-- Что вы сегодня дѣлаете, кузина? спросилъ Павелъ Петровичъ Левель, садясь на стулъ возлѣ Софьи Осиповны, которая вертѣла въ рукахъ какую-то русскую книгу, не раскрывая ея.
-- Скучаю, Поль.
-- Это дурно.
-- Очень дурно; я знаю сама, да только я въ этомъ не виновата. Что прикажете дѣлать въ вашемъ большемъ, сонномъ городѣ, съ вашимъ жеманнымъ, чопорнымъ, соннымъ народомъ?
-- Отчего соннымъ?
-- Развѣ я знаю? Это у васъ скорѣе можно спросить... Она засмѣялась.-- Поль, сыщите вы мнѣ наконецъ живую душу! продолжала она, полушутя, полусеріозно.-- Что это такое? Вѣдь это все мертвецы, покойники! Если имъ кожу разрѣзать, я думаю кровь не пойдетъ.
-- Попробуйте, можетъ-быть, вы ошибаетесь, отвѣчалъ Левель.
Она схватила булавку.
-- Знаете, Поль, если ужь пробовать, то пробовать съ васъ. Вы меня бѣсите съ вашею мороженою улыбкой! Она сіяетъ какъ снѣгъ у васъ на лицѣ, и что тамъ, подъ этимъ снѣгомъ, одинъ Богъ вѣдаетъ! Скажите мнѣ откровенно: смѣялись ли вы когда-нибудь отъ души, во все горло, плакали ли вы когда-нибудь съ тѣхъ поръ, какъ вамъ минуло десять лѣтъ? Есть ли какая-нибудь возможность вывести васъ изъ себя?
-- Попробуйте, повторилъ онъ опять.
-- Вы не отвѣчаете на вопросъ. Я увѣрена, что вы не были никогда ребенкомъ.
-- Это было бы неестественно, а все-таки было бы лучше чѣмъ оставаться ребенкомъ всю жизнь.
-- Вы хотите сказать, что я ребячусь?
-- C'est vous qui le dites.
-- Молчите, vous êtes un impertinent! Вы считаете себя ceріознымъ человѣкомъ; а между тѣмъ, я пари держу, что вы не болѣе какъ холодный человѣкъ. Я бы хотѣла, чтобы вы когда-нибудь растаяли, тогда можно было бы узнать, что у васъ тамъ такое въ сердцѣ: вода или кровь... Я бы хотѣла, чтобы вы влюбились въ кого-нибудь, влюбились по уши, до безумія, это было бы очень забавно! Куда бы вы дѣли тогда вашу эквилибристику, ваше философическое, невозмутимое, отвратительное равнодушіе?
-- Вы хотите, чтобъ я сошелъ съ ума, и спрашиваете, куда бы я дѣлъ разсудокъ?
-- Ah! Je vous tiens. Ah! Вы любовь называете сумашествіемъ?
-- Если она доходитъ до сумасшествія, то какже ее назвать?
-- Мало ли что до чего доходитъ! Я иногда дохожу до Лѣтняго Сада, что жь изъ этого слѣдуетъ?
-- Только то, что вы шутите, больше рѣшительно ничего.
-- Неправда, еще кое-что, сказала Hélène входя.
-- Что же еще?
-- То, что вы съ Софи вѣчно спорите. Я боюсь, что вы съ ней когда-нибудь не на шутку поссоритесь.
-- Нѣтъ, возразила Софи,--я этого не боюсь. Cousin Поль серіозный человѣкъ, онъ не будетъ ссориться съ такими дѣтьми, какими онъ насъ считаетъ.
-- А! вотъ какъ! сказала Hélène нерѣшительно. Она была еще въ такомъ возрастѣ, въ которомъ дѣвушка сильно боится быть принятой за дитя.
-- Кстати, Поль, что вы сдѣлали съ моею просьбой? сказала Софи.
-- Съ какою? спросилъ Левель, притворяясь, что онъ забылъ.
-- Какъ это мило! Вы заставляете меня повторять!.. Съ просьбой найдти намъ этого Алексѣева?
-- А! Синюю Бороду?.. Синюю Бороду я нашелъ.
-- Вы шутите? сказала Софи, краснѣя.
-- Нисколько, онъ былъ у меня на дняхъ, и мы говорили о васъ. Онъ горитъ нетерпѣніемъ имѣть счастіе...
-- Итакъ -- далѣе? сказала Софи.
-- Итакъ далѣе, повторилъ капитанъ.
-- Что жь вы ему отвѣчали? Надѣюсь, что вы ему не оказали какой-нибудь глупости?
-- Покорно благодарю, отвѣчалъ Левель, кланяясь.
-- Перестаньте шутить; серіозно, что вы ему сказали?
-- Сказалъ, что я съ вами поговорю, что хоть, кажется, вы и не вовсе къ нему равнодушны, но что все-таки я не знаю, найдете ли вы приличнымъ такъ скоро...
-- Ахъ, фи! Какъ вамъ не стыдно! фи! Можно ли было сказать такой вздоръ! въ одинъ голосъ воскликнули обѣ сестры, сильно сконфуженныя.
Левель смѣялся, съ довольнымъ видомъ потирая руки. Онѣ посмотрѣли ему въ глаза и тоже захохотали.
-- Вы лжете! Вы лжете, Поль! Дайте мнѣ слово, что вы не говорили никакихъ вздоровъ.
Левель смѣялся, не отвѣчая ни слова.
-- Ah! de par Dieu! Если только я что-нибудь узнаю!..
-- Успокойтесь кузина, вы не узнаете ничего... то-есть ничего такого, что бы могло навлечь на меня вашъ гнѣвъ. Когда прикажете представить мою находку?
-- Когда вамъ угодно; пожалуй хоть завтра, только не ранѣе двухъ; потому что намъ надо еще побывать у этой... какъ ее?.. ну, просто сказать, у нашей корсетницы; а потомъ мы хотѣли заѣхать... но все равно, если вы насъ не застанете, подождите, мы будемъ минутъ черезъ пять...
