Зимніе праздники наступили и прошли быстро; крещенскіе морозы тоже прошли; но зима стояла еще во всей своей силѣ. Натѣшившись, навертѣвшись до сыта въ самомъ шумномъ кругу столичныхъ любителей блеска и шума, Софья Осиповна и сестрица ея стали подумывать объ отъѣздѣ; Ѳедоръ Леонтьевичъ ихъ торопилъ. Съ большимъ трудомъ онъ выхлопоталъ себѣ отсрочку на мѣсяцъ, нарочно чтобъ ѣхать съ семействомъ, и на первой недѣлѣ поста рѣшено было выѣхать, а до этого времени оставалось ужь очень не долго; между тѣмъ дамы не кончили еще и половины своихъ безчисленныхъ сборовъ. Множество платья не было еще и заказано, много вещей еще надо было купить и отправить. Когда онѣ успѣютъ все это сдѣлать, никто не зналъ; но разговоры объ этомъ шли часто; причемъ сестры, по старой привычкѣ, спорили иногда до слезъ. Споръ начинался обыкновенно съ какой-нибудь шляпки или мантильи, съ цвѣта матеріи или узора ковровъ, а потомъ переходилъ не замѣтно на вещи совершенно инаго рода.

-- Все вздоръ! сказала однажды Софи, когда на всѣ ея убѣжденія ѣхать куда-то, чтобы купить что-то, сестра отвѣчала оазличными отговорками.

-- Все вздоръ, Hélène, я знаю отчего нельзя.

-- Отчего это?

-- Ты кого-нибудь ждешь.

-- Это что еще? Кого мнѣ ждать?

-- Не знаю; можетъ-быть Павла Петровича.

-- Оставь меня въ покоѣ съ этими глупостями, Софи! Ты мнѣ надоѣла... Ты выведешь меня изъ терпѣнья! отвѣчала меньшая сестра очень живо. Бросивъ работу на столъ, она вскочила и начала бѣгать по комнатѣ.

-- Что съ тобою, Hélène? Съ нѣкоторыхъ поръ ты стала такая сердитая и обидчивая, что тебѣ нельзя слова сказать, не рискуя съ тобой поссориться.

Hélène остановилась на мигъ, посмотрѣла на нее пристально и не отвѣчая ни слова, продолжала ходить. Буря сбиралась у ней на лицѣ. Предвѣстниками этого явленія природы были мало-надутыя губки, забавно-нахмуренныя брови, гнѣвно-свѣркающіе глаза и какое-то электрическое, судорожное подергиванье въ плечахъ.

-- Ты, кажется, сердишься на меня нешутя?

-- Нѣтъ; я ничего... не бѣси меня...

-- Какъ ничего? Я ужь давно замѣчаю. Скажи пожалуста, что такое я сдѣлала?.. Я сказала, что ты ожидаешь Павла Петровича... но ты сама это мнѣ говорила такъ часто... и прежде, когда мы съ тобой вспоминали о немъ, тебѣ это нравилось... а теперь?....

-- А теперь я не хочу, чтобы мнѣ о немъ говорили... потому что мнѣ это надоѣло, потому что я теперь понимаю что все это значитъ... Меня никто не любитъ!.. О моемъ счастіи, о моей будущности никто не думаетъ!.. Вы съ Ѳедоръ Леонтьичемъ торопитесь отсюда уѣхать, потому что вамъ все равно... а я не хочу въ Сольскъ! Что я тамъ буду дѣлать? Какую роль играть?.. Какой-нибудь мерзкій губернскій городишка, въ которомъ нѣтъ человѣка порядочнаго... все какіе-нибудь старые крысы -- взяточники или мальчишки, чиновники въ ощипанныхъ вицъ-мундиришкахъ, которые дурно по-французски выговариваютъ! Я тамъ задохнусь отъ скуки! У меня тамъ ничего впереди не будетъ... рѣшительно ничего!..

-- Какъ знать, Hélène? Можетъ быть тамъ счастье твое скорѣе устроится. А здѣсь... ты сама подумай: что же ты здѣсь такое нашла? Еслибы что-нибудь ясно опредѣленное было въ виду; мы бы остались здѣсь долѣе; Ѳеодоръ Леонтьичъ ни слова бы не сказалъ... онъ могъ бы уѣхать одинъ...

Слезы сверкнули на длинныхъ рѣсницахъ Елены.

-- Вы мнѣ всего какихъ-нибудь четыре мѣсяца дали! отвѣчала она.-- У меня времени не было... Я ничего не знала, не понимала... вы меня съ толку сбили!

-- Какой вздоръ, ma chère! Кто тебя съ толку сбивалъ?

-- Ты, ты меня сбила, Софи! Я никогда тебѣ этого не прощу! Ты мнѣ нашептывала на счетъ Поля всякіе вздоры, а я имѣла глупость повѣрить тебѣ... я чуть не влюбилась въ него не шутя...

