Когда я открыл на следующее утро глаза, профессор задумчиво шагал по комнате. За завтраком он сидел молча, погруженный в свои мысли.
— Вы нехорошо себя чувствуете, мистер Брукс?
— Нет, — ответил он. — Я хотел бы обсудить с вами один вопрос… Кстати, мы сейчас одни. Дело вот в чем. Мы находимся здесь около восьми с половиной местных суток…
Я перестал жевать и пристально посмотрел на профессора. Неужели же он решил уже вернуться, и эта сказка рассеется, как сон?..
— Причем мы успели за этот сравнительно короткий срок пережить здесь больше, чем на Земле за десять лет. Гм… — Профессор запнулся, взглянул на меня и с улыбкой прибавил: — Я научился у ийо читать мысли, и мне кажется, что вы струхнули… Пожалуйста, продолжайте кушать и не волнуйтесь. Я хотел только сказать, что поверхностное знакомство с общими чертами Айю можно считать законченным. Мы не только много видели здесь, но и получили огромные познания в смысле расширенного понимания вещей, природы, явлений и, главным образом, общественной жизни. Мы необычайно выросли здесь: нас обновили и сделали совершенно иными людьми, по сравнению с тем, что мы представляли собой до этого. Мы пережили нечто изумительное и приобрели богатейший опыт, какой никогда не выпадал еще на долю смертных. Мы оказались избранными счастливцами.
С тревогой следил я за словами профессора… Кушать я более не мог — тяжесть сдавила мне грудь, и становилось тошно от мысли, что, вернувшись в земной ад, быть может, никогда уже более не придется увидеть этот прекрасный мир лучезарных солнц и всеобщего счастья… А это было гораздо страшнее, чем смерть на Вуйи.
— Но что же с вами, наконец, Брайт? Вы побледнели, и руки дрожат у вас!
— Я опасаюсь, — глухо ответил я, — что вы решили вернуться на Землю… Я могу, конечно, порвать с вами и остаться здесь, но я ни за что не сделал бы этого. Вы ввели меня в этот мир, и, кроме того, я обязан вам жизнью.
Профессор раскрыл широко глаза и расхохотался.
— Да ничего подобного! — воскликнул он. — Я уже говорил вам — не пугайтесь! Ничего дурного у меня на уме нет. Вы пока перебили ход моих мыслей. Я хотел только сделать из сказанного вывод, что все это к чему-то обязывает нас, а именно: громогласно сообщить всему человечеству — слово в слово, от альфы до омеги — все то, что мы видели и слышали здесь!
Тяжелый камень упал у меня с сердца, и все муки мгновенно превратились в восторг…
Я стремительно вскочил, опрокинул в порыве сосуд с каким-то какао и восхищенно воскликнул:
— Блестящая, достойная вас идея, мистер Брукс! Вы — первый подумали о наших несчастных соплеменниках! Именно так это и должно было случиться!
— Готов это признать, за исключением опрокинутого стакана, — спокойно ответил профессор, едва сдерживая улыбку.
Ввиду позднего времени, зал был, к счастью, пуст.
— Но пересядьте на сухое кресло и слушайте дальше. Пить, есть, спать и опрокидывать стаканы, — прибавил он в шутливом тоне, желая, очевидно, компенсировать меня за испуг, — ограничиваясь только этим, было бы не достойно нас, в особенности после полученных здесь поучений. Нет! я считаю лишь, что предаваться исключительно наслаждениям и развлечениям, хотя бы в роде того, — тут уж он решил, повидимому, окончательно доконать меня, — каковое вы проделали сейчас с неподражаемой ловкостью нельзя!
Я слушал, не шелохнувшись. Профессор прервал на мгновение свою речь и, став совершенно серьезным, вдохновенно произнес:
— Среди окружающих нас красоты и счастья мы не должны забывать, что земной шар объят кровавой борьбой двух классов — порабощенных и их угнетателей.
Я опять вскочил на ноги.
— Вижу по выражению вашего лица, — быстро проговорил профессор, — что вы собираетесь повторить свой удачный эксперимент! Сядьте, я не вызывал вас на бис! — воскликнул он, поспешно отодвигая свой стакан.
