Весна. — Недостаток съестных припасов. — Рыбная ловля для экспедиции. — Устройство судна. — Распределение летних работ экспедиции. — Жары. — Комары. — Перелетные птицы. — Отплытие на новопостроенном катере. — Рыбные ловли при деревне Походской. — Оленья охота на тундре. — Приезд в Чукотское. — Экспедиция для описи морского берега до реки Индигирки. — Затруднение при описи устьев Колымы. — Возвращение из Чукотского. — Пожар. — Приезд в Нижне-Колымск. — Поездка к средне-колымским якутам, их летние жилища и образ жизни. — Рассказ старика. — Вытечные озера. — Ранняя зима. — Возвращение в Нижне-Колымск. — Приезд Матюшкина, Кибера и Козьмина.
Наступила весна, и с ней появились обыкновенные в конце каждой зимы недостатки съестных припасов и болезни. Ежегодные горькие опыты не могут истребить между жителями здешних стран вкоренившейся в них беспечности. Они разделяют свои припасы так, чтобы их было достаточно от конца настоящего лета до начала будущего, а потому позднее наступление летнего времени года всегда влечет здесь за собой голод и недостатки. Так случилось и ныне. Когда Колыма освободилась от льда, все жители местечка поспешили на летовья к берегам рек, более других изобильные рыбой и посещаемые перелетными птицами.
В прошлом году уверился я, что здешние жители не в состоянии удовлетворять всем потребностям экспедиции, и потому решился собственными средствами заготовить нужное количество съестных припасов для нас и для корма наших собак. По последнему зимнему пути на все изобильные рыбой реки послал я работников с сетями и неводами. Главным сборным местом и центром нашего рыбного лова назначена река Малая Чукочья, всего менее посещаемая здешними промышленниками. Туда отправилось большое число работников под надзором сотника Татаринова.
Кроме того, нынешним летом предположено было исполнить следующие работы: 1) одному отделению, на лошадях описать берега Ледовитого моря между устьями рек Малой Чукочьей и Индигирки; 2) другому на лодке описать устье Колымы; 3) у Большой Баранихи построить, жилую избу и чулан для зимней экспедиции и, наконец; 4) доктор Кибер, оправившись от болезни, хотел посетить берега рек Большого и Малого Анюев.
Странным покажется, что мы решились опись берегов Ледовитого моря производить на лошадях, но олени, хотя самые обыкновенные домашние животные тунгусов, так слабы, что летом не могут выдерживать больших переездов, а потому и неспособны для подобного путешествия. С другой стороны, мели, на многие версты окружающие берег, препятствуют описывать его на лодке, не говоря уже о том, что малое судно беспрестанно подвергается опасности разбиться или быть раздавленным огромными льдинами, целый год в сих краях носящимися. Таким образом, ближайшее соображение местных обстоятельств заставило нас предпринять путешествие на лошадях, которых, а равно и проводников, подрядились нам доставить средне-колымские якуты.
Опись морского берега предоставил я мичману Матюшкину, а сам хотел на лодке осмотреть устье Колымы. С знакомцем нашим купцом Бережным, отправлявшимся на лошадях в восточные тундры на промысел мамонтовых костей,[170] послал я унтер-офицера Решетникова и двух плотников, поручив им выстроить при устье Большой Баранихи хорошую поварню с чуланом и сенями.
Между тем лодка, которую начал строить Козьмин во время нашей второй поездки по льду, была почти готова. Ему удалось отрыть из-под снега достаточное число кокор для шпангоутов, устроить большую стоячую пилу, научить работников действовать ею и, наконец, несмотря на недостаток пособий и готовых материалов, к концу мая построить лодку. Точность в отделке всех частей свидетельствовала как об искусстве и терпении мастера, так и о понятливости работников.
