V.

Маленькій Митя очень скоро сталъ общимъ любимцемъ въ семействѣ Брызгаловыхъ, обогатившимся, такимъ образомъ, еще однимъ членомъ.

Но болѣе всѣхъ любила его бабушка; она просто души въ немъ не чаяла и, казалось, сама помолодѣла съ тѣхъ поръ, какъ начала пеленать и няньчить маленькаго буяна. Буянъ кричалъ иногда по цѣлымъ ночамъ, но Марьѣ Кузьминишнѣ это было нипочемъ и, провозившись цѣлый день со своими собственными дѣтьми и по хозяйству, она всю ночь не смыкала глазъ, качая и баюкая внучка. Соню она отсылала спать, подъ предлогомъ, что она еще слаба, сама кормитъ и ей нуженъ покой.

-- Послѣ, послѣ,-- уговаривала она ее,-- когда ты поправишься, тогда я высплюсь, а теперь ступай, ложись.

Марья Кузьминишна, какъ всѣ женщины, была немного суевѣрна и почему-то вообразила, что Митя долженъ непремѣнно принести счастье въ семью.

-- Божье благословеніе,-- думала она, качая ребенка,-- мы не бросили его, не отдали чужимъ людямъ, Господь пошлетъ намъ и на него. Она вѣрила въ возмездье добрыхъ дѣлъ, не только въ будущей жизни, но и въ настоящей.

И, дѣйствительно, въ первое время судьба какъ будто улыбнулась Брызгаловыхъ: Иванъ Ивановичъ сталъ меньше пить; вообще, съ пріѣздомъ дочери и въ особенности съ появленіемъ въ семьѣ внука, ему какъ будто стало стыдно за свое безобразіе и жаль этого маленькаго существа, лежавшаго въ колыбели и улыбавшагося ему. Марья Кузьминишна, конечно, принуждена была сказать мужу всю правду, и онъ первый возсталъ противъ того, чтобы Митю отдавать въ воспитательный домъ.

-- Грѣхъ великій,-- сказалъ онъ:-- какъ можно губить дитя!

Марья Кузьминишна прикинулась въ этомъ случаѣ покорной женою и Митя остался въ семьѣ. Затѣмъ Иванъ Ивановичъ пошумѣлъ немного и грозилъ расправиться по своему, подать въ судъ на того злодѣя, который, который... Но, взглянувъ на испуганное лицо Софьи, онъ не договорилъ, въ чемъ виновенъ злодѣй и какую кару онъ ему готовилъ. Случилось и другое происшествіе, совершенно неожиданное, которое Марья Кузьминишна тоже приписала Митѣ и божьему благословенію. Разъ какъ-то, часу въ девятомъ утра, въ квартиру Брызгаловыхъ позвонилъ какой-то господинъ въ статскомъ платьѣ, похожій на артельщика, и отдалъ Ивану Ивановичу толстый пакетъ на имя его дочери, Софьи Ивановны.

-- Отъ кого?-- спросилъ удивленный Иванъ Ивановичъ.

-- Тамъ написано,-- отвѣчалъ артельщикъ и поспѣшно ушелъ.

Иванъ Ивановичъ остался съ разинутымъ ртомъ и съ пакетомъ въ рукахъ; въ такомъ положеніи застала его Марья Кузьминишна.

-- Что такое?-- отъ кого письмо?-- спросила она.

-- Не знаю, душенька, какой-то господинъ принесъ.

-- Гдѣ же онъ?

-- Ушелъ.

-- Ахъ, Боже мой, зачѣмъ ты его отпустилъ? Надо было узнать, спросить отъ кого, можетъ быть, отвѣтить на письмо.-- Она схватила пакетъ и отнесла его дочери.

-- Соня, тебѣ письмо.

Софья поблѣднѣла. Она давно ждала письма оттуда, гдѣ былъ центръ ея жизни, куда влекло ее горячее сердце; ждала отвѣта на свои письма, на увѣдомленіе о рожденіи Мити, но отвѣта не было. Она поспѣшно разорвала конвертъ; въ немъ было 3,000 рублей, радужными бумажками, но она, не считая, бросила ихъ на столъ и еще чего-то искала въ пакетѣ, искала того, что было ей дороже денегъ,-- письма. Но конвертъ былъ пустъ,-- ни слова, ни строчки, только одна бѣлая бумага, въ которую были вложены деньги. Она встала и вышла изъ комнаты.

-- Заплатилъ!-- мелькнуло у нея въ головѣ,-- заплатилъ за ною любовь къ нему, за Митю.-- Ее бросало въ жаръ и въ холодъ.

-- Не приму!-- воскликнула она въ негодованіи,-- отошлю назадъ; скорѣй надо отослать.-- И она вбѣжала обратно въ комнату, гдѣ мать считала деньги.

-- Отошли назадъ, отошли сейчасъ, или я выброшу въ форточку.-- И она протянула руку за деньгами; но Марья Кузьминишна поспѣшно спрятала ихъ въ карманъ.

-- Въ умѣ ли ты? Этакую сумму, съ ребенкомъ на рукахъ,-- это его деньги, да и кому отослать, куда?

Софья знала, куда и кому отослать, но она поняла, что мать не отдастъ денегъ, и замолчала. Марья Кузьминишна старалась утѣшить ее, увѣряя, что письмо будетъ непремѣнно, отдѣльно придетъ, деньги же, можетъ быть, и не онъ прислалъ, а графиня; но Софья была неутѣшна.

-- Заплатилъ,-- твердила она, оставшись одна,-- и больше знать не хочетъ; значитъ, не любилъ никогда, все лгалъ, а я вѣрила!

Мысль эта преслѣдовала ее неотвязно, колебала ея вѣру въ жизнь и людей, и она дѣйствительно отослала бы деньги назадъ, еслибы мать позволила распорядиться ими, но Марья Кузьминишна спрятала деньги за три замка, увернула, укутала въ разныя бумажки и тряпки и твердо рѣшилась не трогать, беречь для Мити про черный день. Она, конечно, не выполнила своего зарока, и сначала размѣняла одну бумажку, потомъ другую и т. д. Брызгаловы были бѣдные и бережливые люди; тѣмъ не менѣе они привыкли жить въ извѣстномъ,-- конечно, относительномъ довольствѣ, и нужда, дѣйствительная горькая нужда оказалась имъ не подъ силу. Сверхъ того, они были русскіе чиновники и дворяне, а Марья Кузьминишна происходила даже изъ старинной барской семьи, выросшей на крѣпостномъ правѣ и помнившей лучшія времена. То, что другимъ показалось бы сноснымъ, было для нихъ тяжелой нуждою, и невольно, при первой возможности, они расширяли свою жизнь и возвращались къ прежнимъ привычкамъ, всосавшимся имъ въ кровь и плоть. Такъ и теперь они не удовольствовались тѣмъ, что стали обѣдать каждый день и не сидѣли по вечерамъ въ потемкахъ, а не утерпѣли и переѣхали на свою излюбленную Петербургскую сторону, покинувъ душные, ненавистные Пески. Новая квартира была съ садомъ, и на него радовались большіе и малые, вспоминая свой прежній старый садъ, а Марья Кузьминишна даже выставляла этотъ садъ оправдательнымъ мотивомъ для переѣзда на Петербургскую сторону и излишнихъ расходовъ, убѣждая себя и другихъ, что чистый воздухъ необходимъ для маленькаго Мити.

