12-го іюня памятнаго 1812 года 300 поляковъ переправились на лодкахъ черезъ Нѣманъ, близъ Ковно, и заняли на этой сторонѣ небольшую деревушку Понѣмуни. Лейбъ-казачій разъѣздъ отошелъ къ лѣсу. Нѣсколько десятковъ выстрѣловъ нарушили сонную тишину пустынныхъ береговъ и возвѣстили вступленіе Великой французской арміи въ предѣлы Россіи. Донцы первые ее встрѣтили, послѣдніе проводили. Въ эту тяжелую годину сыны Дона сослужили такую службу, которая останется навсегда памятной русскому народу. Пока Великая армія была въ силѣ и устройствѣ, они носились вокругъ нея какъ стаи скворцовъ, норовя, съ какой бы стороны со ущипнуть; когда же она ослабѣла, казаки терзали ее по кускамъ, какъ орлы терзаютъ хвораго быка. И это случилось въ какихъ-нибудь 7 мѣсяцевъ -- примѣръ небывалый!
При открытій военныхъ дѣйствій находилось 50 донскихъ полковъ, или до 30 т. казаковъ, кромѣ артиллеріи; летучій корпусъ Платова составляли 14 полковъ, прочіе были разбиты по корпусамъ. Служба донцовъ началась разрушеніемъ мостовъ, порчей пути, истребленіемъ продовольствія, такъ что французы сразу почувствовали тягости похода. Этого мало. Казаки не только ихъ удерживали, но, гдѣ только можно было, дрались отчаянно, "скрутя головы".-- Платовъ получилъ приказаніе прикрывать своими казаками движеніе Второй арміи, князя Багратіона, спѣшившаго изъ Литвы на соединеніе съ 1 Горной арміей. Въ авангардѣ короля Іеронима, брата Наполеона, двигались три полка уланъ отъ Новогрудка къ с. Кароличи (Минской губерніи), а тамъ стоялъ тогда Платовъ. Поляки, не зная казачьихъ сноровокъ, шли безпечно; по обѣ стороны дорога раскинулся кустарникъ, между которымъ торчали тощія деревья. Вдругъ, одновременно на обоихъ флангахъ, появились казаки -- полки Иловайскаго 5-го и Карпова 2-го. Они сбили уланъ, многихъ перекололи, остальныхъ прогнали къ Новогрудку, гдѣ находилась квартира короля. Эта первая схватка подняла духъ казачій; на счетъ ея у нихъ сложилась хорошая примѣта. На другой день Платовъ угостилъ засадой. Сотня донцовъ должна была прикрывать путь, а по сторонамъ дороги засѣли отборные казаки. Польскіе уланы, подъ начальствомъ генерала Турно, пустились въ погоню за послѣдней сотней, при чемъ, конечно, растянулись, частью разсыпались и въ эту минуту очутились среди вытянутыхъ пикъ. Болѣе 200 человѣкъ попало въ плѣнъ, самъ Турно одна ускакалъ; за нимъ гнались около 15 верстъ. Ослѣпленіе поляковъ было такъ велико, что они на слѣдующій день наскочили на такую же точно ловушку. Тогда король вмѣстѣ съ командой выдвинулъ пѣхоту и артиллерію. Багратіонъ приказалъ задержать ихъ, во что бы то ни стало, дать время выступить нашимъ обозамъ изъ Слуцка. И тутъ казаки отличились. Они два раза встрѣчали атаки непріятельской конницы и оба раза прогоняли ее вплоть до пѣхоты. Поле сраженія -- въ семи верстахъ отъ Романова -- покрылось убитыми, ранеными; 1-й конноегерскій полкъ быть тогда совершенно истребленъ казаками: онъ потерялъ 500 чел., по считая офицеровъ.
Такъ, въ продолженіе цѣлаго мѣсяца, казаки прикрывали они свое движеніе Второй арміи, между двухъ французскихъ корпусовъ, маршала Даву и короля Іеронима. Багратіонъ же, подъ защитой донцовъ, хотя съ большимъ трудомъ, но дошелъ до Бобруйска. Здѣсь атаманъ получилъ приказаніе, послѣ переправы черезъ Днѣпръ, итти на соединеніе съ Первой арміей. И тому, и другому главнокомандующему одинаково хотѣлось имѣть донцовъ при себѣ. Однако казаки сослужили еще разъ Багратіону. Переправившись черезъ Днѣпръ, они снова повернули назадъ и малыми отрядами одновременно появились съ разныхъ мѣстахъ -- подъ Могилевымъ, въ Шкловѣ, Копысѣ, подъ Оршей. Подобно огню охватили донцы огромное пространство, примѣрно на 100 верстъ, при чемъ обыскали всѣ деревушки, появлялись на всѣхъ дорогахъ, истребляли фуражировъ, мародеровъ и все то, что ими было собрано. Вся эта сумятица въ тылу французской арміи продолжалась нѣсколько дней; маршалъ Даву рѣшительно потерялъ голову: этотъ смѣлый набѣгъ сбилъ его съ толку; онъ недоумѣвали гдѣ же, наконецъ, русскіе? А между тѣмъ, Багратіонъ благополучно прослѣдовалъ черезъ Мстиславль навстрѣчу Барклаю, которыя шелъ отъ Витебска. Въ Смоленскѣ, какъ извѣстно, обѣ арміи соединились. Такъ какъ казакамъ часто случалось заставать французовъ врасплохъ, гоняться за ними по слѣдамъ, то они первые увидѣли, какъ непріятель грабитъ селенія, раззоривъ дворянскія усадьбы, насилуетъ женъ и дочерей, истязаетъ не только крестьянъ, но и священниковъ, допытывая ихъ, гдѣ лежатъ сокровища; наконецъ, какъ французы оскверняютъ храмы Божіи, не щадятъ ни св. иконъ, ни сосудовъ, ни одеждъ. Въ одномъ селѣ казаки видѣли, что французы мыли и развѣшивали на образахъ исподнее бѣлье. Все это казаки оповѣстили во всю русскую землю, чѣмъ еще больше распалили къ нимъ ненависть.