-- Ну, такъ что жь?

-- О! тебѣ разумѣется все равно; а для меня это было время, потерянное напрасно.

-- Какъ знать? можетъ быть и не напрасно.

-- Совершенно напрасно. Поль не любитъ меня ни на грошъ; онъ совсѣмъ и не думаетъ обо мнѣ. Отъ только компрометируетъ меня въ глазахъ другихъ, которые безъ этого, можетъ быть, смотрѣли бы иначе на меня.

-- Кто жь эти другіе?

-- Все равно кто... Я знаю кто... нашлись бы... еслибы ты не была такая эгоистка, еслибы ты заботилась обо мнѣ хоть сколько-нибудь. Но ты думаешь только о своемъ удовольствіи, Софи; ты всегда всѣхъ на свою сторону успѣешь переманить, а меня оставить ни съ чѣмъ!

-- Я право не понимаю тебя, ma chère...

-- О! Пустяки, не правда, очень хорошо понимаешь.

-- Скажи пожалуйста на кого это ты намекаешь?.. Не ужели на... Григорія Алексѣича? спросила Софи краснѣя.

-- Можетъ-быть. Почему жь бы и не на него? Развѣ это такой священный предметъ, что о немъ и говорить нельзя при извѣстныхъ особахъ?

-- Что за вздоръ! Говори себѣ сколько хочешь, только я не люблю, когда ты начинаешь говорить глупости.

-- Почему жь глупости? Развѣ это не правда, что ты имъ завладѣла одна, что ты ухаживаешь за нимъ, кокетничаешь съ нимъ и...

-- Это еще что за новости? перебила Софи, въ свою очередь сильно разгнѣванная.

-- Новости, можетъ-быть, только не для насъ съ тобой, ma chère. Cela date de puis bien longtemps! Еще въ дорогѣ, на станціи, помнишь?.. Съ тѣхъ поръ еще все это началось, А потомъ -- кто видѣлъ его во снѣ и бредилъ о немъ на яву?.. Кто отыскивалъ его здѣсь?.. Кто надоѣдалъ Полю просьбами?.. Кто краснѣлъ и блѣднѣлъ, ожидая его звонка, и бѣгалъ къ окошку по десяти разъ въ минуту и приглашалъ его къ намъ каждый день, приглашалъ къ себѣ въ ложу, съ собой на балъ...

Софи вскочила съ огнемъ на щекахъ и съ гнѣвно-сверкающими глазами...

-- Это ложь!.. выдумки! возразила она проворно, съ рѣзкими, энергическими удареніями на словахъ.-- За кого ты меня принимаешь, чтобъ я позволила себѣ дѣлать выговоры подобнаго рода? Ты, Hélène, ты!.. ты!.. ребенокъ, которому только-что перестали дарить по праздникамъ куклы... дѣвчонка, ничего не знающая, ничего не понимающая... ты берешься судить о подобныхъ вещахъ? Что я дѣлала, то я имѣла право дѣлать; а толковать мои поступки навыворотъ, не понимая ихъ вовсе, этого я не позволю ни тебѣ и никому въ мірѣ! Я не обязана давать отчетъ никому... никому! понимаешь ли ты это, ребенокъ?.. Я не монахиня и не гаремная невольница, чтобы запираться отъ свѣта! Мнѣ можетъ нравиться кто угодно, я могу звать къ себѣ кого угодно и такъ часто какъ мнѣ угодно, и говорить съ нимъ о чемъ вздумается, и одна только дура такая, какъ ты, можетъ находить въ этомъ что-нибудь дурное!.. А мнѣ что?.. Тьфу! Я плюю на то, что ты обо мнѣ думаешь! Я подъ ногами топчу всѣ глупыя замѣчанія и догадки!.. Я... я запрещаю!.. я не позволю!.. и она топала ногами въ неудержимомъ припадкѣ бѣшенства, плевала, рвала платокъ, у нея духъ захватывало, ея лица нельзя было узнать въ эту минуту.

-- Софи! Софи! Что съ тобой! говорила меньшая сестра въ слезахъ. Собственный гнѣвъ ея вдругъ упалъ въ присутствіи другаго, гораздо сильнѣйшаго. Она знала свою сестру, знала ея непреклонный, рѣшительный, огненный нравъ и немножко боялась ея.-- Софи, продолжала она смягченнымъ голосомъ:-- ты кричишь такъ, что насъ могутъ услышать изъ дѣвичьей или изъ кабинета.

Замѣчаніе это подѣйствовало.

