Императрица Екатерина Вторая въ самомъ началѣ своего царствованія вступилась за нашихъ единовѣрцевъ въ королевствѣ Польскомъ. Имъ худо тамъ жилось, и, когда самъ король принялъ сторону православныхъ, польскіе паны ополчились на своею государи, объявили его лишеннымъ престола. Конфедераты -- такъ звали недовольныхъ -- поклялись истребить русскихъ, съ чего и началась война. Франція, изъ зависти, впутала въ эту войну турокъ, такъ что въ одно время мы имѣли на рукахъ двѣ войны -- одну въ Польшѣ, другую на Дунаѣ.
Воюя съ пруссаками, наши войска привыкли встрѣчать арміи многочисленныя, стройныя; здѣсь же, въ Польшѣ, прежде чѣмъ встрѣтиться съ противникомъ, приходилось подолгу его разыскивать. Конфедораты появлялись возлѣ; ихъ многочисленные конные отряды проходили страну взадъ и впередъ, но какъ только выступало наше войско, они исчезали. Конфедераты скрывались въ лѣсахъ, гдѣ пропадали надолго, безслѣдно, чтобы при первомъ удобномъ случаѣ появиться у насъ въ тылу или на флангъ. Они находили защиту въ обширныхъ лѣсахъ своей родины, прикрывались теченіемъ рѣкъ или большими болотами; кромѣ того, поляки возлѣ встрѣчали доброжелателей и друзей, которые извѣщали ихъ о всѣхъ передвиженіяхъ русскихъ, о численности войскъ, составѣ отрядовъ и т. п. Даже разбитый непріятель успѣвалъ снова собраться гдѣ-нибудь на другомъ концѣ Польши. Это было тѣмъ легче, что польская конница имѣла за собой добрую славу, ея всадники хороню владѣли оружіемъ. Воина превратилась въ набѣги, небольшія стычки. Въ такой войнѣ казакамъ первое мѣсто: кому, какъ не казакамъ, выслѣдить, гдѣ непріятель скрылся, въ какихъ онъ силахъ, куда намѣренъ двинуться! Кто лучше казаковъ могъ пробираться въ лѣсныхъ трущобахъ или черезъ топкія болота, переплывать рѣки, гнать разбитаго противника, въ конецъ его обезсилить?
Хотя между польскими вождями не было согласія, и каждый велъ воину, какъ ему казалось лучше, но это были люди знатнаго происхожденія, храбрые, въ военномъ дѣлѣ искусные. Болѣе другихъ отличилъ себя Казимиръ Пулавскій. Кроткій и обходительный, Казиміръ Пулавскій становился страшенъ въ бою, когда крестилъ своей саблей или скакалъ породъ строемъ. Поляки, не знавшіе дисциплины, но умѣвшіе повиноваться, слушали его какъ дѣти. Соперникомъ Пулавскому явился Суворовъ. Суворова и Пулавскаго знала вся Польша. они также знали другъ друга и взаимно уважали. Мѣстопребываніемъ Суворова былъ г. Люблинъ, сильный своимъ замкомъ. Въ Люблинѣ сходились всѣ главныя дороги въ краѣ; здѣсь Суворовъ собралъ артиллерію, устроилъ военные склады, магазины; всѣ сосѣдніе замки и укрѣпленія онъ занялъ своими войсками, и отсюда же, какъ соколъ, глядѣлъ на окрестности: едва гдѣ-нибудь появлялась партія, какъ онъ на нее налеталъ, сокрушалъ, послѣ чего или снова возвращался въ свое гнѣздо, или съ такою же быстротою переносился на противоположный конецъ, гдѣ показывалась другая банда. Враговъ онъ никогда не считалъ: нападалъ на противника вдвое, втрое, впятеро сильнѣйшаго. Его небольшая дружина, въ которой всегда находились донцы, готова была за нимъ въ огонь и воду. Это были безстрашные бойцы, сказочные богатыри. При всемъ томъ Суворовъ щадилъ врага побѣжденнаго, былъ къ нему милостивъ и справедливъ.
Богъ знаетъ, сколько бы времени продолжалась эта партизанская война, если бы на помощь полякамъ не явились французы. Король прислалъ къ нимъ одного полковника, по имени Дюмурье. Онъ согласилъ польскихъ вождей дѣйствовать единодушно, нанялъ цѣлый батальонъ бѣглыхъ нѣмецкихъ солдатъ, вооружилъ крестьянъ и, такимъ образомъ, составилъ пѣхоту, которой у поляковъ раньше не было. Съ новыми силами поляки начали дружное наступленіе. По веснѣ 1771 года наши разбросанные отряды очистили передъ ними весь край до Вислы, и поляки, подвигаясь впередъ, укрѣпили, между прочимъ, монастырь Тынецъ, стоявшій на Вислѣ, въ 4-хъ верстахъ отъ Кракова, и замокъ Ландскрону, въ Карпатскихъ горахъ. Суворовъ получилъ приказаніе итти къ Кракову. Онъ взялъ съ собою 5 ротъ пѣхоты, 5 эскадроновъ карабинеръ и полкъ казаковъ, что составляло 1,600 челов., при 8 пушкахъ: по пути къ нему присоединилось еще двѣ тысячи изъ другаго отряда. Суворовъ вошелъ въ Краковъ, когда Дюмурье только узналъ о его приближеніи. Въ деревняхъ конфедераты спокойно спали, лошади были разсѣдланы, а въ это время русскіе солдаты уже штурмовали крѣпкіе редуты, защищавшіе Тынецъ.
