Его разбудила волна предразсвѣтнаго вѣтра...
Онъ вздрогнулъ, знобливо поежился, открылъ глаза -- и не сразу сообразилъ, что это съ нимъ, зачѣмъ онъ здѣсь -- у окна, а не въ постели? Въ комнатѣ бродили бѣловатыя тѣни разсвѣта, а на порозовѣвшемъ небѣ угасали послѣднія звѣзды. Онъ оглянулся кругомъ -- и вспомнилъ: какъ онъ замечтался здѣсь, у окна, какъ задремалъ; вспомнилъ даже и то -- что ему снилось...
Снилось ему, что она -- "лилія" (она и была во всемъ бѣломъ), и что бѣлыя ручки ея не знаютъ веретена. И вотъ: ночь, темно, гроза молчаливо подмигиваетъ; а она, вскинувъ руки, испуганно пятится отъ него; а онъ наступаетъ, все -- ближе и ближе; и въ рукахъ у него... что? веретено? Нѣтъ. Но, что-же? Онъ помнитъ лицо ея, исковерканное ужасомъ, и то -- что во всемъ этомъ было что-то непередаваемо-ужасное (какъ это бываетъ только во снѣ), чего потомъ, т.-е. проснувшись, не можешь ужъ вспомнить: свѣтъ дня гасилъ эти краски...
Голощаповъ силился вспомнить и возстановить эту тайну ушедшаго сна; онъ напряженно всматривался въ закрытые глаза этой тайны; но она не давалась ему, она уползала отъ него и притаилась гдѣ-то въ тѣни, "подъ порогомъ сознанья"...
Онъ встряхнулъ головой, стараясь смахнуть отголоски трепетавшаго въ немъ впечатлѣнія, и -- захвативъ полотенце -- пошелъ искупаться въ рѣкѣ...