Я летчик. Меня зовут Ван Тин-бо. Мне 26 лет. Я служу а истребительном отряде N-ской китайской армии. Впрочем, сейчас я инструктор авиационной школы, куда перешел после тяжелого ранения, полученного в воздушном бою. Но я еще надеюсь вернуться в свой отряд.
Мои отец, школьный учитель, часто говорил: лучше делать историю, чем изучать ее. Однако меня он хотел видеть ученым. Я не перечил его желаниям, просиживал целыми днями над книгами и, наконец, поступил в Бейпинский университет. Возможно, я и сейчас был бы студентом, если бы не японцы, напавшие на мою страну.
Я был на каникулах в родном селе, когда появились их самолеты. Услышав шум моторов, я выбежал на улицу. Сосед, старый Као Цю-хань стоял на пороге своей ветхой фанзы, удивленно глядя на небо, по которому неслись, словно ястребы, японские самолеты. Вот от одного из них отделились черные тючки — это бомбы. Они падали, с визгом рассекая воздух. Я инстинктивно присел. Као Цю-хань продолжал с прежним изумлением смотреть на небо. Но тут взрыв бомб потряс землю. Старик, все еще стоявший на пороге своей фанзы, повернулся ко мне, схватился рукой за сердце и вдруг молча рухнул на землю. Когда я подбежал, Као Цю-хань был уже мертв. На его худой костлявой груди зияла огромная рана.
В результате бомбардировки бóльшая часть деревни была разрушена, хижины пылали. Тут и там в лужах крови лежали женщины, дети, старики. Крики раненых раздирали мне душу. Жуткая, страшная картина. В гневе я до боли кусал себе губы, сжимал кулаки и поклялся отомстить японским варварам за смерть своих односельчан.
Я добровольцем пошел в армию и поступил в летную школу в Ханчжоу. Через несколько месяцев я получил назначение в истребительный отряд N-ской армии.
Мои новые товарищи отнеслись ко мне, как к новичку, покровительственно. Это были старые, стреляные волки, участвовавшие во многих воздушных боях. Я нетерпеливо ожидал случая, чтобы продемонстрировать перед ними свое искусство. И вот, однажды с наблюдательного пункта сообщили о приближении японских бомбардировщиков.
— По машинам! — протяжно крикнул капитан Ли Цюй-тань.
Мы бросились к своим темнозеленым машинам с белыми звездами на синем фоне. Техники быстро освободили самолеты от маскировочных полотнищ.
— Запускай моторы! — раздалась новая команда.
Мощный гул авиационных моторов заполнил весь аэродром. Точно буря пронеслась над желтеющим полем. Ураганный ветер гнал по земле траву, листья, ветки. Машина нетерпеливо дрожала. Но почему не подается сигнал о взлете? Поворачиваю голову вправо. У машины капитана суетятся техники. Словно в немом фильме, видно, как отчаянно жестикулирует Ли Цюй-тань. Перед ним стоит понурив голову техник Чжо. Капитан говорит что-то сердитое, злое, потом, безнадежно махнув рукой, направляется к моему самолету. Он приближается ко мне и кричит в самое ухо:
— У меня неисправен мотор. Я полечу на твоем самолете…
— Как на моем? — вспыхнул я. — А на чем же я полечу?
На щеках капитана забегали живчики.
— Летчик Ван Тин-бо, — холодно говорит он, — я приказываю вам вылезти из самолета!
В школе я был одним из самых дисциплинированных курсантов. Молча отстегнул ремни и вылез из самолета. Очевидно, у меня был очень растерянный вид. Глаза капитана подобрели. Через несколько секунд машина рванулась вперед и быстро пошла в воздух. За командиром, как журавли, потянулись остальные самолеты.
Аэродром опустел. Техники быстро замаскировали оставшийся самолет и немедленно укрылись в убежище.
С тех пор прошло немало времени. Я участвовал в 17 воздушных боях, во время которых сбил 6 самолетов. Меня давно уже перестали считать новичком. В моей летной жизни найдется немало интересных эпизодов, о которых можно было бы рассказать, но я расскажу только об одном бое, после которого мне пришлось превратиться в партизана.
Однажды разведка донесла, что в Ханчжоу сконцентрировано много японских самолетов, готовящихся совершить очередное воздушное нападение на мирные китайские города. Нужно было во что бы то ни стало разрушить планы врага. Наш истребительный отряд получил приказ сопровождать группу бомбардировщиков.