Дюмурье скакалъ, сломя голову, изъ одной деревни въ другую, скликая на битву пировавшихъ пановъ. Они поспѣшили къ Ландскронѣ, гдѣ на гребнѣ Карпатскихъ горъ заняли крѣпкую позицію. Лѣвый флангъ этой позиціи упирался въ замокъ, пушки котораго хорошо обстрѣливали и безъ того трудный подъемъ на высоты; центръ и правый флангъ были прикрыты двумя рощами, занятыми французскими егерями, съ двумя пушками; еще правѣе торчали обрывистыя неприступныя скалы. Поляки, кромѣ выгодъ мѣстности, имѣли перевѣсъ и въ силахъ: на 400 чел. больше.
10 мая, на небольшихъ холмахъ, лежащихъ передъ непріятельской позиціей, появился Суворовъ. Орлинымъ окомъ окинулъ онъ расположеніе польскихъ отрядовъ и, не дожидая прибытія остальныхъ силъ, двинулъ казачій полкъ съ приказаніемъ атаковать центръ. Казаки понеслись вразсыпную. Дюмурьо, завидѣвъ эту нестройную толпу, запретилъ полякамъ стрѣлять. Онъ боялся, чтобы Суворовъ не отмѣнилъ свою безразсудную, какъ ему казалось, атаку. Поляки должны были атаковать нашихъ только тогда, когда они, уже разстроенные, появятся на гребнѣ. Однако французъ ошибся. Казаки, взобравшись съ трудомъ на высоту, мигомъ устроились и, безъ всякаго приказанія, помчались лавой дальше, прямо на литовцевъ Оржевскаго и къ отряду Сапѣга. Вслѣдъ за ними уже скакалъ эскадронъ карабинеръ. Поляки сразу дали тылъ. Прискакалъ самъ Дюмурье, работалъ саблей храбрый Сапѣга, чтобы повернуть ихъ назадъ -- ничто не помогало: она же сами убили Сапѣгу, а Оржевскій палъ на казачьихъ пикахъ. Тогда Дюмурье бросился къ гусарамъ. Тѣ, вмѣсто атаки, выпалили изъ карабиновъ и ускакали. Въ это время подошли полки Астраханскій и С.-Петербургскій. Они выбили штыками стрѣлковъ, защищавшихъ рощу, и едва устроились, какъ были сами атакованы конницей Міончинскаго, стоявшаго также въ центрѣ. Отважный полякъ врубился въ ряды гренадеръ, но его скоро ссадили съ сѣдла, а конница отхлынула прочь. Затѣмъ все обратилось въ бѣгство; одинъ Валевскій, занимавшій лѣвый флангъ позиціи, отошелъ въ порядкѣ къ замку. Наши казаки, разсыпавшись по высотамъ, гоняли бѣглецовъ какъ зайцевъ. Сраженіе, на которое возлагалось столько надеждъ, продолжалось всего полчаса; поляки потеряли 500 убитыхъ, двухъ маршалковъ, бросили 2 пушки. Вскорѣ послѣ этого дѣла Дюмурье ихъ покинулъ. Вернувшись во Францію, онъ подалъ королю совѣтъ отказаться вовсе отъ поляковъ: не посылать имъ ни денегъ, ни оружія, не жертвовать напрасно французской кровью.-- Изъ-подъ Ландскроны Суворовъ погнался за Пулавскимъ, который, не участвуя въ битвѣ, надѣялся теперь пробраться въ Литву. Суворовъ разбилъ его подъ Замостьемъ и погналъ казаками дальше, къ Люблину. Безъ артиллеріи, съ остатками разбитаго отряда, Пулавскій видѣлъ, что ему далеко не уйти, и придумалъ такой маневръ: онъ оставилъ противъ русскихъ арріергарды, а самъ повернулъ вправо, обошелъ Суворова и, выйдя у него въ тылу, поспѣшилъ къ Ландскромъ. Суворовъ похвалилъ искусство партизана; даже послалъ ему на память небольшую фарфоровую табакерку. Въ ту пору нашъ отрядъ прошелъ въ 17 сутокъ 700 верстъ безпрестаннымъ боемъ: на двое сутокъ приходился одинъ бой.-- "Это еще ничего, говорилъ Суворовъ, римляне двинулись шибче!"
