Величіе и упадокъ.
Г. Л'Амберъ вновь появился въ свѣтѣ съ успѣхомъ, даже можно сказать со славой. Его секунданты воздали ему полную справедливость, разсказывая, что онъ дрался какъ левъ. Старые нотаріусы помолодѣли, слыша о его храбрости.
-- Гы, гм! вотъ мы каковы, когда насъ доведутъ до крайности; ставъ нотаріусомъ, все же остаешься человѣкомъ. Метру Л'Амберу не посчастливилось на дуэли; но такое паденіе прекрасно; это своего рода Ватерло. Чтобъ ни говорили, а въ насъ еще видна волчья порода.
Такъ говорили досточтимый метръ Клопино, и достойный метръ Лабрикъ, и елейный метръ Бонту, и всѣ Несторы нотаріата. Молодые метры говорили почти тоже, но съ нѣкоторыми разнорѣчіями, внушенными завистью:
-- Мы, конечно, не отказываемся отъ метра Л'Амбера: онъ безъ сомнѣнія дѣлаетъ намъ честь, хотя нѣсколько насъ и компрометтируетъ; всякій изъ насъ выказалъ бы столько же храбрости, но быть можетъ, меньше неловкости. Членъ судебнаго вѣдомства не можетъ, конечно, дозволитъ наступить себѣ на ногу, но еще вопросъ: долженъ ли онъ позволять себѣ наносить оскорбленіе.-- На дуэль можно выходить только по причинамъ, которыхъ нечего скрывать. Еслибъ я былъ отцомъ семейства, то охотнѣе бы поручилъ свои дѣла человѣку благоразумному, чѣмъ искателю приключеній и т. д., и т. д.
Но женщины, чье мнѣніе -- законъ, высказались за партенэйскаго героя. Быть можетъ ихъ мнѣніе не было бы столь единодушно, еслибъ огласился эпизодъ съ кошкой; быть можетъ, прекрасный, но несправедливый полъ обвинилъ бы даже г. Л'Амбера, еслибъ онъ дозволилъ себѣ появиться въ свѣтъ безъ носа. Но всѣ свидѣтели были скромны на счетъ этого смѣшного приключенія; но г. Л'Амберъ не только не потерялъ отъ перемѣны, а казалось даже выигралъ. Нѣкоторая баронесса замѣтила, что у него выраженіе стало пріятнѣе съ тѣхъ поръ, какъ онъ ходитъ съ прямымъ носомъ. Старая канониса, погруженная въ злословіе, спросила у князя Б. не намѣренъ ли онъ поссориться съ туркой? Орлиный носъ князя Б. пользовался гиперболической извѣстностью.
Быть можетъ спросятъ, какимъ образомъ настоящихъ свѣтскихъ дамъ могло интересовать то, что мужчина подвергался опасности вовсе не ради ихъ? Свычаи метра Л'Амбера были извѣстны, а равно знали, какую часть своего времени и сердца онъ посвѣщаетъ оперѣ. Но свѣтъ легко прощаетъ такія развлеченія мужчинамъ, если они отдаются имъ не вполнѣ. Онъ дѣлится съ другими и довольствуется малымъ. Г. Л'Амберу были благодарны за то, онъ что былъ только на половину погибшимъ человѣкомъ, между тѣмъ какъ множество мужчинъ его лѣтъ погибли окончательно. Онъ не пренебрегалъ порядочными домами, онъ бесѣдовалъ со вдовицами, танцовалъ съ молодыми дѣвушками и при случаѣ недурно игралъ на фортепьяно; онъ не говорилъ о модныхъ лошадяхъ. Эти достоинства, столь рѣдкія у молодыхъ милліонеровъ, снискали ему благосклонность дамъ. Говорятъ даже, что не одна считала дѣломъ благочестія отвлечъ его отъ танцовальнаго фойе. Молоденькая ханжа, г-жа де-Л., доказывала ему въ теченіе трехъ мѣсяцевъ, что самыя живыя впечатлѣнія вовсе не въ соблазнѣ и не въ разсѣянной жизни.
