Въ квартирѣ у г-жи фонъ-Шуппе случилось большое горе: одинъ изъ ея жильцовъ внезапно захворалъ.
Проснувшись утромъ, Азарьевъ не могъ встать съ постели и жаловался на страшную головную боль. Горничная, войдя къ нему въ комнату, испугалась, такъ онъ былъ красенъ и горѣлъ; она пощупала ему лобъ и руки и бросилась за докторомъ, не говоря никому ни слова.
Докторъ осмотрѣлъ больнаго, прописалъ лѣкарство и сказалъ, что вечеромъ опять пріѣдетъ.
Ириша заплатила ему, не безпокоивъ хозяйки, которая въ этотъ день вышла куда-то съ утра.
Но больному становилось хуже, онъ начиналъ бредить, и скрывать долѣе его положеніе было невозможно.
Вернувшись домой и узнавъ о случившемся, Амалія Ивановна пошла сама навѣстить больнаго, но, при видѣ его, всплеснула руками и воскликнула: Um Gottes Willen, er ist am Sterben! (Боже мой, онъ умираетъ).
Ириша схватила ее за плечи и вытолкнула въ корридоръ.
-- Тише, онъ слышитъ.
-- Мнѣ какое дѣло,-- затарантила обиженная нѣмка:-- я его держать не стану, въ больницу отправлю.
-- Въ больницу,-- повторила Ириша, вспомнивъ свою мачиху и бѣднаго Ваню. Какъ, и этого у ней отнять хотятъ;-- не отдамъ ни за что!-- рѣшила она и гнѣвно воскликнула:
-- Не пущу!-- забывъ, что сама говорила до того шопотомъ.
Амалія Ивановна отшатнулась отъ нея. Маленькая горничная глядѣла такъ грозно, что, казалось, готова была ее прибить.
-- Какъ ты смѣешь,-- закричала она, въ свою очередь: -- сейчасъ бѣги за извощикомъ, я его со швейцаромъ отправлю въ больницу.
-- Не бывать этому, и не думайте.
-- Ты дура!
-- Пускай, а больнаго на извощикѣ не дамъ везти.
-- Возьми карету, я ему на счетъ поставлю.
-- И въ каретѣ нельзя.
-- Отчего?
-- Онъ крѣпко боленъ и докторъ не велѣлъ его трогать.
-- А развѣ былъ докторъ?
-- Былъ, и еще пріѣдетъ вечеромъ.
-- А кто ему заплатилъ?
-- Я.
-- И вечеромъ заплатишь?
-- Заплачу и вечеромъ.
-- И за лѣкарство будешь платить?
-- Буду.
-- А кто за нимъ ходить станетъ?
-- Я.
Нѣмка пожала плечами. Она страшно боялась, чтобы всѣ эти расходы не пали на ея карманы, такъ какъ убѣдилась, что карманъ Азарьева крайне плохъ, и рѣшилась дальнѣйшаго кредита ему не дѣлать.
-- А если,-- продолжала она допрашивать бѣдную дѣвушку: -- жилецъ умретъ, на чей счетъ мы его похоронимъ?
-- На мой, отвѣчала рѣшительно Ириша и горько заплакала.
Амаліи Ивановнѣ стало жаль ее, но финансовыя соображенія были выше всего и она пожелала узнать, откуда у ея горничной деньги, и есть ли еще?
-- Накопила,-- отвѣчала Ириша,-- сейчасъ принесу вамъ.
Но въ эту минуту послышался стонъ за дверью и она бросилась въ комнату Азарьева.
Больной лежалъ разметавшись въ постели и шепталъ что-то невнятное, но Ириша поняла его.
-- Пить, голубчикъ, проситъ.-- Она подняла одной рукой его голову, а другой поднесла кружку къ его изсохшимъ губамъ.
-- На, на, мой дорогой.
Больной сталъ жадно глотать воду. Напившись, онъ, казалось, успокоился. Ириша опустилась на стулъ возлѣ кровати и закрыла лицо руками.
