непременно должно скрываться много таинственного и загадочного. Судя по манерам, выражениям и даже образованию, Прохор Саввич принадлежал вовсе не к тому типу людей, из которых выходят простые парикмахеры, а между тем он нес, видимо, с терпением и покорностью данное ему судьбою испытание. Что это было именно испытание и что Прохор Саввич не мог остаться до конца дней своих парикмахером при театре самодура князя — в этом Гурлов не сомневался.
— Ничего в моей жизни нет таинственного, — начал Прохор Саввич, как бы читая в его мыслях и отвечая на них. — Рожден я в роскоши и был с детства избалован ею. С детства жил я с отцом за границей, во Франции, в Париже. Незадолго до революции мой отец умер, и оказалось, что ничего, кроме долгов, не осталось у него. Тут произошла кровавая драма истории, в которой если не пришлось мне участвовать, то, во всяком случае, довелось быть свидетелем!.. Мне пришлось отказаться от титула…
— Вот как, — невольно воскликнул Гурлов, — у вас есть титул?
— У меня есть титул, — просто проговорил Прохор Саввич, — и, отказавшись от всего, я стал искать работы. Добрый человек почти на старости лет взял меня в ученики и научил, как добывать хлеб трудами рук своих. Я стал парикмахером…
— Зачем же вы в Россию вернулись?
— Зачем? Так надо было.
И оба они задумались.
Гурлов, благодаря рассказу Прохора Саввича, на минуту отвлекся от своих дум, но как только тот замолчал, снова закружились и запутались мысли в горячей молодой голове Гурлова. Ну, он видел сегодня Машу — хорошо! А дальше что? Что же дальше будет? И как он освободит ее и вместе с тем себя, потому что для него жизнь была мыслима только вместе с нею?
«Надо об этом поговорить и обдумать это, — решил Сергей Александрович, — и откладывать этот разговор не следует».