На другой день, поутру, довольно поздно, Лукинъ съ своимъ пріятелемъ пили чай. Матюшкинъ сидѣлъ на окнѣ съ сигарой во рту, а Лукинъ на диванѣ.
-- Такъ вотъ, братецъ, дѣло какого рода, Лукинъ говорилъ.-- Квартира вздоръ; квартиру я самъ отыщу, а нуженъ мнѣ человѣкъ, который бы лично ихъ зналъ, или знакомый этого человѣка, или знакомый его знакомаго, кто-нибудь все равно, лишь бы дорогу найдти, да за что-нибудь уцѣпиться, а тамъ ужь я самъ доберусь.
-- Такъ-съ, отвѣчалъ Матюшкинъ, лукаво прищуря глаза,-- такъ-съ понимаемъ-съ, приложимъ стараніе всевозможное, будемъ разнюхивать на всѣ стороны, и какъ только почуемъ слѣдъ, тотчасъ къ вашему благородію съ рапортомъ... А позвольте спросить: что это за Маевскіе, и на что они вамъ?
-- Вотъ видишь ли братецъ... Лукинъ -- немножко замялся:-- это двѣ барыни, которыхъ я встрѣтилъ на станціи и съ которыми я хочу покороче сойдтись.
-- А! Такъ вы стало-быть ужь знакомы! Скажи пожалуста, да изъ чего жь ты еще хлопочешь? Знакомы, такъ и ступай прямо въ домъ.
-- Нельзя, братецъ. Это не швейки какія-нибудь, къ которымъ ходятъ безъ, спроса... Свѣтскія, дамы, мужъ губернаторъ. Въ ихъ кругу это не принято. Мало ли съ кѣмъ въ дорогѣ заговоришь; это еще не даетъ тебѣ права, безъ приглашенія, лѣзть въ гостиную. У нихъ тамъ на все свои формы есть.
-- О! чортъ побери эти формы! Есть изъ чего затрудняться! Дѣло простое, естественное... встрѣтилъ въ дорогѣ... бабенка смазливенькая... понравилась... приволокнуться смерть хочется... ну и приволокнись.
-- Ба! что за вздоръ! Матюшкинъ, ты сдѣлай милость не думай...
-- Вотъ еще, стану я думать. Мнѣ-то до этого что? Я не баба чтобы сплетнями заниматься. Мое дѣло тутъ сторона. Я тебѣ ихъ отыщу, а тамъ дѣлай съ ними что хочешь, хоть лалономъ имъ кади... Я тебѣ только одно скажу: плутъ ты братецъ, Григорій Алексѣичъ, большой руки плутъ!
Лукинъ засмѣялся.
-- Ну нечего тутъ говорить, сказалъ онъ, махнувъ рукой,-- объ этомъ съ тобой не столкуешься. Я тебя только прошу, когда станешь развѣдывать, чуръ обо мнѣ ни полслова. Придумай тамъ первое что тебѣ въ голову попадетъ, какой угодно предлогъ.
-- Это зачѣмъ?
-- Да такъ, на случай, если кто спроситъ, зачѣмъ ты о нихъ справляешься.
-- Вотъ еще! очень тутъ нуженъ предлогъ! Такъ, просто, справляюсь безъ всякаго повода... На улицѣ слышалъ фамилію, видѣлъ въ театрѣ тамъ что ли... А если замѣчу, что кто-нибудь соблазнился, я ему тотчасъ по твоему: вы, дескать, сдѣлайте милость не думайте, вотъ и все.
-- Отлично!
Они говорили еще съ полчаса. Замѣтивъ, что тотъ собирается уходить, Лукинъ искусно навелъ разговоръ на денежныя его обстоятельства. Оказалось, какъ можно было легко угадать, что они очень плохи.
-- Знаешь ли что, Матюшкинъ, возьми у меня въ займы.
-- А что, въ самомъ дѣлѣ? Дай, братецъ, пожалуста сколько-нибудь, хоть пять или десять рублей, а то въ карманѣ такъ пусто, что просто тошнитъ.
-- Десять рублей! Ну, нечего сказать, запросилъ!
Матюшкинъ сконфузился.
-- Что ты сдѣлаешь на десять рублей? Издержишь помелочамъ въ какую-нибудь недѣлю, а тамъ опять останешься безъ копѣйки.
-- Да, оно правда; такъ какже дѣлать-то, братецъ? Я право не знаю.
-- А вотъ какъ. Мы вѣдь съ тобой товарищи?
-- Правда.
-- И церемониться намъ другъ съ другомъ глупо?
-- Конечно глупо.
-- Такъ вотъ, ты знаешь, что у меня теперь деньги есть; вотъ ты мнѣ запросто и скажи, сколько тебѣ тамъ нужно на все, чтобы до перваго срока хватило.
Матюшкинъ повеселѣлъ.
-- Ну-ка, давай считать, продолжалъ Лукинъ.-- Сколько ты долженъ всего?
-- Это затѣмъ?
-- Затѣмъ чтобы заплатить. Я буду твой кредиторъ, а всѣхъ остальныхъ мы по боку; ладно?
-- Ладно, идетъ; только братъ ты сдѣлай милость не думай, чтобъ я того... я только что получу, все выплачу.
-- Ну, ну, конечно. Считай-ка.
Матюшкинъ началъ считать, но пріятель перебилъ его. Ну а на платье тебѣ сколько нужно?
-- На платье? Зачѣмъ? Годится и это.
-- Нѣтъ, не годится. Поди-ка, стань къ зеркалу, посмотри. Вонъ видишь: ворсъ вытертъ, петли дерутся, воротникъ грязный, засаленные рукава тоже. Я не на счетъ щегольства тебѣ говорю, а все же надо, чтобъ было хоть чисто, да цѣло вездѣ. А это ты хоть кого спроси, это все -- брюки, жилетъ, бѣлье, сюртукъ, шляпа,-- все отслужило свой срокъ и не годится ни къ чорту, надо все новое шить.
-- Сшить-то не штука, пожалуй можно и сшить, да только вѣдь это все стоитъ...
-- Объ этомъ не хлопочи, считай сколько стоитъ.-- Матюшкинъ опять сталъ считать, выкладывая по пальцамъ.-- Постой, приложи еще на квартиру, на столъ, чай, сахаръ и проч. считай на три мѣсяца.
-- Вотъ те на! Да вѣдь это выходитъ, что я на твой счетъ буду жить, потому что когда же я все это выплачу?
-- Объ этомъ послѣ поговоримъ; считай.
-- Пожалуй, счетъ сдѣлать не трудно.
Такъ думалъ Матюшкинъ, но на повѣрку вышло труднѣе чѣмъ онъ полагалъ. Около часу прошло прежде чѣмъ онъ успѣлъ свесть итоги. Вышло что денегъ нужно ему всего четыреста пятьдесятъ рублей съ чѣмъ-то. Считали они, какъ всѣ въ ту пору, на ассигнаціи; тѣмъ не менѣе, когда пришлось выговорить всю сумму, Матюшкинъ опять сконфузился.
-- Четыреста! онъ бормоталъ: -- вонъ оно, вонъ куда повезло! Четыреста пятьдесятъ!.. Нѣтъ, братъ Григорій Алексѣичъ, шутишь, не по карману!
-- Это отчего? Въ карманъ что ли не влѣзетъ? Или карманъ дырявый, не сбережешь?
-- Да если хочешь, то можетъ и это случиться. Я деньги беречь не привыкъ,
-- Ну такъ я за тебя сберегу, а ты приходя и бери когда нужно.
-- Спасибо, да только прежде чѣмъ мы порѣшимъ, ты мнѣ скажи откровенно... на сколько, то-есть когда и долженъ буду отдать?
-- А когда хочешь, мнѣ все равно.
-- Какъ все равно?
-- А также. У меня денегъ теперь гораздо больше чѣмъ нужно. Все равно, будутъ лежать безъ пользы...
-- Ну а проценты?
-- Какіе проценты! Что я жидъ, что ли, чтобы товарищу на проценты давать? Да и что тамъ, съ пяти сотъ рублей, много ли ихъ накопишь?
-- Да какже? Ну а если надолго затянется, на нѣсколько лѣтъ?
-- Такъ чтожь?
-- Да такъ! Оно какъ-то совѣстно.
-- Это отчего? Вѣдь ты не выпрашивалъ, я самъ тебѣ предложилъ. Послушай, Матюшкинъ, еслибы ты былъ съ деньгами, а я безъ копѣйки, неужли ты не далъ бы мнѣ такихъ пустяковъ?
-- Я?.. Чортъ знаетъ, братецъ... мнѣ и во снѣ никогда не снилось, чтобъ я былъ съ деньгами... Почемъ я знаю, что было бы въ такомъ случаѣ. Я можетъ-быть сталъ бы не тотъ человѣкъ, что теперь, сталъ бы копѣечникъ, скряга... а впрочемъ что на себя клепать! Теперь, въ эту минуту, случись у меня капиталъ, конечно я въ ростъ бы его не пустилъ. Я бы ему протеръ глазки.
-- Ну и товарищу далъ бы взаймы? спросилъ Лукинъ.
-- Конечно далъ бы; вотъ ты же даешь.
-- Ну такъ чего жь толковать! Подумай, Матюшкинъ, вѣдь это глупо. Деньги на то и сдѣланы, чтобъ ихъ тратить. Деньги не любятъ лежать. Онѣ хороши только тогда, когда отъ нихъ польза кому-нибудь есть, а безъ этого деньги что? Тьфу! Добраго слова не ст о ятъ.
-- Вотъ правда, славно смазалъ! воскликнулъ Матюшкинъ, спрыгнувъ съ окна.-- Да я то что чушь несу, совсѣмъ ошалѣлъ, ей Богу! Человѣкъ хорошее дѣло дѣлаетъ; деньги даетъ товарищу въ долгъ, а товарищь кобенится, упирается какъ баранъ. Нечего меледить! Нечего жаться, да лицемѣрить! Надо вести себя откровенно. Деньги нужны, деньги даютъ отъ души, ну и бери отъ души, вотъ и все.
-- Берешь стало-быть?
-- Беру, Григорій Алексѣичъ, беру! Спасибо тебѣ, дай руку. Пусть будетъ по твоему, пусть буду я долженъ тебѣ со всѣхъ концовъ,
-- Не хлопочи, сочтемся когда-нибудь,
-- Дай Богъ! Ну прощай, пора до дому, дѣло есть.
-- Теперь возьмешь что-нибудь?
-- Возьму. Давай пожалуй, только не все. Давай двѣсти рублей.
Лукинъ отсчиталъ ему деньги и отпустилъ его. Часа черезъ два, онъ отправился въ Лѣтній Садъ, а оттуда опять въ Большую Милліонную. Дворникъ стоялъ опять у воротъ. Завидѣвъ его, онъ издали еще снялъ шапку.
-- Ну что, отыскалъ?
-- Отыскалъ, сударь. Вонъ прямо, за переулкомъ, четвертый домъ. Съ улицы, въ первый подъѣздъ, извольте идти на лѣстницу; тамъ, во второмъ этажъ, будетъ дверь. Тутъ они и живутъ. Всего два мѣсяца какъ самъ генералъ переѣхалъ, а барыня ихъ съ сестрицей недавно изволили быть.
Лукинъ пошелъ прямо къ дому. Безъ всякой цѣли въ виду, онъ просто хотѣлъ убѣдиться въ своей находкѣ.
-- Кого вамъ угодно? спросилъ швейцаръ, встрѣчая его въ дверяхъ.
-- Маевскіе здѣсь живутъ?
-- Здѣсь сударь, только ихъ дома нѣтъ. Ѳедоръ Леонтьичь къ министру уѣхали, а Софья Осиповна съ сестрицей отправились Эрмитажъ смотрѣть.
-- Онѣ однѣ тамъ?
-- Нѣтъ-съ не однѣ, капитанъ Левель съ ними.
-- А, Левель! Ну, хорошо, прощай.
-- А какъ прикажите о васъ доложить?
-- Не нужно; я ихъ увижу прежде тебя.
Онъ вышелъ къ старому зданію Эрмитажа. Какая досада! Билета нѣтъ! думалъ онъ, а впрочемъ на что билетъ? Новая встрѣча меня не подвинетъ впередъ, а скорѣе испортитъ мой планъ. Швейцаръ пожалуй разкажетъ; онѣ догадаются, что я ихъ искалъ, и выйдетъ глупо, смѣшно. Вотъ Левель другое дѣло. Левель -- дорожка, которая ближе меня приведетъ... Гвардеецъ конечно... какъ бы взглянуть на мундиръ?.. Чтожь, подождемъ: если только онѣ еще тутъ, то я увижу ихъ издали непремѣнно. Ба! это что за коляска?.. Эй! кучеръ! чей экипажъ?
-- Генеральши Маевской.
Рядомъ съ коляской стояли дрожки.
-- А ты чей? спросилъ Лукинъ.
-- Левеля, капитана.
-- Хм! Левель... Фамилія мнѣ знакома. Капитанъ Левель... какого полка?
-- У нихъ нѣтъ полка, они служатъ по антиреліи.
Лукинъ повернулся и пошелъ прочь. Ждать было незачѣмъ; онъ узналъ все что нужно. Всю дорогу домой имя Левеля не выходило у него изъ мыслей. Онъ не солгалъ кучеру, утверждая, что имя ему знакомо. Въ звукѣ было дѣйствительно что-то знакомое, что-то такое, что онъ слыхалъ когда-то, давнымъ давно. Въ гимназіи можетъ-быть?.. Нѣтъ, кажется не въ гимназіи... скорѣе въ деревнѣ. Онъ началъ припоминать, и что-то неясное зашевелилось въ потемкамъ прошедшаго, гдѣ-то далеко, далеко, какая-то слабая радуга красокъ, безъ всякаго очертанія, какой-то хаосъ безсознательныхъ ощущеній... "Левель?.." твердилъ онъ себѣ, какъ проснувшійся человѣкъ, который усиливается припомнить свой сонъ... И вотъ, вслѣдъ за звуками этого слова, какъ вслѣдъ за таинственннымъ заклинаніемъ чернокнижника, начали выходить изъ хаоса, одинъ за другимъ, знакомые образы съ старыми, хорошо знакомыми очертаніями... Лѣто и зелень... тихій іюльскій вечеръ... смолистый запахъ деревьевъ... сосновая роща... рѣка... Вотъ, онъ сидитъ у берега съ удочкой, а возлѣ Андрей... Поплавокъ у него нырнулъ, и въ то же мгновеніе длинный конецъ удилища согнулся до самой воды... "Легонько, легонько! отдайте! не вдругъ! шепчетъ Андрей весь вспыхнувъ.-- Большущая рыбина!.. Крѣпче держите, крѣпче! утянетъ!.." Онъ выдался весь впередъ, пестрая спинка щуки мелькнула на мигъ изъ воды, рыба дала скачокъ, онъ съ дуру дернулъ въ противную сторону, и въ ту же минуту все кончилось. Хвостикъ оборванной лесы болтался на воздухѣ; онъ и Андрей смотрѣли другъ другу въ глаза, широко разинувъ рты; рыба ушла!-- Гдѣ это было? Позвольте... не слишкомъ далеко отъ Жгутова,-- гдѣ-то верстахъ въ двадцати, въ какомъ-то имѣніи на Двинѣ... Они отправились на рѣку изъ маленькой деревушки, за Рябовымъ озеромъ, которую звали... какъ бишь?.. Верехино, кажется -- да, точно, Верехино. Они его долго искали. Онъ помнитъ какъ вечеромъ, въ сумерки, когда она подъѣзжали къ Верехину лѣсомъ, попался имъ маленькій, старенькій мужичокъ, котораго онъ допрашивалъ и который сказалъ... А! вотъ оно гдѣ! Поймалъ наконецъ! У нихъ былъ въ уѣздѣ одинъ сосѣдъ Левель. Въ имѣніе этого Левеля они ѣздили удить, давнымъ-давно и всего раза два;-- но одинъ разъ онъ помнитъ; потому что въ тотъ разъ, у него сорвалась рыба первой величины, и онъ съ досады едва не плакалъ... Но что жь изъ того? Левель, еслибы даже и тотъ, или сынъ того самаго, все-таки съ нимъ не знакомъ; ни онъ, ни отецъ никогда его не видали, да еслибъ отецъ и видѣлъ, то что жь изъ того? Рѣшительно ничего,-- пустяки! все старое ни къ чему не ведемъ. Старое надо забыть, вымести, вычеркнуть, выскоблить, чтобъ оно не совалось куда не требуютъ.
Въ тотъ же день вечеромъ, онъ отправился на Васильевскій Островъ къ Матюшкину. Онъ долго его искалъ; наконецъ гдѣ-то, за Среднимъ Проспектомъ, на заднемъ дворѣ, ему указали грязную, темную лѣстницу, по которой онъ долженъ былъ ощупью идти вверхъ. На лѣстницѣ пропасть дверей. Разъ пять онъ звонилъ и стучался то въ ту, то въ другую, пока наконецъ въ какой-то кухнѣ, какая-то судомойка, сжалась надъ нимъ, не указала куда идти. Опять онъ попалъ на кухню.
-- Матюшкинъ, Борисъ Петровичъ, тутъ? спросилъ онъ у дѣвочки, отворившей двери.
-- Здѣсь, вотъ сюда идите, направо; вотъ я сейчасъ посвѣчу. Она повела его въ корридоръ, загроможденный шкапами; два раза, онъ чуть не разбилъ себѣ лобъ, спотыкаясь о разную дрянь. Наконецъ провожатая указала ему на какую-то дверь. "Вотъ здѣсь," сказала она. Лукинъ отворилъ и увидѣлъ густое облако дыма. Дымъ былъ табачный. Въ дыму мерцали двѣ сальныя свѣчки. При красномъ заревѣ ихъ, мелькало множество юныхъ, веселыхъ лицъ. Цѣлое общество, въ разныхъ позахъ, сидѣло, лежало, стояло вокругъ небольшаго стола, безъ скатерти, уставленнаго стаканами, мѣстами прожженнаго и страшно засыпаннаго табачною золой. На столѣ стоялъ кривоногій, пузатый маленькій самоваръ, весь закопченный и почернѣвшій отъ старости, У самовара сидѣлъ Матюшкинъ, въ рубахѣ, съ сигарой во рту. Передъ Матюшкинымъ откупоренная бутылка рому и штофъ съ очищеннымъ, только-что начатой. Возлѣ штофа, краюха ситнаго хлѣба и нѣсколько бѣлыхъ булокъ. Въ другомъ углу комнаты -- мольбертъ; на мольбертѣ ветхая папка; на папкѣ налѣпленъ рисунокъ: натурщикъ, въ мудреной позѣ, стоитъ растопыривъ до-нельзя свои мускулистыя ноги, и пальцемъ указываетъ куда-то.
-- Кого я вижу! воскликнулъ Матюшкинъ, вскочивъ.-- Григорій Алексѣичъ! Вотъ славно! Вотъ истинно одолжилъ! А у меня тутъ товарищи... вмѣстѣ изъ классовъ зашли... все славный народъ. Эй, господа! Честь и мѣсто... Мой другъ,-- мой истинный другъ и пріятель, Григорій Алексѣичъ Алексѣевъ; прошу любить да жаловать;-- еще въ гимназіи на одной скамейкѣ сидѣли. Григорій Алексѣичъ, садись, братъ; спасибо тебѣ, что пришелъ; садись сюда на диванъ; вотъ я сейчасъ тебѣ чаю налью.
Лукинъ сѣлъ, съ любопытствомъ осматриваясь кругомъ. Все притихло, когда онъ вошелъ. Художники, большая часть которыхъ, одѣтая довольно мизерно, сидѣла безъ сюртуковъ и безъ галстуковъ, дичились, застѣнчиво поглядывая на его щегольской сюртукъ. Онъ самъ не зналъ, въ какой кругъ попалъ, и что ему дѣлать тутъ съ этими господами. Но бойкій хозяинъ проворно вывелъ изъ затрудненія всѣхъ. Онъ началъ съ того, что выругалъ двухъ или трехъ за то что они мало рому пьютъ.
-- Григорій Алексѣичъ, рому?
-- Давай.
-- Эй, господа! Вы чего тамъ молчите? Что я къ вамъ ректора что ли привелъ? продолжалъ Матюшкинъ.-- Зиновьевъ! Булкинъ! Вѣдь вы сейчасъ во все горло орали. Чего жъ вы сконфузились-то; небось не укуситъ... Ужь это, братъ, надо тебѣ сказать, такой народъ у васъ тутъ. Между своими кутила, буянъ, трезвонитъ безъ умолку, такъ что на улицѣ уши себѣ заткнешь; а при чужомъ человѣкѣ тише ягненка, каналья, прикинется, маленькимъ, безсловеснымъ такимъ глядитъ; водой не замутитъ...
-- Славно онъ росписалъ! сказалъ Зиновьевъ, малый лѣтъ двадцати, съ голубыми глазами и свѣжимъ, румянымъ лицомъ, по которому русый пухъ всходилъ обильнымъ посѣвомъ.
-- А что жь? развѣ портретъ не похожъ?
-- Похожъ на Сидора писанъ съ Архипа. А Сидоръ-то кто? Сидоръ-то самъ маляръ.
-- Я?
-- Ну да, ты. Недаромъ Василій Назарычъ вечоръ тебѣ говорилъ, что твои всѣ рисунки мурломъ на тебя похожи.
Все общество засмѣялось.
-- Василій Назарычъ!.. вона!.. Нашелъ на кого сослаться! Старикъ десять лѣтъ какъ ослѣпъ и все это время дальше руки своей ничего не видалъ. Щуритъ, щуритъ, глаза-то; ты думаешь онъ на натуру глядитъ; а онъ только такъ, по привычкѣ, видъ дѣлаетъ будто смотритъ. Стоитъ Кондратій, а онъ тебѣ Аполлона на память чертитъ!
-- Есть этотъ грѣшокъ, замѣтилъ одинъ художникъ.
-- Василій Назарычъ -- живописецъ? спросилъ Лукинъ.
-- Да, былъ живописцемъ еще при царѣ Горохѣ, а умеръ давнымъ-давно, да забыли изъ списковъ вычеркнуть,-- такъ и остался.
-- А много у васъ такихъ?
-- На половину.
-- Что жь вы съ ними дѣлаете?
-- Да что съ ними дѣлать-то!.. Какъ больно ужь станетъ отъ котораго землей пахнуть, такъ возьмемъ да на кладбище и свеземъ. Вы въ классахъ у насъ никогда не бывали?
-- Нѣтъ, не бывалъ
-- Такъ вотъ зайдите когда-нибудь, покажемъ.
-- Зайду, когда будетъ возможность; да скучно, билетъ надо брать.
-- На что вамъ билетъ? Развѣ сами хотите порисовать?
-- Нѣтъ, я такъ думалъ... У насъ вѣдь вездѣ формальности, да секреты, и постороннему дверь заперта.
