Однако война не кончилась. И за Нѣманомъ казаки безостановочно гнали остатки Великой арміи. Проникая далеко въ глубь страны своими летучими отрядами, они очищали попутные нѣмецкіе города, мѣшали французамъ соединить для отпора свои разрозненныя силы. Кромѣ того, казаки вносили безурядицу въ тылу непріятеля. Они уничтожали мосты, хватали транспорты, разбивали парки, обозы и даже появлялись въ такихъ большихъ городахъ, какъ Лейпцигъ, занятыхъ въ ту пору непріятелемъ. И всѣ эти передвиженія они совершали такъ быстро, что никакая конница не могла за ними услѣдить, -- да у французовъ и вовсе не было конницы.
Когда Государь Императоръ отозвалъ Платова къ себѣ, въ главную квартиру, казаки частью были раздѣлены между корпусами, частью вошли въ составъ летучихъ отрядовъ -- то мелкихъ, то болѣе крупныхъ, смотря по назначенію, Такими летучими отрядами былъ освобожденъ, между прочимъ, Берлинъ, столица Прусскаго королевства. Въ началѣ февраля русскіе перешли въ разныхъ мѣстахъ Одеръ. Ледъ на рѣкѣ былъ такъ тонокъ, что черезъ 2 дня послѣ переправы рѣка вскрылась. Чернышевъ, имѣя подъ командой 6 казачьихъ полковъ, 6 эскадроновъ гусаръ и драгунъ, при двухъ орудіяхъ, пригласилъ еще Тотенборна принять участіе въ набѣгѣ. Въ Берлинѣ менѣе всего ждали появленія русскихъ: генералъ Ожеро былъ увѣренъ, что всѣ переправы черезъ Одеръ находятся въ рукахъ французовъ. Въ 4 ч. утра оба отряда незамѣтно подошли къ городу. Полковникъ Власовъ съ двумя казачьими полками долженъ былъ напасть на Шарлотенбургъ, гдѣ стояла большая часть французской артиллеріи, а въ это время остальныя войска -- вскочить въ городъ. Дѣло вышло иначе. Пока у насъ дѣлались распоряженія, въ городскихъ воротахъ показалось 30 французскихъ всадниковъ. Въ одинъ мигъ казачій полкъ Киселева бросился навстрѣчу и по ихъ слѣдамъ ворвался въ городъ. Тутъ ужъ медлить было нельзя. Чернышевъ подвелъ къ заставѣ остальныя войска, изъ коихъ 3 полка послалъ туда же, на помощь. Они промчались по улицамъ подъ выстрѣлами непріятельскихъ командъ и остановились на берегу Шпре; всѣ мосты были сломаны, кромѣ каменнаго, гдѣ стояла батарея въ 6 орудій; полкъ Киселева былъ встрѣченъ на Александровской площади огнемъ изъ пѣхотнаго карре. Это не помѣшало казакамъ носиться вдоль улицъ, гарцовать на площадяхъ, особенно тамъ, гдѣ собирались кучи любопытныхъ. Берлинцы не вѣрили своимъ глазамъ, видя такое чудо; они не впали, чѣмъ выразить свою радость; многіе были бы не прочь присоединиться, подать помощь, но полиція зорко за такими слѣдила и даже стрѣляла въ толпы народа. Между тѣмъ на гауптвахтѣ забили тревогу: французы строились въ ряды, изъ Шарлотенбурга скакала артиллерія. Тогда Чернышевъ разослалъ приказаніе возвратиться за заставу. Двое казаковъ были ранены на главной улицѣ, передъ окнами принцессы Оранской. Она скрывала ихъ въ своемъ домѣ и оберегала, пока французы не очистили Берлинъ, что случилось черезъ три недѣли, само собой. Русскіе вступали этотъ разъ въ столицу Пруссіи торжественно, побѣдоносно. Брать короля, окруженный генералами, выѣхалъ за 4 версты навстрѣчу войскамъ; весь путь до города сплошь покрылся ликующими нѣмцами. Въ самомъ городѣ крыши, заборы, окна домовъ наполнились зрителями, среди которыхъ раздавались привѣтствія и радостные возгласы: "Да здравствуетъ Александръ, нашъ избавитель"! все глядѣло весело, радостно, какъ бываетъ въ дни избавленія цѣлаго народа отъ власти чужеземцевъ.
Пока нѣмцы ополчались противъ общаго врага, наши летучіе отряды углублялись все дальше и дальше -- одни вверхъ по теченію Одера, другіе къ берегамъ Эльбы, а третьи -- и того дальше, за Эльбу, до Везера. Полковникъ Тетенборнъ, съ 4 полками казаковъ, 4 эскадронами гусаръ и драгунъ при двухъ орудіяхъ, пошелъ на Гамбургъ, одинъ изъ богатѣйшихъ городовъ Германіи, принадлежавшій тогда французамъ. Жители Гамбурга, недовольные притѣсненіями властей, посрывали съ присутственныхъ мѣстъ французскіе гербы, при чемъ бросали камнями въ городскаго мера и его приверженцевъ. Все стихло при приближеніи русскихъ. За 15 верстъ отъ города 30 гражданъ, съ двумя сенаторами, вручили Тетенборну городскіе ключи. Отсюда началось тріумфальное шествіе: гильдіи и цехи выступали въ порядкѣ, со своими знаменами; женщины устилали путь цвѣтами; бюстъ Императора, увѣнчанный лаврами, несли высоко надъ головами съ подобающимъ почетомъ. Звонъ колоколовъ, пальба изъ ружей и восторженные крики: "Да здравствуетъ Александръ"! не умолкали цѣлый день ни на минуту. Жители приглашали къ себѣ на домъ казаковъ, гдѣ угощали ихъ радушно, обильно. Когда Тетенборнъ вышелъ вечеромъ изъ театра, нѣмцы выпрягли лошадей, довезли его коляску и внесли на плечахъ въ квартиру. Онъ объявилъ гражданамъ, что отнынѣ они могутъ начать торговлю съ англичанами и другими народами, состоящими въ мирѣ съ русскимъ царемъ. Радостное извѣстіе облетѣло весь городъ, и тотчасъ же былъ снаряженъ первый пакетботъ, который на другой день отплылъ къ берегамъ Англіи. Какъ извѣстно, Наполеонъ, чтобы обезсилить эту морскую державу, запретилъ всѣмъ приморскимъ городамъ Европы вести съ ней торговлю.-- На этомъ-то пакетботѣ Тетенборнъ отправилъ съ депешами къ нашему посланнику въ Лондонѣ донскаго казака 9-го Сулина полка Александра Земленухина, или по-уличному Витиченкова, съ однимъ изъ офицеровъ, по фамиліи Бокъ.
