Мистер Томсон был очень недоволен своим питомцем.
«Трудно с этими полудикарями, — думал он по вечерам, сидя у себя в кабинете, — его интересует совсем не то, что интересует нас. Надо будет посоветоваться с опытными педагогами».
Опытные педагоги очень долго обсуждали, как лучше поступить в этом случае. В кабинете у мистера Томсона было собрано специальное заседание, на котором было принято следующее мудрое решение.
«Так как юный Ринган провел всю жизнь на океане и океан, стало быть, является для него как бы родной стихией, о которой он несомненно тоскует, то было бы целесообразно купить ему яхту, могущую совершать океанские рейсы, и отправить его путешествовать в сопровождении учителей и воспитателей. От подобного путешествия могла бы получиться лишь польза и в физическом и в моральном отношении».
Мистер Томсон одобрил такое решение педагогического совета.
Когда наступил день рождения Эдуарда, он предложил ему съездить на автомобиле в порт. Эдуард согласился, немного удивленный.
Там на синем море недалеко от пристани стоял на якоре красивый белый пароход, убранный пестрыми флажками.
Моторная лодка быстро донесла их по волнам от пристани до белого парохода.
На носу его Эдуард прочел золотую надпись: «Джон Ринган».
Когда он, все еще недоумевая, поднялся по трапу, вся команда выстроилась на палубе, и капитан приветствовал его громким «ура», подхваченным всеми.
— Это ваше судно, — сказал мистер Томсон, — вы можете на нем путешествовать.
* * *
«Джон Ринган» через три дня уже снялся с якоря.
Эдуард упросил мистера Томсона отпустить с ним Володю и Сама.
Сам был вне себя от восторга и ревностно занялся стряпней, помогая коку.
Володя тоже был очень доволен. Все-таки развлечение.
Эдуард же чувствовал себя крайне глупо.
Прежде капитан «Кашалота» либо щелкал его по затылку, если был им доволен, либо стегал его канатом, если бывал сердит.
Но этот прекрасный с виду, бравый капитан с рыжими баками почтительно называл его «сэр» и за обедом сажал рядом с собою — почетное место на корабле.
Эдуард смущенно отвечал на поклоны матросов и краснел, слыша, как они пересмеиваются за его спиной.
И здесь он чувствовал себя какой-то наряженной куклой и не ощущал жизни. Жизнь, по его понятиям, состояла в лазаньи по канатам, в «смотрении вперед», в мытье палубы, одним словом, в той веселой деятельности, которую прежний дед его называл работой. А это разве жизнь — ходить по палубе и смотреть на чаек? С тоски подохнешь!
Учитель географии объяснял ему разные очень интересные вещи, научил его определять широту и долготу местности по высоте солнца, научил его пользоваться секстантом, подзорною трубою и другими морскими инструментами. Эдуарда все это очень интересовало, но ему было досадно, что всем этим он занимается как любитель, как праздный путешественник. «Когда капитан смотрит в трубу, — думал он, — он смотрит за делом. Я смотрю так, просто... здорово живешь».
И поэтому, глядя на милый ему океан, Эдуард очень часто зевал во все горло, не потому, что хотел спать, а потому что ему было невыносимо скучно.
— Не угодно ли мистеру Эдуарду посмотреть туда? — сказал однажды капитан, подавая Эдуарду подзорную трубу.
Тот посмотрел.
— Маркизские острова! — вскричал он радостно, как вскрикивает человек, увидавший старого знакомого.
— Они вам знакомы?
— Еще бы... я тут... бывал когда-то.
Он вспомнил, какая бывало суета поднималась прежде при виде этих же самых островов. Надо было все приготовить ко входу в порт, во-время стать на свое место, увернуться от поощрительного тумака кого-нибудь из старших. А теперь что? Кто-то суетится вокруг него, а сам он стоит, сложа руки, и только любуется этими зелеными душистыми островами.
С горя он даже пошел в каюту и заснул.
Он не видал поэтому, как входили в порт.
Разбудил его Володя, ворвавшийся в каюту красный, как кумач, возбужденный и взволнованный.
— Ленинград! Ленинград! — кричал он.
— В чем дело? — спросил удивленно Эдуард.
Володя еле мог говорить.
— Русский пароход «Ленинград» стоит на рейде! — наконец пробормотал он, хотя еще решительно не знал, почему это так для него важно. Но нет. Особым чутьем он понимал, что это для него очень важно.
