Отчет Матюшкина о путешествии к Большому и Малому Анюям. — Отъезд из Нижне Колымска. — Мамонтовые кости. — Плотбище. — Первобытные жители страны. — Нынешнее народонаселение. — Переходы оленей и охота. — Дальнейшее путешествие. — Скала Обром. — Общие замечания о Малом Анюе. Путешествие верхом по берегам Большого Анюя. — Река Камешкова. — Охота за пушными зверями. — Ловушки. — Местечки Сладкое и Лабазное. — Несчастная оленья охота. — Голод. — Возвратный путь водою. — Урочище Долгое. — Рекостав. — Дальнейший путь на нартах. — Прибытие в Нижне-Колымск. — Общие замечания о племенах, живущих на берегах Анюя.
Июля 20-го 1821 года отправился я с доктором Кибером, казаком и двумя проводниками при свежем NNW ветре на нашей лодке к устью Большого Анюя, несколькими рукавами впадающего в Колыму против Нижне-Колымского острога. Вскоре после нас прибыл сюда и карбас, назначенный для нашей дальнейшей поездки. Нагрузив его всеми необходимыми потребностями, мы поплыли на веслах по Большому Анюю, при сильном северном ветре почти не имеющему никакого течения. Ночью достигли мы летовьев колымских жителей, занимающихся здесь, при устьях двух небольших ручьев, рыбной ловлей. С весенней водой рыба поднимается против течения рек к верховьям и с озера, а летом во множестве возвращается в море. Обыкновенно для ловли, часто весьма изобильной, устраивают в реках заколы.
Окончательные приготовления к путешествию и наем гребцов задержали нас здесь несколько времени, так что только 23 июля могли мы отправиться далее. В 10 верстах отсюда впадает речка Баюкова, текущая с юга, из высоких гор, синеющихся на горизонте. Далее течет еще речка, соединяющая Большой с Малым или Сухим Анюем. Мы проплыли по ней двадцать верст, следуя по ее своенравным, крутым изгибам, и остановились ночевать на низменном песчаном острове, где были в безопасности от посещения медведей, во множестве показывавшихся на берегах реки. В следующие два дня (24-го и 25-го), при свежем попутном ветре, лодка подвигалась довольно быстро, но беспрерывный сильный дождь промочил нас до костей. Наконец, мы достигли полуразвалившегося балагана Кильдена, построенного на небольшом возвышении у левого берега реки купцами, проезжающими здесь в Островное. Тут можно было укрыться от ливня, обсушить платья m обогреться. Мы остались на месте целый день. Проводники исправляли карбас и приделали к нему шест для бичевы, необходимый здесь по причине быстрого течения. Между тем я писал свой путевой журнал и вносил в него сделанные наблюдения. Трудность и невозможность обозначения всех изгибов реки, по которым мы должны были следовать, и расстояний одного места от другого принудили меня довольствоваться наблюдениями широт и пеленгов для определения положения замечательнейших пунктов.
Виденные нами берега Анюя однообразны и пустынны, как их окрестности, с тем только различием, что вместо болот, поросших стелющимся тальником, попадаются здесь местами хорошие луга. Правый берег выше левого и обставлен крутыми, нависшими, песчаными холмами, сажен по 30 вышиной. Только от морозов удерживают они свой возвышенный вид, ибо слабые лучи солнца не могут растопить вечного льда, служащего главным основанием холмов. Едва тонкий, верхний слой их растаивает летом; снизу подмываются они рекой и оттого иногда обрушиваются от них большие глыбы мерзлой земли, и тогда являются наружу более или менее сохранившиеся кости разных животных.
Не имея смелости ни разбирать существующие предположения о том, каким образом очутились здесь сии остатки допотопных животных, ни моим мнением увеличивать число гипотез, необходимым считаю, однакож, обратить внимание естествоиспытателей на два довольно замечательных обстоятельства. Первое — отчего клыки, рога и остовы, принадлежащие, вероятно, различным породам животных, но известные здесь под общим именем мамонтовых костей, попадаются не в одинаковом количестве по всей поверхности Сибири, а лежат огромными слоями или пластинами, которые становятся чаще и изобильнее по мере приближения к северу? Второе: отчего клыки или рога попадаются всегда в несоразмерном количестве с другими костями? Нередко находят вместе десять больших рогов, следственно, от пяти животных, а подле них лежащие кости бывают притом недостаточны для составления даже и одного скелета. Всего более мамонтовых костей находят на Ляховских островах и Новой Сибири,[175] откуда вывозят их ежегодно по нескольку сот пудов; на твердой земле встречаются они менее, а в южных частях Сибири находятся чрезвычайно редко. Замечено еще, что лучше сохранившиеся и огромнейшие клыки попадаются на севере, где, по уверению промышленников, находят иногда клыки весом по 12 пудов, тогда как здесь вес клыка редко бывает более 5 пудов.
Несмотря на великое количество мамонтовых костей, ежегодно из Сибири вывозимых, уменьшения их не заметно, и в 1821 году один якутский мещанин вывез из Новой Сибири клыков до 500 пудов лучшего качества. Июля 26-го отправились мы далее. Река с каждой верстой становилась быстрее. Течением своим образует она бесчисленные, короткие излучины. и цепи мелких островов. Русло и берега ее усеяны остроконечными камнями и утесами. Несмотря на искусство гребцов, течение бросило нас на камень с такой силой, что дно лодки проломилось и она получила течь. Впрочем, такое происшествие нимало не затруднило сибирских мореходцев — они набежали на первый песчаный остров, разгрузили, перевернули лодку вверх дном, заделали на скорую руку отверстие и поплыли далее. Кроме потери двух часов времени, остановка не причинила нам никакого вреда. Берега реки далее становятся скалистее и доказывают постепенный переход к каменистому образованию; вместо мелкого красноватого песка, лежат дресва и мелкие камни, а подле Молотовской излучины заметили мы первые слои шифера, проросшего кварцевыми жилами. Прозябение здесь также многообразнее и изобильнее: в долинах растут душица, богородская трава и другие, а местами показывается сибирский кедр, впрочем редко выше 3 и 4 футов, в всегда с опущенными вниз ветвями. Весьма медленно плыли мы против быстрого течения (при всех усилиях делая не более 2 узлов, т. е. около 4 верст в час), так что только на третий день достигли Плотбища, урочища, где осенью олени обыкновенно переправляются через реку. Они еще не проходили. Сюда собралось между тем множество юкагиров из окрестных селений, уже терпевших голод, а также приплыли на ветках русские из Нижне-Колымска, и все с боязненным нетерпением ожидали прихода оленей. От большего или меньшего изобилия промысла зависят участь и существование почти всего народонаселения окрестностей. Русские и зажиточные охотники устроили себе из ветвей и дерна небольшие землянки, а беднейшие из юкагиров жили под открытым небом.