О донцахъ въ ту пору ходили разсказы самые преувеличенные: говорили, что они имѣютъ видъ звѣрообразный, свирѣпы, что на корысть чрезвычайно падки, жестоки до того, что не даютъ пощады ни старости, ни младости, однимъ словомъ, что это скорѣе звѣри, выпущенные на травлю людей. Несмотря на такія росказни, англичане къ нимъ благоволили, потому что видѣли въ нихъ заклятыхъ враговъ Наполеона, истребившихъ его арміи. Пріѣздъ казака въ Лондонъ сталъ заранѣе извѣстенъ. Густая толпа народа окружила почтовую карету, изъ окна которой торчала длинная казацкая пика. Кое-какъ, съ большимъ трудомъ, добрался Земленухинъ до своего помѣщенія, приготовленнаго ему радушнымъ Акерманомъ. Лондонскіе граждане, желая чѣмъ-нибудь показать свое уваженіе русскому народу, стали собирать деньги въ пользу Земленухина, но Бокъ, узнавши объ этомъ, объявилъ въ газетахъ, что русскому воину запрещено брать деньги, а если кто пожелаетъ его почтить, то можетъ дарить оружіемъ. Черезъ недѣлю Земленухинъ и Бокъ получили приглашеніе во дворецъ къ лорду-мору, хозяину столицы. Лордъ-меръ, принимая казака, сказалъ черезъ переводчика, что онъ считаетъ за честь пожать руку такому заслуженному воину, хотя у него нѣтъ ни чиновъ, ни титуловъ. Земленухинъ отвѣтилъ, также черезъ переводчика, что онъ "всегда готовъ служить Царю и отечеству". -- "А сколько французовъ вы убили своей пикой?" -- "Трехъ офицеровъ, а сволочи нѣсколько четвериковъ".-- Переводчикъ же передалъ его слова такъ: -- "Казакъ убилъ своей пикой 39 французовъ".-- Послѣ роскошнаго завтрака лордъ-меръ провелъ своихъ гостей въ большую залу, гдѣ собралось именитое купечество столицы и множество посторонней публики. Когда Земленухинъ показался ли балконѣ передъ биржей, то народъ привѣтствовалъ его громкими криками: "Да здравствуютъ русскіе! Слава казакамъ!" Какъ только толпа стихла, лордъ-меръ сказалъ краткую рѣчь, въ которой выхвалялъ храбрость русскаго казака и, въ заключеніе, пожелалъ нашему Государю довести до конца побѣдоносную войну съ французами. Англичане захлопали въ ладоши съ криками: "браво! браво!" -- Въ англійскихъ газетахъ такъ описывали наружность Земленухина: "Роста онъ около 6 футовъ, сильный и коренастый; наружность воинственная, но лицо доброе, вовсе но такое, какъ у насъ думаютъ про русскихъ. Борода у казака длинная, кудрявая и сѣдая, волосы тоже длинные, зачесанные назадъ, а на лбу острижены коротко и ровно. Одѣтъ онъ въ синій кафтанъ и шаровары, сшитые изъ толстаго англійскаго сукна, сапоги широкіе, съ круглыми носками. Руки у казака необыкновенной ширины, съ короткими пальцами, но онъ отлично управляется своимъ оружіемъ, состоящимъ изъ пистолета, ружья, сабли и длинной пики".-- Видъ казака настолько былъ любопытенъ, что два художника вызвались снять съ него портретъ. Когда эти портреты были отпечатаны, то Земленухинъ просилъ дать ему нѣсколько штукъ для жены и дѣтей. Хозяинъ, у котораго онъ гостилъ, принесъ ему на выборъ 4 дорогихъ сабли. Земленухинъ выбралъ съ турецкимъ клинкомъ; на немъ была сдѣлана такая надпись: "Подарена Александру Земленухину, донскоку казаку Сулина полка, отъ Рудольфа Акермана. Лондонъ, 20 апрѣля". На рукояткѣ было вырѣзано по-латыни: "За Бога, Царя и Отчизну".-- Кромѣ того, многіе знатные англичане, особенно англичанки, поднесли ему богатые подарки, преимущественно оружіемъ, англійскаго же издѣлія. Одинъ англичанинъ даже написалъ въ честь Земленухина стихи, которые начинаются такъ:
"Ура! горятъ, пылаютъ села.
"Сѣдлай, казакъ, коня!"
