Итакъ, Лукинъ наконецъ прибылъ счастливо на первую станцію своей новой дороги. Онъ принятъ былъ въ домѣ Маевскихъ, и этотъ пріемъ открывалъ ему доступъ въ другіе дома.
-- Ну, теперь можно и отдохнуть, думалъ онъ, можно пожить, не заботясь о завтрашнемъ днѣ; потому что спѣшить теперь некуда. Надо оправиться, осмотрѣться, выждать пока положеніе само-собой обрисуется и укажетъ на что-нибудь впереди.
.... Такъ онъ и сдѣлалъ. Разъ выбившись на просторъ, онъ бросилъ поводья и далъ себѣ полную волю во всемъ. Первое, въ чемъ это высказалось, было: немедленная отставка всѣмъ лишнимъ знакомымъ, три четверти изъ которыхъ оказывались теперь не нужными. Онъ тотчасъ же пересталъ посѣщать ихъ, и время, у нихъ конфискованное, раздѣлилъ между тѣми, отъ которыхъ могъ ждать какой-нибудь пользы или удовольствія. Въ числѣ этихъ избранныхъ, кромѣ Маевскихъ и ихъ кружка, конечно стоявшихъ на первомъ планѣ, были двѣ женщины, нѣсколько эксцентрическаго характера. Одна изъ нихъ, нѣкто Эмилія Г**, была именно та хорошенькая, но взыскательная блондинка, съ которой онъ познакомился у Находкина. Съ этой особой, въ тотъ вечеръ, случилось маленькое несчастіе, довольно печальное въ ея положеніи. Она влюбилась по уши, что было замѣчено предметомъ любви и разработано самымъ эгоистическимъ образомъ. Черезъ нѣсколько дней, они встрѣтились снова у одной доброй пріятельницы, послѣ чего она принимала его такъ часто, что это успѣло дойдти до ушей ея попечителя и, разумѣется, повело къ непріятной развязкѣ....
Другая была та пріятельница, о которой сейчасъ упомянуто, нѣкто Шарлотта Сальи, француженка, нѣсколько лѣтъ уже поселившаяся въ Россіи. Эта милая дама долго жила въ Москвѣ, гдѣ занимаясь различными промыслами, успѣла нажить себѣ маленькій капиталецъ, но частыя ссоры съ полиціей, по поводу связей съ какими-то лицами сомнительной репутаціи, принудили ее наконецъ оставить свое мѣсто жительства. Сальи переѣхала въ Петербургъ. Здѣсь она долго блуждала, не зная куда пріютиться, потомъ обжилась и пользуясь опытомъ прошлыхъ годовъ, стала вести себя осторожнѣе. Въ эпоху знакомства ея съ Лукинымъ, она занимала на Мойкѣ, у Синяго моста, въ 3-мъ этажѣ какого-то виднаго дома, квартиру въ 5-ть комнатъ, убранную со вкусомъ, держала прислугу, повара, экипажъ и принимала открыто. Расходы на все это, само-собой разумѣется очень не малые, по мнѣнію многихъ, должны были истекать изъ кармана какого-нибудь зажиточнаго лица; но кто было это лицо, гдѣ оно проживало и въ какихъ отношеніяхъ находилось къ немного поблекшей уже красавицѣ, никто не могъ разрѣшить. Впрочемъ, если хозяина въ домѣ никто невидалъ, то хозяйка была на лицо и принимала гостей такъ любезно, что смѣшно было затрудняться какими-нибудь маленькими неформенностями общественнаго ея положенія. Множество лицъ посѣщало ее. Одни пріѣзжали по утру, то просто съ визитомъ, то съ просьбами и подарками. Другіе съѣзжались къ ней вечеромъ, ѣли и пили, плясали, болтали и волочились, разумѣется на правахъ холостой компаніи, то-есть безъ всякихъ излишнихъ стѣсненій. Играли въ карты почти каждый разъ, сначала въ вистъ или въ преферансъ, послѣ которыхъ обыкновенно кто-нибудь изъ присутствующихъ закладывалъ маленькій банкъ или штоссъ, такъ, больше для шутки, pour la bonne bouche, какъ говорила хозяйка смѣясь. Сама она невсегда принимала участіе въ игрѣ, но всегда была тутъ, любезна, внимательна, весела,-- всегда готова поздравить счастливаго побѣдителя или утѣшить проигрывающаго, или занять разговоромъ того, кто оставилъ игру. Слухи ходили будто она была въ части съ банкометами и будто бы банкъ приносилъ ей доходъ и будто бы........ но очень немногіе этому вѣрили; потому что о комъ въ Петербургѣ не ходитъ слуховъ, и можно ли вѣрить всѣмъ сплетнямъ, имъ же числа нѣсть въ подсолнечномъ мірѣ! Да и что жь наконецъ?-- Ну, положимъ, игорный домъ; конечно оно очень скверно; да вѣдь мало ли чего сквернаго попадается въ жизни на каждомъ шагу? Всего не минуешь. А разъ допустивъ азартную игру, какъ неизбѣжное зло, лучше чтобы она была правильно организована; потому что тогда постоянный, открытый барышъ на сторонѣ банкомета съ достаточнымъ капиталомъ можетъ избавить его отъ нужды плутовать и будетъ служить прямымъ обезпеченіемъ для понтера.... Незнаю вѣрны ли эти выводы; но такъ думалъ Лукинъ, который съ тѣхъ поръ, какъ началъ играть, въ короткое время успѣлъ втянуться по уши въ это удовольствіе. Слухъ о побѣдѣ его у Находкина быстро разнесся въ извѣстномъ кругу. На другой же день, вечеромъ, онъ получилъ нѣсколько приглашеній съ разныхъ сторонъ, принялъ ихъ всѣ и смѣло пошелъ на встрѣчу своей судьбѣ.... Чего тутъ трусить!-- Недавній успѣхъ покрылъ почти вдвое всю сумму издержекъ его за цѣлыхъ два мѣсяца по прибытіи въ Петербургъ. Бумажникъ въ карманѣ съ трудомъ вмѣщалъ въ себя деньги, напиханныя туда безъ счету, на скорую руку, прямо съ зеленаго стола и съ тѣхъ поръ даже несчитанныя. Ему незачѣмъ было даже трогать своего собственнаго, запаснаго капитала; можно было вести игру на выигрышныя, а тамъ -- что будетъ, то будетъ; забастовать всегда въ его волѣ. Первымъ послѣдствіемъ этой рѣшимости было нѣсколько новыхъ знакомствъ, исключительно по картежной части; вторымъ, длинный рядъ новыхъ побѣдъ. Онъ сталъ играть часто и очень удачно. Какое-то особенное, слѣпое, почти безошибочное чутье руководило его игрой. Иной разъ, середи самой счастливой полосы, онъ вдругъ останавливался на первой проигранной картѣ и тотчасъ-же бастовалъ; другой разъ гнулъ на проломъ, несмотря на потери,-- гнулъ неоглядываясь и не отступая ни шагу назадъ до тѣхъ поръ покуда его не возьметъ. Сидѣлъ онъ нерѣдко вплоть до утра и возвращался въ проигрышѣ; но проигрышъ рѣдко бывалъ великъ и послѣ нѣсколькихъ неудачъ, ему достаточно бывало одного счастливаго вечера, чтобы вернуть свое, втрое и впятеро. Средства его росли съ неожиданной быстротой, вмѣстѣ съ средствами росли, безъ сомнѣнія, и затѣи. Онъ завелъ повара, завелъ себѣ сани и пару лихихъ рысаковъ, нанялъ еще одного лакея и кучера, сшилъ шубу цѣлковыхъ въ триста, купилъ дорогіе часы. Впрочемъ, онъ былъ не такой человѣкъ чтобы заботиться только о собственномъ своемъ, личномъ комфортѣ. Узнавъ, что одна особа изъ числа новыхъ его друзей находится на мели и въ затруднительныхъ отношеніяхъ къ своимъ кредиторамъ, онъ тотчасъ же выплатилъ всѣ долги ея до послѣдней копѣйки; мало того, онъ нанялъ для нея квартиру и эту квартиру меблировалъ на собственный счетъ. Все это стоило ему (даже и въ ту пору, когда деньги считали еще на ассигнаціи и все было дешево) очень не малую цифру; но онъ былъ такъ счастливъ, что, за всѣми издержками, въ шкатулкѣ его оставалось еще тысячъ двадцать наличными, чистыми деньгами, сверхъ капитала, который лежалъ въ билетахъ нетронутый. Мало того, упомянутые 20,000, несмотря на значительныя и почти ежедневныя колебанія, въ общемъ счетѣ не думали убывать. Напротивъ, въ началѣ зимы, за всѣми расходами и потерями, онѣ принесли ему ровно сто на сто... Счастье рѣшительно повернулось къ нему лицомъ и дарило улыбками, да какими еще? во всю щеку, до самыхъ ушей!
Надолго-ли? надъ этимъ онъ не ломалъ себѣ головы. Ему некогда было: онъ спѣшилъ жить, покуда живется легко и весело. Съ этимъ взглядомъ на жизнь, никакъ не могъ согласиться пріятель его, Павелъ Петровичъ Левель, который видѣлъ конечно одну только сторону его жизни и не имѣя ключа къ ея объясненію, не разъ удивлялся, какъ можно существовать такимъ образомъ, со дня на день, не имѣя передъ собою въ виду ничего ясно-опредѣленнаго и неразсчитывая, что выйдетъ изъ всего этого современемъ.
-- Куда вы?-- спросилъ онъ разъ вечеромъ, выходя вмѣстѣ съ нимъ отъ Маевскихъ, у которыхъ они обѣдали въ этотъ день и которыя собирались на балъ, а потому отпустили ихъ раньше обыкновеннаго. Вечеръ былъ ясный и тихій; только что выпавшій снѣгъ скрипѣлъ подъ ногами. Они велѣли своимъ кучерамъ ѣхать сзади, а сами пошли пѣшкомъ.
-- Куда вы? спросилъ капитанъ.-- Пойдемте ко мнѣ чай пить.
-- Нельзя, я далъ слово Сальи.
-- Опять къ Сальи? Да бросьте вы эту старую........ Капитанъ выразился не слишкомъ учтиво.
-- Зачѣмъ бросать? У ней весело.
-- Въ самомъ дѣлѣ? Вы у ней часто бываете?
-- Да какъ вамъ сказать? не то чтобы слишкомъ часто, а такъ, случается иногда.
-- Что жь вы тамъ дѣлаете?
-- То же, что и другіе. У ней бываютъ хорошенькія женщины и хорошій столъ Волочимся, ужинаемъ, а послѣ играемъ въ карты....
-- Хмъ; говорятъ тамъ игра главное, а остальное все такъ, для приманки....
-- Можетъ быть.
-- Я думаю, съ васъ успѣли уже содрать порядкомъ за всѣ ваши посѣщенія?
-- Нѣтъ; всего какихъ-нибудь рублей триста. А впрочемъ я тамъ недавно началъ играть.