Мая 25-го взломало на реке лед, а на следующую ночь шел первый дождь и оживил растения. На берегах и скатах появилась трава, и кустарники покрылись почками и листьями. Теплота воздуха заметно усилилась: термометр показывал от 10 до 16 °; прозябаемые, видимо, распускались и росли. После долгой, утомительной зимы вид внезапно, так сказать, оживающей природы представлял особенную прелесть. В селении явилась необыкновенная деятельность, все спешили воспользоваться и вполне насладиться кратким благоприятным временем года. Но недолго была на то возможность: с 4 июня показалось такое бесчисленное множество комаров, что мы снова удалились в наши тесные избы. Перед окнами и дверями беспрерывно горели дымокуры и костры, и мы лучше решались сидеть в комнатах в дымной атмосфере, нежели дышать свежим воздухом и подвергаться укушениям бесчисленных насекомых. Мы радовались, когда суровый северный ветер охлаждал температуру. Июня 9-го термометр почти внезапно упал с 12° на 2 1/2° и хоть на некоторое время прогнал жадных кровопийц. Мы спешили из острога и с ружьями за плечами бродили по целым дням в окрестности, среди кустарников и болот. Обыкновенно поздно вечером возвращались мы домой с богатой добычей диких уток и гусей. Первые перелетные птицы появились здесь 29 апреля и с тех пор в бесчисленных стаях беспрестанно тянулись с юга на север. На скатах речных берегов, где они спускались на землю, толпами сторожили их здешние охотники.
Июня 11-го разлившаяся река вступила в берега свои. Мы спустили на воду наш новопостроенный катер и дали ему имя «Колыма». По килю был он 14 футов и конструкцией походил на грузовой баркас. Паруса сшили мы из найденных в здешних магазинах парусов экспедиции капитана Биллингса. Якорь сковали мы сами. Кроме того, для переправы через неглубокие места построили мы еще род юкагирской ветки, но только в большем размере, поднимавшей трех человек.
Все приготовления к нашим экспедициям были кончены. Якуты обязались доставить потребное число лошадей и проводников в Малое Чукотское, откуда предполагалось начать опись морского берега. Шлюпка была нагружена и готова к отплытию. Мичман Матюшкин и штурман Козьмин должны были начать свои работы от реки Чукочьей, а доктор Кибер желал нас проводить до ближайшей деревни, и потому 17 июня, под вечер, отправились мы все вместе на шлюпке, при свежем NNO-м ветре, вниз по Колыме,[171] которая против острога шириной на три версты. Ветер постепенно скрепчал так, что с трудом лавировкой подвигались мы вперед и в пяти милях от Нижне-Колымска принуждены были причалить к восточному берегу реки, недалеко от устья ручья Татариновки.
Когда приближались мы к берегу, собака наша выскочила из лодки в воду, запуталась головой в висевших веревках и, вероятно, задушилась бы, если бы Матюшкин не отрезал веревку. Торопясь спасти жизнь нашему верному товарищу, Матюшкин вместе с веревкой отрубил себе часть большого пальца с ногтем. Рана была сильна и от небрежности могла сделаться опасной, а потому, по требованию доктора Кибера, я отправил с ним раненого обратно в Колымск для излечения. Проводники приняли такое происшествие за несчастное предзнаменование, а нас заставило оно переменить план работ. Штурман Козьмин должен был один предпринять опись берега Ледовитого моря, и доктор Кибер отложил свою поездку на Анюй.
Отправив больного, мы продолжали путь вниз по реке и 26 июня прибыли к устью Малой Чукочьей. В деревнях Черноусове и Походске получили мы благоприятные известия, что рыбная ловля идет удачно. Все дома были обстроены вешалами из шестов для просушивания рыбы. Существование большой части здешних жителей зависит единственно от удачи летних промыслов, а потому употребляют они все усилия обеспечить себя ими. Обыкновенно целая деревня или общество из нескольких лиц устраивают для лова поперек реки плетень с небольшим отверстием в середине, а против него ставятся корзины и невода всех участников, попеременно, на 24 часа на долю каждого. Корзины (мережи) в течение такого времени несколько раз осматриваются, и добыча разделяется по равным частям между участниками.