Пасха застала его на чужбинѣ, но онъ разговѣлся по русскому обычаю у нашего посланника, который пригласилъ его къ себѣ обѣдать на всю Святую. Онъ же представилъ Земленухина принцу-регенту, бывшему за короля. Его высочество подарилъ казаку саблю на черной бархатной портупеѣ, обитой серебромъ, и такую же сумку со своимъ вензелемъ и короной. Нѣсколько дней спустя, Земленухинь уѣхалъ изъ Лондона, отблагодаривши своихъ новыхъ друзой за ласку, особенно же хозяина: "Погостилъ я и поѣлъ у тебя хлѣба-соли, сказалъ онъ на прощанье Акерману, ты въ послѣдній день былъ такъ же ласковъ со мной, какъ и въ первый".-- Когда Земленухинъ явился въ свой отрядъ, то вскорѣ было получено приказаніе выслать его въ главную квартиру. Здѣсь онъ имѣлъ счастье быть представленнымъ императору Александру и королю Прусскому. Обласканный и произведенный въ урядники, Земленухинъ вернулся на Донъ.
Между тѣмъ, летучіе отряды продолжали вредить непріятелю на берегахъ Эльбы. Однажды разъѣздамъ Чернышева удалось перехватить письмо съ важнымъ извѣстіемъ, что изъ Ганновера выступилъ огромный артиллерійскій транспортъ, который на 18-е мая долженъ имѣть ночлегъ у г. Гальберштадта. Нашъ отрядъ перешелъ рѣку и двинулся навстрѣчу: 75 верстъ были пройдены въ 30 часовъ. Не доходя 7 верстъ, Чернышевъ узналъ, что за городомъ ночевалъ другой паркъ, немного поменьше, съ прикрытіемъ въ 2 т. чел., но что въ это же утро ожидается и большой транспортъ; отсюда они должны слѣдовать вмѣстѣ. Это извѣстіе заставило Чернышева немедленно распорядиться нападеніемъ. Баварцы отлично расположились вагенбургомъ между рѣчкой и перекопанной дорогой, за версту отъ города; пѣхота скрылась внутри вагенбурга, 14 орудій стояли въ промежуткахъ между повозками, защицая фронтъ и фланги. Чернышевъ выслалъ полкъ Сысоева на дорогу, откуда ожидался большой транспортъ; Грековъ 18-й получилъ приказаніе ворваться въ городъ и ударить на вагенбургъ съ тыла, а Власовъ съ двумя казачьими полками -- атаковать съ фронта. Грекову удалось овладѣть. городскими воротами, но Власовъ былъ отраженъ картечными залпами 14-ти пушекъ. Тутъ отъ Сысоева прискакалъ казакъ съ извѣстіемъ} что на дорогѣ уже показалось прикрытіе, слѣдовательно, транспортъ приближается. Къ счастью, капитану Богдановичу удалось изъ своихъ двухъ орудій взорвать нѣсколько нарядныхъ ящиковъ. Этой суматохой воспользовался Чернышевъ и пустилъ весь свой отрядъ -- гусаръ, драгунъ, казаковъ -- на проломъ. Выдержавши страшный залпъ, они прежде всего накинулись на артиллеристовъ, потомъ врубились между повозокъ. Баварцы защищались отчаянно: кололи штыками, отбивались прикладами, однимъ словомъ, работали, какъ слѣдуетъ доброй, пѣхотѣ; но это еще болѣе ожесточило нашихъ. Они рубили солдатъ въ строю, рубили ихъ подъ повозками, откуда тѣ продолжали стрѣлять, или выгоняли пиками. Чернышевъ доносилъ послѣ главнокомандующему, что такой стремительной атаки, какую произвели здѣсь его молодцы, искусившіеся въ набѣгахъ, онъ не видалъ во всю свою боевую жизнь. Половина отряда, въ томъ числѣ баварскій генералъ Оксъ и 15 офицеровъ, осталась въ плѣну, а другая половина легла на мѣстѣ. Весь паркъ стать трофеемъ этого знаменитаго набѣга. Пока отправляли орудія, зарядные ящики и повозки съ амуниціей, казаки сдерживали наступленіе непріятельскаго авангарда, поспѣшавшаго на помощь. Дѣло было сдѣлано на чистоту: ни одна повозка не брошена.-- Послѣ того, всѣ парки и подводы, бывшіе въ пути, получили приказаніе остановиться, артиллерію перевели изъ Ганновера въ Баварію, въ глубь Германіи. Таковъ былъ страхъ, наведенный на французовъ летучими отрядами.
Еще болѣе смѣлое, можно сказать, дерзкое движеніе сдѣлалъ Чернышовъ, этотъ отважный партизанъ, въ тылъ Наполеону, на его главные пути, а именно къ гор. Касселю, столицѣ королевства Вестфальскаго. Это королевство было составлено изъ мелкихъ нѣмецкихъ владѣній, и королемъ его, по волѣ всемогущаго Наполеона, назначенъ младшій братъ императора Іеронимъ, о которомъ упоминалось раньше. Плохо жилось бѣднымъ нѣмцамъ подъ властью такого короля. Онъ мало думаль о своихъ подданныхъ, окружилъ себя французами, жилъ пышно, расточая казну, въ то время какъ страна бѣднѣла отъ поборовъ и поставки рекрутъ. Солдаты въ разныхъ концахъ Европы сражались подъ знаменами Наполеона за дѣло, имъ чужое; изъ 25 т., уведенныхъ въ Россію, вернулось лишь двѣ. Въ ту пору границы королевства были открыты; въ столицѣ находилось не болѣе 4 т. войска. Все это хорошо знать Чернышовъ, который разсчитывать вооружить населеніе, поднять народную войну и такимъ образомъ прервать сообщеніе главныхъ силъ Наполеона съ ихъ отечествомъ.