Мы рассмеялись.
— Теперь подойдем к вопросу практически, но, конечно, не вашим методом… Есть три возможности: отправиться временно на Землю мне, вам или же нам обоим вместе. Сделать это мне, предоставив вам возможность завтракать здесь в одиночестве, по некоторым причинам не рекомендуется… — пробормотал он, покосившись на стекавшую со стола коричневую лужу.
— Решено! — воскликнул я. — Я отправлюсь один, но вы должны обещать мне, мистер Брукс, что, в случае затруднений с открытием дверей пространства, вы вытащите меня с Земли, если даже и придется опрокинуть всю Вуйи!
— Обещаю «опрокинуть», но при условии, если вы дадите мне предварительно еще пару уроков…
В этот момент в зал входила в полном составе группа наших «военных» спутников. Они отбросили каски и, приветливо улыбаясь, поздоровались с нами. Подойдя к столу, Афи сделала большие глаза, с недоумением глядя то на меня, то на лужу…
— А это что же такое?..
Профессор рассказал, о чем мы беседовали и как я на это реагировал. Ийо расхохотались, в особенности Афи. Когда все успокоились, мы подошли к фонтанам и легли под деревья.
— Дорогие коллеги, — сказал Тао, — все мы одобряем ваше решение и всемерно поддерживаем его. Мы желали и ждали, чтобы вы поступили так, но сами, конечно, не намекнули бы на это. Поэтому мы рады, что вы по личной инициативе пришли к высказанному решению. Наилучшей формой проявления с вашей стороны оценки виденному на Айю будет повесть о нас на Земле. Мы хотим служить всем мирам примером, и признание, что здесь идеальный общественный строй, при котором действительно господствуют свобода и всеобщее счастье, является для нас величайшей наградой!
— Итак, — сказал профессор, — я надеюсь, вы не откажете в любезности предоставить нам корабль для полета на Вуйи.
— О, даже более того — все мы, присутствующие здесь, проводим вас и сейчас же объявим по Айю, что человек — один из двух к нам пришедших — намерен вернуться на Землю, чтобы рассказать там о нас. И всякий, кто пожелает, отправится с вами.
— Я тронут и благодарю. Когда же мы сможем осуществить это?
— Когда пожелаете.
Профессор вопросительно взглянул на меня.
— Сегодня же! — сказал я решительно.
— Прекрасно. После обеда летим.
— Но, — предупредил я, — мне необходимо вернуться предварительно в город, чтобы захватить с собой дневник и земную одежду.
Все тотчас же встали и отправились на станцию междугородных кораблей. Через час мы находились уже в своей комнате. При прощании ийо обещали к обеду зайти за нами, хотя это следовало бы назвать скорее ужином, поскольку в 357 городе был в это время вечер.
— Итак, — сказал профессор, — вам поручаются три дела. Во-первых, займите мой кабинет, пригласите стенографистку и продиктуйте ей подробнейший отчет о всей нашей экскурсии. Деньги вы получите у мистера Нортона, я дам вам сейчас доверенность. Рукопись передадите какому-нибудь популярному органу, который смог бы издать ее и распространить по всему земному шару. Один экземпляр захватите на обратном пути с собой: я хочу прочесть то, что вы напишете. Правильно, что эта работа будет проделана вами: вы моложе меня, и в вас кипят энтузиазм и восторг, я написал бы несравненно суше. Сколько времени может занять эта работа?
— От двух до трех недель.
— Прекрасно — через три недели мы встретим вас. Во-вторых, закупите ряд приборов для научных работ, так как местные единицы измерения не дают нам никакой возможности ориентироваться. Я приготовлю список. И, в-третьих, точно заметьте момент перехода границы миров, который сравните впоследствии с часами первого пояса. Несмотря на совершенно исправную работу наших хронометров, вы обнаружите, я уверен, некоторую разницу во времени. Чрезвычайно важно установить ее: она послужит базой для ряда интереснейших исследований в этой области. Вот и все. Займитесь теперь приготовлениями к дороге, а я напишу письмо, которое дам вам с собой на Землю.
