Дядю Прохора допрашивал капитан Герд Вертер. Он не кричал на пленного, ничем ему не угрожал, но, глядя в светлые, как ледяшки, глаза офицера, дядя Прохор понял, что от него ждать пощады нельзя. На вопрос о прошлом Ивашко, не моргнув, ответил:
— Кулак. Убег из села. Скрывался.
Вертер постукивал карандашом по столу.
— Кулак? Это хорошо, — сказал он по-русски. — Лейтенанта Одинцова знаешь?
— Знаю, — ответил Прохор, — это мой начальник.
Вертер осторожно выпытывал у Прохора: с каким заданием его послали к реке, был ли с ним кто-нибудь, знают ли русские о готовящемся наступлении на участке полка «Дейчланд». Дядя Прохор спокойно отвечал:
— Задание было взять «языка». Ходил один. О наступлении русские ничего не знают.
Герд Вертер прошелся по блиндажу, отпил из стоящего на столе термоса кофе, вынул золотые часы и положил перед дядей Прохором.
— Это тебе. Возьми.
Дядя Прохор взял часы, подбросил их на ладони и опустил в карман.
— Покорнейше благодарим, ваше благородие.
— Это пустяк, — небрежно сказал Вертер, — приведи мне сюда Одинцова, и получишь орден, тридцать тысяч рублей, землю.
Дядя Прохор изобразил на своем лице недоверие, словно никогда не слышал о том, во сколько немцы оценили голову Андрея.
— Тридцать тысяч? Сразу?
— Конечно. И землю и орден.
Дяди Прохор приложил руку к сердцу, заморгал, будто собирался заплакать, и проникновенно сказал:
— Ваше благородие, чувствительно благодарен. Дайте мне двух добрых солдат, и я вам приведу лейтенанта Одинцова. Один я боюсь итти...
Герд Вертер решил рискнуть, в конце концов рисковал он только часами. Прохор Ивашко казался ему добродушным дикарем, который лукавить не может. Весь вечер немцы поили дядю Прохора хересом, коньяком, удивлялись его лошадиной силе, хлопали по широченной спине, похваливали, а он сидел, разомлевший от вина, потный, обнимал немцев, лез целоваться и, захмелев, кричал:
— Теперича Андрюшке Одинцову капут!
Перед рассветом он уходил с двумя солдатами. Его провожал Вертер.
— Смотри, Ивашко, — сказал он на прощание, — приведешь Одинцова — я сделаю тебя богатым, обманешь — на дне моря найду.
— Не извольте сумлеваться, — обиделся дядя Прохор, — на аркане приволоку Одинцова.
Он ушел с солдатами. Полз между ними в траве. Над степью мерцали звезды. В облаках краснели отсветы ракет. Перейдя линию секретов, дядя Прохор подозвал спутников-немцев, прошептал им что-то, потом ухватил обоих за вороты, стукнул головами и, опустив на землю, поволок за собой.
Он положил немцев у входа в землянку, где жил Андрей. Вошел.
— Товарищ гвардии лейтенант, разрешите обратиться.
Андрей поднял на него глаза и, сдерживая усмешку, ответил:
— Говорите.
— Товарищ гвардии лейтенант, у меня получилось опоздание на сутки, бо вышло чрезвычайное положение: як я стал вылезать из речки, то чхнул и напоролся на немцев, которые пришли за водой. Один немец ударил меня бачком по морде и трошки потревожил губу. Я его утопил, но вырваться не смог. Пятеро наскочили. Капитан с железной цепкой подарувал мне часы, щоб я поймал вас. Вот они. А за порогом два немца лежат.
Андрей взял часы, щелкнул крышкой. Потом достал шило и нацарапал на крышке: «В разведке не чихай...». Полюбовался надписью и протянул часы Прохору:
— Возьми. Ты заслужил эти часы.
Дядя Прохор просиял, чихнул и виновато схватился за нос.
— На здоровье, — сказал Андрей, — тут можно. Чихай сколько влезет!..