Въ началѣ сентября Чернышевъ переправился ночью на лодкахъ черезъ Эльбу и вступилъ въ край, повсюду занятый непріятелемъ. Въ отрядѣ находилось, кромѣ 8 эскадроновъ гусаръ и драгунъ, 8 казачьихъ полковъ подъ общимъ начальствомъ Бенкендорфа. Подвигались скрытно, останавливались на ночлеги вдали отъ жилья, и то на самое короткое время; если же случалось дѣлать привалъ въ деревнѣ, то на это время ее окружали казачьими постами, не впуская и никого не выпуская; бурмистръ этой деревни долженъ былъ провожать отрядъ возможно дальше. Проводники никогда не знали, куда они ведутъ, и часто отрядъ безъ всякой надобности сворачивалъ въ сторону, чтобы только сбить съ толку мѣстныхъ жителей. Пройдя такимъ образомъ около сотни верстъ, Чернышовъ узналъ, что на половинѣ пути къ Касселю стоитъ кирасирская бригада и батальонъ пѣхоты. Онъ тотчасъ свернулъ влѣво и окольными путями приблизился рано утромъ къ столицѣ, сдѣлавши въ сутки болѣе 80 верстъ. Былъ густой, непроглядный туманъ, помѣшавшій сейчасъ же приступить къ дѣлу. Въ 10 часовъ утра казаки Жирона и 2 эскадрона драгунъ переправились за Фульду съ тѣмъ, чтобы перехватить королю дорогу, въ случаѣ его бѣгства, но оказалось, что онъ уже проѣхалъ. Нашимъ удалось оторвать только хвостъ арріергарда, 250 кирасиръ. Нападеніе на городъ также кончилось неудачей. Правда, донцы Власова 3-го и Грекова 18-го разбили при помощи мѣщанъ ворота, пронеслись по улицамъ до самаго моста, но тутъ были остановлены сильнѣйшимъ огнемъ пѣхоты: гвардейскіе гусары, развернувшись на площади, изготовились къ атакѣ. Тутъ узнаетъ Чернышевъ, что въ тылу у него появилась кирасирская бригада, та самая, которую онъ обходилъ. Тогда онъ приказалъ вывести казаковъ изъ города. Пока отрядъ собирался, пока устраивался на отдыхъ, къ нему съ разныхъ сторонъ явились перебѣжчики, не желавшіе служить французамъ, такъ что изъ нихъ составился цѣлый батальонъ охотниковъ; казаки нахватали въ разныхъ мѣстахъ 9 пушекъ -- составилась батарея, въ полной запряжкѣ. На-другой день наши открыли канонаду. Жители умоляли коменданта отказаться отъ обороны, но получили отъ него такой отвѣть: "Мнѣ приказало обороняться, и я исполню это приказаніе". -- Дѣйствительно, всѣ заставы были заняты пѣхотой, мостъ загроможденъ фурами, на площади поставлено 4 пушки и возлѣ нихъ конница. Кассельцы вовсе не желали обращать свой городъ въ развалины. Между ними и французами начались схватки; тѣ кидали въ войска камнями, а эти стрѣляли въ нихъ изъ ружей; досталось и коменданту. Какъ только Бенкендорфъ съ драгунами и батальономъ новобранцевъ подошелъ къ заставѣ, стоявшая тамъ карабинерная рота передалась русскимъ. Наши вступили въ городъ. Послѣ долгихъ переговоровъ коменданту позволили вывести свои войска, но безъ артиллеріи. Народъ привѣтствовалъ русскихъ, какъ своихъ избавитилей; казаковъ носили на рукахъ. Въ городѣ найдено 30 орудій, множество ружей, патроны, амуниція, денежная казна. Изъ нея 16 т. талеровъ розданы войскамъ, а 60 т. отправлены начальству; 22 пушки увезли въ Берлинъ. Въ тотъ же день Чернышевъ обнародовалъ воззваніе, въ которомъ приглашалъ нѣмцевъ присоединиться къ братскому союзу и послужить дѣлу освобожденія Германіи въ рядахъ ея защитниковъ, пришедшихъ издалека. Хотя Чернышевъ черезъ нѣсколько дней опять вернулся на берога Эльбы, но его набѣгъ и воззваніе возбудили среди народовъ южной Германіи радостныя надежды на лучшія времена.
