ОБЕД ПОД ВОДОЙ
Пока разведчики Мызникова осваивались на берегу, «Северянка» поджидала их в море. На ночь подводная лодка уходила от берегов, чтобы зарядить аккумуляторы, днем приближалась к фиорду вести наблюдение. Наблюдать эа побережьем в светлое время суток можно было только через перископ.
На третьи сутки похода в центральном посту «Северянки» на разножке у перископа сидел вахтенный офицер Мельничанский. Спиной к нему, у рулей глубины, поглядывая на приборы, «колдовал» боцман Шапочка; в отдалении маячила фигура трюмного машиниста.
В кают-компании «Северянки» за столом сидели офицеры. Был час обеда. Никишин, позванивая посудой, хлопотал по хозяйству.
- Всплывать на перископную глубину! - скомандовал Мельничанский в центральном посту. - Поднять перископ!..
- Есть! - ответил Шапочка, перекладывая рули.
Мельничанский привстал с разножки, цепко взялся за рукоятки перископа, припал глазом к окулярам и некоторое время молча всматривался, поворачивая перископ по всему горизонту.
- Стоп всплывать! - предупредил он, продолжая поворачивать перископ. - Горизонт чист!.. Небольшая волна захлестывает перископ… Подвсплыви, боцман!
Шапочка «подвсплыл».
Продолжая осматривать поверхность, минер совершил полный круг, выкрикивая так, чтобы слышали все:
- Горизонт чист!.. Притопи, боцман!.. Горизонт чист!..
В соседнем отсеке кают-компании Плескач, Логинов и остальные офицеры внимательно и настороженно прислушивались.
- Горизонт чист! - окончательно определил Мельничанский.-Погружаться на глубину… Опустить перископ!..
В кают-компании удовлетворенно переглянулись и перестали прислушиваться. Шапочка снова переложил рули, а Мельничанский приказал доложить командиру соединения и командиру лодки, что горизонт чист.
Дверца маленькой кабинки в центральном посту приоткрылась.
Сахаджиев появился на пороге штурманской рубки.
- Все всплываешь и погружаешься? - бросил он Мельничанскому, направляясь к кают-компании. Но, очутившись в кают-компании, штурман принял официальный вид и почтительно обратился к Плескачу:
- Товарищ капитан первого ранга, разрешите лечь на курс триста градусов?
- Ложитесь, - сказал Плескач. - Обедать пора, штурман! День рождения старпома надо отметить.
- Ложиться на курс триста градусов! - громко скомандовал Сахаджиев в центральный пост. И, потирая руки, ответил Плескачу: - С удовольствием!
Едва успел штурман расположиться за столом, как Никишин, сопровождаемый небывалыми на лодке кондитерскими запахами, принес на подносе большой пирог.
- Имениннику! - торжественно объявил вестовой. - С собственными инициалами в собственные руки!..
Евсеев встал и под общий одобрительный шум поблагодарил, раскланявшись и прижав руку к сердцу.
Плескач поднял рюмку и провозгласил:
- За виновника торжества!.. Сколько вам лет сегодня, товарищ Евсеев?
- Двадцать девять… Спасибо, товарищи! - растроганно произнес старпом и принялся чокаться с потянувшимися к нему друзьями.
Выждав, пока все осушили рюмки, он, заметно волнуясь, медленно заговорил:
- Мы одни. Мы так далеко от своих близких. Но здесь мы вместе. Мы-семья. В море, на войне, на борту подводной лодки мы - семья. За то, что мы в кругу семьи, - спасибо, товарищи!..
- Скажи лучше хороший тост, Аркадий, - посоветовал ему штурман.
- Скажу. Выпить больше двух рюмок сейчас нельзя: ни обстановка, ни совесть не позволяют. Поэтому вторую, последнюю, поднимаю за самое главное. Мы - военные советские люди. Наша первая мысль - победа. Но что такое для нас победа? Это значит - жизнь, мир, счастье Родины, близких, встреча с любимой. У нас в Арктике всегда первый тост поднимают за тех, кто ждет и любит нас па Большой Земле. За нашу победу, за наших любимых на Большой Земле!..