Въ садъ приходили и другіе жильцы, въ томъ числѣ нѣкто Ипатовъ, студентъ медико-хирургической академіи. Студентъ этотъ нанималъ комнату отъ жильцовъ, въ одномъ домѣ съ Брызгаловыми, былъ очень бѣденъ и жилъ уроками. Съ наступленіемъ весны, онъ сталъ часто выходить въ садъ изъ своей душной кануры и зубрилъ съ азартомъ, сидя на скамейкѣ, съ книгой въ рукахъ, или ходилъ взадъ и впередъ по аллеѣ. Въ этихъ прогулкахъ онъ часто встрѣчался съ семьею Брызгаловыхъ, но держалъ себя въ сторонѣ и въ особенности избѣгалъ Софьи и ея ребенка; неизвѣстно, кого онъ больше боялся,-- маленькаго Мити или его маменьки; но только, увидавъ ихъ издали въ аллеѣ, онъ поворачивалъ назадъ и уходилъ къ себѣ, если они оставались въ саду.

Ипатовъ былъ нелюдимъ и даже съ товарищами сходился мало, а все больше сидѣлъ одинъ, уткнувъ носъ въ книгу. Съ виду онъ былъ невзрачный человѣкъ, въ особенности на первый взглядъ, и дѣти Брызгаловыхъ почему-то боялись его и прозвали: "дядей-козломъ". Длинный, худой, со взъерошенными волосами и рѣдкой узкой бородкой, онъ былъ, дѣйствительно, издали похожъ на козла, и только вблизи ласковая, добрая улыбка и умные глаза мирили съ его лицомъ и даже дѣлали его пріятнымъ, въ особенности, когда онъ говорилъ или смѣялся.

Козелъ этотъ, хотя и смотрѣлъ изподлобья, но никогда не бодался, говорилъ груднымъ мягкимъ голосомъ и былъ тихъ и кротокъ, какъ ягненокъ. Старый чиновникъ, у котораго онъ нанималъ комнату, скоро познакомившійся съ Брызгаловыми, очень хвалилъ его и называлъ примѣрнымъ молодымъ человѣкомъ.

-- А ужъ какой прилежный,-- разсказывалъ онъ Марьѣ Кузьминишнѣ, вы не повѣрите. Книгъ у него гора, сидитъ и учится по цѣлымъ днямъ, а иногда и ночь напролетъ. Примѣрный молодой человѣкъ, нечего сказать, только одно нехорошо,-- въ церковь не ходитъ и въ постъ ѣстъ скоромное. Повѣрите ли, въ страстную пятницу яичницу лопалъ!

-- Нехорошо,-- говорю я ему,-- нехорошо, Андрей Васильевичъ, грѣхъ великій. Вы бы лучше грибковъ или хоть рыбки.-- И предложилъ ему щей съ грибами, въ этотъ день у насъ варили.

-- Что жъ онъ съѣлъ?-- спросила Марья Кузьминишна.

-- Съѣлъ матушка, еще какъ съѣлъ, только мораль мнѣ такую прочелъ, не дай Богъ.

-- Вамъ же и мораль?

-- Да вотъ подите! "Вѣра -- говоритъ -- не въ грибкахъ и не въ рыбкѣ." -- А въ чемъ же? спрашиваю я.-- "Въ чемъ, говоритъ, въ чемъ?-- въ любви въ ближнему, въ добрыхъ дѣлахъ". И пошелъ, и пошелъ... Хорошо говорилъ, нечего сказать, красно,-- только я, признаться, несовсѣмъ понялъ.

Софьѣ, слушавшей эти разсказы, захотѣлось узнать отъ самого Ипатова, въ чемъ, по его мнѣнію, заключалась вѣра, такъ какъ она давно поняла, что вѣра не въ грибкахъ и не въ рыбкѣ. Но ей не удавалось съ нимъ наговорить. Онъ упорно избѣгалъ ея, хотя она замѣчала, что часто, зайдя за дерево, онъ смотрѣлъ на нее издали, но тотчасъ же исчезалъ, когда она вставала и шла къ нему на встрѣчу.

Май подходилъ къ половинѣ; садъ въ домѣ, гдѣ жили Брызгаловы, былъ старый и тѣнистый; въ немъ становилось хорошо,-- трава зеленѣла, деревья распускались и воробьи чирикали безъ устали, перелетая съ вѣтокъ на заборъ и съ забора на вѣтви. Маленькій Митя внимательно слѣдилъ за ними своими глазенками и никакъ не могъ понять, о чемъ воробьи такъ хлопочутъ? Ипатовъ тоже не могъ понять, отчего у него такъ сердце бьется, когда онъ смотритъ на молодую мать, съ ребенкомъ на рукахъ, и отчего такъ неотразимо тянетъ его къ ней? Что она ему, и какое ему до нея дѣло? "Наконецъ, это глупо,-- убѣждалъ онъ самъ себя:-- она мнѣ мѣшаетъ заниматься."

И дѣйствительно, онъ часто по цѣлымъ часамъ глядѣлъ въ книгу, но видѣлъ однѣ черныя строчки, повторялъ фразы, не понимая ихъ смысла; въ глазахъ все мерещилось красивое лицо Софьи, ея высокая грудь и бѣлая шея, а въ ушахъ звучала знакомая колыбельная пѣсня, которую онъ такъ часто слушалъ въ саду или чрезъ отворенныя окна своей комнаты. Онъ уходилъ изъ дому, чтобы не слушать, этой пѣсни, но она всюду преслѣдовала его а звучала въ ушахъ вмѣстѣ съ шумомъ городскимъ, съ уличными криками, со свистомъ пароходовъ. Наконецъ онъ рѣшился переѣхать на другую квартиру, подальше куда нибудь, чтобъ не слышать и не видѣть, забыть и Софью и Митю, и ихъ колыбельныя пѣсни, но тутъ встрѣтилось непреодолимое препятствіе: не было денегъ на переѣздъ и нечѣмъ было расплатиться съ хозяиномъ квартиры, которому онъ задолжалъ за нѣсколько мѣсяцевъ.

