Въ началѣ августа 1787 года турки, въ противность всѣхъ правилъ, заперли нашего посланника въ Цареградѣ въ тюрьму. Такъ началась Вторая турецкая война. Суворовъ укрѣплялъ въ это время Кинбурнъ. Одинъ офицеръ поѣхалъ изъ крѣпости въ гости къ очаковскому пашѣ. Тотъ принялъ его по-пріятельски, угостилъ, чѣмъ тамъ они обыкновенію угощаютъ; а потомъ и говорилъ: "Знаешь-ли ты, что нашъ султанъ объявилъ русскимъ войну? Сегодня же ваши корабли будутъ атакованы". Хотя къ войнѣ давно уже готовились, однако въ Кинбурнѣ никто еще не зналъ, что она уже объявлена. Паша велѣлъ проводить своего гостя на другой берегъ, и отъ него-то Суворовъ узналъ объ открытіи военныхъ дѣйствій. Дѣйствительно, въ тотъ же день стоявшіе передъ Кинбурномъ оба русскіе корабля подверглись нападенію.
Длинная песчаная коса съ крымскаго берега точно языкомъ вдается въ море, какъ-разъ противъ Очакова. Ихъ раздѣляетъ такъ называемый Очаковскій ламанъ, примѣрно въ 6 верстъ ширины. На этой-то косѣ стояла крѣпостца Кинбурнъ, неважная по своей силѣ, но важная потому, что защищала входъ въ днѣпровскія гирла, а, слѣдовательно; -- и городъ Херсонъ. Ея крѣпостныя стѣны были не высоки, рвы не глубоки, но на стражѣ ихъ стоялъ Суворовъ, котораго турки хорошо знали, даже окрестили по-своему: "Суворъ-паша". Подъ его начальствомъ находилось около 5,000 войскъ, въ томъ числѣ три казачьихъ полка: Орлова, Исаева и Иловайскаго; почти вся легкая конница, драгуны и часть пѣхоты стояли лагеремъ верстахъ въ 30 отъ крѣпости. Уже за нѣсколько дней до Покрова турки начали обстрѣливать крѣпость со своихъ кораблей. Наканунѣ праздника бомбардировка усилилась, а около 9 часовъ утра, въ самый праздникъ, непріятель подошелъ съ двухъ сторонъ къ песчаной косѣ и сталъ высаживаться: на оконечности косы высаживались турки, верстахъ въ двѣнадцати -- некрасовцы. Казаки было обознались: приняли послѣднихъ за своихъ; но, во-время спохватившись, живо спихнули ихъ назадъ, въ лодки. Этой высадкой турки хотѣли раздвоить наши силы. Суворовъ стоялъ у обѣдни, когда ему доложили, что непріятель уже на косѣ.-- "Пусть всѣ повылѣзутъ, не мѣшать", -- отвѣтилъ онъ и продолжалъ молиться. По мѣрѣ того, какъ янычары высаживались, они сейчасъ же рыли ложементы, наполняли мѣшки пескомъ и укладывали ихъ въ видѣ брустверовъ. Ложементы выводили поперекъ косы, одинъ за другимъ; такимъ образомъ успѣли накопать 14 ложементовъ. Никто имъ не мѣшалъ. Наступилъ полдень. Турки, совершивъ свой обычный намазъ, поднялись съ мѣстъ, и, когда передовые приблизились на 200 шаговъ, всѣ крѣпостныя орудія разомъ дали залпъ. По этому сигналу ворота въ крѣпости растворились. Изъ нихъ выступили 3 батальона Орловцевъ и Шлиссельбургцевъ подъ начальствомъ храбраго генерала Река. Она устремились прямо на ложементы, а въ то же время казачьи полки, стоявшіе за крѣпостью, пустились рысью въ объѣздъ. Одновременно по всей линіи загорѣлся бой. Казаки перекололи своими длинными пиками тащившихъ штурмовыя лѣстницы, при чемъ убили агу, который былъ у нихъ проводникомъ. А Орловцы и Шлиссельбуржцы подъ страшнымъ огнемъ съ кораблей -- тамъ ревѣло не умолкая 600 орудій -- погнали турокъ къ ложементамъ. Взяли наши одинъ ложементъ, взяли другой, третій, четвертый, добрались до десятаго, но тутъ коса съуживастся: стало такъ тѣсно, что негдѣ имъ повернуться; турки же все подваливали да подваливали. Налетѣли на побоище два полка донцовъ, и тѣмъ негдѣ развернуться. Дикій огонь съ кораблей притихъ: все смѣшалось въ одной толчеѣ. Здѣсь дрались съ нами отборные янычары очаковскаго гарнизона: съ кинжалами въ зубахъ они прочищали себѣ путь своими страшными ятаганами, выпирая русскихъ точно клиномъ. Наши ряды порѣдѣли, офицеры были перобиты. Рока едва унесли. Суворовъ двинулъ на помощь два батальона Козловцовъ съ двумя эскадронами конницы, -- и тѣ не помогли. Какъ тигры рванулись турки впередъ и вернули свои ложементы. Лошадь подъ Суворовымъ была убита; онъ остался пѣшій. Увидя, что въ сторонѣ двое держатъ нашего коня, онъ, утомленный боемъ, крикнулъ: "Братцы, дайте генералу лошадку!" А это были турки. Они сейчасъ же бросились къ Суворову. Къ счастью, сержантъ Новиковъ услыхалъ голосъ своего начальника: въ мигъ онъ закололъ одного турка, застрѣлилъ другого и бросился на третьяго, спѣшившаго на помощь. Отступавшіе гренадеры также замѣтили опасность. "Братцы, кто-то закричалъ, генералъ остался впереди!" Гренадеры повернули лицомъ къ непріятелю, и бой возобновился: опять траншеи стали переходить въ наши руки. Но въ это время непріятельскія суда подошли такъ близко, что засыпали нашихъ картечью, да и янычары успѣли устроиться: они клали на сошки свои длинныя ружья и за каждымъ выстрѣломъ выпускали по двѣ пули. Солдаты же, разстрѣлявъ патроны, лишившись офицеровъ, одинъ за другимъ стали очищать ложемеигы. Суворовъ получилъ въ бокъ картечную рану. Въ полузабытьѣ онъ видѣлъ, какъ русскіе батальоны, покинувъ нѣсколько пушекъ, быстро отступали. Песчаная коса огласилась воплями радости. Турки съ торжествомъ увозили русскія пушки. Между рядами янычаръ засновали дервиши, одѣтые въ тряпье. Они заклинали мусульманъ именемъ Аллаха спѣшить на стѣны, и тамъ, упившись кровью невѣрныхъ, праздновать побѣду... Съ наступленіемъ сумерокъ явились, наконецъ, подкрѣпленія: прибыли пѣхота и 10 эскадроновъ конницы. Свѣжія войска произвели третью атаку, самую бурную. Эскадроны били прямо, пѣхота зашла вправо, казаки слѣва. Какъ въ тискахъ они сдавили турокъ, которымъ некуда было дѣваться, потому что флотъ отошелъ отъ берега. Бѣшено бросались турки вправо и влѣво, по каждый разъ натыкались то на русскій штыкъ, то на саблю или на казацкую пику. Спасенія на сушѣ не было -- они бросались въ воду, но и тамъ доставали ихъ картечью. На разстояніи полуверсты тысячи людей сбились въ тѣсной кучѣ: стоны, крики, проклятія оглашали воздухъ, пропитанный дымомъ и запахомъ крови. Суворовъ, бывшій впереди, почувствовалъ, что его кольнуло въ лѣвую руку; осмотрѣлся -- пуля прошла навылетъ. Нѣсколько казаковъ подхватили его, проводили къ берегу, гдѣ есулъ Кутейниковъ сдѣлалъ первую перевязку, обвязавши руку своимъ галстухомъ.-- "Помилуй Богъ, благодарю! Помогло, тотчасъ помогло! Прогонимъ, богатыри, всѣхъ турокъ въ море -- и раненыхъ, и здоровыхъ!" -- Дѣйствительно, имъ оставалось одно спасеніе -- море: которые пытались уплыть, тѣ перетонули, остальные засѣли на всю ночь по горло въ водѣ.-- Уже все стихло, войска отходили къ крѣпости, какъ вдругъ, въ темнотѣ, раздались оттуда выстрѣлы. Казаки кинулись берегомъ и опять наткнулись на некрасовцевъ. Они, вѣрно, разсчитывали захватить крѣпость врасплохъ. Какъ и въ первый разъ, ихъ безъ труда отбили. Посчитались наши, и оказалось 250 ч. убито или искалѣчено, а всего убыло до тысячи, зато уцѣлѣвшіе могли гордиться полнымъ истребленіемъ турецкаго дессанта. На другой день, рано утромъ, явились непріятельскія суда выгружать изъ воды закоченѣвшихъ турокъ. Такихъ набралось но болѣе 700, а 1 1/2 тысячи труповъ такъ и остались на косѣ; ихъ долго потомъ носили сердитыя волны, прибивая то къ одному, то къ другому берегу. Всѣхъ турокъ высадилось 5,300.