С рассветом поднялись в воздух. Пробив облака, мы легли на курс. Бомбардировщики шли впереди, чуть ниже нас. Внизу, в просветах между облаками, блеснули озера, мелькнули отроги невысоких скалистых гор.
Рядом со мной, на расстоянии нескольких метров, летит Фын. Время от времени обмениваемся с ним взглядами. Он показывает рукой вниз, — там горит деревня. Очевидно, мы перелетели линию фронта.
Фын — хороший товарищ. Однажды нам вдвоем пришлось драться с пятью японскими истребителями. С тех пор мы всегда стараемся держаться ближе друг к другу. Вот и сейчас его машина идет рядом с моей…
Мысли бегут, но не отвлекают внимания. Почти автоматически поворачиваешь голову вправо, вверх, влево, немного назад, потом опять вправо.
Но вот и Ханчжоу. Крошечные домики рассыпались в долине, как горсть бобов. Вдали синеет море. Облака почти рассеялись, но японцы слишком поздно заметили нас. В воздух успели подняться всего пять машин. Остальные стояли на поле, выстроившись в несколько рядов.
Перед нами вспыхивают разрывы японских снарядов, но они уже не могут помешать нашим бомбардировщикам сбросить свой груз. Столбы дыма и пламени закрыли аэродром. Бомбардировщики, сделав круг, пошли на второй заход. На земле бушевало море огня. Следить за результатами бомбардировки не было времени. Японские истребители попытались атаковать бомбовозы, но мы приняли удар на себя. Бой продолжался несколько минут. Выждав, пока удалятся бомбардировщики, мы вышли затем из боя сами. Японцы погнались было за нами, но скоро отстали. Однако, пролетев километров 150, мы обнаружили отряд японских истребителей, перерезавший наш путь. Видимо, соседние аэродромы были уже извещены японцами о нашем налете на Ханчжоу.
Командир принял решение атаковать противника в лоб. Японцы не ожидали от нас такой дерзости и дрогнули. Их строй сразу нарушился. Тогда, поймав на прицел ближайшего японца, я дал длинную очередь из всех пулеметов. Я видел, как самолет противника «клюнул» носом и кувыркаясь, упал на землю. Рядом со мной дрался Фын. Он зашел в хвост другому самолету противника и открыл по нему пулеметный огонь. Японский летчик, пытаясь уйти из обстрела, ринулся в сторону и врезался в стабилизатор моей машины. Удар был так силен, что мой самолет опрокинулся и штопором пошел к земле. Попытался выровнять машину, но безрезультатно, — она не слушалась управления. Тогда, отстегнув ремни, я выбросился из машины.
Бой происходил на высоте 4 000 метров. Затянув на несколько секунд свободное падение, я раскрыл парашют. Гул моторов уносился все дальше и дальше. Взглянул на землю. Увеличиваясь в размерах, мне навстречу бежали квадратики рисовых полей, река, поросшая камышом, большой луг, на котором лежали объятые пламенем два самолета. Ветром меня относило в сторону, ближе к реке.
— Японец наверное разбился, — подумал я, глядя на горящие самолеты. В тот же миг я услышал два глухих выстрела. Рядом просвистели пули. Сомнения не было — стреляли в меня. Но кто? Откуда? Следующим выстрел раздался совсем рядом. Пуля обожгла правое плечо. Я вскрикнул от боли. Порывом ветра меня качнуло в сторону, и почти над самой головой я увидел спускавшегося на парашюте японского летчика.
— Сколько коварства и злобы в этих людях, — пронеслось в голове. Я выхватил пистолет и начал отстреливаться. Стрелять приходилось через парашют, наугад, не видя врага. Но пули японского летчика по-прежнему свистели вокруг меня. Тогда, подобрав стропы, я начал быстро скользить к земле. Японец сделал то же самое.
Приземлились мы метрах в тридцати один от другого. Раненое плечо горело. Комбинезон был мокрым от крови. Начинала неметь правая рука. Сбросив лямки парашюта, я пополз к реке в камыши. Японец быстро настиг меня, выстрелил, но промахнулся. Я переложил пистолет в здоровую руку, прицелился и нажал спуск. Выстрела не произошло. В обойме не осталось ни одного патрона. На счастье японский летчик также расстрелял все патроны. Он начал перезаряжать свое оружие. Теперь все зависело от быстроты моих действий.