Москва как-то сразу стала ближе. Немного, но все-таки ближе.
* * *
Была теплая облачная ночь.
По палубе «Джона Рингана», осторожно крались две тени.
Они скользили неслышно, пробираясь к носу судна, поминутно останавливаясь и прислушиваясь.
Они замерли вдруг, вглядываясь в темноту и задерживая дыхание.
Тихий свист донесся из мглы.
Тогда обе тени перекинулись через борт судна и скрылись во мраке.
Послышался легкий всплеск.
Вахтенный, клевавший носом, поднял голову.
Однако все было так тихо, что он тотчас же снова задремал.
Да и в самом деле, что могло случиться на яхте, предназначенной исключительно для развлечения, да еще во время стоянки на рейде? Решительно ничего.
* * *
«Ленинград» вышел на рассвете в открытое море.
Он прошел мимо неподвижной белой яхты, наполовину окутанной утренним розовым туманом.
— Хороший пароходик, — заметил капитан Моргунов.
— Недурная игрушка! — отвечал его помощник, Павловский. — Буржуазная штука.
«Ленинград» шел хорошим ходом, держа курс на запад.
Погода была чудесная.
Солнце только-что взошло и было еще сравнительно милостиво.
Утренний ветерок приятно обдувал, и море было гладко, как зеркало.
— Смотрите-ка, товарищ, лодка!
— И в ней трое.
— Двое белых и один негр.
— И машут нам.
— Надо посмотреть, в чем дело.
* * *
— Так, — сказал капитан Моргунов, выслушав историю Володи.
Он переглянулся с Павловским и развел руками.
— Чорт возьми, какое дело!
Он помолчал.
— Ну, тебя и еще, пожалуй, этого черномазого приятеля я смогу взять с собою... но вот его... Ведь ты пойми... меня же обвинят, что я детей краду у миллиардеров. Америка еще, чего доброго, из-за этого с Россией поссорится. Нет, парень, нельзя никак. Ни под каким видом.
И капитан по-английски сказал то же самое Эдуарду.
Тот стал мрачнее тучи.
В это время заработал радио.
Павловский пошел к аппарату и принял депешу.
— Ну вот, — сказал он, — уже! «Пропал Эдуард Ринган, сто тысяч указавшему, где он...» Все, как по-писанному.
— Видишь, — сказал Моргунов. — Ну. нельзя. Ничего не выйдет. Такая история.
Володя и Сам приуныли.
Про Эдуарда и говорить было нечего.
— Вот идет встречный пароход, — сказал Моргунов, — придется тебя на него пересадить. Пойми, не могу я тебя укрывать. Денег мне не надо, я не из-за денег тебя выдаю, а не могу. Дипломатия, братец! Торговые сношения наладились, нельзя нам сейчас с американскими дядюшками ссориться.
Павловский взял рупор и остановил встречный пароход.
Эдуард чуть не плакал.
Но когда он взглянул на судно, с капитаном которого переговаривался русский, он весь преобразился.
— «Кашалот»! — вскричал он. — Ну, капитан Джек меня не выдаст. Вот повезло-то!
Он бодро простился с Володей и Самом. При этом все всплакнули даже. Эдуард сел в шлюпку.
Но чем ближе подплывал он к «Кашалоту», тем удивленнее и мрачнее становились его глаза.
Капитана Джека, доброго капитана Джека, с красным, как слива носом, не было видно.
Вместо него на капитанском мостике стоял какой-то высокий худой моряк и сурово на него поглядывал.
— Мистер Эдуард Ринган, — произнес он, — пожалуйте!
Эдуард, красный и злой, оглядывал знакомые лица моряков.
Эх, если бы капитан Джек!
Но капитан Джек, как оказалось, был болен, и его временно заменял капитан Брамс, очень сухой и сердитый джентльмен.
Он насмешливо указал Эдуарду на одну из кают и мысленно поздравил себя с получением ста тысяч долларов.
Эдуард сквозь иллюминатор глядел на океан.
Вдали среди лазури, алея своим флагом, уплывал «Ленинград».
Уплывали его друзья — Володя и Сам. Уплывали куда-то, где, вероятно, им будет очень хорошо. А он? Он вернется снова к мистеру Томсону, который теперь удвоит, утроит за ним надзор. Шагу ему теперь не даст ступить.
Эдуард упал на койку и горько зарыдал.
В этот миг кто-то дернул его за ногу.