Императрица сама укладывала въ коробочку орденскія ленты для отсылки въ Кинбурнъ; Суворовъ получилъ Андрея Первозваннаго при собственноручномъ ея рескриптѣ, всѣ остальные защитники были щедро награждены лентами. Въ Кинбурнѣ, на память грядущимъ поколѣніямъ, поставили каменный столбъ, съ иконой Покрова Божіей Матери; внизу иконы былъ изображенъ Суворовъ, приносящій на колѣняхъ благодарственную молитву. Теперь на мѣстѣ каменнаго столба выстроена церковь.
Очаковъ, или по-турецки "Озулъ-Кале", что значитъ "Длинная" крѣпость, кромѣ хорошаго вооруженія, имѣлъ 15 т. гарнизона. Въ концѣ іюля слѣдующаго года, Потемкинъ обложилъ Очаковъ большимъ полукружіемъ: правымъ флангомъ русскіе примкнули къ берегу моря, а лѣвымъ въ лиманъ. Въ передней линіи расположилась цѣпь казачьихъ пикетовъ, между которыми построили 5 редутовъ. Вскорѣ линіи батареи открыли огонь, и началась правильная осада. Почва тамъ твердая, каменистая, почему работы производились медленно, но все-таки, мало-по-малу, придвигались къ крѣпости. Суворовъ совѣтовалъ Потемкину штурмовать Очаковъ, но главнокомандующій не согласился. Онъ надѣялся запугать турокъ, принудитъ ихъ къ сдачѣ; кромѣ того, боялся и потери въ людяхъ. "Солдаты не такъ дешевы, говорилъ Потемкинъ, чтобы жертвонать ими по-пустому".-- Однако турки нисколько не упали духомъ, доказатальствомъ чему служили ихъ частыя вылазки. На одной изъ первыхъ вылазокъ Суворовъ получилъ тяжелую рану и долженъ быль уѣхать. Вообще, турки, сберегая свои снаряды, стрѣляли рѣдко, а все больше вредили на вылазкахъ. Въ сентябрѣ наши, приблизившись подступами, палили въ крѣпость безостановочно. Тамъ начались пожары; отъ тѣсноты и голодовки люди стали помирать, но все это не мѣшало имъ держаться въ надеждѣ на помощь. И дѣйствительно, турецкому адмиралу удалось доставить въ крѣпость продовольствіе, боевые запасы и полторы тысячи солдатъ. Ни успѣли наши оглянуться, какъ наступила осень. Прежде, бывало, въ русскомъ лагерѣ шумно, весело, одинъ праздникъ смѣнялся другимъ. Въ ту пору былъ такой обычай, что знатные иностранцы съѣзжались на время войны въ главную квартиру: кто изъ любопытства или ради развлеченія, другіе же изъ соревнованія, желая пролить свою кровь за святое дѣло. Теперь все притихло; мрачная, дождливая осень однихъ разогнала по домамъ, другихъ заставила сидѣть въ землянкахъ. А дальше стало и того горше: мокрую осень сразу смѣнила зима, да такая лютая, что память о ней сохранилась въ тѣхъ краяхъ надолго: она и теперь извѣстна у старожиловъ подъ именемъ "Очаковской" зимы. Ежедневныя вьюги при жестокихъ морозахъ много сгубили нашихъ солдатъ, и, можетъ быть, больше, чѣмъ стоилъ бы штурмъ: не проходило дня, чтобы 30 или 40 ч. не заснули вѣчнымъ сномъ на этихъ всѣхъ постылыхъ каменистыхъ буграхъ. Однажды Потемкинъ объѣзжалъ лагерь. Солдаты его окружили: "Ваше сіятельство, отецъ-родной! Позволь согрѣться, кровь совсѣмъ застыла!" -- Главнокомандующій хотя и видѣлъ бѣдствіе арміи, но все еще надѣялся сломить упорство турокъ пушечнымъ огнемъ. Почти всѣ ихъ орудія въ передовыхъ укрѣпленіяхъ были сбиты, бастіоны большею частью разрушены, такъ что турки не успѣвали даже исправлять, но на предложеніе сдачи Гуссейнъ-паша отвѣчалъ надменнымъ отказомъ.