Престарелый зажиточный юкагирский старшина Корвин радушно пригласил нас к себе в дом и угостил всем, что только у него было лучшего, т. е. сухой олениной и оленьим жиром, довольно старым и сохраняемым в пузырях. С редким добродушием Коркин безвозмездно угощал таким образом всех проезжающих. При всеобщем недостатке и неизвестности, будут ли еще удачны оленья охота и рыбная ловля, такая щедрость покажется неуместной, даже безрассудной, но в ней-то именно и состоит истинное гостеприимство, равно отличающее народы, живущие от Москвы до Камчатки и от Кавказа до Ледовитого моря. Здесь особенно между кочующими племенами Сибири, сохранилась еще сия истинно патриархальная добродетель, побуждающая хозяина с редким самоотвержением уступать гостю первое место и лучший кусок.
Доктор Кибер, найдя разные медицинские и естествоиспытательные занятия, пожелал остаться в Плотбише на несколько дней.[176] Я воспользовался временем, стараясь собрать некоторые сведения о жителях страны и их нынешнем и первобытном состоянии.
До покорения русскими народонаселение Сибири было гораздо многочисленнее и разнообразнее. Многие племена, как-то: шелаги, анюилы, омоки и другие, названия которых сохранились в преданиях, ныне совершенно исчезли. Однакож и в наше время, на весьма небольших пространствах, живет в Сибири по восьми и по десяти различных народов, все отличаясь один от другого языком, обычаями и даже внешним видом, и такое обстоятельство тем замечательнее, что некоторые из сих так называемых народов, состоит только из нескольких семейств, но тем не менее сохранили свою народную отличительность. Вероятно, различные поколения, здесь рассеянные, суть остатки первобытных многочисленных обитателей или отдельные семейства, случаем отторгнутые от своих соотечественников. Нет сомнения, что покорение Сибири заставило кочующие народы, привыкшие к независимости, подвинуться далее на восток, а сии переселения, также и кровопролитные междоусобные войны, опустошительные болезни и, наконец, слияние разных племен между собой и с русскими — постепенно истребили первобытных жителей страны. Так, между прочим, омоки, по преданию многочисленный и богатый народ, совершенно погибли, и в их бывшем отечестве живут ныне небольшие орды юкагиров, ламутов, тунгусов, коряков, чуванцев, якутов и т. д.
Наш хозяин уверял нас, что он происходит от омоков и не мало гордился тем, что в его семействе во всей чистоте сохранился язык сего народа. Коркин часто и охотно рассказывал мне много чудесного и невероятного о своих предках, их богатствах, храбрости, битвах с иноземцами и вообще с удовольствием говорил о старине. По его словам, на берегах Колымы, к северу от Омолона и на устьях обоих Анюев, жили некогда омоки, миролюбивый и столь многочисленный народ, что тогда говаривали: «на берегах Колымы более омокских огниц, нежели в ясную ночь звезд на небе». Омоки занимались охотой и рыбной ловлей; и то и другое, а особенно рыболовство в Колыме и побочных реках, были очень изобильны. Народ омокский стоял уже. на некоторой степени промышленного образования и задолго до пришествия русских знал употребление железа. При завоевании Сибири гибельные предшественники русских — корь, оспа и другие прилипчивые болезни — произвели ужасные опустошения между туземцами. Омоки решились, оставив свое отечество, удалиться туда, где вечные снега и льды могли спасти их от преследования чужеземцев, и отправились двумя большими отделениями со всем своим имуществом и бесчисленными оленями от устья Колымы на север. Куда направили омоки свой путь, где поселились и вообще о дальнейшей судьбе их старик. ничего не знал. Я расспрашивал других, но никто не мог мне сообщить, никаких достоверных известий.
Вероятно, что омоки пошли на запад берегами Ледовитого моря, потому что при устье реки Индигирки находятся доныне явные и многочисленные следы юрт и других жилищ, о происхождении и существовании которых туземные старожилы ничего не помнят, кроме того, что сии развалины с незапамятных времен назывались омокским юртовищем. Существование омоков не подлежит сомнению, но куда они скрылись? где живут ныне потомки сего, некогда многочисленного народа? — вопросы неразрешенные.
На оставленных омоками берегах Колымы поселились разные народы, из коих наиболее заслуживают внимания юкагиры — с верховьев сей реки, тунгусы — из Амурских степей, и чуванцы, вытесненные чукчами с берегов Анадыра.
В таком положении была здешняя страна в 1750 году, когда якутский воевода Павлуцкий, подкрепляемый многочисленными тогда чуванцами и юкагирами, предпринял поход на чукчей. Несмотря на победы союзников, окончание войны было неблагоприятно для сибиряков. Большая часть юкагиров и почти все чуванцы пали в кровопролитных битвах. Заразительные болезни произвели окончательное опустошение между туземцами и русскими. Два раза свирепствовала здесь оспа; после того корь и горячки истребили множество народа, а наконец, сильно распространившиеся венерические болезни, всегда неизлечимые в сей стране по недостатку свежей, легкой пищи и суровому климату, — нанесли окончательный удар туземцам.
Ныне все народонаселение берегов Малого Анюя состоит из нескольких юкагирских семейств. Лишась своего единственного богатства, домашних оленей, они принуждены были отказаться от кочевой жизни, поселились здесь, приняли христианскую веру и постепенно утрачивают свою народность, нравы и обычаи. Господствующий язык у них ныне русский.
