(Изъ впечатлѣній съ Франц. фронта).
5/VIII. Идемъ чуть-чуть не мимо полярного круга. Воды ледовитаго океана предъ глазами уже четвертые сутки. Ни одного корабля не попадалось навстрѣчу... Слишкомъ пустыненъ океанъ. Но скоро поворотъ на югъ. Сегодня ни одного часа тьмы, всѣ 24 часа свѣта. Вчера я еще писалъ въ 11 часовъ ночи. Мнѣ казалось, что все день, да день -- глянулъ на часы, анъ уже 11 часовъ ночи. Странная картина впереди -- солнце еле-еле пробивалось сквозь тучи, освѣщало края горизонта, казалось то свѣтилъ особый мягкій фосфорическій свѣтъ... Слѣвая черная, пречерная полоса. Справа безразличная полоса, ровно бѣлесый туманъ. Все небо заволоченное отрывочными кучками облаковъ было иное до того никогда мною невиданное. Изрѣдка полоса прорывающагося ночного солнца бурлила, отливала разноцвѣтными брилліантовыми -- изумрудными искрами. Происходило на глазахъ то, что на человѣческомъ языкѣ называется борьба свѣта съ тьмою. Трудно было подыскать еще такую картину. Дельфины свистали, кувыркались вокругъ корабля въ водѣ. "Нордъ" велъ себя тихо "тре бьенъ" твердятъ французы. Пропала предъ нами завѣса-стѣны изъ моросившаго особо-мелкаго дождя. На что былъ сумраченъ сосѣдъ Капитоновъ и тотъ развеселился. Онъ два дня не ѣлъ, его все рвало, а теперь вотъ, отдохъ... Это все съ чернаго хлѣба твердитъ онъ... "Но... но мусье" качаетъ головой матросъ французъ это не отъ того... Гуляй по палубамъ, играй на гармоникахъ. И какъ мало надо человѣку, чтобы забыть горе...
7/VIII. Странно, такъ свѣтло... Я пишу на палубѣ, безъ огня... Двѣнадцать часовъ ночи, а солнце уже свѣтитъ... Ну, иногда лѣтней порой вы выходили такъ отъ пріятеля -- забыли заснуть до 3--4 утра и вамъ вдругъ вы сами, окружающія лица, кажутся въ иномъ свѣтѣ. Свѣтъ да другой своеобразный и всѣ предметы по иному. Кончикъ носа, все лицо сосѣда заостряется, изъ краснаго переходитъ въ желтовато-сѣрый, далѣе въ блѣдный, мягкій...
Идетъ разсвѣтъ...
9/VIII. Крикъ -- шумъ на палубѣ заставилъ меня выскочить изъ трюма. Это было развлеченіе. У Одной стороны палубы плотной массой столпились солдаты и смотрѣли на океанъ. Вдалекѣ поворачиваясь приподнималось почти надъ водой морское животно. Кожа котораго была гладкая, хвостъ большой, сильный. Издалека онъ казался сажени въ двѣ длины. Повременамъ отъ головы животнаго вздымался столбъ воды, какъ паръ мелкими капельками... Э... эээ... смотри-кась... вотъ бы на его спинѣ прокатиться..-- Чертъ, что ли тамъ плаваетъ? Чертъ, только называется китомъ.-- Скажи-ка братъ ну, и вещь, ишь-ти спина-то какая широченная.-- Э, э, э, вонъ вонъ онъ, видишь, видишь, какъ ныряетъ и волна ему не почемъ. Шумъ, гамъ, крикъ тѣснота неумолкая. Со стороны глядя было странно, "что столькихъ людей занимало такое явленіе, какъ дѣти.-- Ха... ха, вотъ онъ какой. Вотъ въ его пасти пророкъ Іона, какъ въ лодкѣ три дня плавалъ. Не шутка братъ. Ежели будемъ тонуть -- Богъ дастъ, онъ подвернется я въ немъ и схоронюсь.
-- И схоронишься,-- а чѣмъ дышать будешь?-- Э, братъ шутъ съ ними и со всѣми-чудесами, теперь бы землю увидать, а то что это все вода, да вода безъ конца.
10/VIII Говорятъ мы выходимъ изъ Ледовитаго океана предъ нами Атлантическій. Но пока еще, если и правда то измѣненій не видно также идетъ мелкій дождь, также бьются волны. Ничего новаго, поэтому ученье идетъ еще упорнѣе. На-пра-во... Налѣ-во... Все веселѣе, за ученьемъ не видно, какъ проходитъ время. А время безъ дѣла при такихъ условіяхъ, текло бы болѣе чѣмъ убійственно. Отданіе чести, выправка, занимали два часа, гимнастика полтора, словесность общая одинъ часъ, спеціальность три съ половиною. Остальное время -- чай, обѣдъ, ужинъ несеніе дневальства, дежурства и т. д. По обыкнованію кое кто ропталъ, но въ цѣломъ были довольны. И съ ранняго утра по полубѣ неслось лѣ-во, право... Доклады начальнику.
