Разставшись съ управляющимъ у свертка къ лѣсу, Голощаповъ зашагалъ по узкой полевой дорожкѣ, которая гибко уползала въ высокую рожь. Васильки, какъ затерянныя голубыя звѣздочки, ласково высматривали изъ чащи колосьевъ; красноголовыя "татарки" кивали ему поверхъ ржи, одѣтыя въ броню своихъ жгучихъ колючекъ; а нѣжно-бѣлые колокольчики повилики цѣпко плели свои зеленыя путы. Дерзко кричалъ гдѣ-то перепелъ; а въ небѣ дрожала немолчная пѣсня весны,-- и пѣлъ ли то жаворонокъ, или это дрожали незримыя струны далекаго неба, Богъ вѣсть, но только дрожь эта вливалась вкрадчиво въ грудь и трепетала тамъ жаждою счастья...
Голощаповъ вошелъ въ лѣсъ. Онъ начинался хороводами бѣлыхъ березъ, а потомъ -- наступалъ общей массой осинъ, липъ и дуба. Это былъ міръ зеленаго, вкрадчиваго шороха и острыхъ, влажныхъ запаховъ, ажурное царство свѣта и тѣни, въ которое сверху заглядывали голубые глаза неба, и гдѣ солнце плело золотые узоры пятнистыхъ ковровъ... Здѣсь, съ каждымъ шагомъ впередъ, входящаго окружаетъ фантазма. Она дышитъ и вѣетъ въ лицо. Здѣсь все еще словно живутъ тѣни минувшаго. Здѣсь притаилась сказка. Осмотритесь: въ далекихъ просвѣтахъ дрожатъ неясныя тѣни, а граціозные силуэты женскихъ фигуръ киваютъ головками и нѣжно манятъ васъ руками; но стоитъ шагнуть къ нимъ -- и стройныя фигуры станутъ стволами березъ, а ихъ нѣжныя руки -- зыбкими вѣтками; и только (слушайте!) шорохъ шаговъ и тихое похрускиваніе сучьевъ подъ чей-то ногой говорятъ вамъ о томъ, что вы не одинъ, что васъ обманули и притаились отъ васъ за другими стволами...
Что это -- Дріады? Не знаю. Окликните ихъ -- и одна изъ нихъ, болтливая нимфа, Эхо, отвѣтитъ за всѣхъ. Она здѣсь чужая. Одна изъ Ореадъ (дитя горъ), она не боится разбалтывать тайны ей чуждаго лѣса...
-----
Голощаповъ долго бродилъ по лѣсу. Онъ любовался капризными эффектами свѣта и тѣни; всматривался въ неуловимые силуэты его обступавшихъ образовъ; заходилъ на знакомыя ему полянки и подолгу стоялъ тамъ, вслушиваясь въ молвь лѣса. Ему захотѣлось пить -- и онъ спустился въ лѣсной оврагъ, къ холоднымъ родникамъ, которые, наполнивъ въ края старые, покрытые мхомъ срубы кристально-чистой водой, по гнилымъ желобамъ сбѣгали въ общій ручей; а тотъ, собравъ ихъ всѣ вмѣстѣ, быстрымъ потокомъ уползалъ по оврагу и -- опадая кое-гдѣ водопадами -- серебристо смѣялся, бугря свою гибкую спину...
По отмелямъ миніатюрнаго потока суетливо сновали муравьи. Пчелы жужжали у самой воды. А иногда, "безъ руля и безъ вѣтрилъ", съ убѣгающей водой, проносился "оторванный бурей листокъ", и -- обгоняя его -- на гордо-изогнутомъ перышкѣ невидимка-Эльфъ, смѣло правя игрушкой-челномъ, проплывалъ по стремнинѣ и ниспадалъ въ миніатюрную бездну потока...
Голощаповъ полюбовался всѣмъ этимъ, прилегъ на травѣ и, закинувъ руки, долго прислушивался къ смѣху потока, пока не сталъ дремать... Смѣхъ потока то затихалъ, относился вѣтромъ (словно -- уходилъ отъ него), то опять приближался, становился громче, яснѣй и звучалъ у самаго уха. Шелестили деревья вверху. А онъ тонулъ все глубже и глубже въ зеленую траву, на которой лежалъ онъ -- и... упираясь ногой въ корму игрушечнаго челна (онъ сталъ вовсе маленькій), вмѣстѣ съ Эльфомъ, правилъ гордо-изогнутымъ бѣлымъ перомъ и стремился по скользкой кривой водопада въ пучину потока (и это было вовсе не страшно); а тотъ смѣялся все громче и громче...
-- Какъ это картинно!-- говоритъ надъ нимъ грудной, нѣжный голосъ...
А потокъ смѣется и тихо поетъ:
Спи, младенецъ мой прекрасный,--
Баюшки -- баю...
Тихо смотритъ мѣсяцъ ясный
Въ колыбель твою...
-- Перестань, Лена!-- говоритъ другой голосъ.
Голощаповъ вздрогнулъ, открылъ глаза... и -- что это?-- двѣ красавицы-амазонки, въ высокихъ мужскихъ шляпахъ и бѣлыхъ вуалеткахъ, сидятъ на красивыхъ рыжихъ коняхъ, смотрятъ на него и смѣются... А одна изъ нихъ (съ голубыми глазами) наклоняется къ гривѣ коня, хохочетъ и говоритъ что-то...
И онъ вдругъ узналъ это лицо. Онъ понялъ, что съ нимъ -- и быстро вскочилъ...
Лошади испуганно шарахнулись въ сторону, и амазонки, подобравъ поводья, улыбнулись, раскланялись съ нимъ, повернули коней и --скрылись въ лѣсу...