III

СТАРЫЙ ГОРОДЪ КРЕМЛЬ

Историческій обзоръ его мѣстностей

I. Общій обзоръ

Первоначальное Кремлевское поселеніе города Москвы въ незапамятныя времена основалось на крутой береговой горѣ, на мысу Кремлевской высокой площади, которая нѣкогда выдвигалась къ устью рѣчки Неглинной крутымъ обрывомъ у теперешнихъ Кремлевскихъ Боровицкихъ воротъ.

На такихъ излюбленныхъ мѣстностяхъ, на крутыхъ высокихъ мысахъ, при сліяніи рѣкъ и рѣчекъ или глубокихъ овраговъ основывались всѣ древніе Русскіе города, какъ и малые городки, находившіе въ этомъ расположеніи мѣстности не малую защиту и оборону въ опасныхъ случаяхъ. Теперь Московской крутой угловой горы не существуетъ. Въ теченіи вѣковъ она постепенно теряла свой первоначальный видъ и окончательно была срыта и уравнена пологимъ скатомъ уже на нашей памяти, въ 1847 году, по случаю постройки новаго Кремлевскаго дворца, лицевая сторона котораго стоитъ именно на томъ высокомъ уровнѣ площади, какой нѣкогда высился и у Боровицкихъ воротъ.

Отъ древняго времени осталось неизмѣннымъ только одно имя горы, сохраняемое и донынѣ помянутыми Боровицкими воротами. Вся гора была боровая, покрытая въ древнее время, конечно, дремучимъ боромъ.

На это указываетъ и другой свидѣтель, стоящій неподалеку, древній храмъ Спаса на Бору во дворѣ Новаго дворца.

Урочище Боръ, стало быть, обозначало всю площадь древнѣйшаго помѣщенія Москвы.

Повидимому, къ этому Бору относится и древнее замоскворѣцкоеурочище церквей Іоанна Предтечи подъ Боромъ и Черниговскихъ Чудотворцевъ тоже подъ Боромъ. Выраженіе подъ Боромъ, а не на Бору, вѣрнѣе всего указываетъ, что обозначенная мѣстность, лежащая хотя бы и за рѣкою, въ дѣйствительности находилась подъ сѣнью Кремлевскаго бора. Часть этого бора, вѣроятно, произростала и по замоскворѣцкому берегу, но главный сплошной боръ все-таки простирался по Кремлевской нагорной сторонѣ рѣки, почему и явилось урочище подъ Боромъ. Это урочище, какь мѣстность древняго поселенія, должно относиться къ той же отдаленной древности, какъ и Кремлевское урочище на Бору^[41].

Упомянутыя прозванія «на бору» и «подъ боромъ» и прозваніе воротъ- Боровицкія остаются древнѣйшими памятниками Московской топографіи, а прозваніе воротъ вмѣстѣ съ тѣмъ служитъ свидѣтельствомъ, что самыя ворота на томъ же мѣстѣ существовали отъ того времени, какъ была выстроена первая ограда для здѣшняго поселка. По всему вѣроятію, въ начальное время они открывали путь не прямо на гору, а только на Подолъ Кремля, какъ это замѣтно и теперь по закладенной аркѣ въ Боровицкой башнѣ, проводившей и въ позднее время къ тому же Подолу.

Надо также упомянуть, что прозваніе воротъ неподвижно сохранялось въ теченіи вѣковъ именно только памятью Московскаго народа. Царь Алексѣй Мих., слѣдуя своимъ благочестивымъ побужденіямъ, указомъ 17 апрѣля 1658 г., повелѣлъ эти ворота писать и называть Предтечинскими, во имя стоявшей передъ ними церкви Іоанна Предтечи; однако не только народъ, но и канцелярскія офиціальныя записи не всегда слѣдовали этому указу и по прежнему прозывали ворота Боровицкими.

Какая же была ограда у перваго Кремлевскаго поселка? На это даютъ отвѣтъ во множествѣ разсѣянные въ близкихъ и дальнихъ окрестностяхъ Москвы такъ называемые городки и городища, то-есть древнія мѣста такихъ же поселковъ, каковъ былъ и первый Кремлевскій. Они также устроивались на мысахъ или угловыхъ высокихъ мѣстахъ при сліяніи рѣкъ, рѣчекъ и овраговъ, въ лѣсной глуши, и всегда были укрѣплены валомъ и рвомъ. На валу, конечно, ставился еще деревянный частоколъ, тынъ, или острог изъ бревенъ, стоймя, остро отесанныхъ вверху. Такъ, несомнѣнно, былъ укрѣпленъ и первый поселокъ Кремля. Остатки его вала и рва были найдены близъ юго-западнаго угла церкви Спаса на Бору при постройкѣ Новаго дворца^[42], при чемъ оказывается, что церковь Спаса стояла внѣ окопа или ограды этого первичнаго поселка.

Городокъ и до постройки деревянныхъ стѣнъ могъ именоваться Кремником, Кремлемъ и Кремлевникомъ, такъ какъ это имя въ коренной формѣ Кремь и доселѣ въ сѣверномъ областномъ языкѣ обозначаетъ тотъ же боръ или крѣпкій и крупный строевой хвойный лѣсъ вь завѣтномъ бору, растущій среди моховыхъ болотъ^[43], которые и у Кремля оставили свое имя въ улицѣ Моховая.

У Ивановскаго монастыря Кулижки также обозначали болотистую мѣстность.

Стало быть, прозваніе Кремля идетъ не отъ крѣпкихъ стѣнъ. не отъ крѣпости въ смыслѣ крѣпостной твердыни, а отъ имени бора — кремника.

Въ половинѣ XV вѣка (1461 г.), по случаю постройки вблизи Боровицкихъ воротъ упомянутой каменной церкви Рождества Іоанна Предтечи, лѣтописецъ записалъ очень достовѣрное преданіе, что та церковь «была прежде деревянная, первая церковь на бору, въ томъ лѣсу и рублена, и была соборная при св. Петрѣ митрополитѣ, и дворъ былъ Петра Чудотворца близко туто же^[44].

Можно съ вѣроятностью предполагать, что эта церковь была здѣсь выстроена вскорѣ по крещеніи тутошняго населенія. Когда въ 1847 г. каменный храмъ былъ окончательно разобранъ, то «подъ кирпичнымъ поломъ каменнаго жертвенника (у Предтеченскаго престола) найдены скотскія кости: лошадиная голова и двѣ голени, изъ которыхъ одна признана была за бычачью, а другая за коровью»^[45]. Не воздвигнута ли первая деревянная церковь на самомъ мѣстѣ древняго языческаго капища? Воименованіе Рождества Предтечи также можетъ служить указаніемъ на бывавшее здѣсь языческое празднество, какое съ именемъ Купалы совершалось наканунѣ христіанскаго празднованія въ честь Предтечи 24 іюня. Извѣстно, что во времена перваго крещенiя русскихъ племенъ христіанскіе храмы повсюду поставлялись на мѣстахъ прежнихъ языческихъ требищъ, о чемъ прямо свидѣтельствуетъ первый митрополитъ Русинъ, Иларіонъ: «Начатъ мракъ идольскій отъ насъ отходити», говоритъ онъ. «Уже не сотонинскія капища сограждаемъ, но Христовы церкви зиждемъ… капища разрушишась и церкви поставляются, идоли сокрушаются и иконы святыхъ являются…»^[46].

Повидимому, Предтеченская церковь занимала серединное положеніе въ этомъ древнѣйшемъ городкѣ Москвы, несомнѣнно, какъ упомянуто, и въ то время обнессеномъ землянымъ окопомъ, валомъ и рвомъ. Замѣчается также и общій городовой обычай ставить главные соборные храмы по самой срединѣ города. Если такъ было и въ Московскомъ первомъ городкѣ, то это обстоятельство даетъ возможность, хоть приблизителыю, опредѣлить пространство первоначальной Москвы, пространство, такъ сказать, ея зародыша.

Этотъ зародышъ занималъ Боровицкій острый уголъ Кремлевской мѣстности на протяженіи не много болѣе ста саженъ и составлялъ острый трехугольникъ, вершина котораго направлялась къ Ю. 3., къ устью рѣчки Неглинной, а основаніе примыкало къ С. В., къ уровню всей площади Кремля, гдѣ, не доходя церкви Спаса на Бору, былъ открытъ, какъ упомянуто, ровъ и валъ. Такимъ образомъ, весь городокъ помѣщался между Боровицкими воротами и Новымъ Императорскимъ дворцомъ, занимая всю площадь, перегороженную теперь чугунною рѣшеткою. Стороны этого трехугольника-южная, къ Москвѣ-рѣкѣ, и западная, къ Неглинной, гдѣ высятся стѣны Кремля и зданіе Оружейной Полаты — спускались къ потокамъ рѣкъ береговыми кручами, вышиною отъ уровня рѣки почти на 15 саж. или — по другому измѣренію — почти на 20 саженъ, какъ это еще замѣтно со стороны Кремлевскаго сада.

Отъ Боровицкихъ воротъ идите прямо къ Новому дворцу, держа линію на среднее окно Государева кабинета, выходящаго на уголъ дворца, и черезъ 120 мѣрныхъ шаговъ вы остановитесъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ находилась упомянутая первая церковь Москвы во имя Рождества Іоанна Предтечи. Какъ упомянуто, она разобрана въ 1847 г. единственно по той причинѣ, что будто бы, какъ за очень достовѣрное разсказывали нѣкоторые изъ строителей Новаго дворца, нарушала красоту вида на вновь востроенный дворецъ изъ Замоскворѣчья и въ особенности съ Каменнаго моста. Дѣйствительно, этотъ неболъшой старинный храмъ, дорогой памятникъ Московской древности, не былъ уже въ архитектурномъ согласіи съ новыми постройками и казался какимъ-то случайно здѣсь забытымъ остаткомъ исчезнувшей первобытной Московской старины.

Исторія исчезновенія этого храма любопытна.

2 октября 1846 г. Государь Императоръ Николай Павловичъ при осмотрѣ Новаго дворца, даже и изъ Замоскворѣчья и съ Каменнаго моста, Высочайше повелѣть соизволилъ церковь св. Іуара (какъ въ это время прозывался древній храмъ по имени предѣла) перенести въ башню Боровицкихъ воротъ, нынѣ же существующее ея строеніе разобрать» (Судьба первой церкви на Москвѣ, А. И. Успенскаго. М., 1901, стр. 15).

Однако у начальетва Московской Дворцовой Конторы естественно возникло опасеніе, не произойдутъ ли по этому поводу разнаго рода волненія и толки въ народѣ. Такія опасенія возникали и прежде по такимъ же поводамъ, напр., при Императорѣ Александрѣ I по случаю предполагаемаго Валуевымъ уничтоженія нѣкоторыхъ старыхъ зданій Кремля.

Имѣя это въ виду, вице-президентъ Конторы, непосредственно завѣдывавшій всею постройкою Новаго дворца, гофмаршалъ баронъ Боде доносилъ Министру Двора 12 авг. 1847 г. слѣдующее: «Находящуюся въ Кремлѣ церковь во имя св. Іоанна Предтечи Высочайше повелѣно сломать и перевести въ Боровицкую башню. А какъ этотъ храмъ принадлежитъ къ первѣйшимъ Московскимъ древностямъ, то, дабы совершенно отстранить всѣ могущіе возникнуть по сему предмету въ народѣ разнаго рода толки, я полагалъ бы на стѣнѣ башни, обращенной ко Дворцу, сдѣлать на особо здѣланныхъ камняхъ надписи, объясняющія причину сего перенесенія».

Митрополитъ Филаретъ одобрилъ эту мысль и составилъ двѣ надписи, которыя по Высочайшему соизволенію и помѣщены на свои мѣста.

Сердечнымъ печальникомъ о разореніи храма явился извѣстный любитель святыни А. Н. Муравьевъ.

Онъ обращался съ ходатайствомъ о спасеніи древней церкви къ Владыкѣ митрополиту, но получилъ отъ него отвѣтъ въ слѣдующихъ выраженіяхъ: «Простите меня, что я поклоняюсь древнимъ иконамъ и прочей святынѣ, а не разсѣдшимся камнямъВасилія Темнаго». Владыка зналъ о построеніи церкви только одинъ 1461 годъ. Въ примѣчаніи къ этому отвѣту Владыки Муравьевъ, между прочимъ, пишетъ: «Ее (церковь) хотѣли сохранить ради древности при устройствѣ Новаго Кремлевскаго дворца и потомъ вдругъ ради ветхости разобрали, хотя она простояла бы еще многіе годы. Узнавъ объ этомъ намѣреніи, я всячески старался спасти древній храмъ, обращался о томъ и къ Владыкѣ и къ князю С. М. Голицыну, но не успѣлъ, потому что дворъ былъ за границею и слишкомъ скоро исполнилось данное повелѣніе».

Баронъ Боде въ особомъ докладѣ о ветхости храма доказывалъ, что «всякое малѣйшее движеніе (т. е., вѣроятно, ѣзда по площади возлѣ церкви) причиняло бы быстрое разрушеніе зданію церкви». Владыка съ своей стороны произнесъ при освященіи новаго помѣщенія храмовой Святыни на Боровицкой башнѣ утѣшительное и назидательное слово Москвичамъ, скорбѣвшимъ о разрушеніи церкви.

Когда церковь разобрали, то видъ на дворецъ изъ Замоскворѣчья сталъ еще непригляднѣе. Обнаружилась обширная и пустынная кривая площадь древнѣйшаго помѣщенія Москвы, среди зданій, расположенныхъ по кривымъ линіямъ, не имѣвшихъ правильнаго фасада или лица. Все это по необходимости заставило устроить здѣсь, въ качествѣ фасада, существующую теперь чугунную рѣшетку съ двумя воротами.

А туть близко, возлѣ сломанной церкви, находился и дворъ святителя Петра Чудотворца, основателя всего величія и могущества Москвы. Это было въ 20-хъ годахъ ХІV столѣтія. Но туть же близко еще раньше, въ 1147 г., несомнѣнно находился и тотъ дворъ вел. князя Юрія Владиміровича Долгорукаго, въ которомъ онъ устроивалъ сильный обѣдъ и пиръ своему несчастному другу Новгородъ-Сѣверскому князю Святославу Ольговичу. Можно съ достовѣрностію полагать, что княжій и впослѣдствіи митрополичій дворы съ ихъ хоромами стояли съ западной стороны храма, то-есть между храмомъ и Боровицкими воротами.

Очень также вѣроятно, что митрополиту Петру, когда онъ поселился въ Москвѣ, былъ отданъ для житья прежде бывшій княжескій дворецъ, или же самое мѣсто этого дворца. Лѣтописцы XV вѣка свидѣтельствують, что дворецъ Чудотворца Петра находился на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ въ ихъ время стоялъ дворъ кн. Ивана Юрьевича Патрикѣева, передъ самою церковью Іоанна Предтечи. А этотъ дворъ въ прежнее время принадлежалъ вел. княгинѣ Софьѣ Витовтовнѣ, супругѣ вел. князя Василія Дмитріевича, потомъ ея внуку князю Юрью Васильевичу, сыну вел. князя Василья Темнаго^[47], что вполнѣ подтверждаетъ принадлежность двора и въ древнее время Великокняжеской же семьѣ. Отданный митрополиту этоть дворъ послѣ переселенія митрополита на новое мѣсто, возлѣ Успенскаго Собора, по всему вѣроятію, поступилъ опять во владѣніе великаго князя.

Когда Москва въ 1147 году сильно и широко угощала Новгородъ-Сѣверскаго князя, она въ то время была еще только княжескимъ селомъ, хозяйственнымъ княжескимъ хуторомъ, а потому все ея населеніе несомнѣнно состояло только изъ однихъ дворовыхъ слугъ князя съ ключникомъ или дворецкимъ во главѣ. Но когда, черезъ 10 лѣтъ, въ 1156 г. ккязь ІОрій Долгорукій или собственно Андрей Боголюбскій устроилъ изъ своего села городъ, т.-е. обнесъ село крѣпкими, хотя и деревянными стѣнами, то это значило, что Москва съ той поры становилась уже не княжескимъ селомъ, а цѣлымъ полкомъ княжеской военной дружины. Въ то время городъ и дружина-полкъ были однозначущи. Постройка города показывала, что окрестныя близкія и дальнія мѣстности были уже достаточно населены и въ опасныхъ случаяхъ требовали безопаснаго убѣжища, какимъ и являлись крѣпкія стѣны города. О весьма значительномъ населеніи подмосковныхъ мѣстъ свидѣтельствуютъ многочисленные курганы, особенно по верхнему и нижнему отъ города теченію Москвы-рѣки, въ мѣстностяхъ селъ Спасъ-Тушина и Царицына. Въ случаѣ нападенія и нашествія враговъ вся наееленная окрестность сбѣгалась обыкновенно подъ защиту городовыхъ стѣнъ, унося съ собою все дорогое и цѣнное изъ своего имущества и оставляя на произволъ судьбы только постройки своихъ дворовъ. Такъ бывало въ древней Руси во все время княжескихъ усобицъ и Татарскихъ и Литовскихъ нашествій.

Но кромѣ того, Московскій первый городъ ставился, какъ передовая сторожевая крѣпость со стороны Смоленскихъ (Литовскихъ) да и Новгородскихъ непріятелей, для защиты новаго стольнаго города Владиміра Суздальскаго, а также и со стороны южныхъ враговъ, потому что дорога съ юга къ Владиміру пролегала черезъ Москву и отъ Сѣверской области, и отъ Рязани.

Съ того времени господствующимъ населеніемъ города являются уже не княжескіе дворовые слуги, но дружинники, дружинное боярское сословіе съ своимъ тысяцкимъ во главѣ или бояриномъ-воеводою.

Само собою разумѣется, что съ устройствомъ города къ нему мало-по-малу стало тѣсниться и окрестное населеніе, стало садиться вблизи его стѣнъ, водворяя такимъ образомъ зародышъ будущаго обширнаго Посада.

Мы упомянули, что замоскворѣцкое поселеніе подъ Боромъ могло существовать еще въ то время, когда Кремлевская гора была покрыта Боромъ.

Спустя 20 лѣтъ послѣ постройки города, въ 1176 г., во время наставшей по смерти Андрея Боголюбскаго княжеской усобицы, городъ Москва въ лицѣ своей дружины принимаетъ живое участіе въ этой усобицѣ, отстаивая права своего старшаго города Владиміра. Подъ именемъ Московлянъ, Москьвлянъ, дружина однажды выступила было въ походъ, сопровождая во Владиміръ своего излюбленнаго князя Михалку Юрьевича, но, услыхавъ, что къ ея родному городу Москвѣ идетъ соперникъ Михалка, Ярополкъ, поспѣшно поворотила назадъ, возвратилась вспять, блюдучи домовъ своихъ.

Однако какъ ни береглись Московляне, на другой же годъ (1177) осенью къ нимъ внезапно пришелъ Рязанскій князь Глѣбъ. «и пожже городъ весь и села».

Этимъ пожаромъ открывается длинный рядъ пожаровъ, опустошавшихъ весъ городъ изъ конца въ конецъ. Въ 1209 г. князь Рязанскій Изяславъ и Пронскій Михаилъ снова приходили къ Москвѣ ратью, но были отбиты и едва спаслись бѣгствомъ^[48]. Въ это время Москва была только пригородомь Владиміра и потому находилась въ непосредственномъ владѣніи вел. князя, сначала Андрея Боголюбскаго, а затѣмъ его брата, Всеволода, потомъ второго Всеволодова сына, Юрья. Повидимому, и тогда уже она являлась городомъ настолько значительнымъ, что 4-й сынъ Всеволода, Владиміръ, получившій по смерти отца въ надѣлъ городъ Юрьевъ, не захотѣлъ въ немъ оставаться и перебрался въ 1214 г. въ Москву, дѣйствуя въ усобицѣ враждебно противъ Юрья, который, однако, осадилъ его въ Москвѣ, принудилъ сдаться и отправилъ его на княженіе въ Переяславль Кіевскій^[49].

Какъ былъ обширенъ этотъ первый городъ Москвы, охранявшій домы дружинниковъ, объ этомъ мы не имѣемъ даже и косвенныхъ указаній. Должно полагать, что онъ занималъ едва ли половину, а быть можетъ, вѣрнѣе, только третью долю теперешняго Кремля.

Со стороны рѣчки Неглинной черта городскихъ стѣнъ могла доходить до теперешнихъ Троицкихъ воротъ, мимо которыхъ въ древнее время, вѣроятно, пролегала простая сельская дорога по Занеглименью въ направленіи къ Смоленской и къ Волоколамской или Волоцкой старымъ дорогамъ.

Съ другой стороны, внизъ по Москвѣ-рѣкѣ, такая черта городскихъ стѣнъ могла доходить до Тайницкихъ воротъ или нѣсколько далѣе, а на горѣ включительно до Соборной площади, такъ что весь треугольникъ города, начиная отъ его вершины у Боровицкихъ воротъ, могъ занимать пространство со всѣхъ трехъ сторонъ по 200 саженъ; т.-е. въ окружности болѣе 600 саженъ.

Но это одни предположенія, очень вѣроятныя, но не имѣющія за собою точныхъ основаній.

Въ Батыево нашествіе 1238 г. городъ былъ плѣненъ и опять сожженъ, сгорѣли и церкви, и монастыри всѣ, и села. Эта лѣтописная отмѣтка, что погорѣли монастыри всѣ, можетъ указывать на значительность пригороднаго разселенія Москвы, а стало быть и на достаточную населенность самого города. Какъ пригородъ стольнаго Владиміра, Москва и до Татаръ, и во время первыхъ десятилѣтій Татарщины оставалась неотмѣнно во владѣніи великаго князя. Послѣ Батыева разгрома Вел. Княженіе получилъ Ярославъ Всеволодовичъ, распредѣлившій передъ кончиною Великокняжескія волости своимъ сыновьямъ, при чемъ Москва досталась седьмому его сыну, Михаилу, прозваніемъ Хоробриту, вскорѣ погибшему въ битвѣ съ Литвою (1248 г.). Второй сынъ Ярослава, Великій князь Александръ Невскій (1263 г.), вѣроятно по духовному завѣщанію, отдалъ Москву своему младшему сыну, двухлѣтнему ребенку Даніилу (родился въ 1261 г.), который по малолѣтству и съ своимъ городомъ находился подъ опекою дяди, Ярослава Ярославича Тверскаго, занявшаго великокняжескій столъ по кончннѣ Александра. Если припомнимъ древній обычай оставлять по свой кончинѣ свой собственный дворъ младшему сыну, то можемъ предположить, что Москва въ этомъ случаѣ является собственнымъ особымъ домашнимъ гнѣздомъ Невскаго героя.

Тверская опека надъ Москвою продолжалась 7 лѣтъ и городъ управлялся тіунами Ярослава до его смерти въ 1271 г., когда уже 10-лѣтній Даніилъ Александровичъ основался въ своемъ городѣ самостоятельнымъ княземъ. Съ этого времени (1272 г.) и настало быти уже непрерывное Княжество Московское.

Даніилъ, живя въ дружбѣ съ Тверью, очень миролюбиво прокняжилъ въ Москвѣ слишкомъ 30 лѣтъ (33 года по свидѣтельству Родословной книги) и скончался въ 1303 г. марта 5, оставивъ наслѣдниками пятерыхъ сыновей-Юрья, Александра, Бориса, Ивана и Аѳанасія.

Лѣтописцы не оставили никакихъ свидѣтельствъ о томъ, каковъ былъ городъ Москва въ эти 30 лѣтъ. Они упомянули только, что въ 1293 году, во время усобицы сыновей Невскаго, Андрея и Дмитрія, она была взята Татарами въ числѣ 14 городовъ, составлявшихъ область Великаго Княжества Владимірскаго.

По смерти Даніила тотчасъ же начались усобицы съ Тверью изъ-за Переяславской вотчины, отказанной любимому дядѣ Даніилу его племянникомъ, Переяславскимъ княземъ Иваномъ Дмитріевичемъ. А вслѣдъ затѣмъ поднялся споръ изъ-за Новгорода и о Великомъ Княженіи между Тверскимъ княземъ Михаиломь и Московскимъ старшимъ сыномъ Даніила, Юрьемъ.

Въ этомъ спорѣ Тверской князь два раза приходилъ къ Москвѣ. Въ первый разъ въ 1305 г. онъ отступилъ, помирившись съ Даніиловичами, а во второй, въ 1307 г., послѣ упорнаго боя подъ стѣнами города, онъ также ушелъ безъ всякаго успѣха для своихъ цѣлей и города взять не могъ.

Городъ, стало быть, и въ то время былъ укрѣпленъ, какъ подобало хорошему городу.

Въ отчаянной борьбѣ съ Тверскимъ княземъ Московскій Юрій Дан. все-таки успѣлъ утвердить за Москвою Великокняжескій столъ, получивъ въ Ордѣ ярлыкъ — грамоту на Великое Княженіе, за что и погибъ отъ руки Тверскаго князя, Михаилова сына, Дмитрія.

Съ этого самаго года (1325), какъ былъ убитъ Юрій Дан., и начинается заботливое устройство города Москвы въ томъ видѣ, какой сохранялся въ ней и въ послѣдующія столѣтія и въ основныхъ чертахъ достигъ нашего времени.

Начало положилъ святитель Петръ, уже нѣсколько лѣтъ до того времени жившій въ Москвѣ у добраго и богомольнаго Юрьева брата, Ивана Даниловича.

Деревянный городъ съ своими деревянными стѣнами, храмами и всѣми жилыми зданіями, всегда готовая жертва для опустошительнаго пожара, не имѣлъ даже хотя бы и малаго, но каменнаго соборнаго храма, соотвѣтственнаго по своему благолѣпію высокому положенію пребывавшаго въ, немъ митрополита всея Руси. Объ этомъ уже къ концу своихъ дней сердечно и озаботился святитель Петръ. Первый каменный храмъ въ Москвѣ во имя Успенія Богоматери былъ заложенъ 4 августа 1326 г.^[50] его собственными руками. Святитель, чувствуя приближеніе своей кончины, собственными же руками уготовалъ себѣ и гробницу въ новомъ храмѣ, съ сѣверной его стороны, близь жертвенника, и зимою того года 20 декабря почилъ, не увидѣвъ его совершенiя, но упокоился въ той гробницѣ, послужившей какъ бы основнымъ камнемъ для могущества и величія дотолѣ мало замѣтнаго города Москвы.

Такимъ же краеугольнымъ основнымъ камнемъ будущаго величія Москвы являлась и гробница перваго великаго князя Москвы, Юрія Даниловича, погребеннаго въ томъ же храмѣ съ южной стороны, въ предѣлѣ св. Великомученика Димитрія Солукскаго, древняго страдальца за свое отечество, городъ Солунь.

Великій князь Юрій Даниловичъ былъ убитъ въ Ордѣ Тверскимь княземъ Дмитріемъ Михаиловичемъ 21 ноября 1325 г. Тѣло его было привезено въ Москву для похоронъ въ февралѣ 1326 года.

Въ это время пріѣхалъ въ Москву къ митрополиту ставиться въ архіепископы избранный Новгородскій владыка Моисей, для чего собрались въ Москвѣ и другіе владыки. При нихъ и привезено было тѣло Юрья Даниловича. Владыка Моисей или одинъ изъ его спутниковь записалъ это событіе въ свою Новгородскую Лѣтопись (I, 73) такими словами:

«И погребоша его митрополитъ Петръ и архіепископъ Моисей и Тверской епископъ Варсонофій, Ростовскій Прохоръ, Рязанскій Григорій, въ субботу первую (Великаго) поста(8 Февраля 1326 г.). И плакася по немъ братъ его князь Иванъ (Калита) и весь народъ плачемъ великимъ, оть мала и до велика: убилъ бо его въ Ордѣ князь Дмитрій Михаиловичъ безъ царева слова. Не добро же бысть и самому, ибо что сѣетъ человѣкъ, тоже и пожнетъ. Но добро есть послушати рекшаго: Да любите другъ друга яко же азъ возлюбихъ вы. Іоаннъ же Богословъ глаголетъ: Братіе! Богъ любовь есть, пребываяй въ любви съ братомъ въ Бозѣ пребываетъ и Богъ въ немъ. И паки индѣ въ Писаніи глаголетъ: иже имать ко всѣмъ любовь, таковый безъ труда спасется».

О мѣстѣ погребенія вел. кн. Юрья въ лѣтописныхъ свидѣтельствахъ существуетъ разногласіе. Нѣкоторые лѣтописцы прямо и вѣрно указываютъ, что вел. князь былъ погребенъ въ церкви Успенія въ предѣлѣ св. Димитрія. Другіе, позднѣйшіе, невѣрно указываютъ на Архангельскій соборъ, по соображенію позднихъ лѣтъ, что всѣ Московскіе князья хоронились въ этой Великокняжеской усыпальницѣ. Предполагаемъ, что погребеніе совершилось если не въ новозаложенномъ храмѣ, то на опредѣленномъ для храма мѣстѣ и что предѣлъ храма во имя св. Димитрія Солунскаго былъ построенъ надъ гробомъ вел. князя^[51]. Несомнѣнно, что благочестивая мысль Святителя указала и святое воимя для этого предѣла, ибо память о Солунскомъ Мученикѣ по многимъ обстоятельствамъ соотвѣтствовала печальному событію, такъ какъ великій князьЮрій погибъ именно за свое отечество, за свой городъ — Москву.

Такимъ образомъ, первый неутомимый труженикъ Москвы, омывшій всѣ грѣхи своего историческаго труда своею кровью за то именно, что выдвинулъ свой незамѣтный городъ на историческое поприще, по всѣмъ правамъ историческаго дѣятеля удостоился погребенія въ томъ же храмѣ, который по благословенію св. Петра содѣлался святымъ покоищемъ первосвятителей всея Руси. И съ какимъ торжественнымъ почетомъ древняя Москва хоронила безвременно погибшаго своего перваго политическаго дѣятеля: отпѣвали съ митрополитомъ владыки четырехъ главныхъ. областей: Новгородской, Тверской, Ростовской и Рязанской.

Повидимому, собраніе въ Москвѣ владыкъ для поставленія Новгородскаго владыки Моисея произошло именно съ цѣлью встрѣтить привезенное тѣло вел. князя. Владыка Моисей былъ избранъ Новгородцами еще въ февралѣ 1325 г. и съ того времени ожидалъ, когда позоветъ его митрополитъ для ставленья. Святитель Петръ позвалъ его къ прибытію въ Москву тѣла покойника.

Выраженное приведенными выше словами Новгородскаго лѣтописца сочувствіе къ тогдашней Москвѣ со стороны Новгорода основывалось на заслугахъ вел. князя Юрья Дан., оказанныхъ имъ вольному городу и на ратномъ полѣ съ Нѣмцами, и въ мирныхъ переговорахъ со Шведами, и постройкою Орѣшка, а главное оно основывалось на давней непріязни Новгорода къ Тверскимъ князьямъ, вслѣдствіе чего и отчаянная борьба Москвы съ Тверью происходила собственно изъ-за Новгорода. Боролся съ Тверью Новгородъ, и Московскій князь въ сущности былъ только подручникомъ вольнаго города, главнымъ его воеводою.

Какъ упомянуто, святитель Петръ не дожилъ до совершенія заложеннаго имъ соборнаго каменнаго храма. Совсѣмъ оконченный постройкою, храмъ былъ освященъ уже въ 1327 году 4-го, а по другимъ лѣтописямъ 14 августа, наканунѣ празднованія Успенія Богородицы, что вѣроятнѣе. Освященіе совершилъ тотъ же Ростовскій епископъ Прохоръ.

Около того же времени въ Твери произошло побіеніе Татаръ и грознаго посла Шевкала — событіе несчастное и роковое для Тверскаго княжества и рѣшительное для возвышенія Москвы, такъ какъ съ этого времени Великое Княженіе, т.-е. старѣйшинство надъ всею Русскою Землею, уже навѣки утвердилось въ ея рукахъ. Это старѣйшинство въ то же время утвердилось и въ церковномъ Управленіи. Преемникомъ митрополита Петра былъ поставленъ въ Царьградѣ Ѳеогностъ, родомъ Грекъ, который, придя на святительскій Русскій престолъ Кіевскій, а теперь, по мѣстопребыванію митрополитовъ, Владимірскій, остался въ Москвѣ у Пречистой Богородицы Успенія и у Чудотворцева гроба Петрова, сѣвши на его кафедральномъ соборномъ мѣстѣ и поселившись въ его митрополичьемъ дворѣ.

И новый святитель благословилъ Московское дѣло и несомнѣнно имѣлъ не малое вліяніе на политику новаго Московскаго вел. князя Ивана Даниловича, какъ и на воспитаніе и поученіе боярской среды въ интересахъ крѣпкаго единенія, чего неуклонно требовала сама Церковь.

Само собою разумѣется, какъ замѣчаетъ и лѣтописецъ, это поселеніе въ Москвѣ первосвятителя всея Руси, церковнаго властодержца, не было по сердцу другимъ князьямъ, особенно тѣмъ, кто простиралъ свои права на владычество и старѣйшинство въ Русской Землѣ^[52].

Пріѣздъ на жительство въ Москву митрополита изъ Грековъ, кромѣ политическаго весьма сильнаго значенія, былъ не менѣе важнымъ событіемъ и въ культурномъ отношеніи. Ѳеогностъ водворилъ въ Москвѣ греческое художество иконописное, а вмѣстѣ съ нимъ несомнеѣнно и другія художества, служившія церковному благолѣпію.

Съ этого времени Москва не только строила каменные храмы, но и богато украшала ихъ иконами я стѣнописаніемъ и различною кузнью изъ дорогихъ и недорогихъ металловъ.

Въ 1329 г. вел. кн. Иванъ Данил., возвратившись изъ похода на Псковъ, то-есть порѣшивъ трудное Псковское дѣло съ бѣглецомъ Александромъ Мих. Тверскимъ безъ пролитія крови, въ память этого событія 21 мая заложилъ новую вторую каменную церковь въ Москвѣ во имя Іоанна Лѣствичника, которому празднуютъ 30 марта. Храмъ былъ построенъ въ три мѣсяца, такъ что 1 сентября онъ былъ уже освященъ. По всему вѣроятію, этотъ небольшой храмъ былъ воздвигнутъ по обѣту, быть можетъ, въ благодареніе Господу за мирное и во всѣхъ отношеніяхъ благополучное окончаніе всѣхъ затрудненій по дѣлу съ Тверскимъ бѣглецомъ.

Вѣсть о погибели въ Твери Шевкала, царева племянника, привела Царя Узбека въ неописанную великую ярость, рыкаше аки левъ на Тверскихъ князей. Онъ тотчасъ же послалъ за Московскимъ княземъ Иваномъ Дан., которому и пришлось быть водителемъ многихъ Татарскихъ полковъ, опустошившихъ въ наказаніе всю Тверскую область.

Александръ побѣжалъ изъ Твери сначала въ Новгородъ, но тамъ его не приняли и онъ удалился въ надежное убѣжище для всѣхъ изгнанниковъ, къ Псковичамъ.

Послѣ татарскаго разгрома Тверскаго княжества Московскій Иванъ Даниловичъ и Тверской Константинъ Михайловичъ и даже Новгородскій посолъ отправились въ Орду ожидать распоряженія, кому быть Великимъ княземъ. Царь отдалъ В. Княженіе Московскому Ивану Данил., а Тверское-Константину и вмѣстѣ съ тѣмъ повелѣлъ отыскать и доставить въ Орду бѣглеца Александра. Иванъ Даниловичъ и Новгородцы послали къ Александру пословъ съ повелѣніемъ Царя идти въ Орду.

Но бѣглецъ за охраною Псковичей не послушалъ этого повелѣнія и не пошелъ въ Орду. Чтобы исполнить царево повелѣніе, грозившее въ противномъ случаѣ новымъ опустошеніемъ уже всей Земли, оставалось идти на Псковъ ратнымъ походомъ, для чего и собралась теперь вся Земля, и Суздальская, и Новгородская, и двинулась въ походъ въ сопутствіи самого митрополита Ѳеогноста. А это явно обозначало, что кровавой междоусобной битвы не случится. Предводительствуя полками, Иванъ Даниловичъ прибылъ въ Новгородъ 26 марта, т.-е. за три дня до празднованія Іоанну Лѣствичнику.

Въ Новгородѣ и рѣшено было тотчасъ идти на Псковъ, но мирнымъ путемъ. Извѣстно, что митрополитъ Ѳеогностъ побѣдилъ упрямыхъ, но великодушныхъ Псковичей и Александра Мих. церковною клятвою. Александръ ушелъ въ Литву, а Псковичи заключили миръ съ вел. княземъ.

Такимъ образомъ, и повелѣніе Царя было исполнено, и Тверской князь остался живъ и невредимъ.

Въ нравственномъ отношеніи дѣло было въ великой степени трудное и тяжкое. Немудрено, что въ тягостныхъ помышленіяхъ о жгучихъ затрудненіяхъ этого событія припоминалась многострадальная Лѣствица св. Іоанна, написанная и изображенная для спасенія отъ грѣховныхъ бѣдъ, окружающихъ человѣка, освобождавшая оть этихъ бѣдъ по степенямъ восхожденія къ желанному спасенію, какъ все и происходило въ препирательствахъ съ Псковичами.

