Вскоре за дверью послышались шаги. Конвоир ввел в кабинет Осипова.
— Слушайте, — взволнованно заговорил Осипов, когда они остались вдвоем: — могу я наконец узнать, что еще хотят от меня? Я, кажется, все сказал. Да, я признаюсь в принадлежности к троцкистам, но у меня были только разговоры и никаких серьезных дел. Я признаю, что за это должен понести наказание. Но что еще вы хотите от меня?
Он казался таким возбужденным, что даже его сиплый голос звучал сейчас звонко и негодующе.
— Успокойтесь и сядьте, Осипов, — сказал Дымов, перелистывая бумаги, лежащие на столе.
Осипов стоял перед ним злой, взволнованный.
— Умоляю, скажите, в чем же еще меня подозревают? Я скоро с ума сойду, делая всякие предположения… Так внезапно оторвали от работы, от друзей…
— Садитесь, Осипов, — уже резко повторил Дымов. — Перестаньте ломаться. Вы знаете не хуже меня, почему вы здесь.
Осипов грузно опустился в кресло перед столом.
— Это произвол, — тяжело вздохнул он, помахивая рукой. — Я буду жаловаться наркому, в ЦК партии. Я сразу же во всем признался, во всем…
— Вы очень однообразный собеседник, Осипов. Мы в третий раз беседуем с вами, и в третий раз вы начинаете с жалоб. Итак, вы собираетесь писать в ЦК?
— Да.
— Надо думать, что в письме вы укажете, что человек вы тихий, безобидный, нигде не делали никому вреда. Так, говорили глупости, и всё. Честный, советский работник. Не так ли?
— Да, да, уверяю вас, именно так.
Дымов задумчиво посмотрел на арестованного.
— Вы даже хуже, чем я думал, — наконец сказал он. — Какое бессмысленное поведение на следствии! Единственный путь, который вам остался, — это путь чистосердечного признания, и вы упорно не хотите на него встать. Хорошо, пишите наркому, пишите в ЦК, — не забудьте только упомянуть о некоторых записках, которые вам писала одна интересная молодая женщина, о ее фамилии в вашем блокноте. Обязательно об этом тоже напишите.
На лице Осипова было явное недоумение.
— Я вас не понимаю, — проговорил он.
Дымов пожал плечами.
— А ведь это понятно. Напишите о вашей знакомой, Нине Дмитриевне. Напишите наконец, что вы смирный, честный работник, очень любите цветы, особенно белые розы.
Небритое лицо Осипова бледнело. Он долго молчал, вобрав в плечи голову.
— Вам все это известно? Не может быть! — тихо проговорил он.
— Да, Осипов, нам многое известно. Надо думать, теперь вы будете говорить.
Осипов помолчал.
— Хорошо, я все скажу. Но уверяю вас, что я не знаю преступлений этого человека, которого вы вместе со мной арестовали у меня в квартире.
— Это называется: постепенная сдача позиций, — усмехнулся следователь. — Не выйдет, Осипов. Таким образом, вы признаете, что Нину Дмитриевну вы знали и о ее приезде вам также было известно. Что вам известно о Нине Дмитриевне?
— Что она троцкистка.
— И только?
Осипов молчал. Было видно, как дрожала его пухлая рука, лежащая на кресле.
— Ну, ну, говорите, Осипов.
— Нет, не только, — он с трудом проглотил слюну. — Нина Дмитриевна — шпионка, крупная шпионка, связанная с резидентом разведки.
— Дальше.
— Ее шпионская работа заключалась в том, что она путем близких знакомств с военными получала важные сведения оборонного характера.
— Еще что?
— Когда стало известно о выдающемся изобретении Сергеева, разведка им очень заинтересовалась. Были указания раздобыть его во что бы то ни стало.
— Ну, а при чем тут Нина Дмитриевна?
— Ей было предложено сблизиться с Сергеевой, отдыхавшей в это время на юге, вернуться вместе с ней в Москву и временно остановиться у них.
— Таким образом пытались заполучить материалы?
— Да. Я уже сказал, что приезд Нины Дмитриевны связан не только с этим. Она везла шпионские сведения…
— Куда?
— Они должны были попасть непосредственно в посольство здесь, в Москве.
— А вы при чем тут?
— Я… я… должен был кое-что посмотреть в этих документах, разобраться в них, указать на главное.
— Ага. Своеобразный технический консультант при господине после? Хорошая карьера для так называемого «политического противника», троцкиста. Вы же и должны были передать эти материалы?
— Да, Нине Дмитриевне нельзя было это делать — боялись провала.
— А провал все-таки произошел?
Маленький человечек посмотрел на следователя и беспомощно развел руками:
— Что делать! Мы не ожидали этого.
— Да, Осипов, вы многого не ожидали. Думали о единоборстве с небольшим отрядом чекистов. Надеялись, что от них надежно спрятаны. Забыли о советских людях, о советском народе, внимательно следящем за врагом. Этих-то людей вы и не учли. Плоховато вы рассчитываете. Ну, а зачем убили Нину Дмитриевну?
— Это уже произошло помимо центра. Мне известно, что разведка после истории с нищим, когда материалы оказались у вас, боялась провала… Арест Нины Дмитриевны был неизбежен… И вот ее решили убить.
— В благодарность за работу?
Осипов молчал.
— Значит, если бы, например, узнали, что вас арестуют, вас бы тоже, пожалуй, постарались убрать? Ну, ладно, перейдем дальше. Следовательно, после провала с нищим и Нины Дмитриевны вы перешли в лобовую атаку. По-видимому, так надо понимать нападение в лесу?
— Да, решили действовать крайними мерами. Но это уж дело рук разведки, а не троцкистского центра.
Дымов досадливо отмахнулся, как от надоедливой мухи.
— Да не пытайтесь вы разделять эти вещи! Вы же сами достаточно убедительно доказали, что эти понятия неразделимы. Вы сообщили разведке, когда и куда поедет Сергеев, по вашим указаниям она действовала, и портфель Сергеева должен был попасть к вам, к «техническому консультанту» разведки. Но и здесь просчет. Плохо знаете советских людей. Думали тысячами купить шофера, запугать старого Платоныча историей с сшибленной девочкой? Не вышло. И здесь просчитались.
Дымов поднялся из-за стола.
— Вот вам бумага: пишите подробно, обо всем пишите. Начните со взрыва на опытном заводе.
В кабинете стало тихо. Слышен был скрип пера.