Все-же онъ не порвалъ связей съ кордебалетомъ; полученный имъ жестовій урокъ не внушалъ ему отвращенія къ гидрѣ со ста хорошенькими головками. Одинъ изъ его первыхъ выѣздовъ былъ въ фойе, гдѣ блистала дѣвица Викторина Томпэнъ. Что за блестящій былъ ему оказанъ пріемъ! Съ какимъ дружескимъ любопытствомъ бросились въ нему! Какъ его звали милѣйшимъ и добрѣйшимъ! Какъ сердечно пожимали руку! Какіе хорошенькіе ротики потянулись въ нему за дружескимъ, безъ всякихъ послѣдствій, поцѣлуемъ! Онъ сіялъ. Его друзья по оперѣ, всѣ знаменитости братства удовольствій, поздравляли его съ чудеснымъ исцѣленіемъ. Онъ цѣлый антрактъ царилъ въ этомъ прелестномъ царствѣ. Слушали повѣсть о его дуэли; просили разсказать, какъ его лѣчилъ докторъ Бернье; удивлялись тонвости шва, уже почти незамѣтнаго.
-- Вообразите,-- разсказывалъ онъ,-- что этотъ удивительный докторъ починилъ меня при помощи кожи нѣкоего Овернца. И, о Боже! какого еще Овернца. Самаго глупаго, самаго грязнаго изо всѣхъ Овернцевъ. Въ этомъ можно было удостовѣриться, посмотрѣвъ на кусовъ, который онъ мнѣ продалъ! Ахъ! порядочно таки я помучался съ этимъ животнымъ!.. Посыльные -- въ сравненіи съ нимъ, денди. Но, слава Богу! наконецъ-то я отдѣлался отъ него. Въ тотъ день, какъ я ему заплатилъ и вытолкалъ его за дверь, я точно сбросилъ бремя. Его звали Романье, славное имя. Только никогда не произносите его при мнѣ. Кто не хочетъ, чтобъ я умеръ, пусть не говоритъ мнѣ о Романье! Романье!..
Дѣвица Викторина Томпэнъ не изъ послѣднихъ привѣтствовала героя. Айвазъ-Бей неблагородно ее бросилъ, оставивъ ей вчетверо больше денегъ чѣмъ она стоила. Красивый нотаріусъ былъ съ ней нѣженъ и милостивъ.
-- Я не сержусь на васъ,-- сказалъ онъ ей,-- у меня нѣтъ злобы и противъ этого храбраго турки. У меня только одинъ врагъ на свѣтѣ, именно Овернецъ Романье.
Онъ произносилъ "Романье" съ такимъ комическимъ оттѣнкомъ, что имѣлъ успѣхъ. Кажется даже до сегодня большинство этихъ дѣвицъ, вмѣсто водовозъ, говорятъ: "мой Романье".
Прошло три мѣсяца; три лѣтнихъ мѣсяца. Лѣто было прекрасное, въ Парижѣ остались немногіе. Опера была заполонена иностранцами и провинціалами; г. Л'Амберъ рѣже появлялся тамъ.
Почти каждый день, въ шесть часовъ, онъ сбрасывалъ съ себя важность нотаріуса и убѣгалъ въ Мезонъ-Лаффитъ, гдѣ нанималъ дачу. Къ нему туда пріѣзжали друзья и даже милыя дамы. Тамъ въ саду забавлялись во всякія дачныя игры, и будьте увѣрены, что качели не пустовали.
Однимъ изъ самыхъ частыхъ и веселыхъ гостей былъ г. Стеймбуръ, маклеръ. Партенэйское дѣло сблизило его съ г. Л'Амберомъ. Г. Стеймбуръ былъ членомъ хорошей семьи выкрещенныхъ евреевъ; ихъ дѣло стоило два милліона, и четверть изъ нихъ приходилось на его пай; стало быть, можно было дружить съ нимъ. Любовницы обоихъ друзей тоже сдружились, то есть ссорились всего разъ въ недѣлю. Что за прелесть, когда четыре сердца бьются въ тактъ. Мужчины катались верхомъ, читали Фигаро или передавали другъ другу городскія сплетни; дамы поочередно съ большимъ остроуміемъ гадали другъ другу въ карты: золотой вѣкъ въ миніатюрѣ!