-- Неужели онъ уйдетъ за Ваней? и опять ей некого будетъ любить. Ваню она пережила, но если онъ умретъ,-- и она взглянула съ любовью на своего дорогаго больнаго,-- она не переживетъ его. Долго ли умереть? Вотъ дѣвушка изъ сосѣдняго дома выпрыгнула изъ окошка и разбилась, и она выпрыгнетъ, или утопится въ рѣкѣ.
Больной застоналъ и она подошла къ нему, но онъ опять затихъ и, казалось, уснулъ; рука его свѣсилась съ постели. Ириша опустилась на колѣни и стала цѣловать эту руку.
-- Все отдамъ за тебя, мой милый,-- шептала она: -- себя продамъ, а не пущу въ больницу!
Одно слово это пугало ее, какъ призракъ смерти, и она была убѣждена, что Ваня ея не выжилъ только потому, что его свезли въ больницу.
Тишина была въ комнатѣ и только слышно было, какъ больной тяжело дышалъ во снѣ.
Ириша встала и вышла на цыпочкахъ. Черезъ минуту она была въ комнатѣ хозяйки и положила ей на столъ пятьдесятъ рублей.
-- Вотъ деньги на лѣченіе.
-- Не надо!-- воскликнула сконфуженная Амалія Ивановна, но не утерпѣла и спрятала деньги въ карманъ. Она была поражена великодушнымъ поступкомъ своей горничной, но не могла придти въ себя отъ удивленія, откуда у ней столько денегъ?
Она не стала, впрочемъ, допрашивать, но, желая поддержать собственное достоинство, объявила, что беретъ деньги на сохраненіе и возвратитъ ихъ немедленно, какъ только господинъ Азарьевъ поправится и расплатится съ ней.
"А если не поправится, мелькнуло у ней въ головѣ, что тогда будетъ?" Но она не стала останавливаться на такихъ мрачныхъ мысляхъ, такъ какъ вѣрила въ Провидѣніе и въ милость Божію.
Ириша ушла отъ нея утѣшенною; хозяйка обѣщала не трогать больнаго, похвалила ее за добрыя чувства и даже поцѣловала въ лобъ. Было рѣшено сверхъ того взять на время въ квартиру Матрену, жену швейцара, для помощи по хозяйству, а Иришѣ посвятить себя всецѣло уходу за больнымъ; при этомъ Амалія Ивановна выговорила въ свою пользу только одно: чтобы парикъ ея остался на попеченіи у горничной, такъ какъ Матрена своими толстыми руками могла испортить его.
Въ вечеру явился Пушкаревъ, увѣдомленный Иришей о болѣзни Азарьева. Онъ тотчасъ-же захлопоталъ: надо то и другое: сидѣлку, доктора, а главное денегъ, такъ какъ ихъ не оказалось у больнаго. Но Ириша успокоила его; все уже сдѣлано, докторъ сейчасъ пріѣдетъ, сидѣлкой будетъ она, а всѣ расходы приняла на себя хозяйка съ тѣмъ, чтобы поставить ихъ на счетъ Андрею Александровичу; при этомъ она умолчала о своихъ собственныхъ подвигахъ и упросила Амалію Ивановну тоже не говорить о нихъ никому.
-- Ну, и чудесно! воскликнулъ Пушкаревъ, спасибо тебѣ, душа моя, и онъ похлопалъ ее по плечу.
За симъ онъ пошелъ къ хозяйкѣ и объявилъ ей, что отвѣчаетъ за всѣ расходы на больнаго, чтобы она не тревожилась и что онъ на-дняхъ привезетъ ей деньги; Амалія Ивановна отвѣчала ему, сладко улыбаясь, что она совершенно спокойна и искренно ему благодарна, но сдержала данное Иришѣ слово и умолчала о ея деньгахъ; при этомъ она рѣшила, что успѣетъ еще возвратить деньги горничной тогда, когда Пушкаревъ дѣйствительно разсчитается съ ней за пріятеля, а то, кто его знаетъ, пожалуй, надуетъ.