Поль поклонился.
-- А теперь, cher cousin, продолжала она, минуту спустя,-- скажите мнѣ откровенно: какъ вамъ понравился нашъ знакомый.
-- Такъ, ничего.
-- Такъ, ничего!.. повторила она, передразнивая его равнодушный тонъ голоса -- Allons donc! Терпѣть не могу такого отвѣта! Это только у васъ въ Петербургѣ такъ говорятъ, но изъ этого ничего не поймешь. Что это значитъ: понравился или нѣтъ?
-- Что жь вы хотите, чтобъ я вамъ сказалъ? Я видѣлъ его всего раза три.
-- А сколько же разъ надо видѣть?
-- Не знаю, смотря по обстоятельствамъ, но по первому впечатлѣнію судить не возможно.
-- Судить и не нужно, скажите мнѣ просто ваше первое впечатлѣніе.
-- Извольте. Первое впечатлѣніе было выгодное. Мущина здоровый, свѣжій, росту хорошаго, смотритъ такимъ молодцомъ, что хоть сейчасъ въ первую Преображенскую роту.
-- Фи! Я развѣ у васъ объ этомъ спрашивала?
-- Въ добавокъ не глупъ и въ обществѣ держитъ себя прилично... Одѣтъ хорошо...
-- А! Фи! молчите. Поль, я считала васъ умнымъ человѣкомъ, а вы говорите мнѣ пошлости.
Левель расхохотался.
-- Чего же вы отъ меня хотите, кузина, я право не понимаю... Ну, дѣлать нечего, попробую еще разъ... Онъ очень порядочный и, если хотите, интересный человѣкъ, но въ немъ есть что то странное, чтобъ не сказать таинственное. Во первыхъ, онъ очень скрытенъ. Кто онъ такой? Откуда? какія у него средства, и что онъ дѣлаетъ или что думаетъ дѣлать, ничего не узнаешь путемъ, все надо угадывать, а угадывать можно что хочешь. Можно думать пожалуй, что онъ съ трудомъ выбился на просторъ изъ какой-нибудь темной и тѣсной сферы, о которой ему непріятно упоминать, или что онъ остатокъ, щепка, уцѣлѣвшая отъ крушенія какого-нибудь богатаго корабля, сынъ разорившагося помѣщика... что-нибудь въ этомъ родѣ, что именно трудно сказать, но навѣрно его положеніе въ обществѣ имѣетъ какую-нибудь шаткую сторону, какой-нибудь иксъ или вопросительный знакъ. Съ другой стороны, наружность его обманчива, онъ кажется старѣе и гораздо солиднѣе чѣмъ онъ есть. Судя по лицу, манерамъ и разговору, я далъ бы ему лѣтъ тридцать, но стоитъ взглянуть на него за картами или за бутылкой вина, чтобъ убѣдиться, что онъ еще очень молодъ. Гдѣ только дойдетъ до дѣла, тамъ вы его не узнаете, горячъ, крутъ, скоръ какъ мальчикъ и падокъ какъ мальчикъ на всякую всячину.
-- Qu'est ce que c'est всячина? спросила Hélène.
-- Извините, отвѣчалъ капитанъ, улыбаясь,-- я вамъ своихъ словъ не выдаю за готовое мнѣніе и потому не берусь объяснять ихъ подробно. Это не болѣе какъ догадки, составленныя по первому впечатлѣнію.
-- И потому можетъ статься ошибочныя? сказала Софи.
-- О! легко можетъ быть. Совѣтую вамъ провѣрить ихъ собственнымъ наблюденіемъ, прежде чѣмъ вы сдѣлаете изъ нихъ какіе-нибудь выводы.
-- Merci, Paul, отвѣчала Софи.-- Вы были очень добры. Скажите, я иного хлопотъ вамъ надѣлала съ моею просьбой?
-- Дѣло прошлое, отвѣчалъ капитанъ усмѣхаясь,-- не стоитъ о немъ говорить теперь, а можно бы кое-что разказать, потому что отыскивать здѣсь, въ Петербургѣ, лицо никому неизвѣстное, это такая задача, о трудностяхъ которой, ma chère cousine, вы не можете составить себѣ ни малѣйшаго представленія. Это не то, что въ какомъ-нибудь губернскомъ городкѣ, гдѣ вся дворянская часть народонаселенія извѣстна наперечетъ Здѣсь надо имѣть, какъ я, цѣлый полкъ пріятелей и друзей, и всѣхъ поставить на ноги, всѣхъ пустить по слѣдамъ, всѣмъ имъ твердить каждый день вашу просьбу, чтобы, наконецъ, послѣ долгаго времени, добиться до какого-нибудь положительнаго результата.
-- Поль, признайтесь, вы вѣрно меня проклинали не разъ съ моими капризами?
-- До этого еще не дошло, кузина, отвѣчалъ Левель смѣясь; -- но признаюсь иной разъ досадно было немножко.
-- Ну, а теперь?
-- Теперь, я очень доволенъ, что мнѣ удалось исполнить ваше желаніе.
-- Oh! Vous êtes bien bon, mon ami! Venez que je vous embrasse!
Этимъ окончился разговоръ.
На другой день, поутру, часовъ около двухъ, въ прихожей Маевскихъ раздался звонокъ.
-- Павелъ Петровичъ и господинъ Алексѣевъ, сказалъ слуга, входя въ кабинетъ къ генералъ-майору Маевскому.
-- Скажи Софьѣ Осиповнѣ, отвѣчалъ генералъ.
-- Софьи Осиповны нѣтъ дома-съ.
Генералъ проворчалъ что-то очень нетерпѣливо.
-- Проси, сказалъ онъ вставая и вышелъ изъ кабинета въ гостиную.