-- Софи, выслушай, что я тебѣ скажу, продолжала Елена, подходя къ Софьѣ Осиповнѣ и взявъ ее за руку.-- Я ничего дурнаго о тебѣ не думала, je vous jure!.. Мнѣ все это пришло въ голову такъ, случайно; потому что оно могло и другимъ придти; но другіе не сказали бы тебѣ конечно ни слова, а вывели бы, и можетъ-быть выводятъ ужь за глаза, самыя невыгодныя заключенія.

-- Кто выводитъ? Все это вздоръ! выдумки, сплетни, которыя другая на твоемъ мѣстѣ стыдилась бы повторить!..

-- Софи, я ничего не повторяю, потому что не слышала ничего, потому что мнѣ, разумѣется, никто ничего не скажетъ... но... я слышала совершенно другія вещи.. слышала про Григорія Алексѣевича...

-- Что такое? проворно спросила Софи.

-- Такъ, ничего... то-есть кое-что... можетъ-быть пустяки... Я только-что собиралась тебѣ разказать, но ты вдругъ вышла изъ себя.

Софи улыбнулась.

-- Hélène, viens mon amie, pas de querelle entre nous, говорила она, обнявъ сестру и цѣлуя ее нѣжно въ лобъ.-- Мы обѣ немножко погорячились, но все это вздоръ... Пойдемъ, сядемъ, поговоримъ...

-- А! вотъ видишь ли ты какая! отвѣчала сестра, смѣясь и грозя ей пальцемъ.-- Вотъ, ты теперь стала тиха какъ овечка, потому что тебѣ захотѣлось узнать... ну, а что если я не скажу?

-- Hélène! Мой ангелъ! продолжала та, обхвативъ ее руками за шею и притягивая къ себѣ.

-- Ну, что тебѣ?

-- Hélène! продолжала сестра, цѣлуя ее.

-- Да что такое?

Плутовская улыбка мелькнула на лицѣ старшей сестры.

-- Скажи! шепнула она едва слышно.

Обѣ расхохотались.

-- Да ну же, скорѣй... отъ кого ты слышала?

-- Отъ Павла Петровича... онъ говорилъ... про него... ne me pincez pas, madame!... говорилъ, что онъ сильно кутитъ.

-- Кутитъ? повторила сестра открывая большіе глаза.

-- Да; онъ составилъ себѣ очень дурную репутацію въ городѣ... и я право боюсь, чтобъ это намъ какъ-нибудь не повредило; я отъ этого и рѣшилась тебѣ сказать.

-- О! какой вздоръ! Кто жь не кутитъ? Всѣ молодые люди кутятъ; на это не слѣдуетъ смотрѣть слишкомъ строго. Молодой человѣкъ, въ двадцать пять лѣтъ, не можетъ вести себя какъ монахъ.

-- Конечно; но Поль говоритъ, всему есть мѣра.

-- Твой Поль педантъ.

Елена опять вспыхнула.-- Сдѣлай милость не называй его моимъ, я этого терпѣть не могу. Какой онъ мой? Онъ обо мнѣ и не думаетъ, а я о немъ еще менѣе.--

-- Ну, ну, laissons cela, я такъ пошутила. Итакъ, Поль -- не твой Поль, а просто Поль, говоритъ?

-- Софи! перебила дѣвушка, пытаясь вырваться изъ рукъ старшей сестры, но та удержала ее цѣлуя.

-- Allons, allons, что же онъ говоритъ? Вѣрно какая-нибудь шалость, интрижка, лишній стаканъ вина или что-нибудь въ этомъ родѣ?

-- О! Еслибы только это!

-- А что же еще?

-- Страсть къ игрѣ, ma chère! шепнула Елена, поднимая брови: -- цѣлыя ночи, проведенныя за картами.... Богъ знаетъ гдѣ.... dans des tripots horribles!... и какія-то гадкія исторіи, которыя ходятъ теперь по городу....оргіи! драки!

-- Не можетъ быть!

-- Положительно такъ. Поль давно это мнѣ сообщилъ подъ секретомъ.... Еще одно, прибавила она шепотомъ.... кажется онъ имѣетъ... Она наклонилась къ самому уху сестры и сказала ей что-то шепотомъ. Улыбка мелькнула на лицѣ у Софи, и тотчасъ же снова исчезла; она задумалась.

-- Вотъ оно что, шепнула она минуту спустя, сама про себя.-- Но отчего Поль сказалъ все это не мнѣ, а тебѣ.-- да еще подъ секретомъ?

-- Не знаю, Софи.

-- Это дурно съ его стороны; дурно въ отношеніи къ Алексѣеву. Вмѣсто того, чтобы распускать невыгодные слухи, ему бы слѣдовало дать хорошій совѣтъ, отклонить, убѣдить... Кто жь это сдѣлаетъ для человѣка, если его друзья захотятъ только сплетничать про него за глаза?

-- Поль не сплетничалъ; онъ только предостерегъ.