Наканунѣ Николина дня Потемкину доложили, что хлѣбъ весь вышелъ, дровъ нѣтъ ни полѣна, и что выдана послѣдняя чарка вина. Тогда только Потемкинъ рѣшился на штурмъ. Съ радостью, и восторгомъ приняли это извѣстіе русскія войска, отъ генерала до фурштата. Охотнковъ вызвалось гораздо больше, чѣмъ требовалось. Вся добыча была обѣщана солдатамъ.
Укрѣпленія Очакова состояли изъ четыреугольной крѣпости, одной стороной примыкавшей къ лиману, прочія три стороны, обращенныя въ поле, были прикрыты, такъ называемымъ, нагорнымъ ретраншементомъ, т. е. рядомъ укрѣпленій, соединенныхъ общимъ валомъ; кромѣ того, на оконечности косы, противъ Кинбурна, стоялъ сильно укрѣпленный замокъ "Гассанъ-паша".
Еще не разсвѣло, когда войска выступили на сборныя мѣста. Морозъ былъ трескучій, 23о. Не смотря на всѣ предосторожности, мерзлая земля отдавала удары тысячи ногъ, потомъ все замерло: въ предразсвѣтной тишинѣ наступающаго праздника раздалось молебное пѣніе заступнику русской земли. Молебенъ кончился, прочли приказъ: "Атаковать живо и, не занимаясь перестрѣлкой, итти на штыкахъ; тѣхъ изъ турокъ, которые будутъ сдаваться, отбирая оружіе, отсылать къ резерву; женщинъ и младенцевъ щадить непремѣнно".-- Въ восьмомъ часу всѣ шесть колоннъ вступили въ дѣло.
1,000 пѣшихъ и 200 конныхъ казаковъ, подъ начальствомъ Платова, вошли въ составъ 1-й колонны Палена. Тутъ, кромѣ казаковъ, находились Тамбовцы, батальонъ егерей и охотники изъ армянъ. Колонна Палена быстро приблизилась къ землянымъ укрѣпленіямъ грознаго замка. Подполковникъ Пальменбахъ съ 500 ч. взялъ влѣво, чтобы захватить ворота, полковникъ Мэкнобь пошелъ къ замку, а Платовъ съ казаками зашелъ въ земляные окопы съ тыла и живо ихъ очистилъ; 100 турокъ укрылись-было въ замокь, но скоро сдались. Въ какихъ-нибудь 10 минуть фортъ Гассанъ-паша былъ уже нашъ. Казаки остались здѣсь, Паленъ пошелъ къ крѣпости. Завидя его, турки покинули нагорный ретраншементъ и бросились наперерѣзъ. Въ страшной сѣчѣ сцѣпились тѣ и другіе. Не слышно было ни криковъ, ни стоновъ, только удары да бряцанье сабель возвѣщали послѣдній, смертный бой. Подбѣжали къ намъ резервы -- и турки попятились: полторы тысячи побросали оружіе. И въ другихъ мѣстахъ творилось почти то же: работалъ больше штыкъ, рѣдко раздавался выстрѣлъ, развѣ вопль женщины