Ѳедоръ Леонтьевичъ Маевскій былъ очень приличный генералъ. По чину, онъ не былъ ни слишкомъ старъ, ни черезчуръ уже молодъ. Ему было ровно пятьдесятъ лѣтъ. Двойной подбородокъ не выползалъ у него изъ-за галстуха, брюхо не выдавалось впередъ, волосы на вискахъ и на лбу не торчали насаленными крючками, а лежали такъ мягко и ровно, какъ цѣнный боберъ, и. какъ боберъ пестрѣли красивою просѣдью. Въ лицѣ видна была важность и полное сознаніе собственнаго величія, правда, но это сознаніе было спокойно. Взглядъ не грозилъ фухтелями или начальническимъ распеканьемъ. Онъ не любилъ, чтобы ему говорили за каждымъ словомъ ваше превосходительство, и самъ не повторялъ этого титла, разказывая свой разговоръ съ какимъ-нибудь низшимъ по чину лицомъ. Онъ даже не говорилъ ты никому кромѣ своей жены да лакея, и вообще былъ достаточно вѣжливъ.Ѳедоръ Леонтьевичъ зналъ три языка: французскій, польскій и русскій, учился когда-то прилежно и помнилъ пройденое въ школѣ на столько, чтобы не смѣшать Карла Великаго съ Карломъ XII, а математику зналъ даже такъ аккуратно, что могъ во всякое время довольно вѣрно опредѣлить различіе между хордою, радіусомъ и діаметромъ, между прямымъ и острымъ угломъ, между ариѳметическою и геометрическою прогрессіей. Мало того, лѣтъ двадцать тому назадъ, принявъ въ наслѣдство послѣ отца довольно значительное имѣніе, онъ счелъ за нужное прочесть отъ доски до доски полный курсъ сельскаго хозяйства Тера, да не такъ давно еще какую-ту русскую книжку о политической экономіи, что дало ему нѣкоторую возможность судить о разныхъ серіозныхъ вещахъ, выходящихъ изъ сферы его служебной дѣятельности. Служилъ онъ во фрунтѣ, по кавалеріи, тридцать лѣтъ, былъ въ польскомъ и турецкомъ походахъ, былъ раненъ куда-то слегка и по поводу этого случая имѣлъ право носить камышовую трость съ золотымъ набалдашникомъ; словомъ, былъ человѣкъ уважительный и приличный. Въ молодые годы, онъ былъ большой волокита, имѣлъ длинный рядъ романическихъ похожденій и вынесъ изъ нихъ сытое самолюбіе съ одной стороны, съ другой -- сердечную преданность къ прекрасному полу, съ которымъ всегда былъ рыцарски вѣжливъ, лукаво шутливъ, развязенъ и веселъ. Женился онъ года четыре тому назадъ, въ Минской губерніи, въ которой онъ долго стоялъ съ своею бригадой. Попавъ случайно въ село одного, когда-то богатаго, но въ ту пору раззореннаго пана, онъ страстно влюбился въ старшую его дочь, и чтобъ привлечь сердце дѣвушки, пустилъ въ ходъ всю опытность прежнихъ годовъ; но долго дѣло не шло на ладъ. Рѣзвая, умная, ловкая Зося скользила какъ змѣйка изъ рукъ. Долго водила она почтеннато стараго воина за его старый, почтенный носъ, смѣялась надъ нимъ жестоко, кокетничала, шалила и наконецъ, уже натѣшившись досыта, уступила настойчивымъ просьбамъ отца. Софьѣ Осиповнѣ минуло ровно двадцать два года въ ту пору, когда она вышла за мужъ. Она любила Ѳедора Леонтьевича какъ добраго малаго, свѣтскаго человѣка и уважала какъ мужа, за что съ своей стороны требовала полной покорности, полнаго, безусловнаго послушанія. Требованіе это было безмолвно, оно само собой подразумѣвалось, это была не больше какъ разница во взаимномъ, сердечномъ отношеніи влюбленнаго стараго волокиты къ молодой, бойкой, слегка привязанной женщинѣ, разница, сама по себѣ составлявшая естественное право въ пользу послѣдней. По какому случаю Ѳедоръ Леонтьевичъ назначенъ былъ губернаторомъ въ Сольскъ, объ этомъ нѣтъ точныхъ свѣдѣній, но достовѣрно извѣстно, что онъ имѣлъ связи. Изъ старыхъ его товарищей, пріятелей, родственпиковъ, многіе въ Петербургѣ служили на видныхъ мѣстахъ; съ иными онъ велъ переписку, въ которой не разъ повторялъ, что кочевая жизнь въ польскихъ губерніяхъ и военное поприще въ мирное время надоѣли ему ужасно, что онъ желалъ бы подъ старость пожить спокойно на постоянной квартирѣ и по примѣру другихъ его сверстниковъ быть полезнымъ отечеству не на однихъ смотрахъ и маневрахъ, что онъ не разъ, въ теченіи своей службы, исполнялъ важныя порученія, по хозяйственной, слѣдственной и другимъ частямъ, при чемъ успѣлъ изучить порядокъ гражданской администраціи и т. д. Желанія его наконецъ сбылись. Въ-одно прекрасное утро, онъ былъ увѣдомленъ частнымъ образомъ о новомъ своемъ назначеніи и вмѣстѣ съ тѣмъ приглашенъ въ Петербургъ для личныхъ переговоровъ. Изъ нихъ, Маевскій увидѣлъ необходимость заблаговременно ознакомиться съ ходомъ дѣлъ въ Сольской губерніи. Кипы бумагъ, уставовъ, проектовъ, меморій, отчетовъ и смѣтъ появились у него на столѣ. Все это надо было пересмотрѣть хоть мелькомъ, и во всемъ этомъ заключалось такъ много темнаго, незнакомаго для него, такъ много справокъ о разныхъ предметахъ необходимо было собрать, чтобы прикрыть хоть немного свое незнаніе въ глазахъ своихъ новыхъ начальниковъ и будущихъ подчиненныхъ, что въ головѣ у него пошло колесомъ. А между тѣмъ время, которое было ему дано, чтобы собрать всѣ нужныя свѣдѣнія въ центрѣ администраціи, летѣло съ ужасною быстротой, и тысяча постороннихъ вещей, отъ которыхъ нельзя отказаться, обѣды, визиты, пріемные дни, разносили его по частямъ, разрывали на мелкіе лоскутки. Часто, по цѣлымъ утрамъ, онъ прятался у себя въ кабинетѣ подъ разными предлогами, но наконецъ докладъ о пріѣздѣ какого-нибудь человѣка, отъ котораго трудно было отдѣлаться, или внезапное появленіе Софьи Осиповны съ словами: "Мой другъ, надо выйдти, такая-то и такой-то тутъ," заставляли его вздрогнуть, отправляться въ гостиную и съ головой, отуманенною дѣловыми подробностями, вести разговоръ о самыхъ пустопорожнихъ вещахъ. Въ такія минуты, Ѳедоръ Леонтьевичъ мысленно проклиналъ свое замѣтное положеніе въ обществѣ, своихъ знакомыхъ, родныхъ и даже сердился подъ-часъ на жену, но гнѣвъ его продолжался недолго. Онъ былъ веселый, уживчивый, общежительный человѣкъ. Нахмуритъ бывало брови, покрутитъ усы, поклонится холодно, а четверть часа спустя покорится своей судьбѣ и станетъ такимъ любезнымъ хозяиномъ, какихъ въ Петербургѣ мало.