На поляхъ Лейпцига дѣло освобожденія Германіи рѣшилось въ ея пользу. Въ достопамятной "битвѣ народовъ", отличились, между прочимъ, лейбъ-казаки. Случилось это вотъ какъ. Наполеонъ, окруженный подъ Лейпцигомъ войсками союзниковъ, хотѣлъ прорвать посрединѣ линію нашихъ войскъ и отрѣзать имъ пути отступленія въ Богемію. Французская конница, спустившись съ высотъ подъ прикрытіемъ 60 орудій, устремилась на полки русской пѣхоты. Ее не могли задержать ни штыки, ни картечь. Она проскочила между карре, захватила 2 батареи и остановила гвардейскую конницу, бывшую на ходу, при чемъ палъ начальникъ дивизіи, генералъ Шевичъ. Ударъ французской кавалеріи былъ страшенъ: она растоптала все, что встрѣчала на пути и прорвала нашъ центръ. Впереди ея, по эту сторону плотины, на возвышеніи, стоялъ Императоръ Александръ, окруженный свитой. Французы мчались прямо на него, а подъ рукой войскъ не было, кромѣ обычнаго конвоя. Казаки впились глазами въ своего монарха: они ждали лишь одного мановенія, чтобы встрѣтить враговъ своею грудью, задержать, остановить, хотя-бы самимъ пришлось погибнуть. Государь точно угадалъ ихъ мысль. Онъ приказалъ Орлову-Денисову вызвать на помощь кирасиръ, придвинутъ изъ резервовъ артиллерію, а казакамъ сейчасъ же ударить во флангъ полкамъ Латуръ-Мобура. Дрогнули у казаковъ сердца, когда они это услышали. Они понимали, какъ страшно пропустить хотя одну минуту, какое минуту -- одну секунду! Плотина была такъ узка, что по ней проѣзжали въ одинъ конь; впереди всѣхъ проскакалъ Ефремовъ, за намъ три эскадрона донцовъ, потомъ -- черноморцы. Вправо за плотиной тянулось возвышеніе, прикрывшее на время казаковъ. Тутъ догналъ свой полкъ Орловъ-Денисовъ, исполнивъ порученіе Государя. Французы продолжали движеніе, подавляя своей грозной силой нашу легкую конницу, которая все еще пыталась устроиться.
Вдругъ, на флангѣ показались лейбъ-казаки. Ударъ ихъ былъ неожиданный и сильный. Ближайшіе ряды смяты и разсѣяны, дальше остановили свой натискъ, заволновались. Эта мгновенная остановка дала время устроиться нашимъ полкамъ, потерявшимъ своего начальника. Они направились, въ свою очередь атаковали французомъ съ фронта; съ другаго фланга врубились прусскіе кирасиры и драгуны. Въ довершеніе бѣдъ, ядромъ оторвало ногу храброму Латуръ-Мобуру. Въ величайшемъ безпорядкѣ укрылся его корпусъ за линію пѣхотныхъ колоннъ; загремѣла наша резервная артиллерія, подоспѣли лейбъ-егеря, прибѣжали лейбъ-гренадеры. Тонкій разсчетъ Наполеона не удался. Наша линія снова сомкнулась; теперь она стала вдвое грозѣе. -- Черезъ 19 лѣтъ состоялось Высочайшее повелѣніе лейбъ-казачьему полку перенести свой полковой праздникъ на 4-е октября, годовщину Лейпцигской битвы, и воспоминаніе о славномъ подвигѣ дѣдовъ живетъ и понынѣ въ рядахъ этого полка.
Разбитая подъ Лейпцигомъ французская армія потянулась на западъ, къ границамъ Франціи. Казаки, опытъ подъ начальствомъ Платова, то упреждали непріятеля, занимая попутно города, то шли по его слѣдамъ, тормошили арріергардъ. Не доходя Франкфурта, Платовъ, при помощи Орлова-Денисова, Чернышева, Иловайскаго и Кайсарова, разнесъ весь арріергардъ, при чемъ взялъ въ плѣнъ 4 т. солдатъ. За этотъ подвигъ Государь пожаловалъ ему богатое брилліантовое перо на шапку.
Когда союзныя войска перешли Рейнъ, вступили, слѣдовательно, въ предѣлы Франціи, казачьихъ полковъ считалось 26, но изъ нихъ лишь одинъ Атаманскій былъ въ полномъ составѣ, прочіе имѣли по 200--300 чел., не больше. Собственно въ отрядѣ Платова находилось 10 полковъ, за которыми онъ шелъ впереди главной арміи, пока она не соединилась съ Блюхеромъ. Послѣ того донцы дѣйствовали сами по себѣ. Вездѣ, гдѣ они ни появлялись, прекращался сборъ податей, поставка рекрутъ, доставка продовольствія, однимъ словомъ, все, что могло усилить или подкрѣпить Наполеона. Этого мало. Въ началѣ февраля казаки подступили къ г. Немюру. Его высокая каменная стѣна была окружена каналомъ, мосты находились подъ защитой палисадовъ, рогатокъ и пушекъ; обязанности коменданта исполнилъ старый заслуженный полковникъ. Вообще, Наполеонъ заранѣе позаботился о защитѣ этой крѣпости Платовъ потребовалъ сдачи. Получивши отказъ, онъ послалъ спѣшенныхъ казаковъ на приступъ. Донцы взяли предмѣстье, а выстрѣлами донской артиллеріи была перебита прислуга у непріятельскихъ орудій. Наступила ночь; казаки расположились противъ трехъ главныхъ воротъ. Съ разсвѣтомъ канонада съ обѣихъ сторонъ возобновилась; когда подвезли наши небольшія пушки къ Фонтенблоскимъ воротамъ, онѣ били въ нихъ ядрами безъ промаха. Наконецъ ворота рухнули, и казаки, подъ начальствомъ Кайсарова, ворвались въ крѣпость. Едва они успѣли овладѣть непріятельскими орудіями, какъ съ противоположной стороны раздались знакомые крики: то были Атаманцы, подъ начальствомъ Грекова 18-го. Тогда комендантъ сдался со всѣмъ своимъ гарнизономъ: 18 офицеровъ и 600 солдатъ, а болѣе 200 ч. пало въ битвѣ. Изъ-подъ Немюра Платовъ двинулся къ Фонтенебло. Нѣкогда увеселительный замокъ французскихъ королей, Фонтенебло служилъ теперь мѣстомъ заключенія римскаго папы. Платовъ явился съ тѣмъ, чтобы его освободить, но оказалось, что за два дня передъ этимъ папу увезли въ другой городъ. Здѣсь казаки расположились на отдыхъ.