Какъ уже раньше было сказано, Россія вела одновременно" двѣ войны: съ Польшей и Турціей. Въ то время, какъ 22 т. казаковъ бились за Дунаемъ съ турками и крымцами, нѣсколько полковъ находились на Кубани, а всѣ остальные, еще способные къ службѣ, должны были охранить верховые городки отъ пугачевскихъ шаекъ. Конецъ 1773 и начало 1774 годовъ были самими тяжкими для донцовъ. Домъ въ ту пору обезлюдѣлъ: въ опустѣлыхъ станицахъ бродили лишь древніе старцы, да охали израненные въ бояхъ казаки; многочисленные табунфы лошадей паслись подъ присмотромъ малолѣтокъ. Некому было ни косить, ни пахать. Сиротливо глядѣли поля, гдѣ травы усыхали отъ зноя, а густые посѣвы безжалостно топтали кони и скотъ.
Нѣкогда смертельная борьба съ кубанскими татарами, какъ будто, притихла. Рѣже и рѣже они нападали на казачьи городки; если и случались схватки, то въ глубинѣ задонскихъ степей -- на рѣкахъ Манычѣ, Кагальинкѣ, Еи и другихъ, да и то въ рѣдкость. Съ этой стороны казакамъ полегчало, какъ вдругъ появились у нихъ по сосѣдству непрошеные гости. Въ разгаръ турецкой войны 4 ногайскія орды, кочевавшія въ Бессарабіи, присягнули на подданство русской державѣ. Ихъ поселили на правой сторонѣ Кубани, и сидѣли онѣ смирно, пока крымскій хамъ Девлетъ-Гирей не сталъ ихъ возмущать. По его наущенію три ногайскія орды вызвались итти на Домъ разорять беззащитные городки, а одна, именно Джамбулацкая, не согласилась, осталась намъ вѣрной. Тогда хамъ выслалъ противъ нея своего намѣстника, калгу, а вслѣдъ за нимъ двинулся изъ Тамани и самъ, со всею ордой.
Стоявшіе въ Джамбулацкой ордѣ полковники Бухвостовъ и Ларіоновъ, -- одинъ съ гусарами, другой съ казаками -- бросились навстрѣчу калгѣ и разнесли его скопище послѣ схватки на p. Еи. Ханъ остановился, сталъ выжидать случай. Вскорѣ послѣ того узнаетъ они что съ рѣчки Калалы долженъ выступить большой транспортъ, подъ прикрытіемъ лишь двухъ донскихъ полковъ -- Платова и того же Ларіонова. Ханъ призвалъ на помощь некрасовцевъ, пригласилъ многихъ городскихъ князей, такъ что силы его почти удвоились. Онъ расположилъ ихъ въ скрытомъ мѣстѣ, возлѣ дороги.
Медленно поднимался съ ночлега большой транспортъ, состоявшій изъ множества повозокъ и арбъ. Тутъ находились и больные, перевозился казенный провіантъ, имущество переселенцевъ; ногайцы, пользуясь прикрытіемъ, перегоняли тысячи овецъ, верблюдовъ. Уже кавказское солнце начинало припекать; облако густой пыли скрывало переднія повозки, ушедшія впередъ. Казачьи разъѣзды шныряли по степи, зорко глядѣли въ даль и въ то же время осматривали каждый кустикъ, попутный овражекъ. Вдругъ, они натыкаются на цѣлую орду, скрытую въ глубокихъ балкахъ р. Калалы. Первой думкой казаковъ было спасать свои души, но Платовъ ихъ сдержалъ. Онъ надѣялся устоять, пока не подадутъ помощи. Будущій атаманъ казачьяго войска не растерялся, приказывалъ дѣльно, толково, внушительно. Казаки живо построили таборъ, навалили на земляной валъ кулей и сѣли въ осаду, а въ то же время двое самыхъ доброконныхъ были вызваны оповѣстить Бухвостова. Перекрестились они и стрѣлой вынеслись изъ табора; но на глазахъ казаковъ одинъ свалился, сраженный мѣткой пулей, другой скрылся въ пыли. Было 8 ч. утра, когда татары и горскіе князьки облегли со всѣхъ сторонъ неподвижный таборъ. Вотъ развернулось большое ханское знамя, и орда привѣтствовала его оглушающимъ крикомъ. Отъ одного этого крика могла застынуть въ жилахъ кровь. Испуганные звѣрьки