Изъ тайника личнаго внутренняго самоутвержденія человѣка излучается особая первоначальная сила. Она дана человѣку съ его внутреннимъ "Я". Это -- Любовь. Энергія духовная,-- она въ творческой основѣ жизни, она первоначальна и едина, и когда Достоевскій снимаетъ со своихъ персонажей пыльныя одежды современно-человѣческаго и обнажаетъ ихъ истекающія кровью и мукой души, онъ возвращаетъ насъ къ этому первоначальному, къ единому для всѣхъ, къ бого-человѣческому, къ перво-христіанскому, выявляя чистую сущность человѣка, единую во времени и пространствѣ {Этимъ послѣднимъ утвержденіемъ но отрицается понятное качественное различіе между интеллектами дикаря и европейскаго генія, но устанавливается единая въ людяхъ духовная потенціальность, какъ признакъ единой въ нихъ сущности.}.
Люди отличаются мучительной особенностью замыкать самихъ себя въ душныя и пыльныя тюрьмы мірка ихъ современности, гдѣ они задыхаются въ сгустившейся атмосферѣ пошлости, меркантилизма и грубой уродливой мелочности. Это было бы полной побѣдой духа смерти и разложенія заживо, если бы тюрьма временно-человѣческаго замкнулась наглухо отъ прошлаго и будущаго, отъ высотъ и низинъ, на ровной плоскости опредѣленнаго сегодняшняго состоянія. Люди сварились бы въ собственномъ соку, задохлись бы въ человѣческихъ испареніяхъ, погибли бы въ пустотѣ и скукѣ. Многимъ бѣднымъ изнемогшимъ сознаніямъ, покорившимся пошлости, міръ представляется именно такимъ замкнутымъ и обреченнымъ на эту пыль и пустоту. Но художникъ разбиваетъ наши тюрьмы и базары и открываетъ выходъ на таинственные и безконечные просторы. Міръ въ его жизни прошлой и внѣшней становится единымъ, ибо едина въ немъ правда, которой мы дышимъ и которой мы живы. Христіанинъ апостольскихъ временъ и несчастный Макаръ Дѣвушкинъ -- братья по духу истины, на которой утверждены ихъ сознанія, и оба протягиваютъ руки къ Солнцу -- Христу. Художнику нё нужно подчеркивать этого внѣвременнаго единства и цѣльности человѣческой жизни,-- онъ непосредственно, въ образахъ своихъ твореній представляетъ истину, какъ дѣйствительно живущую въ мірѣ. И этимъ онъ освобождаетъ наше сознаніе отъ проклятія закрѣпощенности въ тюрьмѣ временно-человѣческаго. Тотъ золотой свѣтъ любви и жалости мучительной, который бьетъ изъ сердца художника, и есть Божественная Христовая сущность, озаряющая чудо единства всѣхъ существованій во времени и пространствѣ. Свою первую повѣсть юный Достоевскій назвалъ "Бѣдные люди", уже самымъ названіемъ онъ очень характерно опредѣлилъ свою внутреннюю тезу, какъ бы обязываясь словомъ "бѣдные" къ выявленію особой стихіи состраданія и любви, въ свѣтѣ которой долженъ особымъ образомъ опредѣлиться человѣкъ, опредѣлиться по Евангельски -- въ своей высокой тонко-духовной сущности.
"Убѣдиться въ бытіи Бога и въ безсмертіи души, пишетъ Зосима, можно лишь путемъ дѣятельной любви къ ближнему". Каждый истинный художникъ, дающій картины живой жизни, обнаруживаетъ это въ своемъ творчествѣ не только наглядно, но и захватывая насъ при этомъ чувствомъ страннаго восторга. По преимуществу таковъ самъ Достоевскій. Онъ не выноситъ намъ въ результатѣ своихъ художественныхъ постиженій сухую обязывающую мораль, но онъ освѣщаетъ намъ минуты тѣхъ сіяющихъ безумныхъ переживаній, которыя заставляютъ людей отдать послѣднюю рубашку ближнему, заставляютъ трепетать отъ иступленной жалости и восторженнаго безумія. Достоевскій любитъ не выводъ, не поученіе, въ родѣ:-- люби, дѣлай добро и т. д., а именно минуту переживанія, когда изъ души высѣкается божественная искра, когда загорается она пламенемъ небеснымъ, когда вся человѣческая логика летитъ въ пропасть и торжествуетъ правда восторженнаго, счастливаго безумія. Не отъ отъ людей, а отъ иного исходитъ эта особая мудрость, повинуясь которой человѣкъ раздаетъ свое имущество нищимъ, отрывается отъ всѣхъ преимуществъ и благополучіи, новыми глазами смотритъ въ глаза человѣку, на небо и на землю и, пріобрѣвъ жемчужину духовнаго жизнепознанія, ее лишь за единую и высшую цѣнность считаетъ.