Я быстро привел в порядок свои вещи и отправился гулять. На небе сиял уже Сатурн и две луны. Встречавшиеся в садах и парках ийо останавливались и мелодично приветствовали меня: они знали, что я отправляюсь на Землю.
Когда я вернулся домой, профессор передал мне открытый пакет с надписью — «Коллегии профессоров при Государственном университете» — и сказал:
— Опубликуйте это письмо вместе со своим отчетом.
Вскоре явилась чуть ли не целая толпа ийо, которые торжественно повели нас «обедать». Никто не произносил пошлых и напыщенных речей, как это делается на Земле. Ввиду предстоящих событий, в столовой было просто товарищески весело. Все присутствующие пытались говорить со мной, и я чувствовал себя героем дня. Когда «прощальный банкет» был окончен, все поднялись и мелодично пропели музыкальную фразу.
— Это — напутствие, — объяснила Афи. Она взяла меня за руку, и все вышли из зала.
Покидая 357-й город, я увидел внизу огромную, залитую светом Сатурна блестящую толпу с высоко поднятыми руками. Нас провожали десятки снарядов.
— Каково, Брайт, а? — сказал профессор. — Вы видите, как вас провожают? Из-за одного этого стоит уехать! Но давайте побеседуем. Я хочу дать вам некоторые указания, в каком духе составить отчет.
Беседовать пришлось, впрочем, недолго, так как вскоре мы спустились на станции междупланетных кораблей.
— Пересядьте в этот корабль, — сказала Афи, — он приготовлен для вас.
Окружавшие его ийо расступились и стали в шеренги.
Высоко на небе сияли солнца.
Твердыми шагами прошел я меж двух рядов блистающих великанов, приблизился к крышке снаряда, остановился и оглянулся назад.
— Войдите, — сказала Афи.
— Я хочу бросить прощальный взгляд на прекрасную Айю.
За мной последовал профессор, Афи, Кайя, Тао и прочие друзья.
Все безмолвно сели. В последний раз завинтили крышку. Раздавшийся в тишине хорошо знакомый легкий шелест прошуршал у меня по спине. Зажегся мягкий голубой свет. Профессор Кайя стал у руля.
— Что это значит? — спросил я смущенно.
— Это значит, — ответила Афи, — что величайший ученый в области физики будет первым пилотом, который поведет вас с Айю по направлению к вашей родине.
Кайя повернул руль, и мы быстро покинули почву: планета Совершенства стремительно падала в бездну.
Еле сдерживая волнение, я отвернулся от Афи.
— Брайт, — твердо сказал профессор (в его тоне чувствовались металлические нотки). — Я понимаю вас, но все то, что вы в данный момент переживаете, не должно служить пищей для сентиментальных чувств. Думайте о том, что вы отправляетесь на Землю с наиболее важной миссией, чем все те, которые выпадали когда-либо на долю так наз. «пророков», а, именно: вы обязаны рассказать человечеству, как прекрасен коммунистический строй. Вот и все. Более мне нечего прибавить к этому — в этом все те инструкции, которые я намеревался дать вам.
— Правильно, — тихо заметила Афи. — Эта короткая фраза заключает в себе все.
— Поговорим о науке, — предложил я.
— Прекрасно. Сейчас я попрошу сюда Кайя, и он побеседует с вами.
Афи подала знак второму пилоту, и Кайя тотчас же приблизился к нам.
— Невежественные пришельцы с Земли, — обратился к нему с улыбкой профессор, — просят сообщить, какими «чудесными» силами вы витаете в межзвездных пространствах.
— Напрасно вы называете себя «невежественными»: ведь земная техника переживает сейчас «век электричества», т. е. ваша физика отстала от нашей всего лишь на одну эпоху.
— Чем же знаменуется у вас современная эпоха? — спросил я с любопытством.
— Вы уже знаете — лучами, которые мы получаем в десятках видов путем разложения атомов. Лучистая энергия открыла нам тайну тяготения, которой мы и овладели. На ней именно и основан принцип полета кораблей. Материя определенной структуры, «насыщенная», так сказать, тем или иным видом лучистой энергии, становится «тяжелее», «нейтральной» или же «отрицательно-тяготеющей».