-- Берегитесь, слухи ходятъ, что у ней мечутъ какіе-то старые пріятели изъ Москвы, которые того очень ловко.... онъ сдѣлалъ маленькій жестъ рукой.
Лукинъ улыбнулся.
-- Едва-ли? онъ отвѣчалъ.-- Штуки этого рода сходятъ съ рукъ изрѣдка съ какимъ-нибудь близорукимъ, который позволитъ себя провести; а вообще говоря, это дѣло рискованное. Разъ что-нибудь замѣтятъ, все кончено; да еще пожалуй и зубовъ не дочтешься. Къ чему ей это? Она и безъ этого можетъ имѣть постоянный барышъ.
-- Да; можетъ быть, отвѣчалъ Левель подумавъ.-- Съ ея стороны на это можно пожалуй смотрѣть какъ на правильное ремесло; да вамъ-то что за охота вязаться съ такими людьми?
-- Вязаться нѣтъ надобности. Я съ ними знакомъ, покуда сижу за картами; а карты подъ столъ -- и знакомство туда же.
-- Конечно, васъ занимаетъ игр.а, а не игроки ;но этого-то я и не могу понять. Со стороны кого-нибудь, кто имѣетъ въ виду нажиться; оно хоть и грязно, да покрайней мѣрѣ послѣдовательно; а съ вашей -- что васъ влечетъ? Чего вы тамъ ищете?
-- Пріятнаго ощущенія, болѣе ничего. Игра дѣйствуетъ наркотически, какъ кофе или вино, только гораздо сильнѣе.
-- Но это ощущеніе разрушительно.
-- Да, можетъ-быть.
-- Къ тому же, вы можете проиграться.
-- Такъ что жь?
-- Да только то, что тутъ смыслу нѣтъ, извините. Къ чему жь это все? Какой изъ этого результатъ?
-- Какой-нибудь выйдетъ; это не мое дѣло; пускай выводятъ тѣ, для кого оно интересно; а я итогами не люблю заниматься.
-- Хмъ; все это хорошо покуда расплачиваться не пришлось, замѣтилъ Левель.
-- Ну, отвѣчалъ Лукинъ,-- по этой мѣркѣ будетъ все скверно; потому что за все придется когда-нибудь платить.
-- Тѣмъ болѣе причины тратить время и силы съ разчетомъ, чтобы не пришлось платить дорого за какую-нибудь дрянь, которая гроша не стоитъ, возразилъ Левель.
-- Эхъ, Павелъ Петровичъ! Если есть что-нибудь, на что силы и время тратятся самымъ отвратительнымъ образомъ и что дѣйствительно гроша не стоитъ, такъ это именно ваши разчеты. Всю жизнь будете разчитывать, а такой формулы все-таки не высчитаете, которая бы годилась хоть на одинъ непредвидѣнный случай.
-- Ба! Что такое непредвидѣнный случай?... Непредвидѣнныхъ случаевъ не должно быть!
-- Въ самомъ дѣлѣ? Ну а если теперь, въ эту самую минуту, вамъ на голову упадетъ кирпичъ или кусокъ штукатурки съ карниза, какого рода это будетъ случай?
-- Будетъ случай скоропостижной смерти, возможность котораго всякій долженъ предвидѣть.
-- Положимъ; но этого рода предусмотрительность не имѣетъ никакого практическаго значенія. Что же изъ этого слѣдуетъ? Какое правило вы выведете изъ этого для жизни?
-- Такое, что всякій долженъ быть готовъ умереть въ любую минуту.
-- Но что жь изъ этого? Готовъ или не готовъ, кто это спрашиваетъ? Да и что такое значитъ готовъ умереть?
-- О! это значитъ очень и очень много!.... Когда-нибудь я выскажу вамъ подробно, какъ я это понимаю.
-- Зачѣмъ подробно, скажите въ короткихъ словахъ.
-- Хорошо, сказалъ Левель, останавливаясь у своего подъѣзда въ Большой Конюшенной. Готовъ умереть тотъ, кто можетъ разстаться съ жизнію, не жалѣя, что онъ жилъ такъ, а не иначе
-- А! фатализмъ!... Ну, это длинный заворотъ въ сторону.... Не по дорогѣ; прощайте.
-- Совсѣмъ не фатализмъ; а кое-что другое Да куда вы спѣшите? Зайдите ко мнѣ посидѣть; ночь длинна; успѣете еще къ Сальи.
-- Я хотѣлъ заѣхать домой на минутку; а впрочемъ все равно; послѣ успѣю. Они вошли вмѣстѣ.
-- Ба! Да у васъ тутъ цѣлая библіотека! Какъ это я до сихъ поръ не замѣтилъ? сказалъ Лукинъ, входя въ кабинетъ и съ любопытствомъ посматривая на рядъ шкаповъ, открытыя полки которыхъ съ самого низу до потолка уставлены были книгами.
-- Очень просто, отвѣчалъ, Левель.-- Вы не были еще въ этой комнатѣ, потому что ни разу не заставали меня одного, а я никогда не вожу сюда шумное общество. Я въ этой комнатѣ занимаюсь, и потому люблю, чтобы тутъ было тихо и чисто во всякую пору дня. Для меня даже одно простое воспоминаніе какой-нибудь суматохи или шумнаго, вздорнаго разговора, связанное съ извѣстнымъ мѣстомъ, дѣлаетъ это мѣсто негоднымъ для дѣльныхъ занятій. Галиматья очень ѣдкая вещь. Она имѣетъ какой-то особенный, возмутительный запаху, который въѣдается въ мебель, обои, гардины.... во всю матеріальную обстановку.
-- Да... это правда.... вы чѣмъ занимаетесь?
-- Какъ вамъ сказать? У меня есть нѣсколько разныхъ вещей, которыя я люблю; но эта проклятая, столичная жизнь, съ ея безчисленными условіями и требованіями, не позволяетъ мнѣ ни въ одну изъ нихъ углубиться серіозно. Я очень люблю, напримѣръ, математику; это старинная пассія; я бредилъ дифференціалами еще въ школѣ. Мнѣ кажется, еслибы жизнь иначе сложилась, а главное, еслибы смолоду меня повели толковѣе, изъ меня вышелъ бы недурной астрономъ, или инженеръ-механикъ, или что-нибудь въ этомъ родѣ, что именно я теперь не могу сказать, потому что, я долженъ признаться, меня иногда тянетъ въ разныя стороны.
Лукинъ улыбнулся.
-- Можетъ-быть оттого, продолжалъ Левель,-- что ни въ одну изъ нихъ я не имѣю возможности направить свое вниманіе постоянно... Физика, химія, зоологія, медицина, все это сильно меня интересуетъ...
-- Да, это все интересныя вещи, замѣтилъ Лукинъ.-- Жаль только что за всѣмъ не угонишься.
-- О! никакимъ образомъ! И теперь, Боже мой! Какъ припомнишь сколько времени потрачено даромъ и что можно было бы сдѣлать въ продолженіе столькихъ лѣтъ, такая досада беретъ, что руки отваливаются! Бросишь все и иногда цѣлый мѣсяцъ до книгъ не дотрогиваешься...
-- Что же вы дѣлаете въ такіе дни?
-- Да что? То же, что дѣлаетъ весь этотъ рой трутней, которымъ наполнены наши гостиныя... театры, рауты, клубы и служба тоже, хоть впрочемъ на службу немного уходитъ времени; но одна уже эта мысль, что тогда-то, вамъ нужно быть тамъ-то и дѣлать то-то, или часто не дѣлать даже рѣшительно ничего, а такъ просто присутствовать или позировать въ видѣ декораціонной мебели, одна уже эта мысль отбиваваетъ охоту отъ всякаго путнаго дѣла. Впрочемъ, у меня есть нѣсколько маленькихъ утѣшеній на эти случаи... Музыка, живопись...
-- О! въ самомъ дѣлѣ! Вы пишете?..
-- Да, немножко. У меня есть небольшой талантъ и большая охота; техники только недостаетъ, да и времени тоже. Въ музыкѣ, я гораздо дальше ушелъ, но музыкѣ я учился... давно впрочемъ...
-- Я вамъ удивляюсь, замѣтилъ Лукинъ.
-- А что?
-- Да то, зачѣмъ вы идете наперекоръ естественному влеченію? Еслибы вы были бѣдный чиновникъ, который бьется изъ-за куска хлѣба или какой-нибудь ротный командиръ, что всѣми правдами и неправдами едва успѣваетъ кормить шесть человѣкъ дѣтей, я бы ни слова не сказалъ. Но имѣя всѣ средства жить такъ какъ хочется...
-- О! неужели вы думаете, перебилъ Левель,-- что я отказался совсѣмъ отъ надежды жить такъ какъ хочется? Могу васъ увѣрить, я думаю объ этомъ серіозно. У меня даже есть подробно-обдуманные планы на этотъ счетъ, и если до сихъ поръ я ихъ не исполнилъ, то это только отъ того, что всѣхъ нужныхъ элементовъ не было еще подъ рукой... Я, вотъ видите ли, такъ созданъ, что меня никакая блестящая односторонность не можетъ удовлетворить. Я требую отъ жизни полнаго существованія; а въ рамкѣ такого существованія и вся прошедшая жизнь должна найдти себѣ мѣсто. Я не могу вычеркнуть изъ нея десять лѣтъ, не по слабости характера, нѣтъ; еслибы я считалъ это нужнымъ, я бы давно это сдѣлалъ. Но я глубоко убѣжденъ, что всякій изъ насъ, прежде чѣмъ жить такъ какъ хочется, долженъ пожить такъ какъ свѣтъ этого требуетъ. Нельзя оттолкнуться совсѣмъ отъ той середины, въ которой мы родились, и съ самаго начала оборвать съ него всѣ связи и отношенія. Съ этихъ связей и отношеній, съ подчиненія имъ надо начать и послѣ уже обдуманно, осторожно, прокладывать собственный путь. Всякому отъ природы даны конечно свои природныя склонности. Я, напримѣръ, имѣю склонность къ наукѣ, но я не родился въ сферѣ людей, посвятившихъ себя наукѣ, и потому не могъ шагнуть въ нее прямо, помимо всѣхъ переходныхъ ступеней, которыя насъ отдѣляютъ. Это досадно, разумѣется, но и это имѣетъ свою хорошую сторону, потому что наука, конечно, отличная вещь, но наука, сама по себѣ, не выучитъ жить. Кабинетъ ученаго, вѣдь это въ своемъ родѣ келья, и если начать съ того, что запереться въ эту келью, то много чего существеннаго отъ насъ ускользнетъ.
-- О! да еще какъ много! сказалъ Лукинъ.
-- Я думаю, продолжалъ Левель, что представители науки не потеряли бы ничего, еслибъ они начинали свою карьеру не съ дѣтскихъ лѣтъ, а въ болѣе зрѣломъ возрастѣ, когда они успѣютъ уже достаточно ознакомиться съ жизнію, чтобы не быть совершенными невѣждами въ дѣлахъ міра сего.