Въ то время, когда русскіе люди, по призыву Монарха, снаряжали ратниковъ, сносили свое достояніе на спасеніе отечества, тихій Донъ ополчался поголовно. Какъ во времена "всеобщаго сполоха", донцы оповѣщали населеніе станицъ и хуторовъ, что врагъ пришелъ въ несмѣтномъ количествѣ, что они похваляются пройти до береговъ завѣтнаго Дона, искоренить казачество. "Если Богъ, говорили они, попуститъ врага осквернить своимъ присутствіемъ казацкую землю, тогда не пощадитъ онъ ни женъ, ни дѣтей нашихъ, поругаетъ онъ храмы Господни, встревожить прахъ отцовъ нашихъ и смѣшаетъ горячую казацкую кровь съ волнами тихаго Дона, атаманъ призываетъ всѣхъ вѣрныхъ донцовъ встать на защиту царя и отечества!"
Зашумѣлъ, заволновался Донъ. Отъ верховыхъ до низовыхъ станицъ раздался единодушный кликъ: "Скорѣе помремъ, чѣмъ выдадимъ Россію и тихій Донъ на поруганіе французу!" И вотъ, безъ царскаго слова, лишь по призыву атамана, старью и малые, бѣдные и богатые, спѣшили обрядиться по старинному обычаю. Сѣдые казаки, сподвижники Румянцева, Вейсмана, Суворова, давно проживавшіе на покоѣ среди поколѣній внучатъ, и тѣ снимали со стѣнъ дорогія турецкія сабли, пистолеты, вооружались и садились на-конь. Въ кузницахъ застучали молоты -- день и ночь ковали оружіе; портные, сапожники, сѣдельники, работали, не разгибая спинъ; купцы собирали деньги, помѣщики обряжали крестьянъ. Въ церквахъ ежечасно служились заказные молитвы; казаки, припадая къ иконамъ, давали клятву не возвращаться на Донъ, пока не изгонятъ врага. На сборныхъ пунктахъ учили малолѣтокъ: они строили лаву, неслись съ гикомъ въ атаку; потомъ, разсыпавшись, повторяли ударъ, или же, сбатовавъ коней, открывали пальбу.-- Пришла пора выступать. Провожалъ лишь батюшка съ крестомъ да матери и жены казацкія съ младенцами на рукахъ; дряхлые старцы, сидя на завалинкахъ, издали крестили своихъ правнуковъ. 26 полковъ съ шестью орудіями выступили разными путями на Москву. Ихъ вели генералы Иловайскій 3-й, Грековы 1-й и 2-й. Они дѣлали по 60-верстъ въ сутки, чего не могла сдѣлать ни одна конница въ Европѣ. За два дня до Покрова въ лагерь подъ Тарутинымъ пришли 5 головныхъ полковъ. Ихъ никто не ожидалъ, кромѣ Платова; никто не зналъ, что казачество поднимается отъ мала до велика. Главнокомандующій, князь Кутузовъ, заплакалъ отъ радости. Донцы, несмотря на дальній и спѣшный походъ явились въ лучшемъ видѣ -- сами молодцами, лошадки сытыя, добрыя. Старики шутили: "Пришли внучатъ выручать; сказывали на Дону, что они не справятся съ французомъ".-- И въ самомъ дѣлѣ, въ донскихъ полкахъ доводилось внуку встрѣчаться съ дѣдомъ.
Донцы пришли какъ разъ въ лору. Начинались дѣла, и дѣла большія. Наполеонъ засидѣлся въ Москвѣ, гдѣ съ каждымъ днемъ ему становилось труднѣе и труднѣе довольствовать свою армію. Она очутилась точно въ западнѣ, окруженная отрядами казаковъ, партизановъ и вооруженныхъ крестьянъ, Каждый французскій солдатъ долженъ былъ промышлять самъ о себѣ; за кусокъ хлѣба, за клочекъ сѣна люди платили жизнью. Частыя схватки ослабляли армію, а безкормица лишала ее лошадей. Особенно тяжело приходилось авангарду, выдвинутому верстъ на 60 или 70 отъ Москвы, на р. Чернишнѣ, Калужской губерніи. Въ осеннюю пору французы дрогли на бивуакахъ, ѣли впроголодь, лошадямъ, -- тутъ стояла вся резервная конница, -- не всегда хватало соломы. Нa эти-то войска и былъ направленъ нашъ первый ударъ, заставившій Наполеона покинуть Москву.