Подобная ловля чрезвычайно малосложна и так легка, что исполняется обыкновенно женщинами и детьми; мужчины, устроив плетень и приготовив все нужное, спешат на охоту, — промысел не менее необходимый для пропитания. Одни идут на карбасах[172] в изобильные дичью места и обыкновенно возвращаются с богатым грузом гусей и уток, которых отчасти стреляют, отчасти бьют палками. Другие на лошадях отправляются в тундры за оленями. Охотники выезжают вдвоем, и, кроме хорошо обученных собак, каждый привязывает к своей лошади ветку. Главное искусство ловца состоит в том, что надобно заставить оленя броситься в воду и плыть на другой берег. Тогда охотники на своих ветках легко догоняют медленно плывущее животное и убивают его поколюгами. Иногда охотники удаляются от своих жилищ на несколько дней езды и не всегда бывают в состоянии привезти домой убитого оленя; в таком случае зарывают его в землю, которая в известной глубине никогда не оттаивает. Там оставляют добычу до первой санной дороги; нередко, однакож, волки предупреждают хозяина, и вместо оленя находит он одни кости его.
Недалеко от деревни Чукочьей, совсем неожиданно, встретили мы целое стадо оленей: избавляясь от жары и комаров, олени стояли по горло в воде. Ветвистые рога их издали походили на густой кустарник. Провожавшие нас юкагиры тотчас бросились в ветку и погнались за оленями, но, не имея необходимого для охоты оружия, они закололи только двух ланей. Мы из шлюпки подстрелили большого оленя; остальные выплыли на берег и скрылись в тундре.
В Малом Чукочьем, к досаде нашей, не нашли мы ни якута, ни заказанных лошадей, но зато были обрадованы известием, что рыбная ловля идет очень удачно и обещает богатую добычу. Все вешала были наполнены просыхавшей рыбой, и тотчас принялись мы за постройку новых. Большая часть наловленной рыбы была из рода сельдей и чиров.
Наконец, 1 июля приехал якут с пятью лошадями и сказал нам, что более такого количества собрать было невозможно. Из пяти лошадей только две были столь сильны, что могли везти палатку, припасы, инструменты и пр., а остальные были так слабы, что едва годились для верховой езды. Пс многочисленным затруднениям и опасностям предстоявшего путешествия через безлюдные пустыни, перерезанные выступающими из берегов реками, не мог я решиться отправить столь малый отряд, если бы не вполне был уверен в опытности и усердии штурмана Казьмина. Получив от меня инструкцию, отправился он 2 июля в путь в сопровождении якута и молодого казака. Для переправы через реки привязали проводники к лошадям своим ветки.
Люди, посланные на карбасе вниз по Чукочьему протоку для стрелянья гусей и лебедей, возвратились с печальным известием, что проток покрыт еще твердым льдом. Такое обстоятельство заставило меня оставаться здесь в ожидании перемены ветра, который постоянно дул от N или NW и, следственно, напирал в реку морской лед. Уверившись в невозможности проникнуть через устье на лодке и не желая терять здесь времени без всякой пользы, решился я оставить пустынную страну, где на необозримом пространстве не только нет деревьев и кустарников, но даже и зеленая трава изредка нарушает утомительное однообразие. Во все время моего здесь пребывания резкий северный ветер наносил холод, так что земля в половине июля месяца часто покрывалась на несколько дней снегом.
На шлюпках отправился я вверх по реке, занимаясь на пути определением и осмотром самых приметных пунктов. При мне были только два человека; матроса оставил я в Чукочьем для охоты, а остальных распустил по домам. Июля 18-го причалили мы к берегу недалеко от устья речки Крутой, в параллели Сухарной Сопки, положение которой хотел я определить наблюдением. Здесь, среди ивового кустарника, разбили мы палатки и для защиты от комаров развели на подветренной стороне дымный костер.