Я бросился на врага и рукояткой пистолета ударил его по голове. Сцепившись, мы упали на землю. С первой же минуты я почувствовал, что японец слабее меня, но моя правая рука почти не действовала, а от потери крови я начал быстро слабеть. Сухие цепкие пальни японца все чаше скользили по моей шее. Наконец, ему удалось обеими руками вцепиться мне в горло. В глазах потемнело. Куда-то в сторону поплыли прибрежные камыши. Искаженное злобой лицо врага расплылось, стало большим, заслонило небо. Не хватало воздуха. Я потерял сознание.
…Очнулся я на том же месте. Рядом лежал убитый японец. Склонившись мало мною, стойл крестьянин средних лет в грубой домотканной одежде.
— Ну вот и очнулся, — радостно сказал он. — Теперь пойдем. Японцы могут появиться в любую минуту, — проговорил крестьянин, помогая мне встать.
— Ло! — крикнул он. — Не забудь взять оружие.
Только тут я заметил второго крестьянина, стоявшего несколько поодаль и внимательно наблюдавшего за местностью. Покачиваясь от слабости, я медленно побрел с ним вдоль берега реки. Шли мучительно долго, часто останавливаясь, чтобы передохнуть. Вслушивались в малейший шорох, чтобы не нарваться на засаду японцев.
Уже стемнело, когда мы подошли к какой-то деревне. На фоне вечернего неба четко вырисовывались низкие фанзы, кривые деревья у пруда, кровля храма.
Ло ушел. Через несколько минут он вернулся в сопровождении старика и подростка. Крестьяне посовещались между собой, а затем Ло обратился ко мне:
— Мы укроем тебя в кузнице старого Чена. Ты проведешь у него несколько дней, а когда заживет рука, мы решим тогда, что делать дальше.
Я молча, в знак согласия, кивнул головой. Вступив в темную узкую улицу, мы подошли к одинокой фанзе. Подросток провел меня в каморку позади кузницы, зажег светильник, принес охапку рисовой соломы и разостлал ее на глиняном полу. Я опустился на приготовленную постель, но не успел закрыть глаза, как в каморку вошли двое крестьян, нашедшие меня, и старик Чен со своей женой. Последняя принесла вареного риса и сушеной рыбы. Пока я ел, крестьяне рассказали, что произошло со мной после моей схватки с японцем.
Ло и Дин Хо, партизаны из отряда «Больших мечей», возвращались в деревню. Заметив двух спускавшихся на парашютах людей и разгоревшуюся между ними борьбу, они поспешили к месту их приземления, чтобы в случае нужды оказать китайцу помощь. Ло уложил японца в тот момент, когда я потерял сознание.
Они рассказали также, что их деревня находится в нескольких днях пути от железной дороги. Японцы редко заглядывают сюда, но недавно они сожгли соседнюю деревню. В партизанском отряде «Больших мечей» насчитывается около ста крестьян. Вся беда в том, что у них очень мало оружия, — всего две японских винтовки да несколько кремневых ружей. Правда, недавно командир отряда Гун Лин достал пулемет и две ленты патронов, но пулемет почему-то не работает.
Беседу прервала старая китаянка. Она выпроводила мужчин за дверь, осмотрела мою рану, приложила к ней какие-то травы и осторожно забинтовала плечо.
— Через три дня ты будешь здоров, — пообещала она. — А теперь выпей вот это и спи.
Питье, очевидно, обладало снотворным действием, и я быстро заснул.
В деревенской кузнице, я провел пять дней. По ночам выходил на улицу дышать свежим воздухом. Меня обычно сопровождал подросток Юнь Бо, встретивший нас у околицы. Он смотрел на меня влюбленными глазами, расспрашивая о самолете, воздушных боях, и как-то признался, что хотел бы стать летчиком.
Иногда в кузницу заходили крестьяне. Разные вести приносили они. Близ Ханчжоу партизаны захватили город Пинху. Около Юйхана разгромили японский кавалерийский отряд, на реке Вам-пу потопили четыре катера и убили 80 японских солдат. Говорят, большой партизанский отряд под командой Чин Фа-тина наступает на Сюаньчен. А ведь это совсем близко, — всего четыре-пять дней пути.