-- Очень радъ, очень радъ! сказалъ Ѳедоръ Леонтьевичъ, когда Левель представилъ ему Лукина.-- Мое семейство, если не ошибаюсь, имѣло удовольствіе познакомиться съ вами немного пораньше чѣмъ я?
Лукинъ отвѣчалъ, что дѣйствительно, на одной станціи въ Псковской губерніи, онъ имѣлъ счастіе ждать лошадей вмѣстѣ съ семействомъ его превосходительства.
-- А вы давно пріѣхали въ Петербургъ? спросилъ Ѳедоръ Леонтьевичъ.
-- Въ половинѣ августа.
-- Вы здѣсь служили когда-нибудь.
-- Нѣтъ, отвѣчалъ Лукинъ.-- Я вовсе еще не служилъ, но когда-нибудь надо отвѣдать этого удовольствія, вотъ ужь два то да какъ я собираюсь.
-- Два года! съ большимъ удивленіемъ повторилъ Ѳедоръ Леонтьевичъ.
-- Что жь, это время не даромъ было истрачено. Я прожилъ его въ деревнѣ, въ разъѣздахъ... Прежде чѣмъ окунуться въ омутъ служебныхъ воззрѣній и дѣлъ съ ихъ неподвижными формулами, мнѣ казалось не лишнимъ узнать хоть немного ту жизнь, которая въ нихъ укладывается иногда не совсѣмъ просторно.
-- Хм! да, оно, конечно, не лишнее, отвѣчалъ Ѳедоръ Леонтьевичъ;-- и въ отношеніи къ здѣшнимъ, столичнымъ чиновникамъ, кромѣ своихъ департаментовъ не видавшимъ рѣшительно ничего, вы правы. По служба въ губерніи, это другое дѣло.
Лукину отвѣчалъ, что служба въ губерніи кажется ему въ десять разъ интереснѣе здѣшней.
-- Тамъ они дѣло дѣлаютъ, сказалъ онъ; -- а здѣсь только толкуютъ о дѣлѣ, да и то о такомъ, котораго не видали въ глаза.
Замѣчаніе это очень понравилось Ѳедору Леонтьевичу. Онъ отозвался довольно лестно насчетъ молодыхъ людей съ свѣжимъ взглядомъ.
-- Пріятно видѣть какъ нынче все это двигается впередъ!.. заключилъ онъ.-- Вы гдѣ воспитывались?
-- Я кончилъ курсъ въ здѣшнемъ университетѣ.
-- И послѣ уѣхали изъ столицы?
-- Да, уѣзжалъ раза два.
-- Гдѣ же вы жили?
-- Въ деревнѣ... большею частію.
-- Въ какой губерніи?
-- Въ Полтавской.
-- А, помню, живалъ... Мѣста довольно унылыя... скука!...
-- Скука зависитъ отъ случая, замѣтилъ Лукинъ.
-- Правда, чистѣйшая правда! Я самъ это испыталъ. Скучаешь часто безъ всякихъ замѣтныхъ причинъ, совсѣмъ противъ ожиданія. Ну и навыворотъ то же случается. Назадъ тому лѣтъ двадцать пять, господа, когда я былъ вашихъ лѣтъ и служилъ еще въ Н--скомъ уланскомъ полку, мы стояли съ полгода въ одномъ изъ самыхъ глухихъ уѣздовъ Литвы; стояли, въ глухую осень, въ жидовскомъ мѣстечкѣ, въ грязи, да какъ нарочно еще финансы въ ту пору у всѣхъ были плохи. Ну, разуігвется, ждали убійственной скуки, а вышло наоборотъ. Вѣрите ли, это время осталось въ памяти до сихъ поръ какъ самое счастливое время жизни?
-- Осталось ужь вѣрно не даромъ, замѣтилъ Левель, съ усмѣшкой поглядывая на стараго улана.-- Вспомните, Ѳедоръ Леонтьичъ, что-нибудь было въ мѣстечкѣ или по близости, чего вы не ждали, сбираясь скучать?
Маевскій молчалъ съ минуту, лукаво посмѣиваясь и съ очень довольнымъ видомъ покручивая усы.
-- Хы, да, по правдѣ сказать, были двѣ три сосѣдки, замужнія барышни, у которыхъ нашъ кругъ собирался порой... ну, да гдѣ же ихъ нѣтъ?.. Люди вездѣ живутъ, да не вездѣ умѣютъ жить весело. Вотъ, хоть, у васъ тутъ, въ столицѣ, блестящее общество, балы, вечера каждый день, а между тѣмъ нигдѣ въ Россіи не видишь такого множества молодыхъ людей, одержимыхъ смертельною скукой. Если бы я былъ ихъ докторомъ, клянусь честью, я бы ихъ всѣхъ отправилъ въ провинцію года на три. Тамъ бы ихъ вылѣчили, тамъ бы съ нихъ скуку порастрясли, потому что тамъ люди умѣютъ жить лучше чѣмъ здѣсь... Не правда ли? сказалъ онъ, обращаясь опять къ Лукину.