— То есть как?
— Не притягивается, но отталкивается телами. Вся поверхность эллипсоида распределена на участки. Каждый участок изолированно сообщен с аккумуляторами, которые пропитывают его разными видами «тяготеющей» световой и тепловой энергии. После того, как крышка корабля завинчивается, пилот поворотом общего рычага…
Кайя долго и подробно объяснял технику полета, а затем, пригласив нас к столу, принялся чертить магнитные поля и выводить сложнейшие математические формулы. Признаюсь, что я мало понимал в стихии атомов и электронов, но зато профессор все время слушал с неослабевающим вниманием.
— А как поддерживается в корабле тепло? — спросил он.
— Довольно просто, — ответил Кайя. — Казалось бы, что температура междупланетного пространства должна была бы равняться абсолютному нулю, но это неверно: пустота не может быть холодной, ибо она не обладает никакой теплоемкостью. Корабль теряет в этом случае лишь сравнительно незначительную часть своей теплоты путем излучения.
Яркий полукруг Вуйи между тем занял уже все поле зрения. Остаток пути незаметно протекал в оживленных беседах с Афи и Тао.
Внезапно все стихли. Кайя стал у руля.
— Я доставлю вас сейчас на планету, — сказал он, — через которую вы проникли в наш мир, — и вскоре мы плавно спустились на Вуйи.
При абсолютной тишине была отвинчена крышка. Все отодвинулись, предоставив мне первому выйти на почву. Затем последовал профессор, Тао, Кайя, Афи и все прочие ийо. Вокруг нас садились корабли, которыми было усеяно небо.
Я отошел от снаряда и оглянулся кругом.
Высоко стояли солнца, заливавшие ослепительным светом хорошо знакомую нам раскаленную равнину, а в разных частях неба, отливая серебром, сияли исполинский Сатурн и несколько лун.
Один за другим продолжали спускаться снаряды, из которых без конца выходили прилетевшие провожать меня ийо. Безмолвно становились они вокруг нас концентрическими кругами, производя впечатление грандиозного парада войск.
Когда последний снаряд опустел, Тао объявил:
— Все вышли. Нас более десяти тысяч.
Это была блестящая армия могучих великанов, особенно ярко сверкавших на солнцах безоблачной атмосферы Вуйи.
Профессор красноречиво посмотрел на меня.
— Пройдемтесь, Брайт, по тем местам, где мы страдали.
Мне показалось, что с тех пор прошли уже годы…
— Идемте и вы с нами! — обратился я к ближайшим друзьям.
Афи взяла меня за руку, и мы молча направились к знаменитой горе.
— Здесь, — сказал я, остановившись, — доведенные до степени крайнего отчаяния мы решили покончить самоубийством…
Все молчали.
— Мистер Брукс, подойдемте… к нашему холмику.
Мы повернулись, ийо расступились, и вдали открылась полуразвалившаяся кучка камней с покривившейся черной палочкой… Я быстро двинулся вперед и вскоре достиг обгоревшей тряпочки, от которой остались одни лишь лохмотья.
Подойдя, я повернулся, поднял руку и, чувствуя, что невольно бледнею, произнес:
— Я готов, друзья мои.
Профессор стал рядом со мной. Слева приблизилась Афи. Вплотную подошли также Тао и Кайя. Один, из ийо протянул мне узел с вещами. Я вынул магнето. Все стихло. Сердце мое неистово билось, и дрожащей рукой я начал крутить рычажок.
…Жужжание и свист прорвали тишину, и из зияющей черной впадины пространства посыпались каскады пенящихся искр.
— И-и! — мелодично прозвучало из тысячи уст.
— Нам повезло… — натянуто улыбнувшись, сказал профессор. — А мы уже готовы были остаться здесь несколько дней. Бодрее, Брайт! Переоденьтесь — раз-два! Чем быстрее, тем легче вам будет!
Снопы лучей продолжали ласково искриться, но мрачная, мглистая пропасть пугала меня.