Говорили и о другом. Карательный японский отряд капитана Тамуро сжег дотла деревню Учжоу. Большинство жителей успело уйти о лес; тех же, кто остался в деревне, японцы расстреляли. Отсюда до Учжоу не будет и одного дня пути. А что, если японцы нагрянут?..
Кузнец Чен молча слушал разговоры крестьян, а сам с утра до вечера ковал наконечники для копий, ножи, тяжелые мечи. Однажды он принес в мою каморку пулемет. Это был японский «Гочкис». У него был неисправен замок. Мы провозились целый день, и к вечеру пулемет был готов к действию.
На следующий день ночью меня неожиданно разбудил Юнь Бо.
— Ван, вставай. Японцы! — тревожным шепотом говорил он.
Сон сразу пропал. Быстро одевшись, я выскочил на улицу. По темним улицам торопливо шагали крестьяне с детьми. Перепуганные ребятишки плакали. Женщины тащили кое-какой скарб.
На площади возле храма стоял партизанский отряд. Вот вперед выступил Гун Лин; за его плечами виднелась новая японская винтовка.
— Они подходят к нашей деревне, — сказал он.
Какая-то женщина перебила его:
— Что им здесь нужно? Зачем они сюда идут?
— Зачем идут? — переспросил Гун Лин. — А вот зачем: они хотят взять наш рис, наш скот, наши овощи; они возьмут наших мужчин рыть окопы или заставят их воевать против нашей китайской армии; они возьмут наших женщин и девушек, чтобы надругаться над ними…
Поднялся неимоверный шум, заговорили все сразу. Гун Лин поднял руку. Шум постепенно смолк.
— Но это еще не все. Японцы знают, что в нашей деревне скрываются партизаны. Они идут сюда, чтобы сжечь нашу деревню, как сожгли Учжоу и десятки других деревень. Эти разбойники не знают пощады. Нужно уходить в лес, в горы.
Толпа загудела. Большинство было за то, чтобы уходить всей деревней. Однако кое-кто предлагал уйти только партизанам.
— Они увидят, что мы мирные бедные люди и не тронут нас, — заявил один крестьянин.
В это время прибежал партизан Ло.
— Японцы окружают деревню! — крикнул он.
Гун Лин опять поднял руку.
— Через полчаса японцы будут здесь, — сказал он. — Партизаны уходят и собираются у плотины. Остальные пусть идут в лес. Японцам ничего не оставлять.
…Отряд партизан двинулся по дороге к плотине. Старик Чен нес пулемет. Я взял коробку с патронами.
Несколько левее, в сторону леса, уходили женщины, дети.
Не прошло и двадцати минут, как мы услышали о деревне выстрелы, — это пришли японцы. Мы видели, как сразу в нескольких местах взметнулись огневые языки пламени. Вскоре горела уже вся деревня. Между тем стрельба продолжалась. Неужели японцы встретили вооруженное сопротивление в деревне? Кто же это там стреляет в японцев?
Гун Лин послал двух партизан разведать, что происходит в деревне. Вскоре они вернулись. Их сопровождало еще несколько человек. Среди них я заметил того крестьянина, который перед нашим уходом из деревни говорил, что японцы мирных жителей не тронут.
Лицо его было искажено страхом, широко раскрытые глаза выдавали пережитый ужас.
— Это не люди! Это не люди! — хрипел он.
Гун Лин попросил его рассказать, что случилось в деревне. Крестьянин долго не мог начать рассказ, губы его дрожали, сам он поминутно оглядывался, вздрагивал. Из отрывков его фраз можно было понять, что, окружив деревню, японцы без всякого предупреждения открыли огонь; одновременно с этим они подожгли деревню. Всех, кто пытался спастись из горящих хижин, они расстреливали на месте.
Спастись удалось немногим.
— Ты был прав, Гун Лин, — бормотал крестьянин, — надо было всем уйти из деревни. От этих зверей нельзя ждать пощады. Гун Лин, дай мне оружие, я хочу отомстить этим извергам за мою жену, за мою дочь… Я хочу отомстить за всех, кого эти бандиты убили.
Гун Лин положил руку ему на плечо.
— Мы отомстим, старина, за все! — убежденно сказал он.
По сообщениям партизан-разведчиков, в отряде Тамуро насчитывается около 60 солдат, несколько пулеметов и небольшой обоз. По-видимому, японцы не были намерены долго задерживаться в деревне и вскоре должны проследовать в Лоцзянь, на соединение с другим отрядом.