-- Да, люди тамъ менѣе избалованы, у нихъ меньше претензій и общество связано крѣпче чѣмъ здѣсь. Здѣсь, у него нѣтъ центра, все это какъ песокъ ползетъ врознь. Здѣсь люди сходятся чисто случайно и расходятся тоже, въ ихъ жизни нѣтъ ничего, чтобы сближало ихъ необходимымъ путемъ.
-- Другими словами, замѣтилъ Маевскій,-- у васъ тутъ нѣтъ общества въ собственномъ смыслѣ слова, потому что какое же это общество, у котораго нѣтъ центра?
-- Нѣтъ одного, но за то ихъ есть тысячи, сказалъ Левель.
-- Покорно васъ благодарю, за ваши тысячи! Если ихъ сосчитать, то можетъ-быть на повѣрку окажется, что всякій здѣсь самъ себѣ центръ, или лучше сказать, что у васъ тутъ другъ друга и знать не хотятъ. Я этого право не понимаю. У васъ тутъ, царствуетъ какая-то страшная апатія ко всему, все дѣлается какъ-то нехотя, по заказу, такъ вяло и медленно какъ будто у всякаго тысяча лѣтъ впереди, а между тѣмъ какая тамъ тысяча! Въ тридцать вы смотрите уже стариками!
-- Повѣрьте, Ѳедоръ Леонтьичъ, возразилъ Левель,-- здѣсь люди такіе же какъ вездѣ и также долго бываютъ молоды и живутъ такъ же скоро, только ихъ жизнь не бросается такъ въ глаза, какъ въ провинціи, потому что у ней здѣсь нѣтъ одной вынужденной, казенной рамки, въ которой глазъ могъ бы разомъ охватить ее всю. Она течетъ пестро, широко, по разнымъ путямъ, которые тутъ встрѣчаются, тамъ расходятся, тутъ ясно выходятъ наружу, а тамъ спутываются и переплетаются въ какой-то безвыходный лабиринтъ...
-- Ну, я на это скажу, что я не охотникъ до лабиринтовъ. Оно можетъ-быть интересно, не спорю, другому, досужему человѣку, а для того, кто дѣломъ занятъ по горло какъ я, нуженъ прямой, ясный путь.
Не успѣлъ онъ окончить, какъ изъ прихожей раздался опять ввовокъ, и минуту спустя, двѣ дамы вбѣжали въ комнату, веселыя, ловкія, обѣ съ живымъ румянцемъ отъ скорой ходьбы и съ холодомъ свѣжаго осенняго утра въ широкихъ складкахъ ихъ шелковыхъ платьевъ. Въ одну минуту, густое жужжаніе мужскихъ голосовъ покрыто было ихъ звонкою, милою болтовней, бѣглая музыка которой, какъ трели щебечущихъ птицъ, веселымъ тономъ вознаграждала за маленькій недостатокъ логической связи.
-- Даю вамъ слово, monsieur, сказала Софья Осиповна, садясь на софу,-- я никогда бы васъ не узнала; вы такъ... заросли!
-- Однако жь узнали, сударыня, отвѣчалъ онъ,-- и я благодаренъ за это маленькое исключеніе хоть на сегоднишній разъ.
-- О! сегодня мы ждали васъ, и потому ошибаться было довольно трудно, но еслибы мы встрѣтились гдѣ-нибудь невзначай...
-- Vraiment, monsieur, мы бы васъ не узнали! проворно договорила Hélène.
-- Вы находите стало-быть, кузина, что мосье Алексѣевъ теперь уже не похожъ на Синюю-Бороду? спросилъ Левель.
-- На какую Синюю-Бороду? проговорила она краснѣя.
Лукинъ посмотрѣлъ на нихъ съ удивленіемъ. Ѳедоръ Леонтьевичъ тоже. Софи улыбнулась.
-- Это, то-есть этотъ цвѣтъ бороды... вы извините, Григорій Алексѣичъ, была одна изъ примѣтъ, оставшихся въ памяти у Елены Осиповны послѣ вашей дорожной встрѣчи.
Лукинъ засмѣялся.-- Но я былъ выбритъ въ ту пору, замѣтилъ онъ. Hélène покраснѣла еще сильнѣе.
-- Какой вздоръ, Поль! перебила она.--Какъ вамъ не совѣстно сочинять! Я право не помню, чтобъ я... можетъ-быть это Софи вамъ сказала? прибавила она, бросивъ лукавый взглядъ на сестру.
-- Я? что за выдумки, Поль, pas de bêtisee, je vous prie!.. довольно строго сказала Софи.
-- Ну, кто изъ васъ виноватъ, это совѣтую вамъ обстоятельно разъяснить, произнесъ Маевскій вставая,-- а меня Григорій Алексѣичъ извинитъ, потому что я право заваленъ работой по горло. Впрочемъ, прибавилъ онъ, радушно протягивая гостю руку,-- это, надѣюсь, не помѣшаетъ мнѣ видѣть васъ часто у насъ... Прошу покорнѣйше когда-нибудь вечеркомъ... Ѳедоръ Леонтьевичъ раскланялся и ушелъ.
-- Теперь, мосье Алексѣевъ, сказала Софи,-- вы намъ должны описать ваши дорожныя приключенія. Надѣюсь, вы больше не падали изъ телѣги?
-- Некогда было, Софья Осиповна, очень спѣшилъ.
-- Вотъ это благоразумно! замѣтила Hélène. Такія вещи можно позволить себѣ на досугѣ, какъ развлеченіе, но если есть какая-нибудь особенная причина спѣшить... у васъ, конечно, была особенная причина, мосье Алексѣевъ?
-- О! совершенно особенная. Въ дорогѣ обыкновенно спѣшатъ пріѣхать на мѣсто, а я спѣшилъ напротивъ уѣхать съ мѣста.