Подводники зааплодировали, а замполит Орлов, подтвердив «Правильно, старпом», чокнулся с Евсеевым первый. Сопровождаемый веселым застольным шумом, обед продолжался.
- Спел бы нам, штурман, - сказал Новгородцев, - могу у торпедистов гитару взять!..
Носовой отсек, где жили торпедисты, на лодке называли «музыкальным магазином», - так много было в нем инструментов. Над койками в этом отсеке были туго прикручены шкертами гитары, мандолины, балалайки.
Старшина торпедистов слыл лучшим баянистом подплава.
- Он сегодня целый день какую-то колыбельную мурлычет, - обратился к обедающим механик и, передразнивая штурмана, стал что-то напевать.
- И совсем не такую! - обиделся Сахаджиев. - Стоял на мостике ночью, про дочку вспомнил, вот песня и родилась. Только я ее петь вам не буду.
- Скажите, - неожиданно опросил Плескач Логинова, думая о своем: - акустик ничего подозрительного сегодня не слышал?
- Нет, товарищ капитан первого ранга, - успокоил Логинов. - Никаких шумов слышно не было.
- Прикажите усилить наблюдение, - распорядился Плескач.
Логинов дал приказание. За столом все умолкли, прислушиваясь к голосу командира соединения.
- Только вести разведку, все слышать, все видеть, все знать и ничем не выдавать себя, - продолжал Плескач,- вот сейчас наша задача… Не увлекаться, никого не преследовать, никого не топить. Чёрт с ним, пусть немец плавает! Если обнаружит нас сейчас в этом квадрате - пиши пропало: разведчиков с берега не снять!.. Мызников ждет нас сегодня в ночь. Трое суток мы здесь, пока благополучно, отплавали… Кто знает, из какою переплета ребят на берегу выручать придется. Дело у них серьезное. Их сведения для командования сейчас важнее любого потопленного нами транспорта…
- Верно, - подтвердил Логинов.
- Правда, может выйти один исключительный случай… Ну, товарищ флагманский тенор, - неожиданно меняя тон, обратился Плескач к Сахаджиеву. - Какой же песней побалуете нас сегодня по случаю лодочного семейного праздника?
Новгородцев на мгновение нырнул через дверцу 6 отсек торпедистов и вернулся с гитарой. Он, как и все на лодке, любил пение штурмана.
- Между нами, товарищи, - предупредил Сахаджиев, принимая гитару, - этою, пожалуйста, не стенографируйте, дорогой механик… В нашей подводной профессии важно во-время появиться и во-время уйти. Долбанул немца и хорошо. И не попадайся, не жди, пока он вызовет папу и маму… Рецепт нашей удачи в умении, в искусстве. И еще кое в чем… Послушайте…
И он запел приятным небольшим тенором, тихо перебирая струны:
Зажгла звезда мне нынче трубку
Своею искрой голубой.
Кладет валами па борт шлюпку,
Но не погибнем мы с тобой.
Не видно неба золотого,
Дорога в море не легка,
Но привыкать к борьбе суровой
Должна подруга моряка.
Уже сверкнул огонь зеленый -
Маяк на горной высоте,
И берег, снегом занесенный,
Забрезжил смутно в темноте.
И пусть взмывают чайки, плача,
В далекой снежной вышине, -
Не изменяет мне удача,
Пока ты помнишь обо мне…
- Молодец штурман! Дельная песня, - тихо сказал Логинов.
- «Не изменяет мне удача, пока ты помнишь обо мне…» - мечтательно повторил механик.
- Сразу видно, что автор - подводник, - желая сделать комплимент, заметил Плескач.
- Именно подводник, товарищ капитан первого ранга, - подтвердил Сахаджиев. - Только не я. Это Алеша Лебедев, товарищ мой по училищу, лейтенант.
Много хороших стихов написал. Погиб недавно на Балтике…
- «Кладет валами на борт шлюпку, но не погибнем мы о тобой…» - тихо напевал Новгородцев.
- Ясное дело, не погибнем! - уверенно сказал Евсеев. - И чего размечтался механик. Можно подумать - у человека подруга есть. А у самого в комнате холостым духом пахнет, носки дырявые, под кроватью… И таких девушек, как «Дядя Надя», на нашей «Северянке» возишь!.. Зеваешь, механик!..