Болѣзнь, которою захворалъ Азарьевъ, была серьезная и длилась долго. Болѣе недѣли онъ былъ при смерти и Пушкаревъ хотѣлъ уже вызвать телеграммой въ Петербургъ сестру Ларису, но докторъ успокоилъ его, сказавъ, что немедленной опасности не видитъ. Тѣмъ не менѣе Петръ Михайловичъ и Ириша провели вмѣстѣ нѣсколько тяжелыхъ дней, такъ какъ больной бредилъ, метался и страдалъ невыносимо. Ириша оказалась примѣрной сидѣлкой, и даже докторъ похвалилъ ее. Она тихо, спокойно ходила за больнымъ, строго исполняла предписанія доктора и не смыкала глазъ, ни днемъ, ни ночью. Какъ ни уговаривали ее отдохнуть, она не соглашалась, увѣряя, что ей спать совсѣмъ не хочется и что она успѣетъ еще выспаться, когда больной поправится. А что онъ будетъ живъ и поправится, Ириша не сомнѣвалась и твердо вѣрила, уповая на Бога. Она горячо молилась за раба Божія Андрея, и Пушкаревъ, разъ задремавшій ночью въ креслахъ, увидѣлъ, проснувшись, какъ она стоитъ на колѣняхъ передъ образомъ и кладетъ земные поклоны. Она молилась такъ, какъ молятся только любящія женщины, и нѣмой свидѣтель этой молитвы, Петръ Пушкаревъ, былъ до того тронутъ ея горячей, пылкой вѣрой, что, самъ невѣрующій, невольно перекрестился и прошепталъ молитву, пришедшую ему на память съ дѣтства.
Къ утру Азарьевъ, бывшій болѣе недѣли въ забытьѣ, очнулся; онъ узналъ товарища и протянулъ ему руку. Пушкаревъ усиленно заморгалъ, Ириша подошла къ кровати, но когда больной и ей улыбнулся, сердце дѣвушки, переполненное радостью, не выдержало, она зарыдала и выбѣжала изъ комнаты.
Радость была всеобщая: радовалась Амалія Ивановна, умоляя, чтобы Азарьеву давали ея чудодѣйственныя капли, отъ которыхъ онъ долженъ черезъ два дня выздоровѣть; радовался Иванъ Ардальонычъ, пришедшій пожать руку больному; радовалась и толстая Матрена, которая, увидѣвъ чрезъ пріотворенную дверь, какъ умиравшій баринъ сидитъ на постели и кушаетъ бульонъ, сваренный ею, вдругъ такъ завыла, что ее выпроводили въ кухню.
О Пушкаревѣ и Иришѣ и говорить было нечего, они просто сіяли и встрѣтившись въ коридорѣ одни, радостно обнялись. За время болѣзни Азарьева они еще болѣе сблизились и Пушкаревъ совсѣмъ влюбился въ молоденькую горничную. Онъ ревновалъ ее къ больному, хотя понималъ самъ, что это глупо, но ревность не слушаетъ разсудка, и чѣмъ болѣе Ириша ухаживала за оживающимъ съ каждымъ днемъ больнымъ, тѣмъ болѣе Пушкаревъ ревновалъ ее. Онъ такъ привыкъ къ ней за время болѣзни Азарьева, что тосковалъ, когда ея не видѣлъ, и разъ какъ-то, пробывъ дома цѣлыя сутки по спѣшному дѣлу, до того соскучился, что бросилъ все и убѣжалъ къ Азарьеву.
Встрѣтивъ Иришу въ передней, онъ сталъ цѣловать ей руки, и чуть не заплакалъ отъ радости, когда она, вырвавъ руки, сама обняла его.
-- Золотая ты моя, проговорилъ онъ дрожащимъ голосомъ:-- если бы ты знала!
-- Что? спросила простодушно Ириша.
-- Заколдовала ты меня совсѣмъ, жить безъ тебя не могу, вотъ что, и онъ поспѣшно прошелъ въ комнату къ больному.
-- Вотъ тебѣ и на,-- засмѣялась ему вслѣдъ дѣвушка: -- заколдовала! шутишь ты, добрый, хорошій баринъ.
