Сэйни
Заканчивалась первая неделя моих цирковых упражнений. Я жил словно в угаре, окруженный незнакомыми мне шумливыми развязными людьми в фетровых шляпах, пожимавшими мне руки, предлагавшими дружбу и выпивку. Меня начинала тяготить эта непривычная жизнь и, честное слово, я бы предпочел очутиться вместо апартамента с медвежьими шкурами на полу и столиками с заказанным ужином, поднимающимися из гостиничной кухни прямо в апартамент на лифте — у старухи Макбот, так жестоко со мной обошедшейся. Мне осточертел ананасовый сок, о котором я так мечтал в свое время — теперь я пил его в изобилии.
Газеты буйствовали, одни — называя бандитом, взломщиком несгораемых касс и растлителем малолетних Агамемнона Скарпия, другие — награждая еще более нелестными эпитетами его противника — Герта Гессарта.
Каждый день в Лабардане происходили предвыборные собрания обеих партий, на которых разыгрывались такие побоища, каких не видывал еще ни один матч бокса.
Выступая вечером в цирке, я заметил среди множества ежедневно сменявшихся лиц два лица, бывавших каждый вечер, но ни разу не задавших мне ни одного вопроса. Один был мрачный человек в черном, опиравшийся острым подбородком на палку с серебряным набалдашником, а другая… на другой я часто останавливал взгляд и всегда встречал ответный взгляд синих глаз. Это была девушка, юная и прелестная, очень похожая на падчерицу Гро Фриша-Лесс. Положив ногу на ногу, обутые в крохотные синие туфельки, она не сводила с меня глаз. И странное дело — в ее присутствии мне становилось неловко использовать все те театральные штучки, которые придумал для меня Дьюбью, и я, игнорируя сердитые взгляды директора, стоявшего у черного занавеса, переставал трястись, прикладывать руку ко лбу и выкидывать все эти надоевшие мне фокусы. Я мечтал, чтобы мне удалось прочесть необыкновенную мысль, которая поразит незнакомку. К сожалению, все мысли моих клиентов были пошлы и плоски, как асфальт на Причальной набережной. И вот раз, я хорошо помню, это произошло в воскресенье, когда шталмейстер вызывал на арену очередную жертву, она вдруг встала и легко, словно птица, вышла на середину арены. Послышались смешки — ни одна девушка не выставляла еще себя на показ под неумолимый свет и жужжанье юпитеров.
— О чем я думаю, прозорливец? — спросила она.
Голос ее был музыкален и приятен. Я пристально посмотрел на нее, сосредоточился и… о, ужас! — я не мог произнести вслух того, что прочел в ее глазах и в ее маленькой, курчавой головке. Чуть не задохнувшись от волнения и счастья, я пробормотал что-то насчет того, что я не могу передать ее мыслей всему цирку, настолько они интимны и сокровенны («Громче!» — крикнул кто-то из верхних рядов).
— Неужели? — спросила она, чуть улыбаясь. — Мне нет дела до других.
— Вас зовут Сэйни, — сказал я. — И вот ровно неделю вы любите человека, которого видите в первый раз в жизни и совершенно не знаете. Вы хотите, чтобы он узнал это. Вы хотите узнать о нем как можно больше.
— Все правильно, — сказала она. — Благодарю вас.
И она пошла на свое место.
Цирк бесновался от восторга.
В этот вечер я почувствовал себя на седьмом небе и, придя в гостиницу, думал только о ней.
— Сэйни, — повторял я. — Сэйни, Сэйни… Вот оно, мое счастье! Ко мне пришло мое счастье!