Вечеромъ 5 октября русскія войска въ шести большихъ колоннахъ выступили изъ своего лагеря, и прошли по мостамъ черезъ рѣчку Нару и стали расходиться. Правую колонну, гдѣ находилось 10 казачьихъ полковъ, велъ графъ Орловъ-Денасовъ. Смерклось, либо заволокло тучами, подулъ сырой вѣтеръ. Солдаты шли молча: ни шума, ни разговоровъ; запрещено было даже курить трубки. Вотъ показались бивуачные огни французовъ. Колонны остановились. Солдаты составила ружья и прилегли на холодную землю, Орловъ-Денисовъ, пройдя верстъ семь, остановился за лѣсомъ, какъ разъ противъ лѣваго фланга непріятеля. Онъ долженъ былъ перехватить ему московскую дорогу, т. е. отрѣзать путь къ Москвѣ. Прошелъ часъ, другой, начинало свѣтать, изъ французскаго лагеря доносились оклики. Орловъ-Денисовъ выѣхалъ передъ лѣсъ и съ возвышенія долго смотрѣлъ въ лѣвую сторону, откуда должны были показаться наши колонны. Тамъ было все тихо, а, между прочимъ, французы пробуждались; они могли замѣтить присутствіе такой большой колонны. Не дожидаясь сигнальныхъ выстрѣловъ, Орловъ-Денисовъ понесся со всѣми десятью полками прямо на непріятеля. Французы не успѣли схватиться за ружья; сдѣлавши нѣсколько выстрѣловъ, они побѣжали за оврагъ. Весь лагерь лѣваго крыла и 38 орудій были охвачены казаками. Они уже разсыпались по бивуакамъ, били отсталыхъ, хватали оружіе, вывозили пушки и только въ это время показалась изъ лѣсу 2-я колонна, Багговута. Первымъ французскимъ ядромъ снесло генералу голову: колонна осиротѣла; прочія колонны тоже ожидали, такъ что общее нападеніе, можно сказать, не удалось. Лихой Мюратъ, подавши свой лѣвый флангъ назадъ, успѣлъ устроить войска. Противъ казаковъ онъ направилъ кирасиръ, съ фронта отбивался пушками, а въ то же время отправлялъ назадъ обозы. Какъ только обозы убрались, французы снялись съ позиціи и отступали безостановочно 7 верстъ, до Спаса-Куили, преслѣдуемые всей нашей конницей. Кромѣ пушекъ, французы лишились одного знамени, 40 зарядныхъ ящиковъ, части обоза да потеряли 1 1/2 т. плѣнными. Тарутинское дѣло можно назвать чисто казачьимъ дѣломъ. Наполеонъ, получивъ о немъ извѣстіе, тотчасъ приказалъ начать выступленіе.
Какъ извѣстно, французы, покинувши Москву, пробивали себѣ путь къ Калугѣ, гдѣ разсчитывали на обиліе кормовъ. Покинутый Малоярославецъ семь разъ переходилъ изъ рукъ въ руки и остался, наконецъ, за русскими. Наполеонъ задумался, да и было надъ чѣмъ: ему оставалось одно изъ двухъ -- или двинуть на проломъ всю армію, или повернуть на Смоленскую дорогу, гдѣ ей угрожалъ голодъ. Въ эту-то памятную ночь, когда рѣшалась судьба французской арміи, казаки сдѣлали ночной набѣгъ на тылъ непріятеля: это былъ одинъ изъ самыхъ смѣлыхъ поискомъ. 6 казачьихъ полковъ перешли рѣчку Лужу, послѣ чего, раздѣленными на три партіи, осторожно пробирались въ гору къ столбовой дорогѣ, что вела въ Москву. Скоро они увидѣли бивачные огни. Зорко всматриваясь въ даль, казаки, несмотря на теплоту, замѣтили передвиженіе войскъ: они тянулись къ Малоярославцу. Тогда начальники партій съѣхались и, переговоря между собой, рѣшили сдѣлать ударъ. Сперва шагомъ, потомъ рысью, далѣе въ карьеръ, съ пронзительнымъ гикомъ вынеслись донцы на большую дорогу, при чемъ наскочили прямо на артиллерію. Пока одни поворачивали пушки, другіе пронеслись дальше, распространяя страхъ и ужасъ въ тылу французской арміи. Въ это же самое время и по этой же дорогѣ приближался къ городу императоръ, въ сопровожденіи генераловъ и трехъ взводовъ конницы. Онъ ѣхалъ медленно, погруженный въ тяжелую думу. Вдругъ, среди глубокой тишины и сѣраго полумрака наступающаго дни, послышался глухой топотъ, затѣмъ -- какіе-то рѣзкіе звуки. Конные егеря тотчасъ распознали присутствіе донцовъ и дали знать объ опасности.-- "Не можетъ быть!" отвѣтилъ императоръ, когда ему доложили, что близко казаки. Тогда Коленкуръ схватилъ его лошадь и быстро повернулъ назадъ. Топотъ приближался, уже ясно слышалось казацкое "ги! ги!" Наполеонъ, вынувъ шпагу, свернулъ въ поле, а Коленкуръ двинулся навстрѣчу съ конвойнымъ эскадрономъ. Между тѣмъ, казаки, не подозрѣвая, какая цѣнная добыча отъ нихъ ускользала, накинулись на обозъ, гдѣ нащупали боченки съ золотомъ. Пока скликали товарищей, пока выгружали эти бочонки, не только императоръ успѣлъ скрыться, но явилась на выручку всѣ гвардейская конница. Тѣмъ по менѣе, донцы увернулись отъ раздѣлки, не покинули и золота; 11 пушекъ были отправлены раньше.-- Почти въ это самое время генералъ Кутейниковъ отбилъ близъ Боровска обозъ съ церковнымъ серебромъ, изъ котораго впослѣдствіи сдѣлали въ Казанскомъ соборѣ рѣшетку.