-- Кого предостерегъ? Прежде всего онъ долженъ былъ предостеречь того, кто падаетъ, а не того кто возлѣ стоитъ.... Hélène если онъ этого не сдѣлалъ, то мы должны сдѣлать.... этотъ молодой человѣкъ не имѣетъ другихъ друзей кромѣ насъ.

-- Да, можетъ-быть.

-- Когда будетъ Поль? Я должна съ нимъ поговорить.

-- Ахъ, Софи! сдѣлай милость, не выдай меня!

-- Ба! что за вздоръ! какія у васъ могутъ быть тайны, которыхъ я не должна знать? Ты можешь просто ему сказать, что между тобой и мной секретовъ не существуетъ.... А впрочемъ, я сдѣлаю такъ что онъ самъ мнѣ разкажетъ все.

На другой день, Левель обѣдалъ у нихъ. Послѣ обѣда, только что Ѳедоръ Леонтьичь ушелъ къ себѣ въ кабинетъ, Елена тоже вышла изъ комнаты. Съ полчаса, Софья Осиповна разврашивала его о разныхъ знакомыхъ.

-- А что дѣлаетъ Алексѣевъ? спросила она наконецъ. Онъ что-то давно уже не былъ у насъ.

-- Не знаю, отвѣчалъ Левель; -- я тоже давно его не видалъ.

-- Развѣ надо непремѣнно видѣть человѣка, чтобы знать что онъ дѣлаетъ?

-- Иногда въ этомъ нѣтъ надобности; но если рѣчь идетъ о комъ-нибудь, кто живетъ въ совершенно другой сферѣ жизни...

-- Въ какой же это другой?

-- Незнаю. Трудно опредѣлить ту сферу, въ которой живетъ Алексѣевъ. Это какой-то цыганскій, кочевой бытъ, въ которомъ нѣтъ ничего постояннаго кромѣ раз... Кромѣ развѣ одной прихоти, договорилъ онъ поправляясь.

-- Можетъ быть, но все-таки этотъ бытъ, я думаю, извѣстенъ вамъ лучше чѣмъ мнѣ.

-- О, разумѣется.

-- Что же это такое? Скажите мнѣ откровенно, Поль, какого рода жизнь онъ ведетъ?

Поль замялся.

-- Я не люблю объ отсутствующихъ говорить дурно, отвѣчалъ онъ.

-- А! вотъ какъ? И этого правила вы держитесь во всякомъ случаѣ, coûte que coûte?

-- Нѣтъ, я, разумѣется, допускаю исключенія.

-- Допустите же и на этотъ разъ. Я вижу, вы знаете болѣе чѣмъ хотите сказать; но это нехорошо... То есть не хорошо секретничать тамъ, гдѣ полная откровенность могла бы послужить въ пользу ближнему; потому что, вы знаете, на этого ближняго мы съ сестрой имѣемъ маленькое вліяніе, которое мы можемъ употребить въ дѣло, если есть какая-нибудь возможность поправить дѣло... Вы какъ думаете?

-- Не знаю, Софья Осиповна; попробуйте вы; можетъ быть вамъ лучше удастся; а я пробовалъ уже нѣсколько разъ совершенно напрасно. Мнѣ самому жаль этого молодаго человѣка, потому что въ немъ много хорошаго... много силы, огня, которые еслибы были направлены на что-нибудь путное, могли бы современемъ дать хорошіе результаты... Къ несчастію, онъ пошелъ по такой дорогѣ.

-- Да по какой же, Поль?

-- О! не воображайте чего-нибудь особенно гадкаго или злаго. Въ суммѣ, онъ благородный человѣкъ, и я не считаю его способнымъ ни на какую сознательную низость... Дорога, по которой онъ идетъ, самая обыкновенная, самая торная, битая... Попойки, игра, постоянное общество женщинъ извѣстнаго рода: все это дурно, разумѣется; но все это еще небольшая бѣда до тѣхъ поръ, покуда оно не выходитъ изъ мѣры, и если помимо этого въ жизни есть что-нибудь другое, серіозное, путное, какая-нибудь твердая точка опоры, на которой человѣкъ можетъ остановиться во время, и которая окончательно въ состояніи выкупить все остальное. Но если этого нѣтъ, тогда плохо дѣло!

-- А у него развѣ нѣтъ? спросила Софи.

-- Не знаю; его мудрено разгадать; но судя по тому какъ глупо онъ тратитъ время и силы, съ какимъ порывомъ вдается по уши въ эту жизнь, по которой другіе скользятъ такъ легко, можно догадываться, что точка опоры не существуетъ.

Софья Осиповна вздохнула.-- Можетъ быть и была, да потеряна, вслѣдствіе какого нибудь большаго несчастія? сказала она.

-- Да, можетъ быть, отвѣчалъ Левель подумавъ.

-- Онъ часто играетъ? спросила она.

