И вот они идут по широкому степному склону к реке.
- Мой папа знаешь кто? - с гордостью спрашивает Сева.
- Кто?
- Спорим, не угадаешь! Он дамбы водой намывает.
- Дамбы?
- Ну да, дамбы. Неужели не знаешь? Это вроде морских берегов. Ведь когда море делают, сначала же надо сделать ему берега!
- Здесь тоже море будет?
- Ну да! Вот где мы идем, тут оно и будет. По морскому дну идем! - преспокойно сказал Сева. - Здесь тебе скоро с головкой будет. Рыбы тут станут жить. Вот в этой яме, может быть, сом поселится со своими сомятами.
- Врешь ты все!
- Ничего не вру! Мой папка уже берега намывает водой.
- Водой? - опять удивляется Пташка.
- Ну да, я же тебе говорил. Вода эта вместе с землей идет пульпой называется. Вон, видишь, трубы тянутся? Это от папиного землесоса. Он по этим трубам знаешь сколько земли нагнал! Он потому и землесос, что землю сосет.
Действительно, там, где впереди них за приподнятым берегом угадывалась река, Пташка увидел широкие трубы, уложенные по длинным деревянным мосткам.
Когда они приблизились к берегу, оказалось, что это не просто берег, а насыпь, большая песчаная гряда, простирающаяся до самого строительного поселка. На пологом склоне за насыпью какие-то машины расчищали землю широкими лопатами, толкая ее перед собой.
- Это что там? - спросил Пташка.
- Бульдозеры площадку выравнивают, - небрежно сказал Сева, всем тоном показывая, что и это для него вовсе не диковинка.
На воде, близ дамбы, возвышалось судно, похожее на большой буксир. Широкие трубы тянулись прямо к нему. Гул, похожий на шум водопада, доносился оттуда.
- Вот он, папин землесос, - сказал Сева. - Моего папу - Стафеева - здесь все знают!
На воде лежали пузатые понтоны, похожие на железнодорожные цистерны. По двум доскам, проложенным с берега, мальчики перебрались на понтоны и подошли к землесосу. Рабочие-лебедчики не обратили на них никакого внимания - должно быть, давно знали Севу.
По крутому железному трапу ребята поднялись к высокой крашеной надстройке. Над дверью была надпись: «багермейстерская».
Сева с ходу толкнул дверь, и Пташка вслед за ним очутился в рубке. Здесь перед высоким верстаком, утыканным какими-то кнопками, стоял, жмурясь от солнца, рослый, молодой еще мужчина в полосатой морской тельняшке. Ветер, врываясь в открытое окно, шевелил его густые вьющиеся волосы. Это и был, конечно, Севин папа - Стафеев.
- Обожди, сынка! - сказал он не оборачиваясь. - Сейчас я кончу: еще десять минут.
Сева сделал рукой предупреждающий знак, оба мальчика застыли у стены.
Приподнявшись на цыпочках, Пташка с любопытством смотрел в окно. Он видел, что концом нижней палубы, заставленной лебедками, землесос почти упирается в берег. Вода ревела и пенилась перед ним, как за кормой большого корабля. Должно быть, эта вода и размывала постепенно берег, а затем вместе с землей втягивалась, как бы всасывалась, в широкую трубу, протянувшуюся через всю палубу.
Стафеев внимательно следил за работой землесоса и по временам нажимал то одну, то другую кнопку.
Сбоку над «верстаком» были вделаны в стену приборы, похожие на часы, только с другими знаками на циферблатах. С глубоким почтением Пташка разглядывал таинственные названия: манометр, вакуумметр…
Неожиданно гул смолк, и Пташка услышал нежную музыкальную мелодию, возникшую где-то неподалеку.
- Идите ко мне в каюту, - сказал Стафеев. - Я сейчас…
В каюте, куда пришли мальчики, стояли койка, покрытая солдатским одеялом, столик с чернильницей. В углу, на маленькой тумбочке, поблескивал зеленоватым огоньком ламповый радиоприемник.
- Ну, жара! - сказал, появляясь на пороге, Стафеев. - Перед дождем, что ли, так парит?… А что это за мальчик? - спросил он, только теперь обратив внимание на Пташку.
- Это тети Настин брат, - сказал Сева. - Он только сегодня приехал.
- Понятное дело. - Стафеев вытер со лба пот, вздохнул и сказал: - «О лето красное, любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи!…» А что, если нам, ребята, выкупаться?
Он взял из тумбочки кусочек розового мыла, снял с гвоздя полотенце. Все трое они опять спустились на нижнюю палубу.
- Подождите, надо выключить ток, - сказал Стафеев.
Он отдал сыну полотенце и мыло, толкнул дверь с надписью «машинный зал» и спустился по маленькой лестнице.
Оба мальчика остались у порога.
В открытую дверь Пташка увидел, что широкая труба, тянувшаяся к землесосу от самой степи, проходила, оказывается, через этот машинный зал.
Сева показал на большую, выкрашенную серой краской машину.
- Вот это она нагнетает воду, - сказал он. - Она так ее нагнетает, что вода несется по трубам вместе с землей вон туда, до самой дамбы. И там тоже так хлещет, что только держись! - добавил он и, спустившись по ступенькам, осторожно похлопал машину рукой, как большое, сильное животное.