Невѣроятно трудныя для художника минуты такихъ жизненныхъ метаморфозъ страстно любилъ Достоевскій и умѣлъ какъ никто ихъ разрѣшать, ибо въ душѣ его былъ неосознанный опытъ такого рода. Въ жизни Алеши, Зосимы, князя Мышкина, старца въ "Подросткѣ" описывалъ онъ эти переломы человѣческой жизни, когда вдругъ словно падаютъ на нее потоки свѣта и даютъ сознать душѣ -- какъ таинственна, чудесно-трогательна жизнь, когда человѣкъ дѣлается невольнымъ провозвѣстникомъ полностью осуществленнаго религіознаго сознанія. Любитъ Достоевскій, наперекоръ всѣмъ установившимся традиціямъ въ движеніи и фабулѣ художественно-реалистическаго романа, противоставить могучему исключительно человѣческому движенію -- появленіе носителя иной реальности, слѣдить за столкновеніемъ тяжело-устойчиваго раціональнаго утвержденія съ "идіотическимъ," смѣшнымъ, юношески-наивнымъ или старчески-кроткимъ ирраціональнымъ.-- И вотъ въ человѣческомъ хаосѣ появляются -- Соня Мармеладова, князь Мышкинъ, Алеша, Зонима, и на землю льются золотые потоки свѣта, который есть -- Любовь. Этимъ земля и всѣ люди на ней вовлекаются въ предвѣчное мистическое движеніе вселенной, законъ жизни и движенія которой есть -- Любовь. Эту мистическую концепцію апостола Іоанна принялъ Достоевскій, потому что онъ, какъ художникъ, увидѣлъ въ жизни на каждомъ шагу подтвержденіе ея, воспроизводя сцены человѣческой жизни, гдѣ загорались Христовой искрой души людей, видѣвшихъ въ эти минуты весь міръ утвержденнымъ на истинѣ, которая есть Богъ-Любовь -- "Бога никто не видѣлъ, если мы любимъ другъ друга, то Богъ въ насъ," говоритъ апостолъ Іоаннъ. И еще: "Пребывающій въ любви -- пребываетъ въ Богѣ и Богъ въ немъ." (Первое посланіе ап. Іоанна).
Съ Любовью -- общимъ и первоначальнымъ въ мірѣ -- слиты и изъ нея рождаются -- Поэзія, Красота и Мудрость. Тамъ, гдѣ есть Любовь -- есть Красота. Тамъ, гдѣ есть красота, есть и обаянье высшей мудрости и нравственной силы. Это опредѣленно формулируетъ Достоевскій": -- Нравственно только то, что совпадаетъ съ нашимъ чувствомъ красоты съ идеаломъ, въ которомъ мы красоту воплощаемъ. "Въ жизни карандашъ художника это подтверждаетъ: тонкой и мучительной красоты исполненъ обликъ Сони Мармеладовой; Аглаю побѣждаетъ въ "Идіотѣ" очарованіе той красоты, источникъ которой -- его свѣтоносная душа. И сама Аглая прекраснѣй всего въ минуту своего преклоненія передъ духомъ: когда оначитаетъ Пушкинскія строки о "Рыцарѣ бѣдномъ", нашедшемъ новое воплощеніе въ больномъ князѣ,-- "глаза ея блистали и легкая, едва замѣтная судорога вдохновенія и восторга два раза прошла но ея прекрасному лицу". Или, наконецъ, рисунокъ калѣки, дающій ровное сіяніе тонкой красоты: молодая дѣвушка лѣтъ 20-ти, горбатая и безногая, съ отсохшими ногами,-- "костыли ея лежали тутъ же въ углу, замѣчательно прекрасные и добрые глаза дѣвушки съ какой-то спокойной кротостью поглядѣли на Алешу". Достоевскій здѣсь въ двухъ-трехъ фразахъ далъ нѣжный и убѣдительный рисунокъ красоты кроткаго примиренія, яснаго спокойствія примиренности и самой скорби.
Достоевскій пришелъ къ живому синтезу -- правды, добра и красоты. Любовь есть правда, добро и красота,-- она заключаетъ въ себѣ ихъ и сіяетъ ими. Приведенную формулу Достоевскаго о единствѣ нравственнаго и прекраснаго можно дополнить еще одной о единствѣ здоровой жизни и красоты: -- "Если въ народѣ есть потребность красоты, значитъ есть и потребность здоровья".
Высокое дѣло художника даетъ возможность нравственному чувству человѣка считаться съ жизнью какъ съ таковой въ глубочайшихъ и сложнѣйшихъ ея проявленіяхъ, сіяя самой истиной въ глаза человѣку. На эту высочайшую "полезность" искусства указывалъ Достоевскій радикальнымъ и реакціоннымъ критикамъ 60-хъ годовъ, выставлявшихъ требованіе тенденціозности въ различныхъ окраскахъ. Тупость по отношенію къ художеству и философской мысли соединяла представителей обѣихъ лагерей.-- "Художественность есть самый лучшій, самый убѣдительный и самый безспорный и наиболѣе понятный для массы способъ представленія въ образахъ именно того дѣла, о которомъ хлопочете вы, дѣловой человѣкъ,-- обращался Достоевскій къ одному изъ критиковъ-публицистовъ (Добролюбову). Слѣдственно художественность въ высочайшей степени полезна и именно съ вашей точки зрѣнія. Что же вы ее презираете и преслѣдуете, когда именно ее нужно поставить на первый планъ, прежде всякихъ требованій"... Это -- отповѣдь художника, глядѣвшаго въ глаза правдѣ, теоретикамъ не смѣвшимъ и не умѣвшимъ глядѣть въ глаза жизни и предпочитавшимъ ложь тенденціозности. Отповѣдь художника, силы котораго были направлены на дѣло воспроизведенія внутренней правды жизни и основы ея, на которой строится и существуетъ все.