Г. Стеймбуръ почелъ долгомъ познакомить друга со своей семьею. Онъ повезъ его въ Бьевиль, гдѣ Стеймбуръ-отецъ построилъ себѣ замокъ. Г, Л'Амберъ былъ такъ сердечно принять еще весьма свѣжимъ старикомъ, дамой пятидесяти двухъ лѣтъ, еще не отказавшейся отъ желанія нравиться, и двумя весьма кокетливыми дѣвицами. Онъ съ перваго раза понялъ, что попалъ не къ ископаемымъ людямъ. Нѣтъ; то была новѣйшая и усовершенствованная семья. Отецъ и сынъ былитоварищами, взаимно подшучивающими надъ шалостями одинъ другого. Дѣвицы видѣли все, что дается въ театрѣ и читали все, что пишется. Немногіе знали такъ, какъ онѣ; модную парижскую хронику; имъ показывали въ театрахъ и булонскомъ лѣсу самыхъ знаменитыхъ красавицъ всѣхъ обществъ; ихъ возили на распродажу дорогихъ движимостей и онѣ весьма пріятно разсуждали на счетъ изумрудовъ m-lle X. и жемчуговъ m-lle Z. Старшая, m-lle Ирма Стеймбуръ, со страстью копировала туалеты m-lle Фаргель; младшая посылала одного изъ своихъ друзей въ m-lle Фижанъ, чтобъ достать адресъ ея модистки. Обѣ были богаты и съ хорошимъ приданымъ. Ирма понравилась г. Л'Амберу. Красивый нотаріусъ по временамъ твердилъ про себя, что полмилліона приданаго и жена, умѣющая одѣваться, такія вещи, которыми пренебрегать не слѣдуетъ. Видѣлись они часто, почти каждую недѣлю, до первыхъ ноябрьскихъ заморозковъ.
Послѣ мягкой и ясной осени, внезапно настала зима. Дѣло довольно обычное въ нашемъ климатѣ; но носъ г. Л'Амбера обнаружилъ при этомъ необычную чувствительность. Онъ покраснѣлъ слегка, затѣмъ сильно; онъ постепенно вспухалъ и потерялъ наконецъ всякую форму. Послѣ охоты съ веселенькимъ сѣвернымъ вѣтеркомъ, нотаріусъ испыталъ невыносимый зудъ. Онъ взглянулъ въ трактирное зеркало и цвѣтъ носа ему не понравился. Онъ былъ точно отмороженъ.
Онъ успокоился, подумалъ что связка дровъ въ каминѣ возвратитъ ему естественный цвѣтъ; въ самомъ дѣлѣ тепло помогло и носъ вскорѣ побѣлѣлъ. Но на слѣдующее утро зудъ возобновился, плева сильно надулась, и снова появился красный цвѣтъ съ прибавкой фіолетоваго. Цѣлую недѣлю онъ просидѣлъ дома передъ каминомъ, и роковой цвѣтъ исчезъ. Онъ вновь появился при первомъ же выѣздѣ, не взирая на мѣхъ темнобурой лисицы.
Г. Л'Амбера объялъ страхъ; онъ поспѣшно послалъ за г. Бернье. Докторъ прибѣжалъ, нашелъ легкое воспаленіе и прописалъ компрессы изъ ледяной воды. Носъ освѣжился, но не выздоровѣлъ. Г. Бертье былъ изумленъ такимъ упорствомъ.
-- Быть можетъ,-- сказалъ онъ,-- Диффенбахъ въ концѣ концовъ и правъ. Онъ утверждаетъ, будто кусокъ можетъ омертвѣть вслѣдствіе обильнаго прилива крови и совѣтуетъ приставить піявки. Испытаемъ!