12 казачьихъ полковъ участвовали въ послѣдней битвѣ, которую давалъ Наполеонъ передъ своимъ отреченіемъ. Въ то время, когда главныя силы союзниковъ, имѣя во главѣ самихъ монарховъ, двигались уже къ столицѣ Франціи, ея императоръ путался сзади, окруженный летучими отрядами. Нѣкоторые илъ нихъ заслоняли ему пути въ Парижъ, а корпусъ Винценгероде слѣдовалъ за нимъ по пятамъ, при чемъ была пущена огласка, будто, этотъ корпусъ составляетъ авангардъ главныхъ силъ, для которыхъ онъ заготовляетъ квартиры, продовольствіе и т. п. Наполеонъ, желая удостовѣриться, правда ли это, приказалъ стянуть свою армію и сдѣлать нападеніе. Это было 13-го марта 1814 года, за 200 верстъ отъ Парижа. Рѣка Марна прикрывала фронтъ нашей позиціи; лѣвое крыло упиралось въ городокъ Сомъ-Дизье, занятый шестью ротами егерей; а правое, состоявшее изъ одного гусарскаго и четырехъ казачьихъ полковъ, примыкало къ лѣсу. Наполеонъ, по обыкновенію, дѣйствовалъ быстро, рѣшительно. Подъ прикрытіемъ сильныхъ батарей французы въ большихъ силахъ перешли Марну и развернулись въ линіи; за конницей строилась пѣхота. Улучивъ минуту, Тетенборнъ вылетѣлъ съ Изюмскимъ полкомъ, смялъ эскадроны первой линіи, но угодилъ подъ картечь и былъ опрокинутъ эскадронами 2-й линіи. Съ громкимъ крикомъ они пронеслись далеко впередъ, захватили часть нашего обоза и заводныхъ лошадей. Затѣмъ французы перешли въ общее наступленіе. Наши орудія едва успѣли сдѣлать нѣсколько выстрѣловъ: "все было сметено", какъ доносилъ Государю саму Винценгенроде, Уже французы выбили штыками егерей изъ городка и поспѣшнымъ движеніемъ угрожали занять единственный нашъ путь отступленія. Тутъ отличились гусары: сначала бросились 2 эскадрона Изюмцевъ съ Лошкаревымь во главѣ -- ихъ прогнали; потомъ вынеслись 6 эскадроновъ Павлоградцевъ. При помощи артиллеріи имъ удалось сдержать стремительный натискъ и дать время стянуться войскамъ. Съ наступленіемъ ночи преслѣдованіе прекратилось. Наши потеряли 1,300 челов., въ томъ числѣ 42 офицера, да покинули 5 пушекъ.
Наполеонъ одержалъ побѣду; въ послѣдній разъ ему улыбнулось счастье, только не надолго. Отъ плѣнныхъ офицеровъ Императоръ узналъ, что передъ нимъ не главная армія, а летучій корпусъ; что союзные монархи прошли прямо на Парижъ. Въ глубокомъ раздумьѣ объѣзжалъ онъ поле битвы, изрытое канавами, заросшее виноградниками. Всѣ плѣнные, имѣвшіе знаки отличія, были собраны отдѣльно. Императоръ ласково поздоровался съ ними, выхвалялъ ихъ храбрость и приказалъ своимъ генераламъ, чтобы позаботились о раненыхъ; генералъ Жираръ получилъ приказаніе справиться о здоровьѣ полковника Лошкарева, который былъ раненъ въ этомъ дѣлѣ.
Черезъ недѣлю союзные монархи, во главѣ многочисленныхъ войскъ, уже вступали въ Парижъ. Война была кончена.
Первый день Пасхи русскія войска праздновали особенно торжественно, еще небывалымъ образомъ. На томъ самомъ мѣстъ, гдѣ были обезглавлены французскій король Людовикъ XVI и королева Марія-Антуанета, воздвигли высокій амвонъ, на которомъ поставили аналой съ крестомъ и евангеліемъ. Русскія войска частью стояли на площади, частью въ сосѣднихъ улицахъ. Утро было тихое, прекрасное. Императоръ Александръ, въ сопровожденіи короля прусскаго, нѣмецкихъ генераловъ и французскихъ маршаловъ, тихо объѣзжалъ ряды ветерановъ, прошедшихъ длинный путь отъ Москвы къ Парижу. Объѣздъ кончился, войска стянулись въ колонны. Лейбъ-казаки вытянулись вдоль Елисейскихъ Полей, а французская стража окружила амвонъ. Парижане переполняли сосѣднія улицы, усѣяли кровли домовъ, толпились у оконъ, у дверей. Наступила торжественная тишина. Государь и его вѣрный сподвижникъ, король прусскій, поднялись на амвонъ; всѣ присутствующіе опустились на колѣни, по исключая и французской стражи. По окончаиіи водосвятія оба монарха шли за священникомъ, окроплявшимъ святою водой русскихъ воиновъ. Гулъ орудій приводилъ въ трепетъ сердца всѣхъ участниковъ небывалаго празднества. Никогда еще не было примѣра, чтобы побѣдитель молился такъ торжественно въ столицѣ побѣжденнаго народа,