-- Какъ же быть теперь,-- спрашивалъ онъ самъ себя,-- значитъ переѣхать нельзя? Ну, нельзя, и нечего дѣлать.-- Онъ даже обрадовался, что нельзя. Совѣсть какъ будто упрекала его въ чемъ-то, но онъ оправдался отъ этого упрека. Къ концу мая садъ покрылся густою зеленью и число гуляющихъ въ немъ значительно прибыло. Всѣ жильцы сходились туда, быстро перезнакомились между собою и образовали въ саду нѣчто въ родѣ лѣтняго клуба. Члены этого клуба, преимущественно прекраснаго пола, занимались усердно сплетнями и пересудами, обильнымъ матерьяломъ для которыхъ послужили новые жильцы, Брызгаловы, и въ особенности Софья съ ея ребенкомъ. Она была, какъ бѣльмо на глазу у разныхъ кумушекъ, собиравшихся въ саду, и толкамъ, разговорамъ о ней не было конца.

-- Мужа нѣтъ, откуда ребенокъ? вдова или дѣвица?

-- Нагуляла, извѣстно,-- рѣшила лавочница, молодая, пухлая баба, въ грязной кацавейкѣ, съ шолковымъ платкомъ на головѣ.

-- Фи, какія вы гадости говорите,-- пугалась Катерина Ивановна, старая дѣвица, племянница хозяйки дома.

-- Отецъ пьяница,-- зато и со службы прогнали, а она съ офицеромъ уѣхала на Кавказъ, оттуда, говорятъ, и мальчишку привезла.

-- Срамъ какой!-- восклицала Катерина Ивановна.

-- Ужъ если грѣхъ такой случился, такъ надо его прятать, а она въ саду напоказъ всѣмъ носитъ.

-- Куда спрятать-то?-- спросила, со вздохомъ, лавочница.

-- Куда? извѣстно куда, на то есть мѣсто такое.

-- Спитательный,-- знаемъ мы; нешто бы вы своего туда снесли?

-- Ахъ, Боже мой? что это вы говорите? я честная дѣвушка, вы меня обижаете.

-- Всяко бываетъ, матушка, не зарекайся: женское дѣло!

Въ это время вошла въ садъ чиновница съ двумя дѣвочками, подросточками, одѣтыми въ свѣтленькія, совершенно одинаковыя платьица. Дама эта,-- супруга того самаго чиновника, у котораго Ипатовъ нанималъ квартиру,-- была уже не молодая, но еще любила принарядиться, и въ этотъ день была въ пестрой турецкой шали и въ шляпкѣ съ цвѣтами. Дѣвочки тотчасъ шмыгнули куда-то, а мать присѣла на скамейку, послушать, о чемъ толкуютъ сосѣдки.

-- Что это вы, Дарья Яковлевна, такія нарядныя сегодня?-- спросила ее лавочница.

-- Въ церкви были, голубушка, молебенъ служили.

-- Празднество, что ли, у васъ семейное?

-- Да, моей Настеньки день рожденья, 15 лѣтъ сегодня минуло.

-- Скажите на милость, какая большая! скоро замужъ выдавать. Готовьте приданое.

-- Охъ, голубушка,-- вздохнула Дарья Яковлевна,-- наше дѣло чиновное, не до приданаго -- концы бы съ концами свести, и то слава Богу.

-- Да, вотъ подите,-- замѣтила лавочница,-- съ дочками-то нынѣ бѣда: товаръ такой, не скоро съ рукъ сбудешь.

-- Что говорить,-- отвѣчала чиновница,-- хотя, конечно, дочки всякія бываютъ; вонъ Брызгаловы черезъ дочку капиталъ нажили.

-- Какой капиталъ? откуда?-- затарантила Катерина Ивановна.

-- Извѣстно откуда: Соничку свою за десять тысячъ купцу продали.

-- Что вы?-- перебила лавочница,-- никакого купца у нихъ и въ заводѣ не было; -- съ офицеромъ на Кавказъ бѣгала.

-- Ну, ужъ извините! я сама своими глазами купца видѣла;-- важный такой, съ бородищей.

-- Ужъ не знаю тамъ, съ бородищей или бритый,-- спорила лавочница,-- а только ребеночекъ отъ офицера.

-- Отъ купца, мать моя, отъ купца,-- твердила Дарья Яковлевна.

-- Отъ офицера.

-- Не правда, отъ купца; на капиталъ его теперь и живутъ, а то гдѣ жъ тамъ на пенсію, знаемъ мы эти пенсіи.

-- Кабы капиталъ имѣли, не должали бы намъ въ лавочку.

-- Ужъ не знаю тамъ, какъ у васъ въ лавочкѣ, а только отъ купца -- это вѣрно:-- онъ и намеднись къ нимъ въ каретѣ пріѣзжалъ, сама видѣла.

-- Это не къ нимъ,-- вмѣшалась Катерина Ивановна, вся красная отъ волненія,-- это къ той, ко вдовѣ Лоскуткиной.

-- Очень нужно ему въ Лоскуткиной, въ этакой паскудѣ!

-- У мужчинъ вкусы всякіе бываютъ, они достойныхъ дѣвицъ не цѣнятъ.

-- Ужъ не тебя ли цѣнить?-- подумала Дарья Яковлевна, глядя на тощую фигуру старой дѣвы, но не рѣшилась выговорить этого громко, такъ какъ была должна ея теткѣ за квартиру.

-- Ну, ихъ совсѣмъ,-- заключила она, вставая со скамейки.-- Намъ-то что,-- купецъ ли, офицеръ ли? Все одинъ срамъ.

-- Извѣстно, одинъ,-- объявили ея собесѣдницы, и такъ какъ согласіе было на этотъ счетъ полное, то, по приглашенію Дарьи Яковлевны, онѣ всѣ отправились къ ней на пирогъ -- праздновать день рожденья Настеньки.

-- Я сейчасъ за вами,-- объявила Катерина Ивановна и побѣжала наверхъ въ свою комнату, наколоть бантикъ на платье и поправить прическу. Она надѣялась встрѣтить на пирогѣ студента Ипатова, къ которому втайнѣ питала нѣжныя чувства.

На пирогъ были приглашены и Брызгаловы, но явилась одна Марья Кузьминишна съ дѣтьми; Иванъ Ивановичъ оказался несовсѣмъ въ порядкѣ, а Софья наотрѣзъ отказалась идти и осталась дома съ Митей. Марью Кузьминишну, не смотря на ходившія о семьѣ ея сплетни, принимали съ почетомъ, какъ по высокому чину ея мужа, такъ и по собственной ея величавой фигурѣ и хорошимъ манерамъ, отличавшимъ ее отъ остальнаго общества; ее посадили возлѣ хозяйки на первое мѣсто, подавали ей первой кушанья и вообще ухаживали за ней, не смотря на то, что за спиной разсказывали разный вздоръ и бросали грязью въ ея семью.