Нотаріусъ приставилъ піявку къ концу носа. Когда она, насосавшись крови, отпала, то была замѣнена другою и такъ далѣе, въ теченіе двухъ дней и двухъ ночей. Опухоль и краснота на время исчезли; но улучшеніе длилось не долго. Надо было поискать другого средства. Г. Бернье потребовалъ сутки на размышленіе, и раздумывалъ сорокъ восемь часовъ.
Когда онъ вновь явился, то имѣлъ озабоченный и нѣсколько робкій видъ. Онъ сдѣлалъ надъ собой усиліе раньше, чѣмъ сообщилъ г. Л'Амберу слѣдующее:
-- Медицина не въ силахъ объяснить всѣхъ естественныхъ явленій, и я вамъ изложу теорію, не имѣющую ни малѣйшаго научнаго характера. Мои собратья, быть можетъ, посмѣялись бы надо мною, еслибъ я сказалъ имъ, что кусокъ, отдѣленный отъ человѣческаго тѣла можетъ оставаться подъ вліяніемъ своего прежняго владѣльца. Вѣдь ваша кровь, выбрасываемая вашимъ же сердцемъ, подъ дѣйствіемъ вашего мозга приливаетъ столь неудачно къ вашему носу! А между тѣмъ я склоненъ къ предположенію, что этотъ болванъ Овернецъ не безъ вліянія въ этомъ случаѣ.
Г. Л'Амберъ громко вознегодовалъ.
-- Подумать только, что этотъ подлый наемникъ, которому заплачено все сполна, можетъ оказывать тайное вліяніе на носъ члена судебнаго вѣдомства, да это наглость!
-- Хуже,-- отвѣчалъ докторъ,-- это нелѣпость. И все-таки я попрошу у васъ позволенія отыскать Романье. Мнѣ необходимо его видѣть сегодня же, хотя бы только ради того, чтобъ убѣдиться въ своей ошибкѣ. Есть у васъ его адресъ?
-- Избави Боже!
-- Ну, такъ я пущусь на поиски. Потерпите, не выходите и пока не лѣчитесь.
Онъ проискалъ двѣ недѣли. Полиція пришла къ нему на помощь и проводила его еще три недѣли. Откопали съ полъдюжины Романье. Ловкій и опытный сыщикъ открылъ всѣхъ Романье въ Парижѣ, кромѣ требуемаго. Отыскали инвалида, продавца кроличьихъ шкурокъ, адвоката, вора, прикащика суровской лавки, жандарма и милліонера.
Г. Л'Амберъ сгоралъ отъ нетерпѣнія, сидя у камина, и созерцая свой багровый носъ. Наконецъ отыскали квартиру водоноса, но онъ больше тамъ не жилъ. Сосѣди показали, что онъ нажился, продалъ бочку и сталъ наслаждаться жизнью.
Г. Бернье бросился по кабакамъ и инымъ увеселительнымъ мѣстамъ, между тѣмъ какъ его паціентъ былъ погруженъ въ меланхолію.
2-го февраля, въ десять часовъ утра, красивый нотаріусъ печально грѣлъ ноги и, скосивъ глаза, посматривалъ на цвѣтущій піонъ посреди своего лица, какъ радостный шумъ пронесся по всему дому. Двери съ трескомъ отворялись, лакеи кричали отъ изумленія, и появился докторъ, таща за руку Романье.
То дѣйствительно былъ Романье, но какъ мало походилъ онъ на самого себя! Грязный, оскотинѣвшійся, отвратительный, съ потухшими глазами, со зловоннымъ дыханіемъ, съ отрыжкой отъ вина и табаку, красный съ головы до ногъ, какъ вареный омаръ: то былъ не человѣкъ, а воплощенная роза.
