Въ основѣ исканій Достоевскаго есть важный пунктъ категорическаго довѣрія къ человѣку. Человѣка Достоевскій принимаетъ всегда. Будь онъ въ самомъ жалкомъ, безобразнымъ или дикомъ видѣ,-- пьяница, развратникъ, убійца, проститутка,-- все равно: человѣкъ не сотретъ съ чела божеской печати, и изъ страшнаго дна душа его вопіетъ къ истинѣ. Неправые пути это не преступленіе, а мука, и Достоевскій съ жаднымъ вниманіемъ присматривался къ отклоненіямъ человѣка и для него, художника, огромнаго интереса были исполнены человѣческія блужданія и отклоненія.-- Пусть отклоняется,-- все равно придетъ къ Христу,-- таковъ основной пунктъ его довѣрія. Переписка писателя съ его читателями даетъ любопытные образцы такого отношенія.-- "Письмо ваше удивительно хорошо, пишетъ онъ одному провинціалу, хочу вѣрить, что вы искренни, но если и не искренни,-- все равно: ибо неискренность въ данномъ случаѣ пресложное и преглубокое дѣло въ своемъ родѣ".
Значитъ ли это, что всѣ приходятъ къ истинѣ, что ее не миновать, что исторія исканій человѣка есть романъ со счастливымъ концомъ?-- А Шатовъ, котораго убиваютъ? А Кирилловъ, Ставрогинъ и Свидригайловъ, кончающіе съ собой? А милліарды погибшихъ въ блужданіяхъ, свихнувшихся и утонувшихъ въ ямѣ своего паденія?
Да, жизнь и исканія духа -- не романъ со счастливымъ концомъ, и если художникъ-мистикъ категорически вѣруетъ и знаетъ, что на человѣкѣ есть неизгладимая печать истины, то указываетъ не на неизбѣжность ея познанія, а на вѣчную неуничтожимость этой возможности. Печать есть и истина дана, но есть также и таинственная свобода человѣческихъ отклоненій и ошибокъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ лабиринты сомнѣнія, безвѣрія, кошмара и подавленности духа.
Одинъ изъ страшнѣйшихъ пунктовъ непріятія Истины -- это представленіе гигантскаго креста и на немъ повисшаго истерзаннаго трупа Христа. Съ этимъ представленіемъ борются Достоевскій и его герои. И не это-ли тотъ главнѣйшій пунктъ, на который опирается теорія Кириллова о человѣкобожествѣ и о своеволіи?-- "Слушай идею", изступленно кричитъ онъ Верховенскому, и говоритъ ему о томъ, что силы природы не пожалѣли и Того, Кто "былъ высшій на всей землѣ и составлялъ то, для чего ей жить"1. Если законы планеты не пожалѣли и Того, безъ котораго "вся планета и все, что на ней -- одно сумасшествіе", то не Діаволовъ-ли водевиль вся жизнь этой планеты? Достоевскій даетъ понять, что на этомъ-то и свихнулся Кирилловъ, который отъ Діаволова водевиля, отъ кощунства и безсмыслія законовъ планеты бросился въ спасеніе "своеволія", разрѣшающаго все самоубійствомъ.
Та же идея, противоставляющая Божественную духовность -- животному естеству, съ тяжкой силой развивается и въ одной главѣ "Идіота". Въ квартирѣ Рогожина виситъ старая картина "Распятіе". Въ ней замыселъ художника трактуется съ грубой реалистической мощью. "Глядя на трупъ Христа (лицо страшно разбито ударами, вспухшее, съ окрававленными синяками), рождается вопросъ! если точно такой-же трупъ видѣли ученики Его и женщины, то какимъ образомъ могли они "повѣрить, что Онъ воскреснетъ?.. "Они должны были почувствовать страшную тоску и сомнѣніе, разбившее надежды. И самъ Онъ, если бъ могъ увидѣть свой обликъ наканунѣ казни, взошелъ-ли бы Онъ на крестъ?"
На насъ тяжкой глыбой наваливается тупая, колоссальная мощь животнаго естества, погребаетъ подъ собой и -- ужасу сознанія -- заставляетъ считаться съ собой, какъ съ чѣмъ-то опредѣляющимъ наше и физическое и духовное бытіе. Мы оставлены съ нашей жалкой человѣческой свободой въ мірѣ, гдѣ прямо передъ нашими глазами справляетъ вѣчное торжество законъ физической необходимости,, законъ причинъ и слѣдствій. Мы начинаемъ молиться Молоху этой бездушной желѣзной необходимости, исповѣдовать колоссальную Машину, или-же спасаться въ кирилловскомъ "своеволіи", въ утопіи опекаемаго стада, въ самоуничтоженіи. Какъ пробиться сквозь толщу земли къ эѳиру Бога?-- "Природа, говоритъ Достоевскій, мерещится при взглядѣ на эту картину въ видѣ какого-то огромнаго, неумолимаго и нѣмого звѣря, въ видѣ громадной машины, которая безсмысленно захватила, раздробила и поглотила въ себѣ глухо и безчувственно великое и безцѣнное Существо, такое, какое одно стоитъ всей природы и всѣхъ законовъ ея".
Человѣкъ остается во мракѣ и въ глубокой ночи. Что есть истина? Не есть-ли она мой мракъ, моя ночь, мое отчаянье?..
Значитъ все таки какія-то послѣднія, окончательныя требованія человѣкъ выставляетъ и съ точки этой не сойдетъ ни за что, хотя бы грозило сумасшествіе и смерть.-- Есть Ты или нѣтъ, но Ты есть истина и Ты живешь въ моемъ неугасимомъ влеченіи! Я исповѣдую Тебя какъ истину, которая не можетъ быть поглощена смертью, уничтожена машиной, стерта законами животнаго естества. Задавленный звѣремъ природой, я одной идеей Тебя, однимъ влеченіемъ къ Тебѣ сбрасываю всю ея колоссальную тяжесть, какъ пухъ. И я поистинѣ свободенъ въ неподчиненномъ звѣрю обиталищѣ моего духовнаго сознанія.