Дома здешних юкагиров построены довольно прочно, из бревен, и состоят по большей части из одной просторной комнаты. В ней всегда налево от входа, вместо обыкновенной в русских избах печи, помещается чувал или очаг, где беспрерывно горит огонь для согревания комнаты и очищения воздуха. В одном из углов помещаются обыкновенно образа; по стенам развешиваются ружья, луки и стрелы; на полках стоят горшки и другая посуда; по середине ставится большой стол, и широкие лавки идут по стенам комнаты.
Одежда юкагиров совершенно сходна с одеждой живущих здесь русских и соответствует суровому климату. Мужчины и женщины одинаково носят парки, камлейки и т. д. из оленьих шкур, с той разницей, что женщины повязывают голову платком, и на парках делается у них откидной воротник из соболя или росомахи, а на мужских бывает стоячий воротник из какого-нибудь более дешевого меха. Впрочем, женская одежда сшивается из шкур оленьих выпоротков, вырезанных из живота самки, а мужская просто из молодых оленей.
В очерке лица юкагиры почти совершенно сходны с здешними русскими, или здешние русские, может быть, похожи на юкагиров. Темные, почти черные глаза и волосы, продолговатое, довольно правильное лицо и удивительная, особенно у женщин, белизна тела составляют отличительные черты тех и других. Вообще они стройны и среднего роста.
В характере и образе жизни юкагиров виден еще отпечаток легкого, беззаботного, веселого расположения духа кочевого народа; у них сохранилось еще во всей чистоте радушное гостеприимство, как равно и некоторые другие добродетели, исчезающие с дальнейшим образованием. К несчастью сейчас между юкагирами вкоренились притворство и скрытность, и особенно в торговле всегда стараются они обмануть противную сторону.
Юкагиры страстные любители музыки. Каждый из них, молодой и старый, играет или на скрипке или на балалайке.[177] У женщин довольно чистые и приятные голоса, но в напевах их песен есть что-то особенное, неправильное и дикое, сначала неприятное для слуха, но впоследствии оно может нравиться. Вообще юкагиры, при пении импровизируют не только слова песен, но и самые напевы, и потому здесь нет никаких народных, общих мелодий. Несмотря на такое разнообразие в музыкальном отношении, смысл песен юкагирских женщин почти один и тот же, т. е. жалобы на неверность или отсутствие возлюбленного. Иногда упоминается притом о соловье, сизокрылом голубке, решетчатых окнах и других предметах, ныне юкагирам совершенно неизвестных. Может быть сии понятия принесены сюда предками юкагиров из других, более благословенных стран. Надобно заметить, что в песнях никогда не упоминаются предания старины, хотя туземцы, особенно наш хозяин Коркин, рассказывали много чудесного о похождениях своих предков. Я говорил о том некоторым певицам; они отвечали, что то не их дело и что они о том не поют. Мужчины, напротив того, воспевают собственные подвиги, напоминают убитого оленя, низложенного медведя, или преодоленную опасность, превознося притом самыми лестными выражениями свое мужество, силу и ловкость.
Единственные занятия здешних жителей суть рыбная ловля и охота. Рыболовство менее значительно, потому что большая морская рыба поднимается только до Плотбища. Произведения прозябаемого царства под суровым небом и на земле, почти вечно скованной морозом, чрезвычайно скудны.[178] Все существование бедных жителей здешней бесплодной страны зависит единственно от охоты, и именно оленей, доставляющих им пищу, одежду, а отчасти и жилище. Оленей всего легче бить, когда они переплывают реки, потому здешние жители и не могут удаляться от берегов внутрь страны, в леса или тундры, где водятся другие сибирские звери. Время переправы оленей через Анюй составляет здесь важнейшую эпоху в году, и юкагиры с таким же боязненным нетерпением ожидают появление сего животного, с каким земледельцы других стран ожидают времени жатвы или собирания винограда.
Олени два раза в год переправляются здесь через реки — весной и осенью, но, по короткости лета, оба промысла отделены один от другого только коротким промежутком времени, хотя по изобилию в добыче они весьма различны. Первый промысел оленей бывает в конце мая, когда бесчисленными табунами оставляют они леса и тянутся в северные тундры, отыскивая лучший корм и избегая комаров, с первой теплой погодой являющихся во множестве и мучительным кусанием отравляющих, приятность бедного сибирского лета. Майский промысел не столь прибылен для охотников: олени часто переходят через реку по льду, и тогда только в ущельях гор можно их бить из ружей и луков, или ловить петлями, но последнее средство не всегда надежно, а первое слишком дорого. Впрочем, весенний олень обыкновенно бывает чрезвычайно худ, и все тело его покрыто нарывами и ранами, так что в крайних только случаях употребляется в пищу жителями, и годится единственно для корма собакам; даже и шкура оленя в то время года не имеет настоящей доброты и в дырах.
Гораздо важнее и изобильнее второй промысел, а августе и сентябре месяцах, когда олени с приморских тундр возвращаются в леса. Тогда сии животные здоровы, жирны и мясо их составляет вкусную пищу, а также и шкура, покрытая уже новой шерстью, тверда и прочна. Разница в доброте между весенней и осенней кожами оленя столь велика, что первую можно купить за рубль, а много за полтора, но за вторую надобно платить от 5 до 8 рублей.
Когда приехали мы в Плотбище, все собранное там народонаселение находилось еще в мучительном ожидании, и от всякого проезжающего спрашивали сведений о ходе оленей. Наконец, разнесся слух, что первые многочисленные табуны оленьи показывались в долине, к северу от Анюя. Мгновенно все, кто только мог управлять веслом, бросились в лодки н спешили укрыться в изгибах и обрывах высоких берегов, где промышленники обыкновенно поджидают свою добычу.