-- Оно пожалуй и такъ, да только у насъ въ рисовальныхъ классахъ народу такая гибель, что всѣхъ не сочтешь. Словно на рынокъ иной разъ привалитъ. Гдѣ тутъ разобрать: кто посторонній, кто нѣтъ; ходятъ къ намъ всякіе рисовать.
-- То-есть, какъ всякіе?
-- Да такъ... есть и чиновники въ вицъ-мундирахъ, есть и купцы въ армячкахъ. Дьячки, военные есть, а нынче даже какой-то монахъ затесался.
-- Гдѣ? спросилъ одинъ молодой художникъ.
-- А въ гипсовыхъ головахъ... Да ты гдѣ былъ?.. На него всѣ смотрѣть ходили.
-- Военныхъ много у васъ бываетъ? спросилъ Лукинъ.
-- Да, есть. Съ полдюжины наберется.
-- Офицеры?
-- Да, больше офицеры.
-- Есть и гвардейцы?
-- Есть. Почему жь бы и имъ не быть?
-- Да такъ. У нихъ дѣла много и безъ академіи.
-- Бѣлоручки! замѣтилъ Матюшкинъ.-- Пальцемъ до чернаго карандаша не дотронется; а станетъ чинить -- перчатки натянетъ, да тутъ же и пуговку застегнетъ. Нѣтъ, это что за художники! Вотъ какъ нашъ братъ, изъ класса, руки не вымывъ, чаю не выпивъ, бѣгомъ бѣжитъ въ оперу въ парадизъ,-- вотъ это художникъ! Значитъ онъ любитъ искусство какое оно тамъ ни есть; а то что!
-- Давича, въ Эрмитажѣ, замѣтилъ кто-то,-- даму одну я видѣлъ. Въ бархатномъ платьѣ и въ желтыхъ перчаткахъ писала.
-- Съ чего?
-- Да съ Греза, какую-то головку. Ужь я вилялъ, вилялъ около, чтобы на холстъ-то ей заглянуть.
-- Врешь ты все, Иванъ Павлычъ, перебилъ Матюшкинъ.-- Знаешь ли чего тебѣ было нужно? Вишь сказки разказываетъ на холстъ! Просто хотѣлось приволокнуться.
-- Ей-Богу, и.въ мысляхъ не было!
-- А ну, побожись еще разъ.
-- На что божиться? Мнѣ и безъ этого люди повѣрятъ. А вотъ вашъ братъ, что въ Любекѣ до зари гуляетъ... такъ васъ-то надо бы допросить.
-- Чего допрашивать-то? Отпѣтый! прибавилъ Зиновьевъ, махнувъ рукой.
-- А что, господа-братцы, спросилъ одинъ изъ присутствовавшихъ, высокій парень, съ угрюмымъ лицомъ, все время безмолвно тянувшій водку:-- что нынче, въ Любекѣ, музыка есть?
-- Есть, отвѣчало нѣсколько голосовъ.
-- Я иду; кто хочетъ со мной?
Человѣкъ пять встало.
-- Куда вы? Чортъ васъ возьми! Поспѣете!
Но какъ ни старался Матюшкинъ ихъ удержать, а большая часть разошлись; осталось два или три человѣка, да и тѣ сидѣли не долго. Какой-нибудь часъ спустя, Лукинъ остался одинъ съ товарищемъ.
-- Матюшкинъ, я, братецъ, опять къ тебѣ съ просьбой.
-- А что?
-- Да все о томъ же предметѣ.
-- Дай срокъ. Я ужь справлялся; да только въ одинъ день выслѣдить...
-- Нѣтъ, не въ одинъ день; это само собой, разумѣется; а вотъ видишь ли я хочу тебѣ что сказать. Дѣло наше выходить гораздо проще чѣмъ я ожидалъ. Маевскихъ искать не нужно.
-- Какъ такъ?
-- Да такъ; я ужь нашелъ одного человѣка, который съ ними знакомъ. То-есть нашелъ не его самого, а узналъ его имя.
-- Ладно. Кто жь онъ такой?
-- Какой-то артиллеристъ, капитанъ Левель. Вотъ видишь: къ вамъ ходитъ много народу и между тѣми, которые ходятъ, конечно, есть кто-нибудь, кто знаетъ, если не прямо его, то, кого-нибудь изъ его товарищей. Вотъ этого-то, знающаго-то надо намъ прежде всего найдти; а тамъ не трудно будетъ добраться и до него самого.
Матюшкинъ задумался.
-- Артиллеристъ? повторилъ онъ.-- Постой, братъ, постой! Къ намъ ходитъ какой-то артиллеристъ... я съ нимъ незнакомъ, да это пустое. Постой, я завтра же до него доберусь; а послѣзавтра приду къ тебѣ дать отвѣтъ. Найдемъ братецъ, непремѣнно найдемъ; дай только время.
-- Что тутъ о времени толковать! Спѣшить, разумѣется, глупо: можно все дѣло испортить. Нѣтъ, ты примись за это подумавши, толкомъ. Выбери случай. Да сшей себѣ платье сперва. А то не въ обиду тебѣ сказать; твоя особа въ тѣхъ тряпкахъ, въ которыхъ я видѣлъ ее недавно, не слишкомъ способна расположить къ себѣ человѣка... который... ну да что тутъ,-- который привыкъ видѣть людей, одѣтыхъ немного почище.
-- Хмъ! Вотъ оно что!.. Ты думаешь? проворчалъ тотъ, немного сконфуженый.
-- Не думаю, а навѣрно знаю. Я не насчетъ себя говорю. Я твой товарищъ; я зналъ тебя еще въ курткѣ; такъ мнѣ, разумѣется, все равно что у тебя на плечахъ. Напяль на себя хоть куль дырявый... Ну, а для новаго человѣка... ты самъ разсуди. Съ непривычки оно того...
-- Такъ, такъ, братецъ, понимаю. Значитъ до слѣдующей недѣли отложить нужно... Hy, ладно; небойся, въ грязь лицомъ не ударимъ: и платье сошьемъ, и узнаемъ; все сдѣлаемъ, все.
Часа полтора спустя послѣ того какъ Лукинъ, на набережной, допрашивалъ кучеровъ, господа ихъ, насмотрясь до упаду на живопись разныхъ школъ, спустились зѣвая по лѣстницѣ и вышли на старый подъѣздъ.
-- Надѣюсь, что вы будете обѣдать у насъ? сказала Hélène своему чичероне, ловкому, статному гвардейскому офицеру лѣтъ тридцати.
-- Merci, cousine, сегодня это рѣшительно невозможно.
-- Отчего невозможно?
-- Садитесь, послѣ будете говорить, зѣвая поребила Софья.-- Я такъ устала, что едва стою на ногахъ. Садитесь въ коляску, Поль.
Поль -- иначе Павелъ Петровичъ Левель -- посадилъ своихъ дамъ и сѣлъ напротивъ.
-- Домой, сказала Софи.-- Я неспособна болѣе ни на что. Вашъ Эрмитажъ прекрасенъ; но онъ меня такъ утомилъ, что я его ненавижу. Удивляться цѣлое утро... пять тысячъ разъ сряду приходить въ восторгъ безъ отдыха. Уфъ! Je n'en puis plus!.. У меня шея болитъ отъ восхищенія!..
Она опустилась на спинку экипажа и громко зѣвнула.
-- Кстати, Поль, я помѣшала вамъ отвѣчать... Отчего это тамъ невозможно?
-- Нельзя, cousine; по пятницамъ я всегда обѣдаю у тетки Варвары Павловны.
-- Всегда? Развѣ тамъ такъ весело?
-- Не очень; но...
-- Но веселѣй чѣмъ у васъ?
-- О! нѣтъ! У ней собираются родственники, люди все стараго вѣка и очень почтенныхъ лѣтъ... очень добрые, чинные...
-- И скучные, досказала Софи.
-- Я этого не говорю.
-- Но вы это думаете? Зачѣмъ же вы ѣздите къ ней такъ, часто?
-- Долгъ, Софья Осиповна, старый семейный обычай...
-- А! понимаю... вы вѣрно ея наслѣдникъ, и вы за ней ухаживаете? фи! это низко!
-- Софья Осиповна, это ужь слишкомъ скоро! Я точно ея наслѣдникъ, но развѣ всякій наслѣдникъ необходимо долженъ быть лицемѣръ? Можно любить старуху, родственницу, несмотря на то, что въ домѣ у ней не слишкомъ весело, и несмотря на то, что она завѣщала намъ свое состояніе.
-- Любить и обѣдать по пятницамъ, двѣ вещи розныя.
-- Но розныя вещи встрѣчаются... Семейныя сходки -- это старинный обычай, которому можно не слѣдовать у себя, если онъ вамъ не нравится, но который нѣтъ надобности осмѣивать у другихъ только за то, что онъ старъ, и что мы отъ него отстали.
-- О! знаю, знаю! Я знаю васъ, Поль. У васъ на все есть цѣлый магазинъ систематическихъ доказательствъ. Вы моралистъ и -- не скажу лицемѣръ, потому что я этого не знаю,-- но педантъ; въ этомъ я совершенно увѣрена.
-- Моралистъ, лицемѣръ и педантъ! Вотъ что значитъ попасться на язычокъ женщинѣ въ такую минуту, когда она не въ духѣ!
-- Я не сказала лицемѣрь...
-- Но вы это думаете, merci, это отличный урокъ! Ни за что другой разъ не поведу дамъ въ Эрмитажъ.
-- Sophie, какая неблагодарность! сказала Hélène.
-- Неблагодарность, которая ведетъ за собою несправедливость, прибавилъ Левель.
-- Paix, оставьте меня въ покоѣ, дѣти; я спать хочу.
Коляска остановилась въ Большой Милліонной; всѣ вышли.
Левель раскланялся.
-- Куда жь вы? Успѣете еще къ обѣду. Зайдите къ намх на минуту, иначе я буду думать, что вы сердиты на меня сказала Елена.
-- Поль развѣ можетъ сердиться! Еслибъ я это думала, я бъ не позволила себѣ съ нимъ шутить. Нѣтъ, онъ слишкомъ разсудителенъ и слишкомъ добръ, возразила Софи, протянувъ ему руку.-- Войдите, Поль, у меня есть къ вамъ просьба.
Они вошли.
-- Ѳедоръ Леонтьичъ еще не вернулся? спросила Софи.
-- Никакъ нѣтъ-съ.
-- Поль, подите сюда... Нѣтъ ли у васъ, между вашии знакомыми, одного мосье Алексѣева?
-- Алексѣева? Нѣтъ.
-- Если нѣтъ, то сыщите мнѣ его непремѣнно и какъ можно скорѣе.
-- Алексѣева? Да кто онъ такой? Алексѣевыхъ въ Петербургѣ есть сотни три; за это я вамъ головой отвѣчаю.
-- Онъ... кандидатъ... на что-то такое -- право не помню. Hélène, чего ты смѣешься?
-- Такъ, ничего; я вспомнила... Хотите я вамъ скажу, примѣты, Поль? Брюнетъ, лѣтъ двадцати пяти, высокаго роста, смуглый, съ небольшимъ лбомъ...
-- Неправда, перебила Софи.
-- Съ небольшимъ лбомъ, продолжала Hélène,-- но за то съ большимъ носомъ и съ очень-густыми, чорными волосами... Руки и плечи какъ у носильщика.... лицомъ похожъ на Рауля Синюю Бороду, по крайней мѣрѣ у него эта часть лица, гдѣ ростетъ борода, была положительно синяя... Мы встрѣтились съ нимъ на станціи и должны были раздѣлить единственную комнату, въ которой застали его на софѣ, крѣпко спящимъ... Тогда лицо у него было исцарапано, не знаю по какому-то случаю, и это сдѣлало на Софи очень сильное впечатлѣніе.
