Но шедевр музея — шедевр литейного искусства, это часовая цепочка. Она состоит из шестидесяти звеньев, диаметр звена — немного меньше диаметра нашей новой копейки, толщина звена — нитка.
А каждое звено отливалось отдельно и, конечно, без расклепа, тоже только посредством литья, соединялось с соседним. «Вот она, иголка для шприца», вспомнили мы и устыдились. Когда смотришь на такую работу, понятным становится лесковский сказ о подкованной блохе.
Об этой чугунной цепочке великий Менделеев писал восторженно: «Искусство формовщиков и литейщиков особенно сказалось на мелких брелоках к часам и на часовой цепочке. На ней не только каждое звено формовано и отлито так, что цепь образует ряд друг в друга продетых колец, но и по концам цепи крючок и колечко свободно вращаются в чугунном, прямо отлитом (с присыпкой угля) охвате, без всякой обточки или опилки».
И, возможно, что в этот же момент, когда отливалось это звено толщиною в нитку, здесь же рядом производилась отливка огромной, многотонной машинной части! …Уходя из музея мы задерживаемся еще на несколько минут перед одной, особенно прекрасной чашей.
Художник и литейщик облекли ее в строгие формы тюльпана. Она вдохновенно рвется ввысь, чудом держась на тончайшем стебле. Глядя на нее, крепко веришь, что тесно переплетенному в ней творчеству художника и мастера не страшна «веков завистливая даль», что всегда это произведение большого и настоящего искусства будет вызывать восторг и удивление.
А когда заглянешь в эту даль веков увидишь другую чашу, первую «азиатскую чашу» отлитую каслинскими «работными людьми», примитивную, грубую, но легкую и звонкую. Эти две чаши — прабабка и правнучка. Вообразите их рядом, и вам понятным станет, как неизмеримо высоко поднялось искусство литейщиков из Каслей.