Переходы оленей достойны замечания. В счастливые годы число их простирается до многих тысяч, и нередко занимают они пространство от 50 до 100 верст. Хотя олени, как мне казалось, всегда холят особыми табунами по 200 и по 300 голов каждый, но такие отделения следуют столь близко одно от другого, что составляют одно огромное стадо. Дорога оленей почти всегда одна и та же, т. е. между верховьями Сухого Анюя и Плотбищем. Для переправы обыкновенно спускаются олени к реке по руслу высохшего или маловодного протока, выбирая место, где противолежащий берег отлог. Сначала весь табун стесняется в одну густую толпу, и передовой олень, с немногими сильнейшими товарищами, выходит несколько шагов вперед, поднимая высоко голову и осматривая окрестность. Уверившись в безопасности, передние скачут в воду; за ними кидается весь табун, и в несколько минут вся поверхность реки покрывается плывущими оленями. Тогда бросаются на них охотники, скрывавшиеся на своих лодках за камнями и кустарниками, обыкновенно под ветром от оленей, окружают их и стараются удержать. Между тем двое или трое опытнейших промышленников, вооруженные длинными копьями и поколюгами, врываются в табун и колют с невероятной скоростью плывущих оленей. Обыкновенно одного удара довольно для умерщвления животного или нанесения ему столь тяжелой раны, что оно может доплыть только до противоположного берега.
Поколка оленей сопряжена для охотников с большой опасностью. Маленькая лодка их ежеминутно подвергается опасности разбиться или опрокинуться среди густой, беспорядочной толпы оленей, всячески защищающихся от преследователей. Самцы кусаются, бодаются и лягаются, а самки обыкновенно стараются вскочить передними ногами в лодку, чтобы потопить или опрокинуть ее. Если им удастся опрокинуть лодку, погибель охотника почти неизбежна. Он может спастись только ухватившись за сильного не раненного оленя и выбравшись с ним вместе на берег. Впрочем, несчастия при охоте случаются редко, ибо промышленники обладают непонятной ловкостью в управлении лодкой, удерживая ее в равновесии и притом отражая усилия животных. Хороший, опытный охотник, менее нежели в полчаса убивает до ста и более оленей. Когда табун весьма многочислен и придет в беспорядок, поколка удобнее и безопаснее. Другие охотники хватают убитых (уснувших) оленей, привязывают их ремнями к лодкам, и каждый промышленник получает то, чем успеет завладеть.
Можно подумать, что таким образом всю добычу расхватывают другие, а собственно охотники не получают себе никакого вознаграждения за труды, сопряженные с опасностью жизни. Но здесь существует свято соблюдаемый закон, что только совершенно убитые олени составляют общую собственность, а раненые, доплывшие до другого берега и там падающие, принадлежат промышленникам, которые их кололи. Среди тесной толпы устрашенных и разъяренных оленей, в то время когда все физические и нравственные силы человека должны быть обращены на сохранение собственной жизни, некоторые из промышленников соблюдают столько присутствия духа и хладнокровия, что могут соразмерять силу своих ударов и убивают только маленьких оленей, а большим наносят только раны, так что они достигают берега и издыхают уже на берегу. Впрочем, такие промышленники слывут в народе худыми людьми; тем не менее, однакож, употребляются и уважаются по недостатку опытных охотников.
Оленья охота в воде представляет нечто необыкновенное. Шум нескольких сот плывущих оленей, болезненное харканье раненых и издыхающих, глухой стук сталкивающихся рогов, обрызганные кровью покольщики, прорезывающие с невероятной быстротой густые ряды животных, крики и восклицания других охотников, старающихся удержать табун, обагренная кровью поверхность реки — все вместе составляет картину, которую трудно себе вообразить.
По окончании охоты и раздела добычи убитые олени тотчас опускаются в воду, потому что на воздухе они через несколько часов портятся и начинают гнить, а, напротив, в холодной текучей воде безвредно сохраняются несколько дней, пока хозяева успеют выпотрошить и приготовить их для сохранения. Оленье мясо обыкновенно сушат на воздухе, коптят или при ранних холодах замораживают. Здешние русские иногда также солят лучшие части. Особым лакомством почитаются копченые оленьи языки: их тщательно сберегают и подают на стол только при торжественных случаях.
Мы провели, в Плотбище две недели, и по совершенном окончании счастливой оленьей охоты отправились 13 августа поутру далее. К ночи прибыли мы в Аргуново, где застали несколько юкагирских хемейств; они встретили здесь также довольно, большой табун оленей и получили богатую добычу.
В 20 верстах отсюда впадает с правой стороны в Анюй река Погиндека, равная ему шириной и объемом воды. В течении своем Погиндена не столь глубока, но быстра и образует множество порогов и водопадов, отчего и оленьи табуны не посещают ее, и потому, несмотря на выгодное положение, берега Погиндены остаются необитаемы. Зимой замерзшая река составляет удобную гладкую дорогу к верховьям Березовой и Баранихи, куда здешние юкагиры ездят на промысел диких баранов.
У Аргунова берега Анюя становятся разнообразнее и красивее. Вместо крутых, черных скал, изредка прорезанных ручейками, видите здесь отлогие прибрежья, образующие большие излучины, и самая река усеяна островками, покрытыми купами высоких дерев. Все составляет приятную и живописную картину; она оживлялась еще при нас стадами оленей, отделившимися от своих товарищей и догонявшими их небольшими табунами. Течение здесь весьма быстро, и нам можно было подвигаться медленно и с большой осторожностью.
Августа 16-го ночевали мы в глубоком овраге между двумя скалистыми горами Пендиной и Огородом. Вторая получила свое название от того, что подле нее находится обнесенное забором место, куда туземцы разными средствами стараются загонять небольшие табуны диких оленей и там без труда колют их.
Вечер был ясный. Желая взять несколько пеленгов, пошел я на одну из гор, но с половины высоты увидел, что весь горизонт заставлен цепями островершинных черных утесов и сопок, делавших невозможным исполнение моего намерения. Надобно было возвратиться к товарищам, и после нескольких часов отдыха, с рассветом, отправились мы далее. Вскоре мы увидели цель нашего путешествия — скалу Обром с ее увенчанной облаками вершиной, и, проехав опустелый Островенский острог, прибыли в Обромское летовье, лежащее в 250 верстах от Нижне-Колымска, на левом берегу реки, прямо против упомянутой скалы. Мы нашли здесь только голодавших старух и детей; мужчины и женщины посильнее пошли к верховьям реки, навстречу оленям, которые здесь еще не показывались.