Немудрено, что, достигнувъ такого спасеннаго освобожденія изъ надвинувшихся очень опасныхъ для Русской Земли и лично для вел. князя затруднительныхъ обстоятельствъ, Иванъ Даниловичъ въ благодареніе Господу далъ обѣтъ увѣковѣчить это событіе построеніемъ храма въ честь Іоанна Лѣствичника.

Нѣкоторые предполагають, что храмъ могъ быть построенъ въ честь тезоименитства второго сына Калиты, Ивана Иван., который, однако, родился еще въ 1326 году и потому теперь, въ 1329 г., спустя три года, едва ли представлялся какой-либо поводъ увѣковѣчить его тезоименитство.^[53]

Подтвержденіемъ тому, что обѣтный храмъ Іоанна Лѣствичника явился памятникомъ упомянутаго Псковскаго похода, можетъ служить и другой небольшой, но также обѣтный и также каменный третій храмъ, пристроенный къ Успенскому соборному храму съ сѣверной стороны, возлѣ гробницы Петра митрополита, въ честь спаденія веритъ св. апостола Петра и поклоненія имъ, т.-е. въ честь освобожденія апостола и отъ веритъ, и отъ темницы. Едва ли возможно сомнѣваться, что и этотъ храмъ былъ основанъ въ благодареніе Господу по поводу спаденія тяжкихъ затрудненій по дѣлу съ Псковичами о бѣглецѣ Тверскомъ Александрѣ, вообще по поводу умиротворенія возникавшей вражды, готовившей страшный гнѣвъ со стороны Ордынскаго царя^[54].

Этотъ третій храмь былъ заложенъ того же (1329) года 13 августа (въ то время, когда второй храмъ уже оканчивался строеніемъ) и совершенъ 14 октября, т.-е. черезъ два мѣсяца послѣ основанія. Малое время, употребленное на постройку обоихъ храмовъ, указываетъ съ одной стороны на малый размѣръ ихъ строенія, а съ другой, именно, на тѣ обстоятельства, какъ въ старину вообще строились обѣтные храмы: деревянные, напр., строились обыденкою, т.-е. въ одинъ день, и такъ прозывались обыденными, а каменные, при болѣе затруднительнымъ сооруженіи, въ два-три мѣсяца.

Если не самые храмы, то ихъ мѣста и съ ихъ же именованіями сохраняются и до сихъ поръ. Церковь Іоанна Лѣствичника впослѣдствіи была устроена колокольнею для всѣхъ соборовъ, почему и обозначалась выраженіемъ, что подъ колоколы и прозывалась Иваномъ Святымъ. Затѣмъ при Годуновѣ на ея мѣстѣ выстроена высокая колокольня Иванъ Великій, въ основаніи которой въ нижнемъ ярусѣ, и помѣщенъ престолъ Іоанна Лѣствичника. Церковь спаденіе веригъ составила въ новопостроенномъ въ 1479 г. Успенскомъ соборѣ предѣлъ с. Петра Апостола.

Въ томъ же достопамятномъ для Москвы 1329 году послѣ постройки двухъ упомянутыхъ обѣтныхъ храмовъ возникла у Ивана Данил. мысль и о постройкѣ четвертаго каменнаго храма возлѣ своего двора во имя Спаса Преображенія, вмѣсто обветшавшей, быть можетъ, деревянной церкви Спаса на Бору, въ которой еще въ 1319 г. временно пребывали мощи убіеннаго въ Ордѣ Тверскаго вел. князя Михаила. Новый храмъ былъ заложенъ въ томъ же году (1329), а по другимъ свидѣтельствамъ 10 мая 1330 года по благословенію митрополита Ѳеогноста, къ которому вел. князь за этимъ благословеніемъ посылалъ даже въ Кіевъ, гдѣ тогда пребывалъ владыка. Прилагаемъ здѣсь старинный видъ этой церкви Спаса Преображенія или Спаса на Бору.

Вмѣстѣ съ постройкою храма здѣсь былъ тогда же основанъ и знатный монастырь со степенью архимандріи.

При церкви Спаса и прежде существовалъ монастырь, по всему вѣроятію, самый древнѣйшій изъ всѣхъ монастырей Москвы, такъ какъ онъ находился возлѣ первоначальнаго ея городка вблизи первой ея церкви Рождества Іоанна Предтечи, и былъ построенъ въ самомъ Кремлевскомъ бору.

Позднія преданія отъ древнихъ старцевъ разсказывали, что первоначально этотъ монастырь былъ устроенъ за Москвою-рѣкою съ небольшимъ верстахъ въ 4-хъ отъ Кремля еще отцомъ Ивана Даниловича, Даніиломъ Александровичелъ, у церкви св. Даніила, имъ же поставленной во имя своего тезоименитства, и что Иванъ Даниловичъ въ этомъ 1330 году перевелъ Даниловскую архимандрію въ Кремль.

Однако Даниловскій монастырь остался монастыремъ же на своемъ прежнемъ мѣстѣ и преданіе, по всему вѣроятію, относило перемѣщеніе монастыря къ перемѣщенію въ Кремль Даниловскаго архимандрита и избранной братіи.

Любомудрія желатель и иноческаго житія ревнитель Иванъ Даниловичъ избралъ въ архимандриты отца Іоанна, «мужа сановитаго и словеснаго и любомудраго сказателя книгамъ, и учительнаго божественныхъ писаній». Само собою разумѣется, что монастырь, находившійся вблизи Великокняжескаго двора, былъ надѣленъ значительными вкладами, имѣніями и различными льготами.

Учрежденіе монастыря возлѣ своихъ хоромъ и водвореніе въ немъ архимандрита, разумнаго и словеснаго сказателя книгамъ, показывало, что Иванъ Даниловичъ высоко цѣнилъ книжное ученіе и любилъ бесѣдовать съ книжными людьми. Существенное значеніе монастыря въ нашей древности зяключалось именно въ просвѣтительномъ его вліяніи на тогдашнее общество. Въ своемъ родѣ монастырь являлся академіей или вообще школой, гдѣ можно было услышать многое отъ добраго церковнаго ученія на пользу доброй жизни и душевнаго спасенія. Поэтому учрежденіе монастыря въ стѣнахъ Кремля равнялось въ извѣстномъ смыслѣ учрежденію просвѣтительнаго училища.

Спустя съ небольшимъ два года, въ 1333 г., Иванъ Дан. заложилъ новую, уже пятую, каменную церковъ во имя Михаила Архангела на набережной сторонѣ тогдашней площади Кремля, вѣроятно на мѣстѣ древней деревянной, которая могла быть построена еще Московскимъ княземъ Михаиломъ Ярославичемъ Хоробритомъ, братомъ Невскаго (т 1248).

Новый каменный храмъ былъ въ то же лѣто и оконченъ и освященъ 20 сентября митрополитомъ Ѳеогностомъ. Этотъ храмъ воздвигнутъ Иваномъ Даниловичемъ не безъ мысли о вѣчномъ упокоеніи въ его стѣнахъ и самому его строителю. Послѣ его кончины онъ и послужилъ общею усыпальницею для Московскаго княжескаго рода, какъ и Спасскій монастырскій храмъ послужилъ въ то же время усыпальницею для великихъ княгинь.

Въ Архангельскомъ храмѣ первымъ былъ погребенъ самъ его создатель Иванъ Даниловичъ, а въ Спасскомъ-первою его супруга Елена, скончавшаяся въ 1332 году и погребенная марта 4.

Такимъ образомъ въ теченіи четырехъ лѣтъ (1329–1333) въ Великокняжеской Москвѣ было построено четыре каменныхъ храма (въ томъ числѣ одинъ предѣльный) и каждый изъ нихъ строился въ одно лѣто не болѣе четырехъ мѣсяцевъ.

Одно это обстоятельство даетъ уже свидѣтельство, что храмы были не велики и образцомъ ихъ можетъ служить существующій до сихъ поръ храмъ Спаса на Бору, нынѣ во дворѣ Новаго дворца, о которомъ хотя и есть свидѣтельство Лѣтописи, что онъ вновь построенъ въ 1527 г. и съ предѣлами, но, по всему вѣроятію, это свидѣтельство относится только къ постройкѣ предѣловъ съ южной его стороны, главный же храмъ по своимъ очень малымъ» размѣрамъ напоминаетъ первоначальную постройку при Иванѣ Даниловичѣ Калитѣ.

Всѣ такія постройки обнаруживали значительную бѣдность Московскаго князя и вообще бѣдность всего населенія Суздальской Земли, столько разъ опустошенной Татарскими нашествіями изъ конца въ конецъ. Теперь уже не было возможности вел. князю создавать такіе храмы, какъ былъ воздвигнутъ при Андреѣ Боголюбскомъ въ маленькомъ же Владимірѣ великолѣпный дивный Успенскій Соборъ.

Въ Твери, успѣвшей обогатиться раньше, чѣмъ Москва, каменный храмъ во имя Спаса заложенъ еще въ 1280 г. и окончень въ 1290 г., а въ 1292 г. украшенъ стѣнописью. Судя по употребленному времени на его постройку, это былъ храмъ болѣе обширный, чѣмъ даже Московскій соборный храмъ Успенія, Москва съ малыми средствами могла строить изъ камня только малые храмы, которые оставались ея украшеніемъ почти цѣлыя полтораста лѣтъ.

Но кромѣ упомянутыхъ каменныхъ храмовъ, въ городѣ Кремлѣ не мало было храмовъ деревянныхъ, о количествѣ которыхъ мы узнаемъ изъ лѣтописныхъ извѣстій о пожарахъ.

Какъ только Москва стала устроиваться твердымъ гнѣздомъ, такъ и начались пожары, происходившіе и отъ несчастныхъ случаевъ, и, вѣроятно, также и отъ злодѣйскихъ поджоговъ. Въ теченіи 13 лѣтъ случилось четыре большихъ пожара, о чемъ, какъ бы съ недоумѣніемъ и намекомъ, отчего они могли происходить, замѣтилъ и лѣтописецъ. Первый пожаръ случился 3 мая 1331 г., при чемъ лѣтописецъ впервые наименовалъ: погорѣлъ городъ Кремникъ, Кремль. Второй пожаръ былъ въ 1335 г. Третій — въ 1337 г. іюня 13, когда сгорѣло 18 церквей, а Новгородскій лѣтописецъ къ этому присовокупляетъ, что тогда вся Москва погорѣла, послѣ чего случился сильный дождь, такъ что все спрятанное въ погребахъ или вынесенное на площадяхъ, «все потопло что было гдѣ выношено отъ пожара».

Это свидѣтельство любопытно въ томъ отношеніи, что, стало быть, Новгородцы были свои люди въ Москвѣ и заносили въ свою лѣтопись даже такія обстоятельства, о которыхъ другія лѣтописи совсѣмъ не упоминаютъ. Второй пожаръ Москвы, случившійся въ 1335 г., записанъ только въ одной Новгородской лѣтописи^[55].

Четвертый большой пожаръ случился черезъ два-три года послѣ кончины Ивана Даниловича, при его сынѣ Симеонѣ, 31 мая 1343 г., когда также погорѣлъ весь городъ, однѣхъ церквей сгорѣло 28, по другимъ свидѣтельствамъ только 18.

Число церквей должно указывать и на численность городского населенія, которое, кромѣ Великокняжескаго двора, состояло главнымъ образомъ изъ сословія дружины и богатыхъ гостей-купцовъ, имѣвшихъ какъ тѣ, такъ и другіе значительные достатки и потому строившихъ и на своихъ дворахъ особые домовые храмы. Одинъ изъ такихъ храмовъ, какъ увидимъ, оставался въ Кремлѣ до послѣднихъ годовъ ХVІІІ ст., именно Воздвиженіе во дворѣ Головиныхъ.

Что касается пожаровъ, то необходимо припомнить, что они бывали особенно часты въ тѣ годы, когда политическая сила Москвы обнаруживала свое неуклонное возрастаніе, конечно, всегда сопровождаемое обидами и насиліемъ для тѣхъ, кто не хотѣлъ идти по слѣдамъ московской политики, крѣпко державшей въ своихъ рукахъ идею государственнаго единенія. Очень замѣтно, что пожары, это періодическое выжиганіе Москвы, совершались въ извѣстныхъ случаяхъ изъ ненависти и мести.

У оскорбленныхъ и обездоленныхъ людей, какихъ не мало могло явиться при первомъ усиленіи Москвы, пожаръ былъ единственнымъ самымъ удобнѣйшимъ средствомъ нанести обидчику и насильнику желанное возмездіе. Вотъ почему періодическіе пожары при первоначальномъ устройствѣ города Москвы въ княженіе Ивана Калиты, а потомъ въ государствованіе Ивана Третьяго, когда происходило еще болѣе сильное и болѣе богатое переустройство города, ряды такихъ пожаровъ невольно останавливаютъ вниманіе изслѣдователя и заставляють отыскивать, раскрывать ихъ причины въ тѣхъ обидахъ, какими особенно было богато время Ивана Третьяго. Горѣла Москва и отъ воли Божіей, и отъ воли обиженныхъ ею людей и по правдѣ, и по неправдѣ.

Заботливо устроивая свой родной городъ и утвердивъ въ немъ каменными храмами вѣковѣчныя мѣста и донынѣ существующихъ главнѣйшихъ зданій Кремля, Иванъ Калита года за два, по другимъ свидѣтельствамъ за 4 мѣсяца, до своей кончины, 25 ноября 1339 г., заложилъ градъ Москву дубовый, который былъ срубленъ тою зимою и оконченъ великимъ постомъ 1340 г., когда 31 марта послѣдовала и кончина строителя^[56].

Поздніе лѣтописцы къ этому присовокупляютъ: «Такоже и посады въ ней (въ Москвѣ) украсивъ и слободы, и всѣмъ утверди»^[57].

При постройкѣ Новаго дворца и его отдѣльныхъ апартаментовъ со стороны рѣчки Неглинной были найдены остатки упомянутыхъ дубовыхъ стѣнъ, состоявшіе изъ большихъ дубовыхъ деревъ, толщиною въ отрубѣ почти въ аршинъ, наполовину уже истлѣвшихъ и лежавшихъ въ землѣ на протяженіи болѣе семи саженъ (22 арш.) и въ разстояніи отъ стѣны Кремля на три слишкомъ сажени^[58].

Какое пространство занималъ этотъ дубовый Кремникъ, на это мы не встрѣтили свидѣтельствъ ни въ лѣтописяхъ, ни въ другихъ письменныхъ памятникахъ. Но по нѣкоторымъ указаніямъ можемъ съ вѣроятностью предполагать, что его предѣльная линія съ восточной стороны на ровной площади доходила до Малаго (Николаевскаго) дворца со включеніемъ мѣстности самаго дворца и Чудова монастыря. При обновленіи дворца въ 1874 году ва его дворѣ, по направленію къ его воротамъ, подъ слоями жилаго мусора материкъ оказывался на глубинѣ отъ 9 и до 13 арш., что явно свидѣтельствовало, что здѣсь въ древнее время проходилъ глубокій ровъ, направлявшійся къ Москвѣ-рѣкѣ подъ гору на Подолъ вблизи существующей церкви Константина и Елены, гдѣ на Подолѣ и въ ХVІІ ст. пролегала особая улица между старинными боярскими дворами и стоявшими тамъ церквами. Въ то время одна изъ этихъ церквей во имя Рождества Богородицы обозначалась что на Трубѣ, слѣд. стояла какъ можно полагать надъ древнимъ рвомъ, который потомъ былъ обдѣланъ трубою для стока съ площади весеннихъ и дождевыхъ водъ. Эта труба проходила и подъ Кремлевскою стѣною къ Москвѣ-рѣкѣ.

Съ западной, то-есть съ С. 3. стороны, по теченію Неглинной, межа дубоваго города оканчивалась у грота въ Александровскомъ саду или съ внутренней стороны у главныхъ воротъ Арсенала, противъ улицы Никитской. Именно эта Никитская улица, не имѣющая теперь своего продолженія въ Кремль, должна указывать, что нѣкогда она служила большою дорогою отъ Волока-Ламскаго, откуда шелъ торговый путь изъ Новгорода къ древнему Москворѣцкому торговому пристанищу, въ первое время существовавшему еще на Подолѣ самаго Кремля, почему и дорога пролегала возлѣ восточной стѣны Кремника.

Съ южной стороны по теченію Москвы-рѣки дубовый городъ оканчивалъ свою межу надъ упомянутымъ рвомъ или трубою XVII ст., противъ которыхъ направлялась изъ Замоскворѣчья также нѣкогда большая дорога Ордынская, превратившаяся въ улицу Большую Ордынку. Эта дорога подходила къ берегу рѣки прямо противъ низменной подольной части Кремля, гдѣ стоитъ церковь Константина и Елены и гдѣ, какъ упомянуто, существовало древнѣйшее торговое пристанище Москвы, передвинувшееся впослѣдствіи къ теперешнему Москворѣцкому мосту.

Со стороны теперешнихъ Никольскихъ воротъ или отъ С. Востока стѣна дубоваго Кремника направлялась черезъ Арсеналъ къ Чудову монастырю и Малому дворцу, гдѣ, какъ упомянуто, открыты были слѣды древняго рва. Предположительно таковъ былъ объемъ дубоваго города Москвы.

Иванъ Калита въ теченіи своего не особенно долговременнаго княженія настолько успѣлъ устроить городъ Москву въ ея строительныхъ частяхъ, что его наслѣдникамъ оставалось продолжать его дѣло уже только съ художественной стороны, какъ это и было выполнено его сыномъ Симеономъ Гордымъ. Повидимому, послѣдній пожаръ, истребившій не то 18, не то 28 церквей, не распространился на новые каменные храмы, или же не повредилъ ихъ значительно, потому что на другой же годъ (1344) эти каменные храмы не только были обновлены, но ихъ стали украшать и стѣнописаніемъ.

Иконописному художеству въ Москвѣ начало могъ положить еще митрополитъ Петръ, самъ хорошо знавшій это художество оставившій въ Успенскомъ соборѣ икону Богоматери своего письма, именуемую Петровскою, которая, какъ великая святыня Москвы, въ ознаменованіе святой охраны, всегда выносилась въ крестныхъ ходахъ вокругъ города.

Но главнымъ насадителемъ иконописнаго художества въ Москвѣ былъ преемникъ св. Петра, митрополитъ Ѳеогностъ. При немъ, несомнѣнно по его призыву, появились въ Москвѣ Греческіе иконописцы, которые своимъ мастерствомъ и основали въ Москвѣ знаменитую впослѣдствіи школу этого художества, послужившую образцомъ даже и для послѣдующихъ вѣковъ. Греческіе мастера въ 1344 г. украсили стѣнописью, подписали митрополичью соборную церковь Успенія, окончивъ работу въ одно лѣто. А вел. князь Симеонъ Иван. тоже повелѣлъ росписать у своего двора церковь Архангела Михаила, несомнѣнно въ память своего отца, въ ней погребеннаго. Этотъ храмъ росписывали Русскіе иконники, старѣйшинами и начальниками у которыхъ были Захарій, Деонисій, Іосифь и Николай. Въ то лѣто эти мастера не успѣли докончить стѣнописанія, «и половины не подписаша», по случаю обширности храма и мелкаго письма.

Въ слѣдующемъ 1345 г. и вел. княгиня Анастасія (Августа, Литовка), супруга вел. князя Симеона, также пожелала украсить стѣнописью монастырскую церковь Спаса на Бору, гдѣ въ тотъ родъ по кончинѣ своей и была погребена. И здѣсь работали Русскіе же мастера, у которыхъ старѣйшинами были Гойтанъ^[59], Семенъ и Иванъ, ученики Грековъ, какъ обозначилъ ихъ лѣтописецъ.

Затѣмъ было приступлено къ стѣнописанію и въ церкви Іоанна Лѣствичника. Работы во всѣхъ, этихъ церквахъ были окончены уже въ 1346 г.

Но зарождавшаяся Москва водворила у себя не одно иконописное художество, она завела у себя и колокольное литье. Въ этомъ 1346 г. вел. князь Симеонъ съ братьями Иваномъ и Андреемъ, значитъ на общій братскій счетъ, слили три колокола большихъ и два меньшихъ. Лилъ ихъ мастеръ Борисъ Римлянинъ, который еще въ 1342 г. уже слилъ колоколъ великій (вседневный) въ Новгородѣ къ св. Софіи по повелѣнію владыки Новгородскаго Василія, призвавшаго для этого дѣла мастеровъ изъ Москвы и во главѣ ихъ упомянутаго Бориса, человѣка добра (по мастерству), замѣчаетъ лѣтописецъ. Русское имя Борисъ обнаруживаетъ, что Римлянинъ былъ уже православнымъ.

Такимъ образомъ и богатый и знатный Новгородъ, процвѣтавшій торговлею, воспользовался художествомъ колокольнаго литья все-таки изъ Москвы, успѣвшей начать самостоятельную независимую работу и на этомъ поприщѣ народнаго развитія.

Художники Греки появились въ ней съ митрополитомъ Ѳеогностомъ, который самъ былъ родомъ Грекъ и несомнѣнно призвалъ къ своему двору мастеровъ различныхъ художествъ, какихъ недоставало въ Русской странѣ.

Художники Итальянцы появились въ Москвѣ по случаю торговыхъ сношеній съ южными Черноморскими краями, особенно съ Сурожемъ и съ Генуэзскою Кафою, съ тамошнимъ богатымъ торгомъ. О прибывшихъ въ Москву гостяхъ — Сурожанахъ лѣтописцы упоминаютъ подъ 1356 г. Но по всему вѣроятію и раньше этого года Генуэзскіе торговцы уже хорошо знали дорогу въ Москву, такъ какъ сѣверный торгъ, направлявшійся прежде, до XIII ст., на Кіевъ по Днѣпру, теперь измѣнилъ это направленіе и шелъ уже черезъ Москву по Дону, чему еще до нашествія Татаръ очень способствовали именно тѣ же Итальянскіе генуэзскіе торги, сосредоточившіе свои дѣла въ устьяхъ Дона и въ Крымскихъ городахъ Сурожѣ и Кафѣ. Сурожцы въ качествѣ Итальянскихъ торговцевъ упоминаются въ 1288 г. по случаю кончины Волынскаго князя Владиміра Васильковича, когда по немъ во Владимірѣ Волынскомъ плакали Нѣмцы, Сурожцы, Новгородцы и Жидове.

Надо вообще замѣтить, что первая Москва, какъ только начала свое историческое поприще, по счастливымъ обстоятельствамъ торговаго и именно итальянскаго движенія въ нашихъ южныхъ краяхъ, успѣла привлечь къ себѣ, повидимому, особую колонію Итальянскихъ торговцевъ, которые подъ именемъ Сурожанъ вмѣстѣ съ Русскими заняли очень видное и вліятельное положеніе во внутреннихъ дѣлахъ Великокняжеской столицы и впослѣдствіи много способствовали ея сношеніямъ и связямъ съ Итальянскою, Фряжскою Европою. Къ концу XV вѣка эти связи завершились весьма важнымь событіемъ — бракосочетаніемъ Іоанна III съ Софьею Палеологъ, устроеннымъ непосредственно одними Итальянцами и еще съ большею силою водворившемъ въ Москвѣ Фряжское вліяніе не только въ политикѣ, но главнымъ образомъ въ области разнаго рода художествъ.

Однако участь Русскаго художническаго развитія въ теченіи всей нашей древней Исторіи была очень бѣдственна, постоянно встрѣчая неодолимыя препоны въ нашемъ же древнемъ коснѣніи, которое цѣлые вѣка заставляло насъ обитать въ деревяннъіхъ городахъ, молиться въ деревянныхъ храмахъ, благо дремучіе и непроходимые лѣса доставляли дешевыя средства для скорѣйшаго устройства жилищъ и укрѣпленія городовъ. А дерево постоянно съѣдалъ вольный огонь безъ остатка. Съ деревомъ погибало все, и богатое, и бѣдное въ обстановкѣ быта. Цѣлыя столѣтія надъ Русскою землею изъ конца въ конецъ ходилъ неустанно Божій батогъ, Божій бичъ съ страшнымъ именемъ пожара.

Москва только что устроилась послѣ четвертаго великаго пожара и вотъ, спустя толъко 10 лѣтъ, въ 1354 году она опять горитъ: погорѣлъ Кремникъ весь, церквей сгорѣло 13. Затѣмъ, спустя еще 10 лѣтъ, въ 1365 г., снова «загорѣся городъ Москва оть (церкви) Всѣхъ Святыхъ съ верху (рѣки Москвы) отъ Черторьи (такъ прозывался глубокій оврагъ и ручей у нынѣшнихъ Пречистенскихъ воротъ) и погорѣ Посадъ весь и Кремль и Заречье». Эта церковь стояла близь новаго храма Христа Спасителя, почти на томъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ сооружается памятникъ Императору Александру III.

Страшное было это лѣто! «Было тогда знаменіе на небеси, солнце являлось аки кровь а по немъ мѣста черны, и мгла стояла съ поллѣта, и зной и жары были великіе, лѣса и болота и земля горяше, рѣки пересохли и былъ страхъ и ужасъ на всѣхъ людяхъ и скорбь великая».

Пожаръ Москвы въ этотъ сухменъ и зной великій сопровождался сильною бурей и вихремъ, разносившимъ за 10 дворовъ головни и бревна съ огнемъ, такъ что не было возможности гасить: въ одномъ мѣстѣ гасили, а въ десяти загоралось и никто не успѣвалъ спасать свое имѣніе, — огонь все поѣдалъ. Въ два часа времени весь городъ погорѣлъ безъ остатка. Такъ этотъ пожаръ и прослылъ-отъ Всѣхъ Святыхъ «Всесвятскій пожаръ». Прежде таковъ пожаръ не бывалъ, замѣтилъ лѣтописецъ.

Въ тотъ же годъ, очень вѣроятно, что послѣ пожара, митрополитъ Алексѣй по откровенію Божію заложилъ каменную церковь шестую въ городѣ, во имя Чуда Архангела Михаила въ Хонѣхъ съ мыслью основать здѣсь митрополичій монастырь.

Небольшая церковь была выстроена въ одно лѣто на восточномъ краю дубоваго города неподалеку отъ его стѣны, на мѣстѣ, гдѣ до того времени находился Царевъ Посолmскій дворъ или подворье Ордынскихъ пословъ. Очень вѣроятно, что митрополитъ Алексѣй, исцѣливъ отъ болѣзни царицу Тайдулу, выпросилъ у ней это мѣсто для учрежденія монастыря и конечно съ цѣлью выселить изъ Кремля татарскихъ пословъ.

Можно полагать. что эта каменная церковь построена на мѣстѣ прежней деревянной, сгорѣвшей во Всесвятскій пожаръ. На другой же годъ послѣ этого бѣдствія митрополитъ Алексѣй озаботился вмѣсто обгорѣвшихъ стѣнъ дубоваго города построить городъ каменный. По его совѣту и благословенію, не медля нимало, стали готовить камень, по всему вѣроятію въ подмосковныхъ Мячковскихъ и другихъ тамошнихъ каменоломняхъ; зимою 1366 г. возили его къ городу, а весною 1367 г. заложили городъ и началась постройка съ великимъ поспѣшеніемъ, для чего отовсюду собраны были во множествѣ мастера каменнаго дѣла. Причины такой торопливости по всему вѣроятію скрывались въ недобрыхъ вѣстяхъ со стороны враждебной Твери.

Пространство города въ это время было увеличено. Съ восточной стороны, къ торговой площади, оно было отодвинуто по крайней мѣрѣ саженъ на 30, къ теперешней линіи Кремлевской стѣны. Должно полагать, что и въ другихъ мѣстахъ городъ раздвинулся шире прежняго дубоваго. Выше упомянуто, что дубовыя стѣны стараго города находились уже въ чертѣ каменныхъ.

Поспѣшность, съ которою воздвигались каменныя стѣны, оправдалась на другой же годъ (1368-й), когда побуждаемый врагомъ Москвы, Тверскимъ княземъ, Литовскій князь Ольгердъ, недуманно, негаданно, внезапно явился подъ этими стѣнами со множествомъ своихъ полковъ. Москва успѣла только выжечь свой посадъ, дабы не дать врагу способовъ устроить изъ деревянныхъ строеній приметъ къ городу, то-есть своего рода мосты къ его сгѣнамъ. Литовскіе полки стояли около города трое сутокъ, но взать его не могли. Въ окрестностяхъ Ольгердъ произвелъ великое опустошеніе, пожегъ остатки посада, монастыря, церкви, попалилъ села и волости, пограбилъ всякое имущество и даже отогналъ съ собою всю скотину. Это было первое зло Москвѣ отъ Литвы, то-есть въ сущности отъ Твери, съ которою борьба не утихала, а все болѣе разгоралась.

Со временъ Ивана Калиты цѣлыя сорокъ лѣтъ Москва наслаждалась общеземскою тишиною и теперь поплатилась за свои грѣхи противъ Твери.

Спустя два года Ольгердъ, опять побуждаемый Тверскимъ княземъ, снова явился подъ каменною Москвою (6 декабря 1370 г.), стоялъ безъ успѣха 8 дней, наконецъ началъ просить мира, даже вѣчнаго мира, но получилъ только перемиріе до Петрова дня будущаго года. Онъ, защищая Тверь, тянулъ для своихъ выгодъ и къ Москвѣ, желая выдать дочь свою Елену за князя Владиміра Андреевича, что и устроилось въ 1372 г.

Такимъ образомъ, каменная твердыня Москвы очень помогла Московскому княжеству устоять противъ нападеній Твери и удержать въ своихъ рукахъ и Великокняжескую власть.

Если всѣ наши лѣтописцы почитали какъ бы своимъ долгомъ упоминать о постройкѣ каменныхъ церквей, находя такіе случаи не совсѣмъ обыкновенными, то постройка каменнаго города, какъ случая въ то время рѣдчайшаго, должна была произвести въ народѣ большое впечатлѣніе именно въ пользу Москвы, въ пользу ея политическаго могущества. Каменныя стѣны у самихъ Москвичей подняли, возвысили чувство независимости и стойкости въ борьбѣ съ врагами, укрѣпили вѣрованіе въ непобѣдимую силу Московскаго великаго князя, въ самомъ князѣ укрѣпили самодержавное направленіе его отношеній къ другимъ князьямъ; говоря вообще, каменныя стѣны города породили въ населеніи естественное чувство твердой опоры и безопасности, когда вокругь стояла нескончаемая вражда и усобица. Вообще можно сказать, что каменныя стѣны Москвы явились тою славною опорою, которая тотчасъ же обозначила крутой и прямой поворотъ къ идеямъ государственнаго единенія, такъ что черезъ десятокъ лѣтъ это единеніе достославно выразилось сборищемъ въ Каменной Москвѣ всенародныхъ полковъ для похода на Куликово Поле. Но еще прежде, въ 1375 году, оно не первый разъ выразилось тѣмъ, что въ походѣ на Тверскаго князя, какъ на главнаго сопротивника Московскимъ цѣлямъ, собрались подъ предводительствомъ Московскаго князя всѣ удѣльные князья со включеніемъ Новгорода; вся Русская земля въ ея Московской области возстала на Тверскаго слушника, крѣпкаго и горячаго борца за свои Тверскія цѣли.

Лѣтописецъ замѣтилъ государственное значеніе каменныхъ стѣнъ и въ своей книгѣ обозначилъ его такими словами: «Князь Великій Дмитрій Ивановичь заложи градъ Москву камену и начаша дѣлати безпрестани; и всѣхъ князей Русскихъ привожаше подъ свою волю, а которые не повиновахуся волѣ его, и на тѣхъ нача посягати»

Однако чѣмъ сильнѣе становилась Москва, благодаря своимъ каменнымъ стѣнамъ, тѣмъ грознѣе собирались надъ нею тучи и Русской и Татарской вражды. Небесныя знаменія сулили ей да и всему народу страшныя бѣдствія. Еще въ 1370 г., въ годъ второго Ольгердова нашествія, осенью и зимою, являлись на небѣ кровавые столпы (сѣверное сіяніе), все небо являлось кровавымъ, такъ что и снѣгъ видѣлся кровавымъ и люди ходили красные, аки кровь, и хоромы представлялись какъ бы въ крови. «Се же проявление, замѣчаетъ лѣтописецъ, проявляетъ скорбь великую и хотящу быть ратныхъ нашествіе и кровопролитіе и междуусобныя брани, еже и бысть». А лѣтомъ 1371 г. проявилось знаменіе въ солнцѣ: «явились на немъ мѣста чорны, аки гвозди, и почти два мѣсяца стояла по землѣ великая непроглядная мгла, нельзя было и за двѣ сажени видѣть человѣка въ лицо; птицы не видѣли летать, ударялись о головы людей, падали на землю и ходили толькопо землѣ; звѣри, не видя свѣту, ходили по селамъ и по городамъ, мѣшаясь съ людьми, медвѣди, волки, лисицы и пр. звѣри. Сухмень былъ необычайный, зной, жаръ; хлѣбъ и трава погорѣло, озера и болота пересохли, лѣса и боры и высохшія болота горѣли, насталъ голодъ велій».

Во всѣ семидесятые годы мало-по-малу скоплялась великая гроза Мамаева и разразилась его нашествіемъ въ 1380 году. Въ это время Москва впервые явилась уже не княжествомъ, а самымъ Государствомъ, успѣвши на общее дѣло собрать народъ на Куликово Поле, гдѣ Татарской Ордѣ впервые данъ былъ богатырскій отпоръ. Однако такая борьба съ Татарами была еще не подъ силу разрозненной Русской Землѣ. Татаринъ Мамай побѣжалъ съ Куликова Поля безъ оглядки и погибъ; но на его мѣсто появился новый Татаринъ-Тохтамышъ. Онъ появился мстителемъ за разгромъ Орды, такъ какъ Мамаева дружина, перешедшая къ нему на службу, не могла забыть своего безславнаго пораженія на Куликовомъ Полѣ и повела новаго Мамая къ Москвѣ, чтобы улусника, Московскаго князя Дмитрія, какъ слѣдуетъ поустрашить и наказать за его враждебный подвигъ противъ Орды. Тохтамышъ все-таки побаивался Московской силы и именно того единенія, съ которымъ Москва стала на Куликовомъ Полѣ. Теперь этого единенія уже не было. Услыхавши походъ Тохтамыша, великій князь началъ было собирать ратныхъ и хотѣлъ идти противъ врага, но отовсюду встрѣтилъ въ князьяхъ и боярахъ разньство и распрю, еще же и оскудѣніе воинства. Отъ Мамаева побоища оскудѣла вся Русская Земля, говоритъ лѣтописецъ. Великій князь удалился къ Костромѣ, Владиміръ Андреевичъ къ Волоку, все-таки для сбора ратныхъ, какъ всегда бывало въ такихъ случаяхъ.

Москва осталась безъ руководителя и попечителя, какъ разсказываетъ единственный въ этомъ случаѣ лѣтописный свидѣтель, особая повѣсть о нашествіи Тохтамыша, составленная по-видимому церковникомъ, не знавшимъ всѣхъ настоящихъ обстоятельствъ событія. Въ этой повѣсти Москвичи являются глупыми малолѣтними дѣтьми, чего по здравому разсудку невозможно допустить.

Удаляясь изъ Москвы, великій князь необходимо долженъ былъ устроить осадное положеніе города и оставить начальство кому-либо изъ бояръ, тѣмъ болѣе, что въ городѣ оставались, какъ указываетъ одинъ лѣтописецъ, и великая княгиня Евдокія и митрополитъ Кипріанъ. Повѣсть главнымъ образомъ описываетъ только возмущеніе черни и совершившееся неизобразимое бѣдствіе, упоминая по именамъ о погибели двухъ архимандритовъ и одного игумена и ни слова не сказывая о томъ, былъ ли кто въ городѣ изъ боярской среды, въ качествѣ ли начальника или въ качествѣ обывателя. Внезапно появляется какой-то внукъ Ольгерда, Литовскій днязь Остѣй, который и устроиваетъ должный порядокъ среди взволнованнаго народа. Откуда онъ появился, по какому случаю сталъ руководителемъ обороны, объ этомъ повѣствователь ничего не знаетъ.

Когда пронеслась страшная вѣсть о походѣ Тохтамыша, окрестный народъ толпами повалиль въ городъ за каменныя стѣны, сѣсть въ осаду, какъ тогда говорили, неся съ собою всякое имущество, что кому было дорого. Сбѣжались въ городъ крестьяне изъ окрестныхъ волостей, люди иныхъ городовъ, которыхъ застала у Москвы эта напасть, и свои люди, бояре, сурожане, суконники и прочіе купцы, и архимандриты, игумены изъ монастырей, протопопы и попы отъ загородныхъ посадскихъ церквей, вообще приходское духовенство, а также и монашество, всякiй возрастъ и полъ, и съ младенцами.

Затѣмъ посады всѣ вокругъ города были пожжены, стало все чисто, ни одного тына или бревна не осталось. Это и въ Москвѣ и во всѣхъ городахъ всегда дѣлалось, дабы спасти городъ оть примета^[60].