Покуда гости ѣли пирогъ въ честь новорожденной Настеньки, къ воротамъ дома подкатила карета, и изъ нея вылѣзъ осанистый, бородатый купецъ, тотъ самый, котораго видѣла собственными глазами Дарья Яковлевна. Но купецъ прошелъ не къ Брызгаловымъ, а прямо въ квартиру вдовы Лоскуткиной, жившей съ ними на одной лѣстницѣ, какъ разъ напротивъ, дверь въ дверь.

-- Эй, Анна!-- закричалъ онъ, входя въ первую комнату,-- гдѣ ты тамъ запропастилась?

Изъ боковой двери выбѣжала женщина въ папильоткахъ на лбу и въ бѣлой кофтѣ. Она была не молода, но сохранила еще остатки прежней красота; лицо было круглое, чисто русское, но папильотки на лбу и подмазанные глаза и щеки придавали ей видъ отставной кокотки; грудь обрисовывалась подъ кофтой, пальца были унизаны затѣйливыми кольцами. Она застыдилась, увидѣвъ гостя, стала запахивать кофту и извиняться, что не одѣта.

-- Ну тебя къ чорту съ твоимъ одѣваньемъ,-- перебилъ ее купецъ, безцеремонно плюхнувшись на диванъ.

-- Садись и разсказывай, что новаго?

-- Ничего нѣтъ новаго, батюшка Степанъ Ивановичъ,-- отвѣчала хозяйка, робко присаживаясь на стулѣ.

-- Врешь, чортова кукла, знаемъ мы тебя, денегъ хочешь.

-- Не въ деньгахъ дѣло, Степанъ Ивановичъ.

-- Какъ не въ деньгахъ, что мелешь? за деньги все купить можно.

-- Извѣстно можно, только наше дѣло не клеится,-- ума не приложу, какъ быть?

-- Ты дура!

-- Извѣстно дура, гдѣ ужъ намъ ума нажить,-- женское дѣло.

Онъ говорилъ ей ты, а она ему вы, и вообще относилась къ нему съ особымъ почтеніемъ и даже страхомъ.

-- Время надо, батюшка, Степанъ Ивановичъ, потерпите.

-- Терпѣть намъ не полагается, потому мы деньги платимъ, понимаешь ли ты?

-- Понимать-то понимаю, а только все же обождать надо, теперь у нихъ еще деньги водятся, а вотъ какъ всѣ выйдутъ...

-- Какія у нихъ деньги,-- перебилъ Степанъ Ивановичъ,-- нищіе!

-- Сама видѣла, своими глазами, какъ старуха въ чайномъ магазинѣ сторублевую бумажку мѣняла.

-- Великія деньги -- сторублевая бумажка.

-- Какъ для кого; для бѣднаго человѣка цѣлый капиталъ.

-- Ты что ли бѣдная?

-- Вашими милостями живемъ, спасибо вамъ, меня не забываете.-- Она схватила его руку и хотѣла поцѣловать.

-- Ну тебя, отвяжись.-- И онъ вырвалъ у нея руку.

-- Сваргань дѣло, 300 рублей на столъ выложу, сказано.

-- Охъ, батюшка, что жъ ты меня такими деньгами пужаешь?

Вдова Лоскуткина въ минуты волненія забывала свою образованность, начиная выражаться на простомъ русскомъ нарѣчіи, и даже говорила гостю "ты", должно быть, по старой памяти.

Анна Михайловна Лоскуткина была въ молодости простою деревенскою бабой; но, переѣхавъ въ Питеръ, попала въ честь за свое крѣпкое бѣлое тѣло, и много лѣтъ "гуляла" съ богатыми купцами, переходя изъ рукъ въ руки. Въ этотъ періодъ своей жизни она поставила себѣ двѣ цѣли: первую -- скопить деньгу подъ старость, и вторую -- уподобиться городскимъ моднымъ кокоткамъ, съ которыми часто встрѣчалась тогда. Первое удалось еи вполнѣ, второе только отчасти; она выбивалась изъ силъ, чтобы заимствовать хорошій тонъ и манеры французскихъ дамъ полусвѣта, красилась, жеманилась, одѣвалась по послѣдней модѣ, но болтать по французски такъ и не выучилась, а когда входила въ азартъ, то ругалась по извощичьи и превращалась въ простую русскую бабу. Была ли она когда нибудь замужемъ, или титулъ вдовы былъ у нея самозванный, никто не зналъ, да и мало кто интересовался, а была она извѣстна подъ именемъ Анны Михайловны или "Анютки", которая была въ сильномъ ходу одно время, держала свой экипажъ, нарядную квартиру и даже ложу въ оперѣ, но съ годами стала спадать съ величія, сдѣлалась крайне скупой и кончила тѣмъ, что переѣхала на Петербургскую сторону. Тамъ она занималась темными дѣлами и жила въ двухъ комнатахъ, прикидываясь бѣдною вдовою.

Степанъ Ивановичъ Кудесниковъ, богатый московскій купецъ, былъ старый ея знакомый, и самъ содержалъ ее когда-то, но бросилъ, когда баба, по его выраженію, "износилась", и выдавалъ ей, по добротѣ душевной, небольшую пенсію, навѣщая иногда пріѣздомъ въ Петербургъ, несовсѣмъ впрочемъ безкорыстно, такъ какъ устраивалъ себѣ, при ея посредствѣ, разныя забавы и развлеченія, вдалекѣ отъ своей постоянной резиденціи, Москвы, гдѣ имѣлъ жену, взрослыхъ дѣтей и пользовался большимъ почетомъ. Въ одно изъ такихъ посѣщеній онъ увидѣлъ случайно Софью Брызгалову и воспылалъ къ ней нѣжною страстью.

-- Самая она для меня подходящая,-- объявилъ онъ своей пріятельницѣ, Аннѣ Михайловнѣ,-- добудь ты мнѣ ее безпремѣнно, никакихъ денегъ на такую красавицу не пожалѣю.

Вдова Лоскуткина наобѣщала на словахъ съ три короба, но на дѣлѣ не могла сдѣлать ничего. Она встрѣтила неожиданный отпоръ въ Марьѣ Кузьминишнѣ, въ первый же разъ какъ заговорила съ ней о своемъ дѣлѣ. И не то, чтобы сразу бухнула о купцѣ Кудесниковѣ, а повела разговоръ издали, политично: "Не подобаетъ, молъ, такой дѣвицѣ, какъ Софья Ивановна, свою молодость губить; вотъ и она сама, Анна Михайловна, смолоду дурой была, красоту свою загубила, а капиталу не нажила,-- теперь вотъ горе и мыкаетъ; близокъ локоть, да не укусишь"... Но Марья Кузьминишна съ перваго разу осадила ее такъ, что она во второй не рѣшилась и сунуться, боясь въ конецъ испортить свои добрыя отношенія къ семьѣ Брызгаловыхъ, добытыя длиннымъ путемъ ухаживаній, заискиваній и цѣлымъ рядомъ мелкихъ услугъ по хозяйству. Въ настоящее совѣщаніе, Степанъ Ивановичъ и Анна Михайловна рѣшили, однако, не бросать дѣла, а подойти хотя и дальнимъ, обходнымъ, но болѣе вѣрнымъ путемъ. Плодомъ этихъ совѣщаній было письмо, полученное старикомъ Брызгаловымъ, слѣдующаго содержанія:

"Милостивый государь

Иванъ Ивановичъ.