-- Да, о немъ начали говорить какъ о записномъ игрокѣ.

-- И много проигрываетъ?

-- Не знаю. Сначала, какъ это часто случается, ему сильно везло; но въ послѣднее время онъ что-то повѣсилъ голову; вѣрно въ проигрышѣ.

-- Ну а то... Эти связи, о которыхъ вы сейчасъ говорили.

Левель улыбнулся.

-- Чего вы смѣетесь? Надо жалѣть о немъ, потому что это очень нехорошо... Онъ можетъ разориться, можетъ...

-- Да, можетъ все быть при случаѣ, если человѣкъ не съумѣетъ поставить себѣ границы; если онъ...

-- Я удивляюсь мущинамъ, перебила Софи.-- Какое удовольствіе можетъ доставить связь безъ любви? Это что-то до такой степени грязное, до такой степени низко-животное.

Левель пожалъ плечами.-- Въ женщинѣ это не кажется ей удивительно, подумалъ онъ самъ про себя.

-- Къ тому же этого рода отношенія, продолжала она, должны вести къ ссорамъ, къ исторіямъ самого непріятнаго рода.

-- Да, можетъ случиться.

-- А съ нимъ случалось?

-- Не знаю; я слышалъ объ одномъ случаѣ; но это было не изъ-за женщины.

-- А что такое было?

-- Была какая-то драка въ игорномъ домѣ, въ которой и онъ игралъ роль; это было не далѣе какъ съ мѣсяцъ тому назадъ, на квартирѣ у одной барыни, которая держала у себя шулеровъ.

-- Чѣмъ же это кончилось?

-- Кончилось счастливо.

-- Безъ поединка?

-- Какой поединокъ! На другой день, ни одного изъ этихъ господъ въ городѣ не нашли.

-- Ну, а другихъ ссоръ не было?

-- Кажется нѣтъ. Его боятся и ему уступаютъ, потому что онъ смѣлъ до дерзости и золъ на языкъ донельзя. Мнѣ самому случалось видать какъ записные буяны выслушивали отъ него такія вещи, за которыя всякій другой навѣрно получилъ бы пощечину... Впрочемъ, все это сходитъ съ рукъ до поры до времени, а когда-нибудь не сойдетъ. Когда-нибудь ему влѣпятъ пулю въ лобъ, или онъ самъ попадетъ подъ судъ за дуэль; я ему ужь давно твержу, что безъ этого дѣло не кончится.

Онъ замолчалъ; Софья Осиповна тоже долго молчала. Какія мысли бродили въ ея головѣ -- одному Богу извѣстно.

Минутъ пять спустя, она сказала опуская глаза: -- Поль, вы кажется мнѣ говорили, что вы любите Алексѣева?

-- Да, я люблю съ нимъ поспорить подчасъ; потому что онъ мило споритъ, и люблю подразнить его, посмѣяться съ нимъ за стаканомъ вина.

-- И только? договорила Софи.

-- Чего жъ вы хотите болѣе? я разумѣется не влюбленъ въ него.

-- О, разумѣется Но вы конечно желаете ему добра?

-- Конечно желаю.

-- Мнѣ жаль его, Поль. Онъ слишкомъ молодъ и пылокъ; онъ пропадетъ, если мы его бросимъ на собственный произволъ. Подумайте: что бы намъ сдѣлать, чтобы спасти его? Что еслибъ вы, напримѣръ, рѣшились серіозно за него взяться и направить его на путь истинный?.. Съ вашимъ умомъ и характеромъ, вамъ можетъ-быть удалось бы это лучше нежели кому-нибудь другому.

-- Едва ли. Я вамъ говорилъ, кажется, что я ужъ это пробовалъ.

-- И не добились успѣха?

-- Нѣтъ. У меня нѣтъ ключа къ характеру этого человѣка.

-- О! поищите. Попробуйте еще разъ; попробуйте еще пять разъ, десять разъ прежде чѣмъ бросить. Какъ знать? то, что сегодня не удалось, и завтра не удалось, послѣ-завтра можетъ подѣйствовать.

-- Трудно на это разчитывать, Софья Осиповна. Дѣло вотъ видите въ чемъ. На человѣка такого, какъ онъ, скорѣе можетъ имѣть вліяніе постоянное общество извѣстнаго рода людей, которыхъ онъ уважаетъ, чѣмъ какіе бы то ни были совѣты и наставленія... Ваше общество, напримѣръ; онъ очень любитъ его; я знаю это навѣрно... Но вы уѣзжаете черезъ нѣсколько недѣль; а я... Я тоже можетъ-быть скоро уѣду.

-- Куда это?