Изъ множества собравшагося народа способные люди, заборольники, стали по всѣмъ стѣнамъ на заборолахъ^[61], для защиты оть осаждающихъ, заготовивъ всякія орудія для этой цѣли: большіе каменья, каменныя ядра, самострѣлы, тюфяки, пороки и самыя тѣ пушки. Наготовлены были также и котлы съ водою, которую во время осады кипятили и поливали кипяткомъ осаждающихъ, если они лѣзли на стѣны.

Но еще задолго до появленія Татарскихъ полчищъ въ городѣ произошла великая смута и замятня по тому поводу, что нѣкоторые не захотѣли оставаться въ осадѣ и намѣревались по добру, по здорову уйти отъ предстоявшей опасности. Повидимому, первый объ этомъ подумалъ митрополитъ Кипріанъ, только дня за два до того прибывшій въ Москву изъ Новгорода. За нимъ, конечно, пожелала выбраться изъ осады и великая княгиня Евдокія. Святитель былъ вѣдь руководителемъ на всякое добро. Само собою разумѣется, что за такими первыми лицами потянулись и ихъ приближенные и многіе изъ другихъ чиновъ, болѣе или менѣе знатныхъ и богатыхъ. Это обстоятельство до крайности возмутило всю собравшуюся чернь и всѣхъ патріотовъ города, потому что, по старымъ понятіямъ народа, не должно было уходить изъ осады именно великимъ людямъ, каковъ былъ митрополитъ и великая княгиня, да и всѣмъ сколько-нибудь значительнымъ людямъ не должно было оставлять и бросать городъ на произволъ судьбы. Таковъ былъ искони вѣчный обычай, соблюдавшій древнерусскія правила добраго и честнаго поведенія. Митрополитъ былъ пришлецъ, вновѣ, родомъ Сербъ и Русскаго обычая еще не зналъ.

Повѣсть объ этомъ событіи, написанная по всѣмъ признакамъ какимъ-нибудь клирикомъ митрополита, возлагаетъ всю вину на возмутившійся народъ. «Гражданскіе люди возмятошася и всколебашеся, яко пьяни», говоритъ повѣствователь, «и сотвориша вѣче, позвониша во вся колоколы и всташа вѣчемъ народы мятежники, недобрые человѣки, люди крамольники: хотящихъ изыти изъ града не токмо не пущаху, но и грабляху; ни самого митрополита постыдѣшася, и Великую Княгиню преобидѣша; ни бояръ нарочитыхъ не устрашишася, не устрамишася сѣдины старецъ многолѣтныхъ, но на всѣхъ огрозишася; ставши на всѣхъ воротахъ городскихъ, сверху каменіемъ шибаху (на бѣглецовъ), а внизу на землѣ съ рогатинами и сулицами и съ обнаженнымъ оружіемъ стояху, не пущающе вылезти вонъ изъ града; и потомъ уже едва умолены быша великимъ моленіемъ, выпустили ихъ (т.-е. митрополита и великую книгиню) изъ града и то ограбивши»…

Мятежъ народа, стало быть, поднялся только противъ бѣглецовъ изъ города. Явился князь Остѣй и укротилъ волненіе тѣмъ, что затворился со всѣми въ осаду, чего и требовали мятежники-патріоты, истые Москвичи.

Наконецъ появилась сила Татарская августа 23 въ понедѣльникъ въ полобѣда. Граждане вострубили, давая тѣмъ вѣсть всему городу о приближеніи супостатовъ.

Похмельные люди хотя и горделиво, но говорили сущую правду. Отсидѣться въ городѣ противъ Татаръ было вполнѣ возможно. У Татаръ, кромѣ стрѣлъ и сабель, никакихъ стѣнобитныхъ орудій не было. Они, дѣлая приступы, осыпали городъ стрѣлами, какъ дождемъ, но вреда отъ этого было не много; погибали нѣкоторые заборольники или же горожане на открытыхъ мѣстахъ, и только. Вь первый день показались только передовые отряды Татарской рати. Не начиная дѣла, они приблизились къ городу на разстояніе одной или двухъ стрѣльбищъ и кликнули: Есть ли въ городѣ князь Дмитрій?

Нѣту, отвѣтили съ заборолъ заборольники. Татары поскакали вокругъ города, обозрѣвая и разсматривая приступы, рвы, врата, заборолы, стрѣльницы. Долго потомъ они смотрѣли на твердыню города, махая голыми саблями, давая тѣмъ знать, что такъ будутъ побиты горожане, и затѣмъ исчезли. Повѣсть при этомъ усердно описываеть пьяное поведеніе Москвичей, которые, видя не особенно многочисленную Татарскую рать, подумали, что враговъ только и есть налицо, и стали безстыднымъ образомъ ругать Татаръ, поносить ихъ царя и всячески оскорблять ихъ.

На другой день утромъ приступилъ къ городу съ силою великою самъ царь Тохтамышъ. Началась перестрѣлка съ обѣихъ сторонъ. Татарскія стрѣлы затмевали свѣтъ, летѣли на городъ, аки дождь великій. Вмѣстѣ съ тѣмъ появились лѣстницы и враги полѣзли на стѣны, но тотчасъ же были отбиваемы или камнями, или обливаемы готовымъ кипяткомъ; на подступавшихъ къ стѣнамъ происходила съ заборолъ стрѣльба изъ разныхъ махинъ — изъ самострѣловъ, тюфяковъ, пушекъ, которыя въ это время быля вь употребленіи даже и у Волжскихъ Болгаръ. Еще въ 1376 г., когда Московская и Нижегородская рать осаждала Болгарскій городъ, то съ города громъ пущаху, чтобы устрашить Русскіе полки.

Цѣлые два дня Москва давала крѣпкій отпоръ Татарскому натиску. Враги то отступали для отдыха, то снова набрасывались къ стѣнамъ, но всегда безъ успѣха. Заборольники работали безъ устали и вотъ одинъ изъ нихъ Москвитинъ суконникъ, по имени Адамъ, стоя на Фроловскихъ воротахъ, примѣтивъ одного знатнаго Татарина, натянулъ стрѣлу самострѣльную и угодилъ ему прямо въ сердце. Это былъ нарочитый и славный Татаршъ, сынъ нѣкоего князя Ординскаго. И самъ царь опечалился объ его смерти. Взять городъ силою оказывалось невозможнымъ.

На четвертый день съ утра 26 августа къ городу подъѣхали съ миромъ большіе Ординскіе князья, а съ ними и два князя Суздальскіе, сыновья тестя Московскому вел. князю Димитрію, Василій и Семенъ, работавшіе для своихъ цѣлей тайною враждою къ Москвѣ.

Начались миролюбивые переговоры съ осажденными. «Царь хочетъ васъ жаловать, говорили Татарскіе князья. Онъ не на васъ пришелъ, вы ни въ чемъ неповинны. Онъ пришелъ на своего ослушника, на князя Дмитрія. Царь ничего не требуетъ отъ васъ. Только выдте изъ города для его встрѣчи и по обычаю дары принесите. Хочетъ царь видѣть вашъ городъ и побывать въ немъ, чтобы даровать вамъ миръ и любовь, и для того отворите ему ворота города».

Русскіе князья, эти два доброхота Москвы, подтвердили клятвою, что такъ все будетъ, какъ повелѣваетъ царь. «Вѣрьте намъ, мы вѣдь ваши же Христіанскіе Православные князи», сказали доброхоты, при чемъ князь Семенъ снялъ съ себя крестъ и поцѣловалъ его Москвичамъ.

Ворота отворили, духовенство вышло съ крестами и иконами, а за нимъ и народъ съ княземъ Остѣемъ во главѣ. Татары того только и ожидали и тутъ же начали свою кровавую расправу съ несчастныки осажденными.

Перваго они убили князя Остѣя, передъ самыми Фроловскими (Спасскими) воротами. Такъ разсказываетъ упомянутая повѣсть, свидѣтельствующая по другому списку, что Остѣя убили, тайно взявши его въ полкъ свой.

Вообще же повѣестъ разсказываетъ, что Остѣй былъ обольщенъ «лживыми рѣчами и лживымъ миромъ».

Къ этому надо припомнить и то, что Рязанскій князь Олегь, обводя Тохтамыша мимо своего княжества, дабы спасти себя и направить его походъ прямо къ Москвѣ, научалъ его своими совѣтами, какъ безъ труда можно взять ка менный городъ Москву, какъ побѣдить и издобыть князя Дмитрія. Немудрено, что эти совѣты и были выполнены при помощи еще и Суздальскихъ князей.

Кровавая расправа съ горожанами началась тотчасъ же, какъ были отворены Фроловскія ворота. Татары ворвались въ городъ и безъ пощады побивали встрѣчнаго и поперечнаго, очищая себѣ дорогу къ грабежу церквей и богатыхъ хоромъ. Въ немногое время весь городъ былъ очищенъ, все было пограблено или пожжено. Между прочимъ, книгъ было многое множество отовсюду снесено со всего города и изъ селъ, въ соборныхъ церквахъ до сводовъ наметано, сохраненія ради спроважено, то все погибло безъ остатка. Казна вел. князя и многихъ бояръ старѣйшихъ, многихъ купцовъ богатыхъ, сурожанъ, суконниковъ и прочихъ, всѣ собранныя многими годами сокровища были разнесены до нитки. Церковная святыня разграблена, ободрана, поругана, кресты, иконы, драгоцѣнныя облаченія и всякая утварь…

«Былъ дотолѣ Москва-градъ великъ, градъ чуденъ, градъ многолюденъ, кипѣлъ богатствомъ и славою, превзошелъ честію многою всѣ города Русской Земли, и что же: въ одинъ день или въ полдня мгновенно измѣнилась вся доброта его, и слава его изчезла, повсюду пусто, одна горѣлая земля, дымъ и пепелъ, да лежатъ во множествѣ трупы мертвыхъ». Когда вел. князь возвратился въ опустѣвшій городъ, расплакался горько и повелѣлъ хоронить трупы, назначивъ по полтинѣ оть сорока погребенныхъ, вышло 300 руб., стало быть было погребено 24 тысячи, конечно не въ одномъ только каменномъ городѣ, но и по всѣмъ окрестностямъ. Новгородскій лѣтописецъ, сводя счетъ всѣмъ потерямъ и убыткамъ отъ этого Татарскаго нашествія, замѣтилъ, что «мало сказать и тысяча тысячь».

Удалившись отъ Москвы, Тохтамышъ распустилъ свои полки по всѣмъ городамъ Московскаго только Княжества, такъ какъ приходилъ наказывать только Московскаго улусника за его дерзость на Мамаевомъ побоищѣ. До другихъ большихъ Княжествъ онъ не коснулся: Тверь Богъ помиловалъ, съ Суздальскими князьями Татаринъ дружилъ и досталось только одному Рязанскому Олегу, не добывшему спасенія и за то, что показалъ Татарину добрый, легкій путь на Москву. Тохтамышъ по дорогѣ въ Орду опустошилъ Рязанское Княжество, а Москва тотчасъ же и съ своей стороны послала рать на Олега и отомстила такъ, что было ему злѣе и Татарской рати.

Другой виновникъ несчастія, спасавшійся отъ нашествія въ Твери, митрополитъ Кипріанъ, былъ уволенъ изъ Москвы и на его мѣсто призванъ Пименъ, жившій дотолѣ въ заточеніи. Вел. князь разгнѣвался на Кипріана именно за то, что онъ не сидѣлъ въ Москвѣ въ осадѣ. Но одинъ лѣтописецъ оправдываетъ его текстомъ писанія: «Нѣсть бо грѣха, еже бѣгати бѣдъ и напастей». Не такъ мыслилъ Московскій Посадъ.

Москва-городъ своею добротою, то-есть своимъ благосостояніемъ и славою этого благосостоянія, исчезла, разграблена, опустошена, сожжена; Москвичи-горожане всѣ порублены татарскими саблями, другіе сгорѣли, иные потопли въ рѣкѣ; Москва-городъ превратилась въ печальную пустыню, въ отчаянную пустоту. Она мало-по-малу могла и на самомъ дѣлѣ запустѣть и захирѣть, какъ бывало со многими городами Старой Руси, какъ случилось даже съ старою матерью Русскихъ городовъ, съ Кіевомъ. Но съ Москвою этого не случилось, потому что вокругъ Москвы-города уже существовала Москва-народъ, именно та сила, которая впослѣдствіи заставила именовать и все народившееся Русское Государство— Москвою, Московскимъ Государствомъ. А всего съ небольшимъ пятьдесятъ лѣтъ прошло съ той поры, какъ Московскіе князья укрѣпили за собого титулъ и власть великихъ князей. Нарожденію, наростанію, накопленію Москвы-народа послужила конечно сорокалѣтняя тишина, которую такъ умно и настойчиво содержали вел. князья города Москвы. И вотъ теперь, когда городъ разоренъ до запустѣнія, его быстро возстанавляетъ, обновляетъ и снова населяетъ Москва-народъ. Оставшіяся крѣпкія каменныя стѣны города и въ этомъ случаѣ оказываютъ свою притягательную силу на окрестное и близкое, и дальнее населеніе Московской области.

Князь великій Дмитрій Иван. поплакалъ вельми слезно надъ пепелищемъ разореннаго города и повелѣлъ дворы ставить и градъ дѣлать. Насталъ уже сентябрь и потому жилыя помѣщенія были построены вскорѣ, какъ и деревянныя заборола на каменныхъ стѣнахъ. Какъ послѣ обычныхъ пожаровъ, такъ и теперь деревянныя постройки сооружались съ необычайною скоростью. Въ недѣлю времени ставился цѣлый дворъ. Окрестности Москвы богаты были непроходимыми строевыми лѣсами, остатки которыхъ, наприм. Сокольники и Лосинный Островъ, и теперь еще хорошо напоминаютъ, какъ было за 500 лѣтъ тому назадъ. Посему съ достовѣрностыо можемъ судить, что городъ былъ обновленъ и населенъ въ теченіи одного слѣдующаго года.

Спустя семъ лѣтъ, въ годъ кончины вел. князя (1389), онъ снова былъ опустошенъ домашнимъ врагомъ, обычнымъ пожаромъ. Іюля 21 загорѣлась церковь св. Аѳанасія (впослѣдствіи Кирилловское подворье) и мало не весъ городъ Кремль погорѣлъ, едва угасили. Потомъ, почти ровно черезъ годъ (1390), 22 іюня на посадѣ загорѣлся дворъ армянина Аврама и отъ него нѣколико тысячъ дворовъ погорѣло. Спустя 5 лѣтъ въ 1395 г. посадъ снова былъ опустошенъ пожаромъ и опять нѣколико тысячъ дворовъ сгорѣло. Упомянемъ кстати, что въ 1415 г. такимъ же образомъ «Москва выгорѣ«, какъ записалъ объ этомъ Новгородскій лѣтописецъ (Новг. 1-я, стр. 105).

Такова была притягательная сила Москвы-народа къ своему каменному гнѣзду, къ Москвѣ-городу. Черезъ 8 лѣть послѣ Татарщины, какъ Москвичи прозывали нашествіе Тохтамыша, около города тѣснятся уже тысячи дворовъ, которые по обычаю горятъ и затѣмъ снова возстаютъ тѣми же тысячами. Вмѣстѣ съ тѣмъ Москва-народъ выносила и тяжелую дань по случаю полнаго опустошенія отъ Тохтамышева нашествія Великокняжеской казны. Весною 1384 г. была дань тяжела по всему княженію, всякому безъ отдатка, со всякой деревни по полтинѣ. Тогда же и златомъ (т.-е. драгоцѣнными вещами) давали въ Орду, и Черный Боръ у Новгорода былъ взятъ. Именемъ деревни въ то время обозначался одинъ дворъ или много два-три двора, составлявшихъ крестьянскую селитьбу среди лѣсовъ и полей.

Къ тому же въ это время въ Ордѣ происходила тяжба о Великомъ Княженіи между Тверскимъ княземъ Михаиломъ Ал. и Московскимъ Дмитріемъ, который вмѣсто себя послалъ въ Орду 12-лѣтняго сына Василія Дмитр. Москва перетянула, конечно, усердною и умною работою своего боярства.

Такія отношенія къ Ордѣ и къ враждебнымъ большимъ Княжествамъ, Тверскому, Рязанскому и даже къ Суздальскому, не давали городу Москвѣ никакой возможности устроиться соотвѣтственно пріобрѣтенной силѣ и политическому значенію.

Надо было еще почти цѣлому столѣтію пройти въ бѣдственныхъ испытаніяхъ этой силы, въ закаливаніи ея твердости и несокрушимости.

Неизобразимые ужасы Тохтамышева нашествія надолго оставили свои страшные слѣды въ томъ безграничномъ трусливомъ опасеніи, съ какимъ потомъ Москва встрѣчала каждый Татарскій набѣгъ.

Въ 1395 г., какъ упомянуто, въ Московскомъ посадѣ снова погорѣло нѣколико тысячъ дворовъ и въ то же лѣто снова надвинулась новая Татарская гроза. Пришелъ на Русскую Землю знаменитый Темиръ-Аксакъ (Тамерланъ), завоеватель почти всего магометанскаго и христіанскаго Востока, о чемъ слава разносилась повсюду и была принесена торговыми людьми и въ далекую Москву.

Онъ уже стоялъ гдѣ-то на Дону въ предѣлахъ Рязанской стороны и взялъ городъ Елецъ. «И бысть страхъ по всей Землѣ Русской!»

Однако вел. кн. Василій Дмитр. порѣшилъ встрѣтить его и, собравъ во множествѣ ратныхъ, двинулся къ Коломиѣ на берегь Оки съ намѣреніемъ дать врагу должный отпоръ по примѣру своего отца, достославно встрѣтившаго Мамая.

Но въ виду громкой побѣдительной славы Темира положенiе являлось вполнѣ отчаяннымъ. Предвидѣлось бѣдствіе неизобразимое и оставалась одна надежда на милосердіе Божіе. Какъ и въ Тохтамышево нашествіе въ Москву собралось множество народа подъ защиту ея каменныхъ стѣнъ.

Городъ готовился сидѣть въ осадѣ и каждый день приходили вѣсти одна грознѣе другой, что похваляется супостатъ идти къ Москвѣ, поплѣнить, пожечь, разорить ее. Живо помнилось Тохтамышево разореніе. Но теперь и митрополитъ, тотъ же Кипріанъ, оставался въ городѣ, въ осадѣ, и принималъ святительскія мѣры для спасенія: заповѣдалъ всѣмъ людямъ поститься, молебны пѣть, милостыню творить, готовиться встрѣтить гнѣвъ Божій въ душевной и тѣлесной чистотѣ.

Богомольные и благочестивые помыслы осѣнили и воинство вел. князя на Окѣ. Вспоминали великую помощь издревле Крѣпкой Заступницы стольнаго города Владиміра и всей Суздальской, а нынѣ уже Московской Земли, Владимірской иконы Богоматери, и въ зтихъ помыслахъ вел. князь прислалъ митрополиту сказать свое богомольное рѣшеніе, что было бы святымъ дѣломъ принести изъ Владимiра чудотворную икону для спасенія новаго Владимірскаго же стольнаго города Москвы.

По общему совѣту съ братьями вел. князя, митрополить благословилъ это дѣло и отправилъ во Владиміръ за иконою особое священническое посольство.

Въ самый день Успенія Богородицы городъ Владиміръ далеко проводилъ икону съ великими слезами и рыданіями, лишаясь святого «утѣшенія и заступления и скорыя помощи и надежи».

А городъ Москва, весь городъ, все множество безчисленное народа, съ радостными слезами встрѣтилъ икону 26 августа далеко на Кучковѣ полѣ, возсылая усердныя мольбы, да будетъ Владычица Богородица теплою Заступницею и скорою Помощницею и Покровомъ городу Москвѣ.

Тамерланъ слишкомъ двѣ недѣли стоялъ на своемъ мѣстѣ, не подаваясь «ни сѣмо, ни онамо», ни туда, ни сюда, и потомъ вдругъ побѣжалъ безъ оглядки назадъ въ свои степи, именно въ тотъ самый день и въ тотъ часъ, когда въ Москвѣ происходила торжественная встрѣча чудотворной Владимірской иконы, о чемъ свидѣтельствовали нѣкоторые вѣстники, находившіеся въ его станѣ.

Въ Москвѣ стали потомъ разсказывать, что въ тотъ день онъ видѣлъ страшный сонъ — гору высокую, а съ горы идутъ къ нему святители съ златыми жезлами въ рукахъ, претяще ему зѣло, и тутъ же внезапно онъ видитъ на воздухѣ жену въ багряныхъ ризахъ со множествомъ воинства «претяще ему лютѣ«. Проснувшись въ ужасѣ, онъ тотчасъ повелѣлъ всей своей силѣ немедля возвращаться домой, откуда приходилъ.

Съ той поры чудотворная икона, поставленная въ Успенскомъ соборѣ въ среду мѣстныхъ иконъ на десной сторонѣ отъ св. дверей царскихъ, стала историческимъ знаменіемъ Москвы, какъ она была такимъ же святымъ знаменемъ и стараго стольнаго города Владиміра. Ея перенесеніе въ полнотѣ выразило въ религіозномъ движенiи всенароднаго сознания ту истину, что отнынѣ Москва становится стольнымъ городомъ не одного Московскаго Княжества, но стольнымъ городомъ и всѣхъ другихъ Княжествъ, стольнымъ городомъ всей Русской Земли.

Чудотворная икона своимъ переселеніемъ въ Москву освятила политическую твердыню города.

Отъ Тохтамыша до пришествія Тамерлана прошло ровно 13 лѣтъ (1382–1395) и вотъ опять еще ровно черезъ 13 лѣтъ отъ прихода Тамерлана по повелѣнію царя Булата подъ Москвою явился въ 1408 г. новый Татаринъ, Едигей, со множествомъ войска, съ Ордынскими царевичами и прочими князьями. Это было въ зимнюю пору, 1 декабря, какъ случилось и первоначальное Батыево нашествіе. Москва не ожидала такой зимней грозы. Татаринъ устроилъ свой станъ въ селѣ Коломенскомъ и распустилъ полки на грабежъ по всѣмъ городамъ Московскаго Княжества, приказавъ и Тверскому князю идти къ Москвѣ «съ пушками, тюфяками, самострѣлами, со всѣми сосудами градобойными», чтобы до основанія разбить и разорить городъ Москву. Однако Тверской князь, соблюдая договоры съ Московскимъ, по отзыву лѣтописца, сотворилъ премудро, вышелъ съ малою дружиною да отъ Клина и воротился назадъ, угождая и нашимъ и вашимъ, и Москвѣ и Едигею.

Почти всѣ обстоятельства повторились, какъ было въ приходъ Тохтамыша. Вел. князь, услыхавъ объ опасности, ушелъ къ Костромѣ собирать ратныхъ. Въ осаду сѣлъ Храбрый Владиміръ Андреевичъ съ племянниками, а съ нимъ многое множество тмочисленно сбѣжавшагося со всѣхъ сторонъ народа, «ради твердости града», ради каменныхъ его стѣнъ. Опять былъ выжженъ посадъ вокругъ города самими посадскими. Хорошо помня Тохтамышевъ разгромъ, всѣ были въ великомъ страхѣ и отчаяніи и попрежнему, надѣясь только на милосердіе Божіе, молились и постились. А Едигей собирался и зимовать подъ городомъ, пока не возьметъ и не разорить его. Готовя свирѣпую осаду, ожидая Тверской помощи, Едигей пока не приступалъ къ городу, а стоялъ все время въ Коломенскомъ, цѣлыя три недѣли. Но милосердіемъ божiимъ и молитвами Чуд. Петра грозныя обстоятельства перемѣнились. Въ то самое время въ самой Ордѣ настала усобица и по повелѣнію царя Едигей долженъ былъ немедленно возвратиться съ полками въ Орду. Тая отъ осажденныхъ это обстоятельство, Едигей запросилъ у нихъ, что если дадутъ ему окупъ, тогда онъ и уйдетъ отъ города. Для осажденныхъ это было Божіе помилованіе. Они собрали казну и отдали Татарину, вѣроятно по его запросу, 3000 р.

20 декабря, на память преставленія св. Чуд. Петра, Едигей. стоявши подъ городомъ цѣлый мѣсяцъ, ушелъ со всѣми своими силами, везя за собою награбленное добро и ведя плѣнныхъ тысячами. Жалостно было видѣтъ, говоритъ лѣтописецъ, и достойно многихъ слезъ, какъ одинъ Татаринъ велъ по 40 человѣкъ плѣнныхъ, крѣпко привязанпыхъ гуськомъ другъ къ другу.

Но еще жалостнѣе было разгадывать, какъ это нашествіе по всѣмъ видимостямъ было устроено крамолою Московскаго боярства противъ вел. князя, т.-е. противъ коренной Московской идеи тѣснаго государственнаго единенія. Московская область по этой крамолѣ была опустошена Едигеевыми полками отъ Рязанскихъ предѣловъ до Галича и Бѣлоозера, «бысть тогда во всей Русской Землѣ всѣмъ христіаномъ туга велика и плачъ неутѣшимъ и рыданіе и кричаніе, вся бо Земля плѣнена бысть»…

Какъ упомянуто, Едигей ушелъ оть города 20 декабря, наканунѣ празднованія св. Петру митрополиту въ память его преставленія. Благочистивые москвичи не могли не видѣть этой особенной благодати Божіей, избавившей ихъ отъ конечной бѣды именно молитвами Святого Чудотворца, еще при жизни своей превозлюбившаго Москву паче всѣхъ другихъ городовъ и съ того времени во всѣхъ Московскихъ дѣлахъ и бѣдствіяхъ подававшаго городу молебное заступленіе и охраненіе. Въ Московской исторіи не мало было случаевъ, гдѣ чудесная таинственная помощь святителя Петра съ очевидностью подтверждала и укрѣпляла эту искреннюю вѣру Московскаго народа.

Какъ великій Христовъ мученикъ Димитрій, замѣчаеть лѣтописецъ, избавлялъ многажды градъ свой Солунь отъ нашествія Срацинъ, такъ и сему граду Москвѣ и людямъ, въ немъ живущимъ, далъ Богъ Чуднаго Святителя, могущаго заступати и спасати отъ преходящихъ золъ.

Едигей съ дороги прислалъ великому князю письмо-замѣчательнѣйшій памятникъ, ярко рисующій тогдашнія внутреннія дѣла Москвы, именно отношенія прежде столько славнаго Московскаго боярства, всегда единодушнаго, а теперь раздѣлившагося въ своихъ интересахъ на двѣ стороны, по той причинѣ, что стала дѣлиться на части и Великокняжеская семья. Старые бояре негодовали на молодыхъ любимцевъ вел. князя, занявшихъ передовыя мѣста на его лавкахъ.

Татаринъ съ большимъ выговоромъ писалъ, что въ Москвѣ теперь дѣлается не такъ, какъ было прежде. «Спросилъ бы тыобъ этомъ, писалъ онъ вел. князю, своихъ старыхъ бояръ, какое добро Ордѣ было при нихъ. Добрые были нравы, и добрыя дѣла, и добрая дума была къ Ордѣ. А нынче ты старыхъ не слушаешь. Съ молодыми засѣлъ и изъ ихъ думы, изъ ихъ совѣта и изъ ихъ слова не выступаешь. Вотъ уже третій царь сидитъ въ Ордѣ на царствѣ, а ты ни къ которому не бывалъ, ни сына, ни брата, ни старѣйшихъ бояръ не присылалъ. Доброе ли дѣло ты такъ дѣлаешь? Надъ такимъ улусомъ старѣйшій ты Великій Князь, а всѣ дѣла твои не добры. Впередъ того не дѣлай. Собралъ бы ты старѣйшихъ бояръ и старцевъ Земскихъ и думалъ бы съ ними добрую думу о старой пошлинѣ, чтобы твоимъ крестьянамъ въ твоей державѣ не погибнуть до конца».

При этомъ Едигей наименовалъ нѣкоторыхъ бояръ, кого слѣдовало слушаться и которые по всему вѣроятію заявляли въ Ордѣ свои жалобы на новые порядки. Это были бояре Илья Ивановичъ, Петръ Константиновичъ, Иванъ Никитичъ.

Здѣсь скрывался уже зародышъ будущихъ смуть и усобицъ, выпадавшихъ на долю несчастнаго сына Вас. Дм., Василья Васильевича Темнаго, противъ котораго и дѣйствовали нѣкоторые изъ упомянутыхъ Едигеемъ бояръ.

Началась и въ Москвѣ, какъ бывало въ Кіевѣ, домашняя усобица дяди съ племянникомъ, а потомъ племянника съ двоюродными братьями. Началась она въ тотъ же день, какъ померъ вел. князь Василій Дмитріевичъ, и продолжалась съ мирными перерывами, съ переходомъ побѣды или пораженія то на ту, то на другую сторону, въ теченіи цѣлыхъ 27 лѣтъ (1425–1452). Въ то же время и татары не спали и внезапными набѣгами на Москву грозно напоминали свое разбойное владычество.

Во время этой усобицы, въ 1439 году, въ пятницу, 3 іюля, внезапно пришелъ къ Москвѣ Ордынскій царь Махметъ. Гонимый отъ Орды своимъ братомъ, онъ пришелъ на Русь и поселился въ Бѣлевѣ. Вел. князь выслаль на него большую рать, предводимую двумя Юрьевичами. Рать сначала одолѣла Татаръ, а потомъ была побита. Мстя такую встрѣчу, Махметъ появился у стѣнъ города. Вел. князь не успѣлъ собрать войско и удалился на Волгу, а въ городѣ въ осаду посадилъ князя Юрья Патрикѣевича съ безчисленнымъ множествомъ народа. Царь пожегъ посады, стоялъ подъ городомъ 10 дней, взять его не могъ и ушелъ домой, опустошивъ по пути Коломну.

Въ 1445 г. тотъ же Махметъ, теперь царь Казанскій, съ двумя сыновьями, побуждаемый Дм. Шемякою, сталъ опять воевать изъ Нижняго къ Мурому. Вел. князь вышелъ противъ него. Услыхавши объ этомъ, царь воротился въ Нижній, но потомъ выслалъ на вел. князя своихъ двухъ сыновей. Вел. князь снова долженъ былъ идти въ походъ на этотъ разъ съ малымъ числомъ войска, вслѣдствіе чего и случился несчастный бой подъ Суздалемъ, у Ефимьева монастыря, на которомъ самъ вел. князь попался въ плѣнъ, потому что бился добрѣ мужественно, весь былъ израненъ. Это случилось въ среду 7 іюля. Татары привели его въ монастырь, сняли съ него кресты-тѣльники и послали ихъ въ Москву къ матери вел. князя, Софьѣ, и къ его женѣ, Марьѣ.

Татаринъ Ачисанъ привезъ эти кресты; плачъ великіи и многое рыданіе разнеслось по всему городу. Въ страхѣ Москвичи сѣли въ осаду, ожидая и къ Москвѣ скораго прихода Татаръ. Попрежнему въ городъ собралось множество и изъ другихъ городовъ, кого только застала здѣсь недобрая вѣсть.

Къ этому несчастію присоединилось еще другое. Ровно черезъ недѣлю по плѣненіи вел. князя, въ среду же, 14 іюля, въ ночь загорѣлось внутри города (Кремля) и выгорѣло дерево все, такъ что и церкви каменныя распались, и стѣны каменныя упали во многихъ мѣстахъ. Людей погорѣло великое множество, потому что здѣсь огонь, а изъ заградія боялись Татаръ и никто не зналъ куда дѣваться. Казны многія выгорѣли и всякаго товара безчисленно. Вел. княгини и съ дѣтьми, въ числѣ которыхъ былъ и пятилѣтнiй Иванъ Васил., а также и съ боярами своими успѣли уйти къ Ростову. Горожане остались опять, какъ овцы безъ пастыря, въ великомъ волненіи и страхѣ; какъ и при Тохтамышѣ, чернь попрежнему завладѣла положеніемъ и стала укрѣплять городъ, сколько было возможно, начавъ устроивать городовыя ворота. «А кто хотѣлъ бѣжать изъ города, тѣхъ стали хватать, бить, ковать». Такимъ порядкомъ и утихло волненіе. Всѣ сообща начали городъ крѣпить и всякій пристрой готовить. Шемяка тор-жествовалъ, тѣмъ болѣе, что царь прислалъ къ нему своего посла съ радостною вѣстью, что вел. князь плѣненъ. Шемяка отпустилъ посла со всѣмъ лихомъ на вел. князя, чтобы не быть ему на Великомъ Княженіи.

Но Татары руководились не политикою, а жадною корыстью и потому, гдѣ надѣялись больше получить, тамъ и продавали свое слово и свое обѣщаніе, лишь было бы выгоднѣе. Такъ случилось и теперь. На Покровъ Богородицы, 1 октября, царь, дошелъ уже Курмышля, отпустилъ вел. князя, утвердивъ его крестнымъ цѣлованіемъ, что дастъ за себя окупъ сколько можетъ больше.

Въ Москвѣ въ тотъ же самый день, въ 6 часовъ ночи, люди слышали рѣдкое явленіе: «потрясеся градъ Москва, Кремлъ и посадъ весь, и храмы поколебались. Спящіе не слыхали, но не спавшіе въ большомъ страхѣ ожидали, что пришелъ конецъ міра».

На радость своей семьѣ и всему городу вел. князь возвратился въ Москву 17 ноября и, такъ какъ городъ еще не обстроился послѣ пожара, остановился во дворѣ своей матери, Софьи, за городомъ на Ваганковѣ, а потомъ уже перешелъ въ городъ на новый дворъ князя Юрья Патрикѣевича.

Въ 1451 г. внезапно появился подъ Москвою Ордынскій царевичъ Мазовша. По всему вѣроятію и въ это время Москва содержала въ степяхъ особыхъ сторожей-вѣстниковъ изъ тѣхъ же Татаръ, получавшихъ, конечно, щедрыя награды за надобныя вѣсти. Такимъ путемъ была получена въ Москвѣ вѣсть и о царевичѣ Мазовшѣ. Вел. князь, не успѣвъ собраться ратными, все-таки пошелъ къ Коломнѣ навстрѣчу Татарину, предполагая, что онъ еще далеко, а онъ уже приближался къ Окѣ. Вел. князь поспѣшно воротился въ Москву, дабы укрѣпить городъ въ осаду, а небольшой свой полкъ отпустилъ съ княземъ Иваномъ Звенигородскимъ на Оку, чтобы замедлить Татарамъ переправу черезь рѣку. Князь Звенигородскій разсудилъ однако также уйти къ Москвѣ, конечно, другою дорогою отъ вел. князя. Татары пришли къ берегу, ожидая встрѣтить московскую рать, и никого не встрѣтили, кругомъ все было пусто. Спокойно переправившись, они быстро устремились къ Москвѣ и съ восходомъ солнца явились подъ городомъ въ пятницу, 2 іюля, на праздникъ Положенія Ризы Прч. Богородицы. Въ одинъ часъ они зажгли всѣ посады, а сами со всѣхъ сторонъ начали приступать къ городу. Вел. князь Василій посадилъ въ городѣ матерь свою, вел. княгиню Софью, да сына своего Юрья и множество бояръ и дѣтей боярскихъ, а прежде всего отца своего, митроп. Іону, и Ростовскаго архіепископа Ефрема со всѣмъ священническимъ и иноческимъ чиномъ и со множествомъ народа. Самъ онъ съ сыномъ Иваномъ по обычаю удалился къ Волгѣ собирать ратныхъ, а свою княгиню съ меньшими дѣтьми отправилъ въ Угличъ.

При пожарѣ посадовъ огонь со всѣхъ сторонъ объялъ весь городъ. Была при этомъ и великая засуха. Загорались и храмы, отъ дыма нельзя было и прозрѣть, а къ городу, ко всѣмъ воротамъ и гдѣ не было крѣпости каменной, приступали Татары. Горожане не знали, что дѣлать; настало отчаянное сокрушеніе и скорбь. Молились къ Пр. Богородицѣ, крѣпкой Помощницѣ и Молебницѣ, «ея же празднику приспѣвшу».

Когда посады погорѣли, люди вздохнули свободно отъ великой огненной истомы и дыма и стали на вылазкахъ отбивать Татаръ. Наступилъ вечеръ; въ сумеркахъ Татары отступили. А граждане, ожидая на утро приступа, начали поспѣшно пристрой градной готовить, пушки, пищали, самострѣлы, оружіе всякое и щиты, луки и стрѣлы. Но ожиданія гражданъ оказались напрасными. Взошло солнце и никого не было видно подъ городомъ. Горожане стали выходить, осматривали мѣста и нигдѣ никого не находили. Послали вѣстниковъ въ Татарскіе станы и узнали, что вся Татарщина исчезла, оставивъ на мѣстахъ все тяжелое отъ мѣди и желѣза и много другого разнаго товара. Народъ прозвалъ этотъ набѣгъ скорою Татарщиною, — въ какой день пришла, въ тотъ же день и прочь побѣжала. И съ какимъ усердіемъ помолились люди, благодаря Господа и Пресв. Матерь Его и Чудотворцевъ за это изумительное спасеніе города. Митрополитъ Іона въ ознаменованіе этого событія въ построенной имъ полатѣ основалъ себѣ домовый храмъ въ имя Положенія Ризы Пр. Богородицы, который потомъ былъ выстроенъ особо у юго-западнаго угла Успенскаго собора, существующій и донынѣ.