-- Чудовище! -- сказалъ ему г. Бернье,-- ты долженъ умереть со стыда! Ты оскотѣлъ пуще всякаго скота. У тебя еще человѣческое лицо, но цвѣтъ кожи не человѣческій. На что ты употребилъ то небольшое состояніе, которое мы тебѣ составили? Ты опустился до самаго низкаго разгула, я отыскалъ тебя за парижскими укрѣпленіями, ты какъ свинья валялся у порога самаго грязнаго кабака.
Овернецъ поднялъ большіе глаза на доктора, и сказалъ на своемъ пріятномъ нарѣчіи, съ пріобрѣтенной въ предмѣстьяхъ интонаціей:
-- Ну, такъ что-жь! Я гулялъ! Съ чего-жь вы мнѣ мелете вздоръ?
-- Кто мелетъ вздоръ? Тебя упрекаютъ за гадости, вотъ и все. Зачѣмъ ты пропилъ деньги вмѣсто того, чтобъ сберечь ихъ?
-- Онъ мнѣ сказалъ, чтобъ я повеселился.
-- Дуракъ! -- вскричалъ нотаріусъ.-- Развѣ я тебѣ совѣтовалъ напиваться у заставъ водкой и синимъ виномъ?
-- Всякій веселится, какъ можетъ... Я былъ тамъ съ товарищами.
Докторъ даже подпрыгнулъ отъ гнѣва.
-- Хороши, нечего сказать, товарищи! Какъ! я сотворилъ врачебное чудо, которое меня прославило на весь Парижъ и рано или поздно откроетъ мнѣ дверь въ Академію, а ты съ какими-то пьяницами портишь мое самое божественное твореніе! Если бы это касалось только тебя, то мы оставили бы тебя въ покоѣ. Это физическое и нравственное самоубійство, но будетъ ли больше или меньше однимъ овернцемъ,-- для общества рѣшительно все равно. Но дѣло касается человѣка свѣтскаго и богатаго, твоего благодѣтеля и моего паціента! Ты его обезславилъ, обезобразилъ, зарѣзалъ своимъ сквернымъ поведеніемъ. Посмотри, въ какое плачевное состояніе ты привелъ его лицо!
Бѣднякъ взглянулъ на подставленный имъ носъ, и залился слезами.
-- Ахъ, какое несчастье, г. Бернье; но свидѣтельствуюсь Богомъ, я не виноватъ. Носъ самъ собою попортился. Ей-Богу, я человѣкъ честный и божусь, что до него и не дотрогивался даже.
-- Глупецъ! -- сказалъ г. Л'Амберъ,-- ты никогда не поймешь... и притомъ, тебѣ и понимать-то не зачѣмъ. Теперь, скажи намъ безъ увертокъ, намѣренъ ли ты исправиться и отказаться отъ своей разгульной жизни, которая убиваетъ меня рикошетомъ? Предупреждаю тебя, что у меня руки долгія, и что если ты будешь упорствовать, то я тебя засажу въ крѣпкое мѣстечно.
-- Въ тюрьму?
-- Въ тюрьму.
-- Въ тюрьму съ мошенниками? Простите, г. Л'Амберъ! Это принесетъ безчестье всей семьѣ.
-- Перестанешь ты пить, или нѣтъ?
-- Ахъ, Господи! да на чтожь я стану пить, когда у меня и су не осталось? Я все истратилъ, г. Л'Амберъ. Я пропилъ двѣ тысячи франковъ, я пропилъ бочку и все остальное, и никто на всемъ земномъ шарѣ мнѣ не вѣритъ!
-- Тѣмъ лучше, дуракъ! Отлично.
-- Надо мнѣ образумиться. Бѣдность подходитъ, г. ЛАмберъ.
-- Превосходно,
-- Г. Л'Амберъ!
-- Что?
-- Еслибъ вы были добры и купили мнѣ бочну, чтобъ я могъ заработывать на хлѣбъ, то, божусь вамъ, я-бы исправился.
-- Разсказывай! Опять запьешь.
-- Нѣтъ, г. Л'Амберъ, честное мое слово.