Доктор Кибер пожелал остаться здесь на несколько дней. Пользуясь временем, я бродил с ружьем за плечами по окрестности, отчасти для осмотра страны, а отчасти в надежде пополнить дичью нашу юскудневшую провизию. Охота моя была неудачна, и, стараясь хоть чем-нибудь вознаградить потерянные труды, решился я взобраться на вершину Обромской скалы. У подошвы ее встретился мне юкагир, искавший в кустах ягод и кореньев для прокормления своего го лодавшего семейства, и вызвался служить мне проводником. Мы начали подниматься на гору, карабкаясь руками и ногами по крутым ложбинам и отстоям, или перескакивая с камня на камень. После часового трудного пути выбился я из сил и хотел возвратиться, но проводник мой, знавший хорошо все тропинки, решительно объявил, что спуститься с горы можно только по противоположному скату, которого достигнуть нельзя иначе, как через вершину. К счастью, мы попали на оленью тропу, и она доставила нам, хотя не совсем удобную, но, однакож, безопасную дорогу, и после трех часов пути привела благополучно на вершину скалы, покрытую снегом.
Только тот, кто сам бывал в северных странах Сибири, может иметь ясное понятие о не увлекающих взор, но истинно величественных и поражающих красотах природы, свойственных здешним льдистым, безжизненным, пустынным краям.
Подо мной тянулись разнообразно разветвляющиеся цепи гор, окруженых яркой зеленью, с увенчанными снегом вершинами, теряясь в голубоватых льдах и туманах никогда не тающего моря. Багровые лучи солнца, предвестники приближавшейся бури, окрашивали белые верхи гор прозрачным розовым цветом и рисовались бесчисленными радугами в наполненной ледяными частицами атмосфере. Местами, как острова среди океана туманов, торчали черные, облаженные зубчатые верхи утесов. Картина представляла нечто неописанно величественное. Совершенная безжизненность и могильная тишина поражали меня. Внезапно поднялся сильный восточный ветер. Природа оживилась; ветер завывал в ущельях и оврагах; песок и снег клубились и столбами поднимались к небу. С удовольствием смотрел я на возраставшую бурю, но мой проводник испугался и спешил удалиться, прежде нежели наступит вьюга. Мы спустились по более отлогому скату горы и с наступлением ночи достигли реки; здесь нашли мы лодку и счастливо возвратились домой.
До половины высоты своей Обром порос лесом; у подошвы его растет густой, высокоствольный лес, а далее стелется низменный, изогнутый кедровник и, наконец, встречаются только низкая твердая трава и серый мох. Вся гора состоит главнейше из неровного, ломаного и выветренного гранита; местами попадается шифер. В щелях и углублениях веками образовался тонкий слой земли и в нем растут разные прозябения.
Непогода, бури, дожди и снега продолжались несколько дней сряду. Деревья обнажились от зелени, берега и скалы гор покрылись снегом, а края реки льдом.[179] По нашим понятиям наступала зима, но юкагиры уверяли, что осень только начинается, и спокойно оставались в своих летовьях.
Августа 21-го начали мы обратный путь. При помощи быстрого течения и крепкого попутного ветра делали мы по пяти узлов в час и на следующий день в вечеру прибыли в Плотбище. По берегам раздавались здесь веселые песни русских и юкагиров, праздновавших счастливое окончание охоты; у берегов в воде лежала еще часть убитых оленей, покрытых древесными ветвями, а другая была уже приготовлена для хранения впрок. По дороге встречали мы многих туземцев, спешивших домой на лодочках, таща за собой по реке добычу.
От Оброма до Плотбища века Анюй усеян бесчисленными островами, мелями и камнями, весьма за трудняющими плавание, а выше Обромской скалы делающими его вовсе невозможным. Анюй принимает в себя много рек и речек, текущих с гор и потому, при малейшем дожде или оттепели, делается он полноводным и несколько раз в год выступает из берегов, смывая притом существовавшие прежде мели и острова, образуя новые, влача в быстром течении огромные глыбы камней и переменяв беспрестанно фарватер, причем надвигает пороги и водопады там, где за несколько дней было глубокое место. Анюй переменяет также часто русло свое, так что и прибрежные жители никогда не могут совершенно знать течения реки.
От Плотбища хотели мы продолжать наше путешествие по Большому Анюю на лошадях, которых принуждены были ждать до 25 августа. Начало поездки нашей было весьма затруднительно и неприятно; надлежало пробираться по бадаранам, обнаженным болотам, при сильном резком ветре, густой вьюге и утопая в снегу. Так проехали мы 30 верст и достигли довольно высокого хребта, отделяющего Большой Анюй от Малого. Здесь встретил нас житель здешних гор, большой черный медведь; он внезапно выскочил из-за кустов; лошади наши испугались, поднялись на-дыбы, но и медведь струсил, увидев перед собой шестерых всадников. Он бросился обратно в лес и скрылся, прежде нежели мы успели взяться за ружья. Подобные встречи не всегда оканчиваются столь счастливо, и в нынешнем году, например, медведь вломился ночью в ламутскую юрту и передавил в ней всех обитателей, кроме одного, нашедшего средство уйти.
Верстах в трех от подошвы горы, на берегу речки Камешковой, впадающей в Большой Анюй при местечке Пятистенном, расположились мы ночевать и развели большой огонь; было еще довольно рано. На свежем снегу видны были многочисленные следы соболей, и, взяв с собой ружье, я решился попробовать счастья на охоте. Вероятно, неопытность и непривычка моя были причиной, что мне не удалось не только убить, но даже и увидеть какого-нибудь соболя; зато я настрелял куропаток, и они составили весьма приятный и полезный прибавок к нашему скудному обеду. Берега обоих Анюев обставлены бесчисленным множеством ловушек, силков, кляпцов и пастников всякого рода для соболей, россомах, лисиц, белок и горностаев, которые, несмотря на постоянное преследование их с незапамятных времен, все еще водятся здесь в большом изобилии. Обыкновенно каждую осень ловят здесь от 200 до 300 соболей и соразмерное с тем количество пушных зверей низшей доброты. Каждый трудолюбивый юкагир ежегодно выставляет с первым снегом в разных местах до 500 ловушек, и в продолжение зимы осматривает их по пяти и по шести раз. В хороший год можно положить круглым счетом, что хозяин при каждом осмотре в восьмой и девятой ловушке находит более или менее важную добычу. Расположение и устройство ловушек, делаемых обыкновенно только при пособии топора, из дерева, без всякого железного скрепления, чрезвычайно разнообразны, и в некоторых из них весьма сложный и отчетливо обдуманный механизм заслуживает удивления. Они так приспособлены к свойствам, походке и силе каждой породы попадающихся здесь зверей, что, кажется, невозможно придумать в них никакого более полезного или небходимого улучшения.