Казалось, что в это путешествие должен я был испытать всякого рода неудачи. Разные препятствия и неблагоприятные обстоятельства отняли у нас много времени, а здесь едва было не лишился я плодов работы целого года. Чистую воду для питья и похлебки должно было брать с середины реки. Мы отправились за ней, но, надеясь на безветрие, не почли необходимым при отъезде потушить костер. Едва лодка удалилась от берега, внезапный порыв ветра бросил пламя костра на палатку, и, прежде нежели мы прибежали туда, она и все наши вещи уже обнялись пламенем. Потеря была чувствительна, но могла сделаться невознаградимой, если бы мне не удалось спасти от огня обитый кожей ящик, где хранились все наши журналы, описи, карты и инструменты. К счастью, огонь не коснулся еще их, и все было цело.
Столь неприятное происшествие, лишив нас всех дорожных потребностей, заставило поспешить возвращением в Нижне-Колымск. Июля 20-го прибыл я туда и застал еще Матюшкина и Кибера, приготовлявшихся к путешествию на берега Анюя. Доктор советовал мне, для облегчения ревматической боли, провести остальную часть лета в Средне-Колымске, говоря, что не столь суровый климат и легкая пища будут мне гораздо полезнее всех лекарств. Июля 25-го отправились мы из Нижне-Колымска. На шлюпке, при попутном ветре, поплыл я вверх по реке.
По мере удаления от острога и низменности, подверженной суровому влиянию Ледовитого моря, страна оживляется и постепенно теряет однообразие пустыни. Здесь обитают трудолюбивые средне-колымские якуты. В самом северном селении сего народа, Низовом Олбуте, в 150 верстах от Средне-Колымска, оставил я 2 августа лодку и верхом поехал во внутренность страны. После унылых ледяных пустынь, среди которых провел я столько времени, раем показались мне здешние поля, с их тучными пастбищами, многочисленными стадами и лиственичными и ивовыми рощами. Все дышало здесь жизнью. Особенно роскошны были прозябения в так называемых олбутах, или высохших (по-здешнему — вытечных) озерах, которые, сколько известно, только в северной Сибири так часто встречаются. Олбуты суть не что иное, как равнины, при весенних разливах рек, покрывающиеся водой и образующие множество больших и малых озер, по большей части весьма изобильных рыбой. Зимой иногда от сильных морозов в земле происходят щели и трещины, и нередко тянутся они от подобного озера до ближайшей реки, куда истекает вся озерная вода.
Течение начинается обыкновенно зимой и бывает столь быстро, что не перестает и в самые сильные морозы. Дно подобного озера, утучненное илом, прорастает вскоре потом густой, сочной травой, и якуты поспешают поселиться подле него со своими стадами. Оттого наслеги, т. е. селения, где живут отдельные роды якутов с своими начальниками, называются олбутами.[173] Летние жилища сего народа, деятельного и веселого, их домашняя патриархальная жизнь, цветущие окрестности с бесчисленными стадами представляли для меня особенную прелесть. Летовье Сыгли-Этарг, где жил богатый якут со всеми своими домочадцами, стадами рогатого скота и конскими табунами, особенно мне понравилось. Главный урос окружали меньшие палатки родственников начальника; все было обнесено заколом, куда на ночь загоняли стада. Здесь все показывало изобилие и напоминало патриархальное согласие и чистоту нравов. Радушный прием, теплый воздух долин, защищенных холмами и рощами от сурового влияния ветров, изобилие свежей легкой пищи и, наконец, совершенное спокойствие духа, в отдалении от всех забот, побудили меня провести здесь остаток лета и собрать силы для перенесения новых трудов предстоящей зимы.