-- Богъ знаетъ куда. Это покуда еще однѣ догадки; но къ сожалѣнію онѣ могутъ сбыться, и даже по всей вѣроятности сбудутся. Тетка Варвара Павловна очень больна, вчера ударъ былъ, сегодня безъ памяти... едва ли старушка переживетъ все это, ей 78 лѣтъ...

-- Но если она умретъ, что жь будетъ тогда?

-- Тогда я долженъ буду взять отпускъ по крайней мѣрѣ на годъ, и заняться своими дѣлами.

-- Ахъ, да; я и забыла, что вы наслѣдникъ... Скажите, что она вамъ оставляетъ? если только это не секретъ.

-- Нѣтъ, это многимъ извѣстно; она завѣщала мнѣ все свое недвижимое имущество; около тысячи душъ.

-- Гдѣ жь это?

-- Въ разныхъ губерніяхъ... въ Тверской, Новгородской, Псковской... разбросано страшно... Варварѣ Павловнѣ все это досталось въ разную пору, изъ разныхъ рукъ...

Этимъ путемъ разговоръ перешелъ на другіе предметы. Долго послѣ того, какъ онъ кончился, Софья Осиповна ходила по комнатѣ, обдумывая одинъ темный вопросъ, который впрочемъ съ одной стороны былъ ясенъ какъ день, и потому разрѣшенъ окончательно. Надо спасти Алексѣева, надо избавить его отъ разоренія, отъ разврата, отъ ложной дороги, на которой онъ долженъ пропасть. Надо это сдѣлать во что бы то ни стало, это долгъ ближняго, святой христіянскій долгъ!.. Но...

-- Что тамъ такое? нетерпѣливо спросилъ капельмейстеръ, маленькій іезуитъ въ красной тапочкѣ, который усердно билъ тактъ у нея въ груди. Кто тамъ шумитъ? Кто осмѣливается перебивать мотивъ? Подайте его, покажите его сюда! Кто вы, сударь?

-- Но, г-нъ капельмейстеръ...

-- Чего вамъ угодно? Зачѣмъ вы перерываете музыку?

-- Я протестую, г-нъ капельмейстеръ.

-- Какъ вы смѣете? Знаете ли вы, милостивый государь, кто я такой?.. Я сердце, верховный судья надъ всѣмъ, что дѣлается въ этой капеллѣ... А вы кто такой? Вы здѣсь пришлецъ, вы не понимаете высокаго смысла того, что здѣсь происходитъ! Здѣсь, сударь, въ эту минуту, разыгрывается соната, импровизированная на тему, Долгъ сердца... Это мой долгъ, мой собственный долгъ! Я люблю его, я намѣренъ всѣмъ жертвовать для его исполненія!..

-- Прекрасно, г-нъ капельмейстеръ, но... вотъ неугодно ли вамъ посмотрѣть на это маленькое созданьице.

-- Фи! Что это у васъ такое въ рукахъ? Изъ какой грязи выкопали вы эту гадость?

-- Это ваша задняя мысль, г-нъ іезуитъ.

-- Вы лжете, она не моя! Вонъ ее, вонъ эту мерзость! Я знать ее не хочу; я знаю только свой долгъ; а долгъ это цѣль; а цѣль -- это все! Цѣль, сударь мой, намѣреніе, вотъ что важно, и т. д... Громче вы, скрипки! Громче, большой барабанъ! Разомъ, дружнѣе! Forte! Forte! Разъ-два! Разъ-два!.. и маленькій іезуитъ капельмейстеръ, на минуту сконфуженный, снова забылъ все на свѣтѣ, старательно исполняя свой долгъ, и темная сторона осталась попрежнему темною, потому что зачѣмъ ее освѣщать? Зачѣмъ выводить на сцену безсвязныя грезы, которыя вовсе не созданы для сознанія, которыя зараждаются въ сумеркахъ, на границѣ дѣйствительности съ міромъ неуловимыхъ фантазій и въ эмбріоническомъ ихъ состояніи не терпятъ свѣта? Въ природѣ, и въ лучшемъ ея проявленіи, человѣкѣ, и въ лучшей особенности человѣчества, женщинѣ, есть вещи загадочныя, стихія которыхъ есть мракъ. Недосозданныя, недосознанныя, онѣ требуютъ покрывала, котораго ихъ невозможно лишить, также какъ невозможно лишить живаго человѣка кожи, чтобы обнаружить сосуды и нервы, которые скрыты подъ нею отъ глазъ, и скрыты конечно не даромъ. Природа не любитъ пускать къ себѣ за кулисы досужныхъ зѣвакъ.