-- Какой роты молодецъ?-- 5 роты, полка, бригады.-- кто командиръ полка?-- его высокоблагодаріе полковникъ.-- Молодецъ!-- радъ стараться...
11/VIII. Настроеніе мѣнялось. Вѣтерокъ крѣпчалъ. Всѣ надѣли пояса, опасное мѣсто. Но у всѣхъ солдатъ не имѣвшихъ дѣла съ моремъ не было никакого понятія о происходящемъ. Всѣмъ казалось опасность далека, но никто не допускалъ мысли, что...
Солдатъ было двѣ тысячи, лодокъ восемь, да пояса, вотъ и все, но кто-то не дремалъ, зорко слѣдилъ, чтобы насъ не постигла участь несчастья. То тамъ, то здѣсь вдругъ замаячитъ шпиль подозрительно понюхаетъ и изсчезнетъ.-- Что ты думаешь -- развѣ мы утонемъ, нѣтъ не таковскія дѣла. Вода изсиня черная, не приметъ, тяжелая густая. И мы то ни сразу потонемъ и... жисть... всего бойся. Чай еще не пили, а восемъ часовъ такъ не пимши, не жрамши, отъ этой жизни хоть сейчасъ въ море.-- Оно не этой жизни жалко, жалко той, что осталось позади и будетъ впереди. А какъ бы эта, такъ тутъ и думать не сталъ. Море синее -- синее, гребни волнъ вздымались бѣлой, пѣной, бились друга о друга. Аршинъ ширины, два аршина длины, на двухъ человѣкъ да еще въ трюмѣ, на мертваго дается больше -- что ты св... мало тебѣ еще, да мало, хлѣбъ черный, заплѣсневелый, негра варенаго, (бобы черные) духу не выношу, я его ѣсть не могу, купить табаку можно потихоньку -- платить въ три дорого. Деньги русскія рубль идетъ не почемъ, такъ прямо въ горсть возьмешь и показываешь "сколько"? сколько онъ хочетъ столько и беретъ. Иначе онъ знать не хочетъ. Развѣ такъ можно.-- Э, на что тебѣ деньги, когда того и смотри будешь тамъ, гдѣ ничего не нужно. Возьми хоть всѣ! Молодой парень протянулъ руку полную денегъ -- возьми. На что мнѣ. И было его безусое лицо полно беззаботности, вѣрнѣе безразличія. Молодежь усердно изучала французскій языкъ; имъ казалось въ одну минуту они могутъ усвоить языкъ, они и не предполагали, что это давалось годами и то все таки человѣкъ оставался иностранцемъ. Писать, читать было необходимо, слишкомъ было досадно, что негръ, обыкновенный негръ, имѣлъ право покупать все то, что онъ хотѣлъ, но русскій не могъ, онъ какъ ребенокъ былъ связанъ -- и то нельзя и другое нельзя. Связанъ и незнаніемъ языка и регламентомъ особ. покупки вещей, для него нѣкоторыхъ запрещенныхъ... И когда вдругъ глянули на жизнь иностранцевъ то на душѣ стало скверно.
12/VIII. Я беру книгу неимѣющую заботы о текущемъ моментѣ и читаю-такъ знакомыхъ мнѣ любимыхъ писателей... Но не читается. Море синее, бурное, правильнѣе цвѣта камня амагита смотритъ за меня и напоминаетъ о жизни, что прошла позади такъ безъ словъ, привѣта и отвѣта. Особенно жаль и то, что начинанія, труды предпринятые, какъ то расплывались, какъ дымъ, ровно утекли съ волной и на плечахъ много лѣтъ. Я вспомнилъ товарищей идущихъ рука объ руку... невернуть ничего изъ прошлаго, жадно оно и не отдаетъ ничего назадъ. Не возстановить, не создать вновь. Но такъ ли, такъ ли?.