Она сама привыкла къ нему, полюбивъ его, какъ брата, и не подозрѣвая истины, смѣло отдавала ему его ласки.
Со своей стороны и Азарьевъ привязался въ Иришѣ, какъ больной въ своей сидѣлкѣ, какъ дитя къ нянѣ. Онъ привыкъ въ ней и тоже скучалъ, когда ея не видѣлъ. Толстую Матрену, все еще помогавшую въ хозяйствѣ, онъ терпѣть не могъ, сердился, когда она къ нему входила, и гналъ ее прочь. Что касается до Ириши, то, избавленная отъ тяжелыхъ работъ присутствіемъ Матрены, она выбѣлилась и выхолилась, и стала такая миленькая, что Азарьевъ сталъ называть ее своею куколкой и посылалъ ей вслѣдъ воздушные поцѣлуи, когда она выходила изъ комнаты. Нравственныя ея качества онъ тоже оцѣнилъ.
Какъ ни хранила Ириша въ тайнѣ свои финансовыя операціи съ хозяйкой, но онѣ все-таки всплыли наружу. Сама Амалія Ивановна проболталась. Пушкаревъ добылъ гдѣ-то денегъ и расплатился съ нею за больнаго товарища.
Нѣмка, не ожидавшая этого, пришла въ восторгъ и выболтала все, что у нея было на душѣ; она разсказала, стараясь выставить и собственное великодушіе, какъ она была поставлена въ безвыходное положеніе тяжелою болѣзнью жильца, какъ у нея, у бѣдной вдовы, не было ни гроша денегъ, а лѣченіе стоило дорого; конечно, она могла отправить больнаго въ госпиталь; но не рѣшалась на это, такъ жаль ей было бѣднаго Андрея Александровича. Но тутъ явилась на помощь Ириша и выручила всѣхъ изъ бѣды.
Пушкаревъ пришелъ въ телячій восторгъ и разсказалъ все Андрею.
-- Послушай, сталъ совѣтоваться съ нимъ Азарьевъ:-- какъ ты думаешь, надо вознаградить чѣмъ-нибудь эту добрую дѣвушку; вѣдь безъ нея меня въ самомъ дѣлѣ стащили-бы въ больницу и я бы подохъ тамъ, пожалуй.
-- Что-жъ, вознагради.
-- Вотъ кстати, продолжалъ Азарьевъ: -- мнѣ сегодня и деньги прислали изъ деревни; ты писалъ туда о моей болѣзни, ну, онѣ и переполошились. Теперь, другъ, я могу съ тобой расплатиться, да и ей подарить что-нибудь, а, какъ ты думаешь?
Пушкаревъ вспыхнулъ.
-- Что-жъ ты и мнѣ не предложишь подарка? Вѣдь я тоже ходилъ за тобой.
-- Перестань дурить, сказалъ Азарьевъ:-- я говорю серьезно; сколько дать ей, какъ ты думаешь?
Но собесѣдникъ его вскочилъ и сталъ бѣгать по комнатѣ.
-- Отдай ей все, что у тебя есть и что когда-либо будетъ, и ты не расплатишься съ ней.
Азарьевъ посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ.
-- Я бы на твоемъ мѣстѣ,-- продолжалъ горячиться Пушкаревъ,-- знаешь, что сдѣлалъ?
-- Ну, что?
-- Я бы бросился передъ ней на колѣни и сталъ цѣловать ея руки, она бы и знала, что ты ее понялъ и оцѣнилъ.
-- Ну, ужъ ты заврался,-- отвѣчалъ, улыбнувшись, Азарьевъ:-- становиться на колѣни передъ горничной.
-- Молчи, молчи!-- закричалъ на него Пушкаревъ:-- неужели, послѣ всего, что было, ты не можешь забыть горничную и признать въ ней человѣка?
-- Да я призналъ давно, но что изъ этого? Какой прокъ? Она бѣдная дѣвушка, живетъ своимъ трудомъ и, можетъ быть, ей денежная помощь важнѣе моего признанія.
-- Можетъ быть, попробуй предложить ей.
На томъ разговоръ и кончился. Пушкаревъ ушелъ разсерженный къ старику Фирсову.