-- Вамъ стало-быть все равно было въ какую сторону ѣхать?
-- Все равно.
-- Отчего жь вы пріѣхали въ Петербургъ?
-- Да куда жь было больше пріѣхать? Петербургъ это центръ тяготѣнія въ русскомъ мірѣ, и все что летитъ безъ собственной цѣли въ пространствѣ, попадаетъ сюда механически по естественному закону движенія.
-- Но вѣдь вы ѣхали же сюда за чѣмъ-нибудь? сказалъ Левель смѣясь.
-- Да, ѣхалъ за чѣмъ-нибудь, но ей Богу, не знаю за чѣмъ.
-- А служба?
Лукинъ въ свою очередь усмѣхнулся.
-- Служба загадка, онъ отвѣчалъ.
-- Но вы готовите себя къ рѣшенію этой загадки?
-- Да, только какъ я ее разрѣшу, одинъ Богъ вѣдаетъ. Я готовлю себя ко всякому случаю, а случай пестеръ.
-- Но вы имѣете же какой-нибудь планъ насчетъ будущаго? сказала Софи.
-- Никакого, сударыня. Я по опыту убѣдился, что безъ плана живется гораздо пріятнѣе. ІІланъ это прежде всего потерянный трудъ, потому что ни йоты изъ будущаго не угадаешь, а вовторыхъ всякій планъ портитъ жизнь. Если не сбудется, какъ это бываетъ обыкновенно, мы считаемъ себя несчастными, если сбудется, вся прелесть непредвидѣннаго удовольствія измята, весь аппетитъ притупленъ ожиданіемъ.
-- Бываетъ и такъ, сказалъ Левель;-- да не отъ насъ зависитъ, чтобъ было иначе? Планъ это не болѣе какъ рядъ связныхъ желаній; а желаніе -- вещь невольная. Желаніе въ сердцѣ растетъ какъ трава на землѣ, несѣянное, незванное.
-- Да, только траву не прячутъ, потому что трава хорошая вещь, которая имѣетъ свой смыслъ, а изъ пяти желаній четыре по меньшей мѣрѣ бываютъ такъ глупы или такъ гадки, что мы стыдимся о нихъ говорить и прячемъ ихъ инстинктивно.
-- Не всегда удается спрятать, сказала Софи.-- Чего языкъ не досказываетъ, то часто написано на лицѣ. Берегитесь, мосье Алексѣевъ, я умѣю читать эту грамоту.
-- Это не трудно, замѣтилъ Лукинъ,-- когда на лицѣ дѣйствительно написано что-нибудь, да сверхъ того еще написана правда; но что если оно молчитъ какъ пустая страница или, еще хуже, лжетъ?
-- Въ такомъ случаѣ, это ужь не лицо, а маска. Надѣюсь, что вы не носите ея, мосье Алексѣевъ?
-- Случается, Софья Осиповна, но я не вижу въ томъ зла. Маска, это -- законное орудіе'обороны въ рукахъ у всякаго, кто имъ умѣетъ владѣть. Ни вы, ни я, никто, кромѣ ребенка, не открываетъ себя вполнѣ и не высказываетъ всего, что у него на душѣ.
-- Правда, отвѣчала она смѣясь,-- всего сказать невозможно. Мало ли какой вздоръ иногда придетъ въ голову!
-- Что тамъ? спросила она, замѣтивъ слугу, который вошелъ въ гостиную.
-- Пакетъ прислали изъ магазина, сударыня.
Пакетъ былъ съ нотами. Hélène схватила его и начала разбирать.-- Вотъ этотъ noctu rne, Поль, который вы мнѣ хвалили вчера, я нарочно достала. Сыграйте, мнѣ хочется знать...
-- Пожалуй.-- Левель взялъ ноты, и они вмѣстѣ ушли въ сосѣднюю комнату.
Лукинъ остался вдвоемъ со старшею сестрой.
-- Нашъ разговоръ о маскѣ не конченъ, сказала она.-- Вы носите ее не на шутку; я это знала давно.
Она открыла рабочій ящикъ и занялась какою-то бездѣлкой. Полные тоны рояля, долетавшіе къ нимъ изъ залы, почти покрывали звукъ ея голоса.
Лукинъ молчалъ, устремивъ на нее вопросительный взоръ.
-- Я это знала давно, повторила она,-- и давно оправдала васъ, потому что я знаю причину.
Онъ вздрогнулъ и опустилъ глаза. Усмѣшка, игравшая у него на лицѣ, исчезла.
-- Не бойтесь, мосье Алексѣевъ, продолжала она мѣстами серіозно, мѣстами шутя.-- Я не потребую отъ васъ исповѣди. Если хотите, я любопытна какъ всякая женщина, но я не такъ мелочно любопытна, чтобы мучить васъ скучными, привязчивыми разспросами. Ваше прошедшее, если вы помните, стало извѣстно мнѣ въ общихъ чертахъ вслѣдствіе одного, маленькаго, невольнаго признанія, которое у васъ вырвалось тамъ, на станціи. Этотъ взрывъ, cette courte explosion de sentiment, потому ли что онъ былъ неожиданъ или по какимъ-нибудь другимъ причинамъ, не знаю, но все это тронуло меня въ ту пору гораздо глубже чѣмъ я могу разказать. Мосье Алексѣевъ, не будьте злы, не смѣйтесь, прошу васъ; повѣрьте, не любопытство, а чувство другаго рода заставляетъ меня говорить. Вы можетъ-быть спросите: чего я хочу отъ васъ? Очень немногаго. Я хочу, чтобы вы дали мнѣ право знать... то что я знаю, и при мнѣ не душили себя напрасно подъ маской...
Лукинъ слушалъ съ жаднымъ вниманіемъ. Пульсъ забился у него сильнѣе, что-то мелькнуло въ душѣ неясное, но заманчивое. Онъ сказалъ ей въ отвѣтъ какую-то странность, что-то безсвязное, непонятное, но тонъ его голоса и пристальный, огненный взглядъ придавали словамъ такой смыслъ, отъ котораго краска вспыхнула у нея на лицѣ.