Нужда лучший наставник людей. Она заставила юкагиров и соседних им народов, по недостатку других родов промышленности, обратить все умственные свои способности на ловлю зверей и обучение необходимых для охоты собак, манщиков,[180] и пр., и должно признаться, что туземцы довели в том и другом искусство до высокой степени совершенства.
Вечером 26 августа прибыли мы в маленькое местечко Тигишку, лежащее на Большом Анюе, где нашли только двух старух и несколько полуголодных детей. Мой спутник доктор Кибер сделался болен и не мог продолжать путь верхом, так что мы принуждены были остаться здесь целый день. Отсюда послал я одного из наших проводников на ветке вверх по реке к местечку Сладкому, где собрались для оленьей охоты почти все прибрежные жители Анюя и где потому можно было достать просторную лодку для нас и наших вещей, которые в продолжение путешествия значительно умножились. На другой день посланный возвратился и привел с собой карбас, который был, однакож, так мал, что мы никак не могли поместиться в нем с нашими вещами. Уступив лодку больному, я решился ехать верхом по берегу до Лабазного. Там надеялись мы найти лодку поболее и, согласно с нашим первоначальным планом, продолжать вместе путешествие до устья Ангарки, куда приходят иногда чукчи для меновой торговли.
Августа 28-го отправился я в путь, через леса и болота, по глубокому снегу. Проехав целый день при густой метели и резком ветре, мы достигли речки Ветреновки, берега которой, крутые и возвышенные, доставили нам защиту от непогоды. Лес, по которому шла дорога, был гораздо выше и толще, нежели встречаемый на берегах Малого Анюя. Кроме больших листвениц, попадаются здесь довольно высокие березы, тополи, ивы и другие древесные породы. В чаще леса нашли мы несколько гробниц, древних первобытных обитателей здешней страны: Они состояли из небольших, сколоченных из бревен строений (наподобие описанных выше сайб), куда клали трупы умерших, совершенно одетые, с луками, стрелами и копьями. В одной из гробниц нашли мы остатки бубна и несколько медных колец и колокольчиков, принадлежавших, вероятно, погребенному тут шаману. На горе в некотором расстоянии от нас, мы заметили довольно большое строение, похожее на полуразрушенный острог; бревна, из которых оно было построено, повидимому, срублены были каменными топорами. Ненадежно замерзшее болото и сильная вьюга препятствовали мне приблизиться к строению, разрушенный вид которого не обещал, впрочем, богатой добычи.
Речка Ветреновка течет частыми излучинами, в крутых, скалистых берегах. Между холмами и утесами попадаются здесь низменности и овраги, покрытые песком и грудами остро окраенных камней, которые вода еще не округлила. Здесь так же, как на Сухом Анюе, заметил я по большей части шиферные и шпатовые жилы, проросшие кварцем и карниолом: последний в незначительных массах, а первый — большими пластинами. В одном из ущельев, в песке, нашел я хорошо сохранившуюся мамонтовую скулу с несколькими боковыми зубами.
После неудобно проведенной ночи отправились мы далее. Еще вчера казалось мне, что наш проводник, юкагир, не так-то хорошо знает дорогу, а ныне, заметив снова, что он сворачивает без всякой видимой надобности то направо, то налево, объявил ему мои сомнения на счет его познаний. Юкагир обиделся моим отзывом и в доказательство того, что он уже неоднократно бывал здесь, назвал по именам все горы, отдельные скалы и ручьи, мимо которых мы проезжали. Между тем совершенно стемнело. Мы ехали по глубоким оврагам и ложбинам, среди крутых гор, в густом лесу. Лошади измучились, и все общество громко роптало на незнание проводника, который признался, наконец, что заблудился и совершенно не знает, куда завел нас и принужден был сам отыскивать выход из пустыни и, полагая, что Анюй лежит на запад от нас, направился туда. По неимению компаса, оставленного в лодке, я мог руководствоваться только корой листвениц, которая здесь, как и по всей северной Сибири, на обращенной к северу стороне дерева бывает черна, а на южной красновата, и нередко служит путеводителем заблудившимся охотникам. Несмотря на сумерки, мы поехали далее, и вскоре достигли речки, которую почли за один из притоков Анюя. Избегая трудной и опасной в темноте дороги через горы и ущелья, мы следовали по течению речки, постепенно расширявшейся и принявшей северо-западное направление. Проехав таким образом 20 верст, к великой радости услышали мы вдали плески волн большой реки, выступившей от прибылой воды из берегов и с ревом стремившейся через, камни и скалы. Через четверть часа достигли мы Большого Анюя и увидели, что после долгого, бесполезного скитания, проехали только до местечка Сладкого, лежавшего перед нами на другой стороне реки. Две уцелевшие стены балагана доставили нам на ночь некоторую защиту от ветра и метели. Здесь в черно-шиферном утесе Сладкой горы, находят землю беловатого цвета, сладкого, вяжущего вкуса, которая, по уверению туземцев, весьма полезна против поноса. Я велел принести мне такой земли, желая показать ее доктору Киберу, но, к сожалению, по неосторожности при вырывании так смешали ее с посторонними веществами, что никак уже нельзя было определить ее составных частей. Кажется, впрочем, что сия земля того же рода, какой находят около Охотска и прибавляют там к муке при печении хлебов.
Наш огонь привлек с противолежащего берега несколько юкагиров; они привезли нам свежей оленины и рассказали, что доктор Кибер сегодня прибыл в Сладкое. Оставив утомленных лошадей и вещи свои под охранением юкагира, обещавшего доставить мне их в целости, я отправился в легкой лодке к доктору Киберу. На другой день вместе поехали мы далее и после семи часов опасного по причине сильного ветра и волнения плавания прибыли 30-го августа счастливо в Лабазное, где около сего времени производится обыкновенно изобильная поколка оленей.