Между тем его отец подошел к железному шкафу, стоявшему у стены, и стал надевать резиновые боты такой огромной величины, что казалось - их оставил здесь какой-нибудь великан.
- Смотри, какие боты! - воскликнул Пташка. - Это чьи?
- Старшего механика, - сказал Сева, нисколько не удивляясь.
А Стафеев, надев толстые резиновые перчатки и неуклюже шагнув в ботах, подвинулся к шкафу, встал на резиновый коврик и открыл дверцы. Затем он с усилием повернул колесо вроде руля и, закрыв шкаф, стал снимать боты.
- Это что он делал? - спросил Пташка.
- Ну, ток же отключал! - нетерпеливо сказал Сева.
- А боты такие зачем?
- Неужели не знаешь? Тут у электричества такое напряжение: проскочит искра - сразу убьет! А через резину она уж ни за что не проскочит!
Купаться с понтонов было очень хорошо. Мальчики то и дело ныряли вниз головой. А Севин папа сначала намылился, а потом, весь в белой пене, бросился в воду.
Он пыхтел, фыркал, отплевывался и, видимо, испытывал настоящее удовольствие.
Когда он затем поднялся на понтон, оказалось, что вся грудь у него и сильные загорелые руки до самых плеч разукрашены, как у вождя воинственного индейского племени. Кроме великолепных якорей, тут были изображены две диковинные синие птицы, змея с рыбьим хвостом и головой женщины; и не то луна, не то солнце, отбрасывающее вокруг тонкие синие лучи.
- Что это у вас? - спросил Пташка.
Но Стафеев только с досадой махнул рукой.
- Вот сделаешь глупость, а она на всю жизнь остается, - сказал он.
Когда они вернулись в каюту, он расстелил на столе газету, достал хлеб, зеленый лук, сел и, поставив перед собой миску с тушеным картофелем и мясом, стал есть.
- К этому бы хозяйству да полтораста капель! - мечтательно проговорил он. Щеки его надувались, он с хрустом откусывал продолговатые белые головки лука, как будто лук совсем даже не горький.
- Папа, - сказал Сева, - вот Пташка не верит, что тут море будет. Ведь правда будет?
- Даже целых два, - ответил отец. - Одно вот тут, с левой стороны. А второе, поменьше, мы сами накачивать будем.
- Как это? - удивился Пташка. - Разве море накачивают?
- Да, вот мы накачаем! - сказал Стафеев таким тоном, как будто он собирался сделать самое обыкновенное дело.
Пташка смотрел на него, открыв рот. У него вдруг мелькнула мысль, что, может быть, этот человек какой-нибудь великан - недаром же он надевает великанские боты, каких даже и быть не может у обыкновенных людей, и ест лук целыми головками, совершенно не морщась.
- Нам тут без моря нельзя, - продолжал Стафеев, кончив есть и с удовольствием закуривая папиросу. - Надо в канал воду пустить, чтобы пароходы могли плавать. Степь тоже надо поить, чтобы земля хлеб родила, виноград, рис.
Он встал и распахнул окно.
Пташка увидел из окна, что вся степь словно бы приподнимается по краям до самого горизонта, образуя лощину вроде огромного таза, в несколько верст длиной.
- Вот все это пространство мы зальем водой. Тогда на все хватит, - сказал Стафеев.
- Как же так? - не поверил Пташка. - Там же вон дома стоят, видите? И паровоз идет с вагонами! И экскаваторы стоят, видите, и столбы!
- Это ничего, - возразил Стафеев с прежним спокойствием.- Железную дорогу перенесем правее - там повыше будет. - Он сделал при этом такой жест рукой, как будто брал всю железную дорогу себе в горсть и переставлял ее на другой конец степи. - Хутора тоже передвинем дальше, телеграфную линию отведем к новому шоссе. А потом и море будем накачивать.
- Землесосами? - спросил Сева.
- Да нет, землесосами тут не обойдешься. Нам уральские рабочие такие прислали насосы, что в одну секунду по сорока пяти бочек воды подавать будут!
- Где же взять столько воды? - сказал озабоченно Пташка. - Ведь нужно целое море!
- Найдем и воды, - сказал Стафеев, плотнее усаживаясь на стуле и, видимо, сам увлекаясь рассказом. - Это только кажется, что воды нет, потому что вокруг все сухое - земля трескается, хлеб не растет, трава сохнет. А на самом деле сколько воды каждой весной уходит по рекам в море без всякого толку! А там и без того воды хоть отбавляй! Разве это порядок?
Прищурившись, он весело посмотрел на Пташку и на Севу.
Но они и не собирались ему возражать. Они уже сами понимали, что это не порядок.
- Вот Волгу уже перекрыли вверху, у Рыбинска. Слышали?- продолжал Севин отец. - Целое море там теперь. Дон тоже перекроем - новое море сделаем. Постепенно, ребята, везде порядок наведем!
Он вдруг посмотрел на часы, взял со стола опустевшую миску и перевернул ее вверх дном.
- Ну, все, что мог, я уже совершил! - сказал он совершенно другим тоном. - Забирай, сынка, посудину, - мне пора за работу.
Сева стал торопливо завертывать миску в платок.