Всѣ засмѣялись.
-- О! въ самомъ дѣлѣ? сказалъ капитанъ.-- Я не зналъ, что Софья Осиповна такъ впечатлительна.
-- Я? что за вздоръ! краснѣя перебила Софи.-- Hélène шутитъ! Неужели вы не догадываетесь, что она разказываетъ о себѣ?.. Она думала, что причиной царапинъ было какое-нибудь романическое приключеніе... вышло все вздоръ; онъ просто свалился съ телѣги.
-- Что же могло васъ такъ, сильно расположить въ его пользу?
-- Ничего; такъ, просто прихоть. Я просто хочу, чтобы вы его отыскали и представили мнѣ,-- больше рѣшительно ничего.
-- Постараюсь исполнить ваше желаніе.
-- Стараться совсѣмъ не надо; надо просто исполнить.
-- А. если это мнѣ не удастся?
-- Тогда я буду думать, что вы не хотѣли, потому что ревнуете его къ которой-нибудь изъ насъ.
-- Но еслибъ и такъ, это было бы очень естественно.
-- Естественно, можетъ-быть, но вмѣстѣ съ тѣмъ очень глупо.
Капитанъ разсмѣялся.
-- Съ вами нѣтъ никакой возможности спорить!
-- Отчего? Развѣ я такъ глупа?.
-- О! нѣтъ; но вы деспотъ.
-- Про женщину нельзя сказать это. То, что въ мущинѣ было бы деспотизмъ, въ ней, не болѣе, какъ сознаніе своихъ правъ.
-- На безусловное послушаніе?
-- Нѣтъ, только на полную свободу.
-- Противъ этого я не смѣю сказать ни слова, отвѣчалъ Левель, кланяясь.
Въ тотъ же день, онъ спросилъ у одного изъ многочисленныхъ своихъ родственниковъ, студента С., не знаетъ лк онъ Алексѣева?
-- Знаю трехъ, отвѣчалъ тотъ.
-- А нѣтъ ли между ними одного, кандидата?
-- Былъ одинъ, да только его давно ужь не видать.
-- Узнай, сдѣлай милость, гдѣ онъ?
-- На что тебѣ?
-- Такъ, нужно; меня просили представить его въ одинъ домъ.
Студентъ обѣщалъ и недѣлю спустя сообщилъ ему слѣдующее: "Кандидатъ Алексѣевъ, если только былъ тотъ, о которомъ шла рѣчь, уѣхалъ отсюда весной и съ тѣхъ поръ его не видали; стало-быть не вернулся."
-- Не можетъ быть, онъ давно здѣсь.
-- Можетъ-быть это не тотъ. Онъ изъ нашего университета?
-- Я думаю, а впрочемъ, легко можетъ быть, что и нѣтъ.
Онъ поѣхалъ къ Маевскимъ и повторилъ имъ вопросъ.
-- Ma foi, я право не знаю. Hélène, ты не помнишь? Онъ, кажется, говорилъ, что изъ здѣшняго?..
Но Hélène развѣ могла помнить о такихъ пустякахъ? Она не помнила рѣшительно ничего.
Что дѣлать? Окончить на этомъ Левель и радъ бы былъ да не смѣлъ. Онъ зналъ Софью Осиповну и зналъ хорошо, что если онъ не исполнить ея желаніе, то это даромъ ему не пройдетъ. "Чортъ съ нимъ съ этимъ Алексѣевымъ!" думалъ онъ. "Вотъ навязали обузу! Онѣ не знаютъ, что такое Петербургъ, и какъ трудно въ немъ отыскать неизвѣстнаго человѣка. Онѣ думаютъ, что здѣсь тоже, что у нихъ тамъ, въ какомъ-нибудь польскомъ мѣстечкѣ!"
Но Левель былъ ловкій человѣкъ; еще въ школѣ ему случалось рѣшать такія задачи, надъ которыми всякой другой становился въ тупикъ. Подумавъ немного, онъ сѣлъ на дрожки.-- Ступай къ Янцевичу, сказалъ онъ. Кучеръ сталъ поворачивать.-- Нѣтъ, стой, не къ Янцевичу,-- къ Реймерсу. Кучеръ опять поворотилъ.
Реймерсъ былъ одинъ изъ его пріятелей, который, по его соображенію, имѣлъ наибольшее число знакомыхъ послѣ Янцевича; но былъ гораздо толковѣе и расторопнѣе этого господина.
Недѣлю спустя, въ одномъ изъ длинныхъ, мрачныхъ корридоровъ академіи художествъ, слабо-освѣщенномъ тремя фонарями, толпилось нѣсколько сотъ человѣкъ. Кто былъ въ пальто, кто въ шинели, большая часть въ фуражкахъ, блиномъ лежавшихъ на головѣ. Очень многіе съ усами, нѣсколько человѣкъ съ бородой, всѣ съ огромными свертками толстой бумаги въ рукахъ. Шумный говоръ носился по корридору. Главная масса народу стояла тѣсною толпой въ углу, у дверей, которыя были заперты; но сквозь окошко, вверху, свѣтился свѣтъ, и за дверьми слышны были голоса. Вся толпа горѣла какимъ-то особеннымъ нетерпѣніемъ; въ авангардѣ, нѣсколько разъ поднимался неистовый шумъ, стучали, ломились, кричали. "Пора! отворяй! звони!" и проч. Но все это не вело ни къ чему, и только когда шумъ доходилъ до крайней степени, небольшое окошко въ дверяхъ отворялось и изъ него высовывалась красивая, бородатая голова натурщика, съ спокойною улыбкой на губахъ.
-- Нельзя; не звонили. Шести часовъ еще нѣтъ.
Покуда это происходило у входа, по корридору, въ разныхъ мѣстахъ, стояли, ходили, сидѣли на подоконницахъ безчисленныя группы не менѣе усердныхъ, но болѣе терпѣливыхъ людей. Къ одной изъ этихъ группъ подошелъ маленькій человѣкъ.
-- Ба! ба!.. Матюшкинъ! Смотрите-ка, господа!..
-- Матюшкинъ! Ты ли это?
-- Я самъ.
-- Да что, ты наслѣдство что-ли получилъ?..
-- Или женился?
-- Смотри-ка! Смотри-ка!-- что за пальто!
-- И шляпа какая!
-- А жабо-то, жабо какое выпустилъ! Ха! ха! ха!
-- Да полно вамъ, чортъ васъ возьми! Ну чего разорались! Платья новаго не видали? Не все же въ старомъ ходить! Сукно вещь бренная, пожалуй разлѣзется наконецъ, наготу не прикроешь...
-- Ха! ха! ха! Что за франтъ! Боже ты мой, что за франтъ!
Продолжать было невозможно. Сторожъ съ колоколомъ, величиной котораго не побрезгала бы иная уѣздная колокольня, явился вдругъ, неизвѣстно откуда, по самой серединѣ толпы и началъ звонить съ увлеченіемъ страстнаго аматера. Передъ дверьми и за дверьми поднялся хохотъ; задвижка въ ту же минуту была отдвинута, и масса народу хлынула въ двери, давя и толкая другъ друга. Минуты не успѣло пройдти, какъ всѣ рисовальные классы были полны. Въ одномъ изъ нихъ, гипсовая статуя Бойца стояла на круглой платформѣ, ярко-освѣщенная большою лампой. Передъ платформой, амфитеатромъ, тянулись скамейки, а надъ скамейками, длинный пюпитръ, за которымъ рисующіе стояли. Въ числѣ этихъ рисующихъ находился одинъ офицеръ. Онъ не былъ въ классахъ прошедшій мѣсяцъ, и потому съ трудомъ нашелъ себѣ мѣсто. Прежде всего надо было узнать, которые нумера не заняты; потомъ отыскать и выбрать изъ нихъ какой-нибудь поудобнѣе. Офицеръ былъ совсѣмъ не похожъ на тѣхъ франтовъ, про которыхъ Матюшкинъ разказывалъ, будто они чинятъ въ перчаткахъ свой карандашъ. Это былъ скромный мущина лѣтъ за тридцать, средняго роста, съ блѣднымъ лицомъ и съ большими висячими усами. Одѣтъ онъ былъ не по формѣ, безъ эполетъ, безъ шпаги, въ потертомъ, старомъ военномъ сюртукѣ и въ широкихъ, казацкихъ шараварахъ. Не успѣлъ онъ начать свой контуръ, какъ возлѣ него очутилась забавная, маленькая фигурка, съ густыми, русыми бакенбардами и курчавыми волосами. Фигурка эта имѣла въ тотъ вечеръ какой-то праздничный видъ.
-- Нѣтъ-ли тутъ мѣста свободнаго, господа? сказала она, ?оглядывая на Бойца.-- У насъ тамъ такая баня, что нѣтъ никакой возможности. Другъ другу папки кладутъ на голову, на шею садятся верхомъ.
-- А вы изъ натурнаго? спросилъ офицеръ улыбаясь.
-- Да, изъ натурнаго, отвѣчалъ Матюшкинъ.
-- Вотъ этотъ номеръ не занятъ, да только что за охота Бойца рисовать, когда у васъ тамъ стоитъ натура?
-- Бойца?.. Да вы что думаете о Бойцѣ? то больше на человѣка похожъ чѣмъ Никита. Тотъ, какъ откормленный боровъ, весь жиромъ заплылъ, а этотъ... вотъ онъі Взгляните: летитъ! Всѣ мускулы въ дѣлѣ, какъ у живаго, всякая косточка, всякая жилка видна!
-- Такъ вы не шутя хотите тутъ рисовать? спросилъ офицеръ, замѣтивъ, что тотъ развертываетъ бумагу.
-- А почему жь бы и нѣтъ? Мнѣ номеръ не нуженъ, у меня номера въ этюдномъ классѣ идутъ.
-- Ну, если такъ, то я очень радъ имѣть васъ сосѣдомъ; отъ васъ можно узнать что-нибудь, чему-нибудь выучиться.
-- Отъ всякаго можно узнать что-нибудь.
Они начали рисовать. Офицеръ безпрестанно заглядывалъ на работу сосѣда, стараясь подмѣтить его пріемы, чтобъ облегчить себѣ собственный трудъ. Онъ былъ большой энтузіастъ и ревностный жрецъ искусства; бредилъ академическою техникой, видѣлъ во снѣ медали и выставку... Брюловъ, Италія, Римъ,-- великіе образцы искусства, все это были предметы, о которыхъ онъ могъ говорить безъ умолку цѣлый день на пролетъ. Его сосѣдъ, ученикъ натурнаго класса, казался ему счастливцемъ, неизмѣримо опередившимъ его и всѣхъ настоящихъ товарищей. Онъ скромно дѣлалъ ему вопросы и слушалъ его какъ оракула. Матюшкинъ разомъ смекнулъ всю выгоду своего положенія, но помня совѣтъ Лукина, не спѣшилъ. На первый разъ, у нихъ шелъ разговоръ объ одномъ только чистомъ искусствѣ; о постороннихъ вещахъ не сказано было ни полслова. Но какъ только кончился классъ, Матюшкинъ бѣгомъ побѣжалъ къ Лукину.
-- Ну что? спросилъ тотъ.
-- Ничего; дѣло идетъ на ладъ. Артиллериста добылъ, и если удастся, то завтра онъ будетъ ужь у меня.
-- Какого артиллериста?