покрывалъ зловѣщій гулъ, окружавшій крѣпость. Быстро солдаты овладѣли ретраншементомъ, послѣ чего ворвались съ разныхъ сторонъ въ крѣпость: одни черезъ ворота, другіе черезъ проломъ или по лѣстницамъ, а тѣ, которые подошли по льду, со стороны лимана, прямо черезъ стѣну. Извѣдавъ неудачу удержать русскихъ при помощи огня, турки взялись за ятаганы, потомъ за кинжалы, наконецъ, подожгли фугасъ -- нѣтъ, ничто не могло удержать быстраго порыва ожесточенныхъ солдатъ. Среди самаго разгара штурма взорвало пороховую башню, но этотъ взрывъ устрашилъ больше самихъ турокъ. Покинувъ валы, они скрывались въ дома, въ погреба, въ лавки. Однако вездѣ доставалъ ихъ грозный штыкъ, вымещавшій то, что накипѣло за 5 мѣсяцевъ осады. Въ часъ съ четвертью все было кончено: болѣе 8 т. труповъ устилали побѣдоый путь русскихъ. Ихъ стащили послѣ на лиманъ. Во время штурма Потемкинъ сидѣлъ на землѣ, подперши руками голову, и по временамъ, поднимая ее, читалъ громко молитву. Извѣщенный объ удачѣ, онъ воспрянулъ духомъ, вскочилъ на коня и поѣхалъ въ городъ. Къ нему подвели плѣннаго сераскира. "Это ты виноватъ, гнѣвно закричалъ Потемкинъ, твое упорство довело до такого кровопролитія!" -- "Удержи твои упреки, спокойно отвѣтилъ Гуссейнъ. Я исполнялъ свой долгъ такъ же, какъ и ты: судьба рѣшила между нами!"
Городъ былъ отданъ "въ полную полю солдатамъ". Они дѣлили между собой горстями золото, серебро, жемчугъ, драгоцѣнные камни; кому-то достался изумрудъ, величиною съ куриное яйцо. Оружіе продавалось возами; вся наша конница перевооружилась тогда на счетъ турокъ: прекрасные ятаганы, пистолеты съ богатой насѣчкой, кинжалы въ дорогой оправѣ -- замѣнили скромное оружіе казеннаго образца. И военная добыча была не мала: 300 орудій, 180 знаменъ, а плѣнныхъ оказалось болѣе 4 т., въ томъ числѣ нѣсколько пашей. Съ нашей стороны убито 28 офицеровъ и 900 солдатъ; пали генералы Горичъ, Волконскій, Корсаковъ и Стольниковь, первый Екатеринославскій губернаторъ.-- Овладѣніе Очаковымъ укрѣпляло за нами Крымъ и приднѣпровскія степи, почему Императрица была тронута до слезъ этимъ радостнымъ извѣстіемъ. Фельдмаршальскій жезлъ, украшенный брилліантами, и орденъ Св. Георгія 1-й степени были наградой главному ея сподвижнику по завоеванію и заселенію этого края -- свѣтлѣйшему князю Потемкину.