-- Вы, кажется, бредите, мосье Алексѣевъ?
-- Можетъ-быть, но если и такъ, то вы должны извинить. Вы хорошо угадали мое прошедшее, но вы не знаете еще настоящаго... Я здѣсь одинъ, безъ семьи, безъ друзей, безъ вѣрной точки опоры у себя подъ ногами... Въ такомъ положеніи, сердце хватается жадно за все, что выходитъ хоть на волосъ изъ рамки холодныхъ приличій, что похоже хоть издали на теплое чувство. Безъ этой пищи ему невозможно жить: оно ее ищетъ вездѣ, но иногда, вмѣсто хлѣба, ему шутя сунутъ камень; иногда ему кажется, что оно что-то нашло, а наповѣрку выходитъ, что его забавляли игрушками...
-- Мосье Алексѣевъ, я не шучу...
-- Но вы назвали бредомъ мои впечатлѣнія.
-- Я и теперь готова назвать ихъ бредомъ, если не буду убѣждена, что вы меня поняли совершенно.
-- Какъ же я долженъ васъ понимать?
-- Какъ можно проще. Я высказала вамъ чувство очень естественное и высказала безъ всякдго опасенія; потому что не вижу нужды его прятать, потому что оно не изъ тѣхъ, которыя требуютъ тайны. Надѣюсь, что вы поймете меня вполнѣ и не сдѣлаете какихъ-нибудь опрометчивыхъ выводовъ... Это была бы дурная награда за мою искренность.
Онъ понялъ урокъ, заключенный въ ея словахъ, и ему стало неловко. "Ухъ! какіе у ней шипы! подумалъ онъ. Сколько! Надо вести себя осторожнѣе."
-- Что вы молчите? спросила она, улыбаясь лукаво.-- Вамъ не понравилось мое замѣчаніе?
-- Я боюсь, чтобы вы не сочли меня дуракомъ.
Она засмѣялась.-- О! будьте спокойны. Я вѣрю твердо въ вашъ умъ, иначе я не рѣшилась бы говорить такъ открыто, но ошибиться можетъ и умный человѣкъ; къ тому же я вовсе не утверждаю, чтобы вы ошиблись, я только предвидѣла близость ошибки и хотѣла предостеречь... Allons, ne vous fâchez pas, monsieur, оставимъ этотъ вопросъ. Скажите мнѣ, что вы дѣлали въ Петербургѣ съ тѣхъ поръ какъ вернулись сюда? Это было давно, почти въ одно время съ нами, можетъ-быть въ одинъ день?
-- Да, дѣйствительно, въ одинъ день. Въ Гатчинѣ, я немножко васъ не догналъ. Я видѣлъ издали какъ вашъ дормезъ ускакалъ со станціи. Съ тѣхъ поръ мы разъѣхались въ разныя стороны.
-- И не встрѣтились до сихъ поръ? Какимъ образомъ это могло случиться?
-- Хм! Вы не знаете Петербурга, иначе вы бы не спрашивали. Въ Сибири, въ Киргизской степи, легче встрѣтиться чѣмъ здѣсь, на пространствѣ какихъ-нибудь пяти верстъ. Здѣсь горы непроходимыя раздѣляютъ людей другъ отъ друга.
-- Какія тамъ горы! Все плоско какъ на тарелкѣ!
-- Горъ этихъ мы не замѣчаемъ, покуда не стукнемся о нихъ лбомъ. Это невидимыя заставы, рогатки и западни, устроенныя на вашемъ пути педантствомъ и спѣсью, двумя могущественными рифригераторами нашей общественной жизни.
-- Pardon, что такое рифригераторъ?
-- Это сосудъ, наполненный льдомъ или снѣгомъ для быстраго охлажденія того, что въ него опускаютъ.
-- О! Въ самомъ дѣлѣ? Такъ вотъ отчего, съ тѣхъ поръ какъ мы здѣсь живемъ, я чувствую себя такъ какъ-то немножко холодновато.
-- Будетъ еще холодноватѣе, какъ поживете подолѣе.
-- Покорно благодарю; я постараюсь уѣхать отсюда какъ можно скорѣе?
-- Очень хорошо сдѣлаете.
-- А вы остаетесь?..
-- Я остаюсь.
-- Зачѣмъ. Вѣдь вы говорите, что тутъ слишкомъ холодно?
-- Холодно для того, кто захочетъ себя морозить ради приличія; а я не хочу. Я вольный козакъ, найду гдѣ согрѣться, и въ рамки вставлять себя не позволю.
-- Вотъ какъ! Вы, стало-быть, намѣрены жить внѣ общества?
-- А что жь? Развѣ внѣ общества нѣтъ и жизни? Внѣ общества не значитъ еще безъ общества; а только внѣ всякихъ заставъ и рогатокъ.
-- Но развѣ изъ нихъ выходятъ?
-- Конечно. Неужели вы думаете, что за заставой пустыня? Такіе же люди живутъ, и живутъ очень весело. Бытъ ихъ -- это какая-то загородная прогулка en permanence.
-- Пикникъ, то-есть? Что жь! это довольно весело; но рядъ пикниковъ не составитъ каррьеры. Чтобы сдѣлать каррьеру, надо жить въ обществѣ, въ городѣ; а не за городомъ. Надо служить въ военной или гражданской службѣ или родиться поэтомъ, художникомъ и посвятить себя какому-нибудь искусству. Вы стиховъ не пишете, мосье Алексѣевъ?
-- Нѣтъ, Софья Осиповна, не пишу!
-- И живописью не занимались?
-- Не занимался.
-- Что жь вы намѣрены дѣлать? Какой родъ службы вы думаете избрать?