Черезъ 8 лѣтъ (1459 г.) тѣ же Татары Седи-Ахматовой Орды похвалились опять идти на Русь и, конечно, разгромить Москву. На берегу ихъ встрѣтилъ сынъ вел. князя Иванъ Васил. со многими силами и не перепустилъ ихъ черезъ рѣку, такъ отбилъ ихъ отъ берега, что они безъ оглядки побѣжали. Побѣда была славная, почему митрополитъ Іона и этотъ набѣгъ ознаменовалъради Татарской похвальбы постройкою небольшой каменной церкви во имя Похвалы Богородицы, пристроенной къ алтарю Успенскаго собора возлѣ южной двери.

Извѣстно, какь потомъ окончились Ордынскія нашествія въ 1480 г., когда пришедшій на р. Угру царь Ахматъ постыдно побѣжалъ отъ Московской рати, которая съ такимъ же стыдомъ побѣжала въ то же время и отъ его полковъ. «Дивное чудо тогда совершилось», замѣчаетъ лѣтописецъ. «Едини отъ другихъ бѣжаху, а никто не гнался. И тако избави Богъ и Пречистая Русскую Землю отъ поганыхъ».

Цѣлыя сто лѣтъ прошло отъ Мамаева побоища до этого чуднаго обоюднаго бѣгства, и мы видѣли, сколько разъ послѣ Тохтамыша Москва въ отчаяніи ждала своей погибели отъ этихъ нашествій; но миловалъ Богь и городъ оставался попрежнему нерушимою твердынею и въ своихъ каменныхъ стѣнахъ, и главное въ народномъ стремленіи свивать крѣпче и хранить твердо это гнѣздо Русскаго единенія.

Какъ видѣли, народъ послѣ каждаго разгрома Московскаго посада снова покрывалъ опустошенныя мѣстности тысячами жилыхъ дворовъ, то-есть снова неутомимо гнѣздился вокругъ каменныхъ стѣнъ города.

Но отъ времени постройки этихъ стѣнъ (въ 1367 г.) протекло почти цѣлое столѣтіе, въ теченіи котораго городъ, постоянно испытывая неизобразимыя бѣдствія или отъ Татарскихъ нашествій, или оть домашней усобицы, или отъ мора, голода, не упоминая о пожарахъ, не могъ собраться съ силами и средствами для должнаго своего устройства соотвѣтственно политическому единодержавному своему росту, быстро развивавшемуся наперекоръ всѣмъ затрудненіямъ и препонамъ.

Столѣтняя бѣдность города явственнѣе всего выразилась въ незначительности и маломъ количествѣ каменныхъ построекъ. Лѣтописцы заботливо упоминали о такихъ постройкахъ, какъ о рѣдкостяхъ, выходящихъ изъ ряду обычныхъ деревянныхъ строеній.

Еще до постройки каменныхъ стѣнъ, какъ упомянуто, митрополитъ Алексѣй въ основаніе своего монастыря (Чудова) построилъ въ 1366 году небольшой каменный храмъ во имя Чуда Арх. Михаила.

Вь 1393 г. вел. княгиня Евдокія, вдова Донскаго, соорудила у своихъ хоромъ каменную церковь Рождества Богородицы на мѣстѣ, гдѣ прежде стояла малая деревянная церквица Воскрешеніе Лазарево, которая при новой церкви была устроена предѣломъ близъ алтаря съ южной стороны. Вел. княгиня богато украсила свой храмъ иконами, многоцѣнными пеленами и всякими церковными узорочьями, а также и стѣнописью.

Само собою разумѣется, что Великокняжескій дворецъ послѣ каждаго разгрома или пожара немедленно приводился въ надлежащее устройство и при накопленіи средствъ украшался и новыми зданіями, но все-таки деревянными. Вѣроятно, около того же времени, какъ вел. княгиня Евдокія строила храмъ Рождества Богородицы у своихъ хоромъ, съ западной стороны дворца, ея сынъ, вел. князь Василій Дмит., съ восточной стороны дворца построилъ каменную церковь Благовѣщенія, за которою въ 1404 г. поставилъ даже вельми чудные часы и съ луною, стоившіе болѣе полутораста рублей, а потомъ въ 1405 г. украсилъ новый храмъ стѣнописью. Часы своимъ устройствомъ произвели такое внушительное впечатлѣніе, что лѣтописецъ нашелъ необходимымъ описать ихъ въ подробности. «Въ лѣто 6912 (1404) князь Великій замысли часникъ и постави е на своеиъ дворѣ за церковью за Св. Благовѣщеньемъ. Сій же часникъ наречется часомѣрье; на всякій же часъ ударяетъ молотомъ въ колоколъ, размѣряя и разсчитая часы мощныя и дневныя; не бо человѣкъ ударяше, но человѣковидно, самозвонно и самодвижно, страннолѣпно нѣкако створено есть человѣческою хитростью, преизмечтано и преухищрено. Мастеръ же и художникъ сему бѣяше нѣкоторый чернецъ, ижо отъ Святыя Горы пришедый, родомъ Сербинъ, именемъ Лазарь; цѣна же сему бѣяше вящьше полувтораста рублевъ».

Незадолго до своей кончины вел. княгиня Евдокія основала себѣ дѣвичій монастырь возлѣ Фроловскихъ воротъ у самой стѣны города и въ 1407 г. заложила въ немъ церковь Вознесенія, въ которой, еще только застроенной, и была погребена. Храмъ этотъ сооружался болѣе 60 лѣтъ. Совершала его и вел. княгиня Софья Витовтовна и довела стѣны и своды только по кольцо, гдѣ верху быти, но верху не сведе. Постройка съ горемъ пополамъ была окончена уже въ 1467 г. вел. княгинею Марьею, вдовою Василья Темнаго. Существующій донынѣ храмъ Вознесенія, по свидѣтелству Арсенія, архіеп. Елассонскаго, построенъ при царѣ Ѳедорѣ Ивановичѣ.

Такимъ же образомъ строилась и церковь Успенія въ Симоновомъ монастырѣ. Она была освящена 1 октября 1404 г., по первомъ основаніи ея въ 26 лѣто.

Все это служитъ достаточнымъ свидѣтельствомъ, какія затрудненія въ средствахъ переживалъ городъ въ это бѣдственное столѣтіе.

Въ 1411 г. Ростовскій епископъ Григорій построилъ въ Дорогомиловѣ на своемъ дворѣ каменную церковь Благовѣщенія.

Въ 1450 г. Владиміръ Ховринъ заложилъ на своемъ дворѣ церковь каменную Воздвиженія, на мѣстѣ первыя церкви, каменной же, что распалась въ пожаръ 1445 г.

Въ тотъ же годъ митрополитъ Іона заложилъ на своемъ дворѣ полату каменную, а въ ней потомъ, какъ упомянуто, устроилъ домовую церковь Положенія Ризы Пресв. Богородицы.

Въ 1458 г. построена въ Кремлѣ на Симоновскомъ подворьѣ церковь Введенія съ полатою.

Въ 1459 г. пристроенъ небольшой предѣлъ у южныхъ вратъ Успенскаго собора во имя Похвалы Богородицы.

Въ 1460 г. построена на Троицкомъ подворьѣ въ Кремлѣ церковь Богоявленія.

Въ 1461 г. построена въ Кремлѣ же у Боровицкихъ воротъ церковь Рождества Іоанна Предтечи.

Въ 1462 г. была поновлена стѣна городная отъ Свибловы стрѣльницы до Боровицкихъ воротъ каменемъ, предстательствомь Вас. Дмитр. Ермолина (Из в. А. Н. т. VIII, кн. 4, стр. 77).

Въ духовной сел. князя Василія Темнаго 1462 г. упомянута каменная церковь Егорья на посадѣ (Георгіевскій монастырь). По случаю пожара въ 1472 г. упомянута церковь Богоявленіе каменное, чудное, какъ его именовали (Богоявленскій монастырь).

Вотъ всѣ каменныя постройки въ теченіи столѣтія, о которыхъ упоминаютъ лѣтописцы.

Можетъ быть, встрѣтятся и еще свидѣтельства о такихъ постройкахъ, но и они не послужатъ опроверженіемъ той истины, что городъ цѣлое столѣтіе не обладалъ достаточнымъ богатствомъ для своего устройства.

Однако и въ это небогатое устройствомъ города время въ Москвѣ стали процвѣтать нѣкоторыя художества, въ особенности иконописное и стѣнописное, насажденныя еще при митрополитѣ Ѳеогностѣ и къ началу XV ст. достигшія полнаго расцвѣта съ именемъ Русскаго мастера Андрея Рублева и подъ руководствомъ и учительствомъ иконника гречина-философа Ѳеофана.

Въ 1394-5 году онъ съ Симеономъ Чернымъ и учениками росписалъ церковь Рождества Богородицы у хоромъ вел. княгини: въ 1399 г. соборъ Архангельскій; въ 1405 была росписана Благовѣщенская церковь на Великокняжескомъ дворѣ, а въ 1408 г. соборъ во Владимірѣ мастерами Даніиломъ иконникомъ и Андреемъ Рублевымъ.

Очень любопытно и то обстоятельство, что Новгородъ и Псковъ, при своемъ богатствѣ и при постоянныхъ сношеніяхъ съ Нѣмцами, не успѣли водворить у себя надобныя художества и по нуждѣ обращались все-таки въ Москву. Псковскій лѣтописецъ разсказываетъ такой случай. Въ 1420 г. Псковичи наняли мастеровъ Ѳедора и дружину его «побивати церковь Св. Троицы свинцомъ, и не обрѣтоша Псковичи такова мастера во Псковѣ, ни въ Новѣгородѣ, кому лити свинчатыя доски. Къ Нѣмцемъ посылали въ Юрьевъ, поганіи не даша мастера. И пріѣхалъ мастеръ изъ Москвы отъ Фотія митрополита и научилъ Ѳедора мастера Св. Троицы, а самъ потомъ отъѣхалъ на Москву. И тако побита бысть Св. Троица Августа во 2 день и даша мастеромъ 44 руб.».

Мы упоминали, что въ 1342 г. Московскій же мастеръ Борисъ лилъ колокола для Новгорода.

Въ то время всѣ такія художества и ремесла сосредоточивались у Божьяго храма и главнымъ образомъ во дворѣ митрополита подъ защитою тѣхъ льготь, какія были даны митрополиту огъ Ордынскихъ царей. Извѣстно, что всѣ церковные люди, состоявшіе въ вѣдомствѣ митрополіи, были освобождены отъ всякихъ даней и пошлинъ, а къ церковнымъ людямъ принадлежали и ремесленники, писцы, каменные здатели, древодѣлы и иные мастера, каковы ни буди, какъ упоминалось въ царскихъ ярлыкахъ-грамотахъ.

Очень понятно, что при этихъ льготахъ подъ крыло митрополичьяго вѣдомства собиралось все сколько-нибудь выдающееся достоинствомъ своего мастерства, и такимъ образомъ митрополичій дворъ становился доброю школою для всякаго художества и ремесла на церковную потребность.

Къ концу ХV ст. миновали тяжкія испытанія Московской политической твердыни, миновали годы всяческихъ бѣдствій, длившіеся цѣлое столѣтіе.

Настало время Государя Ивана III, совсѣмъ другое время, какое было при Иванѣ I, при великомъ князѣ, Иванѣ Даниловичѣ Калитѣ.

Но и въ это другое время Московская Исторія собственно города или его устройства въ точности повторила тѣже основы городскихъ событій, какими ознаменовалось время Ивана Калиты. Его праправнукъ Иванъ III Васильевичъ неотмѣнно шествуетъ въ устройствѣ города по стопамъ своего знаменитаго прапрадѣда. Твердое основаніе Московскому первенству среди другихъ Княжествъ при Калитѣ было положено въ построеніи въ Москвѣ перваго каменнаго соборнаго храма во имя Успенія Богородицы, который собственными руками заложилъ первосвятитель всея Руси св. Петръ митрополитъ, вскорѣ почившій и погребенный въ недостроенномъ еще храмѣ. Вскорѣ послѣ того за Москвою уже навѣки утвердилось и Великое Княженіе, то-есть великокняжеское старшинство въ Русской Землѣ.

Божій храмъ на самомъ дѣлѣ являлся какъ бы основнымъ камнемъ для созданія народнаго государственнаго единства. Прошло около полутораста лѣтъ, и это единство въ полной мѣрѣ укрѣпилось въ сознаніи самого народа, какъ о томъ краснорѣчиво засвидѣтельствовала вся исторія Шемякиной смуты. Здравый смыслъ, здравый разсудокъ народа, не покидавшій его оть древняго времени, восторжествовалъ. Единеніе, единство жизненныхъ и всякихъ другихъ силъ, гдѣ бы оно ни возрождалось, отъ малаго до великаго, повсюду и всегда является созидающею міровою силою въ противоположность всякой розни, которая въ свой чередъ является вездѣ и всегда міровою силою разложенія и гніенія и слѣд. неминуемой гибели и смерти. Хорошо понималъ и хорошо чувствовалъ жизненное дѣйствіе этихъ міровыхъ законовъ именно здравый смыслъ народа. А потому народное единеніе, политическое единодержавіе уже существовало въ народныхъ умахъ гораздо прежде, чѣмъ началъ свои подвиги въ этомъ направленіи самъ единодержецъ или государь самодержецъ вел. князь. Ему оставалось только идти за общимъ направленіемъ народныхъ умовъ. Такъ и шелъ праправнукъ Калиты, Третій по имени Иванъ (Васильевичъ).

Великимъ, сильнѣйшимъ дѣятелемъ раздробленной древней Руси, сильнѣйшимъ дѣятелемъ именно ея раздробленія, былъ Новгородъ Великій. Живя на далекомъ краю Русской Земли, онъ и въ это время очень помогалъ политическому разъединенію Земли и самъ хотѣлъ уйти къ Польскому королю Казиміру, то-есть хотѣлъ бороться съ единодержавіемъ Москвы при помощи Литвы, какъ нѣкогда боролась съ Москвою не совсѣмъ счастливая Тверь.

Московское единодержавіе не могло оставить эту Новгородскую попытку безъ должнаго напоминанія, что Новгородская великая область искони составляетъ неотъемлемый край Русской Земли и не можетъ отдѣляться отъ нея въ Литовскую сторону. Дѣло началось ратнымъ походомъ на Новгородъ, порѣшившимъ въ битвѣ на р. Шелонѣ, что замыслы разносить на части Русскую Землю теперь никогда уже не останутся безнаказанными. Это случилось въ лѣтнюю пору 1471 года, когда митрополитъ Филиппъ сталъ усердно помышлять о постройкѣ новаго каменнаго соборнаго храма въ Москвѣ, ибо старый, построенный Калитою, отъ древности и отъ многихъ пожаровъ грозилъ уже разрушеніемъ, своды его уже были подкрѣплены, подперты древами толстыми. А за годъ передъ тѣмъ (1470 г.) послѣ пожара, отъ котораго въ городѣ осталось всего 3 двора, разрушился совсѣмъ и застѣнный предѣлъ собора во имя Поклоненія Веригь Апостола Петра. Теперь святитель Филиппъ прежде всего началъ собирать казну для новой постройки: «Сотвори тягиню велику со всѣхъ поповъ и монастырей сбирати серебро на церковное созданіе сильно, а бояре и гости своею волею давали отъ своего имѣнія. По всей своей митрополіи онъ посылалъ съ добромъ (разнымъ товаромъ) Преч. Богородицы торговати (продавать), чтобы что прибыло церкви Божіей въ подможеніе».

Несомнѣнно, что и вел. князь, получившій съ Новгородцевъ за ихъ вину 16 тысячъ новгородскихъ рублей, также вложилъ свою богатую лепту на новую постройку. Собравши премного-много серебра, митрополитъ замыслилъ выстроить храмъ великій и высокій, подобный собору Владимірскому, что былъ построенъ Андреемъ Боголюбскимъ и его братомъ Всеволодомъ. Святитель много разъ видѣлъ этотъ чудный храмъ и возгорѣлся желаніемъ создать такой же храмъ и въ Москвѣ. Призваны были мастера, каменосѣчцы, Ивашка Кривцовъ да Мышкинъ, которыхъ святитель отправилъ во Владиміръ осмотрѣть и изслѣдовать тотъ храмъ и мѣру сняти съ него, широту и высоту, и алтарь. Мастера подивились чудной постройкѣ и взялись за дѣло съ увѣреніемъ, что выстроятъ еще и обширнѣе новый храмъ. Митрополитъ привлекъ къ дѣлу и множество умѣющихъ дѣлателей-работниковъ всякаго мастерства, нарочно для того даже и купленныхъ имъ въ крѣпость.

1 сентября 1471 г. святитель торжественно встрѣтилъ вел. князя, возвратившагося на радость Москвѣ со славою побѣдителя Новгородскихъ крамольниковъ и непослушниковъ, и тогда же осеныо повелѣлъ камень готовить на созданіе церкви, который затѣмъ всю зиму возили къ мѣсту постройки. Въ ту же зиму мѣсяца декабря, по Рождествѣ Христовѣ, «явися на небеси звѣзда велика, а лучь (хвостъ) отъ нея дологь вельми, толстъ, свѣтелъ, свѣтлѣе самой звѣзды; а восхождаше въ 6-мъ часу ночи (по нашему счету въ 10-мъ часу вечера) съ лѣтняго восхода солнечнаго и идяше къ западу лѣтнему же; а лучь отъ нея впередъ протяжеся, а конецъ луча того аки хвостъ великія птицы распростреся». Вслѣдъ затѣмъ въ генварѣ по Крещеніи-другая звѣзда «явися хвостата надъ лѣтнимъ западомъ; хвостъ же ея тонокъ, а не добрѣ дологъ, а первыя звѣзды луча темнѣе. Первая звѣзда за 3 часа до восхода солнечнаго на которое мѣсто приходила, сія другая по захожденіи солнца 3 часы на томъ же мѣстѣ являлась, да къ западу же идяше».

Такое чудное и страшное знаменіе сопровождало предпринятую постройку собора, когда еще готовился и привозился только камень для его сооруженія.

Оно на самомъ дѣлѣ предзнаменовало много важнѣйшихъ ссбытій для города Москвы.

Въ эту же зиму была покорена Пермь Великая и 16 генваря 1472 г. посланы послы въ Римъ за царевною Софіею, сватовство съ которою началось еще осенью 1471 г.

Какъ только прошла зима и стаяли снѣга въ апрѣлѣ 1472 г., мастера обмѣрили окладъ или планъ новаго храма вокругъ стараго обширнѣе даже и Владимiрскаго собора въ широту и долготу на полторы сажени, намѣреваясь настолько же прибавить и высоту церкви.

По порядку стараго строительнаго дѣла выкопали по окладу рвы, набили въ ихъ подошву сваи и потомъ положили основаніе зданію каменною кладкою. 30 апрѣля митрополитъ съ крестнымъ ходомъ въ сопровожденіи всего духовнаго собора, при звонѣ во всѣ колокола, вышелъ совершить торжественно закладку храма. Еъ торжеству прибылъ и вел. князь съ сыномъ и братьями, въ сопровожденіи бояръ и вельможъ, при безчисленномъ собраніи народа.

Послѣ молебна святитель прежде всѣхъ своими руками положилъ начало, гдѣ быть алтарю, также по сторонамъ и до угламъ, укладывая основные камни. Лѣтописецъ записалъ, что новый храмъ заложенъ спустя 146 лѣтъ безъ трехъ мѣсяцевъ послѣ основанія древней церкви.

Предстательство, т.-е. завѣдываніе и попеченіе, о постройкѣ вначалѣ было поручено нѣкоему Вас. Ермолину и Ивану Влад. Головѣ. Но промежъ ихъ произошла пря, разноголосица, и Ермолинъ отступился всего наряда, а Голова началъ наряжати^[62].

О чемъ была пря, лѣтописецъ не оставилъ свѣдѣнiя, но, судя по послѣдующему, именно по случаю несчастнаго разрушенія недостроеннаго еще храма, возможно гадать, что отказавшійся отъ дѣла Ермолинъ, быть можетъ, былъ правѣе Головы, такъ какъ имѣлъ болѣе опытности и болѣе толку въ строительныхъ дѣлахъ, хотя и не былъ зодчимъ, архитекторомъ и подрядчикомъ, а только предстателемъ, т.-е. попечителемъ дѣла. Это явствуетъ изъ указанія, что послѣ Ермолина предстателями, новыми попечителями, были отецъ Головы, Владиміръ Григор. Ховринъ и его сынъ Голова.

Когда зданіе выведено было въ ростъ человѣка, приступили къ разборкѣ древняго храма и очистили мѣсто до уровня гробницъ митрополичьихъ. 29 мая въ пятницу святитель съ тѣмъ же торжественнымъ собраніемъ духовенства, во главѣ котораго былъ Сарайскій епископъ Прохоръ^[63], и въ присутствіи вел. князя, его матери и сына, а также и 4 братьевъ съ служебными князьями и боярами и опять при всенародномъ множествѣ, совершилъ перенесеніе гробницъ изъ старыхъ ихъ мѣстъ на уготованныя мѣста въ новостроящемся храмѣ, гдѣ въ стѣнахъ сдѣланы были для того особые кiоты-впадины на тѣхъ же сторонахъ церкви. Мощи митроп. Кипріана и Фотія помѣстили въ одномъ кіотѣ въ рядъ, съ правой же стороны собора, у южной стѣны. Гробницу Ѳеогноста митр. поставили въ кіотѣ объ одну стѣну съ гробницею св. Петра митрополита.

Когда приступили къ гробу Іоны митрополита и сняли съ него доску, въ тотъ часъ «изыде изъ гроба благоуханіе много по всему храму; мощи же его явились всѣ цѣлы и нерушимы, прилпе бо плоть кости его и не двигнушася составы его».

Гробницу его поставили на лѣвой сторонѣ собора въ углу сѣверо-западномъ. Тутъ же вскорѣ отъ мощей св. Іоны послѣдовали чудныя исцѣленія хромого отрока 6-ти лѣтъ и нѣкоего Рязанца, имущаго внутри болячку. Множество народа стало прикладываться къ мощамъ и при этомъ наметало не мало серебра, которое митрополитъ все отобралъ у поповъ на созиданіе церковное.

У митроп. Фотія обрѣли въ тѣлѣ едины только ноги, а Кипріана обрѣли всего истлѣвша, оставались едины кости.

Въ это же время въ предѣлѣ св. Димитрія Солунскаго вынули изъ стѣны и мощи перваго великаго князя Москвы, Юрья Даниловича, вложили ихъ въ деревянную раку и поставили на гробѣ Ѳеогноста митрополита, гдѣ была церковь Поклоненія Веригъ, а потомъ, когда въ новомъ зданіи уготовано было мѣсто для гробницы, поставили ее въ стѣнѣ же и на той же сторонѣ въ томъ же предѣлѣ св. Димитрія. Перенесеніе было совершено митрополитомъ съ священнымъ соборомъ, въ присутствіи вел. князя, его сына и множества народа.

Съ великимъ освященiемъ и съ установленіемъ даже особаго празднованія были перенесены мощи св. Петра митрополита.

Митрополитъ Филиппь пожелалъ попревозвышено положити мощи святаго въ новой церкви, но на прежнемъ же мѣстѣ, возлѣ жертвенника, и сказалъ о своемъ желаніи вел. князю, который отвѣтилъ, что это дѣло не его мѣры, а митрополичье и всего освященнаго собора, и предложилъ собрать для этого всѣхъ епископовъ и всю духовную власть, что и было исполнено.

Пока собиралось духовенство, святитель 14 іюня въ ночь съ воскресенья на понедѣльникъ пришелъ къ гробу святаго и повелѣлъ священникамъ разобрать надъ мощами надгробницу, а самъ съ нимй со страхомъ и обливаясь многими слезами помышлялъ: угодно ли это будетъ святому, что поднимутъ его мощи. Разобрали надгробницу и увидали гробъ весь распавшійся отъ бывшаго огня, а мощи, яко свѣтъ блещашися, ничто къ нимъ не прикоснулось и благоуханiе многое исходяще отъ нихъ. Говорили объ этомъ такъ, что гробъ въ Тохтамышево нашествіе Татары разорили, предполагая, что въ немъ скрыто какое-либо сокровище; потомъ въ общемъ пожарѣ города погорѣлъ и гробъ святаго, но мощей и дымная воня не коснулась. Ризы на святомъ сверху также погорѣли, а подъ мощами остались цѣлы. Митрополитъ со страхомъ и съ радостью переложилъ мощи изъ распавшейся раки въ новую, каменную, и поставилъ близъ того же мѣста, а потомъ, когда стали устроивать особый кіотъ на томъ старомъ мѣстѣ, въ ночь же перенесъ до времени гробницу святаго къ гробницѣ митр. Іоны.

По этому поводу въ народѣ говорили, что гробъ св. Петра ночью ископаша и обрѣтоша мощи его и людямъ не явиша, но ларецъ поставиша возлѣ Іонина гроба, гдѣ нынѣ митр. Филиппъ лежитъ, и лобзаша его всѣ приходящіе. Однако неизвѣстно было, тутъ ли были мощи или нѣтъ. Если вправду онѣ были туть, то нельзя было не подивиться, что такого Чудотворца положили здѣсь столь безчестно и не вынесли его въ другой храмъ, ибо дѣлатели рабочіе поверхъ его ходятъ, а что ни есть отесковъ каменныхъ, то все на гробъ его падаетъ. Іону митрополита больше берегутъ! Иные говорили, что митрополитъ св. мощи Петра въ своей полати поставилъ. а для народа явилъ, что онѣ покоятся въ ларцѣ, возлѣ Іонина гроба, чтобы толпы народа въ полату не ходили. Записавшій эту народную молву лѣтописецъ присовокупляетъ, что Пахоміи Сербинъ въ своемъ Словѣ о житіи Чудотворца и обрѣтеніи его мощей написалъ, что въ тѣлѣ обрѣли Чудотворца, невѣрія ради людскаго, занеже кой только не въ тѣлѣ лежитъ, тотъ у нихъ не святъ, а того но помянутъ, яко кости наги источаютъ исцѣленія.

Съ такимъ вниманіемъ слѣдитъ Московскій народъ за всѣми порядками, какіе происходили въ новосозидаемомъ соборѣ.

Особый кіотъ для св. мощей Петра митр., какъ упомянуто, былъ устроенъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ впервые былъ погребенъ святитель, собственными руками устроившій себѣ гробницу.

Новая гробница была помѣщена только значительно выше прежней, такъ какъ помостъ въ новомъ зданіи построенъ былъ выше прежняго болѣе чѣмъ въ ростъ человѣка.

1-го іюля совершилось торжественное перенесеніе св. мощей Петра м. при служеніи митрополита, архіепископа, 4 епископовъ и всего священнаго собора и въ присутствіи вел. князя, его матери, сына, братьевъ, бояръ и множества народа. Тогда же установили въ этотъ день навсегда праздновать перенесеніе св. мощей.

Гробница въ это время была открыта и всѣмъ были видимы мощи святаго. Несмѣтныя толпы богомольцевъ тѣснились около гроба съ желаніемъ хотя бы только прикоснуться къ святынѣ.

Во время перенесенія мощей нѣкоторые видѣли, какъ леталъ высоко надъ гробомъ святаго бѣлый голубь до тѣхъ поръ, пока былъ открытъ гробъ, и затѣмъ исчезъ, когда были закрыты св. мощи. Литургію въ новомъ еще только начатомъ постройкою зданіи невозможно было служить и потому митрополитъ служилъ въ полатѣ, на своемъ дворѣ въ церкви РизъПоложенія; епископы служили въ Архангельскомъ соборѣ и въ другихъ храмахъ Кремля.

Вел. князь закончилъ всенародный Московскій праздникъ раздачею всему духовенству щедрой милостыни: и по всему городу во всѣ церкви священникамъ, монастырямъ и нищимъ; а затѣмъ начальному духовенству и всѣмъ боярамъ на своемъ дворѣ устроилъ пиръ: «всѣ ядоша и пиша».

Извѣстному тогда писателю житій Пахомію Сербину поручено было написать и канонъ перенесенію мощей Петра митр. и Слово о ею житіи, а также и канонъ Іонѣ митрополиту.

Незозможно было оставить св. мощи среди строящагося храма, среди повсюду лежащихъ каменныхъ отесковъ, и потому великій князь повелѣлъ на мѣстѣ будущаго алтаря построить временный деревянный храмъ во имя Успенія, приградивши къ нему и гробъ Петра Чуд., почему эта церковь впослѣдствіи именовалась что у Гроба. св. Петра.

Въ этомъ же деревяннонъ храмѣ совершилось потомъ и бракосочетаніе вел. князя съ царевною Софьею.

Въ то самое время, какъ выстроивался мало-по-малу новыйсоборъ, происходило и сватовство вел. князя съ царевною. Посланный за царевною Антонъ Фрязинъ прибылъ въ Римъ 23 мая, а 29 числа того же мѣсяца послѣдовало въ соборѣ обрѣтеніе мошей Московскихъ святителей.

Затѣмъ 14 числа іюня были обрѣтены и мощи св. Петра митр. и въ послѣдующіе дни включительно до 30 числа священство усердно готовилось къ торжественному. перенесенію святыни на уготовленное мѣсто. За шесть дней или за недѣлю до этого событія, именно 24 іюня, съ немалымъ торжествомъ отпущена была въ Москву и царевна Софья.

Въ концѣ іюля пришла въ Москву вѣсть, что Ордынскій царь Ахматъ со всею Ордою идетъ къ Алексину. Вел. князь въ тоть же часъ, на 2 часу дня, отслушавъ обѣдню и ничего даже и не вкусивъ, вборзѣ, двинулся съ полкомъ къ Коломнѣ, къ берегу, какъ тогда прозывалась рѣка Ока, за которой, дѣйствительно, разстилался степной океанъ-море. Другіе полки успѣли также собраться вовремя на этомъ берегу. Увидя множество Русскихъ полковъ, аки море колеблющихся, царь быстро побѣжалъ домой.

Царевна прибыла въ Москву уже въ ноябрѣ, 12 числа, въ четвергь. По всему пути отъ самаго Рима и до нашихъ городовъ Пскова и Новгорода вездѣ ее встрѣчали еъ великими почестями, какъ того требовалъ въ своихъ странахъ самъ Папа. Онъ отправилъ съ царевною большого посла Антонія Легатоса и далъ ему честь великую, которая заключалась въ томъ, что во время пути передъ нимъ несли крыжъ, — Латинскій крестъ. Такъ онъ шествовалъ по всѣмъ землямъ.

Первые Псковичи подивились этому Легатосу, замѣтивъ, что онъ былъ одѣтъ не по нашему чину, весь облаченъ въ червленое красное платье, имѣя на себѣ куколь червленъ, на головѣ обвитъ глухо какъ каптуръ Литовскій, только одно лицо видно; и нерстатицы на рукахъ, и въ нихъ и благословляетъ; и крестъ предъ нимъ съ Распятіемъ вылитымъ носятъ, на высокое древо взоткнуто вверхъ; святымъ иконамъ не поклоняется и креста на себѣ рукою не кладетъ.

Все это было не по нашему обычаю и чину.

Когда шествіе царевны было уже близко Москвы, вел. князю донесли, что идетъ Легатосъ и крыжъ передъ нимъ несутъ. Услыхавши это, вел. князь сталъ объ этомъ мыслити съ матерью своею и съ братьями и съ бояры. Одни совѣтовали не воспрещать Легатосу: какъ онъ идетъ, такъ пусть и идетъ. Другіе возстали противъ такой новины, говоря, что того не бывало въ нашей землѣ, не бывало, чтобы въ такой почести являлась Латынская вѣра. Учинилъ было такую новину Сидоръ, онъ и погибъ. Вел. князь предоставилъ рѣшить это дѣло митрополиту. Святитель далъ такой отвѣтъ: «Не можно тому быть! Не только въ городъ войти, но и приблизиться ему не подобаетъ. Если позволишь ему такъ учинить, то онъ въ вороты въ городъ, а я въ другія вороты изъ города выйду. Не достойно намъ того и слышать, не только видѣть, потому что возлюбившій и похвалившій чужую вѣру, тотъ всей своей вѣрѣ поругался».

Услышавъ такія рѣчи отъ первосвятителя, вел. князь послалъ къ Легату съ запрещеніемъ, чтобы не шелъ передъ нимь крыжъ. Легатъ сопротивлялся немного и исполнилъ волю вел. князя. Другой лѣтописецъ пэвѣствуетъ, что вел. князь послалъ съ этою цѣлью боярина Ѳедора Давыдовича съ повелѣніемъ — крыжъ, отнявши, въ сани положить. Бояринъ встрѣтилъ царевну за 15 верстъ и точно исполнилъ повелѣніе князя. Такъ твердо и крѣпко старая Москва отстаивала коренныя идеи своего существованія.

Какъ упомянуто, 12 ноября въ четвертокъ царевна съ Легатомъ прибыли въ городъ. Съ бракосочетаніемъ надо было торопиться. 14 ноября наставалъ Филипповъ постъ, поэтому въ тотъ же день 12 числа послѣдовало обрученіе, а на другой день 13 числа совершилось и бракосочетаніе въ новопостроенной деревянной церкви, среди сооружаемыхъ стѣнъ новаго собора.

Весною на слѣдующій 1473 г., въ Похвальную недѣлю, 5-ю Великаго поста, въ воскресенье, 4 апрѣля, въ Кремлѣ случился большой пожаръ. Загорѣлось у церкви Рождества Богородицы, на сѣняхъ у вел. княгини; по близкому сосѣдству загорѣлся и митрополичій дворъ и дворъ брата вел. князя Бориса Васил., и погорѣло много дворовъ по Троицкое подворье, по Богоявленье и по городскія житницы. Сгорѣлъ Житничій дворъ вел. князя, а большой жилой его дворъ едва отстояли, Выгорѣли и кровли на стѣнахъ Кремля и вся приправа городная.

Митрополитъ отъ пожара удалился за городъ въ монастырь Николы Стараго на Никольской. Когда пожаръ сталъ униматься, уже на разсвѣтѣ другого дня, 5 апр., онъ возвратился въ церковь Богородицы къ гробу Чуд. Петра и повелѣлъ пѣть молебенъ, обливаясь многими слезами.

Въ то время пришелъ къ нему и вел. князь и, видя его плачущаго, сталъ его утѣшать, думая, что онъ плачеть о своемъ пожарномъ разореніи. «Отче, господине!» говорилъ вел. князь, «не скорби. Такъ Богъ изволилъ. А что дворъ твой погорѣлъ, то я сколько хочешь хоромъ тебѣ дамъ, или какой запасъ погорѣлъ, то все у меня бери». А святитель послѣ многихъ слезъ сталъ изнемогать, тутъ же ослабѣла у него рука, потомъ нога, и сталъ просить вел. кнлзя отпустить его въ монастырь. Вел. ккязь не пожелалъ отпустить его въ дальній загородный монастырь, но помѣстилъ въ кремлевскомъ Троицкомъ Богоявленскомъ монастырѣ. Святитель, чувствуя приближеніе своей кончины, тотчасъ послалъ за своимъ духовникомъ, исповѣдался, причастился и соборовался масломъ.

На смертномъ одрѣ онъ говорилъ и приказывалъ вел. князю только объ одномъ, чтобы церковь была совершена. Въ это время она была возведена до большого пояса, до половины, гдѣ начали дѣлать кіоты святымъ на всѣхъ трехъ стѣнахъ (для написанія въ кіотахъ ликовъ святыхъ).

Послѣ того святитель сталъ приказывать о церковномъ дѣлѣ Владиміру Григорьевичу (Ховрину) и сыну его Ивану Головѣ, казначеямъ вел. князя: «Только попечитесь», говорилъ святитель, «а то все готово на совершеніе церкви». Также и прочимъ приставникамъ церкви все о томъ, не умолкая, говорилъ, и о людяхъ, которыхъ искупилъ на то дѣло церковное, прказывалъ отпустить ихъ всѣхъ на волю послѣ своей смерти. Подавъ всѣмъ благословеніе и прощеніе, онъ скончался 5 апрѣля, въ исходѣ перваго часа ночи, 1473 г. Многіе тогда говорили, что онъ видѣніе видѣлъ въ церкви.

По кончинѣ открыли на немъ два креста желѣзные и верши, великія цѣпи желѣзныя, которыя и нынѣ всѣмъ видимы на его гробѣ, замѣчаетъ лѣтописецъ, а до того времени никто того не зналъ-ни духовникъ его, ни келейникъ. 7 апрѣля совершилось его погребеніе въ недостроенномъ его храмѣ въ присутствіи вел. князя, его семьи, бояръ. Весь народъ града Москвы собрался на погребеніи; но изъ духовныхъ властей былъ только одинъ епископъ, тотъ же Прохоръ Сарайскій, при которомъ происходила и закладка храма.