-- Конечно,-- сказалъ Лукинъ.
-- Потеря времени, продолжалъ Левель,-- щедро была бы вознаграждена извѣстной долею свѣтской мудрости, которая изощряетъ умъ не хуже любаго теоретическаго анализа. Но я не примѣняю этого къ себѣ, потому что ученымъ, въ собственномъ смыслѣ слова, я, разумѣется, никогда не буду.
-- Отчего жь?
-- Да такъ, вотъ видите ли, прочнаго основанія не достаетъ. Слишкомъ много... Чего пришлось бы съ азбуки начинать, а это въ мои лѣта трудно. Несмотря на то, я имѣю въ виду современемъ позаняться серіознѣе, чѣмъ это мнѣ удавалось доселѣ. Когда-нибудь, брошу службу и брошу столицу, переселюсь на просторъ... займусь хозяйствомъ и книгами...
-- И женитесь, разумѣется?
-- Да, надо когда-нибудь этимъ кончить. Это даетъ жизни осѣдлый характеръ, который для прочнаго счастія необходимъ. Въ деревнѣ, въ семействѣ, человѣкъ меньше подверженъ вліянію всѣхъ этихъ маленькихъ, неустойчивыхъ, раздражительныхъ элементовъ, которые вырабатываются въ большихъ муравейникахъ человѣческой жизни... Въ деревнѣ!.. повторилъ онъ задумчиво.-- Знаете-ли вы, Григорій Алексѣевичъ, что это такое?
-- Немножко имѣю понятіе.
-- Вы жили когда-нибудь въ деревнѣ?
-- Жилъ... одно время, отвѣчалъ Лукинъ,-- въ гостяхъ, прибавилъ онъ отворачиваясь и грустно уставивъ глаза на кучку горящихъ угольевъ въ каминѣ.-- Они сидѣли въ углу, на мягкой софѣ, за круглымъ столомъ, на которомъ стоялъ фарфоровый чайный сервизъ. Синій дымокъ отъ сигаръ ихъ вился, улетая въ трубу. Но мысли обоихъ, въ эту минуту, блуждали далеко отъ настоящей ихъ обстановки... Лѣто и зелень... смолистый запахъ деревьевъ, сосновая роща, Двина и удочка воскресли въ памяти Лукина, а за ними, одно за другимъ, воскресало все старое, невозвратное. Еще въ первые дни ихъ знакомства, догадка его насчетъ Левеля оправдалась вполнѣ. Павелъ Петровичъ былъ сынъ одного изъ старинныхъ сосѣдей его отца. Павелъ Петровичъ имѣлъ село въ пяти верстахъ отъ Двины, село, въ которое онъ поѣдетъ, когда ему вздумается и увидитъ опять его родину, его милую родину, этотъ рай, который закрытъ для него навсегда. Сердце сжалось въ груди Лукина. Зависть и злая тоска давили его.
-- Помните? продолжалъ Левель, увлеченный воспоминаніями.-- Помните эти ощущенія, которыя здѣсь ни съ чѣмъ сравнить и ничѣмъ замѣнить невозможно?.. Эту тишину, эту свѣжесть, просторъ, это постоянное присутствіе чего-то несвязаннаго съ мелочами вашей будничной жизни, чего-то могучаго и свободнаго, что живетъ вѣчною жизнію, чуждою волненія и страстей, идетъ своимъ вѣрнымъ, спокойнымъ шагомъ къ какой-то далекой цѣли, которая вездѣ и нигдѣ!... Синяя даль, холмы съ кудрявымъ кустарникомъ, пустынное озеро, старый лѣсъ... какъ все это мирно ласкаетъ душу!.. Совсѣмъ другія мысли приходятъ въ голову... какъ-то иначе смотришь на жизнь!.. сны даже снятся другіе!..
Лукинъ тяжело вздохнулъ.
-- Правда, сказалъ онъ;-- но странное дѣло, надо разстаться со всѣмъ этимъ и можетъ-быть потерять это все, чтобы вполнѣ оцѣнить. Такъ, какъ вы говорите о сельской жизни, такъ говорятъ о ней только въ городѣ, да пожалуй еще въ большомъ... На мѣстѣ, или даже по близости, вы не услышите ничего подобнаго.
-- Да, это старый грѣхъ: сытый голоднаго не понимаетъ.
-- Правда, но лучше ли понимаетъ голодный сытаго, это еще вопросъ.
-- А вы какъ полагаете?
-- Я полагаю, что нѣтъ. Мы всѣ понимаемъ вещь въ томъ видѣ, какъ она кажется намъ съ нашей сегоднишней точки зрѣнія, а какъ она будетъ казаться намъ завтра, когда наше относительное положеніе къ ней перемѣнится, это загадка неразрѣшимая. Какъ знать? современемъ, когда вы устроитесь такъ, какъ вы теперь желаете, можетъ-быть вы пожалѣете о столицѣ и службѣ.
-- Не думаю. Такія иллюзіи случаются только въ первой молодости, покуда опытъ еще не пришелъ. Теперь я знаю чего мнѣ нужно.
-- То-есть чего вамъ нужно теперь, а почемъ вы знаете чего вамъ завтра захочется? Человѣкъ мѣняется, понятія, взгляды и вкусы и страсти его мѣняются.
-- Да, пока все это не сложилось въ строго-обдуманную, ясно опредѣленную рамку.
-- А вы думаете, что такая рамка возможна, что вы осуществите ее когда-нибудь?
-- Я въ этомъ увѣренъ.
-- Смотрите, не ошибитесь. Будете всю свою жизнь прилаживаться, да усаживаться, а тамъ, какъ придетъ время сѣсть, какой-нибудь случайный толчокъ, чортъ знаетъ откуда, опрокинетъ вверхъ дномъ всѣ ваши мудрые планы и замыслы, смететъ все долой какъ пыльную паутину и унесетъ васъ куда-нибудь въ тартарары, куда воронъ костей не заносилъ!.. Эхъ! Павелъ Петровичъ! Повѣрьте: жизнь не подходитъ ни подъ какія формулы, жизнь -- это игра, азартная, самая азартная, какая когда-нибудь существовала!..
Левель задумался.
-- Конечно, отвѣчалъ онъ, минуту спустя,-- бываютъ случаи, отъ которыхъ ничто не спасетъ, но они менѣе вѣроятны для того, кто ихъ избѣгаетъ, чѣмъ для того, кто идетъ имъ на встрѣчу. Мы любимъ сваливать всю отвѣтственность на судьбу, между тѣмъ какъ почти всегда сами бываемъ главными виновниками во всемъ.
-- Мы сами? Да развѣ мы съ вами одни живемъ въ цѣломъ свѣтѣ?.. Насъ самихъ много!.. Вы говорите, что вы отвѣчаете за себя, положимъ; я спорить объ этомъ не стану. Можетъ-быть вы не промотаетесь, не зарѣжетесь, не будете сосланы въ рудники или застрѣлены на дуели, да за другихъ-то развѣ вы можете отвѣчать?
-- Не связывайтесь съ такими, за которыхъ вы не можете отвѣчать.
-- Легко сказать: не связывайтесь!.. Да развѣ это отъ васъ зависитъ? Развѣ связи устроиваются по выбору?.. Отца, напримѣръ, мать, брата, родню, развѣ мы выбираемъ?
-- Отца? Левель посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ.
-- Ну, оставимъ пожалуй отцовъ и родню въ покоѣ... Вы можете, напримѣръ, влюбиться въ женщину безъ всякаго выбора, такъ, Богъ знаетъ съ чего, совершенно случайно...
-- Такъ что жь?
-- И можете жениться на ней.
-- Никогда.
Лукинъ въ свою очередь поглядѣлъ на него съ удивленіемъ.
-- Какъ никогда? сказалъ онъ, я васъ не понимаю.
-- Сію минуту поймете. Это, вотъ видите ли, вопросъ, который я разъ навсегда рѣшилъ отрицательнымъ образомъ. Жениться на женщинѣ, въ которую вы влюбились сами не зная какъ, это безумство! Это значитъ поставить на карту все! Если есть страсть, которая въ состояніи обмануть хуже всякой другой, такъ это любовь... Сказать -- что влюбленный не видитъ рѣшительно ничего -- мало. Сказать -- что онъ никогда ничего не увидитъ и не узнаетъ, покуда онъ будетъ влюбленъ, опять таки мало. Нѣтъ, онъ видитъ и будетъ видѣть всегда совершенно навыворотъ, вверхъ ногами. Глупость будетъ казаться ему невинностью или наивною простотой, кокетство живостью, упрямство характеромъ, и такъ далѣе... Это такая галлюцинація, хуже которой не можетъ быть. Завяжите глаза и заткните уши здоровому, онъ никогда не будетъ такъ слѣпъ и глухъ какъ влюбленный... Что? Вы смѣетесь?.. Вы думаете я утрирую? Ну, желаю вамъ испытать, и тогда посмотрю, что вы скажете!..
-- Не знаю, но вѣдь и вы не знаете что вамъ будемъ казаться и на что вы рѣшитесь, если разъ влюбитесь по уши. Теперь вы думаете такъ, а тогда будете думать иначе, совершенно иначе, и будете твердо убѣждены, что никогда не видѣли вещи яснѣе, не были ближе къ истинѣ.
-- Ну, нѣтъ, мнѣ вѣдь не девятнадцать лѣтъ! Въ мою пору жизни, сердечная лихорадка не такъ опасно дѣйствуетъ на больной мозгъ. Я буду видѣть конечно навыворотъ, какъ и всякой другой, но буду самъ знать, что вижу навыворотъ.
-- Ну, это будетъ такой фокусъ...
-- Почему жь фокусъ? развѣ во снѣ не случается видѣть нелѣпости и вмѣстѣ съ тѣмъ чувствовать, что это нелѣпо, что это не болѣе какъ сонъ? Привычка критическаго анализа великая вещь! Разъ составленная, она никогда васъ не покидаетъ вполнѣ, будетъ служитъ вамъ вѣрой и правдой всю жизнь.
-- И помѣшаетъ быть счастливымъ?
-- Нисколько и ни въ какомъ отношеніи. Неужели счастье должно выходить изъ болѣзненнаго, лихорадочнаго, антинормальнаго состоянія души и тѣла и проходить вмѣстѣ съ нимъ? Если когда-нибудь я женюсь, то сдѣлаю это самымъ обдуманнымъ образомъ. Выберу дѣвушку, которую я буду знать какъ свои пять пальцевъ, въ которой буду увѣренъ болѣе чѣмъ въ себѣ самомъ.
-- Мудрено что-то!