16-го октября Великая армія вступила на Смоленскую дорогу, ту самую, по которой она пришла въ Москву, а черезъ три дня ея арріергардъ былъ уже атакованъ казаками. Съ этого часа и до конца похода донцы, подкрѣпленные егерями и легкой конницей, становятся вѣрными стражами разрушенія Великой арміи. Самые губительные удары выпали на долю арріергарда: его сбивали съ каждой позиціи, давили сзади пушками, тѣснили съ боковъ лавой, не давая ему ни минуты устроиться. Уже за Гжатью войска Даву такъ перепутались, что нельзя было разобрать, гдѣ артиллерія, гдѣ конница или пѣхота: все обратилось въ нестройныя толпы, окруженныя казаками, какъ роемъ пчелъ. А Наполеонъ слалъ своему маршалу выговоръ за выговоромъ,зачѣмъ онъ останавливается, зачѣмъ строитъ войска въ боевой порядокъ, да еще требуетъ помощи отъ переднихъ корпусовъ.
На смѣну Даву былъ назначенъ Ной. Но тутъ и Ней былъ безсиленъ. Гвардія, шедшая впереди, оставляла за собой пустыню; она растаскивала на дрова еще кое-гдѣ уцѣлѣвшія избы и истребляла послѣдніе запасы, сложенные по этапамъ, такъ что заднимъ корпусамъ приходилось останавливаться подъ открытымъ небомъ, оставаться безъ дровъ и безъ воды. Ко всѣмъ бѣдамъ, въ концѣ октября начались заморозки, надули холодные вѣтры. Въ одну ночь большая часть армейскихъ лошадей, подкованныхъ по-лѣтнему, превратились въ калѣкъ: ихъ пришлось бросить. Каждый бивуакъ съ этого времени сталъ обозначаться, точно побоище, трупами лошадей, кучами голодныхъ солдатъ, прикрытыхъ рогожками, въ соломенныхъ ошейникахъ. Они просили какъ милостыни куска хлѣба, дрались за каждый сухарикъ. Преслѣдованіе же продолжалось своимъ чередомъ, даже настойчивѣе. Уже Великая армія двигалась сдавленная, какъ въ тискахъ: она не могла свернуть куда-нибудь въ сторону, искать иныхъ путей. Милорадовичъ шелъ по пятамъ непріятеля; Платовъ, усиленный двумя полками пѣхоты, получилъ приказаніе слѣдовать съ правой стороны, опережать французскія колонны, нападать на ихъ головы, а графъ Орловъ-Денисовъ съ такими же намѣреніями -- слѣва. Съ удивленіемъ французы увидѣли себя окруженными полчищами казаковъ; перестрѣлка не умолкала ни днемъ, ни ночью. Вице-король въ надеждѣ выскочить изъ этихъ клещой, повернулъ изъ-подъ Дорогобужа вправо, чтобы черезъ Духовщину пробраться на Витебскъ. Онъ дорого за то поплатился. 26-го октября, у д. Бизюковой, Платовъ разрѣзалъ его корпусъ на двѣ части: одна потянулась-таки къ Духовщинѣ, другая разсѣялась, покинувъ 64 пушки. Французы спѣшили на переправу къ р. Вопи. Оказалось, что мостъ снесло ледоходомъ; обозы, отправленные заранѣе, стояли у рѣки. Между тѣмъ, приближались казаки. Вице-король выставилъ на помощь арріергарду итальянскую дивизію, а прочимъ войскамъ приказалъ начать переправу. Берега обмерзли, спуски сдѣлались до того круты, что не было возможности перевезти артиллерію, тѣмъ болѣе обозы. Солдаты бросились къ повозкамъ, навьючивали на себя и на лошадей, что было лучшаго, потомъ кидались въ рѣку. Грабежъ сдѣлался общимъ, артиллеристы побросали болѣе 20 пушекъ. Съ трудомъ арріергардъ удерживалъ казаковъ до самаго вечера, наконецъ, отступилъ, и донцы захватили весь обозъ. Имъ тогда досталось множество московскихъ экипажей, особенно дрожекъ, которыми французы надѣялись пощеголять на родинѣ. Наступила ночь, ясная, морозная; холодный вѣтеръ продувалъ измокшихъ итальянцевъ, улегшихся на снѣгу, безъ пищи, безъ огня. На всю дивизію горѣло не больше десятка костровъ, у которыхъ варили конину или распускали снѣгъ, чтобы утолить мучительную жажду. Напрасно на другой день пытались генералы устроить ихъ въ полки: голодные, полузамерзшіе итальянцы не внимали голосу начальниковъ; толпами они потянулись въ Духовщину. Но Духовщина уже въ это время была занята двумя казачьими полками генерала Иловайскаго 12-го, который шелъ этимъ путемъ изъ Москвы. Однако вице-король вытѣснилъ Иловайскаго отрядомъ людей и послалъ императору донесеніе о своемъ бѣдственномъ положеніи. Для того, чтобы сопровождать курьера, пришлось вырядить цѣлую дивизію: иначе казаки не пропустили бы его. Городъ оказался пустъ, хлѣба ни куска, кругомъ казаки; вице-король, не дождавшись курьера, поспѣшилъ выступить. По его слѣдамъ устремились донцы и 1-го ноября вогнали остатки несчастнаго корпуса въ Смоленскъ. Прокруживъ 50 верстъ вице-король явился къ императору безъ кавалеріи, безъ обоза, лишь всего съ 12 пушками.-- Платовъ получилъ тогда графское достоинство.