запрятались въ свои норки; встрепенулись степныя птицы, замолкли вверху жаворонки. По ханскому знаку загрохоталъ большой барабанъ; татары, ли половину спѣшившись, пошли ли приступъ. Между цвѣтными куртками и бѣлыми чалмами красовались въ бранныхъ доспѣхахъ рыцарей князья Кабарды, окруженный конными толпами послушныхъ джигитовъ. Лихіе наѣздники выносились впередъ, гарцовали, спускали стрѣлы и снова скрывались, ихъ смѣняли другіе, болѣе смѣлые, которые кружились у самыхъ окоповъ. Таборъ молчалъ, какъ могила. И только, когда забѣлѣли оскаленные зубы крымскихъ разбойниковъ, раздался первый дружный залпъ изъ пушокъ. Заметались ордынцы, многіе въ испугѣ повернули назадъ, другіе съ остервенѣніемъ лѣзли впередъ; князья Кабарды пришпорили коней, Казаки, еще мало выдержавши, выпалили изъ ружей, послѣ чего схватились за пистолеты. Они били на выборъ: ни одна пуля не пропала даромъ. Самые отважные уже стояли на валу, и, кружа саблями, кричали: "Вотъ невѣрные! истребимъ же ихъ, храбрые джигиты!" -- Она напрасно взывали: все остальное воинство удирало въ степь. Переколовши храбрецовъ, защитники свободно вздохнули, но но надолго. Опять забилъ барабанъ, опять татары собрались и повалили на приступъ. Семь разъ они ходили и семь разъ возвращались, съ угрозами, съ проклятіями. Многіе не только побывали на валахъ, но успѣвали врубиться между повозокъ, гдѣ прокладывали путь своими кривыми и острыми какъ бритва саблями. Тогда, покинувъ на валахъ ружья, казаки брались за пики и травили этихъ "батырей", какъ звѣрей по клѣткамъ. Вокругъ земляного вала самъ собой выросъ другой валъ, живой, гдѣ люди и кони, перемѣшавшись, копошились, ерзали, издавали крики, раздиравшіе душу. Но и казаки ослабѣли. не хватало больше мочи: уже сабли притупились, руки опускались. Находило раздумье: не лучше ли сдаться? Раньше ли, позже ли, а татары осилятъ, потому ихъ видимо-невидимо! Только будущій атаманъ хранилъ надежду и не терялъ. обычной бодрости. Обходя казаковъ, онъ повторялъ: "Понадѣйтесь, станичники, на Бога; Онъ насъ, православныхъ, не оставитъ! Постойте за матушку-царицу: она щедро васъ одѣлитъ!" Татары въ это время то съѣзжались, то снова разъѣзжались, и надо было ждать восьмого, послѣдняго приступили какъ зоркій глазъ того же Платова замѣтилъ за рѣчкой облако пыли.
-- Глядите, станичники, у меня что-то мелькнуло; ужъ не наши ли это?-- "Наши, наши!" закричали казаки. Въ тотъ же мигъ слетѣли шапки, наступила тишина: каждый возблагодарилъ Господа за свое спасеніе. Мало-по-малу, изъ облака пыли стали выдѣляться передовые всадники; они неслись во всю конскую прыть, и на глазахъ осажденныхъ понесся цѣлый полкъ казачій Уварова. Вотъ донцы сдержали лошадей, вытянулись въ лаву и съ опущенными пиками ударили на татаръ.-- "На-конь!" скомандовалъ Платовъ, и его казаки покинули таборъ. Татары не выдержали, пустились на утекъ, преслѣдуемые сзади. Верстъ за 6 или за 7 они наткнулись на конницу Бухвостова, спѣшившаго на зовъ. Тутъ было 2 орудія. Изъ нихъ брызнули картечью, послѣ чего гусары приняли невѣрныхъ въ сабли. Тутъ уже вышелъ полный разгромъ: степные хищники спасались въ одиночку;. кто куда глядѣлъ, туда и удиралъ; вся окрестная степь покрылась бѣглецами. На полѣ битвы остались 2 султана, одинъ бей, нѣсколько знатныхъ мурзъ да болѣе 500 наѣздниковъ. А казаки потеряли въ этомъ дѣлѣ 70 чел., считая и раненыхъ. Больше крымскій хамъ не показывался, а ногаи были вскорѣ усмирены Суворовымъ.