"Наслышавшись отъ вѣрныхъ людей о прежней службѣ вашей и многой опытности по письменнымъ дѣламъ и по законамъ, я, нуждаясь крайне въ такомъ какъ вы дѣльцѣ, осмѣливаюсь предложить вамъ мѣсто въ моей конторѣ, въ С.-Петербургѣ, съ жалованьемъ въ сто рублей въ мѣсяцъ, а буде сойдемся въ дальнѣйшемъ, то и больше. Главная моя контора въ Москвѣ, а въ С.-Петербургѣ только отдѣленіе, но много дѣловъ въ канцеляріи и по перепискѣ, а потому благоволите пожаловать во вторникъ, въ 11 часовъ утра, въ мою контору, на Мойкѣ, No 17, для личнаго разговора.

"Наслышался я также, что вы въ отставкѣ, пенсію имѣете малую, а семью большую, потому надѣюсь, что не обидитесь моимъ письмомъ. Въ ожиданіи отвѣта, остаюсь

вашъ

покорный слуга

Степанъ Кудесниковъ,

московскій 1-й гильдіи купецъ".

Письмо было получено въ субботу и доставлено не по почтѣ, а съ разсыльнымъ изъ конторы. Оно было сочинено и набѣло переписано самимъ Степаномъ Кудесниковымъ и заключало въ себѣ немалое число грамматическихъ ошибокъ, которыя остались неисправленными, пройдя черезъ цензуру вдовы Лоскуткиной. Прочитавъ письмо, Иванъ Ивановичъ пришелъ въ неописанный восторгъ и бросился къ Марьѣ Кузьминишнѣ, не сомнѣваясь ни минуты, что она раздѣлитъ его радость и что дѣло кончено: во вторникъ онъ пойдетъ объясняться, а въ среду -- на службу. Какое счастье! опять на Мойку, опять будетъ ѣздить черезъ перевозъ отъ Мытнаго, шагать по Дворцовой площади и не такъ себѣ просто, для прогулки или удовольствія, а на службу, конечно, не царскую, а частную, но все же на службу, въ обѣду вернется домой, усталый и счастливый, а 20-го числа принесетъ женѣ жалованье. Иванъ Ивановичъ чуть не прыгалъ отъ радости; но Марья Кузьминишна посмотрѣла на дѣло иначе; она прочла письмо три раза, посмотрѣла на свѣтъ, перечитала адресъ и покачала головой.

-- Странно,-- сказала она,-- откуда взялся такой купецъ и зачѣмъ ты ему вдругъ понадобился?

-- Что же тутъ страннаго?-- возразилъ Иванъ Ивановичъ:-- просто слыхалъ обо мнѣ.

-- Да ты развѣ его знаешь, видалъ когда нибудь?

-- Никогда не видалъ и не слыхалъ о немъ ничего.

-- И не слыхалъ?-- Странно, нѣтъ ли тутъ какой нибудь шутки. Кто нибудь посмѣялся надъ тобой, вотъ и все.

-- Ну, вотъ еще,-- сказалъ Иванъ Ивановичъ, обидѣвшись.-- Кому нужно шутить такъ глупо, да и что ты находишь страннаго, что въ моемъ трудѣ люди нуждаются?

-- Ну, сходи во вторникъ, попробуй,-- рѣшила Марья Кузьминишна, не желая раздражать мужа еще болѣе:-- авось Богъ поможетъ, только смотри, будь остороженъ, не попадись въ какую нибудь ловушку, а -- главное -- не кончай ничего безъ меня.

-- Ну, вотъ еще! развѣ я маленькій.

Во вторникъ онъ отправился въ контору, выбритый, вымытый, въ вицъ-мундирѣ и съ Анною на шеѣ; онъ довольно долго не приходилъ домой, но наконецъ явился, весь сіяющій.

-- Ну, Маша,-- заговорилъ онъ еще въ передней,-- еслибъ ты знала, что за человѣкъ Степанъ Ивановичъ.

-- Какой Степанъ Ивановичъ?

-- Да Кудесниковъ, онъ и есть Степанъ Ивановичъ.

-- Ну?

-- Какой пріемъ, еслибъ ты знала, какая контора, дѣла милліонныя, самъ такой видный, осанистый.

-- Что жъ онъ тебѣ сказалъ?

-- Пригласилъ на службу, 100 рублей въ мѣсяцъ жалованья, а коли сойдемся, говоритъ, еще прибавлю.

-- Да откуда онъ тебя знаетъ?

-- Отъ прежняго, говоритъ, директора, отъ вашего Николая Гавриловича, много,-- говоритъ,-- о васъ слыхалъ, очень ужъ онъ рекомендовалъ васъ.

Марья Кузьминишна, въ свою очередь, просіяла.

-- Ну,-- сказала она,-- если черезъ Николая Гавриловича, такъ это другое дѣло. Что жъ, ты покончилъ?

-- Покончилъ Маша,-- отвѣчалъ робко Иванъ Ивановичъ, боясь, какъ бы ему не досталось за то, что онъ покончилъ безъ ея соизволенія.

Но дѣло обошлось благополучно и начальство оказалось на этотъ разъ милостивымъ.

-- Сто рублей жалованья?-- переспрашивала Марья Кузьминишна.

-- Да, 100 рублей и обѣщалъ прибавить...

Марья Кузьминишна перекрестилась.

-- Милость божія,-- сказала она,-- это все за Митю Господь намъ посылаетъ. Надо въ воскресенье молебенъ отслужить, всей семьей пойдемъ въ церковь и его, голубчика, съ собой возьмемъ, причастить надо.

Въ сущности, она была рада не менѣе мужа. Митины деньги таяли, какъ воскъ, и за растрату ихъ Марья Кузьминишна горько себя упрекала. И вдругъ такое счастье: 100 рублей въ мѣсяцъ и пенсія остается. Марья Кузьминишна поклялась передъ образомъ, что не тронетъ болѣе ни копѣйки изъ завѣтныхъ денегъ, а растраченное пополнитъ, хотя бы ей пришлось голодать изъ-за этого.

-- Смотри же ты, Иванъ Ивановичъ,-- строго объявила она мужу,-- если ты на новомъ мѣстѣ не удержишься изъ-за этого винища...

Но Иванъ Ивановичъ только замахалъ руками.

-- И-и, что ты! Я далъ зарокъ.

-- Бѣдняга,-- подумала Марья Кузьминишна,-- онъ съ горя вѣдь только и пилъ, отъ тоски и праздности.