Припоминая время постройки перваго храма Богородицы при св. митрополитѣ Петрѣ, видимъ, что нѣкоторыя обстоятельства сходствуютъ съ обстоятельствами постройки и этого новаго храма. И святитель Петръ имѣлъ видѣніе о скорой своей кончинѣ и потому, призвавъ къ себѣ Тысяцкаго Протасія, передалъ ему большую сумму, завѣщая употребить ее на сооруженіе церкви и довѣряя ему попечительство объ этомъ сооруженіи. Такъ и митрополитъ Филиппъ особенно возлагалъ такое попечительство на Ховриныхъ, говоря имъ, что для строенія у него все приготовлено, только бы они позаботились, чтобы дѣло шло правильно къ окончанію. И первый святой строитель собора и второй его строитель въ болѣе обширномъ объемѣ и видѣ, по волѣ Божіей, не дожили до окончанія постройки и были погребены среди еще непокрытыхъ ея стѣнъ, и тотъ, и другой съ сѣверной стороны, первый въ алтарѣ, второй въ самомъ храмѣ близъ сѣверныхъ дверей, посторонь Іоны митрополита^[64].

Постройка собора продолжалась своимъ чередомъ. Къ веснѣ слѣдующаго 1474 г. церковь видилась «чудна вельми и превысока зело», уже была выведена до сводовъ, которые оставалось только замкнуть, чтобы на нихъ соорудить верхъ большой, — среднюю главу. И вдругъ мая 20 въ часъ солнечнаго заката церковь внезапно разрушилась, упала сѣверная стѣна, надъ гробами митрополитовъ Іоны и Филиппа-Строителя, вся по алтарь; наполовину разрушилась и западнал стѣна и устроенныя при ней полати (хоры), также столпы и всѣ своды. И Чудотворца Петра гробъ засыпало, но ничѣмь не повредило его; у деревянной церкви верхъ разбило, но въ остальномъ эта церковъ осталась невредимою, иконы, св. сосуды, книги, паникадила — все сохранилось въ цѣлости. Алтарь новаго зданія и вся южная стѣна со столпами и сводами, также половина западной и съ западными дверьми не подверглись окончательному разрушенію, но были настолько повреждены, что было страшно войти и въ деревянную церковь, почему великій князь вскорѣ повелѣлъ и ихъ разрушить. Одинъ лѣтописецъ свидѣтельствуетъ, что въ этотъ день, 20 мая, «Бысть трусъ во градѣ Москвѣ и церковь св. Богородицы, сдѣлана бысть уже до верхнихъ каморъ, падеся въ 1 часъ ночи, и храми вси потрясошася, яко и земли поколебатися».

Главною причиною такого несчастія и такой печали для всего города послужило плохое искусство мастеровъ или, вѣрнѣе сказать, полная несостоятельность тогдашняго строительнаго художества по всей Московской области. Старый способъ постройки каменныхъ храмовъ, усвоенный отъ древняго художества, заключался, можно сказать, въ непреложномъ обычаѣ класть стѣны снаружи и внутри съ наличной стороны изъ тесанаго камня въ одинъ рядъ, наполняя середину этой облицовки бутовымъ камнемъ и даже булыжнымъ, при чемъ самое существенное въ этомъ дѣлѣ былъ добрый растворъ известя, которая въ древней кладкѣ оказывалась столь же крѣпкою, какъ и булыжный камень. Такое изготовленіе извести совсѣмъ было забыто въ это время и многія церкви сами собою падали повсюду, и въ Новгородѣ, и въ Ростовѣ, и въ самой Москвѣ, и къ тому же церкви не столь значительной обширности и высоты.

Но, кромѣ того, непосредственную причину, отчего разрушился соборъ, современники видѣли въ томъ, что мастера, сооружая сѣверную стѣну, въ срединѣ ея возводили высокую лѣстницу на полати, или хоры, расположенныя надъ западными дверьми по западной стѣнѣ, куда также проходила эта несчастная лѣстница. Тощая пустотѣлая стѣна не выдержала тяжести сводовъ и разрушила все зданіе. Къ счастію, что это случилось въ недостроенномъ еще храмѣ, но и достроенный онъ долженъ былъ развалиться рано ли, поздно ли.

Современники видѣли преславное чудо и благодатное заступленіе Богоматери въ томъ обстоятельствѣ, что при разрушеніи церкви никто изъ людей не палъ жертвою этого несчастія. Весь тотъ день каменосѣчцы усердно работали: одни сводили своды, другіе замыкали своды, носили камень, известь, древіе; многіе обыватели тутъ же ходили, смотрѣли работу. За часъ до солнечнаго захожденія работающіе покончили работу и разошлись съ подмостокъ. Послѣ нихъ многіе всходили посмотрѣть, пока было свѣтло, но и тѣ по заходѣ солнца также сошли всего за пятую часть часа до паденія стѣнъ. Однако изъ любопытныхъ остался на подмосткахъ одинъ отрокъ, сынъ князя Ѳедора Пестраго; онъ еще ходилъ по сводамъ и, услыхавши трескъ, въ испугѣ побѣжалъ на южную стѣну и тѣмъ спасся отъ вѣрной погибели.

Великій князь, митрополить и весь городъ Москва очень печалились объ этомъ разрушеніи, ибо шелъ уже третій годъ, а соборной церкви не было въ славномъ городѣ.

Великій князь теперь остановился на мысли призвать умѣющихъ мастеровъ изъ иныхъ земель и сначала послалъ во Псковъ, гдѣ мастера «каменосѣчной хитрости» навыкли у Нѣмцовъ. Однако Псковскіе мастера, осмотрѣвъ строеніе, не взялись за дѣло; похвалили работу, что гладко дѣлали, и похулили только дѣло извести, потому что жидко она растворялась и была оттого не клеевита. Псковичи, впрочемъ, остались въ Москвѣ и построили сравнительно небольшіе каменные храмы: Троицу въ Сергіевѣ монастырѣ (1477 г.) и въ Москвѣ Ивана Златоустаго (1478 г.), Срѣтеніе на Кучковомъ полѣ, Ризположенiе на дворѣ митрополита и Благовѣщеніе на дворѣ великаго князя.

Великій князь рѣшилъ, наконецъ, послать за мастеромъ въ Венецію, такъ какъ съ Дюкомъ Венецейскимъ въ то время происходили оживленныя сношенія.

Черезъ два мѣсяца послѣ разрушенія церкви, 24 іюля, туда былъ отправленъ посломъ Семенъ Толбузинъ съ порученіемъ пытать отыскивать мастера церковнаго.

Возвратившись съ успѣхомъ въ Москву (въ 1475 г.), Толбузинъ разсказывалъ, что много тамъ у нихъ мастеровъ, да ни одинъ не пожелалъ ѣхать на Русь, и только одинъ согласился, и порядился съ нимъ давать ему за службу по 10 руб. на мѣсяцъ. Его звали Аристотелемъ ради хитрости его художества. Звалъ его къ себѣ ради его хитрости и Турецкій царь, что въ Цареградѣ нынѣ сѣдитъ.

Церковь въ Венеціи св. Марка вельми чудна и хороша да ворота Венецейскія, сказываютъ его же дѣла, вельми хитры и хороши.

Да еще показалъ онъ ему, Семену, такую хитрость свою: позвалъ его къ себѣ на домъ, а домъ у него добръ и полаты есть; да велѣлъ принести блюдо мѣдное на четырехъ яблокахъ, а на немъ сосудъ, какъ умывальница, какъ оловяникъ (кувшинъ), и началъ лить изъ него изъ одного воду и вино и медъ, чего хочешь, то и будетъ.

Венецейскій князь никакъ не хотѣлъ отпустить его на Русь и только послѣ многихъ просьбъ и увѣреній въ большой къ нему дружбѣ велякаго князя Москвы едва отпустилъ его, какъ бы въ драгоцѣнный даръ.

Взялъ съ собою тотъ Аристотель своего сына Андрея да паробка, Петрушею зовутъ: можетъ быть, это тотъ Петръ Антон. Фрязинъ, прибывшій въ Москву въ 1490 г. и строившій потомъ башни и стѣны Кремля.

Пока Толбузинъ хлопоталъ, ходатайствовалъ объ отпускѣ Аристотеля, прошло не мало времени, такъ что они прибыли въ Москву уже весною на другой годъ, 1475, на самую Пасху, 26 марта. Возвратился посолъ Толбузинъ, замѣчаетъ другой лѣтописецъ, и привелъ съ собою мастера Муроля, кой ставилъ церкви и полаты, Аристотель именемъ, также и пушечникъ онъ нарочитъ лити ихъ и бити изъ нихъ, и колоколы и иное все лити хитръ вельми.

Радостное торжество св. Пасхи увеличилось для всѣхъ Москвичей съ пріѣздомъ этого славнаго Муроля, о дѣяніяхъ котораго лѣтописцы усердно и съ любовью записывали въ свои сборники всякую подробность, особенно по сооруженію любезнаго имъ храма.

Муроль обстоятельно осмотрѣлъ разрушенный храмъ. Похвалилъ гладость сооруженія, похулилъ известь, что не клеевита, да и камень, сказалъ, не твердъ. Камень былъ, по всему вѣроятію, Мячковскій изъ подмосковныхъ каменоломенъ. Плита, т.-е. кирпичъ, тверже камня, примолвилъ онъ, а потому своды надо дѣлать плитою. Онъ не согласился строить вновь сѣверную стѣну, чтобы сомкнуть ее съ южною, и рѣшилъ все сломать и начать дѣло сызнова.

Для этого 16 апрѣля 1475 г. послѣдовало новое перенесеніе мощей митрополитовъ св. Петра, Ѳеогноста, Кипріана, Фотія, Іоны теперь въ церковь Іоанна Святаго подъ Колоколы.

На другой же день 17 апрѣля Муроль началъ разбивать оставшіяся стѣны собора и въ тотъ же день разбилъ два столпа и западныя двери со стѣною.

А разбивалъ онъ такимъ образомъ: поставилъ три дерева, совокупивъ ихъ верхніе концы воедино, а между деревами повѣсилъ на канатѣ брусъ дубовый, съ конца окованный желѣзомъ, и, раскачивая этотъ брусъ, разбивалъ имъ стѣны. А другія стѣны съ исподи, съ низу подбиралъ и на бревнахъ ставилъ, потомъ зажигалъ бревны и отъ сгорѣвшаго дерева стѣны падали. Чудно было видѣть, восклицаетъ лѣтописецъ, что три года дѣлали, а онъ въ одну недѣлю и даже меньше все развалилъ, такъ что не поспѣвали выносить камень, а то бы въ три дни хотѣлъ развалить. Книжники называли этотъ дубовый брусъ бараномъ и говорили, что написано въ книгахъ, какъ таковымъ образомъ Титъ Ерусалим разбилъ.

Ѣздилъ Муроль и во Владиміръ смотрѣть тамошній соборъ. Похвалилъ дѣло, сказавши: «нѣкіихъ нашихъ мастеровъ дѣло».

Въ началѣ іюня Муроль началъ рвы копать на основаніе церкви, снова, глубиною въ двѣ сажени, а въ иномъ мѣстѣ и того глубже. Во рвахъ также набилъ коліе дубовое, сваи.

И кирпичную печь устроилъ за Андронниковымъ монастыремъ, въ Калитниковѣ^[65], въ чемъ ожигать кирпичъ и какъ дѣлать, нашего Русскаго кирпича у же да продолговатѣе и тверже, когда его надо ломать, то въ водѣ размачиваютъ. Известь же густо мотыками повелѣлъ мѣшать, какъ на утро засохнетъ, то и ножемъ невозможно расколупить.

Послѣ того Муроль обложилъ церковь продолговатую полатнымъ образомъ (1475).

На первое лѣто онъ вывелъ постройку изъ земли. Камень ровный и внутри велѣлъ класть. Известь какъ тѣсто густое растворялъ и мазали лопатками желѣзными. Четыре столпа внутри самой церкви заложилъ круглые, такъ, говорилъ, крѣпче будутъ стоять, а въ алтарѣ два столпа заложилъ четыреугольные кирпичные. И все дѣлалъ въ кружало (по циркулю) да въ правило (по линейкѣ).

На другое лѣто 1476 г. Муроль вывелъ стѣны храма по кивоты, которые сдѣланы снаружи стѣнъ въ видѣ пояса и представляютъ рядъ колонокъ, соединенныхъ круглыми перемычками. Внутри же стѣнъ всуцѣпы желѣзные положилъ какъ правило на веретенахъ, а межъ столповъ, гдѣ кладутъ для связи брусье дубовое въ нашихъ церквахъ, то все (т.-е. всѣ связи) желѣзное кованое положилъ.

На третье лѣто (1477) достигнувъ подсводной части зданія, Муроль, чтобы доставлять камень и кирпичъ наверхъ, сотворилъ колесо, съ малыми колесцами, которыя плотники вѣкшею зовутъ, чѣмъ на избу землю волочатъ, и этимъ снарядомъ посредствомъ веревокъ взволакивалъ на верхъ всѣ тяжести. Уже не носили камни на плечахъ, а прицѣпляли ихъ къ веревкамъ и колесами безъ труда притягивали ихъ на верхъ, — чудно было видѣти, отмѣчаетъ лѣтописецъ.

Чудно было также видѣть, какъ онъ на столпы положилъ по 4 камени великихъ и совокупилъ кружало (сводъ) и истесалъ на нихъ по 4 конца на четырехъ странахъ, одно противъ другого, точно на каменныхъ деревьяхъ, насквозь каменье то сбито.

Наконецъ, на четвертое лѣто, въ 1478 г., славная постройка была окончена вчернѣ. Аристотель соорудилъ у ней 4 верха, кромѣ большой средней главы. Внутри вокругъ шеи этой главы устроилъ потаенную казну, хранилище для опасныхъ случаевъ; полати построилъ возлѣ алтаря отъ южныхъ дверей и тутъ же вывелъ лѣстницу, всходить на верхъ храма. Церковные своды свелъ въ одинъ кирпичъ; помостъ намостилъ мелкимъ камнемъ (мозаично); въ алтарѣ надъ митрополичьимъ горнимъ мѣстомъ, за престоломъ, крыжъ Лятскій истесалъ на камени, который послѣ митрополитъ стесать велѣлъ. Передъ передними, западными дверьми помостъ (площадку) накрылъ камнемъ и сводъ въ одинъ кирпичъ свелъ и середку повѣсилъ на гирѣ желѣзной, какъ это существуетъ и до сихъ поръ.

Кровлю дѣлать вел. князь повелѣлъ мастерамъ только что совсѣмъ покореннаго имъ Новгорода, которые и покрыли зданіе сначала деревомъ вельми хорошо, а по дереву нѣмецкимъ желѣзомъ бѣлымъ. Совсѣмъ постройка была окончена на пятое лѣто въ 1479 г.

Была та церковь, пишетъ лѣтописецъ, чудна вельми величествомъ и высотою и свѣтлостію и звоностію и пространствомъ, таковой прежде не бывало на Руси кромѣ Владимірской.

12 августа 1479 г. соборъ былъ торжественно освященъ митрополитомъ Геронтіемъ съ архіепископомъ Ростов. Вассіаномъ, епископомъ Суздальскимъ Евфиміемъ и Сарскимъ Прохоромъ.

Радость въ этотъ день всего города Москвы была неописуемая, потому что минуло уже 7 лѣтъ и 4 мѣсяца, какъ древній Калитинскій храмъ былъ разобранъ и не было въ городѣ соборнаго храма. Вел. князь повелѣлъ раздать милостыню на весь городъ и на окружные монастыри, священникамъ, инокамъ и всѣмъ нищимъ, а высшему духовенству и боярамъ далъ обѣдъ, на которомъ и всѣ седмь приходскихъ соборовъ на его же дворѣ въ особой храминѣ также ядоша и пиша у него (по другимъ спискамъ лѣтописи всѣ соборы 7 дней ядоша и пиша).

Черезъ нѣсколько дней торжественно совершилось и перенесеніе мощей митрополитовъ. Въ церкви Іоанна подъ Колоколы, гдѣ они пребывали до этого времени, мощи св. Петра въ ночь были переложены изъ каменной гробницы въ деревянную раку и на другой день, 23 августа, въ понедѣльникъ, передъ вечернею были несены въ новый соборъ самимъ вел. княземъ и его сыномъ Иваномъ Ив. съ помогающими, кто удостоился, при звонѣ во всѣ колокола. Принесенныя мощи вначалѣ поставили среди церкви на митрополичьемъ амвонѣ, гдѣ митрополиты облачаются. По совершеніи слѣдуемыхъ церковныхъ службъ на другой день утромъ 24 августа, во вторникъ, передъ обѣднею митрополитъ съ святителями и вел. князь съ сыномъ снова подняли раку и перенесли ее на уготованное мѣсто близь св. жертвенника. Потомъ была совершена литургія.

Самое празднованіе перенесенію мощей, назначенное прежде на 30 іюля, было тогда же перенесено на этотъ день, 24 августа.

Вел. князь снова роздалъ щедрую милостыню духовенству всего города.

Перенесеніе мощей другихъ митрополитовъ и кн. Юрья Даниловича происходило 27 августа, въ пятницу, также передъ вечернею, въ 9 часъ дня. Къ этому времени собрались къ церкви Іоанна подъ Колоколы митрополитъ съ священнымъ соборомъ и всѣ священники города, которые въ присутствіи вел. князя иего сына подняли каменную раку Кипріана митр. и перенесли ее въ соборъ, поставивъ въ юго-западномъ углу храма у стѣны. Потомъ Фотіевы мощи въ каменной же ракѣ перенесли и поставили съ Кипріановыми въ рядъ и устроили надъ ними надгробницы каменныя. Затѣмъ перенесли мощи Іоны Чудотворца въ деревянной ракѣ и поставили въ противоположномъ сѣверо-западномъ углу храма поверхъ помоста. Мощи Ѳеогноста митр. поставили въ предѣлѣ апостола Петра на верхъ помоста, обложивши кирпичемъ, объ одну стѣну съ Чудотв. Петромъ, какъ прежде лежали. Наконецъ, принесли мощи вел. князя Юрья Дан. въ деревянномъ гробѣ и положили въ предѣлѣ св. Димитрія въ застѣнкѣ въ землю съ помостомъ ровно и надгробницу учинили надъ нимъ.

Гробница строителя разрушившагося храма, митр. Филиппа, не была вынесена въ церковь Іоанна подъ Колоколы, потому что она оставалась снаружи храма, за межею сѣверной стѣны Аристотелевой постройки, которая, слѣдовательно (то-есть вся постройка), по плану была отодвинута немного къ югу противъ прежняго Филипповскаго плана. Теперь подняли его каменный гробъ и перенесли въ церковь, поставивъ его въ рядъ съ гробницею митрополита Іоны у сѣверной стѣны, вѣроятно, противъ того же мѣста, гдѣ онъ покоился за стѣной новой церкви. Когда открыли его гробъ, увидѣли его лежавшаго всего цѣлаго въ тѣлѣ, подобно Іонѣ митр., и ризы его нимало не истлѣли, а прошло уже 6 лѣтъ и 5 мѣсяцевъ безъ 8 дней отъ времени его кончины. Увидѣвши это, благочестивые люди усердно молились Богу, прославляющему угодниковъ Своихъ. 12 дней стоялъ его гробъ непокрытымъ, быть можетъ, въ ожиданіи чудесныхъ исцѣленій, какія явились у мощей Іоны, и только въ 13 день склали надъ нимъ надгробницу кирпичную.

Богомольные Москвичи очень внимательно слѣдили за всѣмиподобными обстоятельствами, а потому и усердно записывали ихъ въ лѣтопись. Для нихъ очень важно было, кто и какъ былъ положенъ, кто поверхъ помоста, кто вровень съ помостомъ, кто въ землѣ.

Послѣ этого уже окончательнаго устройства новаго соборнаго храма вел. князь снова одѣлилъ все духовенство и всѣхъ нищихъ города щедрою милостынею и кормомъ, а высшимъ властямъ и служившимъ священникамъ и всѣмъ соборамъ далъ обѣдъ и въ почесть всему духовному чину на томъ обѣдѣ стоялъ передъ ними и съ сыномъ своимъ, угощая обѣдавшихъ. Таковъ былъ старозавѣтный обычай въ великокняжескомъ и потомъ въ царскоыъ быту.

Упомянемъ также объ одномъ немаловажномь по тому времени для вѣрующихъ и богомольныхъ Москвичей обстоятельствѣ, какое возникло по случаю освященія новаго храма. Нѣкіе прелестники наклеветали вел. князю на митрополита (Геронтія), что не по солнечному всходу, ке посолонъ, какъ солнце ходитъ, митрополитъ ходилъ со крестами около церкви. Вел. князь очень разгнѣвался на святителя, «воздвиже на него гнѣвъ великій». Оттого, говорилъ вел. князь, гнѣвъ Божій приходитъ! Возбуждены были большіе споры и пререканія. Старались найти въ писаніяхъ какой-либо уставъ объ этомь, посолонь ли ходити или не посолонь, и ничего твердаго не нашли.

Было много спорныхъ рѣчей, большинство, всѣ священники и книжники, иноки и міряне стояли на сторонѣ митрополита. Очевидцы, бывалые въ далекихъ странствованіяхъ, указывали, что такъ святили церковь, ходя противъ солнца, во святой Аѳонской горѣ. Вел. князь подъ вліяніемъ владыки Ростов. Вассіана, который, быть можетъ, и заварилъ это дѣло, и Чудовскаго архимандрита Геннадія, и только съ ними одними, стоялъ противъ митрополита. Эта сторона никакихъ свидѣтельствъ не указывала.

Много и премного спорили, но истины не обрѣтоша, каждый оставался при своемъ мнѣніи.

Споръ однако продолжался долгое время. Вел. князь остановилъ даже освященіе новопостроенныхъ церквей, цѣлый почти годъ не были освящены церкви Іоанна Златоуста (въ монастырѣ), Рождества Б-цы въ Кремлѣ съ предѣломъ Онуфрія и многія другія, въ ожиданіи, что митрополитъ положитъ на его мысли. Въ ствѣтъ на настойчивость вел. князя митрополитъ въ 1482 году оставилъ посохъ свой въ соборѣ и съѣхалъ на Симоново въ келью, взявши съ собою только ризницу. Онъ мыслилъ такъ если князь великій, пріѣхавъ къ нему, не добьетъ челомъ и роптанія своего, что посолонь ходити, не оставитъ, тогда онъ совсѣмъ оставитъ митрополичій санъ и будетъ жить простымъ монахомъ въ кельѣ. И такъ какъ на его сторонѣ стоялъ весь священный чинъ и всѣ міряне города, то вел. князь поневолѣ уступилъ и послалъ къ святителю своего сына просить, чтобы возвратился на свой столъ. Митрополитъ не послушалъ этого призыва. Тогда уже самъ вел. князь поѣхалъ къ нему и билъ ему челомъ, умоляя, чтобы возвратился на свой столъ, а самъ «во всемъ виноватъ сотворися» и обѣщалъ слушать святителя во всемъ, и въ хожденіи волю ему далъ, какъ велитъ, какъ было въ старину. Послѣ такого покаянія митрополитъ возвратился.

Въ этомъ обстоятельствѣ ярко выразилась та сторона Московскаго благочестія и Московскихъ общественныхъ интересовъ, которая впослѣдствіи мало-по-малу стала развиваться въ невѣжественное старовѣріе, послужившее къ расколу вѣрующихъ на множество толковъ и суемудрій.

Но возвратимся къ исторіи новаго собора. Въ 1482 г. храмъ былъ украшенъ иконописью. На это дѣло упомянутый Ростовскій владыка Вассіанъ еще при своей жизни (онъ померъ въ 1481 г.) далъ сто рублей мастерамъ иконникамъ: Денисію, попу Тимоѳею, да Ярцу, да Конѣ, которые и написали чудно вельми Деисусъ и съ Праздники и съ Пророки.

Исторія постройки собора весьма любопытна и съ другой, именно съ политической, стороны.

Когда лѣтомъ 1471 г. митр. Филлиппъ крѣпко сталъ помышлять о сооруженіи новаго храма, вел. князь уже былъ въ походѣ подъ Новгородъ Великій, обвиненный въ то время всеобщимъ мнѣніемъ Низовой Руси въ отступленіи отъ Православія и въ намѣреніи поддаться Латинскому королю. Тогда 14 іюля 1471 г. произошла знаменитая битва на р. Шелони, послужившая первымъ подвигомъ Москвы къ упраздненію Новгородской независимости.

Въ 1474 г. новозастроенный соборъ, доведенный уже до замкнутія сводовъ, внезапно разрушился, какъ бы предзнаменуя, что такъ съ неумѣлымъ, старымъ строительнымъ художествомъ разрушится и старозавѣтный вѣчевой порядокъ Русской жизни, именно въ Новгородѣ, какъ сильнѣйшемъ представителѣ и охранителѣ этого порядка.

Въ 1475 г., когда началась уже новая Аристотелевская постройка собора, вел. князь снова двинулся въ Новгородъ со многими людьми, но пошелъ туда миромъ пировать съ Новгородскимъ Владыкою, съ тысяцкими, посадниками и житьими людьми, со всѣми людьми Новгорода Великаго. Среди любовныхъ встрѣчъ и пировъ онъ встрѣтилъ тамъ и много обиженныхъ людей, которые, воспользовавшись присутствіемъ въ городѣ вел. князя, пришли къ нему отъ цѣлыхъ двухъ улицъ съ большими жалобами на тамошнихъ сильныхъ людей, на бояръ, на посадниковъ степенныхъ и на другихъ сильниковъ въ грабежахъ и убійствахъ. И множество другихъ жалобниковъ пришли къ вел. князю искать своихъ обидъ и насилій, понеже, замѣчаетъ лѣтописецъ, та Земля отъ давнихъ многихъ лѣтъ въ своей волѣ живяху и о вел. князехъ, своихъ отчинникахъ, небрежаху и не слушаху ихъ, и оттого много зла въ той землѣ происходитъ, между себя убійства и грабежи и домамъ разореніе, кто кого сможетъ. Такимъ образомъ, вел. князь нашелъ въ своей давней вотчинѣ то же самое, чѣмъ она начала свою Исторію почти за 600 лѣтъ тому назадъ. Вел. князь поставилъ всѣмъ, обиженнымъ правдивый судъ предъ лицемъ Владыки и посадниковъ и виновныхъ тотчасъ же отправилъ въ Москву.

Однако почти два мѣсяца чуть не каждый день продолжались пиры у Владыки, у посадниковъ, у богачей бояръ и у самого вел. князя, угощавшаго всю знать Великаго города.

Но широкіе пиры не успѣли преклонить вел. князя на милость къ осужденнымъ и отправленнымъ въ Москву боярамъ, какъ ни упрашивали о нихъ и Владыка и всѣ ихъ товарищи. Когда малые обиженные люди почувствовали державную руку вел. князя, то въ городѣ все двинулось на перемѣну прежнихъ отношеній и порядковъ и почва для этого была уже вполнѣ подготовлена. Теперь обиженные уже прямо шли на Великокняжескій судъ, какъ на единую крѣпкую защиту въ ихъ обидахъ. Съ своими жалобами и исканiемъ суда они теперь шли уже прямо въ Москву. «А того не бывало отъ начала, какъ и земля ихъ стала: и какъ вел. князи начали быти отъ Рюрика на Кіевѣ и на Владимірѣ и до сего вел. князя, который на то ихъ привелъ». Такъ это случилось на другой же годъ (въ началѣ 1477 г.), когда и соборъ былъ выстроенъ по кивоты, т.-е. до половины зданія.

Въ это время, Великимъ постомъ, въ Москву явилось многое множество новыхъ жалобниковъ, житьихъ, посадскихъ поселянъ, черницъ, вдовъ, всѣ преобиженные сильниками. Быть можетъ, видя такое движеніе жалобниковъ, архіепископъ и весь Вел. Новгородъ вслѣдъ за ними прислали къ вел. князю своихъ пословъ съ челобитьемъ и называя его Государемъ, чего не бывало отъ начала какъ и земля ихъ стала, ни котораго вел. князя Государемъ не называли, но господиномъ.

Въ древности это было простое рядовое обычное наименованіе каждаго домохозяина, владыки дома или своей земли и всякой собственности. Но въ это время Московскій вел. князь сталъ уже домохозяиномъ и владыкою не одной Москвы, но и всей Низовой Русской земли, лежавшей въ рѣчномъ углу Волги и Оки. Здѣсь уже давно, особенно послѣ Шемякиной смуты, ходила и утверждалась въ самомъ народѣ очень ясная ж всѣмъ понятная идея Государя и Государства, родная идея полнаго домохозяина въ своемъ владѣніи и полной его власти въ своемъ государствѣ-домохозяйствѣ. Повторимъ, что самое слово Государь или Господарь ничего другого болѣе обширнаго и высокаго и не обозначало, какъ только домоиземлевладѣльца. Получивъ такое, въ сущности очень обычное, простое наименованіе и отъ вольнаго города, вел. князь послалъ къ Новгородцамъ своихъ пословъ подкрѣпить данное ему вольными людьми наименованіе съ вопросомъ-какова они хотять огь него государства? Но вольные люди, повидимому, были обмануты своими послами, хотя одинъ изъ нихъ былъ вѣчевой дьякъ, или же скоро одумались и отвѣчали, что они съ такими рѣчами не посылывали и назвали то ложью.

По зтому случаю возникъ мятежъ, созвонили вѣче, вскричали на какого-то Василія Микифорова и тутъ же безъ милости убили его по обговору дьяка (?) Захарія Овина, а потомъ и этого убили и брата его у Владыки на дворѣ. И оттого взбѣсились, яко пьяные, одинъ одно кричитъ, другой другое, и заговорили къ королю опять поддаться.

Услыхавши о такихъ дѣлахъ у вольныхъ людей, вел. князь очень пожалѣлъ убіенныхъ и даже прослезился и отдалъ это дѣло на обсужденіе митрополиту и всей своей боярской Думѣ.

«Съ чѣмъ присылали сами, — говорилъ онъ, — чего и не хотѣлъ я у нихъ, государства, и они отъ того заперлись и на меня лжу положили!» Разгнѣвался вел. князь на Новгородъ за эту ложь и, помолясь Богу и раздавъ повсюду милостыню церквамъ, повелѣлъ собираться ратнымъ, чтобы шли къ Новгороду со всѣхъ концовъ по всѣмъ дорогамъ.

А тѣмъ временемъ Псковскіе мастера заложили у Троицы въ Сергіевомъ монастырѣ новую церковь каменную, а Аристотель довелъ постройку собора уже до сводовъ. Оставалось замкнуть своды и соорудить пять куполовъ, пять главъ надъ совершеннымъ зданіемъ, какъ и вел. князю оставалось сомкнуть своды Новгородской вольности и соорудить политическія государственныя главы надъ пятью концами вольнаго города, то-есть надъ всѣмъ его вольнымъ бытомъ.

1477 г. 30 сентября вел. князь по старому порядку отношеній послалъ Новгородцамъ складную грамоту съ простымъ подьячимъ, а 9 октября самъ выѣхалъ изъ Москвы казнить ослушниковъ войною.

Московскія Низовскія рати, а съ ними и Псковичи окружили Новгородъ со всѣхъ сторонъ, заняли вокругъ города всѣ монастыри, стѣснили городъ такъ, что въ немъ отъ собравшихся во множествѣ въ осаду людей появился моръ.

Начались переговоры съ Владыкою, посадниками, со всѣмъ Новгородомъ Великимъ. Начались разсужденія о томъ, какой смыслъ заключается въ словахъ Государь и Государство?

Новгородъ, находясь уже въ немалой тѣснотѣ отъ Москвы, промолвился, назвавши вел. князя Государемъ, конечно изъ особаго почтенія, какъ величали вел. князя въ Москвѣ, употребилъ, стало быть, Московскую рѣчь, а вел. князь тотчасъ же спросилъ: какого же государства хочетъ Новгородъ?

Вотъ на этотъ вопросъ и должны были отвѣчать вольные люди, окруженные войсками, едва дышавшіе теперь въ Московскихъ ратныхъ тискахъ. Очень естественно, что они стали отвѣчать по старымъ привычнымъ уговорамъ съ вел. князьями, ограничивая и теперешняга вел. князя своими вольностями, стали указывать ему, какъ онъ долженъ держать у нихъ свое государство, т.-е. свою государственную власть; стали просить, если не требовать, напр., чтобы въ Низовскую землю къ берегу (противъ Татаръ) службы имъ не было, что готовы они защищать только свои границы и т. п.

«Вы нынѣча сами указываете мнѣ«, говорилъ вел. князь, «и чините урокъ нашему государству, какъ ему быть у васъ. Какое же тутъ мое государство, когда не я вамъ, а вы мнѣ указываете и урекаете, какъ долженъ я держать васъ. Я хочу такого государства, какъ живу на Москвѣ. Какъ на Москвѣ, такъ хочу быть и въ отчинѣ нашей въ Новгородѣ«. Тогда Владыка, посадники и житьи, говорившіе отъ всего Новгорода, ударили челомъ вел. князю и вымолвили, чтобы вел. князь самъ сказалъ, какъ его государству быть въ Новгородѣ, потому что Новгородъ Низовой пошлины не знаютъ, какъ государи наши вел. князья держатъ свое государство въ Низовской землѣ.

«Наше государство вел. князей таково, отвѣтилъ вел. князь: Вѣчу, колоколу въ нашей отчинѣ въ Новгородѣ не быть, посаднику не быть, а государство все намъ держать и всему остальному быть какъ у насъ въ Низовской землѣ«.

Не знали Новгородцы такого Государства только въ своемъ политическомъ устройствѣ, но въ домашнихъ своихъ порядкахъ они хорошо знали, что такое Государь — хозяинъ дома и владѣтель своей отчины, своей волости, своего села. Они хорошо знали и помнили, какъ распоряжались и государили со своими подвластными землями и пригородами, напр., съ Двиною, въ 1398 г., съ Заволочьемъ и т. д., не говоря о вѣчевомъ буйствѣ, когда цѣлыя улицы подвергались государскому разгрому. И то вѣдь было государство, т.-е. власть силы, и такимъ же государемъ было вѣче.

Такимъ образомъ вольный Новгородъ былъ покоренъ въ полной мѣрѣ Московскому государству. Какъ и сталъ Великій Новгородъ и Русская земля, такого изневоленья на нихъ не бывало ни отъ котораго вел. князя, да и отъ иного ни отъ кого.

Со стороны Новгорода событіе совершилось мирнымъ порядкомъ-войны не было.

Со стороны Москвы оно теперь совершилось несравненно успѣшнѣе, чѣмъ бывало прежде, по той причинѣ, что теперь уже по всей Низовской землѣ ходило въ народѣ мнѣніе, что государство (единовластіе, единодержавіе) прибыльнѣе для людей, чѣмъ разновластіе; что одинъ государь, какъ ни бывалъ онъ грозенъ, своеволенъ, все-таки скорѣе дастъ крѣпкую и вѣрную защиту обиженнымъ, чѣмъ множество государей, неспособныхъ и себя защитить отъ насилій сильнаго.

Какъ въ древнія времена въ народныхъ отношеніяхъ господствовала, торжествовала и являлась принудительною силою идея вѣча, такъ теперь стала торжествовать и уже являлась принудительною силою идея государя и государства, и потому самый Новгородъ, какъ политическая вѣчевая сила, именуетъ себя также государемъ, а Псковичи, другая вѣчевая сила, въ это время прислали вел. князю грамоту, въ которой величали его не только господиномъ-государемъ, но и царемъ всея Руссіи, предупреждая даже Московскія понятія о значеніи государевой власти.

Итакъ, не только вольному Новгороду, но и всей Землѣ теперь было растолковано не одними словами, но еще сильнѣе самымъ дѣломъ окончательнаго покоренія вѣчевого порядка государственнымъ началамъ, было до точности растолковано, что значитъ и какой смыслъ имѣетъ государево государство.

Все это происходило зимою 1477–1478 г. Дѣло совсѣмъ окончилось 20 генваря, когда вел. князь поспѣшилъ послать добрую вѣсть въ Москву къ своей матери и къ митрополиту и къ сыну, что привелъ вольный городъ во всю свою волю и учинился на немъ государемъ, какъ и на Москвѣ. Черезъ 7 дней, генв. 27, эта вѣсть прибыла и въ Москву. Самъ вел. князь прибылъ въ Москву 5 марта, въ четвертокъ 5 недѣли поста, повелѣвъ за собою и колоколъ ихъ вѣчевой привезти на Москву, и «какъ привезенъ былъ и взнесли его на колокольницу на площади съ прочими колоколами звонити».

Въ этомъ достославномъ походѣ былъ и Аристотель. Онъ еще въ началѣ дѣла построилъ черезъ Волховъ подъ Городищемъ мостъ на судахъ, который и послѣ оставался надолго цѣлымъ.