Гун Лин задумался, потом отозвал меня в сторону и рассказал о своем плане.
— Лоцзянь находился в 30 ли[2] отсюда. Дорога туда проходит через ущелье, называемое «Воротами диких гусей»..
В нем можно устроить засаду. Сейчас у нас один пулемет с двумя лентами патронов, 12 кремневых ружей, три винтовки и два пистолета. Если операция удастся, тогда можно будет снабдить японским оружием весь отряд.
К вечеру партизаны уже расположились в ущелье. Большинство было вооружено пиками, ножами, мотыгами, вилами. Условились, что как только я открою огонь из пулемета, партизаны бросаются в рукопашную. Главное — захватить японцев врасплох и не дать им опомниться.
Целую ночь провели в засаде. Кузнец Чен лежал рядом, около пулемета. Тихо. Со стороны дороги не доносится ни малейшего шума.
К полудню Гун Лин получил сведения, что отряд Тамуро вышел из деревни. Мучительно долго тянется время. Наконец, за поворотом появились два всадника. Это японские офицеры двигались впереди отряда. Колонну замыкало несколько повозок.
Все ближе и ближе подходит отряд. Сверкают на солнце широкие штыки. Я беру на мушку офицеров. Вот они въехали на мост. Пора! Треск пулемета разрывает тишину.
Один из офицеров нелепо взмахивает руками, и как мешок, валится на землю. Лошадь мчится без седока. Второй всадник повертывает назад. Колонна смешалась. С громкими криками напали на японцев партизаны. Завязался ожесточенный бой. Крестьяне били солдат мотыгами, кололи пиками.
Японцы начали быстро отходить. Вот когда особенно нужны патроны! Но последняя лента кончилась, и пулемет замолк. Гун Лин дал сигнал прекратить бой. На месте сражения мы насчитали около 30 убитых японских солдат и одного офицера. Среди наших трофеев было 38 винтовок, два пулемета, повозка с патронами и две повозки с продовольствием и амуницией. Партизаны потеряли в бою 7 человек убитыми и 8 ранеными.
Нагруженные военной добычей, партизаны вернулись к плотине. В тени бамбуков расположились на отдых. Конечно, японцы не оставят безнаказанно этот налет, но теперь у партизан есть оружие…
Через несколько дней Гун Лин, объединившись с партизанами деревни Учжоу, вывел отряд к ханчжоускому шоссе. Три дня мы скрывались в камышовых зарослях, а на четвертую ночь организовали нападение на японский транспорт. Сожгли несколько грузовиков, перебили солдат, забрали оружие и боеприпасы. Две недели спустя (к этому времени в отряде Гун Лина насчитывалось уже больше трехсот человек) мы пустили под откос японским поезд, груженный боеприпасами.
Однажды в голове у Гун Лина родился дерзким план. В двух переходах от нас находился маленьким городок Лухоу, охранявшийся небольшим японским гарнизоном. Гун Лин решил уничтожить японцев. Сделать это было нетрудно, если бы не городские стены.
Между тем городские ворота охранялись круглые сутки. Проникнуть в город через высокие стены нечего было и думать. Но мы нашли выход. Чтобы усыпить бдительность японского гарнизона, было решено на некоторое время прекратить налеты около города. Тем временем часть партизан под видом мирных крестьян пробралась в Лухоу. Под платьем удалось пронести в город несколько гранат, револьверов, ножей.
Ночью городские ворота закрывались, и ни один человек не мог войти в город. По утрам перед запертыми воротами обычно толпились крестьяне из окрестных деревень, торопившиеся пораньше попасть на городской рынок. В день налета часть партизан нашего отряда, смешавшись с толпой крестьян, подошла к городским воротам. В повозке, запряженной быками, под ворохом овощей лежал пулемет. Мы с кузнецом Ченом, раскуривая трубки, шли за повозкой и мирно беседовали.
Со скрипом распахнулись тяжелые ворота. Партизаны мгновенно набросились на стражу. Японские солдаты попытались закрыть снова ворота, но это им не удалось. После ожесточенного боя японский гарнизон был полностью уничтожен.
Три дня город находился в руках партизан. Нам досталось много военных материалов, одежды, оружия. Мы забрали с собой все, что могли, а остальное перед уходом уничтожили.
