А недѣлю спустя, я былъ ужъ въ дорогѣ.
Вздрагивая и покачиваясь на пружинахъ пыльнаго дивана спальнаго вагона, я брезгливо убѣгалъ отъ мысли о томъ -- кто только не лежалъ здѣсь, и былъ доволенъ хоть тѣмъ, что попалъ въ пустой номеръ: никто не мѣшалъ мнѣ -- и я свободно могъ вслушиваться въ немолчный ропотъ колесъ, которыя завывали гдѣ-то внизу и до смѣшного ясно выговаривали, отчеканивая каждое слово:
Дни проходятъ; время льется;
Вѣчный ткачъ мотаетъ нить...
Это была основная мелодія; а вотъ -- и варіаціи къ ней:
...Все одно и то же, и вѣчно одно и то же. А если что и мѣнеется, такъ -- форма. Только. А суть, смыслъ, душа явленія -- это неизмѣнно. Вся оригинальность, все новшество, все творческое въ мірѣ сводится къ одной только формѣ. И форма эта -- гробъ, въ которомъ хоронится то, чему онъ вначалѣ служилъ рамкой; а потомъ -- калейдоскопъ встряхивается, и вчерашнее новое становится старымъ, негоднымъ и брезгливо сметается...
...Исторія, это -- музей гробовъ-фермъ, по которымъ перекочевываетъ одинъ и тотъ же трупъ-мумія (мнѣ вспомнился бредъ мой). Да; и вся разница между вѣками, народами и ихъ исторіей та, въ которомъ изъ этихъ ящиковъ уложенъ ихъ трупъ...
...Весь механизмъ человѣческой дѣятельности, весь сложный багажъ его прошлаго, его религіи, искусства, науки -- все это сводится къ очень немногимъ, двумъ-тремъ положеніямъ, основа которыхъ -- алчущая жажда найти гармонію двухъ рыдающихъ аккордовъ: "Я" и "Ты"... И съ тѣхъ поръ, какъ только помнитъ себя человѣкъ, онъ только и дѣлалъ, только и думалъ, тѣмъ только и былъ занятъ, что искалъ, ищетъ и будетъ искать эту упрямо-убѣгающую отъ него гармонію и -- не находитъ ее. Аккорды звучатъ диссонансомъ, и въ этомъ вся мука его, весь драматизмъ его жизни...
...Построить пропорцію: "Я" относится къ "Ты", какъ -- что? и -- къ чему?-- построить эту пропорцію -- это и значило бы разгадать міровую загадку, которая долгіе вѣка, тысячелѣтія открытыми глазами сфинкса, глядитъ въ глаза человѣка и ждетъ, и не дождется отвѣта. И страстная жажда отвѣтить на эту загадку, найти соотношеніе этихъ двухъ величинъ, жажда эта трепетала въ сердцахъ всѣхъ пророковъ, окрыляла думы поэтовъ, вдохновляла рѣзцы и кисти художниковъ, сверлила и сжигала мысль мудрецовъ всего міра, не разъ разрубалась дерзкимъ мечомъ Александровъ, но никогда еще не давала своихъ концовъ и никогда не развязывалась...
...И лучшій цвѣтъ человѣчества, герои-рыцари, изъ-вѣка-въ-вѣкъ выѣзжали на эту открытую для всѣхъ арену и остріемъ своихъ копій трогали закованную въ непроницаемую броню грудь этой тайны -- и... только напрасно ломали копья. И масса, толпа, она перестала надѣяться, она перестала вѣрить въ искусство и силу своихъ героевъ -- и наводнила собой арену...
...Что вдохновляло ее? То ли, что и маленькій Давидъ побѣдилъ Голіаѳа? Но, вѣдь, этотъ маленькій Давидъ въ сущности былъ очень большой Давидъ. Да и не въ силѣ здѣсь дѣло: разрубали вѣдь узлы и Александры, но не развязывали ихъ. Или, можетъ быть, минуя всякія размышленія, масса и просто устала ждать, и въ этомъ рѣшеніи ея -- смѣть, въ этой жаждѣ сказать и свое слово -- задача вѣка и вѣрный путь къ желанному отвѣту?-- Кто знаетъ...
...И я (мнѣ снова вспомнился бредъ мой...), я тоже вошелъ въ лабиринтъ этихъ путаныхъ комнатъ... Вошелъ, и гдѣ ты, моя нить Аріадны?.. О, этотъ сонъ-бредъ -- удачная аллегорія моего вчера. Да: я упрямо бродилъ по этимъ мрачнымъ, гулкимъ комнатамъ, путался по этимъ коридорамъ и лѣстницамъ, переходилъ изъ этажа въ этажъ, и когда я терялъ надежду и кричалъ, мнѣ отвѣчалъ замирающій хохотъ мертваго эха... И я опять шелъ, я искалъ ее, эту черноволосую красавицу, т.-е. порывался къ счастью и радости жизни. Но, всякій разъ, не желая, входилъ въ одну и ту же комнату, въ которой покоился высохшій трупъ-мумія; и я содрогался отъ ужаса, и убѣгалъ, и снова входилъ, и такъ, до тѣхъ поръ, пока шумный и радостный праздникъ жизни,-- балъ въ этомъ дворцѣ,-- не окутался тѣнью ужаса и не утонулъ въ немъ... Трупъ ожилъ и всталъ...
...Страшная аллегорія! И съ какой полнотой, и съ какой художественной законченностью, черты не убавишь, онъ олицетворилъ и воплотилъ все... Развѣ я не бродилъ и не путался въ лабиринтѣ всѣхъ этихъ разныхъ системъ и ученій? Развѣ меня покидала когда мысль о той страшной комнатѣѣ И развѣ, не двоился, и не тянулся я къ счастью обладанія этой черноволосой красавицей, которая не становилась развѣ всякій разъ, какъ оживалъ этотъ трупъ,-- между мною и имъ? А эта грязная, дурно одѣтая дѣвочка -- о, сколько разъ неясный силуэтъ ея мелькалъ въ моемъ воображеніи, маня меня куда-то грязной, худой ручкой... Я знаю ее: она -- иллюстрація многихъ больныхъ моихъ мыслей. И самый трупъ-мумія -- о, это мой старый знакомый! Я только до этого ясно не видѣлъ его, и вотъ -- сонъ-бредъ сорвалъ съ него маску...
...А колеса вагона упрямо твердили одно:
Дни проходятъ; время льется;
Вѣчный ткачъ мотаетъ нить...
...Я слушалъ ихъ, и сердце мое замирало...
Тоска давила меня...