Веселые дни наступили въ семействѣ Брызгаловыхъ и солнышко опять выглянуло на ихъ горизонтѣ. Всѣ точно ожили, въ особенности старики. Иванъ Ивановичъ испытывалъ ощущеніе стараго карася, котораго долго томили въ лаханкѣ, не перемѣняя воды, и вдругъ выпустили въ прудъ, гдѣ онъ могъ плавать и плескаться всласть. Онъ опять дышалъ чернильнымъ воздухомъ; у него опять были свой столъ, чернильница, кресло, да какіе еще,-- какихъ не бывало и у самого директора департамента; только одно его удивляло: дѣлъ въ конторѣ, "настоящихъ",-- какъ онъ понималъ ихъ,-- совсѣмъ не было, а были какіе-то счеты, контракты и балансы. Нѣтъ того, чтобы настрочить какое нибудь отношеніе, съ излюбленною фразою: "вслѣдствіе сего и имѣя въ виду",-- нѣтъ, слогъ былъ какой-то безобразный: генералу писали: "милостивый государь"; министру отношеніе, а не рапортъ. Иванъ Ивановичъ никакъ не могъ къ этому привыкнуть и совсѣмъ былъ сбитъ съ толку порядками купеческой конторы. Это не мѣшало ему конечно получать исправно жалованье, которое ему выдали даже за мѣсяцъ впередъ, сказавъ, что вычтутъ послѣ, когда дадутъ награды къ празднику. Послѣднее обстоятельство очень понравилось Марьѣ Кузьминишнѣ и ей показалось, что она никогда не была такъ богата: шутка ли, каждое 20-е число -- 100 рублей! Конечно, прежде они получали и больше, но это было уже давно, и они натерпѣлись съ тѣхъ поръ такъ много горя, что 100 рублей въ мѣсяцъ показались ей цѣлымъ капиталомъ.

Недолго думая, она осуществила свою задушевную мечту и залѣчила рану, давно болѣвшую на сердцѣ. Сережа, ея любимецъ, былъ взятъ изъ ремесленнаго училища и водворенъ опять въ гимназію и въ родительскій домъ. День этотъ искупилъ ея страданія; она плакала, обнимала его, не знала, куда посадить; но Сережа, сильно одичавшій въ училищѣ, смотрѣлъ какимъ-то букой и въ особенности косился на старшую сестру и на ея ребенка.

Новый патронъ Брызгаловыхъ, купецъ Кудесниковъ, велъ себя съ большимъ тактомъ. Въ первое время онъ совсѣмъ не показывался на Петербургской сторонѣ и даже нарочно уѣхалъ въ Москву, чтобы дать время Брызгаловымъ освоиться съ ихъ новымъ положеніемъ и не испортить дѣла слишкомъ поспѣшнымъ требованіемъ награды за свои благодѣянія. Но наконецъ и онъ не вытерпѣлъ. Въ одно прекрасное утро, громкій звонокъ въ передней въ необычное время, испугалъ Марью Кузьминишну и ея домочадцевъ. Она отворила; Иванъ Ивановичъ вбѣжалъ въ комнату, весь запыхавшись.

-- Что случилось?-- воскликнула она въ тревогѣ,-- ужъ не отказали ли отъ мѣста?

-- Нѣтъ, нѣтъ, напротивъ.

-- Какъ, напротивъ? что это значитъ? да говори же толкомъ!

-- Ѣдетъ, ѣдетъ!-- только и могъ проговорить Иванъ Ивановичъ, махая руками,-- сейчасъ за мной.

-- Кто ѣдетъ, куда?-- Марья Кузьминишна ничего не понимала.

-- Самъ, самъ ѣдетъ къ намъ; вчера изъ Москвы вернулся,-- скорѣй!

Марья Кузьминишна насилу могла добиться, что ѣдетъ къ нимъ самъ Степанъ Ивановичъ съ визитомъ, а мужъ успѣлъ только забѣжать впередъ и цѣлый полтинникъ проѣздилъ на извощикахъ.

-- Ну, такъ что жъ,-- сказала она спокойно,-- милости просимъ.

-- Скорѣй иди, иди; одѣнься, Соню позови.

Иванъ Ивановичъ бѣгалъ и суетился; онъ схватилъ какое-то полотенце и сталъ тереть имъ изо всей мочи спинку стула, попавшагося ему подъ руку, но Марья Кузьминишна вырвала у него полотенце.

-- Оставь,-- сказала она съ досадой:-- личнымъ полотенцемъ стульевъ не обтираютъ. Оставь, говорятъ тебѣ, не твое дѣло, безъ тебя все справятъ, лучше поди умойся,-- весь перепачкался, какъ трубочистъ.

Иванъ Ивановичъ былъ, дѣйствительно, весь въ пыли и въ поту, и въ такомъ волненіи, какъ будто ждалъ къ себѣ въ гости владѣтельнаго принца. Но для него Степанъ Кудесниковъ и въ самомъ дѣлѣ явился сказочнымъ принцемъ, магомъ и волшебникомъ, воскресившимъ его къ жизни однимъ прикосновеніемъ волшебнаго жезла.

Марья Кузьминишна приняла съ достоинствомъ гостя, да и гость не ударилъ лицомъ въ грязь.

-- Много наслышанъ, сударыня, о вашихъ добродѣтеляхъ;-- сказалъ онъ, входя въ комнату и почтительно кланяясь хозяйкѣ;-- пожелалъ лично представиться.

-- Милости просимъ, благодаримъ за честь,-- отвѣчала хозяйка, усаживая его на единственный диванчикъ въ комнатѣ, изображавшій собою гостинную. Иванъ Ивановичъ остался стоять и такъ оторопѣлъ, что даже забылъ представить гостя женѣ; но онъ самъ это сдѣлалъ.

-- Степанъ Ивановичъ Кудесниковъ,-- сказалъ онъ,-- въ Москвѣ торгуемъ.

-- Знаю, батюшка: мнѣ мужъ разсказывалъ. Благодарить васъ мы должны.

Но Степанъ Ивановичъ перебилъ ее.

-- Не за что благодарить, сударыня, мы сами васъ и супруга вашего благодарить станемъ за честь, намъ сдѣланную; въ ихнемъ чинѣ и положеніи къ намъ, въ купеческую контору, на службу пошли,-- а мы людей понимаемъ и цѣнить умѣемъ.

-- Вѣрно, вы о мужѣ моемъ отъ бывшаго нашего директора слышали,-- спросила Марья Кузьминишна,-- отъ Николая Гавриловича?

-- Именно такъ,-- поспѣшилъ подтвердить гость, никогда не знавшій и не видавшій Николая Гавриловича:-- мы съ ихъ превосходительствомъ старые пріятели.

-- Семейство большое имѣете?-- продолжалъ онъ, послѣ минутнаго молчанія, поглядывая на дверь.

-- Четверо дѣтей, меньшому шестой годикъ пошелъ.