Меня всегда удивляло, с каким искусством проводил Гун Лин все свои операции. Это был на редкость способный, талантливый командир. Однажды ночью, когда мы сидели у тлеющего костра, Гун Лин рассказал о своей жизни. Он несколько лет провел в китайской Красной армии, совершил с нею знаменитый северный поход. Потом его послали в школу командиров партизанских отрядов. Где-то в глухих горах Северного Китая он проучился полгода и вернулся на родину.
…Шел уже третий месяц, как я превратился из летчика в бойца партизанского отряда. Все чаще и чаще вспоминались товарищи, тянуло в воздух.
— Подожди, — говорил Гун Лин, — может быть, к нам прилетит какой-нибудь китайский самолет, и мы отправим тебя с ним.
Как-то один партизан-разведчик сообщил Гун Лину, что недалеко от Лухоу японцы устроили аэродром и туда прилетело несколько самолетов.
— Ну вот, Ван, — обращаясь ко мне, неожиданно проговорил Гун Лин, — выходит, у тебя будет свой самолет!
…Налет на японский аэродром мы провели тоже днем. Это была такая дерзость с нашей стороны, которой японцы, видимо, не забыли до сих пор.
Мы проследили, что летный состав каждое утро доставлялся из города на аэродром на грузовике. Вечером летчики возвращались обратно. Гун Лин решил захватить машину, перебить японцев и, переодевшись в их форму, ворваться на аэродром. Эта операция была выполнена с величайшей точностью. Мы завалили дорогу, по которой шла машина, камнями, а вблизи устроили засаду. Когда японцы сошли с машины, чтобы расчистить путь, мы открыли огонь и всех их перестреляли. Быстро переоделись. Я сел за руль, и мы поехали на аэродром.
Ничего не подозревавшая охрана спокойно открыла ворота, и мы проехали прямо к самолетам. Их было здесь пять. Радости моей не было границ. Остановив машину, быстро забрался в кабину одного из истребителей. Самолет был готов к полету. Моментально включил стартер, дал газ, — и вот уже заревел мотор.
Подбежал Гун Лин. Он крепко жмет руку и желает мне счастливого пути.
На японских истребителях мне еще не приходилось летать, и я сначала боялся, что не сумею взлететь. Выжимаю ручку газа, самолет послушно побежал по полю. Через минуту я уже кружил над аэродромом.
Японцы еще не поняли, в чем дело. Вижу, как партизаны поджигают один за другим оставшиеся самолеты и бегут к воротам.
Только теперь японская охрана догадалась. Но было уже поздно. Партизаны, уничтожив часовых, скрылись в соседнем лесу.
…Линии фронта я достиг благополучно. По пути встретил японскую эскадрилью, но меня не тронули, приняв за своего.
Я летел уже над расположением своих сил. И чем глубже забирался к себе в тыл, тем сильнее билось мое сердце. Вдруг меня подстрелят раньше, чем я успею предупредить, в чем дело.
Впереди увидел ровную площадку. Вот, думаю, хороший аэродром для нашей эскадрильи. А в следующую секунду я замечаю, как с этой площадки поднимается звено китайских истребителей.
— Не иначе как за мной, — мелькнула мысль.
Решил немедленно садиться. Перевел машину в пике, на минимальной высоте выровнял и сел.
Со всех сторон к самолету бежали люди. Некоторые из них выхватили пистолеты.
— Ну, — думаю, — встреча!
В то же мгновение слышу грозный приказ:
— Руки сверх!
Оглядываюсь и узнаю Фына. Он сначала оторопел, выронил из рук пистолет. Потом подбежал и начал так меня тискать, что затрещали мои бедные кости.
Все считали меня давно погибшим, и вот я стоял перед товарищами в японской форме, у японского самолета.
В штабе я отрапортовал командиру:
— Летчик Ван Тин-бо с помощью партизан захватил у японцев самолет и вернулся служить своему народу.
…Мне осталось рассказать немного.
После своего возвращения в часть я получил новый, прекрасный истребитель. Участвовал несколько раз в боях. В последнем бою сбил японский бомбардировщик, но два истребителя противника напали на меня, и, тяжело раненый, я едва добрался до аэродрома. Пришлось снова прервать летную работу.
Но скоро я опять вернусь в свою часть. Смотрите, я почти свободно могу ходить без палки!