-- Не такъ мудрено какъ кажется... Сыщите дѣвушку, которая не жила еще, не видала ничего, въ душѣ которой ничего не успѣло еще сложиться, и сумѣйте овладѣть ею вполнѣ, привязать ее къ себѣ такъ, чтобы вы стали для нея все на свѣтѣ, чтобъ она видѣла вашими глазами, слышала вашими ушами, думала вашимъ умомъ, чтобы малѣйшее ваше желаніе было для ней законъ, малѣйшая ваша радость -- счастье. Для этого даже нѣтъ надобности, чтобъ она была влюблена въ васъ сначала. Любовь -- это капризный, измѣнчивый элементъ, который можетъ остыть или перейдти на другой предметъ. Достаточно, чтобъ она была предана вамъ вся до конца ногтей, а къ этому женщина очень способна, тѣмъ болѣе если она не отвѣдала еще свѣтской жизни, тѣмъ болѣе если ваше появленіе было первое, что пробудило въ ней новыя чувства, тѣмъ болѣе если вы стали мужемъ ея и отцомъ ея дѣтей. Она сразу попадетъ въ свою естественную колею и останется въ ней навсегда.
-- Мудрено что-то, повторилъ Лукинъ.-- Вы возьмете къ себѣ въ домъ ребенка вдвое моложе себя, дитя, которое надо еще нянчить и которое вамъ надоѣстъ черезъ годъ, потому что вы будете слышать отъ него, какъ отъ попугая, только то, чему вы сами успѣете его выучить. Это все равно, что смотрѣться въ зеркало всю свою жизнь; безопасно, но скучно.
-- Э! полноте, не все ли равно что вы будете слышать отъ женщины, лишь бы она васъ любила? На что вамъ самостоятельный умъ? У васъ и своего довольно... Женщина съ самостоятельнымъ умомъ всегда не въ мѣру самолюбива. Это синій чулокъ; а синій чулокъ ставитъ себя высоко и любитъ, чтобъ ему удивлялись.
-- Зачѣмъ же синій чулокъ? Развѣ не можетъ быть умъ другаго рода? Да вотъ, напримѣръ, Елена Осиповна, которая, между прочимъ сказать, къ вамъ очень не равнодушна...
Капитанъ улыбнулся.
-- Шалитъ, отвѣчалъ онъ,-- а впрочемъ мнѣ все равно; на такой дѣвушкѣ, какъ Елена Осиповна, я никогда не женюсь. Она мила, умна, все что вамъ угодно; но она уже на столько отвѣдала сладкаго яда лести и свѣтскаго блеска, что не въ состояніи обойдтись безъ него. Елена Осиповна никогда не согласится жить съ мужемъ въ деревнѣ безвыѣздно и прилежно возиться съ дѣтьми; а если и согласится, то будетъ считать себя жертвой. Къ тому же, Елена Осиповна во все не такъ умна, чтобъ ее приводить въ примѣръ. Это слабая копія старшей сестры съ обѣихъ сторонъ: и съ хорошей, и съ дурной.
-- А вамъ хорошо извѣстна дурная?
-- Да, я вотъ видите, присмотрѣлся къ женщинамъ и знаю немножко толкъ, къ тому же кузинъ моихъ я успѣлъ изучить особенно близко. Онѣ передо мной не стѣсняются; да и я съ ними тоже. Впрочемъ не думайте, что бы я имѣлъ о нихъ вообще какое-нибудь невыгодное понятіе. Я ихъ люблю и уважаю отъ всей души за разныя добродѣтели. Вопервыхъ, вы съ ними никогда не соскучитесь; а это рѣдко о комъ можно сказать. Это какой-то неистощимый запасъ жизни свѣжей, игривой, перекипающей черезъ край. Онѣ развяжутъ языкъ самому молчаливому, разгонятъ самый неизлѣчимый сплинъ. Вовторыхъ... но мы будемъ говорить о старшей сестрѣ, потому что у ней типъ гораздо яснѣе опредѣленъ... Это свѣтская женщина въ полномъ смыслѣ слова, ей не достаетъ только поля довольно просторнаго, чтобы развернуться во всей полнотѣ. Поставьте ее въ какую угодно сферу и смѣло держите десять противъ одного, что она будетъ играть тамъ первую роль и всѣхъ повернетъ по своему. Ума у ней хватитъ на пять обыкновенныхъ мужскихъ умовъ... у! это бойкая голова! и властолюбивая голова!... Посмотрите, какая изъ нея выйдетъ губернаторша!.. Она имъ покажетъ, кто у нихъ господинъ!... Конечно, всѣ эти качества имѣютъ свою обратную сторону. Не дай Богъ попасться ей въ руки... влюбиться въ нее, напримѣръ, или обидѣть ее чѣмъ-нибудь... просто шею свернетъ! Кокетка, вспыльчива, прихотлива, языкъ острый какъ бритва... двумя словами дорѣжетъ васъ до крови, деспотъ такой, какого рѣдко удастся найдти даже и между женщинами, а между тѣмъ сердце доброе; но доброта лежитъ у него на самомъ днѣ, и покуда вы доберетесь до этого дна, вы переколете себѣ руки въ кровь... такая бездна шитовъ у этой махровой розы!.. Смотрите, Григорій Алексѣичъ, я васъ предостерегаю...
Онъ хотѣлъ сказать еще что-то, но въ эту минуту раздался звонокъ.
-- Чортъ бы ихъ побралъ! проворчалъ Левель вполголоса.
-- Дмитрій Васильичъ Свѣчинъ, сказалъ слуга. Вошелъ молодой студентъ, въ мундирѣ и въ бѣлыхъ перчаткахъ.
-- Павелъ Петровичъ, сказалъ онъ входя,-- поѣдемъ къ Сѣвскимъ, я обѣщалъ тебя привести. Левель сбирался ему отвѣчать, но Лукинъ его перебилъ.
-- Прощайте, сказалъ онъ, вставая.
-- Куда вы? Я не пойду, останьтесь еще посидѣть.
-- Нельзя, я далъ слово. Онъ наскоро пожалъ руку хозяину и тотчасъ ушелъ.
-- Кто это? спросилъ студентъ.
-- Это? Да развѣ ты не узналъ?.. Это изъ вашихъ... Помнишь, я просилъ тебя справиться объ одномъ кандидатѣ?
-- Помню, такъ что жь?
-- Ну, это онъ.
-- Кто такой онъ?
-- Алексѣевъ.
Свѣчинъ покачалъ головой.
-- Не тотъ, отвѣчалъ онъ.
-- Какъ такъ не тотъ?
-- Такъ, онъ можетъ-быть и Алексѣевъ, только не тотъ, котораго я зналъ. Тотъ кончилъ курсъ по нашему факультету, по филологическому, я помню его хорошо.
-- Но ты говорилъ, что знаешь еще одного или двухъ?
-- Да, но не этого. А впрочемъ, если не ошибаюсь, гдѣ-то я видѣлъ эту смуглую, лихую фигуру.
-- Можетъ-быть въ университетѣ?
-- Да, кажется, должно быть въ университетѣ, только именно его не помню.
-- Я тебѣ говорю, что это Алексѣевъ. Я это положительно знаю, да и не я одинъ, у него знакомыхъ съ три короба.
-- Можетъ-быть... что жь, ѣдемъ къ Сѣвскимъ?
-- А что у нихъ тамъ такое: балъ что ли?
-- Да, балъ.
-- Скучно, а впрочемъ, пожалуй, заѣду на полчаса.
Покуда они говорили, старый гость вышелъ поспѣшно на улицу и сѣлъ въ сани.
-- Домой! сказалъ онъ. Озябшій конь помчалъ быстро.
Лукинъ былъ не въ духѣ. Не въ первый разъ ему случалось бѣжать при появленіи кого-нибудь изъ студентовъ, но прежде это случалось на улицѣ, въ театрахъ, воксалахъ, собраніяхъ, въ мѣстахъ, гдѣ онъ могъ ожидать такой встрѣчи и гдѣ, поэтому, она не захватывала его врасплохъ, какъ теперь, и при свидѣтеляхъ, да еще при какихъ!.. Лицо Свѣчина показалось ему знакомо, но по имени онъ его не помнилъ, и потому, разумѣется, вѣроятности были въ ту сторону, что и онъ не былъ узнанъ; но тамъ, гдѣ дѣло идетъ о своей головѣ, однѣхъ вѣроятностей мало... Онъ былъ не дитя; онъ понималъ хорошо всю шаткость своего положенія, но никогда еще она не бросалась ему въ глаза такъ ярко, какъ въ эту минуту. На какомъ волоскѣ висѣла его судьба!.. Попадись на мѣсто этого господина какой-нибудь другой, знакомый... разомъ все кончено, все надо бросить и ѣхать чортъ знаетъ куда... все бросить въ такую минуту, когда счастіе только-что начало улыбаться, оставить столько заманчивыхъ плановъ, столько людей, съ которыми онъ успѣлъ сойдтись и всю эту теплую, обогрѣтую сферу жизни, все что добыто съ такимъ трудомъ, терпѣніемъ и опасностями, скакать опять на телѣгѣ, скитаться опять по большой дорогѣ, опять отыскивать уголъ, устроиваться, усаживаться, знакомиться, строить планы... зачѣмъ? Чтобы, полгода спустя, опять оборваться гдѣ-нибудь самымъ подлѣйшимъ образомъ!.. Если ужь этой развязки не миновать, такъ ужь пусть бы она пришла разомъ, открыто, рѣшительно, безъ всѣхъ этихъ подлыхъ намековъ и подлыхъ угрозъ, которыя портятъ вамъ жизнь безъ всякой необходимости. Размышляя объ этомъ, онъ чувствовалъ тоже, что чувствуетъ часовой, стоящій на минѣ, которая можетъ быть взорвана въ ту же минуту... Какъ знать?.. Можетъ-статься зажженный фитиль ужь приложенъ... и можетъ-быть онъ догараетъ... можетъ-быть догорѣлъ?.. Онъ былъ подъ ударомъ, и это его бѣсило, и онъ радъ бы былъ выйдти изъ этого положенія, да время еще не пришло, кубокъ не допитъ, разчеты не кончены, цѣль не достигнута; а бросить ее не хочется; слишкомъ большія надежды надо оставить, слишкомъ заманчивый выигрышъ ускользаетъ изъ рукъ; мягкости, гибкости нѣтъ въ характерѣ; хочется на своемъ поставить, хочется банкъ сорвать... Нечего дѣлать! Идетъ на ва-банкъ!..
Сани остановились на набережной фонтанки, возлѣ его подъѣзда. Онъ вышелъ и побѣжалъ вверхъ по лѣстницѣ, а за нимъ побѣжалъ еще кто-то.
-- Григорій Алексѣичъ! Григорій Алексѣичъ! кричалъ чей-то знакомый голосъ.
-- Кто тамъ?.. А! это ты, Матюшкинъ? Здравствуй, что, ты ко мнѣ?
-- Къ тебѣ, Григорій Алексѣичъ.
-- Пойдемъ. Они вошли вмѣстѣ.
Не успѣлъ Лукинъ сбросить шубу, какъ навстрѣчу ему выбѣжала стройная, ловкая, прекрасно-одѣтая женщина. Радость свѣтилась у ней на лицѣ. Не оглядываясь, не останавливаясь, она бросилась прямо къ нему на шею.