-- Чисто личный. Я собираюсь служить себѣ, своимъ интересамъ, страстямъ, желаніямъ... а какимъ образомъ, это заранѣе невозможно сказать. Пойду, куда вѣтеръ подуетъ и буду дѣлать что нравится; а что не понравится или надоѣстъ,-- брошу. Буду самъ своимъ прокуроромъ, судьей, казначеемъ и стряпчимъ, и самъ своимъ губернаторомъ.
Она засмѣялась.
-- Какой же вы эгоистъ!
-- Не болѣе какъ и всякій другой. Всѣ служатъ себѣ; на этотъ счетъ всѣ одинаковы. Разница только въ томъ, чѣмъ эта служба оправдывается. Одинъ оправдываетъ отечествомъ, другой семействомъ, третій наукою и такъ далѣе.
-- А вы чѣмъ намѣрены оправдать?
-- Я не намѣренъ оправдывать, потому что я въ этомъ не виноватъ. Жить для себя одного -- скверно; но все-таки лучше чѣмъ вовсе не жить. Дилемму эту не я сочинилъ; это дѣло исторіи.
-- Но развѣ изъ этой дилеммы нѣтъ выхода?
-- На словахъ можетъ-быть;-- на дѣлѣ нѣтъ никуда.
-- Кто жь вамъ мѣшаетъ на дѣлѣ жить для другихъ?
-- Мѣшаютъ... всѣ. Вопервыхъ, кому это нужно, чтобы я жилъ? Развѣ кто-нибудь этого требуетъ? Никогда... Гнить для другихъ, умирать для другихъ, быть ихъ лакеемъ, чернорабочимъ, служить простымъ механическимъ колесомъ или палкою, рычагомъ -- вотъ что требуется; а остальное ненужный товаръ; за остальное вамъ гроша никто не дастъ.
-- О, да какой же вы софистъ! Какъ! Развѣ гражданскій чиновникъ или солдатъ, офицеръ -- не живутъ для другихъ, не служатъ другимъ?
-- Живутъ для себя и служатъ себѣ; а кто иначе дѣлаетъ, по собственной волѣ или по волѣ другихъ, тотъ развѣ живетъ? Попробуйте-ка служить по совѣсти, да васъ заѣдятъ или съ голоду уморятъ или прославятъ педантомъ, глупцомъ, и будутъ старательно обходить, осыпая насмѣшками; вы мѣста себѣ не найдете на свѣтѣ,-- и по дѣломъ! Зачѣмъ дѣлать на зло другимъ то, чего другіе не требуютъ, не хотятъ, и что остается безъ пользы, потому что на зло общественному порядку, на перекоръ всему свѣту, пользы не сдѣлаешь; а можно воду толочь, пожалуй, и думать что жертву приносишь, пожалуй и такъ; да что толку въ жертвѣ, которая никому не нужна? Еслибы кто-нибудь вамъ предложилъ, въ доказательство безграничной преданности, броситься съ моста въ рѣку или выскочить изъ окошка, что бы вы ему сказали?
-- Ma foi! Я бы просто ему сказала, что онъ очень глупъ.
-- Ну, вотъ видите, наше общество то же самое говорятъ тому, кто рвется ему служить на зло его собственной волѣ.
-- Можетъ-быть... а все-таки вы софистъ.
-- Мы стало-быть оба софисты; потому что вы соглашаетесь со мной въ сущности?
-- Да; покуда я слушаю васъ, мнѣ кажется что вы правы; но какъ только вы кончите, и я стану соображать все то, что вы говорили,-- простой здравый смыслъ подсказываетъ мнѣ, что это не такъ... а почему не такъ, право не знаю. Знаю только, что выводы ваши странны, что они идутъ на перекоръ всему принятому; однимъ словомъ, царапаютъ глаза.
-- А то, что царапаетъ намъ глаза, мы называемъ софизмами; не правда ли? прибавилъ Лукинъ.-- Мы хотимъ, чтобъ истина была утѣшительна, иначе это не истина?
-- Конечно, не истина.
-- Ну, такъ; я это зналъ. Это обыкновенная логика женщинъ.
-- Чѣмъ же она хуже вашей?
-- Тѣмъ, что она гнется по обстоятельствамъ.
-- Это-то и хорошо; это значитъ она живая, а не деревянная, не желѣзная какъ у васъ.
-- Логика приличій! сказалъ Лукинъ.
-- Лучше чѣмъ ваша логика неприличія, отвѣчала она.
Лукинъ засмѣялся.
-- Это послѣднее слово зажимаетъ мнѣ ротъ, сказалъ онъ.-- Всякое возраженіе противъ логики приличій не позволительно; потому что въ вашихъ глазахъ, оно можетъ-быть найдено неприличнымъ.
-- Легко можетъ быть... Скажите, мосье Алексѣевъ, вы, стало-быть не намѣрены вовсе служить?
-- Я этого не говорю. Я никакихъ зароковъ не дѣлаю. Когда нибудь, легко можетъ случиться, что вы увидите меня въ вицъмундирѣ.
-- О! Въ самомъ дѣлѣ? О чемъ же мы спорили?
-- Право, не знаю. Вы, кажется, требовали, чтобы я служилъ для другихъ; а я говорилъ, что если буду служить, то буду служить для себя, какъ всѣ это дѣлаютъ. Но былъ не правъ. Зачѣмъ говорить о томъ, что всѣ знаютъ не хуже насъ, но о чемъ всѣ рѣшились молчать, изъ приличія?
-- Tenez, вы опять начинаете вашу войну противъ цѣлаго свѣта?
-- О, нѣтъ! Я совсѣмъ не такъ храбръ какъ вы думаете... Вы видите, я бѣгу... онъ взялъ шляпу и всталъ.
-- Отъ кого? Неужели отъ меня?
-- Я могу сказать да, потому что вы, разумѣется, не повѣрите... До свиданія.
-- До свиданія, отвѣчала она, протянувъ ему руку.
-- Куда вы? спросилъ его Левель, когда они вышли въ залу.
-- Къ Сенъ-Жоржу.
-- Постойте, вмѣстѣ пойдемъ. И минутъ черезъ пять, они ушли вмѣстѣ.