По заключеніи мира всѣ казачьи полки собрались подъ начальствомъ своего атамана на берегахъ Рейна; отсюда, въ головахъ четырехъ колоннъ русской арміи, они прослѣдовали черезъ всю Германію къ границамъ Россіи. Въ станицахъ и юртахъ войска Донскаго надолго осталось памятнымъ возвращеніе казаковъ изъ далекой чужбины, особенно же встрѣча атамана, графа Матвѣя Ивановича Платова. На границѣ войсковыхъ земель депутаты поднесли ему хлѣбъ соль и первые же присоединились къ его поѣзду, который ежедневно увеличивался новыми толпами казаковъ, стекавшихся съ разныхъ сторонъ. На Кундручьѣ и въ разныхъ другихъ мѣстахъ ждали атамана по нѣскольку дней. Тутъ были древніе старики съ правнуками, малолѣтки и старые сподвижники атамана, увѣшанные крестами, украшенные сѣдиной и сабельными рубцами; все это пристраивалось сзади: кто гарцуя на конѣ, кто ѣхалъ повозкой, иные и съ палочкой, -- смотря по достаткамъ. Недалеко отъ Черкаска атаманъ слѣзъ съ коня и поднялся на курганъ, откуда открывались, какъ на ладони, ярко горѣвшіе на жаркомъ солнцѣ золоченые кресты, золотые, усѣянные звѣздами, куполы и колокольни церквей. Обратившись къ нимъ лицомъ, Матвѣй Ивановичъ сдѣлалъ три земныхъ поклона и сказалъ во всеуслышаніе: "Слава въ вышнихъ Богу и на землѣ миръ! Послужилъ я царю, постранствовалъ на чужбинѣ довольно; теперь возвратился ли родину и молю Бога, да успокоитъ Онъ кости мои ли землѣ предковъ моихъ!" -- При этихъ словахъ атаманъ крѣпко поцѣловалъ горсть захваченной земли.-- "Здравствуй, нашъ атаманъ, на многія лѣта!" отвѣтили хоромъ казаки, поклонившись ему въ поясъ. Поѣздъ двинулся дальше. У самой горы, на которой стоитъ Черкаскъ, Платова встрѣтили всѣ офицеры донскаго полка, генералы и наказной атаманъ Иловайскій. Въ ту же минуту зазвонили колокола, выпалили пушки, и послышалось громовое, перекатное "ура!": донскіе полки, вытянувшисъ по обѣ стороны, стояли вплоть до собора. Здѣсь на паперти ожидало духовенство; тутъ же были разставлены войсковыя знамена и регаліи -- славные памятники доблестныхъ заслугъ. Послѣ молебна старшины проводили атамана и его помѣщеніе, гдѣ пиршество продолжалось до глубокой ночи. По стародавнимъ обычаямъ чествовалъ Донъ своего атамана.
До половины прошлаго вѣка донскихъ казаковъ знали только татары да турки. Европейцы считали казаковъ ордой, недостойной и неспособной съ ними сражаться. Донцы по дѣлѣ доказали, что объ нихъ судятъ несправедливо. Въ Семилѣтнюю воину они своими налетами не мало досаждали Фридриху Великому; ихъ подвиги подъ начальствомъ Суворова въ Польшѣ, Турціи, Италіи стали извѣстны всему міру; наконецъ, истребленіе Великой арміи заставило Наполеона признать за ними страшную силу. Тотъ самый Наполеонъ, который называлъ казаковъ "посрамленіемъ человѣческаго рода", признавался послѣ, что онъ не знаетъ лучшихъ легкихъ войскъ, какъ австрійскіе кроаты и наши казаки. Онъ даже думалъ завести у себя казаковъ, но это ему не удалось: казакомъ надо родиться. Вотъ какъ описываетъ донцовъ одинъ французскій генералъ, который много разъ съ ними встрѣчался въ мелкихъ схваткахъ и крупныхъ дѣлахъ, видалъ ихъ на аванпостахъ, на бивуакахъ, по деревнямъ и городамъ: "Казаки летятъ въ атаку во весь духъ и умѣютъ сразу останавливаться. Лошади у нихъ легкія, берутъ съ мѣста хорошо; всадники сидятъ, точно приросши. Казаки очень осторожны и сами о себѣ заботятся; въ своихъ дѣйствіяхъ они стремительны, въ движеніяхъ смѣлы. Красиво, бывало, глядѣть, когда наша конница, блистая серебромъ и золотомъ, полная рыцарской отваги, развертывалась въ линію на берегахъ Нѣмана! Но вся эта картина пропадала какъ дымъ при первой встрѣчѣ съ казаками, которыхъ мы привыкли презирать. Мы видѣли ихъ каждый день на подобіе огромной завѣсы, закрывающей горизонтъ. Отъ нея отдѣляются самые смѣлые наѣздники и подъѣзжаютъ къ намъ. Мы развертываемся, смѣло кидаемся въ атаку, уже настигаемъ ихъ лаву, какъ вдругъ она исчезаетъ: на томъ мѣстѣ торчатъ лишь березы да сосны. Пройдетъ часъ, другой, мы начинаемъ кормить лошадей, какъ черная завѣса снова показалась, снова намъ угрожаетъ! Мы повторяемъ атаку -- и опять въ пустую. И выходило то, что наша лучшая и храбрѣйшая кавалерія напрасно утомлялась, приходила въ разстройство, а, въ концѣ концовъ, и вовсе погибла: ее погубили казаки". Это говоритъ нашъ непріятель. Болѣе подробно исчисляетъ заслуги донскаго воинства Высочайшая грамота отъ 19 ноября 1817 года. Государь ничего не позабылъ, что сдѣлали донцы за три года неустанной войны. Тогда же онъ пожаловалъ имъ знамя и слѣдующей надписью: "Вѣрноподданному Войску Донскому въ ознаменованіе подвиговъ, оказанныхъ въ послѣднюю французскую воину въ 1812--1814 годахъ". Упомянутая грамота оканчивалась слѣдующими словами, относящимися къ знамени: "Да нѣкогда сыны сыномъ вѣрнолюбезнаго намъ Войска Донскаго, преднося предъ рядами своими сію святую хоругвь славы и отечества, вспомнятъ дѣянія отцовъ своихъ и послѣдуютъ ихъ примѣру".