Въ то время, когда французскіе корпуса поочередно, одинъ за другимъ, пробивали себѣ путь подъ Краснымъ, казаки заносились далеко впередъ и даже тревожили главную квартиру. Одинъ крикъ: "Казаки!" тревожилъ цѣлые корпуса, поднималъ на ноги голодныхъ, окоченѣлыхъ французовъ, выводилъ ихъ изъ забытья. Корпусъ Нея, составлявшій, какъ уже сказано, арріергардъ Великой арміи, былъ брошенъ на жертву казакамъ. Подъ Краснымъ Ней два раза ходилъ въ атаку и оба раза былъ отбитъ. Тогда онъ рѣшился спасти хоть часть своихъ солдатъ. Изъ 8 т. маршалъ отобралъ 3 т. самыхъ надежныхъ, способныхъ еще сражаться, взялъ 10 орудій, и въ 9 ч. вечера выступилъ вдоль р. Лосмины, въ надеждѣ пробраться къ Днѣпру, а тамъ, окольными путями, въ Оршу. Солдаты шли безъ дороги, утопая въ глубокомъ снѣгу. Пройдя около 4 верстъ, они уперлись въ Днѣпръ; сильный ледоходъ не позволялъ и думать о переправѣ. Маршалъ повернулъ внизъ по теченію и возлѣ д. Варишки замѣтилъ, что ледъ сперся на самомъ изгибѣ рѣки. Начинало морозить. Маршалъ, завернувшись въ плащъ, немного вздремнулъ, окруженный безмолвными гренадерами, какъ вдругъ, около полуночи, казаки Чернозубова открыли его слѣдъ. Маршалъ приказалъ бросить обозъ, пушки, и сейчасъ же начать переправу. Обледенѣлые спуски были такъ круты, что солдаты спускались ползкомъ, попадая прямо въ воду. Одинъ по одному, перекидывая черезъ полыньи доски, отрядъ перебирался съ опасностью жизни. Когда потащили самыя нужныя повозки, ледъ рухнулъ. Съ другаго берега Ней слышалъ стопы утопавшихъ. На разсвѣтѣ французы добрались до д. Гусовой, гдѣ ихъ встрѣтили разъѣзды Платова. Атаманъ съ 15-ю полками, съ донской артиллеріей и 1-мъ Егерскимъ полкомъ двинулся отъ Смоленска этой же дорогой на Оршу. Тутъ началось подобіе звѣриной травли. Въ то время, какъ маршалъ напрягалъ всѣ силы, чтобы уйти, спасти себя и вѣрныхъ гренадеръ отъ плѣна, казаки выбивались изъ послѣднихъ силъ, чтобы его поймать. Поймать оказалось труднѣе, потому что овражистая и лѣсистая мѣстность затрудняла на каждомъ шагу движеніе конницы. Ней подвигался берегомъ, прикрывшись съ праваго фланга стрѣлками. Казаки шли поодаль, не мѣшали. Едва французы вышли на поляну, между двухъ лѣсовъ, какъ 12 казачьихъ полковъ наскочили сзади, оторвали хвостъ колонны, а донская артиллерія открыла пальбу съ праваго фланга. Французы быстро повернули въ лѣсъ, повидимому незанятый; но и лѣсъ ожилъ: въ 50-ти шагахъ раздались ружейные залпы, потомъ загрохотали пушки. Колонна смѣшалась; солдаты, проклиная свою несчастную долю, стали кидать оружіе и разбѣгаться. Тогда Ней, сидя верхомъ на крестьянской лошаденкѣ, напомнилъ гренадерамъ, что ихъ ожидаетъ въ русскомъ плѣну. Они устроились, пришли въ порядокъ, съ криками: "Да здравствуетъ императоръ!" бросились въ лѣсъ -- батарея исчезла, стрѣлки точно провалились сквозь землю.-- Среди дремучихъ лѣсовъ, французы брели на удачу, безъ тропинокъ; если выбивались временами на дорогу, то нигдѣ не могли найти пристанища: всѣ деревни по пути были покинуты, да и казаки не давали имъ засиживаться -- гнали и гнали до истощенія силъ. Въ шести верстахъ отъ Орши гренадеры вышли, наконецъ, на большую дорогу, гдѣ соединились съ прочими войсками. Съ посохомъ въ рукѣ, въ изорванныхъ сапогахъ, три дня не ѣвши, французскій маршалъ вступилъ въ Оршу въ видѣ богомольца. Наконецъ, императоръ долженъ былъ сознаться въ гибели арміи. Покидая Россію, онъ опубликовалъ, что всѣ его колонны "были окружены казаками; подобно аравитянамъ въ пустынѣ, они охватывали его обозы".
