И потомъ, сидя уже у священника и передавъ ему вкратцѣ свой разговоръ съ генераломъ, Голощаповъ разсѣянно слушалъ своего собесѣдника и напряженно созерцалъ свою неподвижную мысль, которая вошла въ него вдругъ (тамъ еще -- у письменнаго стола генерала) и, кутаясь въ тайну, не выходила наружу: она только высматривала... А ему хотѣлось вызвать ее и увидать ее всю. Онъ жадно всматривался въ нее, стараясь сорвать съ нея покрывало; а священникъ, словно назойливая муха, жужжалъ что-то сбоку -- о генералѣ, о пѣвчихъ, и о томъ, что теперь уже поздно и ничего уже сдѣлать нельзя...
И не одинъ только священникъ,-- мѣшали ему и другія ненужности: тѣ случайныя и непрошенныя мысли, которыя приходили зачѣмъ-то къ нему и отвлекали его. Онѣ выползали совсѣмъ неожиданно и, обрываясь, смѣнялись другими. Иногда выплывала и цѣлая картина (выхваченная изъ прошлаго) и, какъ страница разрозненной книги, не смыкаясь ни съ чѣмъ, жила своей самостоятельной жизнью. Иногда эти обрывки бывали красивы, иногда безразличны, а то и курьезны...
Вотъ -- маленькая, кривая, шестилѣтняя дѣвочка (дочь кухарки священника), Машка, съ чернымъ, какъ вишенька, глазкомъ, лукаво посматриваетъ на него, и на вопросъ священника: "Кто это?", застѣнчиво пошевеливая грязными пальчиками пухлой ножонки, сипло отвѣчаетъ ему: -- "Училиша"... И всѣ хохочатъ. И нельзя не смѣяться -- такъ это было смѣшно и неожиданно. И Голощаповъ любуется этой картинкой и улыбается доброй и дѣтской улыбкой...
А священникъ жужжитъ сбоку:
-- Знаете, это дѣло такое. Надо было-бы заблаговременно; а не такъ -- разъ-два, и то, тово! И генералъ, и Юрій Константиновичъ -- люди индифферентные къ вопросамъ религіи. Отсюда -- и вся эта суетность. Конечно, княжна вотъ...-- сѣтуетъ батюшка, барабаня о столъ короткими пальцами...
Голощаповъ смотритъ въ упоръ на него -- на его рябое, широкое лицо, низкій, жирный лобъ и быстрые, черные глазки, и не понимаетъ -- о чемъ это онъ? И ему вспоминается вдругъ красивая фраза Кравцева о томъ, что истина Гейне стала старушкой и поплелась въ двери храма... "А вы? (злобно усмѣхается онъ): -- не въ тѣ-ли же самыя двери плететесь? И "кантаты" даже понадобились -- "гряди, гряди"... Это -- Леандръ переплываетъ свой Геллеспонтъ и тянется къ Геро! Хорошъ Геллеспонтъ! И хороша башня Сестоса! Все это свободно помѣстилось подъ сапогомъ у этого попа, съ жирнымъ лбомъ и рябою мордой. Но, можетъ быть (кто знаетъ!) руки Горнаго Духа длиннѣй -- и ты опоздаешь съ этимъ попомъ"...
-- ...а опоздаешь -- потомъ и неловко!-- жужжитъ сбоку батюшка. ("О чемъ это онъ?").-- Теперь-то, знаете, къ дѣлу... Храмъ нашъ небогатый. Чего-бы имъ стоило, въ память этого событія, оказать посильную помощь? Можетъ быть, вы, Павелъ Гавриловичъ, замолвите объ этомъ слово: такъ и такъ, дескать...
-- О, нѣтъ, батюшка!-- брезгливо поежился Голощаповъ, догнавъ батюшку въ его размышленіяхъ.-- Нѣтъ. Это ужъ вы сами,-- сказалъ онъ, вставая...
Тотъ только крякнулъ.