Въ то время, какъ казаки отбивались на берегахъ Еи отъ крымской орды, пугачевцы приближались къ границамъ ихъ войска. Еще по первому слуху о томъ, что казакъ Зимовейской станицы, Емельянъ Пугачевъ, дерзнулъ назвать себя именемъ почившаго императора Петра Ѳедоровича, донцы отписали въ столицу, что они "рады свои головы сложить, дабы пресѣчь дѣйства бездѣльника и изверга Пугачова". По Высочайшему указу, домъ, въ которомъ жилъ Пугачевъ, казаки сожгли, пепелъ развѣяли по вѣтру, а семейство Пугачева отправили къ нему въ Казань; Зимовейская станица, по просьбѣ самихъ казаковъ, была перенесена на новое мѣсто и назвала Потемкинской. Между тѣмъ, когда три пугачевскія шайки ворвались въ предѣлы войска, Донъ очутился совсѣмъ беззащитенъ: не было ни людей, ни воинскихъ доспѣховъ, ни снарядовъ. Жители, покинувъ станицы, бѣжали въ лѣса, укрывались въ камыши. Кто же не успѣлъ спастись, того принуждали силой присягать и служить императору Петру Ѳедоровичу; въ случаѣ же сопротивленія, или вѣшали, или безъ всякой жалости убивали. Походный атаманъ Луковкинъ съ трудомъ собралъ 5 1/2 сотенъ, и по большей частью малолѣтокъ. Проскакавъ съ нами 80 верстъ, онъ накрылъ одну шайку въ Етеревской станицѣ, разбилъ ее и тотчасъ повернулъ на Медвѣдицкую, гдѣ, послѣ упорнаго боя, разнесъ другую шайку; третья была разбита въ Пензенской губерніи, на рѣкѣ Боландѣ. За такіе молодецкіе подвиги Луковкинъ получилъ полковничій чинъ, золотую медаль и былъ назначенъ безсмѣннымъ судьей войсковой канцеляріи.
Въ первыхъ числахъ августа самозванецъ приближался къ Царицыну. Между Качалинской станицей, на Дону, и городомъ тянулся въ ту пору земляной валъ, вдоль котораго находились три крѣпостцы и редутъ, вооруженный пушками. Это была такъ называемая "Царицынская линія". Охраненіе ея издавна лежало на донскихъ казакахъ, которые высылали сюда лѣтомъ по 1,200, а зимою но 600 чел. Теперь же ихъ было только 300 чел. съ войсковымъ атаманомъ Василіемъ Перфиловымъ. Царицынскій комендантъ, полковникъ Циплетевъ, готовился дать отпоръ. Онъ разставилъ казачьи посты вдоль по Волгѣ до Чернаго Яра; у Ахтубнискаго завода поставилъ заставу изъ пѣхоты, при одной пушкѣ. По всей линіи были устроены маяки: на длинныхъ шестахъ повѣсили пучки соломы. Но въ самомъ Царицынѣ войскъ, можно сказать, не было: 4 гарнизонныхъ роты да 300 вооруженныхъ гражданъ.
Еще надо прибавить, что здѣсь находилось подъ надзоромъ 900 плѣнныхъ турокъ, и все окрестное населеніе участвовало въ бунтѣ. Циплетевъ обратился за помощью къ донцамъ, и донцы откликнулись. Вообще, на первыхъ же порахъ не поддались прельщеніямъ самозванца, и если бывали случаи перехода на его сторону, то, какъ увидимъ дальше, они-то и погубили въ конецъ его дѣло. Около Преображенья дня въ Пловлейскую станицу былъ доставленъ пугачевскій манифестъ, которымъ Донское казачье войско приглашалось "оказать ревность и усердіе для истребленія вредительныхъ обществу дворянъ и явилось бы въ главную армію, за что на первый случай получитъ награжденье, не въ зачетъ жалованъя по 10 p., и впередъ оставлено не будетъ". Василій Малковъ, посадивъ посланныхъ подъ арестъ, манифестъ отправилъ къ царицынскому коменданту, а самъ съ полкомъ выступилъ въ Дубовку. Здѣсь его разъѣзды, окруживъ шайку злодѣя, подъѣзжали къ самому городку и ежедневно хватали по нѣсколько плѣнныхъ. Въ Черкаскѣ въ это время выряжали полки Платова и Павла Кирсанова изъ казаковъ, прибывшихъ съ Кубани на льготу. На 4-й день послѣ Успенія сошлись подъ Царицынымъ полковники Ѳедоръ Кутойкинъ, Михаилъ Денисовъ и Карпъ Денисомъ. Послѣдняго выслали сейчасъ же съ разъѣздомъ къ сторонѣ Дубовки. Мятежники большою толпою выѣхали ему навстрѣчу, и тутъ, на р. Мечетной, произошла первая схватка. Прочіе полковники, выскакавъ изъ Царицына, два раза прогоняли мятежниковъ до самыхъ пушекъ, но подъ напоромъ толпы должны были отступить. Между тѣмъ раненый въ схваткѣ Кутейниковъ попался въ плѣнъ. Потерявши начальника, казаки его полка возроптали, что ихъ покинули, не подкрѣпили изъ города ни пѣхотой, ни конницей. Многіе покинули полкъ и передались мятежникамъ, а двое хорунжихъ, Кранивинъ и Терентьевъ, преклонили передъ Пугачевымъ "хорунгу". Съ ними перешло до 400 казаковъ. Пугачевъ далъ Кранивину 20 рублей, самъ надѣлъ на него серебряную медаль на пестрой лентѣ и назначилъ полковникомъ всѣхъ передавшихся казаковъ. Въ это самое время раненый Кутейниковъ искупалъ грѣхи своихъ станичниковъ. Связаннаго ремнями, его притащили въ обозъ самозванца, гдѣ били дубьемъ, таскали за волосы, послѣ чего, надѣвъ на шею петлю, пытались несчастнаго удавить. Послѣ такихъ мукъ его повели на казнь. По приказанію Пугачева, татаринъ посадилъ Кутейникова на бугоръ и сталъ въ него стрѣлять: разъ выпалилъ -- осѣчка, другой -- то же самое; только за четвертымъ выстрѣломъ попалъ ему въ бокъ. Кутейниковъ свалился въ оврагъ, гдѣ пролежалъ нѣсколько часовъ безъ памяти, но потомъ, выбравшись ползкомъ на свѣтъ Божій, побрелъ къ себѣ домой, въ Качалинскую станицу.