Новгородцев покраснел. Старпом обладал удивительной способностью точно угадывать его чувствительные места.
Но Евсеев уже переменил жертву.
- Взял бы пример со штурмана, - продолжал он, указывая на Сахаджиева, - товарищ никогда не теряется. Как истый штурман, всегда в меридиане, всегда под градусом (Сахаджиев при этих словах поперхнулся от негодования), женским обществом в юности не гнушался, и женское общество им не пренебрегало.
- Один раз трагически пренебрегло, - мрачно признался Сахаджиев. - Каждый вечер в свой квадрат на бульваре бегал и все зря. Влюбился без памяти - вот такая золотая коса, ют такие глазищи зеленые, как взгляну - обмираю. Хочу сказать: «Разрешите открыть кингстоны моего сердца» - не могу.
- И что же? - оживился Новгородцев.
- Типичная ошибка молодого подводника. Был упущен момент для атаки… Девушка окончила геологический институт, поехала куда-то в Среднюю Азию нефть искать.
- Нашла?-осведомился старпом.
- Нефть? Не знаю. Мужа нашла - это точно.
- Бедный! - посочувствовал штурману Орлов. - Опыт хоть пригодился?
- Нет, товарищ замполит, - признался Сахаджиев.- С Леной просто повезло, вот и женился. Два года к ней в Кронштадте ходил, пели вместе, а сказать ничего не мог. Ее отец сторожевичками командовал, теми самыми, помните, каждый из которых носил название какого-нибудь стихийного явления. Эти сторожевички дивизионом плохой погоды называли…
- Как же, - смеясь, вспомнил Плескач, - знаю ее отца, хорошо знаю. Очень уж вы нерешительны, Сахаджиев. Такому бы я ни дочки, ни командования кораблем не доверил…
- Теперь-то можно, товарищ капитан первого ранга. Тогда все иначе было. Прихожу к Лене как-то вечером, а она говорит: «Ну, Жорик, поздравь. Выхожу замуж». Я, конечно, расстроился, думал - за приятеля, за Володьку, он тоже убивался по ней. А она посмотрела на меня, все поняла и смеется: «Дурачок, за тебя…» Так счастливо потом жили… Когда-то теперь встретимся?..
- Встретимся! - ободрил Орлов. - И в огне не сгорим и в воде не утонем!
- Особенно презираю я мелких завистников, - куражась, заговорил снова штурман. - Старпом меня чуть было не выдал «Дяде Наде». Сболтнул про мою туфельную тайну. Что тут такого? Запретите человеку для любимой жены сапожничать в море?..
Он помолчал.
- У Нордкапа в позапрошлом походе начал… Думал - никто не видал. А старпом пронюхал… Может, теперь закончу? Таких ни одной девушке не дарили. Встретимся - преподнесу…
Он повертел в руке на виду у всех лакированную туфельку и, осторожно завернув, снова спрятал.
- Скажи хорошее слово, Аркадий! - попросил он старпома. - Про жизнь, про встречу.
Евсеев вопросительно посмотрел на Плескача, Логинова, Орлова.
- Говори, говори, старпом, - одобрил Орлов.- День рождения твой - ты и говори. Скажи что-нибудь веселое.
- Это правильно, Павел Васильевич! - сказал старпом.- Хочется пошутить. Хочется повеселиться. Мы живем и хотим жить.
Он остановился в раздумье и после небольшой паузы продолжал:
- Когда-нибудь о нас скажут: «Плавали на этой подводной лодке «Северянка» хорошие небритые ребята. Говорили они между собой не всегда по уставу, могли и крепкое словцо пропустить и не одну рюмку водки выпить- на войне это им помогало. Глаза их часто были воспалены от бессонницы, ходили они в море в толстых валенках и ватных штанах, вечно перемазанные соля-ром… Но сердца их были всегда чисты. Они дружно, смело и честно жили, подводники с лодки «Северянка»… Они не думали: «Эх, будь, что будет, бери от жизни сегодня все, может завтра разбомбят». Они собирались долго жить и старались уберечь себя от опустошенности, от увечий души - самых страшных военных увечий. Они шли в бой за святость нашей справедливой войны, за жизнь - чистую и прекрасную, созидательную жизнь после победы!..