-- А! Эмилія! Давно ли ты здѣсь? спросилъ онъ, цѣлуя и гладѣ ее по головѣ.
-- Я... давно... Я пріѣхала къ тебѣ, mon gros, посидѣть, и ждала| тебя цѣлый вечеръ. Tu m'oublies gri-gri! Tu comrnences à me négliger!.. Она остановилась, замѣтивъ въ прихожей другое, совсѣмъ незнакомое ей лицо.
-- Эмилія Павловна, вотъ я привелъ тебѣ гостя... Борисъ Петровичъ Матюшкинъ, артистъ, прошу любить и жаловать, это мой старый товарищъ.
Эмилія выпрямилась и поклонилась слегка. Краска стыда и досады мелькнула у ней на лицѣ; но тотчасъ же, вслѣдъ за тѣмъ, она усмѣхнулась при видѣ гораздо сильнѣе сконфуженной и въ высшей степени удивленной, комической мины Матюшкина. Она не ожидала увидѣть такого гостя; но онъ еще менѣе ожидалъ найдти у пріятеля своего такую хозяйку. Модный, богатый костюмъ, французскія фразы и немного спѣсивый видъ, сбили его совершенно съ толку. Въ первую минуту, онъ не зналъ что подумать объ этомъ явленіи. Мысль, что это какая-нибудь знатная барыня, графиня или княгиня, съ которою Лукинъ свелъ связь и которая навѣщаетъ его тайкомъ, была единственная, на которой онъ могъ остановиться. Правда, Лукинъ не привелъ бы его къ себѣ, еслибы зналъ, что она тутъ; но онъ, очевидно, не ждалъ ея посѣщенія и конечно теперь недоволенъ, можетъ-быть желалъ бы, чтобъ онъ ушелъ, но совѣстится сказать при ней; а можетъ-быть думаетъ, что бѣда небольшая, потоку, вѣдь онъ знаетъ, что онъ Матюшкинъ надежный человѣкъ, на котораго можно положиться во всякомъ случаѣ, который не выдастъ. Сомнѣнія и догадки подобнаго рода сдѣлали то, что онъ еще больше сконфузился, такъ что, когда Эмилія попросила его войдти, онъ отправился вслѣдъ за нею на цыпочкахъ, скромно вертя свою шляпу въ рукахъ, опасаясь ступить слишкомъ громко или сдѣлать какую-нибудь другую неловкость, которая можетъ быть принята съ ея стороны за признакъ неуваженія.
-- Матюшкинъ! Что ты, братецъ? Что съ тобой?... Ты жмешься какъ котъ, котораго облили холодною водой. Полно дурачиться, брось свою шляпу, садись, будь какъ дома. Кстати, что тебя такъ давно не видать? Отчего никогда не зайдешь?...
-- Да я былъ у тебя, Григорій Алексѣичъ, три раза: ни одного разу дома не засталъ.
-- А, ну, можетъ-быть...
Лукинъ задумался и, засунувъ руки въ карманъ, началъ ходить по комнатѣ, не обращая вниманія на присутствующихъ. Его тревожили черныя мысли. Матюшкинъ тѣмъ временемъ усѣлся на кресла, прямо противъ Эмиліи, и сидѣлъ какъ обвороженный. Ни разу въ жизни еще не видалъ онъ, такъ близко возлѣ себя, такой красавицы и одѣтой съ такимъ вкусомъ. Онъ поглядывалъ на нее украдкой и молчалъ; а она закрывала лицо платкомъ и отворачивала глаза въ сторону, чтобы не расхохотаться. Надо было начать говорить, чтобы выйдти изъ этого натянутаго положенія.
-- На чемъ вы играете? спросила она, припомнивъ что гость представленъ былъ ей какъ артистъ.
Матюшкинъ вытаращилъ свои большіе, выпуклые, удивленные зрачки.
-- Я-съ? отвѣчалъ онъ, слегка запинаясь,-- игралъ на гитарѣ-съ... давно только, гитара такая старая, скверная... всѣ струны повыскочили...
-- На гитарѣ? повторила она усмѣхаясь,-- вы стало быть поете?
-- Да-съ, каждое воскресенье, на клиросѣ...
-- На клиросѣ? повторила она съ возрастающимъ удивленіемъ и сильно краснѣя отъ сдавленнаго желанія хохотать,-- вы стало быть, пѣвчій?
-- Да, пѣвчій, если угодно, только не по обязанности, а по собственному желанію.
-- Пѣвчій! вмѣшался Лукинъ, прислушиваясь къ ихъ разговору.-- Что за вздоръ! Какой онъ пѣвчій!... Онъ живописецъ, художникъ...
-- Ба! Вотъ какъ! А я думала...
-- Вы вѣрно любите музыку, Эмилія Павловна? спросилъ Матюшкинъ, немного оправившись.
-- Люблю.
-- Бываете въ оперѣ?
-- Бываю; а вы?
-- Я тамъ постоянно, каждое представленіе. Безъ меня увертюра не начинается; всѣ капельдинеры меня знаютъ.
-- Въ самомъ дѣлѣ? У васъ стало-быть кресло абонировано?
-- Нѣтъ-съ, не кресло, а въ парадизѣ билетъ.
-- А! знаю... Это тамъ спереди, на самомъ верху, откуда кричатъ и букеты бросаютъ?
-- Да-съ.
-- Тамъ, кажется, тѣсно немножко?
-- Да-съ, точно-съ; на пустоту пожаловаться нельзя. Иной разъ чуть не верхомъ сидятъ другъ на другѣ: второй рядъ на первомъ, а третій рядъ на второмъ.
-- Какъ же это они выдерживаютъ?
-- Кто-съ?
-- Да тѣ, что въ первомъ ряду.
-- А имъ что дѣлается? Народъ все больше молодой, здоровый и всѣ другъ съ другомъ пріятели. Жарконько, правда, немного; ну, да пословица говоритъ: "паръ костей не ломитъ". Приходятъ въ чемъ-нибудь легонькомъ... имъ видно за то хорошо. А насчетъ того, чтобы силу особенную имѣть, такъ вѣдь это, я вамъ доложу, не кули на себѣ таскать. Свалиться некуда; спереди балюстрада подъ самое горло, съ боку сосѣдъ, съ другаго сосѣдъ, сидитъ себѣ все-равно, какъ въ футлярѣ... зависть даже иной разъ возьметъ, по той причинѣ, что онъ тамъ сидитъ, ни о чемъ не заботясь, и наслаждается звѣрски, а ты тутъ, надъ нимъ, гимнастику такую выдѣлываешь весь вечеръ!... Ногами стоишь у него на фалдахъ, колѣнками обопрешься въ перила... вотъ такъ (Матюшкинъ вскочилъ на кресла, чтобы нагляднѣе объяснить это трудное положеніе), а для того, чтобы не свалиться въ партеръ, рукой уцѣпишься за желѣзную перекладину сзади, а другую въ спину ему упрешь, или такъ просто, на воздухѣ, маневрируешь.
Опираясь на столъ, онъ вытянулся черезъ спинку креселъ, всѣмъ тѣломъ впередъ, въ положеніи человѣка, который силится что-то увидѣть вдали.
Эмилія хохотала, Лукинъ подошелъ къ нему, тоже смѣясь.
-- Смотри не свались, сказалъ онъ, поддерживая его рукой.
-- Ничего, здѣсь вѣдь не съ пятаго этажа, отвѣчалъ онъ, соскакивая,-- а вотъ только кресла тебѣ перепачкалъ.
Онъ смахнулъ пыль платкомъ и потомъ вытеръ начисто фалдой.
-- Ты пилъ чай?
-- Пилъ, отвѣчалъ Матюшкинъ.
-- Тѣмъ лучше, чай, стало-быть, намъ не будетъ мѣшать... Эй! Васька!... Вина!
-- Не хорошо! Не нужно! шепталъ Матюшкинъ, толкая его ногой подъ столомъ,-- Эмилія Павловна, можетъ-быть, не любитъ, прибавилъ онъ громче.
-- Не безпокойся, перебилъ Лукинъ,-- Эмилія Павловна женщина безъ претензій, она не любитъ, чтобы при ней стѣснялись. Не правда ли, Эмилія?
-- О! разумѣется! отвѣчала она насмѣшливо.-- Я. не люблю портить другимъ удовольствіе, но я не знаю еще что думаетъ объ этомъ нашъ гость? Можетъ-быть онъ привыкъ пить шампанское только за имениннымъ обѣдомъ или на крестинахъ, а такъ просто, безъ всякаго торжественнаго случая, найдетъ неприличнымъ?
-- Кто? Матюшкинъ?... Матюшкинъ найдетъ неприличнымъ?... Ха, ха, ха! Ну, плохо же ты его знаешь! Вотъ посмотри, онъ покажетъ тебѣ сейчасъ, какъ онъ на это смотритъ., Борисъ Петровичъ, слышишь въ чемъ тебя обвиняютъ? Оправдывайся какъ самъ знаешь, это, братъ, до меня не касается.
Матюшкинъ смѣшался. Во всякомъ другомъ случаѣ, онъ не полѣзъ бы за словомъ въ карманъ, но красота Эмиліи Павловны и мнимое значеніе ея въ свѣтѣ лишили его обыкновенной смѣлости. Онъ чувствовалъ себя передъ ней въ какомъ-то скользкомъ и неустойчивомъ положеніи, которое при всякомъ усиліи его выпутаться и поправиться, какъ будто на зло становилось еще неустойчивѣе, еще затруднительнѣе. Вотъ, онъ хотѣлъ соблюсти вѣжливость и готовъ былъ для этого пожертвовать даже шампанскимъ, а вышло, что онъ сказалъ какую-то неловкость, и надъ нимъ же еще посмѣялись.
-- Бѣда попасть на зубокъ свѣтской барынѣ! сказалъ онъ, собравшись съ духомъ и машинально почесывая въ головѣ.-- Не знаешь съ чего начать и какъ держать себя!... Захочешь спроста... скажутъ: грубо! мужикъ! невѣжа! плебей!... А начнешь тонкимъ манеромъ, поведешь себя деликатнѣе, скажутъ: вишь какъ онъ жмется, ломается, видно, что въ обществѣ не умѣетъ жить!
Лукинъ и Эмилія перемигнулись, кусая губы.
-- Вы что-то имѣете противъ свѣтскихъ дамъ, сказала она, толкая локтемъ сосѣда, чтобъ онъ не мѣшалъ,-- иначе вы вѣрно не стали бы ихъ обвинять въ такихъ совершенно несправедливыхъ претензіяхъ.
-- Я, сударыня? Божусь вамъ, рѣшительно ничего! отвѣчалъ онъ краснѣя. "Ну, впутался!" подумалъ онъ про себя.