-- Что будетъ, то будетъ! рѣшила наконецъ Софья Осиповна.-- Всего заранѣе не обдумаешь!.. Хорошо, если можно сдѣлать кому-нибудь добро; даже еслибъ изъ этого, съ другой стороны, и вышло что-нибудь нехорошее, то все же это останется хоть съ одной стороны хорошо; а прожить весь свой вѣкъ и состарѣться, такъ какъ я до сихъ поръ жила, не имѣя ни въ будущемъ, ни въ прошедшемъ рѣшительно ничего, ни хорошаго, ни дурнаго, ничего кромѣ будничной мелочи, это глупо, это невыносимо, отвратительно, скучно, это подло наконецъ, если уже на то пошло!

Дня черезъ два послѣ этого вечера, она увидѣла Лукина. Сестры не было дома, мужъ сидѣлъ за бумагами въ кабинетѣ.

-- Подите-ка, подите-ка сюда, сказала она, встрѣчая его съ веселымъ лицомъ...-- Садитесь сюда; я сердита на васъ, я хочу съ вами ссориться. Отчего вы не были у насъ такъ давно?

-- Такъ, не случилось.

-- Нѣтъ, это увертки; вы мнѣ извольте сказать положительно, отчего не случилось?

-- Я почемъ знаю.

-- О! Вы это очень хорошо знаете; вы должны знать!.. Что вы дѣлали въ это время?

-- Не стоитъ разказывать.

-- Стоитъ, если я этого хочу.

-- Вы хотите услышать что-нибудь любопытное; ничего не было.

-- Неправда; посмотрите-ка мнѣ въ глаза... и вы не краснѣете?

-- Съ чего краснѣть?

-- О, есть съ чего; та жизнь, которую вы вели, написана у васъ на лицѣ.

-- Какая жизнь?

-- О! Не прикидывайтесь такимъ ягненкомъ. Я знаю про васъ кое-что. Я знаю, что вы въ картишки дуетесь по ночамъ, и нѣкоторыя другія шалости дѣлаете... Что? правда?

-- Правда; а далѣе?

-- Далѣе, это дурно, очень дурно и стыдно!

-- Знаю.

-- И это меня огорчаетъ.

-- Покорно васъ благодарю.

-- Не за что. Вотъ еслибы мои выговоры какую-нибудь пользу вамъ дѣлали, тогда было бы за что благодарить; а то больно подумать: сколько я ни спорила съ вами, сколько я ни просила, ни убѣждала васъ, все было, простите, какъ въ стѣну горохъ.

Онъ усмѣхнулся.

-- Хорошо, если бъ такъ!

-- Да, нѣтъ, не еслибы, а именно такъ; и хорошаго тутъ нѣтъ ничего; напротивъ, это печально, жалко!.. Но согласитесь по крайней мѣрѣ хоть теперь, что я была права...

-- Кто жь сомнѣвается? Вы всегда правы... это безспорная истина, на которой основаны всѣ ваши доказательства.

-- Шутки въ сторону; я говорю съ вами очень серіозно. Согласитесь по крайней мѣрѣ, что я имѣла причину за васъ опасаться. Хороши или дурны были ваши убѣжденія, объ этомъ прежде еще можно было спорить; теперь нельзя. Теперь вы сами видите, къ чему они васъ ведутъ. Посмотрите, какъ все это вяжется; съ одной стороны циническое презрѣніе къ тому, что всѣми принято и всѣми уважаемо; а съ другой что? Игра, попойки, оргіи, открытыя связи съ женщинами, которыхъ не знаешь какъ и назвать... драки, Богъ знаетъ съ кѣмъ, и Богъ знаетъ за что!..

Лукинъ взглянулъ на нее съ удивленіемъ.

-- О! не думайте, отъ меня что-нибудь скрыть! продолжала она;-- я знаю все... Да, Григорій Алексѣичъ... игра, оргіи, драки! вотъ великолѣпный результатъ вашего образа мыслей! Что жь, развѣ это лучше того, надъ чѣмъ вы смѣетесь, и что вы себѣ позволяете топтать въ грязь?

-- Я вамъ и не говорилъ, чтобы лучше; я знаю, что это дурно.

-- Знаете, и все-таки не хотите оставить?

-- Что жь дѣлать?.. Добродѣтели не хватаетъ.

-- Да отчего жь это такъ, не хватаетъ?

-- А Богъ знаетъ: трудно рѣшить. Можетъ-быть отъ того, что у другихъ ея слишкомъ много.

-- Какъ такъ слишкомъ много?

-- Такъ; одинъ заберетъ лишнее, а другому не хватитъ. Да, вотъ у васъ напримѣръ, навѣрное есть избытокъ.

-- Отчего вы такъ думаете?

-- Оттого, что вы слишкомъ добры. Вамъ мало, что вы сами не дѣлаете дурнаго; вы хотите еще, чтобъ и другіе его не дѣлали.

-- Что жь, развѣ я не должна этого хотѣть?

-- О, нѣтъ, почему жь? Такое желаніе совершенно безвредно, до тѣхъ поръ, покуда оно остается желаніемъ.