Въ памятномъ штурмѣ Измаила, 11-го декабря 1790 г., донцы принимали болѣе значительное участіе, чѣмъ во всѣхъ предыдущихъ дѣлахъ. Здѣсь, какъ и въ первыя времена казачества, пѣшія дружины донцовъ шли на приступъ одной изъ сильнѣйшихъ крѣпостей, что было возможно лишь подъ начальствомъ Суворова, умѣвшаго воскресить доблести, которыя прославили на весь міръ защитниковъ Азова. Къ славѣ ихъ внуковъ надо прибавить, что они шли почти безоружные, съ короткими пиками. Бригадиръ Орловъ велъ на валы Измаила 4-ю колонну, а Платовъ 5-ю; остальные казаки находились въ резервѣ. Эти чисто казачьи колонны потерпѣли больше другихъ. Когда Платонъ спустился въ глубокій ровъ, казаки его колонны очутились по-поясъ въ водѣ. Не смотря на это, презирая градъ пуль, осыпавшихъ ихъ справа и слѣва, казаки приставили лѣстницы и полѣзли наверхъ. Только что они успѣли вскарабкаться, какъ слышатъ позади страшные, потрясающіе крики: "Алла! Алла!", слышатъ, что тамъ, въ кромѣшной тьмѣ, идетъ глухая свалка, люди борятся на жизнь и смерть. То была колонна Орлова, разрѣзанная на двое. Когда часть ея успѣла подняться, распахнулись ворота, откуда хлынули янычары и ударили этой колоннѣ во флангъ и тылъ. Въ жаркой рукопашной схваткѣ казачьи пики дробятся въ щепы или же превращаются въ тупыя пики. Несчастные казаки гибнутъ безоружные, и погибли бы всѣ до однаго, но выручи ихъ Суворовъ. Эскадронъ гусаръ и конные казаки, бывшіе въ резервѣ, получили приказаніе врубиться сзади; съ праваго фланга прискакали два эскадрона карабинеръ, прибѣжали Полочане со своимъ храбрымъ полковникомъ Яцунскимъ. Ни одинъ турокъ тогда не спасся, всѣ легли лоскомъ; ихъ трупы, прикрывшіе казачьи тѣла, сравняли крѣпостной ровъ до земли. Послѣ такого побоища, обѣ колонны разстроились, перепутались; казаки, растерявшіе столькихъ товарищей, упали духомъ; первый пылъ прошелъ. Тогда бригадиръ Платовъ, схватилъ лѣстницу, бросился впередъ, со словами: "Съ нами Богъ и Екатерина! Товарищи, за мной!" Онъ первый полѣзъ на нихъ. Точно волной перекинуло казаковъ вслѣдъ за любимымъ вождемъ. При помощи подоспѣвшаго на помощь баталіона бугскихъ егерей, они утвердились наверху, а часть донцовъ, пробравшись лощиной къ Дунаю, успѣла на помочь дессанту. Въ 8 часовъ утра, русскіе, стоя на валахъ, окружили крѣпость желѣзнымъ кольцомъ. Разсвѣло. Они отдохнули, оправились и стали спускаться въ городъ. Казаки наступали тѣмъ же путемъ, съ сѣвера. Труденъ былъ этотъ путь, труднѣе штурма, потому что турки встрѣчали ихъ на каждой площади, бросались съ ятаганами изъ боковыхъ улицъ, стрѣляли изъ домовъ и гостиницъ. На одной изъ городскихъ площадей казаки были окружены и опять очутились въ отчаянномъ положеніи; опять грозила имъ неминуемая гибель, если бы не подоспѣли на помощь тѣ же егеря. Только къ двумъ часамъ пополудни всѣ шесть колоннъ сомкнулись въ серединѣ города. Тогда 8 эскадроновъ карабинеръ и гусаръ, да 2 полка казаковъ проѣхали по всѣмъ улицамъ и очистили ихъ окончательно. -- Свидѣтели очаковскаго штурма считали его игрушкой по сравненію съ тѣмъ, что было здѣсь. Сражались мужчины, женщины, старцы -- всѣ, кто только могъ держать оружіе; 30 т. русскихъ войскъ должны были подняться на высокіе крутые валы и одолѣть 40 т. турокъ, обрекшихъ себя на смерть. Никогда еще храбрость русскихъ войскъ не подвергалась такому испытанію: они вышли изъ него съ честью, со славой, при чемъ донцы поотстали отъ другихъ. Вѣсть о паденіи Измаила облетѣла всю Европу, привела въ ужасъ султана: это былъ самый надежный и послѣдній оплотъ его владѣній на берегахъ Дуная. Онъ сдѣлался податливѣе, пересталъ слушать подстрекателей и скоро сдался на миръ.
Участникамъ штурма досталась несмѣтная добыча; не брали только лѣнивые, да еще не взялъ ничего самъ вождь. Офицеры подвели къ нему арабскаго коня чистѣйшей крови, въ богатомъ уборѣ, и просили взять на память о штурмѣ. "Нѣтъ, не нужно мнѣ его, возразилъ Суворовъ, донской конь привезъ меня, донской и увезетъ меня отсюда".-- Дѣйствительно, черезъ нѣсколько дней побѣдитель покинулъ Измаилъ на дончакѣ, въ сопровожденіи казака, который держалъ подъ мышкой длинный палашъ Суворова и узелокъ съ его мундиромъ и регаліями.