Вся команда сидитъ на палубѣ и смотритъ на вдаль безъ конца уходящее пространство, каждый вспоминаетъ свое, а я наблюдаю, какъ грубыя лица смягчаются, преображаются -- дѣлаются мечтательными, своебразно-задумчивыми, кто, о чемъ?. И почему то ужасная грубая ругань, брань, насиліе, что обуяла насъ всѣхъ въ темнотѣ въ трюмѣ, ровно отъ вліянія солнца, пропала навсегда. Вонъ, вонъ въ лощинѣ еще снѣгъ -- смотрите? На самомъ дѣлѣ вдалекѣ вдоль волны виднѣлась бѣлая тѣнь гребня волны-снѣга, она блистала на солнцѣ и говорила о тяжелыхъ зимнихъ дняхъ, которыхъ здѣсь не менѣе девяти мѣсяцевъ. Читали, говорили, пѣли. Не привыкли, не терпѣли солдаты бездѣлья, но тутъ бездѣлье было пріятно. И можетъ быть поэтому не было той грызни -- за обѣдомъ.
По обыкновенію всѣ до того хотѣли ѣсть, что когда отправлялись за супомъ, то каждая малѣйшая ошибка принималась за огромную, припоминались всѣ старые счеты, каждый старался получить на двѣ минуты впередъ обѣдъ... Тутъ же все было сглажено -- люди, словно помирились, забыли обо всемъ...
14-VIII. Горизонтъ закрывшійся туманомъ-дождемъ разсѣялся. Небо прояснилось. Глянуло солнышко и вода изъ цвѣта керосина сине-чернаго перешла въ сине-голубой. Волны -- живыя бугры-горы то поднимались, то опускались, словно падали въ пропасть... Гребни ихъ пѣнистые были снѣжно-бѣлаго цвѣта... А впадины долины-пропасти и совсѣмъ казались образовывали ложбины. Удивительно какъ здѣсь море напоминало степь, тѣ-же думы и печали навѣвало оно. Тѣ-же безграничныя дали. И невольно я ждалъ вотъ-вотъ въ долинахъ-впадинахъ зацвѣтутъ степные цвѣты, а съ гребней-холмовъ волнъ закиваютъ-закланяются головы ковыля. Но волны только бьются -- льются другъ предъ другомъ. Лучшіе юношескіе дни, любимыя -- лица образы, встаютъ. Лучшія побужденія души-такія же чистыя, какъ бѣлоснѣжныя гребни -- пробуждаются и жаль несбывшихся желаній -- идеаловъ, которые лелѣялъ въ душѣ и для которыхъ были отданы лучшіе годы. И досадно было за потраченное время -- въ удушливыхъ-газахъ гасло-глохло все живое. О, волны, волны вы пробудили опять желанія. Вы зовете вновь къ борьбѣ. Въ вашемъ шумѣ-переливѣ, въ брызгахъ -- столкновеніяхъ, въ вѣчной измѣнчивости слышенъ призывъ къ переоцѣнкѣ необходимыхъ человѣческихъ цѣнностей... И видна заря жизни, жизни новой обѣтованной земли...-- Смирно!..-- Здравій желаемъ ваше высокоблагородіе -- Смирно!.. А... А... Грубая дѣйствительность отрываетъ меня отъ волнъ и я чувствую, какъ падаю далеко-далеко внизъ, что это и зачѣмъ люди дѣлаютъ такую ненормальность... Я вспоминаю о трюмѣ, о своемъ негодованіи, когда мнѣ отвели поларшина ширины, два аршина длины, для моего житья бытья въ теченіи, полмѣсяца.. Массу мечущихся въ темнотѣ... жаркихъ тѣлъ, испаренія отъ рвоты и запахъ разлагающихся отбросовъ рвоты, скрежетъ, ругань -- озлобленные удары -- чтобы отвоевать себѣ еще вершокъ мѣста. Я вспоминаю крикъ-брань, почти драку за взятіе пищи-обѣда. Шумъ, гамъ, свистъ какой не издаютъ и животныя и я не понимаю ничего. Теплый вѣтеръ уже обвѣвалъ мнѣ лицо. Необъятный просторъ былъ вокругъ, что-же это такое происходитъ, почему люди дошли до такого скотскаго состоянія... направо, на-лѣ-во... Кругомъ арш... морду не опускать... Ѣшъ глазами начальство! Утро... свѣжее благословенное утро... минута свободы, бытія одинъ на одинъ съ собой и окружающимъ кончились... Но командиръ проходитъ и взглядъ опять упирается въ море.
Не было -- ни птицы, ни судна, ничего живого, одни волны -- игра волнъ, ихъ шепотъ, какъ музыка былъ ритмиченъ. Эхъ вотъ на позиціи хорошо бы за такія волны прятаться, небось пулей не досталъ бы. Выше, выше гребни! И вдругъ мелькнулъ парусъ, первый парусъ за шесть дней. Какъ было пріятно. О, какъ радостно встрѣтилъ глазъ этого смѣльчака, что ѣхалъ на рыбацкомъ суденышкѣ поднявъ паруса и флагъ. Но увидѣвъ насъ, онъ быстро, на всѣхъ парусахъ, помчался отъ насъ прочь, а мы въ свою очередь помчались отъ него прочь и смѣнили курсъ, какъ заплутавшіеся бродяги, проѣхали зигзагами черезъ него лишнихъ нѣсколько часовъ...
