Провожал Прокофьевну весь лагерь, кроме дежурных. Проводы были торжественные, как-будто уезжала не Прокофьевна, а какой-нибудь нарком. Впереди всех нажаривал в барабан Шурка. За ним довольно стройно вышагивали ребята. Сбоку шла сама Прокофьевна с Илюшей, а немного позади них я.
Прокофьевна всю дорогу наставляла Илюшу:
— А ты, Илья, вот что: ты смотри за ними, строже держи их. Чего еще они? Глупые. Чисто котята. Вчерась пошла в лес, гляжу — Настя на дерево лезет. Дерево страшенное — высокое да сучкастое, а она лезет, она лезет. Вся-то изодралась, исцарапалась, а лезть надо… Теперь ты один над ними будешь, пущай слухаются тебя. Да и сам-то ты тоже пример показывай. А то ты иной раз хуже маленького… Пуще всего по одному, гляди, чтобы не шлялись. Мало ли тут народу всякого ходит по лесу?
На вокзале, пока дожидались поезда, ребята окружили ее и закидали просьбами:
— Бабушка, когда приедем в город, ты приходи к нам, ладно? Если Ваня будет приходить без тебя, мы его прогонять будем.
— Бабушка, на будущий год ты опять отпрашивайся к нам в лагери.
— А сейчас, когда приедешь, письмо напиши нам.
Я пошел брать билеты. Как нарочно, достались оба в одном вагоне. Я просил кассира, чтобы он в разных дал, а он говорит:
— Нету, в других все распродано.
Подошел поезд. Прокофьевна наскоро давала ребятам последние наставления.
— Ну, смотрите у меня, не озоруйте. Если что, все уши оборву. Я, ведь, знаю, где найти вас. Вы вот звали меня приходить, а я сама, без вас бы пришла. Да неряхами то не ходите. Порвется что, зашейте. Вам не по три года.
Тронулись. Ребята стали уплывать от нас. Они махали руками, потом дружно прокричали:
— Про-щай ба-бу-шка!
Прокофьевна, не отрываясь, смотрела на них в окошко. Вдруг она высунулась почти наполовину и крикнула:
— А мясо выше подвешивайте! А то собаки съедят!
Станция осталась позади. Прокофьевна отошла от окна и вздохнула:
— Разве им вдолбишь? Завтра же останутся голодные. — Тут она увидала меня и нахмурилась: — Уйди ты, уйди от меня! Говорила, ведь — нет, торчит тут. Мало ему места…