Угрюмо, насупившись, возвращались донцы съ Мочетной. Комендантъ, сопровождаемый старшинами, объѣхалъ казаковъ, уговаривая ихъ стоять крѣпко за матушку-царицу и враговъ ея не опасаться. Донцы немного ободрились, даже выставили заставы подъ станъ самозванца. На другой день утромъ высоты, окружавшія городъ, покрылись толпами самозваица, примѣрно тысячъ по шесть. По обычаю, отдѣлился разъѣздъ и, подъѣхавши на выстрѣлъ, сталъ перезывать казаковъ на сторону "батюшки"; выѣхалъ и самъ Пугачевъ, переодѣтый въ платье Овчинникова и окруженный сотней яицкихъ казаковъ. Перебѣжало къ нимъ не больше пяти человѣкъ, а одинъ изъ казаковъ, стоя на валу, громко выкрикивалъ: "Здорово, Емельянъ Ивановичъ! Хорошо ли царствуешь?" Какъ только Пугачовъ отъѣхалъ, мятежники выставили 6 батарей, изъ которыхъ одна въ 12 орудій, и открыли пальбу. Изъ крѣпости отвѣчали тѣмъ же. Съ часу до семи вечера пальба не стихала. Секундъ-маіоръ Фатьяновъ обходилъ защитниковъ, ободрялъ ихъ, обѣщая именемъ царицы полугодовой окладъ. Маіору Харитонову удалось тогда подбить одну изъ непріятельскихъ батарей и взорвать зарядный ящикъ. Послѣ того бой прекратился, мятежники скрылись за высоты. Царицынъ быть спасенъ, единственный городъ на Волгѣ не допустившій свои дома до разграбленія. Императрица пожаловала всѣмъ защитникамъ слѣдующій чинъ, рядовыхъ же наградила деньгами. Царицынцы ожидали ночного нападенія, но самозванецъ, провѣдавъ о приближеніи воинскихъ командъ, поспѣшилъ къ Черному Яру. У него уже тогда было намѣреніе пробраться на зимовку въ Яицкій городокъ, хотя объ этомъ знали немногіе, только самые близкіе ему люди; вся же остальная толпа не сомнѣвалась, что побываетъ еще въ Астрахани, гдѣ ждетъ его богатая пожива. Въ то время, какъ Пугачевъ проходилъ мимо Царицына, хвостъ его шайки былъ атакованъ донцами, захватившими часть обоза и множество плѣнныхъ. Въ этой схваткѣ еще съ полсотни казаковъ пошли вслѣдъ за самозванцемъ. При остановкахъ, на ночлегахъ, донцы пытались разглядѣть Пугачева, впрямь ли онъ государь, или же, какъ увѣряли старшины, Зимовейской станицы казакъ? Но онъ, "злодѣй, всегда рожу свою отъ нихъ отворачивалъ". Однако пытливые донцы скоро признали въ немъ станичника Емельку, и слухъ объ этомъ разошелся по всему обозу, что особенно смутило яицкихъ. Еще больше они смутились, когда узнали, что донцы одинъ за другимъ покидаютъ ихъ обозъ; оглядѣлись какъ-то утромъ, -- ни одного по осталось, всѣ ушли. Понялъ тогда Пугачовъ, что на донцовъ нечего ему разсчитывать и надо поскорѣе уходить. Царству буйной вольницы, всполошившей все Поволжье, залитое кровью, орошенное слезами, наступалъ конецъ. Неутомимый Михельсонъ уже былъ въ Царицынѣ, -- тотъ самый полковникъ Михельсонъ, который со своею командой въ 800 ч. разбилъ подъ Казанью скопище самозванца силою отъ 15 до 16 тысячъ. Онъ прошелъ послѣ того болѣе пяти тысячъ верстъ, преслѣдуя Пугачева, по мѣстамъ "пустымъ, почти непроходимымъ и жилья лишеннымъ". Пробывши въ Царицынѣ всего одинъ день, Михельсонъ взялъ на подкрѣпленіе своей изнуренной команды 90 малороссійскихъ казаковъ и 450 донцовъ, съ которыми выступилъ дальше. На третій день онъ настигъ Пугачева у Сальникова завода. Самозванецъ уже зналъ о его приближеніи. Всѣ свои пушки онъ поставилъ въ одну линію, за пушками пѣшія толпы разнаго сброда. Одновременно орудія открыли пальбу, пѣшіе двинулись къ атаку. Но Михельсонъ привыкъ самъ начинать. Боевой его порядокъ былъ таковъ: въ серединѣ находилась пѣхота, на правомъ флангѣ стоялъ. походный атаманъ Перфиловъ съ чугуевскими казаками, на лѣвомъ -- всѣ донцы. Чугуевцы и донцы бросились мятежникамъ навстрѣчу и сразу ихъ осадили; пѣхотѣ не пришлось и выпалить. Самозванецъ, оставаясь сзади, поощрялъ лишь голосомъ: "Порадѣйте, дѣтушки, за отца-государя!" Но столь былъ великъ во всѣхъ страхъ, что, ни мало его не слушая, злодѣи разсыпались во всѣ стороны, покинувъ безъ вниманія 24 пушки. Казаки гнали ихъ верстъ 40, при чемъ перебили до 2 т., да захватили въ плѣнъ около 6 т. Самозванецъ ускакалъ однимъ изъ первыхъ; за нимъ ускакали его жена Софья и десятилѣтній сынишка; двѣ дочери ѣхали въ коляскѣ, переполненной деньгами и дорогими товарами. Гдѣ-то на косогорѣ коляска опрокинулась и вмѣстѣ съ деньгами попала въ руки казаковъ. Вообще донцамъ тогда перепало 18 пудовъ серебряной посуды, много денегъ, платья, соболей, куницъ, лисьихъ мѣховъ, суконъ и матерій, болѣе 500 лошадей и 60 воловъ. Погоня прекратилась на берегу Волги, гдѣ самозванецъ успѣлъ переправиться на ту сторону, а большая часть его толпы разбѣжалась, спасаясь въ одиночку. У Сальникова завода былъ нанесенъ самозванцу послѣдній и самый тяжкій ударъ, отъ котораго онъ уже не могъ оправиться; его ближайшій сподвижникъ и главный совѣтникъ, казакъ Овчинниковъ, пропалъ тогда безъ вѣсти. Щедро наградила императрица участниковъ боя: казаковъ и солдатъ осыпала она деньгами, офицерамъ пожаловала слѣдующіе чины, а Михельсону -- золотую шпагу, украшенную брилліантами, при собственноручномъ письмѣ.
Вслѣдъ за Пугачевымъ небольшіе конные отряды разными путями углубились въ заволжскія степи; полковникъ Иловаійскій пошелъ съ тремя сотнями донцовъ; графъ Моллинъ и Myфель -- каждый съ двумя сотнями, кромѣ полевой команды изъ драгунъ и пѣхоты; Борозжинъ съ тремя сотнями яицкихъ. Начальство хорошо видѣло, что только донцы своими летучими наѣздами могли нагнать остатки бѣжавшей толпы. Имъ приходилось скакать сотни верстъ по безлюдной солончаковой степи, направляя путь днемъ по солнцу, а ночью по звѣздамъ. Никакихъ путей, кромѣ сакмъ, споконъ вѣка тамъ по бывало: кто отставалъ, тому грозила голодная смерть. Растерявъ половину отряда, Иловайскій приблизился къ Яицку, гдѣ первый принялъ самозванца изъ рукъ его сообщниковъ.