-- Обѣщанье пьяницы!
-- Что-жь вы хотите, чтобъ я умеръ съ голоду и отъ жажды? Сотеньку франковъ, добрый г. Л'Амберъ.
-- Ни сантима! Тебя само Провидѣыіе довело до бѣдности, чтобъ у меня лицо стало опять человѣческое. Пей воду, ѣшь черствый хлѣбъ, лишай себя необходимаго, пожалуй, умри съ голоду; только чрезъ это я опять понравлюсь и стану самимъ собою.
Романье опустилъ голову, и отвѣсивъ поклонъ вышелъ, волоча ноги.
* * *
Нотаріусъ былъ радъ и докторъ торжествовалъ.
-- Я не стану хвалиться,-- скромно сказалъ г. Бернье,-- но Леверрье, открывъ при помощи вычисленія планету, сдѣлалъ не большее открытіе чѣмъ я. Отгадать по виду вашего носа, что гдѣ-то пропадавшій въ Парижѣ овернецъ предается разгулу,-- значитъ заключить отъ слѣдствія въ причинѣ при помощи путей, на которые еще не дерзала вступать человѣческая сообразительность. Что касается лѣченія вашей боіѣзни, то на него указываютъ обстоятельства. Діета предписанная Романье, единственное средство, способное васъ излѣчить. Случай удивительно намъ помогаетъ, потому что эта животное проѣло все до послѣдняго су. Вы прекрасно сдѣлали, что отказались помочь ему: всѣ усилія искусства окажутся тщетными, пока у него будетъ на что выпить.
-- Но, докторъ,-- прервалъ его г. Л'Амберъ,-- если причина моей болѣзни другая? если вы сами игрушка случайнаго совпаденія? Развѣ вы не сказали мнѣ, что теорія...
-- Я говорилъ, и повторяю, что при нынѣшнемъ состояніи нашихъ знаній, нельзя найти логическаго объясненія вашей болѣзни. Требуется открыть законъ представившагося факта. Отношеніе, которое мы наблюдаемъ, между здоровьемъ вашего носа и поведеніемъ этого овернца открываетъ для насъ перспективу, быть можетъ обманчивую, но въ тоже время обширную. Подождемъ нѣсколько дней: если вашъ носъ станетъ поправляться по мѣрѣ исправленія Романье, то моя теорія будетъ подкрѣплена новой вѣроятностью. Я не ручаюсь ни за что; но я предчувствую новый доселѣ неизвѣстный физіологическій законъ, который я буду имѣть честь формулировать. Наука полна видимыхъ явленій, происходящихъ отъ невѣдомыхъ причинъ. Отчего у г-жи де-Л., которую вы знаете не меньше моего, на лѣвомъ плечѣ имѣется удивительный рисунокъ вишни? Потому ли, что, какъ говорятъ, ея матери, когда она была беременна, страшно захотѣлось вишень, которыя она увидала въ окнѣ фруктоваго магазина? Какой же невидимый художникъ нарисовалъ этотъ плодъ на тѣлѣ шестинедѣльнаго зародыша, величиною всего съ средняго роста кревета? Какъ объяснить это особое дѣйствіе міра нравственнаго на міръ физическій? И почему у г-жи де-Л. эта вишенка болитъ и до нея нельзя дотронуться каждый годъ въ апрѣлѣ, въ то время, какъ цвѣтутъ вишни? Вотъ факты несомнѣнные, очевидные, ощутительные, и столь же неизъяснимые, какъ опухоль и краснота вашего носа. Но терпѣніе!
Черезъ два дня опухоль носа г. Л'Амбера замѣтно опала, но краснота держалась упорно. Съ концу недѣли объемъ носа уменьшился на цѣлую треть. Черевъ двѣ недѣли, онъ сталъ страшно лупиться, показалась новая кожица, и носъ пріобрѣлъ прежніе форму и цвѣтъ.
Докторъ торжествовалъ.