Итакъ, постройка Московскаго большого собора совершалась въ одно время и шагъ за шагомъ въ рядъ съ постройкою Московскаго единодержавнаго государства. Очень понятно, какъ были рады Москвичи, по крайней мѣрѣ въ ихъ властной средѣ, окончанію сооруженія храма и концу вѣчевого порядка. Примѣчательно и то обстоятельство, что, какъ было упомянуто, Новгородскіе мастера устроивали и кровлю собора, покрывая его нѣмецкимъ бѣлымъ желѣзомъ.

Какъ во времена митрополита св. Петра и вел. князя Ивана Калиты, такъ и теперь сооруженіемъ соборнаго храма было положено только начало новому устройству города. Воздвигнутый величественный храмъ одною своею массивностью и свѣтлостью новаго строенія, сравнительно съ остальными малыми и низменными зданіями старинной еще Калитинской постройки, отражалъ въ сильной степени ихъ незначительность и бѣдноту и необходимо вызывалъ мысль о сооруженіи соотвѣтственныхъ ему по красотѣ и величію вмѣсто старыхъ новыхъ зданій.

Но для такихъ зданій не было мастеровъ-строителей, такъ какъ одинъ Аристотель, занятый въ это время пушечнымъ и колокольныыъ литьемъ, денежнымъ дѣломъ и даже походами съ новою артиллеріею, напр., въ Новгородъ, подъ Казань, въ Тверь, по всему вѣроятію уже не имѣлъ времени заниматься архитектурнымъ дѣломъ, и очень вѣроятно также, что онъ указывалъ на свою родину, откуда возможно было добывать мастеровъ не однихъ только архитекторовъ.

Съ Италіей въ то время происходили самыя оживленныя сношенія, и потому вел. князь не мало заботъ положилъ о вызовѣ оттуда дѣловыхъ, знающихъ людей самыхъ разнообразныхъ художествъ.

Мы видѣли какихъ трудовъ и препятствій стоилъ вызовъ и самого Аристотеля. Проходили годы, пока въ Москвѣ наконецъ стали появляться эти очень надобные и желанные художники.

Между тѣмъ, въ ожиданіи Итальянскихъ художниковъ, вел. князь воспользовался и искусствомъ Псковскихъ мастеровъ и 6 мая въ 1484 г. повелѣлъ имъ построить на мѣстѣ стараго свой дворцовый храмъ Благовѣщенія, разобравъ старый только по казну и по подклѣтъ, т.-е. до цоколя.

Вмѣстѣ съ тѣмъ около того подклѣта была заложена казна, особыя помѣщенія для храненія казны, и кромѣ того была заложена кирпичная полата съ казнами, наименованная впослѣдствіи Казеннымъ Дворомъ.

Храмъ Благовѣщенія строился болѣе пяти лѣтъ отъ заложенія въ 1484 г. до 1489 г., когда былъ освященъ, а разбирать его старое зданіе начали еще въ 1482 г. и продолжали въ 1483 г. Неизвѣстны причины такой медленной постройки.

Слѣдуя за вел. княземъ, и митрополитъ въ то же лѣто и съ тѣми же Псковскими мастерами заложилъ у своего двора въ 1484 г. церковь Ризположенія, совершенную въ 1485 г. и освященную въ 1486 г. авг. 31.

Въ этихъ двухъ храмахъ Псковскіе мастера занесли и въ Москву типы своихъ Новгородскихъ и Псковскихъ церквей, замѣтнымъ образомъ обозначенные въ подробностяхъ устройства подглавій или шей, иначе и неудачно теперь называемыхъ трибунами, барабанами. Но еще прежде, лѣтъ за пять до постройки этихъ двухъ храмовъ, Псковскіе мастера соорудили въ 1479 г. храмъ Іоанна Златоуста въ монастырѣ того же воимя. Этотъ храмъ былъ построенъ въ честь тезоименитаго Ангела вел. князя и въ память покоренія Новгорода, такъ какъ послѣдніе дни Новгородской свободы, когда эта свобода окончательно была упразднена, эти дни совпали съ днями рожденія вел. князя и его именинъ 22 и 27 января 1478 г.

Неизвѣстно, когда именно прибыли въ Москву первые послѣ Аристотеля Итальянскіе архитекторы Антонъ Фрязинъ и Марко Фрязинъ, но ихъ работы начались уже въ 1485 г. и не постройкою храмовъ, а сооруженіемъ новыхъ Кремлевскихъ стѣнъ.

Старыя стѣны, значительно обветшавшія и отъ времени и отъ многихъ пожаровъ. теперь уже не удовлетворяли новымъ требованіямъ и могуществу государственнаго гнѣзда, какимъ являлся этотъ ветхій Кремль. А величественный соборъ Успенскій и здѣсь какъ бы указывалъ на необходимость окружить его достойнымъ вѣнкомъ новыхъ сооруженій. Какъ мы упомянули, его зданіе ярко освѣщало ветхую старину всѣхъ остальныхъ построекъ Кремля. Кромѣ того, и въ чемъ была главная забота Моск. государя, требовалось укрѣпить гнѣздо славнаго государства новыми ужеевропейскими способами городовой защиты при помощи европейскихъ же строителей.

Само собою разумѣется, что постройка новыхъ стѣнъ производилась не вдругъ, но частями, мало-по-малу, потому что въ одно время съ постройкою новой стѣны было необходимо оставлять возлѣ нея и старыя стѣны, дабы на случай опасности не раскрыть городскую ограду на произволъ враждебной осады. Итальянецъ Контарини, бывшій въ Москвѣ въ 1475 г. и, стало быть, видѣвшій старыя стѣны, описывая городъ, говоритъ между прочимъ, что онъ «расположенъ на небольшомъ холмѣ и что всѣ строенія въ немъ, не исключая и самой крѣпости, деревянныя». Это указаніе не иначе можно объяснить какъ тѣмъ, что обветшавшія стѣны по мѣстамъ были починены деревомъ вмѣсто камня.

Кромѣ того, надо имѣть въ виду, что городовыя каменныя стѣны всегда были покрываемы деревянною кровлею; изъ дерева же устроивались и заборолы, родъ разборнаго забора, который защищалъ осажденныхъ въ пролетахъ между зубцами стѣнъ. Все это придавало стѣнамъ видъ деревянной постройки.

Сооруженіе и доселѣ существующихъ стѣнъ Кремля началось, какъ упомянуто въ 1485 году, съ теперешнихъ Тайницкихъ воротъ, что надъ Москвою-рѣкою передъ соборами.

Въ то время находившіяся здѣсь старыя ворота именовались Четьковыми, Чишковыми, Чушковыми и Шешковыми. По всему вѣроятію отъ имени боярскаго двора, здѣсь находившагося.

Въ числѣ знатныхъ бояръ у кн. Юрья Дм. Галицкаго былъ Данила Чешекъ, являвшійся въ качествѣ посла къ вел. князю Василію Васил. Темному объ утвержденіи мира въ 1425 году. Можно предполагать, что у воротъ на Подолѣ Кремля находился и дворъ этого Чешка, такъ какъ неподалеку на горѣ стоялъ дворъ и князя Юрья Дмитріевича, соперника Василію Темному въ спорѣ о Великомъ Княженіи. Ворота назывались также и Водяными, какъ въ Москвѣ назывались и другія такія же ворота, устроиваемыя не для проѣзда дальше по улицамъ, а только для добыванія воды, каковы были ворота у теперешняго Каменнаго моста и въ Китаѣ у Зарядья.

19 іюля 1485 г. Антонъ Фрязинъ вмѣсто этихъ воротъ заложилъ новыя подъ именемъ Стрѣлъницы, подъ которыя вывелъ Тайникъ, тайный подземный проходъ къ рѣкѣ для добыванія воды во время тѣсной осады. Отсюда и сохранившееся донынѣ прозваніе вороть Тайницкими.

Затѣмъ въ 1487 г. была совершена стрѣльница наугольная, внизъ по Москвѣ-рѣкѣ, называвшаяся Беклемишевскою отъ находившагося близъ нея двора боярина Беклемишева (Никиты и Семена)^[66]. Строителемъ ея былъ Марко Фрязинъ.

На другой годъ (1488) мая 27 Антонъ Фрязинъ заложилъ другую наугольную стрѣльницу вверхъ по Москвѣ-рѣкѣ, гдѣ прежде въ старыхъ стѣнахъ стояла Свиблова стрѣльница, такъ прозываемая отъ боярскаго же двора Ѳедора Свибла, и подъ нею также вывелъ тайникъ. Такимъ образомъ прежде всего городъ былъ укрѣпленъ со стороны рѣки, т.-е. съ Татарской Ордынской стороны.

Зимою, въ началѣ 1490 г., въ Москву прибылъ еще Фрязинъ, Петръ-Антоній съ ученикомъ Зам-Антоніемъ, мастеръ стѣнной и полатный, архитектонъ, какъ его только одного величали этимъ именемъ, вѣроятно, за особое искусство въ строительномъ дѣлѣ.

Въ теченіи того же года онъ построилъ двѣ стрѣльницы, одну у Боровицкихъ воротъ и со стѣною до наугольной Свибловой стрѣльницы, другую надъ Константино-Еленскими воротами (недалеко оть церкви свв. Константина и Елены), которыя находились на Подолѣ Кремля и дотому именовались Нижнимм, а также и Тимоѳѣевскими, отъ стоявшаго здѣсь двора знаменитаго окольничаго при Дмитріи Донскомъ Тимоѳея Васильевича роду московскихъ тысяцкихъ.

На слѣдующій годъ (1491) Петръ-Антоній и прежній Марко заложили двѣ стрѣльницы со стороны Большого Посада, Фроловскую (Спасскія ворота) и Никольскую, обѣ съ воротами. По другимъ свидѣтельствамъ обѣ стрѣльницы были заложены однимъ Петромъ-Антоніемъ въ мартѣ мѣсяцѣ, при чемъ Никольская была заложена не по старой основѣ, не на мѣстѣ старой стрѣльницы, но, вѣроятно, съ прибавкою городского пространства. Тогда же онъ заложилъ и стѣну отъ Никольской стрѣльницы до р. Неглинной. Фроловская стрѣльница была имъ окончена въ томъ же году. На ней и доселѣ существуютъ сохранившіяся надписи на каменныхъ доскахъ съ внутренней стороны по-русски, съ внѣшней, загородной, полатыни.

Приводимъ ихъ старинный списокъ: «Въ лѣто 6999 году Іюля (пробѣлъ) Божіею милостію здѣлана бысть сія стрѣльница повелѣнiемъ Іоанна Васильевича государя и самодержца всея Росіи и Великаго князя Владимерскаго и Московскаго и Новгородскаго и Псковскаго и Тферскаго и Югорскаго и Вятскаго и Пермъскаго и Болгарскаго и иныхъ въ Л (30) лѣто государства его. Дѣлалъ Петръ-Антоніе отъ града Медіолана».

Въ томъ же спискѣ латинская надпись такъ переведена: «Іоаннъ Васильевичъ Божіею милостію Великій князь Владимерскій, Московскій, Новгородскій, Тферскій, Псковскій, Вятскій, Югорскій, Перьмскій, Болгарскій и иныхъ и всеа Росіи Государь въ лѣто Л (30-е) государства своего сіи стѣны созда. Строитель же бысть Петръ-Антоніе Сонъаріи (Solarius) Медіоланянинъ въ лѣто отъ Рожства Х-ва Спасителя 1493-е». Ошибка вмѣсто 1491 г. (Тверскаго музея сборникъ, № 3237). Въ подлинной надписи, согласно ея русскому списку, вмѣсто «сія стѣны» упомянуто сіи башни, т.-е. стрѣльницы. Множественное число, быть можетъ, указываетъ и на отводную башню, существующую передъ воротами.

Постройка стѣнъ съ этой посадской стороны продолжалась и въ 1492 г., когда между этими двумя стрѣльницами была заложена подошва (фундаменть), а вмѣстѣ съ тѣмъ и новая стрѣльница наугольная надъ Неглинною съ тайникомъ, которая впослѣдствіи прозывалась Собакиною, вѣроятно также отъ боярскаго двора роду Собакиныхъ.

Въ то время, какъ мало-по-малу сооружались стѣны и стрѣльницы, въ 1493 г. Кремль былъ окончательно опустошенъ двумя пожарами, слѣдовавшими одинъ за другимъ съ небольшимъ черезъ три мѣсяца. Послѣ перваго пожара, случившагося на Радуницѣ, апрѣля 16, когда выгорѣлъ почти весь городъ, для временной его защиты поставили въ опасномъ мѣстѣ деревянную стѣну отъ Никольской стрѣльницы до тайника на Неглинной или до Собакиной стрѣльницы, но въ новый, небывалый по сводмъ опустошеніямъ, пожаръ всей Москвы эта стѣна сгорѣла.

Пожары явились какъ бы Божіимъ гнѣвомъ по случаю новыхъ распоряженій государя, касавшихся и до обывателей Московскаго посада. Въ томъ же несчастномъ 1493 году было приступлено къ укрѣпленію мѣстности и къ постройкѣ стѣнъ со стороны теченія р. Неглинной, гдѣ теперь расположенъ Кремлевскій Александровскій садъ. Для этой цѣли былъ вырыть глубокій ровъ отъ Боровицкихъ воротъ до Москвы-рѣки, такъ какъ здѣсь теченіе Неглинной значительно удалялось отъ Кремлевской горы и отъ стѣнъ города, а за рѣчкой Неглинной, для безопасности города отъ пожаровъ, государь повелѣлъ очистить посадское пространство по всей линіи городскихъ стѣнъ такъ, чтобы строенія отстояли отъ стѣнъ по мѣрѣ на 110 саж., по другимъ, вѣроятно ошибочнымъ, указаніямъ на 109 саж. Для этой цѣли были снесены всѣ деревянные дворы въ этой мѣстности и разобраны самыя церкви, о чемъ духовный чинъ очень печалился, какъ увидимъ ниже.

Наконецъ въ 1495 г. была заложена и послѣдняя городовая стѣна возлѣ Неглинной, не по старой основѣ, но съ расширеніемъ городового пространства^[67]. Въ тотъ же годъ была очищена вся мѣстность и за Москвою-рѣкою противъ стѣнъ Кремля также для безопасности отъ пожаровъ, при чемъ были снесены всѣ дворы и разобраны церкви и на чистомъ мѣстѣ разведенъ государевъ садъ, существовавшій тамъ до конца ХVІІ ст. уже съ именемъ Царицына Луга.

Ровно десять лѣтъ продолжалась постройка новыхъ стѣнъ Кремля и по случаю принудительнаго разрушенія близь стоявшихъ на посадѣ церквей возбудила въ благочестивыхъ людяхъ большія сѣтованія и суевѣрные толки о томъ. что не подобаетъ такъ разрушать святыя мѣста.

Архіепископъ Новгородскій Геннадій, бывшій Чудовской архимандритъ, писалъ по этому поводу къ митрополиту Зосимѣ слѣдующія строки, весьма любопытныя для характеристики носившихся въ то время мнѣній даже въ высшемъ духовенствѣ. Главнымъ образомъ онъ жаловался на то, что въ Новгородѣ его одолѣвали еретики, жидовствующіе и стригольники, и указывалъ, что «на Москвѣ еретики живутъ въ ослабѣ, почему и изъ Новгорода всѣ они сбѣжали къ Москвѣ, да и ходятъ тамъ въ ослабѣ. Напримѣръ, Денисъ попъ, тотъ въ Архангельскомъ соборѣ служилъ да на литургіи за престоломъ плясалъ да и Кресту наругался». Замѣчая такую Московскую распущенность, владыка кстати писалъ и о государской распущенности:

«А нынѣ бѣда стала земская да нечесть государская великая: церкви старыя извѣчныя выношены изъ города вонъ, да и монастыри старые извѣчные съ мѣста переставлены; а кто вѣру держитъ ко святымъ Божіимъ церквамъ, ино то писано сице: «Освяти любащая благолѣпіе дому Твоего и тѣхъ прослави божественою Твоею силою». Да еще паки сверхъ того и кости мертвыхъ выношены на Дорогомилово, ино кости выносили, а тѣлеса вѣдь туто остались, въ персть разошлись; да на тѣхъ мѣстахъ садъ посаженъ; а Моисей писалъ во Второмъ Законѣ: «Да не насадиши садовъ, ни древа подлѣ требника Господа Бога твоего». А господинъ нашъ отецъ Геронтій митрополитъ о томь не воспретилъ; то онъ вѣдаетъ, каковъ отвѣтъ за то дастъ Богу. А гробокопателямъ какова казнь писана! а вѣдь того для, что будетъ воскресеніе мертвыхъ, не велѣно ихъ съ мѣста двигнути, опричь тѣхъ великихъ Святыхъ, коихъ Богъ прославилъ чудесы; да Божіимъ повелѣніемъ и ангельскимъ явленіемъ бываетъ перенесеніе мощемъ на избавленіе людемъ и на утвержденіе и на почесть градовомъ. А что вынесши церкви, да и гробы мертвыхъ, да на томъ мѣстѣ садъ посадити, а то какова нечесть учинена! отъ Бога грѣхъ, а отъ людей соромъ. Здесе пріѣзжалъ жидовинъ новокрещенной, Даниломъ зовутъ, а нынѣ хрестьянинъ, да мнѣ сказывалъ за столомъ во всѣ люди: «понарядился де есми изъ Кіева къ Москвѣ, ино де мнѣ почали жидова лаять: собака де ты, куда нарядился? Князь де великій на Москвѣ церкви всѣ выметалъ вонъ», а сказывалъ то предъ твоимъ сыномъ боярскимъ предъ Вяткою: ино каково то безчестіе и нечесть Государству великому учинена?.. А церкви Божіи стояли колико лѣтъ! А гдѣ священникъ служилъ, руки умывалъ, и то мѣсто бываетъ не проходно; а гдѣ престолъ стоялъ да и жертвеникъ и тѣ мѣста непроходны же; а нынѣ тѣ мѣста не огорожены, ино и собаки на то мѣсто ходятъ и всякій скотъ. А что дворы отодвинуты отъ града, ино то и въ лѣпоту; а церкви бъ стояли вкругъ города, еще бы честь граду болшая была. А егда бываетъ по грѣхомъ нахоженіе иноплеменникъ, ино, выносивъ иконы, да сожгутъ стѣны. А что которыя церкви были въ городѣ, а то такожъ бы подняти на подклѣтѣхъ да сѣни нарядити вокругъ церкви да переходы съ Великаго князя двора, да попъ бы ходячи пѣлъ у тѣхъ церквей и коли случится Великому князю или Великой княгинѣ саду посмотрѣти, и онъ бы посидѣлъ у церкви, ино лѣпо видѣти. А нынѣ розговорити того пѣкому Государю Великому князю, развѣ тобя господина отца нашего, съ Божіею помощью; а намъ, твоимъ дѣтемъ и сослужебникомъ, пригоже тебѣ о томъ воспокинати; а ты, господинъ отецъ нашъ, сыну своему Великому князю накрѣпко о томъ воспоминай, понеже должно ти есть».

Въ началѣ своего посланія Геннадій упоминаетъ, что церкви и изъ города, т.-е. изъ Кремля, были вынесены, а вмѣстѣ съ ними и гробы погребенныхъ возлѣ нихъ покойниковъ, какъ можно судить по упоминанію Геннадія о такихъ гробахъ. Все зто, конечно, являлось необходимостью, когда происходила постройка новыхъ стѣнъ съ распространеніемъ городской мѣстности за предѣлы старыхъ стѣнъ, въ окружности которыхъ и стояли, вѣроятно, упоминаемыя церкви. Что касается переставленія извѣчныхъ монастырей, то это указаніе должно относиться къ монастырю Спаса на Бору, который былъ переведенъ на новое мѣсто внизъ по Москвѣ-рѣкѣ на горы возлѣ Крутицъ, отчего и сталъ прозываться Новоспасскимъ.

Весною въ 1491 г. по повелѣнію государя Спасскій архимандритъ Аѳанасій заложилъ церковь каменную на Новомъ Преображеніе Спаса. Она строилась медленно въ теченіи пяти лѣтъ, и въ 1496 г. сент. 18 была освящена.

Поводомъ къ этому переставленію древняго монастыря послужило рѣшеніе государя выстроитъ себѣ новый болѣе обширный дворецъ, къ чему было приступлено въ 1492 году. При новыхъ порядкахъ государева быта теперь уже не совсѣмъ было удобно оставлять среди новаго дворца, такъ сказать въ своихъ комнатахъ, стороннія жилища монастырской братіи.

Полное устройство Кремлевской крѣпости окончилось уже въ 1508 г., когда съ весны Фрязинъ Алевизъ вокругъ города, особенно со стороны торга и Красной площади, выкопалъ глубокій ровъ и выложилъ его камнемъ бѣлымъ и кирпичомь, а со стороны Неглинной устроилъ обширные глубокіе пруды, изъ которыхъ по рву Неглинная была соединена съ Москвою-рѣкою, такъ что крѣпость со всѣхъ сторонъ окружилась водою и Кремль сталъ островомъ.

Глубина этого рва, какъ обнаружилось при измѣреніяхъ, произведенныхъ въ 1701 году, простиралась до 4 саж., ширина показана въ 17 саж. вверху и 15 саж. внизу.

Объ этомъ новопостроенномъ Кремлѣ находимъ, къ сожалѣнію, очень краткія свидѣтельства почти отъ современниковъ его окончательнаго устройства.

Итальянецъ Павелъ Іовій, писавшій о Москвѣ въ 1535 году, разсказываетъ слѣдующее: «Городъ Москва по своему положенію въ самой срединѣ страны, по удобству водяныхъ сообщеній, по своему многолюдству и, наконецъ, по крѣпости стѣнъ своихъ есть лучшій и знатнѣйшій городъ въ цѣломъ государствѣ. Онъ выстроенъ по берегу рѣки Москвы на протяженіи пяти миль, и домы въ немъ вообще деревянные, не очень огромны, но и не слишкомъ низки, а внутри довольно просторны, каждый изъ нихъ обыкновенно дѣлится на три комнаты: гостиную, спальную и кухню. Бревна привозятся изъ Герцинскаго лѣса; ихъ отесываютъ по шнуру, кладутъ одно на другое, скрѣпляютъ на концахъ, — и такимъ образомъ стѣны строятся чрезвычайно крѣпко, дешево и скоро. При каждомъ почти домѣ есть свой садъ, служащій для удовольствія хозяевъ и вмѣстѣ съ тѣмъ доставляющій имъ нужное количество овощей; отъ сего городъ кажется необыкновенно обширнымъ. Въ каждомъ почти кварталѣ есть своя церковь; на самомъ же возвышенномъ мѣстѣ стоить храмъ Богоматери, славный по своей архитектурѣ и величинѣ; его построилъ шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ Аристотель Болонскій, знаменитый художникъ и механикъ. Въ самомъ городѣ впадаетъ въ р. Москву рѣчка Неглинная, приводящая въ движеніе множество мельницъ. При впаденіи своемъ она образуетъ полуостровъ, на концѣ коего стоитъ весьма красивый замокъ съ башнями и бойницами, построенный итальянскими архитекторами. Почти три части города омываются рѣками Москвою и Неглинною; остальная же часть окопана широкимъ рвомъ, наполненнымъ водою, проведенною изъ тѣхъ же самыхъ рѣкъ. Съ другой стороны городъ защищенъ рѣкою Яузою, также впадающею въ Москву нѣсколько ниже города… Москва по выгодному положенію своему, преимущественно предъ всѣми другими городами, заслуживаетъ быть столицею; ибо мудрымъ основателемъ своимъ построена въ самой населенной странѣ, въ срединѣ государства, ограждена рѣками, укрѣплена замкомъ и по мнѣнію многихъ никогда не потеряетъ первенства своего». Все это Іовій разсказываетъ о Москвѣ со словъ Москвича Димитрія Герасимова, отправленнаго изъ Москвы въ1525 г. посланникомъ къ Папѣ Клименту VII. Іовій говоритъ, что онъ составилъ свое сочиненіе о Московіи изъ ежедневныхъ бесѣдъ съ Димитріемъ, а потому оно и вышло очень достовѣрнымъ и обстоятелнымъ, такъ какъ нашъ Димитрій оказался по тому времени очень образованнымъ и знающимъ человѣкомъ, заслужившимъ большія похвалы отъ Іовія. Авторъ говоритъ, что сохранилъ въ своемъ сочиненіи ту же простоту, съ какою велъ свой разсказъ Димитрій. Это признаніе Іовія даетъ намъ поводъ заключать, что сочиненіе Іовія есть собственно сочиненіе Димитрія, за исключеніемъ средневѣковой учености о Страбонѣ, Птолемеѣ и т. п. Особенно дорого высказанное убѣжденіе стараго Москвича, что Москва по мнѣнію многихъ никогда не потеряетъ своего первенства.

Тѣмъ временемъ. когда началась и продолжалась постройка городскихъ стѣнъ, и въ самомъ Кремлѣ и на посадѣ въ разныхъ мѣстностяхъ сооружались новые каменные храмы, конечно, на старыхъ отъ вѣка мѣстахъ, ибо, какъ мы видѣли изъ толкованій владыки Геннадія, перестановка храма на новое мѣсто почиталась чуть не грѣхомъ.

Въ Кремлѣ, кромѣ упомянутыхъ выше Благовѣщенской и Ризположенской, за это время были построены: въ 1480 г. ц. Богоявленія на Троицкомъ подворьѣ. Въ 1481 г. сент. 8 заложены два обѣтные предѣла у Аргангельскаго собора-Воскресеніе да Акила апостолъ, въ память побѣды надъ Новгородцами на р. Шелони, случившейся 14 іюля 1471 г. въ воскресенье, на память св. апостола Акилы. Вел. князь тогда же далъ обѣтъ построить церковь св. апостола, а воеводы Данила Холмскій и Ѳедоръ Давыд. Палецкій — церковь Воскресенія. Неизвѣстно, гдѣ первоначально была сооружена эта вторая церковь, памятникъ боярскаго благочестиваго усердія. Можно съ большою вѣроятностыо предполагатъ, что этотъ храмъ, быть можетъ, только деревянный, существовалъ на томъ мѣстѣ, гдѣ въ 1532 г. былъ заложенъ, а въ 1543 г. оконченъ строенiемъ храмъ тоже Воскресенія, возлѣ колокольни Іоанна Лѣствичника, или святаго Ивана, впослѣдствіи извѣстной подъ именемъ Ивана Великаго. Новый храмъ былъ выстроенъ также для колокольни, болѣе обширной, которая существуетъ и донынѣ, вмѣщая въ себѣ самые большіе колокола. Подробности объ этой постройкѣ мы помѣщаемъ ниже.

Въ 1483 г. архимандритъ Чудовской Геннадій Гонзовъ заложилъ каменную церковь во имя Алексѣя Чуд. да и трапезу каменную заложилъ. Въ 1491 г. совершили церковь Введенія Б-цы и полату камену на Симоновскомъ дворѣ у Никольскихъ воротъ. Освящена 13 ноября.

Въ 1501 г. по повелѣнію государя въ Чудовомъ монастырѣ разобрали старую церковь Чуда Архангела Михаила, строеніе Алексѣя митрополита, и стали сооружать новую, донынѣ существующую. Освящена въ 1503 г. сент. 6.

Въ 1504 г. была разобрана старая церковь Козмы и Демьяна, стоявшая противъ заднихъ воротъ Чудова монастыря, и заложена новая, повелѣніемъ вел. князя.

Наконецъ, незадолго передъ своею кончиною, вел. князь 21 мая 1505 г. повелѣлъ разобрать уже ветхую соборную церковь Архангела Михаила, строеніе Ивана Калиты, и заложилъ въ октябрѣ на томъ же мѣстѣ новую болѣе обширную.

Тогда же и другую церковь разобрали, также строеніе Ивана Калиты, св. Іоаннъ Лѣствичникъ, иже подъ Колоколы, и заложиля новую не на старомъ мѣстѣ, отмѣчаеть одинъ лѣтописецъ ( П. С. Л. VI, 50). Другіе лѣтописцы указываютъ, что на старомъ мѣстѣ.

Черезъ пять мѣсяцевъ, 27 октября 1505 г. вел. князь Иванъ Вас. скончался и погребенъ въ новозаложенномъ соборѣ Архангела Михаила, какъ и митроп. Филиппъ въ только что начатомъ постройкою Успенскомъ соборѣ.

Постройка храма продолжалась и по кончинѣ вел. князя и совсѣмъ была окончена уже въ 1508 г., когда ноября 8 храмъ былъ освященъ. Но за годъ прежде, когда храмъ былъ доведенъ до верхнихъ каморъ, 1507 года октября 3 въ него были перенесены и мощи прародителей государевыхъ, гробы вел. князей, начиная съ Ивана Калиты. Не упомянуто въ лѣтописяхъ, гдѣ до того времени находились ихъ гробы. Вѣроятно, оставались на своихъ старыхъ мѣстахъ и были перенесены на новыя, устроенныя возлѣ стѣнъ болѣе обширнаго храма. Строителемъ храма былъ Фрязинъ Алевизъ Новый.

Таково было неутомимое строительство Ивана Третьяго, совсѣмъ измѣнившее обликъ стараго Кремля, который теперь больше походилъ на европейскій замокъ, чѣмъ на старинный русскій городъ. Дѣйствительно, замкомъ и называли его путешественники-иностранцы.

Этимъ именемъ обозначался, такъ сказать, каменный обликъ вновь устроеннаго города Кремля. Дотолѣ Кремль носилъ обликъ обычнаго на Руси города, построеннаго изъ одного дерева. Старыя и ветхія каменныя его стѣны, какъ упомянуто, уже не отличались своимъ видомъ отъ остальныхъ деревянныхъ сооруженій, а старые каменные храмы по своимъ малымъ размѣрамъ совсѣмъ исчезали въ общей массѣ деревянныхъ хоромъ великокняжескихъ и боярскихъ, строившихся высоко и широко.

Вообще, каменныя строенія въ древней Москвѣ столь были рѣдки, что лѣтописцы старательно заносили въ свои сборники временныхъ лѣтъ всякую подобную постройку, даже ворота и въ особенности, конечно, Божіи храмы.

Внѣ Кремля на посадѣ каменная церковь являлась такою рѣдкостью, что обозначалась какъ особое урочище: Егорiй каменный въ Георгіевскомъ, Богоявленіе каменное въ Богоявленскомъ монастырѣ указывались какъ памятники, заслуживающіе удивленія и особаго примѣчанія. Что касается жилыхъ каменныхъ зданій, то о нихъ и въ самомъ Кремлѣ никто не помышлялъ. Даже и вел. князья нимало объ этомъ не заботились.

Древняя Москва былъ городъ деревянный со всѣми ея жилищами и со всѣми очень многочисленными ея храмами, а потому всегда во время пожаровъ выгорала изъ конца въ конецъ.

Казалось, что именно непрестанные пожары должны были научить горожанъ какой-либо правильной борьбѣ съ этою бытовою стихіею, и, однако, болѣе чѣмъ цѣлыя полтораста лѣтъ отъ пожаровъ при Иванѣ Калитѣ все оставалось по-старому и послѣ каждаго пожара горожане, какъ бы сохраняя завѣты отцовъ и дѣдовъ, строились опять изъ дерева и опять старымъ же порядкомъ сгорали дотла.

Это изумительное деревянное коснѣніе не одной Москвы, но и всѣхъ другихъ городовъ объясняется, впрочемъ, великою дешевизною въ то время строительнаго деревяннаго матеріала, а вмѣстѣ съ тѣмъ и необыкновенною скоростью постройки не только обывательскихъ жилищъ, но и самыхъ церквей, нерѣдко очень обширныхъ и высокихъ, а также и городскихъ стѣнъ, еще болѣе обширныхъ.

Въ свою очередь это самое обстоятельство очень препятствовало развитію строительнаго каменнаго дѣла, которое, не встрѣчая нигдѣ особаго попеченія и привѣта и ни съ какой стороны никакой потребности въ его художествѣ, принуждено было годъ отъ году слабѣть и, если можно такъ выразиться, едва двигало ногами даже при постройкѣ небольшихъ храмовъ, а съ большими и совеѣмъ не могло совладать, какъ это обнаружилось при начальномъ сооруженiи Успенскаго собора въ Москвѣ, что подтверждають также и нерѣдкія паденія новостроенныхъ храмовъ и въ Московской области и въ Новгородѣ.

Типъ хорошей каменной жилой постройки должны были выработать богатые Новгородцы, но и они въ теченіи вѣковъ точно также, одолѣваемые безпрестанными пожарами, по-старому оставались въ тѣхъ же деревянныхъ жилищахъ. Само собою разумѣется, что въ каменныхъ зданіяхъ никто не рѣшался жить, когда болѣе удобно, болѣе просторно и болѣе полезно для здоровья можно было жить въ вѣковѣчныхъ деревянныхъ хоромахъ.

Впрочемъ, въ первой половинѣ XV вѣка Новгородскій владыка архіепископъ Евфимій началъ строить и на своемъ дворѣ каменныя зданія, но только пріемныя и служебныя полаты, оставляя самое жилье все-таки въ деревянныхъ постройкахъ. Быть можеть, по его примѣру и старая Москва мало — по — малу стала строить и для своего обихода каменныя полаты и первымъ начинателемъ этого подвига явился самъ митрополитъ Іона, положившій столько труда и заботъ для установленія и утвержденія въ Москвѣ государственной идеи, отчего его святое имя и возглашается вмѣстѣ съ его святыми предшественниками, Петромъ и Алексѣемъ, создателями Русскаго государственнаго единенія.

Первоначальникъ каменныхъ жилыхъ построекъ митрополитъ Іона еще въ 1450 г., во время ІПемякиной смуты, заложилъ на своемъ дворѣ полату каменну, въ которой впослѣдствіи устроилъ и обѣтную церковь Ризположенія въ память избавленія Москвы отъ Татарскаго нашествія царевича Мазовши.

Не скоро этотъ первый опытъ нашелъ себѣ послѣдователей. Прошло слишкомъ 20 лѣть, когда, наконецъ, и граждане положили основанiе для такихъ построекъ. Въ 1471 г. купецъ Тароканъ заложилъ себѣ полаты кирпичныя, у городовой стѣны, у Фроловскихъ воротъ, въ одно лѣто и построилъ ихъ.

По всему вѣроятію мѣсто этихъ полатъ занимаетъ теперь небольшое зданіе Дворцоваго вѣдомства, стоящее возлѣ старинной еще стрѣлецкой сторожки, или гауптвахты.

Затѣмъ въ 1473 г. новый только что возведенный на столъ митрополитъ Геронтій на томъ же святительскомъ митрополичьемъ дворѣ заложилъ новую полату и у двора поставилъ, нарядилъ врата кирпичные кладены кирпичемъ ожиганымъ. Эта полата также кирпичная на четырехъ каменныхъ подклѣтахъ была окончена постройкою на другой 1474 годъ, когда 13 ноября владыка и перешелъ въ нее жить.

Можно полагать, что святитель, достроивая въ 1474 г. эту полату и ворота, воспользовался матеріаломъ отъ разрушившейся соборной церкви, такъ какъ этотъ матеріалъ, камни и кирпичи, оказался для новой уже Аристотелевской стройки негоднымь въ дѣло для большого храма, но очень пригоднымъ для рядового строенія. Впослѣдствіи, въ 1493 г. послѣ пожара митрополитъ Зосяма поставилъ на своемъ дворѣ три кельи каменныя съ подклѣтами.

Должно упомянуть, что послѣ Геронтіевыхъ построекъ и монастыри стали сооружать полужилыя полаты, называемыя т рапезами. Такія трапезы были сооружены въ 1483 г. въ Чудовомъ монастырѣ, въ 1485 г. — въ Симоновомъ монастырѣ, въ 1504–1506 гг. — въ Андрониковѣ.

Въ 1485 г. начали строить себѣ каменныя хоромы и большіе бояре. Сынъ государева казначея Владиміра Ховрина, Дмитрій, построилъ въ этомъ году полату кирпичную и ворота кирпичныя. Слѣдомъ за нимъ тогда же заложили кирпичныя полаты старшій братъ Дмитрія, Иванъ, прозваніемъ Голова, и бояринъ Василій Ѳед. Образецъ^[68].

Наконецъ и вел. князь рѣшился построить себѣ вмѣсто деревянныхъ каменныя помѣщенія для жилья, конечно на старомъ прапрадѣдовскомъ мѣстѣ у церкви Благовѣщенія, сооруженіемъ которой въ 1484 г. и началась перестройка всего дворца. Въ тотъ годь подъ церковью были устроены казны, а возлѣ нея съ набережной стороны-Казенный дворъ, на которомъ въ 1485 г. былъ заложенъ обширный каменный погребъ.

Передъ тою же церковью съ западной стороны внутри государева двора въ 1487 г. Марко Фрязинъ заложилъ полату велику на мѣстѣ, гдѣ теремъ стоялъ, т.-е. по набережной сторонѣ. Эта большая полата впослѣдствіи именовалась Набережною.

Послѣ того дворцовыя зданія были выдвинуты на соборную площадь, гдѣ въ 1491 г. Марко Фрязинъ и Петръ Антоній построили большую полату, названную Грановитою по случаю обдѣлки ея наружныхъ стѣнъ по-итальянски гранями.