-- Выпей, Борисъ Петровичъ, ты что-то робѣешь, сказалъ Лукинъ, наливая ему бокалъ. Матюшкинъ хлебнулъ, и это его ободрило.
-- Я?... Эмилія Павловна, продолжалъ онъ,-- я противъ нихъ ничего-съ... Мнѣ только нашего брата жаль, по той причинѣ, что онъ какъ себѣ тамъ не вертись, а все ужь не угодитъ.
-- Почему жь вы такъ думаете? Вы развѣ пробовали угождать?
-- Ужь гдѣ тамъ пробовать! отвѣчалъ онъ, махнувъ рукой.-- Куда намъ, дуракамъ, чай пить!... У насъ и платье-то не такъ сшито, и по-французски-то мы не смыслимъ, и тонкостей всѣхъ этихъ, обычаевъ всѣхъ не знаемъ... Одно слово -- плебей, хамъ, то-есть, человѣкъ необтесаный, вотъ оно значитъ и знай свое мѣсто, выше себя не суйся.
-- О! это все вздоръ! Это вамъ только такъ кажется... Вы, какъ артистъ, имѣете право держать голову такъ же высоко, какъ всякій другой. Артистъ... это аристократія таланта, которая не уступитъ рѣшительно никакой, я слышала это часто отъ вашихъ собратій.
-- Что слышали-то, это еще не диво, языкъ безъ костей... мало ли что нашъ братъ совретъ... особенно еще если пофранцузски, такъ оно можетъ-быть и похоже на дѣло, по той причинѣ, что у нихъ тамъ во Франціи все не по нашему, а по-русски переведи, такъ и выйдетъ чушь... Извините, Эмилія Павловна, я не на вашъ счетъ.
-- Сдѣлайте милость, безъ извиненій! Говорите мнѣ прямо все, что вамъ въ голову придетъ; оно будетъ проще и веселѣе. Вы слишкомъ скромны, это хуже всего можетъ вамъ помѣшать въ большомъ свѣтѣ. Скромность -- самый дурной тонъ... Дѣлайте что угодно, и говорите что вздумается, только смѣлѣе, все съ рукъ сойдетъ... Вотъ, напримѣръ, теперь: бьюсь объ закладъ, вы бы выпили вчетверо болѣе, еслибы меня здѣсь не было... Не правда ли?
-- Что правда, то правда, не отопрусь.
-- Ну, вотъ видите ли! Вотъ и не хорошо, глупо!... зачѣмъ стѣсняться?... Смотрите, я вамъ подамъ примѣръ... За здоровье артистовъ! сказала она, протянувъ къ нему рюмку. Матюшкинъ чокнулся.
-- Стой! перебилъ Лукинъ.-- Выпьемъ-ка лучше за здоровье плебеевъ; это здоровье будетъ покрѣпче и ненужнѣе для насъ!... Артисты! Знать!... Ветошь все это! Старо!... Плебеи другое дѣло; плебеи имѣютъ будущность впереди... Ура! за здоровье плебеевъ!
-- Ура! заревѣлъ Матюшкинъ.
Всѣ трое чокнулись и допили рюмки до дна. Матюшкинъ повеселѣлъ. Глаза его искрились, встрѣчаясь съ глазами Эмиліи, въ груди становилось тепло. "Ну," думалъ онъ, "это штучка такая, что просто мое почтеніе! Вотъ оно что значитъ барыня-то! Вотъ оно что! Красавица, умница, прелесть! Просто отдай все!..." Согрѣтый шампанскимъ, онъ скоро раздѣлался съ своимъ замѣшательствомъ окончательно и развернулся во всю ширину. Онъ началъ пѣть пѣсни, разказывать все, что въ голову попадетъ, смѣшилъ Эмилію до того, что она хохотала, держась за бока. Съ своей стороны и она не осталась въ долгу. Съ полнымъ бокаломъ въ рукахъ, она пѣла ему куплеты изъ водевилей и пѣсенки Беранже, въ которыхъ онъ, правда, ни слова не понималъ, но которые приводили его въ восторгъ неописанный. Покуда они хохотали, болтали и пѣли вдвоемъ, Лукинъ, который сначала смѣялся и вралъ не менѣе ихъ, мало-по-малу замолкъ. Минутъ пять ужь прошло, какъ онъ ни слова не говорилъ, а только сидѣлъ, да пилъ рюмку за рюмкой. Мысли его бродили далеко отъ того, что происходило въ эту минуту у него въ комнатѣ; на сердцѣ лежала тоска, которую ни шампанское, ни разказы Матюшкина, ни глазки Эмиліи, ни пѣсни ея не въ состояніи были разсѣять. Чтобы приподнять ея полновѣсный гнетъ, надо было вызвать на помощь другаго бѣса, крупнѣе, могущественнѣе, ближе сродни настоящему настроенію его души.
-- Эй! Васька! крикнулъ онъ, стукнувъ рукой такъ сильно, что донышко откололось у бокала и звонкіе черепки стекла посыпались На полъ.
-- Что, кучеръ ужиналъ?
-- Ужиналъ, Григорій Алексѣичъ.
-- Скажи, чтобы выѣзжалъ.
-- Куда ты? спросила Эмилія.
-- Къ Сальи.
Усмѣшка исчезла съ ея лица.
-- Развѣ тебѣ такъ скучно съ нами? спросила она.
-- Нѣтъ, но я обѣщалъ.
-- Обѣщалъ?... Ну въ такомъ случаѣ и я съ тобой ѣду.
-- Пожалуй, поѣдемъ.
-- А! тебѣ теперь все равно! Прежде ты этого не любилъ.
-- Я и теперь не люблю, но я не хочу удерживать тебя, если тебѣ тамъ весело.
-- Мнѣ весело тамъ, гдѣ тебѣ весело, ты это знаешь, ты знаешь, что я Сальи ненавижу.
-- Но ты любишь общество, которое у нея собирается.
-- Не правда! Ты знаешь это самъ очень хорошо, а говоришь только мнѣ на зло... Развѣ я не бросила въ угоду тебѣ всѣхъ старыхъ знакомыхъ?... Развѣ я уѣзжала отъ тебя когда-нибудь такъ, какъ ты теперь хочешь уѣхать?... Не могу же я наконецъ сидѣть одна у себя на квартирѣ, по цѣлымъ недѣлямъ?
-- Я этого не требую.
-- То-то мнѣ и обидно, что ты этого не требуешь, возразила она утирая слезы.-- Еслибы ты этого дѣйствительно желалъ, дорожилъ этимъ хоть на грошъ, еслибъ это нужно было для кого-нибудь въ мірѣ, я бы могла помириться съ необходимостію и сдѣлала бы это охотно... Но тебѣ все равно, гдѣ я и что, я дѣлаю!...
-- Довольно, послѣ объ этомъ поговоримъ, сказалъ Лукинъ, взглянувъ на Матюшкина, который стоялъ въ неописанномъ удивленіи, посматривая на нихъ обоихъ. Этотъ жестъ и эти слова, заставили опомниться Эмилію Павловну; она вдругъ замолчала и бросила быстрый взоръ въ ту же сторону; но вмѣсто холодной насмѣшки, которую она ожидала увидѣть на лицѣ посторонняго человѣка, свѣтилось такое искреннее участіе и наивное изумленіе, что ей незачѣмъ было опускать глаза. Она подошла къ нему, улыбаясь сквозь слезы, и крѣпко пожала руку.
-- Что же ты, ѣдешь? спросилъ Лукинъ.
-- Нѣтъ, я поѣду домой.
-- Не хочешь ли я тебя довезу?
-- Ненужно.
-- Ну, какъ угодно; прощай... Матюшкинъ, поѣдемъ, намъ по дорогѣ.
-- А какъ же Эмилія Павловна-то, одна отсюда поѣдетъ въ такую пору?
-- А, тебѣ хочется ее проводить? Ну, провожай себѣ съ Богомъ... прощай; заходи когда-нибудь по утру... до двѣнадцати я всегда дома... у меня еще деньги твои остались... Послѣднія слова сказаны были за дверями, въ передней. Когда онъ ушелъ, Эмилія бросилась на диванъ и прислонясь, лицомъ въ уголокъ, къ подушкѣ, принялась горько плакать.
Матюшкинъ стоялъ передъ нею какъ вкопанный, вертя свою шляпу въ рукахъ. Ему хотѣлось сказать что-нибудь, чтобъ ее утѣшить, но что именно, онъ не зналъ. Онъ былъ подъ вліяніемъ какого-то особеннаго, неиспытаннаго до сихъ поръ ощущенія. Съ тѣхъ поръ какъ онъ помнилъ себя, ему въ первые не хотѣлось шутить, невозможно было расхохотаться. Личность Эмиліи Павловны обворожила его, а случайная обстановка и тѣ исключительныя обстоятельства, подъ вліяніемъ которыхъ образовалось это впечатлѣніе, еще удвоили его силу. Узнай онъ съ перваго слова ея настоящее положеніе, она никогда не заняла бы его воображенія до такой степени; останься онъ до конца при томъ убѣжденіи, что Эмилія -- барыня, положеніе это никогда не тронуло бы его такъ глубоко, не пробудило бы въ немъ такого искренняго, сердечнаго состраданія. Первая, ошибочная догадка произошла отъ того, что Эмилія Павловна дѣйствительно не похожа была на всѣхъ тѣхъ Лизочекъ, Сашъ и Пашъ, которыхъ онъ зналъ. На ней отражались, хотя и косвенными путями, лучи того свѣта, большаго свѣта, на который онъ часто посматривалъ изъ райка, какъ на какой-то завѣтный, недосягаемый міръ. Въ этихъ лучахъ, она явилась ему сначала, и впечатлѣніе это не исчезло вмѣстѣ съ ошибкой; исчезло только то мнимое разстояніе, которое отдѣляло его отъ ней. Матюшкинъ чувствовалъ это всѣми порами своего существа, но чувствовалъ безотчетно. Онъ долго стоялъ и молчалъ, не сводя глазъ съ Эмиліи; она долго сидѣла и плакала, не думая вовсе о немъ, не смотря на него, не замѣчая его.
-- Эмилія Павловна! произнесъ онъ наконецъ, подходя къ ней на цыпочкахъ.
Она встала, откинула волосы съ разгорѣвшихся щекъ и отерла глаза.
-- Поѣдемте, сказала она, отыскивая мантилью и шляпку. Онъ кинулся со всѣхъ ногъ помогать, подалъ ей шубу, свелъ внизъ, по лѣстницѣ, нанялъ извощика и отвезъ домой.
Возвращаясь на Островъ пѣшкомъ, онъ такъ былъ взволнованъ, такъ занятъ своими мыслями, что не слыхалъ земли подъ ногами; у Александровскаго театра чуть не попалъ подъ дышло, у Полицейскаго моста наткнулся на двухъ прохожихъ, которые его обругали, и противъ обыкновенія, не отвѣчалъ имъ ни слова. Дома, у себя, закутавшись въ старый халатъ и загасивъ свѣчку, онъ Долго ворочался съ боку на бокъ, напрасно стараясь уснуть: виски горѣли, сердце стучало внятно, странныя картины проносились передъ закрытыми глазами, странныя чувства тѣснились въ груди. Къ утру ему приснилось, что онъ женится на Эмиліи и что ихъ вѣнчаютъ на сценѣ Большаго театра, въ какихъ-то оперныхъ костюмахъ, при звукахъ какой-то знакомой музыки, а весь партеръ хохочетъ, указывая на нихъ пальцами.