-- А старшая уже невѣста?

-- По возрасту да, только Богъ жениховъ не даетъ.

-- Придетъ, сударыня,-- все въ свое время придетъ.

Въ эту минуту, въ комнату вбѣжали меньшія дѣти, прямо со двора, запыленныя и запачканныя. Вошла и Софья, предупрежденная о пріѣздѣ почетнаго гостя. Она подала ему руку, а дѣти остановились у дверей, какъ вкопанныя, и съ удивленіемъ глядѣли на осанистаго бородатаго купца, въ длиннополомъ сюртукѣ, съ орденомъ на шеѣ. Обласкавъ дѣтей и посидѣвъ еще немного, гость уѣхалъ, обѣщая прислать дѣтямъ игрушекъ. На прощаньѣ онъ подошелъ къ ручкѣ Марьи Кузьминишны и просилъ позволенія быть знакомымъ.

-- Какой хорошій человѣкъ,-- сказала Марья Кузьминишна, когда дверь за нимъ затворилась.

-- Экая краля,-- проговорилъ купецъ Кудесниковъ, садясь въ карету.

Вблизи, Софья понравилась ему еще больше, и онъ рѣшилъ добыть ее во что бы то ни стало.

На другой день посыльный принесъ дѣтямъ Брызгаловыхъ цѣлую корзинку съ игрушками и сластями, а старшей барышнѣ, Софьѣ Ивановнѣ, при довольно безграмотной запискѣ, такую великолѣпную бонбоньерку съ конфектами, что всѣ ахнули, развернувъ ее изъ бумаги. Въ этотъ же день Иванъ Ивановичъ не вернулся домой обѣдать, а пришелъ вечеромъ, немного выпивши, и началъ разсказывать, какъ Степанъ Ивановичъ увезъ его въ своей каретѣ обѣдать во французскій ресторанъ, какими кушаньями его тамъ кормили и какими винами поили.

Черезъ два дня, самъ Кудесниковъ пріѣхалъ опять на Петербургскую сторону и, подойдя къ ручкѣ Софьи Ивановны, приподнесъ ей билетъ на ложу въ театръ, въ бельэтажъ.

Софья вспыхнула и не знала: принять ей ложу или нѣтъ? Но мать, боясь обидѣть патрона, шепнула, чтобы она приняла и поблагодарила за вниманіе. Съ тѣхъ поръ аттака повелась правильная: визиты и подарки стали все учащаться и рости въ цѣнѣ: наконецъ Кудесниковъ прислалъ Софьѣ браслетъ, унизанный брилліантами, такой цѣни, что подарокъ этотъ произвелъ полный переполохъ въ семьѣ Брызгаловыхъ. Оказалось, что онъ слишкомъ поторопился. Марья Кузьминишна не на шутку встревожилась и не знала, что думать, а Соня оскорбилась подаркомъ и требовала, чтобы браслетъ немедленно отослали назадъ. Иванъ Ивановичъ тоже сконфузился, но не зналъ, на что рѣшиться, и боялся пуще всего оскорбить своего благодѣтеля и потерять мѣсто.

-- Конечно,-- бормоталъ онъ,-- конечно, браслетъ дорогой, Сонѣ не нужно, зачѣмъ такіе подарки? но, можетъ быть, у нихъ въ купеческомъ быту такъ водится?

-- Что водится? крикнула на него Марья Кузьминишна,-- что ты болтаешь?

Истинныя причины всѣхъ дѣйствій новаго благодѣтеля начинали выясняться передъ нею въ ихъ настоящемъ свѣтѣ, но они казались ей настолько позорными, что она отказалась въ нихъ вѣрить.

Оставшись глазъ на глазъ съ мужемъ, она спросила: женатъ или холостъ его купецъ Кудесниковъ? Но Иванъ Ивановичъ не зналъ.

-- Узнать завтра же,-- приказала она, а пока рѣшила браслетъ отослать, что тотчасъ же и исполнила, при вѣжливой запискѣ отъ Софьи.

На другой день Марья Кузьминишна съ нетерпѣніемъ поджидала мужа.

Если женатъ,-- думала она,-- значитъ, намѣренія не честныя, надо все порвать, отказаться отъ мѣста и объявить этому купчинѣ, что мы не торгуемъ своею честью!

Но вмѣстѣ съ тѣмъ, она невольно думала о 20-мъ числѣ, о жалованьѣ, о счетахъ въ лавкахъ, о платѣ за квартиру и -- увы!-- о ватномъ салопчикѣ, который она затѣяла шить для Мити на зиму, и безъ котораго, его, голубчика, скоро нельзя будетъ и выносить.

-- Бѣдный мальчикъ! Прожили его деньги; какъ и когда ихъ пополнимъ?

:-- Ну, что?-- бросилась она на встрѣчу входившему мужу.

-- Вдовецъ!-- громко объявилъ Иванъ Ивановичъ.

На сердцѣ у Марьи Кузьминишны отлегло и она перекрестилась.

-- Вдовецъ, вдовецъ!-- повторяла она.-- Значитъ, хорошій человѣкъ и намѣренія у него честныя! Самъ Богъ послалъ его намъ.

И она начала жалѣть, зачѣмъ отослала браслетъ, и тревожиться, не обидѣлся ли этотъ хорошій человѣкъ?

-- Что онъ тебѣ сказалъ?-- допрашивала она мужа:-- говорилъ о браслетѣ?

-- Ничего не говорилъ, отвѣчалъ сердито Иванъ Ивановичъ,-- а я тебѣ говорилъ, что браслетъ отсылать не надо.

Съ этого дня Степанъ Ивановичъ сталъ своимъ человѣкомъ въ семьѣ Брызгаловыхъ и особымъ любимцемъ Марьи Кузьминишны. Она не знала, куда его посадить и какъ обласкать, когда онъ пріѣзжалъ къ нимъ, а пріѣзжалъ онъ все чаще и чаще. Онъ имѣлъ настолько такту, что не поминалъ о браслетѣ и не дѣлалъ больше цѣнныхъ подарковъ, но зато засыпалъ всю семью конфектами, лакомствами и фруктами, привозилъ билеты на ложи чуть не каждый день, присылалъ экипажъ кататься, и разъ даже соблазнилъ Марью Кузьминишну взять у него въ долгъ 300 рублей, обѣщая вычитать изъ жалованья ея мужа или сосчитаться при наградахъ къ праздникамъ. Сама Софья думала, что онъ имѣетъ честныя намѣренія, и, хотя ей былъ противенъ этотъ бородатый купецъ съ его ложами и конфектами, но она не рѣшалась отвадить его, боясь огорчить отца и мать. Кудесникова можно было, дѣйствительно, принять за жениха Софьи и всѣ въ домѣ считали его такимъ, дивясь и завидуя счастію, выпавшему на долю Брызгаловыхъ.