Весною на слѣдующій 1492 г. вел. князь окончательно рѣшилъ выстроить себѣ каменныя жилища и 5 апрѣля со всею семьею перебрался изъ своего двора въ новый дворъ Ивана Юрьевича Патрикѣевича, стоявшій противъ церкви Іоанна Предтечи у Боровицкихъ воротъ, а старый свой дворъ, деревянный, велѣлъ разобрать и на его мѣстѣ ставить каменный дворъ.

Однако въ новомъ и притомъ въ чужомъ жилищѣ, вѣроятно было тѣсно, почему тогда же вел. князь поставилъ себѣ временной деревянный дворъ за Архангеломъ, т.-е. съ восточной стороны Архангельскаго собора, на мѣстѣ, нѣкогда принадлежавшемъ сыну Калиты, Андрею, и потомъ сыну Андрея, знаменитому Владиміру Андреевичу Храброму, герою Куликовской битвы. Теперь это было опальное мѣсто, отобранное у провинившагося передъ государствомъ внука Храбраго воеводы, Василья Ярославича. Мѣсто такъ и прозывалось Ярославичевскимъ.

Съ небольшимъ черезъ годъ 16 апрѣля 1493 г. нутрь Кремля весь выгорѣлъ, остался только этотъ новый дворъ за Архангеломъ, гдѣ вѣроятно уже и пребывалъ вел. князь.

А потомъ ровно черезъ три мѣсяца, 16 іюля случился опять такой пожаръ въ Кремлѣ, какого не бывало съ тѣхъ поръ, какъ и Москва стала. Погорѣлъ не только весь Кремль и съ упомянутымъ новымъ дворомъ, но почти и весь посадъ вокругъ Кремля.

Оченъ трудно было при такихъ губительныхъ обстоятельствахъ продолжатъ даже и производимую постройку каменныхъ стѣнъ Кремля, а о продолженіи постройки дворца нельзя было и помышлять. Поэтому закладка каменнаго дворца совершилась уже въ послѣднiй годъ ХV ст., въ 1499 г. въ маѣ мѣсяцѣ, когда вел. князь заложилъ дворъ свой каменъ, полаты каменныя и кирпичныя, а подъ ними погребы и ледники, на старомъ дворѣ у Благовѣщенія, да и стѣну каменную заложилъ отъ двора до Боровицкой стрѣльницы, для защиты двора съ набережной стороны, откуда изъ Замоскворѣчья могли достигать и татарскія стрѣлы и горѣвшія головни.

Строителемъ всего жилого дворца былъ Алевизъ Фрязинъ оть града Медіолана.

Постройка продолжалась нѣсколько лѣтъ, по одному извѣстію (Устюж. Дѣт. 179) даже 12 лѣть, и была окончена въ 1508 г., черезъ два съ половиною года по кончинѣ основателя этихъ строеній вел. князя Ивана Васильевича.

7 мая 1508 г., во второе воскресенье по Пасхѣ, новый государь Василій Ив. перешелъ на житье въ эти кирпичныя полаты, которыя сохранились и до нашего времени, составляя три нижнихъ этажа нынѣ существующаго такъ называемаго Теремнаго дворца (Альбомъ видовъ No XIV).

Съ кончиною вел. князя Ивана Ш, перваго Московскаго государя, не произошло никакихъ перемѣнъ и ни малѣйшаго ослабленія ни въ дѣлахъ развитія государственности, ни въ домашнихъ дѣлахъ по устройству гнѣзда этой государственности, отнынѣ славнаго и преименитаго города Москвы.

Достойный преемникъ перваго государя, Василій Ив., рожденный отъ Царевны Грекини, прямо уже сталъ именовать себя Царемъ, т.-е. прямо обнаружилъ могущество и силу водворенной его отцомъ государственной идеи.

Въ городскомъ устройствѣ Москвы онъ также неутомимо слѣдовалъ по направленію, указанному и утвержденному отцомъ, которое ставило необходимою задачею по крайней мѣрѣ хотя одни Божіи храмы строить каменные и кирпичные.

Всего черезъ 8 мѣсяцевъ по кончинѣ отца онъ началъ свои строителныя работы сооруженiемъ въ Кремлѣ кирпичной церкви во имя Чуд. Николы, которая была заложена 21 іюня 1506 г. на мѣстѣ, гдѣ прежде стояла деревянная старая церковь, прозываемая Никола Лняной и Елняной. Храмъ былъ выстроенъ въ 9 недѣль и освященъ 1 октября. Вел. князь поставилъ въ ней чудотворную икону Николы Гостунскаго, отчего храмъ стали прозывать Никола Гостунскій. Затѣмъ въ 1508 г. окончены были строеніемъ Архангельскій соборъ и колокольница Іоаннъ Лѣствичникъ, которую строилъ Фрязинъ Бонъ. Несомнѣнно, что и тогда она была выстроена столпомъ.

Въ томъ же 1508 г. Фрязинъ Алевизъ Новый построилъ церковь Іоанна Предтечи у Боровицкихъ воротъ. Освящена ноября 5.

1508 г. весною вел. князь велѣлъ Алевизу Фрязину вокругъ града (Кремля) ровъ дѣлать каменіемъ и кирпичіемъ и пруды чинити вокругъ града. Въ 1516 г. на Неглинкѣ для этихъ прудовъ заложили третью плотину противъ Ризположенской стрѣльницы (Троицкихъ воротъ) и мостъ каменный, а ниже по теченію двѣ плотины были прежде заложены.

Пользуясь пребываніемъ въ Москвѣ Итальянскихъ мастеровъ и въ особенности славнаго Фрязина Алевиза, государь со многимъ желаніемъ и вѣрою повелѣлъ въ 1514 г. весною заложить и дѣлать каменныя и кирпичныя церкви не только въ Кремлѣ, но и на обширномъ близкомъ и далекомъ посадѣ. Въ Кремлѣ такимъ образомъ была заложена на сѣняхъ дворца церковь Рождества Богородицы съ предѣломъ св. Лазаря. На посадѣ въ разныхъ мѣстностяхъ были заложены девять церквей, строителемъ которыхъ былъ тотъ же Алевизъ.

Въ то же время въ Кремлѣ, какъ упомянуто, Юрій Григорьевъ Бобынинъ, вѣроятно богатый гость, поставилъ кирпичную церковь св. Аѳанасія Александрійскаго, на Кирилловскомъ подворьѣ.

Послѣ того въ 1519 г. государь повелѣлъ разобрать старую ветхую церковь Вознесенія въ Вознесенскомъ монастырѣ и заложилъ новую.

Въ 1527 г. государь поставилъ церковь камену съ предѣлы на своемъ дворѣ во имя Преображенія Спаса (Спасъ на Бору) и другую у Фроловскихъ воротъ св. муч. Георгія.

Подобно тому, какъ послѣ Ивана Калиты сынъ его Семенъ старательно украшалъ построенныя отцомъ церкви иконами и стѣнописью, такъ и новый государь Василій Ив. съ такимъ же стараніемъ сталъ украшать стѣнописью и иконами новые храмы, сооруженные его отцомъ. Переселившись весною 1508 г. въ новый кирпичный дворецъ, онъ тогда же повелѣлъ подписывати, свою дворцовую церковь Благовѣщеніе. Мастеръ этой подписи былъ Ѳеодосій Денисьевъ съ братіею. Другое свидѣтельство объ этомъ разсказываетъ, что вел. князь съ великою вѣрою и желаніемъ повелѣлъ церковь подписати златомъ и всѣ иконы церковныя украсити и обложити серебром и златомъ и бисеромъ, Деисусъ и Праздники и Пророки, повелѣлъ и верхъ церковный покрыть и позлатить.

Въ 1514 г. съ такою же щедростыо былъ украшенъ и Успенскій соборъ, въ которомъ его святое сокровище Владимирская икона Богоматери была благоговѣйно поновлена митрополитомъ Варламомъ и богато украшена, при чемъ устроенъ былъ для нея и особый кивотъ, украшенный серебромъ и златомъ, а весь соборъ вел. князь повелѣлъ украсить стѣнописью, которая была псполнена уже въ 1515 г. августа 27, «вельми чудно и всякой лѣпоты исполнена». Изумительно было видѣть, говоритъ современникъ-лѣтописецъ, каждому входившему въ храмъ созерцая превеликое пространство соборной церкви и многочудную подпись и цѣлбоносные гробы чудотворцевъ, воистину можно было думать, что не на землѣ, а на небеси стоишь.

Само собою разумѣется, что постройка въ это время многихъ новыхъ церквей влекла за собою не малыя заботы объ ихъ внутреннемъ устройствѣ не только иконами, но и различною церковною утварью, для чего требовались мастера разнородныхъ художествъ. Мы видѣли, что Итальянскіе мастера проживали и работали въ Москвѣ еще со временъ Ив. Калиты. Римлянинъ Борисъ лилъ колокола еще въ 1340-хъ годахъ. Съ той поры Итальянцы, повидимому, не оставляли Москвы, пріѣзжая въ нее и по призыву и по своей волѣ. Особенный ихъ наплывъ послѣдовалъ со времени прибытія въ Москву знаменитаго Аристотеля. Путешественникъ Итальянецъ же Контарини въ 1476 г. нашелъ въ Москвѣ золотыхъ дѣлъ мастера, по имени Трифона, Катарскаго уроженца, который работалъ для вел. князя прскрасные сосуды.

Вызывая изъ Италіи первѣе всего архитекторовъ и пушечныхъ литейщиковъ, вел. князь Иванъ Вас. вмѣстѣ съ ними призывалъ и другихъ техниковъ, особенно по отдѣлу металлическаго провзводства, которое больше всего требовалось и для литья колоколовъ, и для украшенія иконъ окладами, и для издѣлій всякой церковной и домовой утвари.

Въ 1490 году, если еще не раньше, вел. князь посылалъ даже двухъ нѣмцевъ, Ивана да Виктора, на Печору отыскивать серебряную руду, которые и нашли руду на р. Цимлѣ, серебряную и мѣдную, въ 1491 г., на пространствѣ 10 верстъ, за 3 1/2тысячи верстъ отъ Москвы.

Въ 1490 г. зимою прибыли въ Москву съ нашими послами архитекторъ Петръ Антоній, ученикъ его ЗамАнтоній, мастера стѣнные и полатные; пушечный мастеръ Яковъ съ женою, серебряные мастера: Христофоръ съ двумя учениками отъ Рима, Олбертъ Нъмчинъ изъ Любека, Карлъ съ ученикомъ изъ Медіолана, Петръ Райка Грекъ изъ Венеціи, капланъ бѣлыхъ чернцовъ Августинова закона Иванъ Спаситель, органный игрецъ, и затѣмъ лѣкарь жидовинъ Мистро-Леонъ изъ Венеціи^[69].

Въ 1493 г. въ маѣ снова были посланы наши послы въ Венецію и въ Медіоланъ призывать мастеровъ. На этотъ разъ въ 1491 г. прибылъ въ Москву стѣнной мастеръ Алевизъ и Петръ пушечникъ и иные мастера.

Надо замѣтить, что вызовъ мастеровъ, кромѣ затрудненій въ пріисканіи охотниковъ ѣхать въ невѣдомую Москву и въ уговорахъ съ ними, сопровождался еще болѣе важными и несносными затрудненіями въ томъ, что добрые наши сосѣди не пропускали ихъ черезъ свои земли-на сѣверной границѣ нѣмцы, на средней Литовско-Польское государство, на югѣ Валашскіе владѣтели. Такъ въ 1493–1495 г. нашихъ пословъ съ мастерами не пропустили Поляки, почему послы должны были поворотить къ Стефану воеводѣ Валашскому, который, пользуясь случаемъ, задержалъ ихъ у себя и велѣлъ мастерамъ дѣлать ему, кто что умѣлъ. Это продолжалось года три-четыре. Вел. князь принужденъ былъ просить Крымскаго Менгли-Гирея, дабы выручилъ ихъ изъ плѣна. Гирей исполнилъ его просьбу и забралъ пословъ и мастеровъ къ себѣ въ Перекопъ, откуда, вѣроятно, они и были доставлены въ Москву. Однако воевода Стефанъ все-таки оставилъ у себя четырехъ мастеровъ лучшихъ да насчиталъ расходовъ на 150 тысячъ, будто издержалъ на пословъ во время ихъ пребыванія у него, имъ же и задержанныхъ (Сборникъ Истор. Общ., т. 95, стр. 22, 54–56).

Въ ноябрѣ 1504 г. опять наши послы привели съ собою изъ Заморья многихъ мастеровъ серебряныхъ, пушечныхъ и стѣнныхъ.

О пушечномъ литьѣ лѣтописцы оставили мало свѣдѣній. Они упомянули только о великой пушкѣ, слитой въ 1488 г. Фрязиномъ Павлиномъ Дебосисомъ.

Наибольшее ихъ вниманiе было обращено на литье колоколовъ. Между прочимъ они записали, что въ 1503 г. слитъ колоколъ большой Петромъ Фрязиномъ, мѣди въ немъ 350 пудовъ, кромѣ олова.

Въ 1532 г. Николай Фрязинъ слилъ колоколъ въ 500 пудовъ.

Въ 1533 г. Николай Нѣмчинъ слилъ колоколъ большой благовѣстникъ вѣсомъ въ 1000 пудовъ, поставленный дек. 19 на деревянной колокольницѣ.

Эти обозначенія Фрязинъ и Нѣмчннъ съ однимъ именемъ Николай по всему вѣроятію относятся къ одному лицу.

Василій Ивановичъ скончался 3 декабря 1533 г. Трехлѣтнему сыну своему Ивану, будущей кровавой грозѣ для всего царства, онъ оставилъ городъ Кремль въ полномъ устройствѣ. Стѣны, храмы, дворецъ-все было ново, крѣпко и красиво. За годъ до своей кончины въ 1532 г. онъ заложилъ на площади возлѣ Ивана Святаго новую обширную колокольню съ храмомъ во имя Воскресенія.

Оканчивая этимъ новымъ храмомъ каменныя постройки въ Кремлѣ, Василій Ив. въ то же время помышлялъ обнести крѣпкою оградою и Торговый посадъ. Однако его кончина помѣшала исполненію этого намѣренія. Въ правленіе его вдовы вел. княгини Елены (Глинскихъ) Торгъ былъ обнесенъ земляныыъ городомъ, т.-е. по древнему способу земляными стѣнами, хитро связанными плетеницами изъ хвороста, по тому мѣсту, гдѣ мыслилъ ставить Василій Ив. Городъ былъ устроенъ въ 1534 г., но на другой же годъ (1535) весною заложенъ вокругъ этого земляного города каменный городъ, строителемъ котораго былъ Итальянскій мастеръ Фрязинъ Петрокъ Малый, новокрещенный.

Этотъ же Петрокъ Малый строилъ и упомянутый храмъ Воскресенія. Онъ окончилъ постройку уже въ 1543 г., не додѣлавъ только каменной же лѣстницы къ храму, которую, какъ и двери въ храмъ, придѣлали уже Московскіе мастера въ 1552 году. Некзвѣстно, по какому обстоятельству храмъ былъ устроенъ на высотѣ третьяго яруса всего зданія и для какихъ потребностей оставались нижніе два яруса, возлѣ которыхъ построена упомянутая лѣстница. Лѣтопись не упоминаетъ при этомъ, что зданіе было построено для колоколовъ, и именно для большихъ колоколовъ, какой, напр., былъ слитъ въ 1533 г. съ именемъ Благовѣстникъ, помѣщенный до времени на деревянной колокольницѣ за алтаремъ Архангельскаго собора, по всему вѣроятію въ ожиданіи, когда построится упомянутое зданіе новой колокольни.

Должно замѣтить также, что колокольня была выстроена въ стѣнообразномъ видѣ на четыре угла по древнимъ Русскимъ образцамъ Новгородскимъ и Псковскимъ. Что зданіе строилось именно для такой колокольни, это вполнѣ подверждаетъ весь складъ его основанія необычайной фундаментальности и прочности. Строительная масса нижняго этажа состоитъ изъ сплошной кладки камня или кирпича и имѣетъ стѣны толщиною въ 4 арш. Основныя стѣны Ивана Великаго имѣютъ 3 арш. толщины.

Повидимому, свидѣтельство о постройкѣ зтого зданія въ 1543 г. описателями Московскихъ достопамятностей было забыто, такъ что зданіе обозначалось именемъ пристройки къ Ивану Великому, сооруженной будто бы при царѣ Михаилѣ Ѳед. и при патріархѣ Филаретѣ, почему зданіе стали именовать Филаретовскою пристройкою и Филаретовскою башнею^[70]. Между тѣмъ въ дѣйствительности выходило наоборотъ. Самый Иванъ Великій, построенный въ 1600 г., являлся пристройкою къ этому коренному древнему зданію съ южной стороны, а съ сѣверной его стороны при Михаилѣ Ѳед. была сооружена такъ называемая Филаретовская патріаршая пристройка, что и составило одну связную группу колоколенъ, состоявшую изъ трехъ отдѣловъ: изъ Ивановскаго Столпа, изъ зданія, сооруженнаго Фрязиномъ Петрокомъ, и изъ Филаретовской пристройки, какъ это въ томъ же видѣ существуетъ и донынѣ. Въ 1812 г. Наполеонъ, просвѣщеннѣйшій изъ европейцевъ, старался взорвать всю эту группу и достигъ цѣли только наполовину. Были разрушены Филаретовская пристройка и верхняя половина зданія Фрязина; Иванъ Великій оказалъ только неопасную трещину, о чемъ будетъ сказано въ своемъ мѣстѣ (Альбомъ видовъ No XVI).

Благодаря особенному пристрастію къ постройкамъ всякаго рода на укрѣпленіе и украшеніе города, чѣмъ прославили свое время вел. князь Иванъ III и сынъ его Василій Ив., благодаря постоянному пребыванію въ Москвѣ Итальянскихъ архитекторовъ, стѣнныхъ и полатныхъ и разныхъ другихъ Итальянскихъ или Фряжскихъ мастеровъ, Русскіе люди настолько хорошо усвоили себѣ строительное дѣло, что къ началу царствованія Ивана Грознаго основательно выработали свой самобытный, своеобразный Русскій стиль церковныхъ построекъ, превращая старозавѣтные типы и образцы своихъ деревянныхъ строеній въ кирпичныя сооруженія съ прибавкою къ нимъ фряжскихъ образцовъ, что касалось мелкихъ деталей по преимуществу въ такъ называемыхъ обломахъ по отдѣлкѣ и украшенію поясовъ, карнизовъ и всякихъ подзоровъ^[71]. Въ такомъ видѣ явился построенный въ 1555–1561 гг. соборъ Покрова (Василій Блаженный) въ память покоренія Татарскихъ царствъ Казанскаго и Астраханскаго. Нельзя сомнѣваться, что замышленіе построить этотъ соборъ въ томъ видѣ, какой существуетъ, принадлежало сколько художеству строителя-архитектора, столько же и мыслямъ самого царя. Всѣ сказанія и легенды о томъ, кто былъ строителемъ этого удивительнаго храма, теперь упразднены открытіемъ лѣтописнаго свидѣтельства, что его строили русскіе мастера: одинъ по прозванію Барма, другой по прозванію Посникъ^[72]. Несомнѣнно, что это тотъ Посникъ Яковлевъ, церковный и городовой мастеръ, которому въ 1555 г. была поручена постройка новаго города Казани, каменнаго (Доп. Акт. Истор., I, 136). Такимъ образомъ еще не совсѣмъ Грозный царь въ одно время ставилъ каменную Казанскую крѣпость и строилъ въ Москвѣ памятникъ взятію Казани.

Въ Кремлѣ государь выстроилъ для двухъ своихъ сыновей внутри дворца съ набережной стороны на взрубѣ особыя хоромы и при нихъ каменный храмъ во имя Срѣтенія Господня (1561 г.). Потомъ надстроилъ надъ папертями Благовѣщенскаго собора 4 предѣла (1563–1564 гг.) и соорудилъ въ 1565 г. Посольскую полату возлѣ Ивановской колокольни. Не упоминаемъ о другихъ менѣе значительныхъ постройкахъ (Альбомъ видовъ No ХVII).

По смерти Грознаго, какъ всѣ скоро поняли и почувствовали, настало царствованіе Бориса Годунова подъ именемъ смиренно-убогаго царя Ѳедора Ив., которому поэтому и приписывались всѣ дѣла, совершонныя при его жизни. Годуновъ, всѣми правдами и неправдами расчищая и укрѣпляя себѣ путь къ царствованію, очень заботился о томъ, чтобы своими дѣяніями на пользу народа и государства привлечь на свою сторону и народное сочувствіе. Для достиженія этой цѣли виднѣе всего была особенная заботливость именно о добромъ устройствѣ города Москвы, о безопасности народнаго жилища и вообще о городскомъ благосостояніи народа.

И какъ бы ни было, упомянутая его заботливость о Москвѣ ознаменовалась такими сооруженіями, которыя послѣ сооруженій Ивана III и его сына Василія Ив. составляють новую эпоху въ исторіи городского строительства.

Патріархъ Іовъ въ житіи царя Ѳедора Ив., восхваляя со всѣхъ сторонъ выше мѣры управленіе Годунова и его самого, говоритъ между прочимъ: «Сей изрядный правитель Борисъ Ѳедоровичъ своимъ бодроопаснымъ правительствомъ и прилежнымъ попеченіемъ, по царскому изволенію, многіе грады каменные созда и въ нихъ привеликіе храмы, и словословіе Божіе возгради, и многія обители устрои-и самый царствующій богоспасаемый градъ Москву, яко нѣкую невѣсту, преизрядною лѣпотою украси, многія убо въ немъ прекрасныя церкви каменныя созда и великія полаты устрои, яко и зрѣніе ихъ великому удивленію достойно; и стѣны градныя окрестъ всея Москвы превеликія каменныя созда, и величества ради и красоты проименова его Царьградъ; внутрь же его и полаты купеческія созда во упокоеніе и снабденіе торжникомъ, и иное многое хваламъ достойно въ Русскомъ государствѣ устроилъ».

Народная молва, а гласъ народа-гласъ Божій, объясняла нѣкоторыя событія и подвиги Годунова его давнишнимъ хитростройнымь замысломъ достигнуть царскаго престола. Эту общенародную молву засвидѣтельствовалъ и современникъ Годунова, усердно восхвалявшій его благочестіе, Арсеній архіеп. Елассонскій. Въ самомъ дѣлѣ, почти все, что ни происходило въ это время, само собою какъ бы указывало на него какъ на виновника очень дальновидныхъ и очень хитрыхъ дѣлъ, приводившихъ мало-по-малу къ задуманной имъ злонамѣренной цѣли.

Чтобы отвлечь вниманіе народа отъ содѣваемыхъ злодѣяній, въ родѣ, напр., разгрома въ 1586 году знатныхъ боярскихъ родовъ и самого митрополита, за которыхъ стояли гости Московскіе и всѣ купецкіе люди, вся чернь Москвы, Годуновъ тотчасъ же, въ тоть же 1586 г., устрашивъ волненіе ссылками и казнями семи человѣкамъ гостей были усѣчены головы), онъ тотчасъ же начинаетъ сооружать «градъ каменный около большаго Посада», подлѣ, т.-е. по чертѣ Земляной осыпи, или земляного вала, какой существовалъ до того времени. Это былъ Бѣлый городъ, бѣлокаменный, получившій наименованіе Царевъ градъ. Его сооружали семь лѣтъ. Мастеръ былъ изъ Русскихъ людей Ѳедоръ Конь. Для купцовъ и Московской посадской черни это было великимъ благодѣяніемъ, почему ропотъ и неудовольствіе народа мало-по-малу умолкли. Сооруженіе каменныхъ стѣнъ почти на пять верстъ по окружности потребовало множество рабочихъ силъ при добычѣ камня, при его провозѣ къ городу, при употребленіи камня въ кладку и т. д., что, конечно, произвело въ народѣ, вмѣсто гнѣвнаго ропота и волненія, самое благопріятное впечатлѣніе, такъ какъ для всякаго являлся здѣсь постоянный хорошій заработокъ.

Потомъ въ 1591 г. совершилось убіеніе царевича Дмитрія 15 мая, а въ субботу Пятидесятницы, 6 іюня, начались страшные пожары въ Занеглименьѣ, гдѣ находились боярскіе и дворянскіе дворы, и на Покровкѣ, гдѣ проживали богатые торговые люди. Вслѣдъ затѣмъ іюля 2–4 подъ Москвою внезапно появились полчища Крымскаго Хана, быстро наскоро прибѣжавшаго къ Москвѣ.

Одинъ хронографъ (Сергѣя Кубасова) прямо говоритъ, что народъ Московскій съ ужасомъ услыхалъ объ убіеніи царевича и возмутился.

«Той же Борисъ, видя народъ возмущенъ о царевичевѣ убіеніи, посылаетъ совѣтники своя, повелѣ имъ многія славныя домы въ царствующемъ градѣ запалити, дабы люди о своихъ напастяхъ попеченіе имѣли и тако симъ ухищреніемъ преста міромъ волненіе о царевичевѣ убіеніи, и ничто же ино помышляюще людіе, токмо о домашнихъ находящихъ на ны скорбѣхъ».

Вотъ что разсказываеть современникъ событій Исаакъ Масса: «Когда извѣстіе объ убіеніи царевича пришло въ Москву, сильное смущеніе овладѣло и придворными и народомъ. Царь (Ѳедоръ) въ испугѣ желалъ, чтобы его постигла смерть. Его по возможности утѣшили. Царица также была глубоко огорчена, желала удалиться въ монастырь, такъ какъ она подозрѣвала, что убійство совершилось по внушенію ея брата, сильно желавшаго управлять царствомъ и сидѣть на престолѣ«.

О быстромъ нашествіи Крымскаго Хана и еще быстрѣйшемъ его бѣгствѣ отъ Москвы въ народѣ стала ходить молва, что Ханъ былъ призванъ Годуновымъ изъ-за боязни отъ Земскихъ Московскихъ людей про убіеніе царевича Дмитрія. Такая молва была заглушена жесточайшими пытками и казнями, говорунамъ отрѣзызали языки.

А между тѣмъ въ дѣйствительности всѣ обстоятельства этого нашествія заставляли угадывать, что оно было поднято тѣми людьми изъ Москвы же, которымъ до крайности было надобно направить народные умы въ другую сторону отъ совершившагося злодѣйства въ Угличѣ. Самая защита города походила на трагикомедію. Повелѣно было весь день и всю ночь стрѣлять изъ пушекъ со стѣнъ города и монастырей, не умолкая, хотя никакого нападенія съ Татарской стороны нигдѣ не видѣлось. Но именно этого пушечнаго стрѣлянія и убоялся Ханъ и 5 іюля опрометью побѣжалъ отъ Москвы домой.

Годуновъ тотчасъ же по удаленіи Хана въ видахъ большей безопасности отъ новаго такого нашествія занялъ Московскую чернь постройкою вокругъ всѣхъ посадовъ деревяннаго города, который и былъ совершонъ въ одинъ годъ на протяженіи 14 слишкомъ верстъ.

По случаю такой небывало быстрой постройки новый городъ сталъ прозываться Скородумомъ и Скородомомъ, т.-е. скоро задуманнымъ и скоро выстроеннымъ, а также и собственно Деревяннымъ.

Эти деревянныя стѣны, высокія башни, ворота, составлявшія цѣлое не малое зданіе, такъ были хорошо отдѣланы, что заслужили большую похвалу отъ очевидца, поляка Маскѣвича, который потомъ участвовалъ въ ихъ поджогѣ и полномъ разрушеніи пожаромъ въ 1611 г.

Народъ, конечно, очень радовался этой постройкѣ, которая давала ему хорошій заработокъ и вмѣстѣ съ тѣмъ хорошую твердыню на случай опасныхъ нашествій. Строеніе на 14 верстъ длины потребовало неимовѣрно много лѣсного матеріала и работы и по провозу лѣса и по обдѣлкѣ его въ цѣлое сооруженіе.

Можно предполагать, что постройка въ Кремлѣ каменной высокой колокольни (Иванъ Великій) руководилась также мыслію доставить городу такую высокую башню, съ которой было бы можно обозрѣвать и свои полки и полки Татаръ во время ожидаемыхъ нашествій.

Въ Кремлѣ, кромѣ Ивана Великаго, сооруженнаго въ 1600 году, Годуновъ построилъ особое обширное зданіе для Прика зовъ, тогдашнихъ Присутственныхъ мѣстъ, съ восточной стороны Архангельскаго собора, какъ продолженіе стоявшей тамъ Посольской полаты, т.-е. Приказа Посольскаго, построеннаго Грознымъ въ 1565 году. Эта постройка по всему вѣроятію совершилась во время голодныхъ годовъ 1602, З и 4, когда добрый царь «чтобы людямъ питатися, повелѣлъ дѣлати каменное дѣло многое». Тогда же сооружены были каменныя полаты большія на взрубѣ, гдѣ были царя Ивана хоромы. Это зданіе впослѣдствіи именовалось Запаснымъ дворомъ; при царѣ Михаилѣ на немъ были устроены дворцовые сады.

Такимъ образомъ, великая строительная дѣятельность Годунова явилась выраженіемъ его строительныхъ заботь о привлеченіи умовъ Московскаго народа на свою сторону, «къ себѣ вся приправливая и аки ужемъ привлачаше», дабы вѣрнѣе пройти на царскій престолъ, а потомъ, когда воцарился, дабы смѣлѣе и вѣрнѣе губить своихъ недоброжелателей и подозрѣваемыхъ соперниковъ.

Съ этими цѣлями, послѣ упомянутыхъ пожаровъ, онъ съ необычайною щедростію раздавалъ погорѣльцамъ деньги и матеріалы вдвое и втрое противъ ихъ убытковъ.

Въ 1595 г. выгорѣлъ весь Китай-городъ, не токмо дворы, но и въ храмахъ каменныхъ и в ъ погребахъ все погорѣло. Немедля нимало Годуновъ, въ утѣшеніе торговому міру, въ тотъ же годъ заложилъ новые каменные ряды-полаты купеческія во упокоеніе и снабденіе торжникамъ, которые были окончены строеніемъ черезъ годъ, въ 1596 г.

Во всѣхъ тяжкихъ случаяхъ будущій царь спѣшилъ съ широкою помощью и рабочему, и торговому люду, льстя всѣхъ, творяся ко всѣмъ черезъ мѣру милостивымъ благотворителемъ.

Въ теченіи лѣтъ онъ успѣлъ своимъ милосердіемъ такъ настроить посадскіе умы, что при избраніи его на царство Московскій посадъ явился непобѣдимою для избранія силою, предъ которою должны были замолкнуть всѣ противники этого избранія. Окончимъ обзоръ строительной и благотворительной дѣятельности Годунова описаніемъ его подвиговъ, составленнымъ его искреннимъ приверженцемъ архіепископомъ Елассонскимъ Арсеніемъ.

«Онъ (царь Борисъ), говоритъ архіепископъ, возобновилъ и украсилъ многіе церкви и монастыри; храмъ Богородицы (Успенскій соборъ), патріархію покрылъ желѣзною крышею; украсилъ, возвысилъ и покрылъ золотомъ большую колокольню (Иванъ Великій); въ большомъ дворцѣ внутреннія полаты золотыя росписалъ живописью (Грановитую Полату); воздвигъ вновь большой дворецъ близъ рѣки Москвы (на взрубѣ, какъ выше упомянуто); построилъ большой мостъ въ срединѣ Москвы со многими камарами (лавками, мостъ черезъ Неглинную, у Воскресенскихъ или Неглиненскихъ воротъ); еще воздвигъ съ основанія большой храмъ Николая Чудотворца въ Москвѣ на Арбатѣ (Никола Явленный); устроилъ много серебровызолоченныхъ ракъ, украсивъ ихъ многочисленнымъ жемчугомъ и драгоцѣнными камнями, и переложилъ въ нихъ чудотворныя святыя мощи святыхъ, просіявшія въ Москвѣ и во всей Россіи, иже во святыхъ митрополита Московскаго и всея Россіи Алексѣя чудотворца, св. блаженнаго Василія чуд., препод. Макарія Калязинскаго чуд., препод. Пафнутія Боровскаго чуд.; устроилъ и другіе многіе ковчеги изъ чистаго золота и положилъ въ нихъ всѣ святыя частицы мощей, которыя находятся въ царской казнѣ и которыя патріархъ вмѣстѣ съ царемъ и со всѣмъ архіерейскимъ и священнымъ чиномъ приносятъ въ Великую пятницу съ торжественною литаніею въ соборную церковь Пресв. Богородицы и поють великіе часы и послѣ часовъ и вечерни снова относятъ въ соборный храмъ Благовѣщенія въ казну, гдѣ онѣ хранятся. Этотъ же царь устроилъ плащаницу, съ изображеніями Господа Христа съ Божіею Матерью, двѣнадцатью апостолами и Іосифомъ и Никодимомъ изъ чистаго кованаго золота тонкой работы, достойной удивленія. На изображеніе Господа Христа пошло чистаго золота 200 литръ и на каждаго апостола по 200 литръ. Онъ же отлилъ два большіе колокола, одинъ для Москвы въ патріархію, въ который звонятъ въ великіе праздники, а другой в ъ монастырь св. Троицы. Подобной величины колоколовъ и такой красоты нельзя найти въ другомъ царствѣ во всемъ мірѣ. Онъ возобновилъ и украсилъ дѣвичій (Новодѣвичій) монастырь близъ Москвы и совершилъ многочисленныя другія прекрасныя дѣла и украшенія» (Дмитріевскій, стр. 96–97).

Когда, въ 1607 г., по мысли патріарха Ермогена и царя Василія Шуйскаго происходило всенародное покаяніе въ грѣхахъ совершившейся смуты во время перваго самозванца и потребовалось изложить эти грѣхи въ особой прощальной и разрѣшительной для народа грамотѣ, то бывшій патріархъ Іовъ упомянулъ въ этой грамотѣ между прочимъ и о плащаницѣ Годунова. Онъ описалъ слѣдующій неистовый печальнѣйшій во грѣхахъ случай:

«Множество народа царствующаго града Москвы, писалъ святитель, внидоша во святую соборную и апостольскую Церковь, со оружіемъ и дреколіемъ, во время святаго и божественнаго пѣнія и не давъ совершити божественныя литургіи, и внидоша во святой олтарь и меня, Іева, патріарха изъ олтаря взяша и во церкви и по площади таская, позориша многими позоры, и въ царскихъ полатахъ подобіе Христова тѣлеси и Преч. Богородицы и архангеловъ, иже уготовлено было на Господню плащаницу подъ златые чеканные образы, и то вражіею ненавистію раздробиша, и на копья и на рогатины въстыкая, по граду и по торжищу носяху, позорующе, забывъ страхъ Божій» (А. Э. II, 154).

О ковчегахъ со св. мощами очевидецъ, полякъ Маскѣвичъ, разсказываетъ слѣдующее: «Они хранятся въ склепѣ, длиною около 5 саж., съ окнами въ двухъ противоположныхъ стѣнахъ, и вложены въ шкапы столярной работы, занимающіе три стѣны отъ пола до потолка. Эти ковчеги золотые, длиною поллоктя, съ литерами на концѣ, означающими чьи мощи въ себѣ заключаютъ. Среди склепа идутъ еще два шкапа, отъ пола до потолка, съ подобными же золотыми ящиками по обѣимъ сторонамъ. Такимъ образомъ, ковчеги занимаютъ 7 стѣнъ, нигдѣ не оставляя пустаго мѣста» (Маскѣвичъ, 109).

О состояніи города въ Смутное время свидѣтельствуетъ народное прозваніе, данное этому времени въ имени Московская Розруха. Дѣйствительно весь городъ былъ разрушенъ во всѣхъ своихъ частяхъ.

«Въ Кремлѣ на царскомъ дворѣ (говоритъ рукопись Филарета), въ святыхъ Божіихъ церквахъ и въ полатахъ и по погребамъ — все стояху Литва и Нѣмцы и все свое скаредіе творяху»… Всѣ полаты и хоромы были безъ кровель, безъ половъ и лавокъ, безъ окончинъ и дверей; все деревянное Поляки пожигали для отопленія своихъ жилищъ.

«Изліяся фіалъ горести царствующему граду Москвѣ, всеобщее разореніе. Падоша тогда высокосозданные домы, красотами блиставшіе, всѣ огнемъ поядошася, и вси премудроверхія церкви скверными руками до конца разоришася»…

Въ первые годы царствованія Михаила Ѳед. для прихода Крымскихъ людей вмѣсто сгорѣвшаго деревяннаго города около всѣхъ посадовъ былъ насыпанъ земляной валъ со рвомъ и на валу устроенъ острогъ-тынъ, что являлось крайнею необходимостью въ виду Татарскихъ и Польскихъ нашествій.

Но въ это время, не такъ, какъ при Годуновѣ, построившемъ деревянныя стѣны въ 14 верстъ длины въ одинъ годъ, сооруженіе по той же чертѣ земляного вала, рва и острога продолжалось около 8 лѣтъ (1633–1640). Съ той поры это сооруженіе стало прозываться въ качествѣ города Землянымъ валомъ и Землянымъ городомъ.