Около этого времени, въ три часа по полуночи, на Мойкѣ, у Синяго моста, на квартирѣ мадамъ Сальи, человѣкъ пять записныхъ игроковъ еще рѣзались въ банкъ. Всѣ остальные гости давно разъѣхались и даже огни погашены были вездѣ, за исключеніемъ одной комнаты, въ которой, сквозь облако табачнаго дыма, мерцали яркими пятнами свѣчи на игорномъ столѣ. За этимъ столомъ присутствовала сама хозяйка. Въ измятомъ бальномъ нарядѣ, съ открытыми, блѣдными плечами, по которымъ вились, какъ змѣи, полуразвитыя кольца черныхъ волосъ, она сидѣла въ углу, на софѣ и несмотря на усталость, замѣтно написанную во всѣхъ чертахъ, слѣдила внимательно за игрой. Возлѣ нея, сидѣлъ господинъ среднихъ лѣтъ и довольно почтенной наружности. Онъ былъ въ усахъ и въ очкахъ, во фракѣ и въ черномъ военномъ галстухѣ, застегнутомъ сзади пряжкою, изъ-за которой торчали тесемки отъ щегольской, тончайшаго голландскаго полотна, манишки. У него былъ орденъ въ петличкѣ и большой красный носъ, короткіе волосы съ просѣдью и маленькая, едва примѣтная лысина на затылкѣ. Алмазный перстень горѣлъ на указательномъ пальцѣ правой руки, на брюхѣ висѣла толстая золотая цѣпочка съ брелоками; изъ-подъ сѣрыхъ бровей, изъ-за стеколъ очковъ, выглядывали маленькіе, зеленые, масляные, добродушно веселые глазки. Это былъ банкометъ, Осипъ Осипычъ Хоботовъ. Ломберный столъ, за которымъ онъ предсѣдательствовалъ и вокругъ котораго оставалось всего три понтера, исписанъ былъ весь запутанными рядами цифръ, крестиковъ, знаковъ, засыпанъ пепломъ, окурками отъ сигаръ и страшно запачканъ мѣломъ. На одномъ изъ краевъ его, лежали кипы измятыхъ бумажекъ, наваленныхъ одна на другую горкою, возлѣ которой блестѣла другая горка монеты. Груда изломанныхъ картъ и разорванные обертки колодъ разсыпаны были по полу, подъ столомъ и вокругъ. Другой столъ съ закуской и съ рядомъ порожнихъ бутылокъ стоялъ поодаль отъ карточнаго. За нимъ, дремало въ потемкахъ, облокотясь надъ стаканомъ, какое-то толстое, неуклюжее существо, лѣтъ 50-ти, въ широкомъ гороховомъ сюртукѣ, съ лоснящимся краснымъ лицомъ и съ густою рыжею шерстью на головѣ. Жесткіе клочья такой же шерсти торчали у него изо всѣхъ мѣстъ, недоступныхъ для бритвы, изъ ушей, изъ носу, изъ-за галстуха, изъ подъ рукавовъ. Этотъ Силенъ былъ одинъ изъ самыхъ прилежныхъ посѣтителей Сальи. Онъ вѣчно торчалъ возлѣ ломбернаго стола и самъ понтировалъ иногда, но чаще откупоривалъ бутылки или распоряжался закуской, при чемъ на долю его всегда доставалась львиная часть.
-- Опять надула проклятая! сказалъ ротмистръ Карцевъ, вымаравъ только что записанные на его сторонѣ двѣ отмѣтки и перекидывая нѣсколько ассигнацій. Восклицаніе это относилось къ двойкѣ, которая безъ сомнѣнія уже не разъ повторяла съ гусаромъ свои предательскіе поступки, потому что, въ этотъ день, ротмистръ успѣлъ проиграть тысячъ десять. Несмотря на то, онъ повидимому еще не намѣренъ былъ бастовать. Ротмистръ былъ средняго роста мущина съ простымъ, солдатскимъ покроемъ лица и съ парой лихо-закрученныхъ къ верху усовъ.
-- Что жь вы пасуете? спросилъ онъ у Лукина, который сидѣлъ уже нѣсколько минутъ, сложа руки.
-- Не везетъ, отвѣчалъ тотъ сквозь зубы. Онъ былъ не въ духѣ, потому что дѣйствительно ему не везло въ этотъ день. Началось съ этой неловкой встрѣчи у Левеля; потомъ онъ поссорился съ Эмиліей, а вечеромъ, никогда еще ему не случалось продуться такъ сильно какъ въ этотъ разъ. Семь тысячъ слишкомъ перешло изъ его кармана въ банкъ; въ бумажникѣ оставалась мелочь.
-- Подите, сядьте сюда, я васъ утѣшу, сказала Сальи пофранцузски, очищая ему небольшое мѣстечко съ края.
Лукинъ всталъ и сѣлъ возлѣ нея. Она прислонилась къ нему плечомъ, взяла его руку въ свои и начала гладить.
-- Что дѣлаетъ ваша Эмилія? спросила она.
-- Все, что ей вздумается, отвѣчалъ онъ разсѣянно.
-- Отчего она перестала ѣздить сюда?
-- Не знаю; я звалъ ее не далѣе какъ сегодня.
-- Не правда; вы ревнивы какъ турокъ; вы вѣрно держите ее подъ замкомъ.
-- Къ чему? Замкомъ развѣ можно кого-нибудь удержать?
-- Ah! j'espère que non!.. Скажите, она не жалѣетъ о прежнемъ своемъ положеніи?
-- Надѣюсь, что нѣтъ.
-- Si j'étais à за place! Oh! si j'у étais! продолжала француженка, кокетливо поднимая въ потолокъ свои большіе усталые глаза.
-- Вы бы, конечно, причесали меня по своему.
-- Ehl Allez! Barbe-Bleue que vous êtes! Vous l'avez bien mérité!.. Croyez moi, quelques petits rameaux dans les cheveux vous iraient à ravir.
-- Ну, съ вами дѣло не остановилось бы на маленькихъ вѣточкахъ; вы бы поставили рогатину пуда въ два.
Сальи ударила его по рукамъ вѣеромъ и захохотала такъ звонко, что рыжій Иванъ Петровичъ проснулся. Потягиваясь легонько на стулѣ, онъ чуть не выломилъ спинки, которая очень явственно треснула подъ гнетомъ его массивной спины.
-- Prenez donc garde, bonhomme! закричала ему Сальи.-- Пощадите мой стулъ; а не то я велю приносить вамъ желѣзную скамейку съ бульвара... Замѣтьте, шепнула она Лукину; только что рѣчь зашла о рогахъ, какъ старый козелъ проснулся. У него въ головѣ чешется; я пари держу, что онъ видѣлъ во снѣ жену, которая бросила его два года тому назадъ и теперь рыскаетъ гдѣ-то въ чужихъ краяхъ.
-- Супружескія отношенія вѣрно стали невыносимо-тяжелы, замѣтилъ Лукинъ, насмѣшливо посматривая на квадратную массу жира и мускуловъ, которая въ эту минуту медленно поднялась со стула и зѣвая приблизилась къ нимъ. Добродушная улыбка мелькала на заспанномъ, розовомъ лицѣ Ивана Петровича.
-- Ну что, братъ, Илюша, какъ тебя Богъ милуетъ? спросилъ онъ, дружески потрепавъ по плечу одного изъ понтеровъ, худаго, маленькаго, вертляваго господина, который сидѣлъ у стола спиной къ Лукину.
-- Ничего, отыгрался немножко, отвѣчалъ тотъ оглядываясь съ двусмысленною улыбкою. Взглядъ, который онъ бросилъ при этомъ въ лицо товарища, случайно остановилъ на себѣ вниманіе Лукина. Руководимый какимъ-то инстинктомъ, онъ въ ту же минуту оглянулся на Хоботова и поймалъ другой взглядъ, косвенный, быстрый, окончательно убѣдившій его, что между этими тремя лицами существуетъ какое-то особенное, загадочное единство безмолвнаго пониманія. Онъ сидѣлъ съ края дивана и на такомъ разстояніи отъ стола, что никто изъ присутствующихъ, кромѣ Карцева, не въ состояніи былъ слѣдить за направленіемъ его взора, иначе какъ оглянувшись нарочно съ этою цѣлью. Кромѣ того, его положеніе имѣло еще и другую особенность. Онъ видѣлъ какъ карты ложились и какъ двигались пальцы, ихъ открывающіе, не съ той стороны, съ которой глядитъ на нихъ обыкновенно понтеръ, а сзади.
Съ этого наблюдательраго пункта, только началъ онъ всматриваться, какъ замѣтилъ одинъ пріемъ, довольно невинный на взглядъ, но который его удивилъ. Вскрывая новую карту, банкометъ иной разъ дѣлалъ пальцами лѣвой руки какую-то сложную эволюцію, подробности которой были такъ быстро исполнены, что въ общемъ ихъ можно было скорѣе принять за нервное, судорожное подергиваніе усталыхъ мускуловъ, чѣмъ за какое-нибудь сознательное движеніе руки. Лукинъ удвоилъ вниманіе, но цѣлая талія успѣла сойдти прежде чѣмъ ему удалось опять замѣтить подобный маневръ. По первому абцугу слѣдующей, Карцевъ взялъ на семерку и загнулъ уголъ. Минуту спустя, семерка опять взяла.
-- Пароли-Пе и триста рублей мазу, сказалъ онъ запальчиво, надписывая эту сумму мелкомъ надъ загнутою и перегнутою вдвое картой. Лукинъ глядѣлъ въ оба, заслоняя глаза рукой, но покуда семерка не выходила, онъ не замѣтилъ рѣшительно ничего: работа шла чисто и ровно. Вдругъ, снова какое-то быстрое движеніе въ пальцахъ и въ ту же минуту, карта легла направо. Ротмистръ ударилъ по столу кулакомъ, бормоча про себя что-то очень сердито; и еще одна пачка бумажекъ отправилась въ банкъ.
-- А! вотъ оно что! подумалъ Лукинъ. Онъ всталъ, обошелъ столъ кругомъ и сѣлъ съ другой стороны на диванъ, возлѣ Хоботова. Талія между тѣмъ сошла и началась новая.
-- Аттанде! сказалъ онъ, поставивъ карту на столъ.... идетъ на восемь тысячъ. Выговаривая эти слова, онъ наступилъ ногой на ногу своему сосѣду; тотъ вздрогнулъ и покраснѣвъ до ушей, обернулся къ нему лицомъ. Съ минуту они глядѣли другъ другу въ глаза ни слова не говоря. Злая улыбка мелькнула у Лукина на губахъ, онъ нажалъ крѣпче. Бьете что ли? спросилъ онъ грубо.