Я начал быстро разворачивать узел… Минуты через три я стоял уже в своем темном, тяжелом, засаленном и неуклюжем земном одеянии, а легкая и блестящая чешуя, сверкая на солнцах, лежала у ног.
— До свиданья, друзья! — крикнул я окружавшим меня ийо и в тот же момент стремительно бросился в пропасть.
……
Весь мир закружился и перевернулся. Стихия подхватила меня, с предельной быстротой завращала и мгновенно перебросила через всю Бесконечность. Раздался оглушительный взрыв, сознание угасло, и я погрузился в мрак. Молниеносно пролетев темное царство полусмерти, я снова был выброшен могучей волной в бытие и пространство. Ударившись и почувствовав боль, я осознал, что живу. Раздался еще один взрыв, и узел с вещами скатился мне на ноги. Над головой жужжал резонатор. Я с трудом приподнялся, держась за стол и шатаясь, как после припадка…
……
Я находился в коттедже. Было темно. Оправившись, я нащупал на стене выключатель. Вспыхнул резкий электрический свет. Ухватившись за рычаг резонатора, я бросил прощальный взгляд на «Следующий мир». В последний раз промелькнула где-то вдали блестящая ладонь профессора и освещенное солнцами прекрасное лицо Афи, с глубокими, смеющимися глазами… Хронометр показывал 1 час и 16 минут дня.
Я решительно повернул рукоятку: резонатор смолк и угас… Поблекло отверстие и, как призрак, рассеялось. Я остался один — совершенно один, заключенный меж четырех стен. Чувство щемящей тоски сдавило мне грудь, и я вспомнил… я вспомнил чудесную сказку. Она незаметно и тихо ушла, и громко вступила Реальность. Первое было — неприятный и затхлый воздух Земли. Затем резко скрипнул отпираемый снаружи замок, дверь распахнулась, и в коттедж вскочили три полисмена. В руках они держали направленные на меня револьверы.
В коттедж вскочили три полисмена.
— Стоп! Ни шагу вперед — или мы будем стрелять! Что вы тут делаете?
— Я только что прибыл.
— Откуда?
— С другой планеты.
Полисмен недоверчиво посмотрел на меня.
— Как вы попали сюда? На окнах ставни, двери закрыты и все под замком. Мы неотлучно дежурим у коттеджа, и никто вас не видел входящим сюда. И что это за взрывы вы устроили здесь? Прошу дать объяснение.
— К сожалению, не могу — вы не поймете этого. Но я готов тотчас же разъяснить все коллегии профессоров при государственном университете, куда и прошу вас доставить меня.
Полисмен пронизывающе взглянул мне в глаза. Затем, повысив тон, он медленно отчеканил:
— Именем закона вторично требую немедленно же, дать мне объяснение! Не забывайте, что вы не в какой-либо Советской России, а имеете дело с представителем британской полиции!
О, я хорошо это понял и ответил:
— Я прибыл из следующего мира, попав сюда из иного пространства через четвертое измерение. Поэтому ставни и двери остались неповрежденными.
Полисмен взглянул на меня уже с явной угрозой.
— Это все?
— Да.
— Больше вам нечего сказать?
— Нет.
— Прекрасно!
Он сунул револьвер в кобуру и достал карандаш и записную книжку.
— Ваше имя?
— Вилли Брайт.
— Профессия и род занятий?
— Инженер-электромеханик, ассистент профессора государственного университета мистера Джемса Брукса.
— О-чень хорошо-с!.. — медленно процедил он с кривой усмешкой, пряча книжку в карман. — А не будет ли вам угодно, сэр, — продолжал он саркастически, повысив го-гос, — сообщить мне, где находится сейчас труп того самого мистера Брукса, о котором вы только что изволили упомянуть, смотря мне прямо в лицо? А?
Я подскочил, дико вытаращив глаза… Волосы зашевелились у меня на голове и леденящий холод разлился по жилам. Я мгновенно все сообразил: меня подозревают в убийстве профессора и сокрытии его тела… И вдруг, как из царства сна, в моем воображении вырисовалась сталактитовая глыба, залитая огнем восходящих солнц, и в ушах зазвучала «Симфония Миров»… Я еще острее почувствовал, что нахожусь на старой, родной, знакомой Земле…
Вперив в меня испытующий взгляд, полисмен ядовито улыбался. Он был, видимо, доволен своим искусством сыщика-психолога, выведшего преступника на «чистую воду».