-- А, ну, какого Богъ послалъ. Птица, конечно, не велика... Приходи завтра, увидишь самъ. Такъ или сякъ, а ужь я постараюсь его къ себѣ затащить.
-- Хорошо, буду... А что ты у него ни о чемъ не разспрашивалъ?
-- Нѣтъ еще, ни о чемъ. Вчера только, въ классѣ, первый разъ въ жизни съ нимъ слово сказалъ. Я и не буду разспрашивать ничего, это ты самъ можешь сдѣлать, а я только васъ сведу.
-- Хорошо. Да какъ же ты его къ себѣ приведешь, если ты съ нимъ вчера первый разъ встрѣтился?
-- Объ этомъ не безпокойся, это мое дѣло. У меня есть такая приманка, что онъ какъ только нюхнетъ, тотчасъ пойдетъ на нее; иначе и сдѣлать не можетъ.
-- Посмотримъ; въ которомъ часу мнѣ придти?
-- Въ началѣ девятаго. Приходи такъ, просто, какъ-будто самъ отъ себя, безъ зову зашелъ, а то онъ какъ разъ догадается, что у насъ тутъ затѣи.
На другой день, контуръ у Матюшкина былъ ужь готовъ и онъ началъ его тушевать. Офицеръ смотрѣлъ съ любопытствомъ.
-- Вы, стало-быть, не намѣрены переводить на другую бумагу? спросилъ онъ.
-- Зачѣмъ? И эта хороша.
-- А фонъ будете дѣлать?
-- Нѣтъ, не буду... На что ему фонъ? Слишкомъ много чести; обойдется и безъ того.
-- Да какъ же такъ?
-- Да такъ! фонъ вѣдь для номера только и нуженъ, а номеръ мнѣ здѣсь зачѣмъ? фонъ вѣдь только теперь въ моду вошелъ, а прежде за этимъ никто не гонялся... Вы видѣли когда-нибудь классные рисунки Егорова и другихъ стариковъ?
-- Нѣтъ, а что?
-- Да то, что иные изъ нихъ совсѣмъ безъ фону; въ пору эффекту не добивались. Въ ту пору, главное дѣло рисунокъ былъ, на него все вниманіе обращали, за то и были у насъ рисовальщики... Старый рисунокъ, я вамъ скажу, прелюбопытная вещь. На первый взглядъ, такъ себѣ, ничего не замѣтишь особеннаго, а какъ присмотришься, такъ глаза не захочешь отвести. Скромно, легко, не то что у нашего брата -- глаза деретъ, не то, чтобы сажи этой, что нынче въ палецъ налѣпятъ -- растушовки почти не видать, а между тѣмъ каждая жилка, каждая косточка -- все на лицо!
Офицеръ слушалъ съ возраставшимъ одушевленіемъ. О не смотрѣлъ уже на Бойца; онъ положилъ карандашъ; его художественное любопытство было жестоко раздражено.
-- Ради Бога! Гдѣ вы ихъ видѣли? Скажите, можетъ-быть и мнѣ удастся когда-нибудь имѣть это счастіе!
-- Видѣлъ я въ разныхъ рукахъ, а впрочемъ и самъ имѣю. Въ прошедшемъ году, у Гаврилы двѣ штуки купилъ:-- одну Егорова, другой -- Карла Павловича Брюлова. Послѣднія деньги, что были въ карманѣ, за нихъ ему заплатилъ.
-- Еще бы не заплатить! Я бы дорого далъ, не то чтобъ ихъ имѣть, а такъ, просто, хоть бы взглянуть-то на нихъ когда-нибудь!
-- Взглянуть совсѣмъ не такъ трудно; это вы можете сдѣлать сегодня же, послѣ класса, если вы не спѣшите домой. Приходите ко мнѣ пить чай.
-- Покорно благодарю. Я, конечно, сочту за особенное удовоіьствіе.
-- И я тоже.
Сейчасъ послѣ класса, Матюшкинъ повелъ офицера къ себѣ. Рисунки тотчасъ же вынуты были изъ старой, засаленной папки, торжественно разложены на полу и прилично освѣщены. Офицеръ жадно впился въ нихъ глазами и долго ни слова не говорилъ; а Матюшкинъ возился за самоваромъ. Въ такомъ положеніи засталъ ихъ Лукинъ.
-- Ба, ба, ба! Григорій Алексѣичъ! Какими судьбами!.. Вотъ не гадалъ и не думалъ увидѣть сегодня.
Лукинъ засмѣялся.
-- Ну, это не очень любезный пріемъ, сказалъ онъ,-- а впрочемъ долгъ платежомъ красенъ. Я, братъ, и самъ не думалъ быть у тебя сегодня. Я только-что воротился изъ Павловска, да человѣкъ мой куда-то ушелъ.... все подъ ключомъ, даже въ двери не могъ попасть. Вотъ я и отправился къ тебѣ чай пить.
-- И славно сдѣлалъ, а у меня здѣсь товарищъ по академіи, господинъ Васильковъ, который, по добротѣ души, удостоилъ меня посѣтить.
-- Доброта небольшая, съ улыбкою отвѣчалъ офицеръ.
-- Ну, мы объ этомъ спорить не будемъ. Я радъ, что я не одинъ; по крайней мѣрѣ вамъ скучно не будетъ. Позвольте васъ познакомить съ моимъ пріятелемъ: Григорій Алексѣичъ Алексѣевъ, большой цѣнитель искусства.
Лукинъ и новый его знакомый раскланялись.
-- Борисъ Петровичъ, по добротѣ, прибавилъ немножко, сказалъ Лукинъ.-- Я долженъ его поправить. Я уважаю искусство отъ всей души; но цѣнитель я очень плохой.
-- Все врётъ, перебилъ Матюшкинъ,-- такой знатокъ, какихъ въ Петербургѣ мало.
Офицеръ посмотрѣлъ съ любопытствомъ на Лукина, не зная шутитъ Матюшкинъ или серіозно говоритъ; но любопытство скоро смѣнилось другимъ интересомъ. Онъ былъ художникъ въ душѣ, и смуглая, атлетическая фигура гостя, живописно освѣщенная снизу двумя свѣчами, стоявшими на полу, произвела на него замѣтное впечатлѣніе. За чаемъ, онъ часто поглядывалъ на это лицо. Вотъ бы съ кого портретъ списать! думалъ онъ.
-- Вы конечно художникъ? спросилъ Лукинъ, желая начать разговоръ. Офицеръ грустно вздохнулъ.
-- Желалъ бы отъ всей души носить это званіе; да только Богъ знаетъ, имѣю ли право?
-- Почему жь нѣтъ?
-- Такъ, это, вотъ видите ли вопросъ, который я самъ еще не рѣшилъ. Можетъ ли быть художникомъ человѣкъ, по рукамъ и ногамъ связанный скучными обязанностями своей службы?
-- Почему жь нѣтъ? Если только вы не смотрите на сословіе художниковъ какъ на касту, избавленную отъ обыкновенныхъ заботъ, выпадающихъ на долю всякаго, не обезпечиннаго какими-нибудь исключительными привилегіями, то вы согласитесь, что всякій чѣмъ-нибудь связанъ, всякій долженъ что нибудь дѣлать чтобы жить, и этотъ долгъ для него обязателенъ.
-- Да, но быть связану такимъ дѣломъ, которое любишь или чѣмъ-нибудь совершенно чужимъ для души, это двѣ вещи разныя. Ремесло и искусство плохо уживаются между собой
-- Напротивъ, мнѣ кажется, что искусство безъ ремесла и существовать не можетъ.
-- Это отчего?
-- А оттого, что искусство одно, по натурѣ своей, слишкомъ воздушно, чтобы наполнить всю жизнь. Жизнь требуетъ болѣе плотнаго матеріяла, ей нужно кромѣ эссенціи, кромѣ летучаго элемента, чего-нибудь, что въ состояніи было бь опредѣлить этотъ элементъ и дать ему твердую точку опоры.
-- Да развѣ искусство ея не даетъ?
-- Не знаю, какъ вы это понимаете, мнѣ кажется, не даетъ Однимъ чистымъ искусствомъ питаться нельзя; оно, само по себѣ и корки сухаго хлѣба не дастъ: ясный знакъ, что въ немъ нѣтъ всего, что для жизни нужно.
-- Не хлѣбомъ единымъ сытъ будешь, сказалъ Васильковъ
-- Такъ, а безъ хлѣба вѣдь тоже не проживешь.
-- Но можно и хлѣбъ имѣть. Между художниками есть люди съ достаткомъ, которые нажили себѣ состояніе своимъ...
Васильковъ невольно остановился, пріискивая слово.
-- Своимъ ремесломъ? добавилъ Лукинъ.
-- Не ремесломъ, а искусствомъ.
-- Едва ли, Лукинъ отвѣчалъ.-- Богатство, конечно, могло ими достаться случайно; но случай не ведетъ еще къ правилу, по правилу, деньги даются только тому, кто ихъ ищетъ. И это въ программу чистаго искусства не входитъ; стало-быть надо имѣть другую цѣль; надо искусство оборотить въ ремесло, чтобъ оно приносило доходъ. Да вотъ, возьмемъ напримѣръ хоть Бориса Петровича. Онъ службой не связанъ; но я увѣренъ, онъ скажетъ вамъ тоже, что однимъ чистымъ искусствомъ существовать нельзя.
-- Невозможно! отвѣчалъ маленькій человѣкъ.-- Надо писать портреты съ какихъ-нибудь свиныхъ рылъ, давать уроки слѣпымъ щенкамъ, малевать суздальщину на заказъ, или имѣть пріятеля, который даетъ взаймы, иначе съ голоду околѣешь. Это дѣйствительно такъ, я это самъ на себѣ испыталъ.
-- Хмъ, на что вы пріятеля тутъ примѣшали? Пріятели денегъ взаймы не даютъ, это я положительно знаю, а что касается до портретовъ и прочаго, такъ вѣдь это со службой нельзя сравнить. Это не тянетъ васъ въ сторону, это по той же дорогѣ лежитъ, у васъ, такъ сказать, подъ ногами ростетъ. Нечего тратить времени, чтобъ искать, наклонился, да поднялъ, вотъ и весь трудъ.
-- Вотъ оно тотчасъ и видно, что вамъ наклоняться-то не случалось, замѣтилъ Матюшкинъ,-- а тобъ вы узнали, сколько разъ нужно спину согнуть, чтобъ одинъ разъ что-нибудь съ полу поднять. Ваше-то дѣло другаго рода. Служба, конечно, не дружба; служба, что говорить, можетъ она и скучна и времени много беретъ, да за то дѣло вѣрное. Какъ мѣсяцъ кончился, идешь себѣ къ казначею, пожалуйте молъ что мнѣ слѣдуетъ, ну и дѣло въ шляпѣ.
-- Такъ, да вотъ видите шляпа-то эта голову давитъ, сказалъ офицеръ, безсознательно потирая свой блѣдный лобъ.
-- Вы во фрунтѣ служите?
-- Считаюсь..... моя батарея въ Ц** стоитъ, а оттуда я по технической части прикомандированъ сюда въ Петербургъ къ *** заводу.
-- А въ Ц** вы часто бываете?
-- Почти никогда.
-- Вашихъ товарищей стало-быть рѣдко видите?
-- Нѣтъ, случается таки частенько. Они пріѣзжаютъ сюда въ Петербургъ. Двухъ или трехъ тутъ всегда найдешь. Впрочемъ они мнѣ товарищи болѣе по мундиру чѣмъ по душѣ. Мои настоящіе товарищи вотъ гдѣ, онъ указалъ рукой на Матюшкина.