Все, чѣмъ держится благоустроенное войско -- порядокъ, повиновеніе, товарищество, все исчезло среди французовъ. Маршалы и генералы, растерявши свои корпуса, шли при гвардіи, хотя гвардія ничѣмъ не отличалась отъ прочаго войска. Куда дѣвались ея бравый видъ и гордая поступь? Сзади переступало съ ноги на ногу погребальное шествіе, изъ среды котораго раздавались тяжелые вздохи; лишь изрѣдка стукъ пушечныхъ колесъ да бряцаніе оружія нарушали гробовую тишину. Сама природа замерла: стужа оковала не только воды, но и человѣческія уста; птицы падали на лету; земля покрылась бѣлой снѣжной пеленой. Самые здоровые люди цѣпенѣли отъ холода; ихъ клонило ко сну; они шатались, падали -- и замерзали. Бивуаки обратились въ кладбища; на каждомъ огневищѣ лежали груды тѣлъ, сгорѣвшихъ отъ невозможности подняться. Нѣкоторые солдаты, чтобы оживить отмороженныя руки или ноги, совали ихъ въ огонь, другіе спокойно сидѣли на трупахъ товарищей въ ожиданіи своей очереди, а третьи, въ отчаяніи, прямо кидались въ огонь. Тутъ же торчали брошенныя фуры, пороховые ящики, лафеты съ пушками и безъ пушекъ -- опрокинутые, переломанные, точно въ цыганскомъ таборѣ. У казаковъ накопилось такое множество добычи, что открылся торгъ. Во рвахъ и оврагахъ, среди разломанныхъ фуръ и каретъ, среди мертвыхъ тѣлъ, продавались шелки, бархатъ, серебряная посуда, золотыя вещи, мѣшки съ серебряной монетой; за сторублевую ассигнацію платили золотомъ по 400--500 рублей, чтобы только его не бросать. Со вступленіемъ въ Бѣлоруссію стали появляться жиды въ своихъ грязныхъ лохмотьяхъ. Тогда открылись цѣлыя ярмарки: башкиръ или калмыкъ продавалъ дорогіе часы, проворный казакъ выхвалялъ англійскаго скакуна: пѣхотный солдатъ вытаскивалъ изъ ранца вороха тончайшихъ кружевъ, кашемирскія шали или пригоршни французскихъ крестовъ. И тамъ, гдѣ мѣряли мѣшками деньги, часто не бывало крохи хлѣба; люди бродили какъ тѣни, пожирали конину и собачину.
27 ноября въ воротахъ Вильны показались безоружныя толпы разныхъ языковъ. Онъ разсыпались по городу, чѣмъ произвели смятеніе и безпорядокъ. Испуганные жители позапирали въ домахъ двкри и закрыли лавки. Солдаты разбрелись, армія исчезла. Вдругъ раздались пушечные выстрѣлы: то отважный Сеславинъ ворвался съ горстью казаковъ и партизанъ; ночью подошли еще два партизана -- Ланской и Kaйсаровъ. Такая смѣлость привела въ ужасъ французовъ. Ней снова принялъ начальство надъ арріергардомъ. Онъ спокойно отдыхалъ въ своей квартирѣ, когда вошелъ къ нему съ обнаженной шпагой баварскій генералъ Вреде: "Ваше превосходительство! сказалъ онъ: непріятель идетъ по нашимъ пятамъ. Предлагаю себя и 60 кавалеристовъ, чтобы проводить васъ до Ковно". Ней подошелъ къ окну и, указавъ на бѣгущія толпы, съ горечью спросилъ: "Неужели вы хотите, чтобы французскій маршалъ послѣдовалъ за этой сволочью? Нѣтъ, генералъ, у меня въ домѣ стоитъ 60 гренадеръ, и казаки всего міра не заставятъ меня покинуть его до утра".-- Однако, и Нею пришлось на другой день поторопиться, иначе онъ поплатился бы цѣлымъ арріергардомъ; онъ и безъ того покидалъ въ Вильнѣ 20 т. четвертей хлѣба, 15 т. плѣнныхъ и 40 орудій. Еще на разсвѣтѣ графъ Орловъ-Денисовъ появился на ковенской дорогѣ; вскорѣ прибылъ Платовъ и окружилъ арріергардъ. Французы были разрѣзаны на двѣ части, многіе изрублены, еще больше разбѣжались или сдались. У подошвы Понарской горы Ней кое-какъ устроилъ пять кучекь, отъ 400 до 500 чел. въ каждой. Эти полуживые люди, одушевленные мужествомъ маршала, задержали на время казаковъ. Между тѣмъ, шедшіе въ головѣ не могли взобраться на крутую обледенѣлую гору. Лошади, выбиваясь изъ силъ, падали цѣлыми упряжками. Обозы сбились до того, что Мюратъ съ маршалами прокладывали себѣ путь по поясъ въ сугробахъ, наконецъ, они велѣли переложить на вьюки казну и собственныя вещи императора, а повозки сжечь. Во время перекладки изъ одной фуры посыпалось золото: солдаты кинулись на грабежъ, они набивали карманы, кто сколько могъ, а затѣмъ пускались бѣжать. На эту свалку налетѣли казаки: все перепуталось -- свои и чужіе: корысть взяла верхъ, каждый торопился сразу разбогатѣть. На Понарской горѣ французы покинули остальные обозы, 28 орудій съ зарядными ящиками и богатую казну въ 2 1/2 милліона, считая на рубли. "Тутъ мы потеряли, сказалъ одинъ изъ французскихъ офицеровъ, деньги свою честь, послѣднюю силу и дисциплину"!-- Больше терять было нечего.
Отъ Вильно до Ковно графъ Платовъ съ одной конницей, при 15 пушкахъ, уложенныхъ въ сани, гналъ несчастный арріергардъ, какъ одурѣлыхъ овецъ, которые ни о чемъ больше не думали, какъ бы спастись. 29 ноября, на переходѣ къ Румшишкамъ, Ней собралъ было свои остатки, и самъ, съ ружьемъ въ рукахъ, повелъ ихъ впередъ, но солдаты но пошли далеко: они покинули своего маршала! Онъ по попалъ въ плѣнъ только потому, что былъ одѣтъ такимъ же оборванцомъ, какъ и вся его толпа. Но имѣя ни артиллеріи, не конницы, маршалъ не могъ удержать ни одной позиціи. Да и что могла сдѣлать пѣхота, если у солдатъ отмерзали пальцы, пока они заряжали ружья, и если курки покрывались толстымъ слоемъ льда? Число людей съ каждымъ часомъ уменьшалось; когда Ней выступилъ изъ Вильны, было у него подъ ружьемъ 3 т., въ Ковно онъ привелъ только 60 чел. Позади, начиная еще съ Вязьмы, скорбный путь французской арміи обозначался человѣческими трупами, примѣрно отъ 200 до 300 на каждой верстѣ, не считая бивуаковъ. Въ Борисовѣ еще долго, стоялъ шалашъ изъ окоченѣлыхъ труповъ, и въ немъ покоились тѣ, которые его сложили; изъ занесенныхъ снѣгомъ канавъ торчали -- гдѣ почернѣвшая рука, гдѣ нога. Всѣ корчмы были набиты мертвыми. Онѣ обыкновенно загорались отъ разведенныхъ костровъ, при чемъ погибали и живые, такъ какъ не могли сдвинуться съ мѣста по безсилію или безпамятству. Ужасенъ былъ видъ мертвецовъ, по еще ужаснѣе казались тѣ офицеры или солдаты, которые еще передвигали ноги среди этого царства смерти. У многихъ на головахъ, вмѣсто шапокъ, были надвинуты ранцы; у нѣкоторыхъ оставались еще каски съ длинными конскими хвостами; тѣло было покрыто рогожей или соломой, ноги босы. Множество французовъ разбрелось по сосѣднимъ деревнямъ, гдѣ они подолгу скрывались зарывшись въ солому; большинство же толпилось тамъ, гдѣ лежала падаль, около которой они дрались и рвали ее на куски. Не разъ наши видѣли, какъ несчастные пожирали мертвые трупы своихъ товарищей... По дорогѣ, по которой проходили русскія войска, безпрестанно раздавались на всѣхъ языкахъ жалобные вопли, вымаливаніе куска хлѣба; но что могли дать наши солдаты, когда они и сами бѣдовали? Для сбора и препровожденія плѣнныхъ внутрь Россіи наряжались особыя партіи казаковъ. Ихъ отправляли по 2--3 т. вмѣстѣ, а таки какъ кормить было нечѣмъ, то ихъ ждала такая же горькая участь. Однажды два француза изъ такой партіи передрались за лошадиную ногу: казаки едва могли ихъ разогнать нагайками. Изъ 180 т. плѣнныхъ вернулась во Францію лишь шестая часть. Сколько древнихъ родовъ угасло, сколько великихъ имуществъ осталось безъ наслѣдниковъ, женъ овдовѣвшихъ, дѣтей осиротѣвшихъ!-- И все изъ-за честолюбія одного человѣка.