Здесь встретил я 82-летнего якута, крестника лейтенанта Лаптева, в 1739 году объезжавшего берега Колымы. Старик был здоров и бодр, сам исправлял еще все домашние работы, ездил верхом и загонял свои стада и, кроме того, был он страстный охотник до чая и пунша. Жена его была из русских, и потому не только хорошо говорил он, но читал и писал по-русски, так что с ним провел я много приятных и занимательных часов. Он жаловался на невежество своих земляков и полагал, что предки их были гораздо образованнее. По его мнению, якуты утратили искусство писания, а вместе с тем и средства к дальнейшему образованию своему при разлучении от единоплеменных им татарских орд. Также утверждал он, что якуты обитали некогда в странах, далеко отсюда на юг лежащих, и доказывал свое мнение тем, что в древних народных песнях и преданиях упоминается о золоте и драгоценных камнях, о львах, тиграх и других предметах, совершенно неизвестных нынешним якутам, жителям полярных стран. Подробностей о прежнем состоянии и древней отчизне своего народа старик не знал оттого, что они сохранялись только в преданиях, которые исчезли вместе с шаманством при введении христианской религии. Напротив того, он много и основательно рассказывал о настоящем своих земляков, беспрестанно усиливающейся страсти их к тяжбам, и гибельном пристрастии к крепким напиткам (сам он, впрочем, страстно любил их), чему приписывал и бессилие и недолговечность нынешнего поколения якутов, из которых никто не достигает и 100 лет. Жаловался он также на дурной климат, частые неурожаи сена и многочисленность волков, нередко истребляющих целые стада.
О древнем состоянии здешней страны узнал я из рассказов старика и других туземцев только следующее:
Якуты, живущие на берегах Колымы, не суть первобытные обитатели сих стран. Прежде жили здесь четыре народа: омоки, шелаги, тунгусы и юкагиры. Омоки, оседлые рыбаки, и шелаги, кочевавшие со стадами оленей, погибли частью в битвах с пришельцами, частью от заразительных болезней, так что от сих двух народов сохранились только одни названия. Юкагиры также ныне малочисленнее и слабее прежнего. В древности кочевали они со своими оленями, но большая часть их от поветрий и других бедствий лишилась стад и ныне живет в бедности, питаясь рыбой по берегам рек. Немногие, сохранившие оленей, удалились с ними на прибрежные тундры Ледовитого моря. Одни только якуты сделались многочисленнее; своим трудолюбием и терпением водворили они скотоводство и коневодство в стране, по качествам климата и почвы казавшейся к тому совершенно неспособной. Якуты, можно сказать проложили путь в сии дикие пустыни смелым последователям Ермака, которые ввели здесь христианскую религию и избавили многочисленный и суеверный народ от варварских обычаев шаманства.[174]
Якуты все христиане, и средне-колымский священник ежегодно объезжает все окрестные селения для совершения священнодействий. Особенной ревностью в истреблении шаманства отличался здесь протопоп Слепцов. Он жил здесь около 20 лет, неутомимо преследовал языческие обычаи, бесстрашно открывал, жег и уничтожал идолов и их алтари, так что ныне не осталось почти никаких памятников древнего язычества. Впрочем, шаманы доныне являются между якутами, хотя и тайно, и, несмотря на христианство, имеют довольно много приверженцев. К их помощи прибегают главнейше для открытия пропавшей вещи и также для лечения домашних животных, а нередко и людей. Не знаю, часто ли удаются шаманские средства, но наверное можно сказать, что шаманы долго еще сохранят здесь между народом довольно значительное, так сказать, полицейское и медицинское влияние, тем более, что в сем отношении не только их единоплеменники, но и многие русские охотно ищут их помощи.
Здешние якуты составляют одно племя с живущими в окрестностях Якутска. Язык, жилища, одежда у них одни и те же и одинаковый образ жизни. Главное занятие их — скотоводство, а рыбная ловля и охота суть занятия побочные. Только по окончании сенокоса занимаются они рыболовством и только зимой, обыкновенно на лошадях верхом, углубляются в лес за лисицами или соболями. Иногда удается им убить оленя или медведя. Оружие их составляют лук со стрелами и длинный широкий нож, называемый пальма.
Здешние лошади должны сами себе доставать корм, выгребая копытами траву или мох из-под снега, а потому якуты никогда не косят сена в окрестностях своих зимних юрт. Но с наступлением весны немедленно переходят они на другие поля, изобильные травой, и делают там большие запасы сена для своих стад рогатого скота. Лошадям дают его только за несколько дней до поездки, и потому всю зиму они очень худы и бессильны. Во время сенокоса якуты питаются обыкновенно одним кумысом и выпивают его иногда по целому ведру. Впрочем, несмотря на такую пищу, они не только не хворают, но даже здоровеют.