-- А изъ гвардейскихъ офицеровъ вашей службы, вы знаете многихъ?
-- Нѣтъ, очень не многихъ; но знаю нѣсколько человѣкъ.
-- Капитанъ Левель вамъ не знакомъ?
-- Левель? нѣтъ. Куда мнѣ за этими барами? У нихъ карманъ золотомъ выстланъ, а я на мѣдныя деньги живу. Пословица говоритъ: пѣшій конному не товарищъ.... Впрочемъ, я видѣлъ этого господина и слышалъ о немъ кое-что. Человѣкъ онъ, какъ кажется, дѣльный, рисуетъ, науками занимается: у товарищей на хорошемъ счету. Но мое мнѣніе можетъ-быть вамъ покажется лишнимъ, вы сами можетъ-быть съ нимъ знакомы?
-- Нѣтъ, я такъ.... слышалъ о немъ.
На этомъ мѣстѣ ихъ разговора, Матюшкинъ подалъ стаканы съ чаемъ. Гости сидѣли долго, и разстались пріятелями, давъ адресы и сказавъ: до свиданія.
Не прошло и двухъ дней, какъ Лукинъ навѣстилъ Василькова и просидѣлъ у него весь вечеръ; но кромѣ хозяина видалъ ни души. Тотъ принялъ его самымъ любезнымъ образомъ, показалъ ему всѣ свои этюды, рисунки, портреты, эскизы, и долго, съ большимъ увлеченіемъ, говорилъ сперва объ искусствѣ, потомъ о службѣ, которая надоѣла ему ужасно, и наконецъ, слѣдуя безсознательно за направленіемъ разговора, который Лукинъ держалъ постоянно въ рукахъ, упомянулъ о товарищахъ, которые часто приходятъ мѣшать ему по утрамъ. Какъ разъ въ тотъ часъ, который онъ назвалъ при этомъ, Лукинъ явился къ нему черезъ день, извиняясь, что можетъ быть онъ ему помѣшалъ и приглашая его въ воскресенье себѣ на обѣдъ, на которомъ ихъ общій знакомый, Матюшкинъ уже обѣщалъ ему быть. Приглашеніе, разумѣется, принято было очень охотно. Между тѣмъ, пришли два офицера, разбитные, веселые люди, готовые въ четверть часа сойдтись подружиться со всякимъ, кто только самъ не пятится отъ нихъ прочь, а такъ какъ Лукинъ не пятился, то въ этотъ день число его новыхъ знакомыхъ удвоилось.
Такимъ образомъ, наконецъ, ледъ былъ прорванъ, и стѣна отдѣлявшая его отъ общества, рушилась. Онъ скоро вошелъ въ новый кругъ, въ которомъ, конечно, онъ могъ столкнуться и съ кѣмъ-нибудь изъ прежнихъ своихъ знакомыхъ; но этотъ рискъ, съ его стороны вполнѣ сознанный, не въ силахъ былъ удержать его. Волка бояться -- въ лѣсъ не ходить, думалъ онъ. Съ первой встрѣчи, конечно, придется все бросить и ѣхать изъ Петербурга куда-нибудь въ глушь; ну да тогда и оставить игру будетъ достаточная причина, а теперь, безъ всякаго явнаго повода, отказаться отъ всѣхъ своихъ плановъ и сдаться безъ боя -- была бы жалкая трусость. Съ такими чувствами, смѣло глядя въ лицо разнаго рода опасностямъ, Лукинъ шелъ впередъ, къ задуманной цѣли, не подозрѣвая, что цѣль съ своей стороны сама стремится къ нему навстрѣчу.
Ровно мѣсяцъ спустя послѣ того, какъ отдано бы извѣстное деспотическое приказаніе: отыскать и представить такого-то, Алексѣева, куда слѣдуетъ, капитанъ Левель исполнилъ первую его половину съ отличнымъ успѣхомъ.
-- Ну что? спросилъ онъ разъ поутру у Реймерса, который попался ему на Невскомъ.
-- Нашелъ, отвѣчалъ тотъ.
-- Какъ, не шутя? Гдѣ это тебѣ удалось?
-- Нашелъ у Карцева, который впрочемъ и самъ познакомился съ нимъ недавно.
-- Да полно, тотъ ли это?
-- Тотъ самый.
-- Онъ кандидатъ?
-- Да, кандидатъ.
-- И былъ въ дорогѣ, пріѣхалъ сюда недавно?
-- Недавно; всего какихъ-нибудь семь или восемь недѣль.
-- И встрѣтилъ Маевскихъ?
-- Ну, этого я не спрашивалъ. Къ какой стати?
-- Да, правда; а впрочемъ это навѣрно долженъ быть онъ. Ну что, какъ онъ тебѣ показался на взглядъ?
-- Да какъ тебѣ сказать? Онъ не изъ тѣхъ, у которыхъ все видно насквозь, а впрочемъ онъ мнѣ понравился. Лихой, бойкій малый, одѣтъ хорошо и держитъ себя прилично; вообще, кажетоя, человѣкъ порядочный.
-- Ты думаешь стало-быть, что его можно принять къ себѣ?
-- Хм! да, я думаю. Карцевъ объ немъ хорошо отзывается.
-- Ну, Карцевъ не слишкомъ разборчивъ на вкусъ. Эти гусары старыхъ временъ народъ далеко не тонкій. Имъ лишь бы съ виду былъ хватъ.
-- Карцевъ порядочный человѣкъ.
-- О, кто говоритъ! Карцевъ золото, только на вкусъ его положиться трудно. Ну, да что тутъ о вкусѣ? Я радъ, что мы до него добрались наконецъ; этотъ розыскъ наскучилъ мнѣ до смерти. Теперь, Реймерсъ, какъ бы устроить такъ, чтобы встрѣтиться съ нимъ случайно? Мнѣ не хочется, чтобъ онъ зналъ, что я отыскиваю его по порученію; это неловко.
-- Конечно; тѣмъ болѣе что очень легко и безъ этого обойдтись.
-- Какимъ образомъ?
-- Очень просто. Они съ Карцевымъ собираются въ Ц* къ Сергѣю Ивановичу Находкину, у котораго будетъ кутежъ. Когда? это я не успѣлъ хорошенько узнать, но должно быть на этой недѣлѣ. Стоитъ съѣздить къ Находкину; онъ непремѣнно меня позоветъ, а я тебя приведу.
-- Хорошо; только дай знать заранѣе.
Тотъ обѣщалъ, и дней черезъ пять, сдержалъ свое слово. 1 октября, вечеромъ, они отправились въ Ц* по желѣзной дорогѣ.
Городокъ Ц* лежалъ смирно и тихо, закутанный въ темную, осеннюю ночь. На улицахъ ни души, ни звука не слышно съ какой-либо стороны; только изрѣдка рѣзкій, протяжный свистъ и фырканье локомотива долетали со станціи, да какія-нибудь гусарскія дрожки парой проносились стрѣлой, но стукъ ихъ колесъ и топотъ копытъ пропадали на мягкомъ, гладкомъ какъ бархатъ шоссе, по которому мелкій дождь сбѣгалъ струями на обѣ стороны. Изрѣдка, тусклый фонарь мерцалъ гдѣ-нибудь на углу; но онъ горѣлъ тамъ напрасно, ему нечего было освѣщать. Вся жизнь давно ушла съ улицы въ комнату и заперлась по домамъ. Снаружи ее можно было замѣтить только по освѣщеннымъ окнамъ, да и тѣхъ оставалось немного, потому что двѣ трети жителей, проводившихъ тутъ лѣто, давно переѣхали въ Петербургъ. Къ числу немногихъ исключеній принадлежалъ одинъ скромный, одноэтажный домикъ въ Московской улицѣ. Изъ оконъ его сіяло яркое освѣщеніе. На спущенныхъ сторахъ мелькали китайскія тѣни; то были тѣни гостей, собравшихся на вечеръ къ хозяину дома, поручику Сергѣю Ивановичу Находкину.
Трудно опредѣлить, что это былъ за вечеръ, по неимѣнію класснаго чина, усвоеннаго ему на русскомъ языкѣ. Вѣрнѣе всего сказать, что это былъ вечеръ изъ рода неправильныхъ; но изъ этого еще вовсе не слѣдуетъ, чтобы въ домѣ поручика происходило какое-нибудь безчинство, не принятое между порядочными людьми. Въ хорошемъ обществѣ, гдѣ умѣніе жить развито въ очень-высокой степени, и гдѣ все основано на строжайшихъ законахъ приличія, ничего подобнаго, безалабернаго и безчиннаго, разумѣется, нѣтъ и не можетъ быть; а если и допускаются иногда отступленія отъ общаго правила, то они въ свою очередь тотчасъ подводятся подъ законы неменѣе строгіе, законы, нарушить которые не дерзнетъ никакой поручикъ въ мірѣ, будь онъ хоть вдвое моложе и вдвое отважнѣе господина Находкина, само-собой, разумѣется, если только онъ принадлежитъ къ хорошему обществу, внѣ котораго нѣсть спасенія. Въ суммѣ, это похоже немножко на неправильные глаголы въ грамматикѣ какого-нибудь образованнаго языка, латинскаго напримѣръ. Ихъ только такъ называютъ неправильными, потому что они на другіе не похожи; но это еще не значитъ, чтобъ ихъ можно было спрягать какъ вздумается, или чтобы произвольное ихъ спряженіе найдено было менѣе неприличнымъ чѣмъ какая-нибудь ошибка въ amo, amavi, или другомъ классическомъ образцѣ.
Итакъ поручикъ Находкинъ давалъ неправильный вечеръ, на которомъ все шло очень правильно.
Въ числѣ гостей находился Лукинъ. Онъ сидѣлъ на софѣ возлѣ хорошенькой, бѣлокурой шалуньи лѣтъ девятнадцати, которая вертѣлась около него, какъ котенокъ. Шумъ, говоръ и хохотъ только что стихли вокругъ. Фаворитка столичной публики того времени, цыганка Таня, сидѣла въ кругу молодыхъ людей, съ гитарой въ рукахъ, и напѣвала лѣниво какой-то страстный романсъ, иногда наклоняясь и щуря томные глазки и пожимая плечами въ тактъ. Въ промежуткахъ пѣнія, поднимался неистовый шумъ: человѣкъ десять любителей хлопали, топали, громко кричали: браво! и пили шампанское за здоровье балованной Тани, которая запросто кивала имъ головой въ отвѣтъ. Цыганка пѣла въ гостиной, а возлѣ, въ затѣйливо-убранномъ кабинетѣ, метали банкъ, и оттуда слышны были восклицанія совершенно иного рода. "Дама взяла!..." "Позвольте, пліе!" "Шестерка убита!..." "Тьфу, подлая карта! три сотни сегодня на ней просадилъ!"
Но не въ одномъ кабинетѣ играли. Лукинъ, толкая локтемъ сосѣдку, шепталъ ей на ухо что-то, и оба смѣялись изъ-подтишка, поглядывая на парочку, которая тутъ же, за маленькимъ ломбернымъ столикомъ, играла въ пикетъ. Партія шла между юнымъ, румянымъ какъ яблоко, пушистымъ какъ персикъ корнетомъ и немного подержанною, немного подкрашенною, но прелестно-одѣтою француженкой лѣтъ тридцати, съ густыми бровями дугой и съ остатками замѣчательной красоты во всей своей бойкой, вертлявой особѣ. Противникъ сидѣлъ развалясь въ позѣ безпечнаго, опытнаго игрока, " beau joueur", какъ сказалъ бы французъ; но щеки его, пылавшія какъ макъ, и масляный, отуманенный взоръ говорили противное. Онъ проигрывалъ крѣпко, а француженка была духѣ и болтала безъ умолку; но не трудно было замѣтить, что главная доля ея вниманія сосредоточена на игрѣ. Осыпая его любезностями и шутками, на которыя тотъ едва поспевалъ отвѣчать, она ни на мигъ не переставала сдавать, покупать, объявлять и считать, съ удивительною ловкостью и проворствомъ соединяя все это въ одинъ, непрерывный процессъ.