-- Милліонщикъ,-- говорила лавочница,-- и вдовецъ.

-- Удивляюсь, право, этимъ мужчинамъ,-- возражала съ запальчивостью старая дѣвица, Катерина Ивановна.-- И что только онъ въ ней нашелъ? Ледащая, глаза, какъ плошки, да еще и съ изъяномъ.

-- Съ какимъ изъяномъ?-- спросила лавочница.

-- Какъ съ какимъ? незаконнаго сына, на показъ всѣмъ, на рукахъ носитъ.

-- А, можетъ, это и отъ него?

-- Какъ отъ него? сами же вы говорили, что отъ офицера.

-- Да я почемъ знаю. Мало ли что говорятъ.

Но Катерина Ивановна продолжала злиться, считая почему-то себя лично оскорбленной. Удивлялись и судачили и другіе жильцы, считая Кудесникова объявленнымъ женихомъ Софьи. Не удивляласъ только одна вдова Лоскуткина; она посмѣивалась втихомолку, зная по опыту, какого жениха изображалъ изъ себя ея старый грѣховодникъ. Правду сказать, такого рода недоразумѣнія могли случаться только съ одними Брызгаловыми, жившими въ глуши, внѣ всякихъ связей съ внѣшнимъ міромъ, и совсѣмъ не знавшими людей, не смотря на свои немолодые годы; могли случаться именно съ Иваномъ Ивановичемъ, котораго всякій могъ надуть и провести за носъ. Въ тотъ день, когда Марья Кузьминишна поручила ему навести справку о семейномъ положеніи ихъ благодѣтеля, онъ долго бродилъ по конторѣ, стыдясь задать кому либо такой странный вопросъ, и съ трудомъ рѣшился наконецъ спросить управляющаго конторою. Управляющій былъ родственникъ и короткій пріятель Кудесникова, зналъ всѣ его затѣи и, желая услужить ему, а вмѣстѣ съ тѣмъ позабавиться надъ Брызгаловымъ, котораго истинное положеніе въ конторѣ было ему хорошо извѣстно,-- сказалъ, что патронъ ихъ давно уже вдовецъ и собирается вновь жениться. Еслибы Иванъ Ивановичъ спросилъ кого либо другаго, или вообще прислушался къ разговорамъ и толкамъ въ конторѣ, то онъ давно бы узналъ, что въ Москвѣ проживаетъ толстая, претолстая купчиха, именуемая Степанидой Савишной Кудесниковой, которая была прежде простой деревенской бабой, но теперь стала большой барыней, ѣздитъ на рысакахъ, мотаетъ деньги и удивляетъ всю Москву своими нарядами. Какъ бы то ни было, но недоразумѣніе длилось, пока наконецъ купецъ Кудесниковъ, наскучивъ долгимъ ожиданіемъ, не объяснился на чистоту съ Софьей. Онъ предложилъ ей просто-на-просто поступить къ нему на содержаніе, обѣщая богатую квартиру, карету съ сѣрыми рысаками и 1000 рублей въ мѣсяцъ на расходы,-- "чтобы все хорошо было и прилично ", какъ онъ выразился. Обѣщалъ даже "ребенка обезпечить и положить на его имя пять тысячъ въ банкъ". Чего бы казалось лучше? Но, къ его удивленію, Софья отвергла съ негодованіемъ эти блестящія предложенія; она выбѣжала изъ комнаты и съ плачемъ бросилась въ матери на грудь. Черезъ нѣсколько минутъ, сама Марья Кузьминишна вышла къ оскорбителю; лицо ея пылало, она остановилась посреди комнаты и гнѣвно смотрѣла прямо въ глаза оторопѣвшему Степану Ивановичу.

-- Милостивый государь,-- спросила она торжественно:-- кто далъ вамъ право оскорблять насъ?

-- Чѣмъ, матушка, чѣмъ?-- отвѣчалъ Кудесниковъ.-- Христосъ съ тобой, и не думалъ.

-- Вы сдѣлали моей дочери крайне обидное предложеніе, тѣмъ болѣе обидное, что знали о ея несчастіи.

-- Чѣмъ же обидное? я по чести и совѣсти, а не то, чтобы такъ, позабавиться на одинъ день и бросить; я на всю жизнь, можно сказать, обезпечу ее, коли она меня любить будетъ, и семью не оставлю, съ полнымъ уваженіемъ.

-- Уваженія не можетъ быть тамъ, гдѣ людей оскорбляютъ.

-- Да какое оскорбленіе, съ чего ты взяла?-- Степанъ Ивановичъ, приходя въ азартъ, начиналъ обыкновенно говорить своему собесѣднику "ты": -- 12 тысячъ въ годъ предложилъ твоей Соничкѣ, квартиру готовую, мужу твоему въ конторѣ мѣсто далъ, а она толкуетъ объ оскорбленіи!-- Ты сама меня обижаешь, Марья Кузьминишна, вотъ что.

-- Вы осмѣлились сказать...

-- Да постой, не горячись.

-- Вы предложили Софьѣ поступить къ вамъ на содержаніе -- перебила запальчиво Марья Кузьминишна.

-- Ну да, а ты что думала?

-- Мы думали, что вы имѣете честныя намѣренія, намъ сказали, что вы вдовецъ.

-- Вдовецъ!-- усмѣхнулся Степанъ Ивановичъ,-- а куда жъ я дѣну свою Степаниду Савишну? въ карманъ что ли спрячу? Не войдетъ -- толста больно.

Неудержимый гнѣвъ запылалъ въ груди Марьи Кузьминишны и она подступила къ Кудесникову такъ близко, что тотъ невольно попятился.

-- Вонъ!-- закричала она, указывая на дверь.

-- Да ты не горячись, одумайся,-- пробовалъ успокоить ее Степанъ Ивановичъ:-- ребятишекъ-то пожалѣй.

-- Вонъ!-- повторила Марья Кузьминишна, такъ громко и сдѣлала такой выразительный жестъ, что ея собесѣдникъ счелъ за лучшее отретироваться.

На крикъ прибѣжала Софья и застала мать въ обморокѣ на полу.

-- Дура-баба!-- проговорилъ Степанъ Ивановичъ, шагая по коридору:-- бѣлены объѣлась.

-- Что, батюшка, грибъ съѣлъ?-- послышался сзади знакомый голосъ, и вдова Лоскуткина, забѣжавъ впередъ, остановила его за руку.

-- Грибъ съѣлъ,-- повторила она съ злорадствомъ.

-- Убирайся!-- сердито закричалъ на нее Степанъ Ивановичъ.

-- Говорила я тебѣ, говорила: самъ не суйся, не мужское это дѣло, пустилъ бы меня орудовать.

-- Расшибу!-- завопилъ Кудесниковъ, замахнувшись на нее кулакомъ.

Вдова Лоскуткина съ визгомъ отскочила отъ него и скрылась за дверью.