"Фантазеръ невозможный, подумалъ Азарьевъ, а чудесный человѣкъ".
-- Баринъ неисправимый, отозвался о немъ съ своей стороны Пушкаревъ.-- Отчего онъ мнѣ денегъ не предлагаетъ за мои заботы о немъ? Вѣдь я тоже бѣдный. Нѣтъ, тутъ предразсудки касты, въ кровь вошедшіе, ихъ ничѣмъ не выкуришь.
И онъ сталъ горячо проповѣдывать противъ кастъ и предразсудковъ почтенному Ивану Ардальонычу, который, однако, не во всемъ съ нимъ согласился. Онъ находилъ, напримѣръ, что Ириша безсребренница, но тѣмъ не менѣе дѣвушка бѣдная, и денежная помощь ей не лишняя.
-----
Для Ириши настали счастливые дни. Дорогой ея баринъ видимо поправлялся, но его не выпускали, еще изъ комнаты, и онъ принадлежалъ ей всецѣло.
Азарьевъ былъ ласковъ съ ней, какъ никогда, называлъ ее душечкой, куколкой, милой няней и все просилъ, чтобъ няня посидѣла съ нимъ. Должно быть уроки пріятеля подѣйствовали, или ужъ скука одолѣла сидѣть одному, но только воскресшій больной былъ милъ до нельзя. Денегъ онъ ей не предлагалъ, а подарилъ красивыя сережки, которыя просилъ носить на память о немъ. Ириша надѣла сережки и больше не снимала ихъ.
Но всякому счастью положенъ предѣлъ.
Азарьевъ соскучился, наконецъ, сидѣть съ няней и сталъ жаждать другаго общества. Сначала его навѣщали Пушкаревъ, Амалія Ивановна и старикъ Фирсовъ, но мало-по-малу стали появляться и другіе друзья. Бронниковъ съ компаніей приходилъ чаще всѣхъ. Они играли съ больнымъ въ карты и часто засиживались за полночь. За это Ириша страшно злилась на нихъ, боясь, какъ-бы второй ея Ваня не утомился и не захворалъ опять. Но дѣлать было нечего, приходилось терпѣть и изъ няни попасть опять въ горничную, а изъ душечки, въ Иришу.
Наконецъ появилась и еще гостья: молодая дама, такая нарядная и красивая, что горничная совсѣмъ растерялась, увидавъ ее. Дама была, какъ оказалось, дальняя родственница Азарьевыхъ и нѣсколько разъ пріѣзжала къ Андрею, какъ она его называла, освѣдомиться о его здоровьѣ. Всякій разъ послѣ нея оставался острый запахъ духовъ, который страшно мучилъ Иришу. Ей казалось, что это и есть ея главная соперница, и что Андрей влюбленъ въ нее страстно. Она узнала тоже муки ревности, дотолѣ ей невѣдомыя, и еще болѣе полюбила своего втораго Ваню, какъ она стала мысленно называть Андрея Азарьева послѣ его болѣзни.
Но Ваня начиналъ выходить изъ-подъ ея опеки; ему дозволено было гулять и онъ сначала только гулялъ или катался, но потомъ сталъ ѣздить въ гости; а въ одинъ прекрасный день вдругъ объявилъ ей, что не будетъ обѣдать дома. Няня перепугалась.
-- Что вы, Христосъ съ вами, устанете, простудитесь и опять сляжете.
-- Не бойся, цѣлъ буду, а если и слягу, такъ не бѣда, ты опять выходишь.
Онъ уѣхалъ, и Ириша была цѣлый день какъ на иголкахъ.
Ну, какъ опять захвораетъ?
Чтожъ, шевельнулось у нея въ самомъ тайникѣ души, опять будетъ мой, опять стану поить его съ ложечки, укладывать спать и цѣловать его руки, когда онъ забудется. Она знала, что это грѣховныя мысли, но не могла отъ нихъ отдѣлаться, покуда не вернулся домой Азарьевъ и не убѣдилъ ея веселымъ смѣхомъ, что онъ остался цѣлъ и невредимъ.