-- Вы, кажется, въ выигрышѣ, мадамъ Сальи? спросила Эмилія
-- Да, въ выигрышѣ; не мѣшайте пожалуста... пять и пятнадцать, годится? Merci... Пять и пятнадцать, двадцать, терца и три короля, 26, 27, 28, 29 и шестьдесятъ; это за Ah-èa! Мосье Поводовъ, откуда пришло къ вамъ это кольцо?
-- Спросите скорѣе: куда идетъ? отвѣчалъ Поводовъ самолюбивою улыбкой.-- Одинъ, два, три; ваша.
-- Хи, хи! Я васъ понимаю, а впрочемъ, оно и на вашей рукѣ очень мило; у васъ рука маленькая и бѣлая какъ у женщины... 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, леза 77, да три восемьдесять.
Она быстро смѣшала карты, сдала и стала откидывать снова.
-- Спросите, много ли она выиграла? шепнулъ Лукинъ.
-- Много вы выиграли, мадамъ Сальи?
-- Немного, оставьте меня въ покоѣ, Эмилія... Comm monsieur!... Вы опять отдаете мнѣ двѣ?... Pardieu! вы смѣлы и великодушны какъ левъ!
-- Бѣдный левъ! вздохнувъ сказала Эмилія:-- его стригутъ, какъ барашка!
Поводовъ оглянулся съ туманною улыбкой на губахъ.
-- Что такое она говоритъ? спросилъ онъ разсѣянно.
-- Ничего, пустяки. Молчите, Эмилія! Это глупо! Потому, что вѣдь это не ваше; я знаю откуда къ вамъ это идетъ: вамъ шепчетъ сосѣдъ вашъ направо, а вы, ma foi! vous trop stupide, чтобы сказать отъ себя какую-нибудь злость.
-- Что жь, умъ приходитъ съ годами, а въ этомъ, я вамъ должна уступить.
Француженка злобно нахмурила брови.
-- Ого! возразила она, не переставая играть,-- вы хотите доказать, что и у васъ есть жало, моя маленькая эхидночка!... Вашъ терцъ не годится, квартъ отъ туза и четырнадцать королей... Смотрите, я могу дорого заставить васъ заплатить за вашъ умъ, если только онъ точно вашъ... двацать пять, двадцать шесть, двадцать семь...
-- О! разумѣется, насмѣшливо отвѣчала Эмилія,-- вы заставляете платить вамъ за все: за умъ и глупость, за злость и дружбу... чуть не сказала -- любовь, но это ужь прошлое, товаръ сильно упалъ въ цѣнѣ, pauvre dame!... Пришло время играть въ пикетъ или устраивать нѣжныя встрѣчи...
Она не успѣла кончить, какъ сильно разгнѣванная Сальи, въ ту пору державшая карты въ рукахъ, швырнула въ нее колодой. Та отвернулась проворно и десятки, валеты, тузы, весь пестрый букетъ зеленаго поля посыпался на сюртукъ Лукина. Онъ громко захохоталъ.
-- Ну, нѣтъ, здѣсь опасно сидѣть! сказалъ онъ вставая. Поводовъ тоже вскочилъ. Онъ частію не разслушалъ, а частію не понялъ предшествующаго разговора.
-- Что это! Что это вы, mesdames?... Мадамъ Сальи, Эмилія! Что съ вами?
-- Ничего, отвѣчалъ усмѣхаясь Лукинъ.-- Двѣ милыя пастушки поссорились за ваше золотое руно.
-- А что такое золотое руно? спросилъ Поводовъ, плохо знакомый съ миѳологическими эмблемами.
-- Золотое руно, смѣясь отвѣчалъ Лукинъ,-- это такая тонкая, теплая шерстка, которая тихо растетъ, но быстро стрижется.
-- А, понимаю! сказалъ офицеръ, считая мелкомъ на столѣ.-- Вы намекаете на мой проигрышъ... Тысяча триста двадцать четыре poi nte по гривеннику, сколько это будетъ?...
-- Я полагаю, сто тридцать два рубля сорокъ копѣекъ серебромъ, отвѣчалъ Лукинъ.
-- Покорно васъ благодарю, мадамъ Сальи, получите... Вы можетъ-быть думаете, что для меня это составляетъ значительный счетъ? продолжалъ Поводовъ.-- Мнѣ это ровно ничего не значитъ, ей Богу! я хоть сейчасъ готовъ проиграть, втрое болѣе.
-- Въ самомъ дѣлѣ?
-- Клянусь честію.
-- Хм! Это пріятно для тѣхъ, кто можетъ воспользоваться, успокоиваетъ ихъ совѣсть.
Поводовъ поглядѣлъ на него нерѣшительно. Онъ смутно догадывался, что надъ нимъ смѣются, но точнаго смысла насмѣшки не могъ уловить. Немного надувшись, онъ спряталъ бумажникъ въ карманъ и отправился въ кабинетъ. Сальи была уже тамъ. Она стояла въ граціозной позѣ передъ однимъ изъ зеленыхъ столовъ и яростно понтировала на выигранные деньги.
-- Что у васъ тутъ случилось? спросилъ толстый, усатый артиллерійскій полковникъ, садясь на диванъ возлѣ Эмиліи, которая хохотала.
-- Пустяки, эта Сальи такъ уморительно разбѣсилась!
-- О! эта Сальи, пребойкая баба! Ей пальца въ ротъ не клади... Но, съ чего она такъ? Вы вѣрно ее раздразнили?
-- Да, было немножко. Она, вотъ видите ли, не любитъ, чтобъ ей мѣшали обыгрывать новичковъ... Впрочемъ, это вотъ онъ во всемъ виноватъ. Она указала на Лукина.
-- Если не виноватъ, то, по крайней мѣрѣ, наказанъ какъ виноватый. Колода назначена была чисто вамъ, а попала меня.
-- И по дѣломъ, отвѣчала Эмилія.-- Фи, злой! Вы, кажется, сожалѣете, что карты попали не мнѣ въ лицо?
-- О, нѣтъ, но я не люблю присваивать чужую собственность, вотъ и все.
Оттѣнокъ досады мелькнулъ на дѣтскомъ лицѣ Эмиліи.
-- Какъ это любезно! сказала она кусая губы.
-- Ну, ну, не сердитесь, моя курочка, перебилъ толстый полковникъ, пыхтя и стараясь подсѣсть къ ней поближе.-- Успкойтесь, вотъ я сейчасъ вамъ дамъ прохладительнаго.
Онъ налилъ рюмку шампанскаго и ловко поднесъ ей къ губамъ.
-- Подите вы прочь! Вы, толстый, старый Фальстафъ!
-- Я, старый?...
Полковникъ хотѣлъ сказать еще что-то, но въ эту минуту нѣсколько новыхъ лицъ вошло въ комнату.
-- А! Левель!... Bonjour!
Лукинъ оглянулся. Въ пяти шагахъ отъ него стоялъ ловкій красивый гвардеецъ, лѣтъ тридцати, ростомъ почти съ него, но легче, стройнѣе его сложенный.
-- Ага! Нашелъ-таки наконецъ! подумалъ онъ про себя.
-- Здравствуйте, Алексѣевъ! сказалъ подходя къ нему другой офицеръ.
Услыхавъ эту фамилію, капитанъ въ свою очередь оглянулся. Фигура, которую онъ увидѣлъ, поразила его своимъ рѣзкимъ, типическимъ очертаніемъ. Сказавъ слова два съ Находкинымъ, вышедшимъ къ нему на встрѣчу, онъ сѣлъ на мѣсто полковника, котораго увели въ кабинетъ.
-- Вы, кажется, не узнаете меня, капитанъ? сказала Эмилія, протянувъ ему руку.
-- Ah! bonjour petite! Я не думалъ найти тебя здѣсь.
-- Отчего это?
-- Такъ, я думалъ, что ты еще до сихъ поръ на сценѣ.
-- О, нѣтъ, мнѣ надоѣло долбить ихъ глупыя роли, я лучше люблю играть свою.
-- Какую же это свою? Смотри хороша ли?
-- Не хуже твоей... Брось ты свою мораль, mon vieux papa! Тебѣ это не къ лицу, потому что вѣдь ты совсѣмъ еще не такъ старъ. Полно лобъ хмурить, посмѣйся немножко... Знаешь, я тоже не думала встрѣтить тебя такъ скоро.
-- Что жь, развѣ не рада?
-- О, нѣтъ, очень рада! Я очень тебя люблю, потому что ты добрый, совсѣмъ не похожъ на другихъ.
Она посмотрѣла, слегка надувъ губы, на Лукина.
-- На какихъ же это другихъ?
-- Такъ, я знаю.
-- Ты вѣрно поссорилась съ кѣмъ-нибудь, по старой привычкѣ?
-- Меня обидѣли... Эта вѣдьма, Сальи, пустила въ меня колодой. Смотри, вонъ карты еще лежатъ на полу.
-- За что это?
-- Я развѣ знаю! Спроси вонъ этого чорнаго, вонъ что стоитъ возлѣ Реймерса, это онъ виноватъ.
Капитанъ оглянулся. Пользуясь этимъ случаемъ, Реймерсъ назвалъ ихъ другъ другу.
-- На васъ тутъ объявлена маленькая претензія, сказалъ капитанъ.
Лукинъ пожалъ плечами.
-- Что прикажете дѣлать? отвѣчалъ онъ смѣясь.-- Хорошенькая женщина вся состоитъ изъ претензій, это одна нескончаемая претензія.
Эмали посмотрѣла на него украдкой и улыбнулась едва примѣтно.
-- Слышишь, что про тебя говорятъ, Эмилія? сказалъ Реймерсъ.
-- Говорятъ вздоръ.
-- Какой вздоръ? Говорятъ, что ты хороша, развѣ это не правда?
Она засмѣялась.
-- Если претензія хороша, то надо ее удовлетворить.
-- Мосье Алексѣевъ отъ этого не откажется.
-- Конечно, не откажусь; претензія слишкомъ мила.
Онъ подвинулся, собираясь ее обнять, но Эмилія ускользнула, вся вспыхнувъ.
-- Allez vous en, méchant noir, je vous crains! отвѣчала она, убѣгая.
Реймерсъ, Лукинъ и Левель остались втроемъ.
-- Забавная дѣвочка! сказалъ Лукинъ.-- Вы, кажется, съ не знакомы? спросилъ онъ у Левеля.
-- Да, знаю немножко.
-- Это актриса?
-- Нѣтъ, она была на сценѣ всего полгода, а потомъ бросила. Вы слышали: свою роль, говоритъ, играть хочу. Подитѣ, толкуйте съ этимъ чертенкомъ!
-- Какой она націи?
-- Богъ ее знаетъ. Какая-то помѣсь. Она родилась здѣесь, но отецъ у нея былъ Жидъ, ювелиръ, женатъ на француженкѣ, обанкрутился, умеръ; а мать помѣстила ее на сцену, чтобы сбыть съ рукъ, и уѣхала въ Брюссель. Она, конечно, разчитывала на то, что случилось. Прошедшею зимой, дочь сыскала себѣ попечителя, старичка, въ родѣ Бартоло, который ее одѣваетъ какъ куколку и возитъ съ собою въ театръ.