Издали услышали мы несколько ружейных выстрелов и отголоски веселых песен. На берегу встретили нас юкагирские князьки Рупачев и Наин, и рассказали, что они празднуют день именин государя императора, по-здешнему Белого царя или Тирик-Арем (сына солнца). Мы соединились с ними, разделили между, туземцами порядочную порцию вина и табаку и тем немало возвысили общую веселость. Мужчины показывали нам свое искусство стрелять в цель из луков и ружей, бегали взапуски и перегонялись на лодках, а женщины пели и плясали; такое веселье продолжалось до рассвета.
Пока спутник мой с утра до ночи занимался поданием помощи страждущим и многим из них счастливо доставлял большое облегчение, принужден я был проводить время в совершенном бездействии, потому что беспрерывная вьюга препятствовала мне осматривать окрестность и только однажды дала возможность взять полуденную высоту для определения широты места.
Здешние жители рассказывали мне, что в окрестных горах часто попадаются кристаллы колчедана и карниола, а в устьях рек большие глыбы кремней с отпечатками растений и раковин. Вообще Большой Анюй, при большом народонаселении и разнообразии произведений царств прозябаемого и животного, представляет для естествоиспытателей предмет гораздо занимательнее, нежели берега Сухого Анюя. Мы весьма сожалели, что позднее время года и беспрерывный снег не позволяли нам подробнее исследовать страну, и часто принуждала нас руководствоваться неполными, темными и ненадежными рассказами туземцев.
Олени здесь еще не проходили. Трудно себе представить, до какой степени достигает голод среди здешних народов, существование которых зависит единственно от случая. Часто с половины лета люди питаются уже древесной корой и шкурами, до того служившими им постелями и одеждой. Случайно пойманный или убитый олень делится поровну между членами целого рода и съедается, в полном смысле слова, с костями и шкурой. Все, даже внутренности и толченые рога и кости, употребляется в пищу, потому что надобно чем-нибудь наполнить терзаемый голодом желудок. В продолжение нашего здесь пребывания приход оленей был единственным предметом всех разговоров.
Наконец, 12 сентября на правом берегу реки, против Лабазного, показались отрада и спасение туземцев — бесчисленный табун оленей покрыл все прибрежные возвышения. Ветвистые рога их колыхались как будто огромные полосы сухого кустарника. Все пришло в движение. Со всех сторон устремились якуты, чуванцы, ламуты и тунгусы, пешком и в лодках, в надежде счастливой охотой положить предел своим бедствиям. Радостное ожидание оживило все лица, и все предсказывало обильный промысел. Но, к ужасу всех, внезапно раздалось горестное, роковое известие: «Олень пошатнулся!». Действительно, мы увидели, что весь табун, вероятно устрашенный множеством охотников, отошел от берега и скрылся в горах. Отчаяние заступило место радостных надежд. Сердце раздиралось при виде народа, внезапно лишенного всех средств поддерживать свое бедственное существование. Ужасна была картина всеобщего уныния и отчаяния. Женщины и дети стонали громко, ломая руки; другие бросались на землю и с воплями взрывали снег и землю, как будто приготовляя себе могилу. Старшины и отцы семейства стояли молча, неподвижно, устремивши безжизненные взоры на те возвышения, за которыми исчезла их надежда…
Кончив наши занятия и не имея средств пособить народному бедствию, мы отправились i3-ro сентября из Лабазного, куда приехали среди радостных восклицаний и где теперь слышали только вопли и плач. Несмотря на сильный, совершенно противный ветер, плавание наше при помощи течения шло довольно быстро, так что к вечеру проехали уже мы 40 верст и прибыли в местечко Сладкое. От Лабазного до местечка Долгого, в 80 верстах лежащего, по правому берегу тянется беспрерывная цепь высоких гор; в некоторых местах упираясь нависшими, крутыми скалами в реку, образует она мысы. Горы и утесы состоят здесь, по большей части, из серого гранита и черного шифера. Между ними видны изредка слои железной охры, а на берегу попадаются обломки гранита, яшмы и карниолов. По всей дороге видели мы, что туземцы страдали от голода и, отчаявшись в оленьем промысле, прибегали к рыбной ловле. Летом употребляются для того сети, невода, мережи, и устраиваются заколы в устьях притоков Большого Анюя, а осенью перегораживают в нескольких местах самую реку. Большой Анюй хотя и не очень широк, но глубок, и течение его плавное, не прерываемое порогами и водопадами; потому рыба поднимается в него довольно высоко, даже за Лабазное, и лов бывает иногда весьма изобильный. В нынешнем году, к несчастью жителей, рыбы оказалось так мало, что прибрежные туземцы остались в самом беспомощном и ужасном положении.
Путешествие наше становилось с каждым днем труднее. Холод усиливался; лед у берегов делался шире, и во многих, менее быстрых местах покрывал уже всю реку, так что мы принуждены были топорами и шестами прокладывать себе путь. Все заставляло нас спешить, чтобы до совершенного рекостава достигнуть селения, где можно было нам запастись всем нужным для дальнейшего путешествия. С трудом доплыли мы до скалы Большой Брусянки, где находилось летовье юкагирского князька, у которого могли мы надеяться найти удобное убежище. Здесь обождали мы, пока река совершенно замерзла и установился зимний путь. Лед в Большом Анюе, как вообще во всех значительных реках Сибири, образуется двояким образом. Во-первых, в маленьких заливах и около берегов, подобно небольшим озерам, поверхность воды, даже при весьма небольшом морозе, покрывается ледяным слоем. Во-вторых, наиболее, лед образуется в русле на дне реки, между камнями, и от множества подводной травы получает вид замерзшей зеленой тины. Когда такая ледяная глыба перейдет уже в значительный объем, то отстает от дна и поднимается на поверхность воды, где тотчас превращается в твердый лед, смешанный с травой, песком и мелкими камнями. Потом отдельные льдины слепляются, и в короткое время река совершенно замерзает, так что по ней можно уже ездить.
Во время нашего пребывания у Большой Брусянки холод ни разу не был сильнее 10° по Реомюру. Температура воды переменялась весьма медленно; в течение семи дней на глубине 4 футов она спустилась с 1 1/2 до 3/4°.