В центральном посту распахнулась дверца кабинки акустика.
- Товарищ лейтенант, курсовой угол левого борта 40 - шум винтов! - выкрикнул акустик… И добавил: - Шум еще слабый, но, вероятно, большой корабль…
Все в кают-компании отставили стаканы.
Из центрального поста доносились команды Мельничанского.
- Акустик, продолжать наблюдение! Боцман, всплывать на перископную! Перископ поднять!
- Есть!.. Есть!.. - отвечали Мельничанскому голоса…
Глазок перископа поднялся над волнами. Мельничанский, крепко взявшись за рукоятки, поворачивал перископ, ища корабль по направлению, указанному акустиком. В кают-компании нетерпеливо прислушивались.
- Ого! - пробасил Мельничанский после напряженной паузы. - Командиров - в центральный!..
Плескач, Логинов и Орлов бросились в центральный пост. Евсеев и Новгородцев последовали за ними. Сахаджиев скрылся в штурманской рубке. В центральном посту Логинов быстро сменил Мельничанского у перископа и стал всматриваться… Затаив дыхание, все ждали, что скажет командир.
- Тяжелый крейсер! - произнес Логинов. - Посмотрите. Дистанция тридцать пять - сорок кабельтовое.
И отодвинулся от перископа, уступая место Плескачу.
- «Принц Рупрехт»! - быстро вглядевшись, определил Плескач. - Опустите перископ! Атакуем, Логинов?.. - в этом вопросе Плескача было не сомнение, а решение. - Рейдер нападет на наш караван, наделает бед…
Логинов сделал порывистое движение. Все сразу поняли, что командир стремится атаковать. Потопить тяжелый крейсер - большое дело для подводника! Но тотчас глаза Логинова потускнели, он все вспомнил.
- А приказ?.. - глухо сказал он. - Как потом группу Мызникова снимать?
- А караван? - в тон Логинову, вопросом на вопрос ответил Плескач. - А оружие для армии? В данном квадрате других лодок нет. Никто за нас работать не будет. Надо крейсер атаковать и разведчиков снять.
Он энергично потряс кулаком и повторил:
- Надо!.. Ваше мнение? Это и есть тот исключительный случай, о котором я говорил!
- Вполне с вами согласен, - обрадованно подтвердил Логинов.
- Правильно, Дмитрий Иванович! - поддержал его Орлов.
- Атакуйте! - быстро и резко произнес Плескач.
- Торпедная атака! - скомандовал Логинов. - Поднять перископ!
Шуметь уже нельзя. Колокола громкого боя молчат. Может быть, противник подслушивает…
Из уст в уста по отсекам подводной лодки негромко передавалась команда: «Торпедная атака!» Мельничанский пробежал через кают-компанию в носовой отсек, к своим торпедистам. Логинов всматривался, плавно поворачивая рукоятки перископа. Все с волнением ждали его решения. Наконец, командир оторвался от окуляра и расстроенно вымолвил:
- Опустить перископ! Отставить торпедную атаку!
И, повернувшись к Плескачу, пояснил:
- «Рупрехт» повернул и быстро уходит на зюйд-ост, в ближний фиорд. При создавшейся обстановке атака невозможна - не успеем. Надо идти следом. Разрешите?
- Да! - не задумываясь, твердо сказал Плескач.
Все молчали, ожидая его дальнейших распоряжений.
Но он не торопился. Достав из кармана соленый сухарь, он с хрустом откусил и, пожевав, определил:
- Через пятнадцать минут всплываем, дадим радиограмму в базу. Запиши, Павел Васильевич, текст…
Орлов достал блокнот и карандаш…
- «Обнаружен рейдер «Принц Рупрехт», - продиктовал ему Плескач. - Приняли решение атаковать. Идем вдогонку. Подписи…»
…Рейдер «Принц Рупрехт», - записывал, повторяя, Орлов, - …решение атаковать… Идем вдогонку…