-- Единственно о чемъ я сожалѣю,-- сказалъ онъ,-- что мы не заперли Романье въ клѣтку, чтобъ наблюдать на немъ, какъ на васъ, дѣйствіе лѣченія, Я увѣренъ, что въ теченіе семи, восьми дней онъ ужъ былъ покрытъ чешуей.
-- Чтобъ его чортъ побралъ! -- выразилъ христіанское пожеланіе г. Л'Амберъ.
Съ этого дня, онъ зажилъ по прежнему; выѣзжалъ въ каретѣ и верхомъ, выходилъ пѣшкомъ; танцовалъ на балахъ и украшалъ своимъ присутствіемъ оперное фойе. Всѣ свѣтскія и несвѣтскія дамы съ радостью встрѣчали его. Самымъ нѣжнымъ образомъ поздравила его съ выздоровленіемъ, между прочимъ, старшая сестра друга Стеймбура.
Эта прелестная особа имѣла привычку глядѣть мужчинамъ прямо въ глаза. Она весьма разсудительно замѣтила, что г. Л'Амберъ похорошѣлъ послѣ послѣдней болѣзни. Дѣйствительно, казалось, что двухъ или трехъ мѣсячныя страданія придали какую-то законченность его лицу. Особенно носъ, этотъ прямой носъ, вошедшій въ границы послѣ несноснаго распространенія, казалось сталъ тоньше, бѣлѣе и аристократичнѣе, чѣмъ прежде.
Таково было мнѣніе о красивомъ нотаріусѣ, и онъ созерцалъ себя во всѣхъ зеркалахъ съ постоянно возрастающимъ удивленіемъ. Пріятно было видѣть, когда онъ стоялъ лицомъ противъ своего лица и улыбался своему собственному носу.
Но съ возвращеніемъ весны, во второй половинѣ мая, въ то время, какъ живительный сокъ раздувалъ почки лилій, г. Л'Амберъ невольно подумалъ, что единственно его носъ лишенъ благотворнаго вліянія весны и природы. Въ то время, когда все обновлялось, онъ вялъ какъ осенній листъ. Его крылья становились худѣе, точно ихъ сушилъ невидимый сирокко, и сближались съ перегородкой.
-- Проклятіе! -- восклицалъ нотаріусъ, строя гримасу передъ зеркаломъ,-- деликатность вещь хорошая, но все хорошо только въ мѣру. Мой носъ сталъ до того деликатенъ, что внушаеть опасенія; если я не возвращу ему силу и цвѣтъ, то онъ скоро станетъ тѣнью самого себя.
Онъ слегка его подрумянилъ. Но румяна выдали невѣроятную тонину прямой, лишенной толщины линіи, которая дѣлила его лицо на двое. Такъ возвышается тонкая и острая полоска кованнаго желѣза посреди солнечныхъ часовъ; таковъ былъ и призрачный носъ впавшаго въ отчаяніе нотаріуса.
Напрасно богатый уроженецъ улицы Вернель подвергъ себя самому существенному питанію. Принимая во вниманіе, что хорошая пища, переваренная исправнымъ желудкомъ, почти въ равной степени приноситъ пользу всѣмъ частямъ нашего тѣла, онъ подчинилъ себя кроткому игу уничтоженія крѣпкихъ бульоновъ и омаровъ и множества кушаньевъ изъ кровавой говядины, орошая все это самыми чудными винами. Утверждать, будто эти изысканныя яства не пошли ему на пользу, значило бы отрицать очевидность и клеветать на обжорство. Г. Л'Амберъ вскорѣ наѣлъ прекрасныя розовыя щеки, отличную готовую для удара воловью шею и премилый кругленькій животикъ. Но носъ остался невнимательнымъ или безкорыстнымъ компаньономъ, не желающимъ пользоваться барышами.
* * *
Когда больной не можетъ ни ѣсть, ни пить, то его поддерживаютъ порою питательными ваннами, которыя сквозь кожу проникаютъ до источниковъ жизни.