-- Бью-съ, отвѣчалъ Хоботовъ едва слышно; руки у него тряслись, краска съ лица исчезла. Лукинъ отнялъ ногу и ждалъ съ любопытствомъ что будетъ.
-- Иванъ Петровичъ, батюшка, сказалъ банкометъ;-- дайте стаканчикъ чего-нибудь. Рыжій понтеръ налилъ ему стаканъ хересу, который тотъ выпилъ залпомъ. При этомъ взоры ихъ встрѣтились, и въ ту же минуту какой-то безмолвный сигналъ тревоги промелькнулъ быстро на лицѣ всѣхъ присутствующихъ, за исключеніемъ Карцева. Ротмистръ глядѣлъ съ любопытствомъ на Лукина, не понимая что такое онъ дѣлаетъ. Только-что Хоботовъ началъ опять метать, какъ карта была дана; Лукинъ, который смотрѣлъ въ упоръ на руки банкомета, замѣтилъ при этомъ опять судорожный толчокъ въ пальцахъ лѣвой руки.
-- Потрудитесь заплатить деньги, произнесъ онъ. Требованіе было исполнено въ ту же минуту.
-- Баста! сказалъ банкометъ торопливо, сгребая оставшіяся бумажки.-- Пора по домамъ.
-- Позвольте, остановилъ Лукинъ.-- Вы заплатили не все.
-- Какъ не все? Восемь тысячъ сполна, потрудитесь пересчитать.
-- Знаю, считалъ; я вамъ не объ нихъ говорю. Извольте отдать назадъ ротмистру все, что вы у него выиграли сегодня.
-- Это что значитъ? спросилъ Карцевъ вспыхнувъ.
-- Значитъ, что этотъ господинъ шулеръ, я смотрѣлъ на него долго сзади и видѣлъ своими глазами какъ онъ передергиваетъ.
Не успѣлъ онъ договорить, какъ звонкая оплеуха раздалась въ комнатѣ, и Хоботовъ, пошатнувшись, упалъ на софу. Въ ту же минуту кипа бумажекъ вырвана была у него рукой Лукина и отдана Карцеву.
-- Messieurs! De grâce! Какъ вы смѣете? Что это вы дѣлаете у меня въ домѣ, закричала Сальи, кидаясь между взбѣшеннымъ ротмистромъ, который стоялъ со сжатыми кулаками, и блѣднымъ, испуганнымъ банкометомъ.
-- Mon Dieu! Mon Dieu! Что вы дѣлаете, мосьё Карцевъ! Мосьё Алексѣевъ! Я васъ умоляю, выслушайте меня.... вы ошиблись, мосьё Алексѣевъ, вамъ показалось. Я вамъ отвѣчаю, что ничего безчестнаго не было.
-- А вы почемъ знаете, сударыня? спросилъ Лукинъ!-- Что вы его любовница что ли?
-- Клянусь вамъ, продолжала она въ слезахъ, не обращая вниманія на обиду,-- я знаю давно мосьё Хоботова, я отвѣчаю вамъ за него.... Это честнѣйшій, почтеннѣйшій человѣкъ! Отецъ семейства, заслуженный старый офицеръ. Какъ вамъ не совѣстно было его такъ обидѣть! Смотрите, смотрите, что вы надѣлали, мосьё Карцевъ! прибавила она, трагически указывая пальцемъ на Хоботова, у котораго капала изъ носу кровь. Отдайте сейчасъ деньги, я васъ прошу, я этого требую!
-- Отдайте деньги, господа! громко повторили за ней Иванъ Петровичъ и третій понтеръ, становясь возлѣ Хоботова.
-- А, какъ вамъ это нравится! Какова дерзость-то! Дерзость-то какова!... Все одна шайка мерзавцевъ и шулеровъ! говорилъ ротмистръ, подходя къ нимъ со сжатыми кулаками. Банкометъ и другой товарищъ его попятились отъ него назадъ; Иванъ Петровичъ одинъ стоялъ твердо на мѣстѣ и твердо смотрѣлъ ему прямо въ глаза.
-- Что тебѣ деньги мои нужны, мерзавецъ! А? Деньги мои нужны? говорилъ Карцевъ гвардейскимъ теноромъ, запальчиво поднося ему къ носу кулакъ.
-- Да, деньги нужны, отвѣчалъ рыжій понтеръ, свирѣпо нахмуривъ брови.
-- А вотъ я тебѣ покажу деньги!
-- Бросьте, Василій Трофимычъ, охота вамъ руки марать, сказалъ Лукинъ,-- поѣдемъ, чортъ ихъ возьми! Тотъ повернулся и они сдѣлали шагъ къ дверямъ; но Сальи догнала ихъ.
-- Куда это, господа? Вы не уйдете отсюда такъ! Отдайте деньги, которыя вы проиграли.... это... низко то, что вы хотите дѣлать! Это грабежъ, разбой.... разбой! Помогите! закричала она по-русски. Къ этому времени, какая-то заспанная, бородатая фигура, въ пуху, вылѣзла неизвѣстно откуда; ихъ окружили. Въ сосѣдней комнатѣ было темно, Сальи побѣжала туда и замкнула двери въ переднюю на замокъ.
-- Ну, дѣло идетъ на ва-банкъ, шепнулъ Лукинъ, услыхавъ звукъ повернутаго два раза ключа.
Не успѣлъ онъ договорить, какъ вся шайка накинулась на нихъ съ разныхъ сторонъ. Началась драка. Двоихъ онъ въ одну минуту сбилъ съ ногъ; но съ третьимъ, который бросился на него, какъ звѣрь, съ растопыренными, волосатыми лапами и сверкающими зрачками, дѣло окончилось не такъ-то легко.-- Постой, голубчикъ, молодъ еще! говорилъ рыжій Иванъ Петровичъ, ухвативъ Лукина за грудь и съ размаху прижавъ къ стѣнѣ.-- Нѣтъ, шутишь, меня не свернешь, я, братъ, ломалъ и не такихъ молодцовъ!
-- А вотъ, посмотримъ, отвѣчалъ Лукинъ бѣшено. Онъ уперся ногами въ стѣну и въ свою очередь оттолкнулъ его отъ себя съ такою силой, что тотъ пошатнулся, хотѣлъ ухватиться за стулъ, но стулъ не выдержалъ, и рыжій понтеръ полетѣлъ навзничъ. Не успѣлъ онъ привстать, какъ жестокій ударъ ногой отправилъ его опять съ размаху на полъ. На этотъ разъ, онъ ударился головою объ уголъ софы и съ минуту сидѣлъ безъ движенія, дико осматриваясь вокругъ. Этою минутой Лукинъ воспользовался, чтобы выручить Карцева, которому приходилось плохо. Блѣдный, растрепанный, въ изорванномъ платьѣ, но съ грозно-сверкающими глазами и съ табуретомъ въ рукѣ, онъ отбивался съ трудомъ отъ трехъ непріятелей, одинъ изъ которыхъ былъ рослый мущина полголовою выше его. Этотъ послѣдній успѣлъ уже выхватить у него изъ рукъ табуретъ, когда Лукинъ подоспѣлъ на выручку. Однимъ ударомъ онъ повалилъ его на полъ; двое другихъ кинулись вонъ изъ комнаты. Сраженіе было выиграно; они оглянулись: Сальи исчезла, Хоботовъ и одинъ изъ товарищей его то же; другой лежалъ на полу безъ чувствъ; рыжій понтеръ одинъ стоялъ на ногахъ шатаясь и дико посматривая на нихъ изъ-подлобья.
Ни слова не говоря, они отыскали шляпы въ гостиной; Лукинъ ногой вышибъ дверь. Въ передней не было ни души они накинули шубы и вышли на лѣстницу, захвативъ съ собою свѣчку.
-- Ѣдемте прямо къ оберъ-полицеймейстеру, сказалъ Карцевъ.
-- Это зачѣмъ?
-- Какъ зачѣмъ? Надо сейчасъ же всю шайку переловить.
-- Ба! Не поспѣете. Я вамъ отвѣчаю, что черезъ четверть часа, вы не отыщите здѣсь ни души. Неужели вы думаете, что они станутъ ждать?... Къ тому же оберъ-полицеймейстера въ 4 часа для васъ не разбудятъ, да еслибъ и разбудили, то какъ вы поѣдете къ нему въ этомъ видѣ?
-- А что?
-- Какъ что? Посмотрите, у васъ рукавъ въ лохмотьяхъ подъ лѣвымъ глазомъ фонарь, щека вся опухла.
-- Ахъ они!... Ахъ чтобъ ихъ...! Можно себѣ представить какъ началъ ругаться гусаръ, ощупывая себѣ лицо.-- Скажите! говорилъ онъ,-- а я до сихъ поръ и не чуствовалъ! Только теперь начинаетъ болѣть... Такъ нѣтъ же, я этого такъ не спущу, я имъ всѣ кости переломаю! сказалъ онъ вдругъ останавливаясь. Вернемся.
-- Куда вы? Что вы? Чего тамъ еще искать? сказалъ Лукинъ, удерживая его за руку.-- Слава Богу, что мы ушли да деньги свои унесли.... двадцать тысячъ на улицѣ не валяются! Не поскользнись этотъ рыжій разбойникъ, мы бы съ ними не справились, насъ бы ограбили до чиста, да вдобавокъ избили бы до полусмерти.
-- Однакожь, вамъ удалось свернуть его.
-- Случай, отвѣчалъ Лукинъ.-- Богъ знаетъ какъ бы я справился съ этимъ слономъ, еслибъ онъ былъ хоть немного половче. Дѣло могло дурно кончиться.
-- А что, онъ васъ крѣпко помялъ?
-- Не успѣлъ, отвѣчалъ Лукинъ.
-- Какъ не успѣлъ? Вонъ у васъ вся рубашка изорвана на груди, а это что? Посмотрите-ка, кровь!
Лукинъ разстегнулъ рубашку. На смуглой, широкой груди его темнѣло семь маленькихъ ранокъ.
-- Ногти! сказалъ засмѣявшись ротмистръ,-- ну, это еще небольшая бѣда. Меня они лучше отдѣлали.
Спустившись по лѣстницѣ, они бросили свѣчку нэ полъ и вышли изъ дома. У подъѣзда стояли парныя сани Карцева; разбудивъ кучера, который спалъ крѣпкимъ сномъ, они поскакали домой. Лукинъ скоро развеселился. Рядъ потрясающихъ ощущеній, съ сознаніемъ крупной опасности и удачной развязки въ концѣ, произвелъ въ немъ реакцію. Слушая Карцева, который ругался какъ пьяный сапожникъ, и припоминая вдвоемъ всѣ маленькія подробности ихъ приключенія, онъ хохоталъ всю дорогу.