Одинъ изъ составителой хронографовъ съ великими похвалами отзывается о строительной дѣятельности царя Михаила, перечисляетъ его подвиги въ этомъ направленіи, отмѣчая, что благовѣрный царь такіе подвиги показалъ о своемъ царствующемъ градѣ, «якоже инъ ни ктоже», что невозможно подробно разсказать или описать множества ради его сооруженій.

Прежде всего авторъ упоминаетъ о чудной вещи, какъ благовѣрный царь «хитростройными художествы возвелъ воду изъ Москвы рѣки на царскій дворъ ради великаго потребованія». Потомъ рѣчь ведетъ о постройкахъ церквей, которыхъ много воздвигъ заботливый царь и между прочимъ въ своемъ царскомъ дому построилъ церковь Спаса Нерукотвореннаго Образа и верхи позлатилъ; въ Дѣвичьемъ монастырѣ церковь Алексѣя человѣка Божія церковь прекрасную Казанскія Богородицы, а иныя, старыя поновилъ. Создалъ въ своемъ дворѣ полату, зело пречудну, сыну своему царевичу Алексѣю (Тюремный дворецъ); колокольню большому колоколу (деревянную); на Фроловскихъ воротахъ верхъ надстроилъ зело хитро; соорудилъ каменную Мытоимницу, яже есть Такожня и Гостиный дворъ (въ 1641 г.) каменный, въ немъ полаты двокровныя и трикровныя, и на вратахъ Двора повелѣлъ свое царскаго величества имя написати златыми письмены, и вверху постави свое царское знамя — орелъ позлащенъ. При немъ же созданы у Спаса на Новомъ и у Пречистыя въ Симоновъ — ограды каменныя. Все это было построено въ 1630-хъ годахъ.

Въ началѣ 1640-хъ годовъ царь «повелѣлъ соорудить домъ преукрашенъ и въ немъ полаты двокровныя и трикровныя на душеполезное книжное печатное дѣло въ похвалу своему царскому имени; и полату превелику создалъ, гдѣ большое оружіе дѣлаху, еже есть пушки, и на ней постави своего царскаго величества знамя — орелъ позлащенъ. При немъ же многія св. церкви каменныя воздвигнуты и отъ боголюбивыхъ мужъ».

Къ этому надо присовокупить, что тогда же въ Кремлѣ сооружена особая башня, пристроенная съ сѣверной стороны къ старой колокольнѣ, построенной въ 1543 г. Петромъ Фрязиномъ, извѣстная подъ названіемъ Филаретовской пристройки, о чемъ мы упоминали выше.

Однако Кремлевскія стѣны оставались въ своемъ старомъ и отчасти ветхомъ состояніи и заботы о нихъ, повидимому, откладывались до благопріятнаго времени.

Въ годъ кончины царя Михаила (1645) эти стѣны представляли съ наружныхъ своихъ сторонъ великую обветшалость, какъ это видно изъ описанія ихъ ветхостей (порухъ), составленнаго въ 1646–1647 г., конечно, съ цѣлями приступить къ обновленію разрушенныхъ частей.

По всему Кремлю-городу, по городовой стѣнѣ и въ башняхъ мѣстами на десятки саженъ кирпичъ осыпался, стѣны отсѣли, бѣлые камни вывадились, своды въ иныхъ башняхъ разсѣлись или обвалились.

Царь Алексѣй Мих. не скоро приступилъ къ обновленію обветшавшихъ стѣнъ. Сначала по его указу для этой цѣли печникъ Куземка Кондратьевъ въ 1647 г. устроилъ кирпичный заводъ, сдѣлалъ въ Даниловскихъ сараяхъ, подъ Даниловымъ монастыремъ, кирпичпую обжигальную печь нѣмецкимъ образцомъ въ 34500 кирпичей. Затѣмъ работы начались только 10 лѣтъ спустя, въ 1658–1659 гг., а минуло еще 10 лѣтъ — стѣны и башни снова обветшали, хотя и въ меньшей мѣрѣ, и снова въ 1667 г. ихъ ветхости были подробно описаны для необходимыхъ починокъ.

За годъ передъ тѣмъ, въ 1666 г., какъ обыкновенно водилось, были разосланы государевы грамоты по городамъ о собраніи всѣхъ до одного человѣка каменщиковъ и кирпичниковъ, и даже горшечниковъ въ Москву для церковнаго, дворцоваго полатнаго и городового (стѣннаго) дѣла въ Кремлѣ, въ Китаѣ и въ Бѣломъ городѣ, съ строгимъ наказомъ, что если кто изъ нихъ ухоронится, то женъ ихъ и дѣтей повелѣно метать въ тюрьму, покамѣстъ мужья ихъ объявятся. Такова была государственная нужда въ этихъ мастерахъ и такова была служба государству всѣхъ рабочихъ людей, знающихъ и умѣющихъ сработать какое-либо надобное производство или издѣліе.

Починка и поновленія стѣнъ періодически происходили и въ послѣдующее время, такъ какъ ихъ кирпичная облицовка отчасти и каменная даже и на нашей памяти по мѣстамъ разрушалась нерѣдко. Въ теченіи ХVІІІ ст. стѣны все больше и больше ветшали, почему постоянно производились архитекторскія описи ветхостей, но поправка ограничивалась очень малымъ. Такія описи составлялись въ 1741, 1748, 1753 и 1760 годахъ. Въ запущенномъ ветхомъ видѣ стѣны были переданы и XIX столѣтію, когда въ 1802–1803 гг. ихъ наконецъ привели въ возможный порядокъ. Должно вообще замѣтить, что теперешнія стѣны Кремля очень многое утратили изъ первоначальнаго своего устройства. Остается неприкосновенною отъ временъ Ивана III только внутренняя ихъ каменная толща.

Облицовка или наружныя ихъ стороны по случаю обветшанія по временамъ, какъ упомянуто, подвергались возобновленіямъ и обдѣлкамъ новымъ кирпичомъ, при чемъ мало-по-малу исчезали и нѣкоторыя ихъ архитектурныя части, служившія и хъ украшеніемъ, каковы, напр., бѣлокаменные пояса, существовавшіе и въ верхнемъ, и въ нижнемъ отдѣлахъ. У стѣны, идущей отъ Боровицкихъ воротъ къ рѣкѣ, построенной Петромъ Антоніемъ, такой нижній поясъ сохраняется и доселѣ подъ землею, какъ это обнаружилось въ 1894 году по случаю производимыхъ к н. Н. С. Щербатовымъ изысканій о внутреннемъ подземномъ устройствѣ стѣнъ, Кромѣ того, стѣны всегда были покрыты деревянною кровлею со скатомъ на наружныя стороны Кремля.

Строительныя работы царя Алексѣя Мих., послѣ его отца, но выдаются чѣмъ-либо особенно значительнымъ. В ъ 1664 г. онъ построилъ въ Китай-городѣ возлѣ отцовскаго Гостиннаго Двора новый болѣе обширный Гостинный Дворъ. Потомъ, когда старое зданіе Приказовъ въ Кремлѣ стало разваливаться, онъ повелѣлъ построить новое, но по случаю его кончины, начатое постройкою, оно было окончено уже при его сынѣ, царѣ Ѳедорѣ Алексѣевичѣ. надпись на портретѣ котораго свидѣтельствуетъ, что онъ многія церкви Божіи пречуднѣ украсилъ всякимъ благолѣпіемъ и царскій свой домъ и грады Кремль и Китай преизрядно обновилъ.

Въ 1680 г. по случаю обновленія въ разное время обветшавшихъ стѣнъ и башенъ Кремля на нихъ во многихъ мѣстахъ оставались бѣлизны, т.-е. потеки извести, что и возбудило вопросъ о томъ, какъ покрасить стѣны. Въ прежнее время онѣ не были известью бѣлены, потому что ихъ облицовка состояла изъ бѣлаго камня. Починки и поновленія, отчасти и кирпичомъ, обезобразили бѣлокаменную окраску, а потому потребовалось или возобновить эту окраску, т.-е. выбѣлить известью, или росписать стѣны и башни по образцу Спасскихъ воротъ, которыя были «прописаны черленью и бѣлиломъ въ кирпичъ». Таковъ былъ докладъ государю. Государъ указалъ: городъ Кремль выбѣлить известью (До п. А. И., IX, 147).

Семилѣтнее управленіе государствомъ царевны Софьи съ Вас. Вас. Голицынымъ не ознаменовалосъ особо значительыыми постройками, хотя иностранецъ Невиль очень восхваляетъ именно строительную дѣятельность Голицына, приписывая ему и такія дѣла, которыя, какъ постройка зданія Приказовъ, какъ упомянуто, были начаты при царѣ Алексѣѣ и совсѣмъ окончены при царѣ Ѳедорѣ Алексѣев. Онъ говоритъ, напр., что при Голицынѣ въ Москвѣ построено больше 3000 каменныхъ домовъ. Если это не ошибка, то явная нелѣпость, потому что спустя слишкомъ сто лѣтъ, передъ нашествіемъ въ 1812 г. Двадцати языкъ, въ Москвѣ числилось каменныхъ домовъ только 2567, изъ которыхъ сгорѣло 2041.

Относительно времени управленія царевны Софьи вѣрно только одно, что она во дворцѣ выстроила въ 1683 году каменныя хоромы для себя и для сестеръ царевенъ и что при Голицынѣ въ 1687 г. была начата постройка каменнаго моста черезъ Москву-рѣку, доконченная уже при Петрѣ въ 1692 году. Царственныя большія печати и государственныхъ великихъ дѣлъ оберегатель, кн. Вас. Вас. Голицынъ, съ особеннымъ стараніемъ устроивалъ свой Посольскій Приказъ, именуемый теперь уже Государственнымъ Посольскимъ Приказомъ. Въ 1684 г. онъ надстроилъ надъ нимъ верхнія полаты, которыя украсилъ живописью. Живописцы Лазарь Ивановъ, Матвѣй Ѳедоровъ съ товарищами за 130 р. росписали между прочимъ верхнюю большую полату, подволоку (потолокъ) и стѣны паволоками. Для устройства мебели въ этихъ полатахъ было куплено 190 кожъ, по красной землѣ золотныхъ нѣмецкой работы по рублю за кожу и за шесть стуловъ кожаныхъ золотныхъ же по 2 р. за стулъ. Кожами обита казенка (такъ называлась небольшая кабинетная комната), а «стулы поставлены въ той же казенкѣ, сидѣть на нихъ начальнымъ людямъ» (До п. А. И., XI, 24, 25).

Въ томъ же 1684 г. было отпущено 1000 р. Кремля города на городовое дѣло и къ строенію Грановитой Полаты, т.-е. на возобновленіе этихъ сооруженій.

Въ своемъ мѣстѣ мы говорили, что время Петра въ Исторіи Москвы есть время окончательнаго счета съ ея стариною. Отсюда начинается ея новая исторія. Въ первый же годъ новаго столѣтія (1701 г.) Петръ дѣйствительно произвелъ точный и подробный счетъ остававшейся къ этому году всякой наличности по всѣмъ вѣдомствамъ Управленія съ ихъ доходами и расходами. По этому случаю и Земскій Приказъ въ Москвѣ составилъ впервые точный общій счетъ всѣхъ ея обывательскихъ дворовъ. В ъ этомъ счетѣ въ Кремлѣ числилось патріаршихъ, архіерейскихъ и монастырскихъ подворій 9, дворовъ соборнаго и приходскаго духовнаго чина — 29, боярскихъ — 3, кравчаго — 1 и стольничьихъ-1, всего 43 обывательскихъ двора.

Въ другихъ частяхъ города считалось: въ Китаѣ-городѣ 272, въ Бѣломъ — 2532, въ Земляномъ — 7394, за Землянымъ-6117, всего и съ Кремлевскими 16.358 дворовъ.

Сосчитано было и окружное пространство каждаго городского отдѣла. Вокругь Кремля и съ проѣзжими воротами и глухими башнями измѣрено 1055 1/2 саж., вокругъ Китая — 1205 1/2 саж., вокругъ Бѣлаго — 4463 3/4 саж., вокругъ Земляного вала — 7026 саж.

Въ этомъ пространствѣ съ небольшимъ на 14 вер. въ окружности помѣщалось 10.241 дворъ, затѣмъ за чертою Земляного вала, какъ упомянуто, находилось 6117 дворовъ.

Впослѣдствіи заселенное пространство было измѣрено даже и квадратными саженями, при чемъ оказалось въ Китай-городѣ 66.490 саж., въ Бѣломъ — городѣ — 695.704, въ Земляномъ — 1.375.124, за Землянымъ — 570.726 саж.

Присоединимъ сюда свидѣтельства о числѣ дворовъ и въ 1732 и 1734 гг., любопытныя въ томъ отношеніи, что они сильно разнорѣчиво указываютъ это число. Въ 1732 г. было показано дворовъ 19.417, покоевъ. кромѣ холодныхъ — 39.047, а въ 1734 г. показано дворовъ 15.655, покоевъ (жилыхъ квартиръ) — 33.110. Статистика невѣроятная, почему по начальству былъ запросъ, но отвѣта намъ не встрѣтилось.

По случаю этой Петровской отчетности подробно были описаны и крѣпостныя сооруженія Кремля съ измѣреніями ихъ вышины, ширины и длины.

Какъ упомянуто, длина Кремлевскихъ стѣнъ вокругъ города простиралась на 1055 1/2 саж. (По новымъ измѣреніямъ оказалось 1.040 саж.). Вышина стѣнъ въ разныхъ мѣстахъ была различна, отъ 5 до 8 саж. до зубцовъ; зубцы имѣли вышину по сажени. Ширина (толщина) стѣнъ равнялась 1 3 /4 саж., а индѣ и двумъ саженямъ. Между воротами и глухими башнями стѣны раздѣлялись на 18 отдѣловъ. Проѣзжихъ воротъ числилось, какъ и теперь, пять, башенъ глухихъ и отводныхъ-16. Вышина воротныхъ и другихъ башенъ обозначена: Спасской и Троицкой по 30 саж… Боровицкой-28, наугольныя круглыя башни: Беклимешевская имѣла около 24 саж., Водовзводная-27 саж.; остальныя имѣли различную вышину-отъ 7 1/2 до 20 слишкомъ саж. и въ большинствѣ около 15 саж.

Со стороны Китай-города за стѣнами Кремля находился глубокій ровъ, выкладенный съ обѣихъ сторонъ каменными стѣнами длиною 253 саж., глубиною въ 4 саж., а противъ Константино-Еленскихъ воротъ въ 6 саж.; шириною въ подошвѣ отъ 14 до 16 саж., вверху на 17 саж. Стѣны рва вверху были устроены зубцами, какъ у стѣнъ Кремля; зубцы выходили изо рва выше уровня площади. Это хорошо обозначено на рисункахъ Мейерберга (Альбомъ видовъ, No III). Черезъ этотъ ровъ отъ Спасскихъ и Никольскихъ воротъ протягивались мосты на каменныхъ сводахъ длиною саженъ по 20 (Цвѣтущее состояніе Всероссійскаго государства, Ив. Кириллова, М., 1831 г., стр. 90–91). Какъ мы упоминали, этотъ глубокій ровъ былъ построенъ въ 1508 г. Фрязиномъ Алевизомъ.

Какой же общій характеръ носили всѣ зти дворы, всѣ эти многочисленныя постройки, распредѣленныя многими большими улицами и великимъ множествомъ переулковъ, представлявшихъ своего рода порядочную паутину?

«Это былъ городъ не только деревянный, но и вполнѣ деревенскій. Это былъ городъ, подъѣзжая къ которому, благочестивые нѣмцы говаривали, что это Іерусалимъ, и потомъ, въѣхавши въ его деревенскія улицы, убѣждались, что это скорѣе Виѳлеемъ, или простѣе сказать — громадная деревня, отличавшаяся всѣми качествами настоящей великорусской деревни», ибо тысячи дворовъ на самомъ дѣлѣ состояли изъ простыхъ крестьянскихъ избъ повсюду съ немощеными переулками и только большія улицы назывались мостовыми, потому что покрыты были деревянными мостами изъ отесанныхъ и даже неотесанныхъ бревенъ, перекрытыхъ только на царскихъ путяхъ байдашными барочными досками.

Деревенскій характеръ города еще больше запечатлѣвался множествомъ большихъ и малыхъ садовъ и огородовъ, существовавшихъ почти у каждаго даже и малаго двора, не упоминая о садахъ въ нѣсколько десятинъ пространства.

Среди такой деревенской обстановки златоглавый каменный Кремль выдѣлялся въ особенной красотѣ, которая впослѣдствіи, при размноженіи каменныхъ зданій въ городѣ, мало-по-малу стала равняться съ массою этихъ зданій и во многомъ утратила свое выдающееся положеніе.

Въ первый же годъ новаго столѣтія (1701-й годъ) Кремль подвергся великому опустошенію оть пожара. Какъ будто сама судьба очищала его мѣстность отъ любезной старины, чтобы дать просторъ для новыхъ сооруженій или вообще для чистаго мѣста въ родѣ широкихъ площадей. Это было только начало упраздненія и очищенія Кремлевской строительной старины.

Отъ пожара очистилась обширная площадь, донынѣ существующая между Арсеналомъ и зданіемъ Судебныхъ мѣстъ, на которой въ ту же осень, 12 ноября, у стѣны между Никольскими и Троицкими воротами Петръ повелѣлъ построить Оружейный Домъ, именуемый Цейхоусъ, для чего вся мѣстность была очищена отъ оставшихся каменныхъ строеній до материка. Объ этой постройкѣ мы будемъ говорить въ своемъ мѣстѣ.

Во время Шведской войны Карлъ XII (предупреждая Наполеона) неотступно собирался напасть на самую Москву. Имѣя въ виду такое намѣреніе врага, Петръ изъ предосторожности въ 1707 г. повелѣлъ укрѣпить Кремль и Китай-городъ по всѣмъ правиламъ фортификаціи, для чего были сооружены земляные бастіоны, или болверки, прозванные въ народѣ болгородками. Работы начались съ 1-го іюня. Москва очень встревожилась, увидавъ, что дѣло идетъ не на шутку. Отъ 9 іюня Петръ уже писалъ изъ похода: «Извѣстно намъ здѣсь учинилось, что у васъ на Москвѣ не малый страхъ произошелъ, оттого что стали крѣпить Московскіе городы; и то намъ зѣло дивно и смѣху достойно, что мы часъ отъ часу отъ Москвы далѣ, а вы въ страхъ приходите…» Государь успокоивалъ испугавшуюся Москву, напоминая, что, по пословицѣ, осторожнаго коня и звѣрь не вредить, и приказывая, оставивъ страхи, веселиться попрежнему, при семъ и насъ не забывайте, оканчивалъ государь.

Однако болверки готовились спѣшно. 20 октября прибывшій въ Москву царевичъ Алексѣй Петр. осматривалъ ихъ, была съ нихъ пушечная пальба. Затѣмъ царевичъ приказалъ, чтобы оканчивали болверки поскорѣе.

Декабря 5 прибылъ и самъ государь, осмотрѣлъ ихъ также съ пушечною пальбою.

У Боровицкихъ воротъ былъ устроенъ Боровицкій бастіонъ. выходившій острымъ угломъ на Боровицкій мостъ. Далѣе на существующемъ во 2-мъ Александровскомъ саду пригоркѣ передъ башнею возведенъ Неглинный бастіонъ; за нимъ у Троицкихъ воротъ по обѣ стороны моста- Троицкій бастіонъ; за нимъ надъ теперешнимъ гротомъ въ 1-мъ Александровскомъ саду- Никитскій бастіонъ, прозванный такъ потому, что стоялъ противъ Никитской улицы. Послѣдній бастіонъ- Воскресенскій — былъ устроенъ передъ Наугольною башнею близъ Воскресенскихъ воротъ. Укрѣпленія были возведены только со стороны Неглинной, такъ какъ съ другихъ сторонъ укрѣпляла Москва-рѣка и бастіоны Китай-города. Впрочемъ, и со стороны Москвы-рѣки между Тайницкими воротами и Водовзводною башнею также были устроены болверки.

Хотя Шведская война и навела было страхъ на Москву, но она же давала случаи справлять увеселительные тріумфы по поводу славныхъ побѣдъ надъ Шведами, при чемъ тріумфально украшались и Кремлевскія башни. Первое тріумфальное торжество происходило въ началѣ января 1703 г. «взятія ради Свѣйскаго города Нотенбурга, проименованнаго Шлисельбургомъ». Для этого тріумфа особенно богато была убрана Водовзводная башня, наугольная отъ Боровицкихъ воротъ. По круглымъ ярусамъ и въ окнахъ до самаго верха ее расцвѣтили знаменами разныхъ цвѣтовъ, а въ ночь кругъ той башни по ярусамъ же и окнамъ между знаменъ поставили фонари слюденые, большіе и малые. И впредь было повелѣно сдѣлать для такихъ же тріумфовъ 500 фонарей, станки деревянные, и оклеить холстиною и учинить на тѣхъ фонаряхъ виды различныхъ фарбъ. Кромѣ Водовзводной, также украшались еще четыре башни, для чего было написано 50 картинъ и сдѣланы цвѣты, листы, фрукты и т. п. Въ 1704 г. для такихъ украшеній сдѣлано 5 флаговъ полотняныхъ мѣрою два по 10 арш. длиною, три по 9 арш., шириною по 7 арш.; въ нихъ вшиты изъ синей крашенины кресты кавалерійскіе по размѣру.

Такіе тріумфы справлялись всегда на Новый годъ 1-го января, какъ было въ 1703, 1704, 1705, 1708 1709 и 1710 годахъ. Въ 1709 г. въ ознаменовсніе Полтавской побѣды были написаны двѣ тріумфальныя въ знакъ побѣды картины въ ширину и въ вышину по три сажени. И тогда же было повелѣно написать на Александрійской бумагѣ тысячу листовъ въ знакъ надъ непріятелемъ побѣды и къ нимъ 50 рамъ, а около тѣхъ рамъ украсить можжевельникомъ и поставить у градскихъ воротъ. Видимо, что Полтавская баталія была изображена на этихъ листахъ и картинахъ во всѣхъ подробностяхъ и народъ могъ воочію созерцать это достославное дѣло Петра.

Въ Кремлѣ, какъ упомянуто, было заложено и строилось новое обширное каменное зданіе Арсенала, а старый каменный дворецъ былъ совсѣмъ покинутъ, оставленъ на полнѣйшее разрушеніе. Какъ онъ выгорѣлъ въ 1701 г., такъ и оставался обгорѣлымъ до 1722 г., когда по повелѣнію государя былъ подробно описанъ тѣмъ же строителемъ Арсенала Христофоромъ Конрадомъ, повидимому съ цѣлью возобновить ветхое и разрушенное для предположенной государемъ коронаціи его супруги Екатерины I.

По смѣтѣ на такое возобновленіе требовалось безъ малаго 53 тысячи, почему къ коронаціи были изготовлены только двѣ большія полаты, Грановитая и Столовая, и жилой корпусъ Теремнаго дворца, въ которомъ не было ни дверей, ни окончинъ, ни половъ.

Коронація сь обычными торжествами совершилась 7 мая 1724 г. Послѣ того дворецъ попрежнему былъ оставленъ на запустѣніе и разрушеніе.

Точно такъ и въ послѣдующее время тѣ же самые главные отдѣлы дворца возобновлялись только къ коронаціоннымъ торжествамъ, остальное мало-по-малу разрушалось, чему много поспособствовалъ и страшный пожаръ всей Москвы въ 1737 г.

Между тѣмъ императрицы, и Анна, и особенно Елизавета, очень желали устроить себѣ жилище именновъ Кремлѣ. Импер. Анна выстроила себѣ деревянный небольшой дворецъ возлѣ Арсенала, прозванный ею Анненгофомъ и вскорѣ перенесенный на Яузу. Импер. Елизавета пожелала построить дворецъ на болѣе видномъ мѣстѣ съ набережной стороны дворцовыхъ зданій. Здѣсь возлѣ Благовѣщенскаго собора на мѣстѣ старыхъ Набережныхъ полатъ и Средней Золотой и Столовой оберъ-архитекторъ, знаменитый Растрелли, построилъ въ 1753 г, новое зданіе, названное Кремлевскимъ Зимнимъ дворцомъ, такъ какъ Яузскій Головинскій дворецъ носилъ названіе Лѣтняго (Альбомъ видовъ, No V). По этому случаю всѣ части стараго разрушавшагося дворца были снова осмотрѣны и описаны при чемъ выяснилось, что «въ ономъ

Кремлевскомъ дворцѣ всѣхъ покоевъ и съ погребами находится до тысячи номеровъ и не малое число открытыхъ площадокъ или галлерей». Съ этого времени наиболѣе обветшавшія строенія стали мало-по-малу разбираться.

Елизаветинскій дворецъ послужилъ основаиіемъ для того зданія, которое при Екатеринѣ II было распространено пристройками и просуществовало до сооруженія теперешняго Новаго дворца.

Еъ 1764 г. импер. Екатерина II съ набережной стороны передъ Срѣтенскимъ соборомъ устроила себѣ особый покой, съ галлереями Дамскою и Кавалерскою, при чемъ самый соборъ получиль назначеніе быть домовымъ храмомъ зтого покоя.

Наконецъ, въ 1769 г. архитекторъ Баженовъ по порученію императрицы составилъ проектъ новой постройки дворца, по которому почти весь Кремль превращался въ одно зданіе дворца по замысловатому и очень обширному плану, такъ что въ иныхъ мѣстахъ вмѣсто стѣнъ Кремля были проектированы различныя сплошныя зданія дворца. Какъ извѣстно, эта выдумка императрицы носила политическій характеръ, дабы показать Европѣ послѣ Турецкой войны, какіе еще милліоны находятся въ Россіи не только на войну, но даже и на постройку собственнаго дворца, конечно, небывалаго, чуднаго, грандіознаго. Фантазія была проведена со всею видимою основательностью ея выполненія на самомъ дѣлѣ. Для этой цѣли Кремль въ нѣкоторыхъ мѣстахъ былъ очищенъ отъ старыхъ, отчасти уже вполнѣ обветшавшихъ построекъ. Была разобрана городовая стѣна отъ церкви Благовѣщенія до церкви Петра митрополита (что въ башнѣ), съ повелѣніемъ этихъ церквей не касаться. На горѣ былъ разобранъ длинный корпусъ старинныхъ Приказовъ, тянувшійся по Кремлевской горѣ отъ Архангельскаго собора къ Спасскимъ воротамъ; разобрано зданіе дворцоваго Запаснаго двора, на которомъ помѣщались Набережные сады, а въ прежнее время хоромы Самозванца; подъ горою у церкви Константина и Елены были разобраны дворы соборнаго духовенства и другія зданія.

Закладка этого чуднаго дворца происходила 1 іюня 1773 г. подъ горою, противъ Архангельскаго собора, на мѣстѣ тогда же разобранной Тайницкой башни, которая впослѣдствіи была выстроена снова въ прежнемъ вкусѣ, т.-е. какъ была до разрушенія.

Мѣсто закладки было обставлено разными щитами и другими украшеніями съ изображеніемъ Россійскихъ орденовъ. Полная характеристика фантастической затѣи сохранилась въ разныхъ надписяхъ, частью положенныхъ въ закладку, и другихъ, красовавшихся на различныхъ щитахъ, поставленныхъ на томъ мѣстѣ. Главная надпись гласила слѣдующее:

«Повелѣніемъ благочестивѣйшія Великія Государыни Екатерины Вторыя, Императрицы и Самодержицы Всероссійскія, Избавительницы Москвы отъ смертоносной язвы, Побѣдительницы Оттоманской гордой Порты, Сохранительницы каждаго своего подданнаго безопасности, Законодательницы Всероссійской, къ славѣ Великой имперіи, къ чести своего вѣка, къ безсмертной памяти будущихъ временъ, ко украшенію Столичнаго града, къ утѣхѣ и удовольствію своего народа, положено великолѣпныхъ сихъ Императорскихъ чертоговъ основаніе въ лѣто отъ сотворенія міра 7281, отъ воплощенія Сына Божія 1773, мѣсяца І юня 1 дня, царствованія Ея Величества въ одиннадцатый годъ; строеніе производилось подъ главнымъ смотрѣніемъ отъ арміи генералъ-порутчика и кавалера Михайла Михайловича Измайлова».

На закладномъ камнѣ было вырѣзано: «Сему сданію прожектъ сдѣлалъ и практику началъ Россійской Архитектъ Москвитянинъ Василій Ивановичъ Баженовъ, Болонской и Флорентинской академіи, Петербургской Императорской Академіи Художествъ академикъ, Главной Артиллеріи Архитектъ и Капитанъ, сего сданія начальной Архитектъ и Експедиціи онаго строенія членъ, отъ роду ему 35 лѣтъ. По сочиненіи прожекта за Архитекта былъ титулярный совѣтникъ Матвѣй Козаковъ…»

Надписи надъ орденами и на щитахъ славили побѣду надъ Турками, и на первомъ щитѣ провозглашалось:

Да процвѣтетъ Москва подобьемъ райска крина, Возобновляетъ Кремль и градъ Екатерина.

Почти въ то же время какъ разбиралось зданіе Приказовъ, были разобраны и старыя строенія, находившіяся съ лѣвой стороны отъ Никольскихъ воротъ, полаты князей Трубецкихь и возлѣ Чудова монастыря Конюшенный его дворъ, церковь Козмы и Демьяна съ предѣломъ Филиппа митрополита и дворы духовенства. На этомъ мѣстѣ было заложено въ 1771 г. новое зданіе для Присутственныхъ мѣстъ, существующее и донынѣ. Оно строилось по проектамъ архитектора Матв. Ѳед. Козакова, довольно медленно, такъ что было окончено только въ 1785 г.

Такимъ образомъ, старыя постройки Кремля постепенно исчезали или для новыхъ зданій, или для площадей.

Съ самаго начала прошлаго XIX ст., съ 1801 г., Кремлемъ сталъ завѣдывать главный начальникъ Дворцоваго вѣдомства П. С. Валуевъ. Это былъ горячій блюститель порядка, чистоты и опрятности, а потому старый запущенный и обветшавшій во всѣхъ своихъ частяхъ Кремль внушалъ ему неописуемое отвращеніе. Къ тому же время близилось къ коронаціи Императора Александра I. Онъ доносилъ государю, что многія изъ Кремлевскихъ зданій «помрачаютъ своимъ неблагообразнымъ видомъ всѣ прочія великолѣпнѣйшія зданія. Два артикула, писалъ онъ, обращаютъ на себя особенное вниманіе. Срѣтенскій въ Кремлѣ соборъ, построенный нѣсколько вѣковъ на сваяхъ, давно уже сгнившихъ, и Гербовая башня (прежнія Колымажныя, Красныя ворота во дворецъ, со стороны Боровицкихъ Кремлевскихъ воротъ), (Альбомъ видовъ No XVII) дѣлающія только видъ, при въѣздѣ оть Боровицкихъ вороть, въ которыя почти никто изъ благородныхь людей не ѣздитъ, — находятся въ крайней и чрезвычайной ветхости.

Оба сіи зданія угрожаютъ скорымъ и неминуемымъ своимъ паденіемъ», почему онъ и испрашивалъ Высочайшаго повелѣнія сломать ихъ какъ можно скорѣе.

Государь, однако, затруднился дать такое повелѣніе, предложивъ Валуеву снестись по этому дѣлу съ генералъ-губернаторомъ Москвы Салтыковымъ, дабы узнать, «не произведетъ ли уничтоженіе сихъ древнихъ зданій какого-либо предосудительнаго замѣчанія», конечно, въ Московскомъ обществѣ. Осенью въ тотъ годъ (1801) эти зданія были разобраны и на мѣстѣ ихъ выровнена площадь. Это было только начало очистки Кремля отъ старыхъ строеній. Въ 1803 г. сломаны дворцовыя зданія, выдвигавшіяся къ Троицкимъ воротамъ и къ Троицкому подворью. Въ 1806 г. проданъ съ аукціона Цареборисовскій Годуновскій дворецъ, а въ 1807 г. сломано и Троицкое подворье съ церковью Богоявленія; въ 1808 г. сломаны всѣ другія зданія задняго Государева двора, на мѣстѣ которыхъ построены такъ называемые «Кавалерскіе корпуса». Въ 1810 г. на мѣстѣ Цареборисовскаго дворца и отчасти на мѣстѣ Троицкаго подворья построена Оружейная Полата (нынѣ казармы) (Альбомъ видовъ, No XXI).

Такъ исправно очищался старый Кремль. Исчезало многое ветхое, но вмѣстѣ съ тѣмъ исчезало иное и не ветхое, только потому, что оно уже не отвѣчало вкусамъ новаго времени и представлялось только памятникомъ грубой и неуклюжей деревенской старины.

А въ 1812 г. даже и великій предводитель Двадцати языковъ, водворившійся было для житья въ Кремлѣ, Наполеонъ, по злобѣ за свою неудачу, старался уже совсѣмъ опустошить Кремль, разрушая его завѣтные памятники подкопами и взрывами.

У него было намѣреніе выжечь Москву со всѣмъ, что въ ней оставалось отъ пожара, и съ окрестностями; предполагалось «составить четыре колонны, каждую изъ двухъ тысячъ человѣкъ и велѣть имъ жечь все на двадцать миль около Москвы. Наполеонъ отвергь сію мѣру», какъ писали Французскія газеты. Отвергъ несомнѣнно потому, что уже некогда было этимъ заняться, надо было спѣшить, чтобы по добру, по здорову выбраться изъ засады. Онъ все-таки устроилъ разрушенiе Кремля, поручивъ это дѣломаршалу Мортье. Съ инженернымъ искусствомъ прокопаны были мины подъ многія зданія, подкачены боченки пороха.

«Кремль приказано подорвать», писали Французскія газеты. «Дюкъ де Тревизъ (упомянутый маршалъ Мортье) взорвалъ оный въ два часа ночи на одиннадцатое число (октября)».

«Арсеналъ, казармы, магазейны, все было истреблено. Сія древняя крѣпость, современная основанію Россійской державы, сіи первые чертоги Русскихъ царей-они были-ихъ нѣтъ!»

Такъ бы, можетъ быть, и случилось, если бы не помѣшалъ тому проливной дождь, шедшій въ то время всю ночь и такимъ образомъ угасившій въ разныхъ мѣстахъ тлѣвшіе проводники-фитили у башенъ, у Ивана Великаго, у Спасскихъ воротъ и въ другихъ мѣстахъ.

Сначала, въ 11 часовъ ночи, загорѣлся дворецъ, потомъ Грановитая Полата, а затѣмъ, въ исходѣ второго часа ночи, послѣдовали взрывы.

Взорваны были три башни съ набережной стороны Кремлсвскихъ стѣнъ, наугольная Водовзводная, близъ Боровицкихъ воротъ, Петровская и возлѣ нея Безыменная. Взорвана старая колокольня возлѣ Ивана съ храмомъ Рождества Христова, построенная въ 1543 г. Фрязиномъ Петрокомъ Малымъ, но разрушилась у ней только верхняя половина, гдѣ висѣли большіе колокола, упавшіе на землю подъ грудою камней и кирпичей. Основаніе зданія осталось цѣлымъ. Большой Успенскій колоколъ разбился, у реута отбились уши, воскресный и будничный сохранились въ цѣлости. Точно также разрушилась только въ верхней половинѣ и стоявшая возлѣ Филаретовская пристройка съ меньшими колоколами. Взорванъ былъ Арсеналъ, по линіи отъ Никольской башни до Наугольной и со стороны Троицкихъ воротъ. На Никольской башнѣ также разрушилась только верхняя половина, до иконы Николая Чудотворца, находившейся надъ воротами, при чемъ Божіимъ чудомъ сохранились въ цѣлости не только образъ, но и большое стекло въ его рамѣ, въ то время какъ въ окрестныхъ зданіяхъ и стекла и даже оконныя колоды вышибало. Угловая башня (Собакина) также разрушилась въ верхней половинѣ (Альбомь видовъ No XI).

Всѣ эти развалины впослѣдствіи были возстановлены въ прежнемъ видѣ.

Послѣ Французскаго опустошенія оставался еще среди Ивановской площади противъ Архіерейскаго дома (Николаевскій дворецъ) древній Кремлевскій памятникъ, соборъ Николы Гостунскаго. Для чистоты онъ былъ также разобранъ въ 1816 г. въ одну ночь, о чемъ будетъ сказано въ своемъ мѣстѣ.

По случаю постройки Новаго дворца былъ разобранъ въ 1847 г. и храмъ Рождества Іоанна Предтечи у Боровицкихъ вороть, первая древнѣйшая церковь Кремля, хотя каменная ея постройка и относилась къ 1509 г. Этотъ памятникъ Кремлевской древности, исчезнувшій также въ видахъ чистоты и красоты для новоустроеннаго Кремля, представилъ своимъ уничтоженіемъ уже послѣднее событіе по очищенію Кремля отъ излишнихъ остатковъ его древняго устройства (Альбомъ видовъ No XVIII).