— Ну-с, сэр, — торжественно и с расстановкой произнес он, забавляясь моим смущением, — именем закона покорно прошу вас последовать за мной!
Я молча взял узел, и мы вышли из коттеджа. Дверь заперли на замок. Воздух снаружи был хотя и лучше, но все же неприятен, и мне казалось, что от полисменов разит падалью.
Наше единственное тусклое земное солнце заходило, мрачно и слабо освещая унылое поле. Было пыльно, грязно и душно… Чернея, шумел позади жидкий лес, а профессор сидел в это время с блестящими ийо в голубом эллипсоиде: витая меж звезд, он летел на прекрасную Айю. Где-то вдали грустно прозвучал заводской гудок.
За свою участь я не боялся: со мной были письмо и доверенность профессора, и, кроме того, я мог продемонстрировать суду действие резонатора. От всего этого было только противно и гадко, и чувство непреодолимого отвращения до тошноты наполняло все мое существо.
Вскоре мы достигли деревни и вошли в знакомую гостиницу. Мне показалось, что она сильно изменилась: всюду было мрачно, грязно и шумно. Узкие и тесные помещения давили меня; в воздухе стоял тошнотворный туман от сигар и трубок, смешанный с угаром жареного на каком-то отвратительном масле мяса; в ушах неприятно отзывался звон посуды и пивных бокалов, а кругом сидели одетые в темную и грязную одежду пьяные люди с узкими лбами и каким-то тупым и зверским выражением лиц. Я закрыл на мгновение глаза и увидел блестящую армию Великой коммуны совершенного мира.
Когда меня ввели под конвоем в столовую, селяне вскочили с мест и зашептались: они узнали меня.
— Я голоден, — обратился я к полисмену. — Разрешается мне законом покушать?
Не поняв иронии, он спросил:
— А деньги у вас есть?
Я порылся в карманах и достал несколько случайно застрявших там серебряных монет.
— Можете, — снисходительно разрешил он, убедившись, что у меня есть самое важное, дающее в земном мире право на жизнь. — Прошу сесть и не покидать это помещение! Я сообщу о вас комиссии по расследованию дела об убийстве профессора Джемса Брукса! — прибавил он многозначительно. — Вы арестованы и находитесь под наблюдением моих помощников.
Пьяный шум раздражал меня, а от вони я прямо задыхался. Резкие, хриплые голоса резали ухо. Опустившись на кривой и жесткий стул, я кликнул кельнера.
— Сделайте яичницу, — сказал я, кинув монету.
Вместе со мной уселись за стол оба полисмена.
— Какой сегодня день и число?
— Четверг, 15 апреля.
— А который теперь час, точно?
Полисмены вынули часы и ответили:
— 8 часов и 24 минуты, но больше вам разговаривать не полагается.
«По закону», — подумал я, усмехнувшись. Я взглянул на свой хронометр и убедился, что профессор был прав: земное время отстало от показываемого на 17 часов и 47 минут.
Вскоре старший полисмен вернулся и торжественно объявил:
— Комиссия выехала на место происшествия.
— Очень рад! — громко ответил я.
Посетители снова зашептались.
На стол поставили грубый хлеб, а затем подали, наконец, и яичницу. Она была чем то засалена, но голод превозмог отвращение.
«Я вернусь туда, будь это связано с величайшим риском для жизни!», — думал я за едой.
Через некоторое время послышался шум подъехавшего автомобиля, и в комнату вошел высокий джентльмен. Посетители заволновались, полисмены вскочили, стали во фронт и взяли «под козырек».
В комнату вошел высокий джентльмен.
Джентльмен быстро подошел ко мне, протянул руку и произнес:
— Оскар Беркленд, председатель комиссии по делу профессора Джемса Брукса.
Этими словами заканчивалась рукопись мистера Вилли Брайта.