Погруженный въ тяжелую думу, ѣхалъ Пугачевъ берегомъ Волги; за нимъ тѣсной кучкой поднимались яицкіе казаки, а сзади шевелилась разношерстная толпа изъ башкиръ, калмыковъ, русскихъ крестьянъ и разночинцевъ. Между казаками шелъ тайный сговоръ: "Какому государю мы служимъ?" -- спрашивалъ Твороговъ, предсѣдатель пугачевской комиссіи. -- "Я подлинно васъ увѣряю, что когда, по его приказанію, былъ подписанъ къ казакамъ именной указъ, то онъ его не подписалъ, а велѣлъ за себя подписаться секротарю Дубровскому. Донскіе казаки называютъ его Емельяномъ Ивановымъ, и когда пришли-было къ нему и на него пристально смотрѣли, то онъ рожу свою отъ нихъ отворачивалъ. Такъ что же теперь намъ дѣлать?.. Согласны ли будете его связать?" -- Казаки, одинъ по одному, согласились дѣйствовать сообща и прежде всего уговорили Пугачева отобрать у всѣхъ конныхъ ратниковъ лошадей, а ихъ самихъ распустить по домамъ.-- "Дѣлайте, какъ хотите", -- сказалъ самозванецъ. При немъ остались теперь одни яицкіе, что для ихъ умысла было гораздо сподручнѣе. Съ берега Волги бѣглецы повернули въ степь, на Элтонское озеро. Выпалъ снѣгъ; сильные вѣтры бушевали въ пустынѣ, пробирая до костей голодныхъ казаковъ. Негдѣ было ни обсушиться, ни обогрѣться: хлѣбъ, какой былъ, давно вышелъ. Кое-какъ добрались они до Узеней. Тутъ двое казаковъ провѣдали, что неподалеку отъ лагеря живутъ въ землянкахъ старцы, и что у нихъ на грядахъ есть дыни и буква (въ родѣ рѣдьки). Пугачевъ, голодный какъ и всѣ, приказалъ осѣдлать себѣ лошадь. Случай былъ подходящій, и человѣкъ 20 казаковъ, самыхъ надежныхъ, вызвались его провожать. Землянки оказались за рѣчкой, въ камышахъ. Покинувъ лошадей, казаки переправились на бударѣ и, подкрѣпившись у старцевъ пищей, переѣхали назадъ. Чумаковъ держалъ свою лошадь и самозванца. Только что послѣдній хотѣлъ садиться, какъ казакъ Бурновъ, по знаку Федульева, схватилъ его за руки выше локтей.-- "Что это... что это вы вздумали?" -- сказалъ Пугачевъ робкимъ голосомъ, "на кого руки поднимаете?" -- "А вотъ что, закричали казаки, ты отдай намъ свою шашку, ножикъ и патронницу. Мы не хотимъ тебѣ больше служить и не хотимъ злодѣйствовать: довольно и такъ за тебя прогнѣвали Бога и матушку милостивую Государыню; много мы пролили крови человѣческой и лишились отцовъ, матерей, роду-племени!" -- Хотя въ рѣчахъ казаковъ слышалась угроза, но всѣ говорили врознь, губы тряслись, и сами они дрожали, какъ въ лихорадкѣ. Бывшій тутъ одинъ изъ старцевъ кивалъ головой, какъ бы одобряя болѣе робкихъ. Послѣ недавнихъ переговоровъ у Пугачева отобрали оружіе, посадили его на лошадь и направились къ Яицку. Остальные казаки также пристали къ товарищамъ. Два раза пытался бѣжать самозванецъ: одинъ разъ ускакалъ-было впередъ и залѣгъ въ камыши, откуда, впрочемъ, его скоро вытащили; другой разъ на стоянкѣ схватилъ шашку, пистолетъ и съ крикомъ: "Вяжите старшимъ!" бросился на казаковъ Творогова и Чумакова.-- "Кого велишь ты вязать?" -- спросилъ Федульевъ, идя смѣло ему навстрѣчу. Пугачевъ спустилъ курокъ, но кремень осѣкся. Тогда онъ сталъ отмахиваться шашкой. Тутъ подскочилъ сзади Бурновъ и ударилъ его въ бокъ тупымъ концомъ копья, а Чумаковъ схватилъ его за руки. Послѣ этого случая Пугачева везли уже связаннаго, въ телѣгѣ, гдѣ сидѣла его жена Софья съ малолѣтнимъ сыномъ. На 6-й день пути казаки встрѣтили у Кошъ-яицкаго форпоста сотника Харчова, которому и сдали съ рукъ на руки мнимаго государя. Его тотчасъ забили въ превеликую колодку. Въ полночь, на праздникъ Крестовоздвиженья, Пугачевъ предсталъ на первый допросъ.
-- Что ты за человѣкъ?-- спросилъ его капитанъ Мавринъ.
-- Донской казакъ Емельянъ Пугачевъ, сынъ Пугачевъ, -- отвѣчалъ спрошенный. Согрѣшилъ я, окаянный, передъ Богомъ и передъ Ея Императорскимъ Величествомъ и заслужилъ всѣ тѣ муки, какія на меня возложены будутъ; снесу я ихъ за мое погрѣшеніе терпѣливо".-- При обыскѣ нашли у самозванца 139 червонцовъ, 480 рублевиковъ и медаль на погребеніе Императора Петра III. Какъ велика была добрая слава Императрицы, видно изъ того, что злодѣй не терялъ надежды на ея материнское милосердіе, повторяя много разъ, что онъ "слуга добрый и заслужить всячески въ состояніи"... Однако его заковали въ кандалы, а всѣхъ остальныхъ сообщниковъ отпустили на поруки.
Донскому войску за то, что оно устояло передъ соблазномъ и старалось "объ искорененіи даже праха Пугачева съ его сволочною толпою", была объявлена черезъ Потемкина Высочайшая благодарность; бѣднымъ станичникамъ отпущено изъ казны 66 тысячъ четвертей хлѣба, безъ отдачи.