В конце августа казачий полк, в котором служил Андрей, был переброшен в предгорья Кавказа. Полк занял оборону на подступах к важному перевалу, по которому шла единственная на этом участке дорога к морю.
И казачий полк и другие части, покинув долину, оказались в густых, непроходимых лесах. Зеленые леса покрывали здесь вершины, скаты гор, глубокие ущелья и перевалы. Ветви столетних дубов, буков и грабов, сплетаясь между собой, служили надежным укрытием от вражеской авиации: тщетно кружились над лесами немецкие самолеты, — полки и батальоны исчезли в зелени лесов.
Здесь уже не было сплошной линии фронта, которую привыкли видеть в степи. Тут на господствующих высотах, на перевалах, на подступах к долинам выросли невидимые узлы сопротивления. Казалось, что противники ослепли в этих лесах — ни бинокли, ни стереотрубы здесь не могли помочь. Непрерывная, умелая, умная разведка была здесь особенно ценной и необходимой.
В первый же вечер, как только разведчики отрыли себе землянки, Андрей приказал собраться на поляне. Заходило солнце, багряные пятна, пробиваясь сквозь густую листву, мерцали на древесной коре, на лицах людей, на ветвях. Пахло свежими стружками, дымом и тем особым запахом грибов и сушняка, который бывает только в лесу.
Стоя под деревом, Андрей осмотрел своих разведчиков, вспомнил погибшего Белякова, тяжело раненого Мартыненко, веселого Иволгина, который под Краснодаром пропал без вести. Люди выбывали, но еще многие сидели сейчас на поляне, испытанные товарищи, отважные бойцы, великолепные лазутчики. У некоторых поблескивали ордена и медали: гигант дядя Прохор, ловкий Гелашвили, умница Корнеев, смельчак Овсюгов, тонкий следопыт Ермолаев — все они были награждены.
— Вот вы награждены, — тихо сказал Андрей, — и наверное думаете, что уже лучше вас разведчиков нет. А это — поганая мысль, вредная мысль. Воевали мы в степи, а теперь вокруг нас леса да горы. Здесь с немцем нос к носу столкнуться можно. Разведка здесь первое дело, и разведывать надо по-новому. Немцы теперь будут щупать на стыках, искать лазейки, шляться по нашим тылам, вынюхивать, высматривать — где бы пробраться. А нам надо знать о них все, чтоб ни одна тропка не осталась без присмотра, чтоб мысли врага были у нас, как на ладони... Я отлучусь на три дня, вместо меня останется старший сержант Корнеев. Со мной пойдет Прохор Ивашко. А вы здесь работайте во-всю: ходите в ночной поиск, в засады, тащите «языков», чтоб казаки наши довольны были. Через три дня я вернусь...
Андрей ушел ночью в сопровождении дяди Прохора. Они шли лесом, одетые в крестьянские куртки, в полинялых картузах, похожие на степенных колхозников. Лес был наполнен ночными шорохами — то встрепенется на ветке сонная птица, то пройдет стороной дикий кабан, то упадет на землю груша.
К рассвету они спустились в долину, добрались до железнодорожной посадки, залезли в кусты и решили отдохнуть. Дядя Прохор вынул из мешка консервы, хлеб, водку. Наливая Андрею, он ухмыльнулся и сказал:
— Доброе лекарство. И разведчику оно в самый раз. Выпьем за казацкую долю, чтоб была она красивая, как цветок...
Лежа в посадке, разведчики следили за станцией, до которой было метров полтораста. На станции выгружали товарный поезд, солдаты носили ящики с минами, авиабомбы, снаряды.
— Смотри, Прохор, тащут немцы во-всю, — прошептал Андрей. — Думают они к морю тут прорваться и разрезать наши войска на две части...
К вечеру разведчики покинули посадку и пробрались к огородам большой станицы, занятой немцами. Прячась в бурьяне, они тихонько окликнули горбатую старуху, поливавшую огурцы:
— Бабушка!
Старуха оглянулась и, тяжело передвигая ноги, подошла к ним. Увидев лежащих в бурьяне людей, она не вскрикнула, не удивилась, только спросила:
— Откудава будете?
— С гор, бабушка, — ответил Андрей.
Старуха испытующе посмотрела на него.
— Ну что ж, пойдемте до хаты. Немцев у меня нема. Одна живу. Перебудете сколько надо — и пойдете.
В хате было чисто: усыпанный травой земляной пол, вышитые полотенца, лампада перед потемневшей иконой. Над сундуком висела большая карточка — девять плечистых, чубатых парней в картузах, с букетами цветов.
— Сыны мои, — сказала старуха, — девятеро их у меня... все на войне... вот и зовут меня в станице солдатской мамкой...
Старуха накормила разведчиков, показала им ход на чердак, рассказала, у кого стоят офицеры. Два дня прожили разведчики у старухи и за это время узнали много важного.
На третий день произошло то, чего дядя Прохор боялся больше всего. В этот день Андрей проснулся рано и отправил Прохора в соседний хутор, где стоял немецкий танковый полк:
— Сходи, подсчитай там танки, а к ночи пойдем.
Прохор ушел, а Андрей сидел в хате, думая о замысле немцев на участке горного перевала.
Старуха вошла в хату, постояла и протянула Андрею листок бумаги:
— Вот, погляди, карточка твоя пропечатана и написано тут, что немцы дадут за тебя землю и гроши...
Андрей засмеялся:
— И тут расклеили, — и хотел было подойти к старухе, но увидел в окно большую группу въехавших во двор всадников. Старуха вздрогнула, сунула листок за пазуху и толкнула Андрея к печке:
— Лягай... Немцы...
Немцы вошли в хату, их было четверо. За ними вошли еще шесть человек, с седлами в руках. Они осмотрелись, сложили седла у порога и один из них, с нашивками фельдфебеля, подошел к печке.
— Не трожьте, — сказала старуха, — это сын мой... Хворый он...
Фельдфебель засвистал, отошел от Андрея и сел за стол. Остальные тоже расселись вокруг.
— Матка, — сказал фельдфебель, — давай молоко, яйки, масло...
Старуха принесла кувшин молока, сыр, хлеб. Немцы достали фляги и начали есть и пить. Потом они, хихикая, стали показывать на горб старухи. Один из них, молодой светлоглазый ефрейтор, подошел к старухе, вывел ее на середину горницы и рывком кинул на колени. Потом взял седло и, взвалив старухе на горб, затянул подпругу.
Андрей закусил губы до крови, отстегнул от пояса гранату и посмотрел вниз. Старая женщина — мать девятерых бойцов, придавленная ефрейтором, стояла на четвереньках, уродливо раздвинув босые ноги; ее седые волосы касались пола, а на спине торчало тяжелое драгунское седло. И было в этой сцене такое унизительное и страшное, что Андрей, не выдержав, наклонился с печки и хрипло сказал:
— Мама! Принесите господам солдатам вина!
— Йа, йа, вина! — закричал фельдфебель.
И когда ефрейтор отпустил старуху и она, шатаясь, вышла за дверь, Андрей вырвал из-под одеяла гранату и швырнул ее на стол. Раздался грохот, дикий крик, стоны. Стреляя из пистолета, Андрей выскочил из хаты и побежал к огородам. Но по улице уже со всех сторон к нему бежали солдаты, и старуха видела, как на него навалились человек двадцать, скрутили ему руки проволокой и унесли...
Вернувшись, дядя Прохор увидел разбитую хату, окаменевшую от горя старуху и попятился назад. Прислонившись к стене, он заплакал и, вспоминая командира, мучительно выговорил:
— Эх, Андрей, Андрей... Андрюша...