Ночь... Я стою на часахъ у кормы на. кораблѣ... Атлантическій океанъ горитъ весь представляя изъ себя до того невиданное мною зрѣлище: По черному полю нѣжно свѣтились блѣдно-голубые гребни, вспыхивая, потухая, ровно Ивановы червячки, вмигъ открываясь, закрываясь. То свѣтились маленькіе круги верха волнъ отъ соприкосновенія другъ съ другомъ, словно волна лобызаясь съ волной отдавали въ поцѣлуѣ всю свою страсть, немощную, грозную, а тихую, нѣжную, ночную умиротворяющую, такъ мимоза распускаетъ свой цвѣтъ, а при прикосновеніи къ ней, цвѣтъ потухаетъ. Моментъ соприкосновенія другъ "съ другомъ волнъ еще былъ полонъ нѣжнаго сіянія, но дальше при объятьи еще мигъ, одинъ мигъ; и волны потухали... Иль можетъ быть просто то были маленькіе фонарики, которые зажгли нимфы въ ночь служенія Богинѣ-царицѣ морской... За кормой отъ разрѣза руля раскинулась бѣлая, широкая фосфорическая полоса-дорога, она была, словно млечный путь, блѣдно-голубой съ тонкими оттѣнками. Маленькіе фосфорическіе точки какъ змѣйки были ровно живыя -- крутили свѣтили хвостомъ, крутили головой и вытягиваясь разсыпали свѣтъ, ровно истаивая -- умирая искрами фосфора. Большая дорога была уже вся полна горѣній. Въ ней не было отдѣльныхъ точекъ-змѣекъ, она вся сбилась въ одну сплошную массу, рядъ царствъ изъ сказокъ тысячи одной ночи шепталъ океанъ. Онъ заставлялъ забыть огромную груду грязныхъ парныхъ тѣлъ лежащихъ вплотную другъ съ другомъ, настолько вплотную, что когда повертывались-то упирались толкали тѣло одинъ другого. Забыть о качкѣ-болѣзни, что выворачивало все нутро. О многихъ, многихъ лишеніяхъ, что дала жизнь за послѣдніе два года.-- Ой во лузѣ, тай и при березѣ. Разлилась родная русская по палубѣ пѣснь. Мощные, молодые, свѣжіе голоса, они также трактовали-напоминали о чемъ то другомъ большомъ, сильномъ. Они говорили о способности къ борьбѣ, о могущемъ-идущемъ самосознаніи.-- Быть не можетъ, а это что...-- Что это?-- "Дала ему, дала черны брови." Сырой, южный вѣтеръ, черная ночь, фософрическое море, юные свѣжіе голоса, такъ толковали о томъ, что человѣкъ выше, того, какъ его понимаютъ, что роковыя ошибки всегда возможны и не есть, еще конецъ.
Работать, работать и день и ночь. Создавать, творить неустанно-непрестанно. Процессъ жизни мягкая глина -- что хочешь слѣпить, какъ слѣпишь, такъ и будетъ...
Утро... Свѣтаетъ... приказъ надѣть пояса. Мы скоро обогнемъ... возможны встрѣчи... Синія волны моря съ каждымъ днемъ интереснѣе. Тѣ брызги-взлеты, что вчера крутились, крутились змѣйками, теперь весело разсыпались милліонами мелкихъ частицъ. Они словно заигрывали, ровно были рады пробужденію солнца, ласковому вѣтру, голубому небу. Торопливо надѣваю поясъ и бѣгу на палубу. На гимнастику: поворачиваніе головы вправо, влѣво, начи-най. Шагъ на мѣстѣ. Свѣтлыя волны плещутся и кажется то игра ихъ дѣйствіе контролируетъ дѣйствіе нашей игры, сейчасъ происходящей. Гимнастика продолжается... Право... лѣ-во... Но я не могу оторваться отъ моря... Вотъ уже сколько дней мы ѣдемъ и каждый день море показываетъ мнѣ свое новое лицо, каждый день его краски мѣняются, какъ лицо капризной, измѣнчивой женщины. Хмуръ былъ Ледовитый океанъ, мало въ немъ было солнца -- свѣта, но за то веселъ, полонъ свѣта Атлантическій. Изъ недръ-волнъ котораго сейчасъ на глазахъ вставало, ровно умывшись, послѣ ночного сна, пробуждая живущихъ, блестящее, яркое солнце...