Маршалъ Ней истратилъ на пути изъ Москвы 4 арріергарда; остатки четвертаго казаки Платова вогнали въ Ковно, при чемъ отбили въ послѣдній разъ на своей землѣ 4 пушки, 1,300 плѣнныхъ. Неустрашимый маршалъ надѣялся, что укрѣпленія Ковно, съ его гарнизономъ и 40 пушками, могутъ задержать русскихъ хотя на нѣкоторое время. Дѣйствительно, 20 орудій загремѣли-было съ утра по всей линіи, но это продолжалось не долго. Ковенскому коменданту оторвало ядромъ ногу, и онъ застрѣлился; нѣмецкіе рекруты струсили, разбѣжались, а французскіе солдаты, набросившись на водку, перепились до безчувствія. Маршалъ былъ пристыженъ упадкомъ чести и мужества. Онъ опять сталъ съ ружьемъ во главѣ небольшой кучки солдатъ и еще разъ долженъ былъ сознаться, что сопротивленіе невозможно: съ одной стороны, драгуны, срубивъ палисады, ворвались черезъ Виленскую заставу; съ другой стороны, казаки заходили по льду, въ тылу города. Приходилось покинуть и Ковно съ его арсеналомъ. Двѣ колонны пѣхоты выступили изъ города. Едва они успѣли перейти рѣку, какъ вихремъ налетѣли казаки и разогнали французовъ: одну часть погнали берегомъ къ Тильзиту, другую къ Волковыску. Для преслѣдованія выбрали самыхъ доблестныхъ. Маршалъ испилъ до дна горькую чашу страданій, былъ подъ конецъ еще раненъ: пользуясь темнотой, онъ съ двумя стами вѣрныхъ гренадеръ успѣлъ скрыться въ лѣсу. На другой день, никѣмъ не узнаваемый, онъ явился въ Волковыскъ.
-- Кто вы? спросилъ его французскій генералъ.
-- "Я -- арріергардъ Великой арміи, маршалъ Ной.-- Прочіе маршалы разсыпались по Восточной Пруссіи, какъ лишенные крова изгнанники.
Изъ 400 т. перешедшихъ въ Ковно нашу границу 12 іюня, вернулось черезъ нее же обратно: 400 солдатъ старой гвардіи, 600 кавалеристовъ, 9 пушекъ и безоружная холла, примѣрно въ 20 т.-- только.
Звонъ колоколовъ ковенскихъ церквей и пушечная пальба торжественно возвѣстили величайшое и радостное сердцу русскаго событіе. На городской площади, въ присутствія горожанъ и окрестныхъ поселянъ, атаманъ Платовъ, его вѣрные донцы и сподвижники-драгуны, преклонивъ колѣна, горячо молились и благодарили Господа за избавленіе отечества. Запѣли многолѣтіе царствующему Государю, снова грянули пушки, и задрожалъ воздухъ отъ радостныхъ криковъ и восклицаній неудержимаго "ура"! Въ эту минуту передовые бойцы русской рати, позабывъ тяжкіе труды, нужду и бѣды, воспрянули духомъ, преисполнились чувствомъ гордости. Только здѣсь, на рубежѣ земли, они опомнились, что сослужили великую службу родному Дону, матери Россіи и отцу-Государю. Такія минуты просвѣтлѣнія помнятся до смерти.
И донцы настрадались не мало ли длинномъ пути отъ Тарутина до Нѣмана. Усиленные переходы днемъ и ночью по глубокимъ снѣгамъ, часто по дремучимъ лѣсамъ, при жестокихъ морозахъ, убавили донскіе полки на третью часть. Ѣли казаки при случаѣ, чѣмъ разживутся, спали тоже при случаѣ, и то больше на бивуакахъ, у костровъ, при чемъ ежедневно дрались съ непріятелемъ. Тѣ, которымъ довелось водить плѣнныхъ, заражались отъ нихъ болѣзнями, сами болѣли даже помирали. Въ конницѣ иные полки состояли изъ 60 человѣкъ, а тѣ, которые имѣли по 150--200, считались уже сильными полками; въ Минскомъ пѣхотномъ полку уцѣлѣло 80 солдатъ; въ нѣкоторыхъ ротахъ другихъ полковъ осталось 5--10 рядовыхъ. Около тысячи нашихъ замерзло, другіе отстали на пути, иные, подобно французамъ, бродили по селамъ. Солдаты сдѣлали походъ въ лаптяхъ и въ полушубкахъ, а больше того -- въ сѣрыхъ крестьянскихъ кафтанахъ; лица у всѣхъ были обернуты тряпками. Многіе тогда познобились, растратили свое здоровье на маршахъ да на бивуакахъ. Солдаты, офицеры, генералы -- всѣ шли пѣшкомъ, одинаково были одѣты, одинаково терпѣли: нужда всѣхъ сравняла.