Благосостояние якутов и даже существование их основывается на стадах рогатого и конного скота, а также зависит от большего или меньшего запаса сена, собранного для них в краткое лето. Деятельность и усилия якутов во время сенокоса превосходят всякое описание. Внезапная и ранняя зима ведет здесь за собой всегда самые гибельные последствия, чему я сам был свидетелем. Августа 22-го холодный, резкий NW ветер нагнал сильный снег, которым покрыло несобранное в копны сено и внезапно превратило лето в зиму. Несчастные жители лишились большей части запасов, приобретенных тягостными трудами. К тому присоединилась еще сильная стужа: озера замерзли, из лесов вышло множество волков и в один месяц задушили они до 80 коров. К дополнению бедствия Колыма от сильных дождей выступила из берегов, и рыбная ловля была неудачна. Всеобщее уныние заступило тогда место беззаботной веселости. Все боязливо ожидали зимы и, уверенные в недостатке корма, заранее уже оплакивали необходимость уменьшить число своих стад.
Раннее наступление зимы заставило меня подумать о возможном пути. Августа 31-го отправился я водой, и провел первую ночь в русской деревне на реке Тимкине (в 40 верстах от Нижне-Колымска). На другое утро (1 сентября) вся река была покрыта льдом, так что с трудом достигли мы на лодке Колымы, по ширине своей и сильному волнению еще свободной от льда. В тот же день прибыли мы в Нижне-Колымск.
Здесь нашел я унтер-офицера Решетникова, и он донес мне, что выстроил при устье Большой Баранихи стан. Во время работы часто подвергался он нападениям белых медведей и заметил, что в окрестностях стана во множестве линяли гуси и лебеди, а море изобиловало гольцами.
Вскоре после того возвратился матрос из Малого Чукочья с известием, что 21 августа Чукотский проток покрылся твердым льдом. Сильные бури и вьюги не благоприятствовали птичьей охоте, но, несмотря на то, удалось ему настрелять довольно гусей и лебедей. Наша рыбная ловля была также очень удачна.
Между тем зима быстро приближалась. Сентября 6-го показались на Колыме большие льдины, а 8-го река стала. Все время шел сильный снег и засыпал безлюдное местечко, обитатели которого не успели еще возвратиться с летних промыслов. В начале лета, как выше было сказано, все жители отправляются на рыбную ловлю, и в Колымском остроге обыкновенно остается только один старый казак для караула в канцелярском доме. На сей год, уединение инвалида разделяла старуха, слишком слабая для летних работ, и они прорыли и протоптали в глубоком снегу тропинку от острога к реке. Таким образом все народонаселение местечка состояло, кроме старой четы, из меня и еще трех служителей экспедиции.
Один за другим возвращались с летних промыслов жителя и с трудом выгребали свои жилища из-под снега, наполнившего даже комнаты, потому что ледяные стекла летом растаяли и ставни не могли удерживать снега, наносимого сильным ветром и вихрем. Известия, привезенные жителями, не были радостны, оленья охота юкагиров не удалась; рыбы наловлено было мало, и также несчастливы были и окрестные жители. Все предсказывало недостатки и голод.
Среди всеобщих забот был я на некоторое время развлечен почтой из Якутска. Давно ожиданные письма перенесли меня в отдаленный круг родственников и друзей и доставили несказанное наслаждение, хотя оно несколько нарушалось мыслью, что шесть месяцев пути отделяют меня от всего близкого сердцу.
Сентября 29-го возвратились с Анюя Матюшкин и Кибер, а через неделю обрадовал нас приездом Козьмин, счастливо окончивший опись берега Ледовитого моря. Таким образом, опять соединились мы и, занимаясь днем приведением в порядок журналов, карт и описей, сходились по вечерам подле пылающего камина и проводили время в рассказах о наших путешествиях и наблюдениях. Содержащие в себе много важного и любопытного замечания Матюшкина составляют предмет следующей главы.