Сентября 24-го кончили мы все необходимые приготовления и в нартах отправились далее. По недостатку корма худые и бессильные собаки бежали весьма медленно, так что только 28 сентября довезли нас до Пятистенного — якутского селения. Имя его происходит от лежавшего вблизи высокого, отдельного утеса, пять равных сторон которого поднимаются перпендикулярно от земли и придают ему вид огромной башни.
Здесь нашли мы свежих, сильных собак и в тот же вечер приехали в Басково, где есть летовья нескольких русских семейств из Нижне-Колымска.
От Брусянки начинаются почти плоские берега, изредка прерываемые небольшими песчаными холмами, каждый год подмываемыми водой и постепенно обрушивающимися. Вся окрестность усеяна бесчисленными мелкими озерами; между ними тянутся низменные болота, поросшие стелющимися кустарниками. Изредка на сухих местах и возвышениях попадаются небольшие деревья. Вся страна уныла, пустынна и не представляет никакого предмета, могущего привлечь внимание путешественника. Проехав пять дней по сей обнаженной степи, наконец 26 сентября, после семидесятидневного отсутствия, прибыли мы в Нижне-Колымск.
К сожалению, наше путешествие было не изобильно занимательными наблюдениями, отчасти по самому качеству края, а отчасти потому, что позднее время года и почти беспрерывная метель отнимали у нас возможность углубляться внутрь страны, не обещавшей, впрочем, много достопримечательного путешественнику. Прибавлю здесь еще несколько слов о жителях сей части Сибири.
Большая часть народов, живущих ныне по берегам Анюев, прежде кочевала, обладая бесчисленными стадами оленей. После покорения Сибири и обложения туземцев ясаком, или податью они не смели уже скитаться произвольно по необозримым тундрам своей отчизны и должны были кочевать на известном пространстве, куда были приписаны. Следствием сего было постепенное истребление их оленьих стад от недостатка пищи в кочевьях, назначенных каждому поколению, и оттого, что каждая зараза непременно распространялась на все стада, которые не могли, как прежде, убегать в отдаленные тундры и тем спасаться от поветрия. Так мало-помалу истреблялись здешние кочевые народы, а с тем вместе и охота делалась менее изобильна, потому что по мере поселения людей в пустынях дичь там исчезала и скрывалась в леса.
От беспрерывных сношений с русскими покоренные народы переняли у них образ жизни, одежды, устройства хижин и, наконец, заменили оленей собаками.[181] Язык, победителей также постепенно получал преимущество и делался общим. По крайней мере почти все туземцы понимают теперь наш язык и говорят по-русски. Они сохранили только свойственную кочевым народам беспечность о будущем. Как предки их, они не готовят себе никаких запасов или весьма малые, совершенно несоразмерные с продолжительностью зимы; здесь главная причина голода, ежегодно возобновляющегося. Сверх того, будучи подданными и союзниками русских, туземцы сделались непримиримыми врагами диких соседей — чукчей и коряков, не позволяющих им приближаться к своим границам. Кровопролитные войны и заразительные болезни, как выше было мной замечено, истребили, наконец, значительную часть обитателей здешних стран, так что некоторые из народов; здесь бывших, существуют только по названию. Единственно привязанность к родной земле и совершенное притом, и у звероловов замечательное, незнание края по ту сторону Колымы препятствуют туземцам расселяться на запад и удерживают их в ледяной пустыне, где только оленья охота и рыбная ловля доставляют им самое скудное пропитание.
Говорят, что чуванцы несколько раз просили уже позволения переселиться на необитаемые берега Анадыра и Пенжины, но колымские комиссары не соглашались на их просьбу, опасаясь лишиться значительной прибыли от меховой торговли сего народа.
Незначительная часть чуванцев и один наслег юкагиров, князька Чайна, ведут еще кочевую жизнь. От своих оседлых единоплеменников отличаются они одеждой и языком. Одежда их совершенно сходна с чукотской, а что касается до языка, то, по редкости непосредственных и продолжительных сношений с русскими, сохранили они в большой чистоте свой природный язык. Число таких кочевых жителей в окрестностях Анюев простирается до 400 человек. Все они обложены ясаком и вносят его мехами и деньгами.
Оседлые с давних времен на берегах Анюев тунгусы и ламуты, лишась стад своих, занимаются только охотой и рыбной ловлей и равномерно предоставлены голоду и бедности. В таком положении находятся и якуты, переселенные сюда с берегов Алдана по распоряжению правительства для перевоза съестных припасов и других потребностей в Анадырскую крепость. Удалясь от своих соотечественников, они сделались совершенно русскими и занимаются рыбной ловлей.
В новейшее время прибрежное народонаселение Анюев увеличилось, но не вследствие большого благосостояния туземцев, а оттого, что некоторые поколения, кочевавшие прежде по тундре, лишились своих стад и принуждены были поселиться на берегах рек.
Все сии различные народы крещены, и однажды в год, когда нижнеколымский священник объезжает селения и деревни своего прихода, присутствуют при богослужении. Хотя подобные объезды, по обширности страны и рассеянному народонаселению, сопряжены с великими затруднениями и неудобствами, однакож священники всегда щедро за то награждаются своими прихожанами и возвращаются в Нижне-Колымск обыкновенно с несколькими нартами, тяжело нагруженными множеством драгоценнейших мехов. Без сомнения, введение христианской религии истребило здесь много пагубных суеверий, но доселе, несмотря на все усилия правительства и священников, шаманы сохранили, однакож, значительное влияние между здешними народами и принимают всевозможные меры поддерживать уверенность в сверхъестественную силу и связь свою с добрыми и злыми духами. Даже и ныне не только прежние язычники, но и природные русские иногда прибегают еще к помощи шаманов для открытия воровства или отклонения какого-нибудь предстоящего несчастия. Впрочем, шаманство у большей части здешнего народа утратило свой прежний религиозный характер и превратилось в простое колдовство, так что ныне нередко от скуки для препровождения времени призывают колдуна и просят его «немного пошаманить».
Несмотря на сближение и почти совершенное слияние с русскими, туземцы сохранили, однакож, нечто отличительное в образовании лица, внешнем виде, приемах и вообще образе жизни.
Подобно всем обитателям полярных северных стран, они невысокого роста, но широкоплечи и крепкого телосложения.