Г. Л'Амберъ обращался со своимъ носомъ, какъ съ больнымъ, котораго слѣдуетъ питать отдѣльно и во что бы то ни стало.
Онъ заказалъ для него особую серебряную позолоченную ванночку! Шесть разъ въ день онъ терпѣливо погружалъ и держалъ его въ ваннахъ изъ молока, бургонскаго вина, жирнаго бульона и даже изъ томатнаго соуса.
Тщетныя старанія! больной выходилъ изъ ванны такимъ же блѣднымъ, такимъ же худымъ и такимъ же жалкимъ, какимъ и входилъ.
Казалось, всякая надежда была потеряна, какъ однажды г. Бернье ударилъ себя по-лбу и вскричалъ:
-- Мы сдѣлали огромную ошибку! Чисто школьническій промахъ! И все я!.. и именно, когда этотъ фактъ столь блистательно подтвердилъ мою теорію... Нѣтъ сомнѣнія, овернецъ боленъ, и чтобы вы выздоровѣли, надо вылѣчить его.
Бѣдный Л'Амберъ рвалъ на себѣ волоса. Теперь онъ сожалѣлъ, что выгналъ Романье изъ дому, отказалъ ему въ помощи, и забылъ даже спросить его адресъ! Онъ воображаіъ, какъ бѣдняга томится теперь на жалкой подстилкѣ, безъ хлѣба, безъ ростбифа и шато-марго. При этой мысли его сердце разрывалось. Онъ раздѣлялъ страданія несчастнаго наемника. Въ первый разъ въ жизни онъ былъ тронутъ несчастіемъ ближняго.
-- Докторъ, милый докторъ,-- вскричалъ онъ, пожимая руку г. Бернье,-- я готовъ отдать все мое состояніе за спасеніе этого честнаго малаго.
Пять дней спустя болѣзнь все еще не уступала. Носъ, между тѣмъ, превратился въ гибкую кожицу, которая уже плющилась подъ тяжестью очковъ, какъ явился г. Бернье и объявилъ, что нашелъ оверица.
-- Побѣда! -- вскричалъ г. Л'Амберъ.
Хирургъ пожалъ плечами и отвѣчалъ, что ему побѣда кажется по меньшей мѣрѣ сомнительной.
-- Моя теорія,-- сказалъ онъ,-- вполнѣ подтвердилась, и какъ физіологъ, я совершенно удовлетворенъ; но какъ врачъ, я желалъ бы помочь вамъ, а состояніе, въ которомъ я нашелъ этого несчастнаго, почти безнадежно.
-- Но, милый докторъ, вы спасете его!
-- Во первыхъ, онъ не мой паціентъ. Онъ принадлежитъ одному изъ моихъ собратій, который изучаетъ его не безъ любопытства.
-- Намъ его уступятъ! если потребуется, мы его купимъ.
-- Что вы говорите! Доктора не продаютъ своихъ больныхъ. Они порой ихъ убиваютъ въ интересахъ науки, чтобъ поглядѣть что у нихъ внутри. Но дѣлать ихъ предметомъ торговли,-- фи, никогда! Быть можетъ, мой другъ Фагатье и уступитъ мнѣ вашего овернца, но бѣдняга очень боленъ и въ довершеніе всего, у него такое отвращеніе къ жизни, что онъ не хочетъ лѣчиться. Онъ выбрасываетъ всѣ лѣкарства. Что касается пищи, то порою онъ жалуется, что мало даютъ и съ крикомъ требуетъ полной порціи, порой же отказывается отъ того, что даютъ, и хочетъ умереть съ голоду.
-- Но это преступленіе!.. Я съ нимъ поговорю... Я ему объясню съ нравственной и религіозной точки зрѣнія. Гдѣ онъ?
-- Въ Hôtel-Dieu, въ залѣ святого Павла, No 10.
-- Вы въ каретѣ?
-- Да.
-- Такъ ѣдемъ. Ахъ, негодяй, онъ хочетъ умереть. Иль онъ не знаетъ что всѣ люди братья?