-- Ты былъ вчера въ оперѣ? спросилъ Реймерсъ.
-- Былъ.
-- Въ партерѣ?
-- Нѣтъ, въ ложѣ, Маевскіе не пустили въ партеръ...
"Браво!" подумалъ Лукинъ, "случай самъ въ руки просится!"
-- Позвольте васъ перебить, капитанъ, сказалъ онъ,-- вы назвали фамилію, которая мнѣ немножко знакома. Въ августѣ я имѣлъ удовольствіе встрѣтить дорогой двухъ дамъ и въ обществѣ ихъ провелъ нѣсколько времени самымъ пріятнымъ образомъ. Одну изъ нихъ звали, кажется, Софья Осиповна...
-- Софья Осиповна мнѣ родственница, отвѣчалъ Левель.
-- Другую Елена Осиповна.
-- Это ея сестра.
-- Прошу васъ, когда вы увидитесь съ ними, передайте имъ отъ меня поклонъ.
Капитанъ отвѣчалъ: "съ удовольствіемъ".
Слово за словомъ,-- у нихъ завязался довольно живой разговоръ; одинъ изъ такихъ, послѣ которыхъ порядочный человѣкъ считаетъ возможнымъ сдѣлать визитъ другому порядочному человѣку. Но имъ не дали разговаривать слишкомъ долго. Шумное общество высыпало изъ залы въ гостиную.
Молодой человѣкъ во фракѣ, съ еврейскою физіономіей, сѣлъ у піано и начали играть кадриль. Дамы, съ блюдечками мороженаго въ рукахъ, окружили его смѣясь и притопывая. Въ залѣ прислуга проворно отодвигала стулья. Нѣсколько человѣкъ подошли къ нимъ съ извѣстіемъ, что хотятъ канканировать. Лукинъ всталъ и ушелъ въ кабинетъ. Въ кабинетѣ играли на двухъ столахъ. За однимъ изъ столовъ, Находкинъ, вдвоемъ съ какимъ-то присяжнымъ любителемъ, метали банкъ, смѣняя другъ друга, когда одинъ изъ двухъ уставалъ, или первый считалъ приличнымъ на время оставить игру, чтобы заняться съ своими гостями. Находкинъ игралъ очень часто и проигрывалъ почти сплошь, но на этотъ разъ счастье ему везло. Пачки бумажекъ и золото горкой лежали съ его стороны, и горка эта росла, опустошая карманы понтеровъ. Между послѣдними находилась Сальи. Она играла съ такою же страстію, съ такимъ же жаднымъ, неутомимымъ вниманіемъ, какъ и прежде, но это ужь былъ не пикетъ, и противники не похожи были на юныхъ барашковъ, охотно дающихся стричь. Въ полчаса съ небольшимъ, она успѣла спустить всѣ деньги, выигранныя у Поводова, и съ бѣшенствомъ на лицѣ, худо скрытымъ подъ вынужденною улыбкой, со страхомъ въ глазахъ, на которыхъ порой навертывались слезы, проигрывала симпелями рублей пятьдесятъ своихъ собственныхъ, кровныхъ денегъ. Нѣсколько человѣкъ любопытныхъ собрались вокругъ нея. Смѣясь и подшучивая, они слѣдили за рѣзкими перемѣнами выраженія, появлявшимися у нея на лицѣ при неожиданныхъ оборотахъ счастія. Порою, сдержанный хохотъ или лукавое замѣчаніе въ полголоса слышны были между ними, но это повидимому нисколько не развлекало ея вниманія.
-- На шесть кушей, сказала она, взявъ двѣ карты сряду и загибая семерку; но не успѣла отнять руки, какъ карта была убита.
-- Malédiction! прошептала Сальи, проворно схвативъ ее со стола и разрывая на мелкіе лоскутки. Шепотъ и смѣхъ послышались у нея за спиной, она оглянулась; за ней сидѣли опять Эмилія и Лукинъ.
-- А! это вы, monsieur! и вы, моя милая! Отчего это вы не танцуете, вы, такая охотница до cancan во всевозможныхъ его значеніяхъ?
Эмилія покраснѣла.
-- Bien! Понимаю! продолжала француженка:-- предмета, который удерживаетъ васъ сегодня, не нужно далеко искать. Онъ тутъ, возлѣ васъ... А вы, monsieur, извините, не знаю вашего имени, но судя по вниманію, съ которымъ вы смотрите на игру, можно подумать, что она вамъ ужасно нравится
-- Въ самомъ дѣлѣ, отчего это вы не играете, мосье Алексѣевъ? спросилъ по-французски хозяинъ.
-- Плохо знаю эту игру, отвѣчалъ Лукинъ,-- вотъ поучусь, тогда къ вашимъ услугамъ.
-- Да глядя со стороны, во сто лѣтъ не выучитесь, сказалъ Поводовъ,-- а вы попробуйте, какъ сотъ пять или шесть спустите, такъ вотъ тогда и будете знать.
-- Попробуйте, мосье Алексѣевъ, прибавила бойко Сальи,-- а то мы пожалуй подумаемъ, что вы трусите.
Лукинъ кусалъ губы.-- Пожалуй попробую, отвѣчалъ онъ схвативъ колоду. Аттанде, двойка идетъ.
-- На сколько прикажете? спросилъ улыбаясь Находкинъ.
-- Идетъ на двѣсти рублей.
-- Ого! сказалъ Поводовъ; Сальи завистливо на него посмотрѣла.
-- Ваша, сказалъ хозяинъ, прокинувъ два абцуга и вскрывая на лѣво двойку.
-- Для начала не дурно, замѣтилъ кто-то.
-- Уголъ, сказалъ Лукинъ, снявъ двойку и загибая туза. Опять онъ выигралъ, перегнулъ туза вдвое, взялъ на него еще разъ и записалъ мелкомъ на столѣ тысячу двѣсти.
Все стихло, понтеры переглянулись; улыбка исчезла съ лица хозяина.
-- Иванъ Васильичъ, сказалъ онъ товарищу,-- садитесь-ка вы; мнѣ что-то плохо везетъ.
Иванъ Васильевичъ -- красивый, полный мущина, лѣтъ подъ сорокъ, въ синемъ фракѣ стариннаго покроя, въ очкахъ, съ большимъ орлинымъ носомъ, и съ парой густыхъ, высокихъ бровей, садясь, окинулъ глазами столъ.
-- Ну! всѣ понтерки попрятались!
-- Это вашъ тузъ, сударь, всѣхъ распугалъ.
-- Что жь, милости просимъ, пожалуйте, выводите его опять въ походъ.
Лукинъ съ минуту смотрѣлъ ему прямо въ глаза, какъ будто стараясь прочесть въ нихъ что-то, потомъ вынулъ трефоваго короля и медленно положилъ его на то мѣсто, гдѣ у него записанъ былъ выигрышъ.
-- Malbroughs'en va-t-en guerre... запѣла Сальи вполголоса.
-- На п е? спросилъ банкометъ.
-- Ва-Банкъ! сказалъ громко Лукинъ.
-- Браво! Кто это тамъ понтируетъ такъ лихо? закричалъ ротмистръ Карцевъ, бросивъ свою игру на другомъ столѣ и подбѣгая къ Ивану Васильевичу. За нимъ вскочило все общество, оидѣвшее въ кабинетѣ; густая толпа окружила играющихъ, и вслѣдъ затѣмъ все стихло; только изъ залы слышенъ былъ легкій, веселый кадансъ французской кадрили.
"Malbrough s'en va-t-en guerre,
Mizon ton, ton, ton, mirontaine!
Malbrough s'en va-t-en guerre,
Dieu sait quand reviendra!.."
продолжала Сальи вполголоса.
-- Прикажете начинать? спросилъ банкометъ.
-- Прошу покорнѣйше.
Иванъ Васильевичъ кашлянулъ и началъ метать. По пятому абцугу, на лѣво упалъ король.
-- Карта взяла! сказалъ Лукинъ.
Громкое браво хоромъ раздалось вокругъ. Иванъ Васильевичъ взглянулъ на Находкина, который сидѣлъ весь красный, кусая губы. "Капутъ", сказалъ онъ, бросая карты.
-- Капутъ, отвѣчалъ тотъ. Разбиты въ прахъ! Потрудитесь пожалуста разчитаться, добрѣйшій Иванъ Васильичъ... Тутъ, по запискѣ, намъ слѣдуетъ еще получить кой съ кого... Чего тебѣ, Осипъ?
-- Ужинать подано, ваше благородіе, отвѣчалъ деньщикъ. Находкинъ всталъ и ушелъ.
Вся горка, лежавшая на столѣ, пошла въ карманъ къ Лунину. Въ ней было три тысячи слишкомъ, да сверхъ того, по разчету, съ понтеровъ онъ долженъ былъ получить сотенъ пять. Одни заплатили; но нѣсколько человѣкъ, игравшихъ на слово, просили его подождать. Въ числѣ должниковъ его очутилась Сальи. За ней оставалось рублей полтораста, которые, хотя и лежали у ней въ карманѣ сполна, но разстаться съ ними, по разнымъ соображеніямъ, она не желала.
-- Мосье Алексѣевъ, сказала она, подавая ему свою карточку съ адресомъ,-- послѣ своей блестящей побѣды, надѣюсь, будетъ великодушенъ и дастъ мнѣ срокъ.
Лукинъ просилъ не безпокоиться о такихъ пустякахъ. Въ награду, она подарила его очень нѣжною улыбкой.-- Надѣюсь, прибавила она,-- что этотъ случай доставитъ мнѣ удовольствіе видѣть васъ у меня?
Лукинъ поклонился.-- Только въ такомъ случаѣ, онъ отвѣчалъ,-- если вы обѣщаете, что о вашемъ маленькомъ должкѣ не будетъ болѣе и рѣчи.
-- Oh! mais vous êtes un trésor de galanterie! сказала она, схвативъ его подъ руку.-- Я васъ обожаю; пойдемте ужинать.
Лукинъ оглянулся. Въ пяти шагахъ, отъ него стояла Эмилія. Губы ея были стиснуты, ноздри раздуты; облако ревности и досады омрачило ея хорошенькое, почти дѣтское личико.
-- Одну минуту, сказалъ Лукинъ, подходя къ ней съ француженкой.-- Эмилія, что съ вами? Но та отвернулась проворно, не отвѣчая ни слова, и тотчасъ же начала разговоръ съ какимъ-то бариномъ, очень замѣтно уже вкусившимъ отъ сока лозы.
-- Не хлопочите объ этомъ, шепнула француженка.-- Это не стоитъ труда. Если она вамъ такъ нравится, то, je vous donne ma parole, она будетъ ваша. Un beau malin, passez chez moi, nous en parlerons... Я вижу вы еще новичокъ; но головой отвѣчаю, вы имъ не долго останетесь.,
На мигъ ему стало гадко. На мигъ онъ почувствовалъ инстинктивное побужденіе плюнуть въ это раскрашенное лицо, но этотъ мигъ прошелъ безъ слѣда, а на слѣдующій всѣ сидѣли за ужиномъ. Ужинъ начался чинно, скромнымъ бульйономъ съ слоеными пирожками, а кончился пламенною жженкой, послѣ которой оргія тянулась до поздней ночи. Левель уѣхалъ сейчасъ послѣ ужина. Лукинъ оставался вплоть до конца. Онъ былъ въ числѣ тѣхъ, которые вышли изъ дома, хотя и не твердою поступью, но все-таки на своихъ ногахъ.