Къ священнымъ регаліямъ старины Императоръ Николай Павловичъ присоединилъ саблю своего державнаго брата, которую онъ носилъ въ походахъ. На этомъ не кончились милости Государя къ войску донскому. Въ октябрѣ 1837 г. онъ самъ посѣтилъ Новочеркаскъ въ сопровожденіи своего старшаго сына и Наслѣдника Престола, впослѣдствіи Императора Александра II, въ расцвѣтѣ его юности и красоты.
Царскіе экипажи остановились за тріумфальными воротами, у небольшаго домика, гдѣ Августѣйшіе гости переодѣлись и потомъ сѣли на коней. У воротъ Государь принялъ рапортъ атамана Власова и, милостиво поклонившись присутствовавшимъ тутъ генераламъ и дворянству донской области, направился шагомъ по Платовскому проспекту, сопровождаемый многочисленной свитой; эскадронъ атаманцовъ замыкалъ шествіе. По всему проспекту вплоть до собора стояли шпалерами 22 донскихъ полка, собранныхъ къ Высочайшему смотру, и за ихъ флангомъ безчисленное множество народа съ верховыхъ и низовыхъ станицъ. Восторженное "ура!" не смолкало на на одно мгновеніе: оно сливалось съ колокольнымъ звономъ, съ пушечной пальбой; въ окнахъ, на балконахъ, съ кровель домовъ новочеркасскія казачки махали платками, бросали подъ ноги цвѣты... На паперти собора ждалъ Государя архіепископъ Аѳанасій со всѣмъ городскимъ духовенствомъ. Выслушавъ его привѣтствіе и приложившись ко кресту, Николай Павловичъ вошелъ въ средину войсковаго круга. "Любезные донцы! произнесъ онъ громкимъ голосомъ: ваши предки и отцы сослужили много службъ государямъ и отечеству! Признательность монарховъ показываютъ эти грамоты, эти знамена и прочіе царскіе клейноды. Я хотѣлъ явить новый знакъ своего благорасположенія и назначилъ атаманомъ вашимъ своего перваго сына Наслѣдника престола Нашего. Надѣюсь, что вы и потомки ваши не перестанете итти по пути славныхъ предковъ и заслуживать признательность отечества!" -- Едва кончилъ Государи какъ мертвая тишина смѣнилась потрясающимъ "ура!", загремѣли пушки, загудѣли колокола всѣхъ новочеркасскихъ церквей. Государь взялъ поднесенный Власовымъ на бархатной подушкѣ перначъ и, обнявъ Наслѣдника, вручилъ ему этотъ знакъ атаманскаго достоинства. Тотчасъ же всѣ донскіе генералы окружили Августѣйшаго атамана: подъ сѣнью склонившихся знаменъ они его подняли на рукахъ. Взрывъ народнаго восторга встрѣтилъ появленіе царственнаго юноши и атамана надъ убѣленными сѣдинами ветерановъ великой Екатерины, императоровъ Павла и Александра... Съ разныхъ сторонъ раздались задушевныя привѣтствія: "Батюшка ты нашъ, атаманъ войсковой! Надежда наша, красное солнышко! Пойдемъ въ огонь и воду за тебя, нашъ красавецъ ненаглядный! Да хранитъ же тебя Царь Небесный для счастья нашего!..".
Выйдя изъ круга, Государь съ Наслѣдникомъ сѣли въ коляску.и отправились въ домъ Иловайскаго; атаманское знамя, перначъ и бобылевые хвосты были препровождены эскадрономъ атаманцовъ на квартиру Наслѣдника, въ домѣ Мартынова. Экипажъ съ трудомъ пробивался сквозь густыя толпы народа; площадь передъ царской квартирой волновалась, какъ живой муравейникъ. Весь вечеръ до глубокой ночи никто не посѣщалъ своего мѣста. На другой день Государь Императоръ посѣтилъ войсковое правленіе, госпиталь, войсковую гимназію, гдѣ, между прочимъ, произнесъ слѣдующія достопамятныя слова: "Учитесь, дѣти, усердно. Я хочу, чтобы со временемъ и изъ донцовъ были сенаторы, министры, главнокомандующіе!" -- 21 октября происходилъ Высочайшій смотръ всѣмъ собраннымъ въ ту пору войскамъ, а 22 утромъ, Государь съ Наслѣдникомъ отъѣхали по пути на Воронежъ.
Описанное событіе повторяется каждый разъ при восшествіи на престолъ Августѣйшаго атамана: врученную ему отцомъ булаву или перначъ онъ такъ же торжественно передаетъ своему Сыну и Наслѣднику Престола. Этотъ обычай еще болѣе связуетъ вѣрныхъ донцовъ съ вѣнценосными вождями русской арміи, Оберегаемые съ высоты трона, опекаемые Августѣйшимъ атаманомъ, они живутъ и понынѣ въ своихъ древнихъ правахъ и привилегіяхъ, добытыхъ кровью отцовъ.