В тени стало несколько легче, но ненадолго: солнца поднимались все выше и выше. Раскаленные шлемы пришлось давно снять и обвязать головы платками, а также сбросить все доспехи и верхнюю одежду. Кожа на руках была обожжена и томительно горела. Голод и мучительная жажда заставили нас легкомысленно покончить с провиантом и допить остатки захваченной с собой воды. Самочувствие значительно ухудшилось, мы угрюмо молчали.

— Повидимому, — сказал профессор, — придется вернуться на Землю. Но теперь мы уже знаем, чем необходимо запастись, отправляясь сюда. Мы привлечем ряд лиц, которые уже не сочтут нас более фантастами и не побоятся примкнуть к нам. Мы сорганизуем большую международную экспедицию для исследования этой планеты. Это будет небывалым событием в истории человечества!

Одевшись и собрав свои вещи, мы двинулись, едва волоча ноги, к исходному пункту.

— Включите резонатор! — скомандовал профессор.

Я начал вращать рукоятку магнето, ожидая открытия «люка» и знакомого снопа искрящихся лучей. Но немая тишина не нарушалась. Мы безмолвно взглянули друг на друга.

— Дайте мне… проверить приборы, — неестественно медленно, едва сдерживая волнение, произнес профессор.

Он крутил, вращал, настраивал и снова пробовал… Его руки дрожали.

Прошло несколько долгих, томительных минут… Профессор лихорадочно продолжал свою работу, но все его попытки оставались бесплодными. Тогда он оставил магнето в покое, сел, опустил голову на руку и неподвижно застыл. По его виску струились крупные капли пота. У меня пересохло горло, тряслись колени. Профессор был бледен, как мел.

— Все кончено, — проговорил он, наконец, хриплым, упавшим голосом. — Мы не вернемся отсюда, и наша жизнь… Пока хватит сил, мы будем пытаться привести в действие резонатор, но надежды у меня нет никакой. В крайнем случае, — закончил он мрачно и жестко, — придется пустить в ход револьверы.

…И вдруг, перед моими глазами встала картина пивной, и я увидел лежащий на столе «Вечерний Листок» с крупным объявлением — «Ищу самоубийцу».

А солнца, поднимаясь все выше и выше, продолжали безмолвно сиять.

Профессор невыразимо страдал — мне стало жаль его. Я тряхнул отяжелевшей головой и сказал:

— Дорогой мистер Брукс, я не упрекну вас ни в мыслях, ни вслух. Я ни в чем не раскаиваюсь и ни о чем не жалею. Но почему вы потеряли всякую надежду? Быть может, в коттедже случайно прерван ток?

— Нет! — ответил он мрачно. — Не скрою от вас, что я сам во всем виноват. Причина несчастья гораздо страшнее и глубже, чем вы это думаете… Я упустил из виду самое важное обстоятельство. Мужайтесь и слушайте: пространства смещаются, и планеты летят в пространствах с головокружительной быстротой. Поэтому… уже миллионы километров отделяют нас от нашей Земли.

Мы смолкли, покорно отдавшись судьбе. Это были долгие, томительные часы мучительного голода, жажды и разъедающей весь организм слабости.

Желая ободрить профессора, я занялся наблюдением часов захода солнца н измерением продолжительности дня. Профессор махнул лишь рукой — он впал, видимо, в полное отчаяние.

Внезапно меня осенила мысль, которую я не замедлил высказать вслух.

— Наша Земля пробегает в пространстве около тридцати километров в секунду; планета, на которой мы находимся, тоже двигается; кроме того, быть может, смещаются и сами пространства, не так ли?

— Да!

— Почему же, в таком случае, когда мы сюда прибыли, резонатор стоял неподвижно в течение нескольких минут, пока его я не выключил?..

Этот вопрос поставил профессора в тупик. Он подумал и ответил:

— Признаюсь, вы меня озадачили… Не могу создать в настоящий момент никакой гипотезы — наш жалкий трехмерный мозг не в состоянии постигнуть структуру миров. Однако вы — верный товарищ и мужественный друг, — прибавил он, — и я умру не одиноким, а с сознанием, что встретил в жизни настоящего человека.

Стало как-то легче: отчасти от понизившейся к вечеру температуры и отчасти от высказанной мною мысли, возбудившей где-то в глубине души маленькую надежду, которую мы боялись высказать вслух.

Закат солнц оказался не менее прекрасным, чем восход. Сумерек почти не было, мы очутились в такой же абсолютной тьме, как и вчера. День длился около пяти часов.

— В момент наступления ночи данная долгота места обращена в это время года к огромному «звездному провалу», — вяло пояснял профессор, отдавая дань привычке читать лекции. — Звездные скопления распределены в пространстве этого мира неравномерно. Я думаю над поставленным вами вопросом, — сказал профессор.

— Найти в бесконечном пространстве этого мира точку, против которой находится в данный момент по ту сторону измерения наша Земля с резонатором, более невозможно, чем отыскать в Тихом океане потерянный атом… Как видите, утешительного мало.

«Сатурн», между тем, заходил. Прошел еще долгий час.

— Профессор, — обратился я к мистеру Бруксу. — С тех пор, как мы покинули Землю, вы не сомкнули глаз. Я прошу вас лечь спать.

— Вы заботитесь обо мне, как сын об отце… — с дрожью в голосе произнес он. — Хорошо, я попытаюсь — в прошлый раз вы мне уступили.

Несмотря на трагизм положения, профессор вскоре заснул.

Настроение мое стало вялым и безразличным. Кроме сильной усталости, я ничего не чувствовал. Наконец, я совершенно впал в апатию, усиленно стараясь лишь отгонять мысли о жажде и голоде. Восток внезапно засветился и стал алым… Так как бояться здесь было некого, я решил последовать примеру профессора, оперся головой о свой мешок и впал в забытье.