-- Вы думаете стало-быть, что его невозможно исполнить именно потому, что оно слишкомъ сильно; такъ, что ли?

-- Нѣтъ, потому что для этого надо утратить частичку своей добродѣтели. Надо сойдти съ заоблачныхъ вершинъ, на которыхъ лежитъ вѣчный снѣгъ, и стать въ уровень съ падшимъ братомъ, котораго вы хотите поднять. Надо понять его положеніе и пережить его въ собственномъ сердцѣ; а этого вы не можете сдѣлать.

-- Отчего немогу?

-- Оттого что для этого надо сильно любить, а я считаю васъ къ этому неспособною.

-- Вы думаете?..

-- Да, я думаю, что вы для этого слишкомъ добродѣтельны.

-- Я васъ не понимаю, возразила она, потупивъ глаза... Про какую любовь говорите вы?

-- Про ту, которая не знаетъ границъ. Это такое же зло, какъ и всякое другое; разумѣется не сама по себѣ, а по своимъ опаснымъ послѣдствіямъ.

Софи вспыхнула.-- Я могу любить сильно, отвѣчала она, но только одно хорошее... Я ненавижу зло.

-- Да, продолжалъ онъ,-- вы можете любить какого-нибудь ангела съ крыльями, безплотное существо, идею; вѣрнѣе сказать, вы любите вашу собственную добродѣтель; а между людьми, нѣтъ достойнаго...

-- Неправда, перебила она горячо.-- Я могу любить человѣка, и могу любить его чистымъ сердцемъ, не краснѣя ни передъ кѣмъ за такую любовь; но тотъ, кто ищетъ ее, тотъ долженъ ее заслужить... Я не могу... я не должна любить человѣка безъ правилъ... развратнаго...

-- А! вотъ видите ли? перебилъ онъ опять;-- вотъ и выходитъ, что я былъ правъ. Вы слишкомъ чисты, слишкомъ добродѣтельны, чтобъ исполнить дѣло сестры милосердія. Зло васъ, пугаетъ; вы не можете даже понять злаго человѣка, не говорю ужь, любить его.

-- Нѣтъ, я могу понять...

-- Не можете, Софья Осиповна! Еслибы могли, вы бы поняли, что зло привлекательно, что оно имѣетъ въ себѣ бѣсовскую красоту, отъ которой нельзя оторваться во имя однихъ безплотныхъ, теоретическихъ убѣжденій!.. То слѣдуетъ, другое не слѣдуетъ дѣлать, это также легко сказать, какъ противъ этого трудно спорить; но чтобъ исполнить свой долгъ, надо любить его; а любить простой, книжный законъ невозможно!.. Любить можно только живое... только то, что само любитъ васъ, любитъ сердцемъ, въ которомъ течетъ живая, горячая кровь!

-- Но вы имѣли такое сердце...

-- Да, я имѣлъ.

-- Что жь, развѣ этого недостаточно? Развѣ образъ вашей Marie не является передъ вами съ упрекомъ въ минуту безумства и преступленія?.. Вспомните, Григорій Алексѣичъ! Вообразите себѣ ее здѣсь, вмѣсто меня. Подумайте, что бы она сдѣлала, чтобъ она сказала, еслибъ она была жива, и сидѣла тутъ, возлѣ васъ?.. О! Я увѣрена: она сказала бы то же, что я говорю... Она взяла бы васъ за руку, вотъ такъ, и посмотрѣла бы вамъ въ глаза, такъ, и сказала бы: Гриша! Что ты со мною дѣлаешь?.. Развѣ тебѣ не жаль меня? Развѣ ты не знаешь, какъ мнѣ это больно, и какъ дорого для меня твое честное имя... твоя судьба, твоя будущность?..

Лукинъ былъ тронутъ глубоко. Ни слова не говоря, онъ схватилъ руки, къ нему протянутыя, и осыпалъ ихъ страстными поцѣлуями. Кому были назначены эти поцѣлуи? присутствующей или отсутствующей? это онъ самъ едва зналъ. Знакомое чувство во всей своей чудной прелести, со всею своею увлекательною силой, прозвучало въ ея словахъ, промелькнуло въ движеніяхъ и во взорѣ. Время и разстояніе, имя, лице и всѣ маленькія, но безчисленныя различія, съ ними связанныя, все исчезло на мигъ. Передъ нимъ была женщина, любящая и любимая; она просила его о чемъ-то, а онъ держалъ ея руки и цѣловалъ.

-- Мосьё Алексѣевъ! De grâce!... Что вы дѣлаете! оставьте! сказала она вырываясь; -- лицо и руки и шея у ней пылали.

-- Простите, шепнулъ онъ опомнившись; -- я забылъ.

-- Я понимаю, перебила она; -- вы забыли, что я не Marie!

-- Нѣтъ; -- я, напротивъ, забылъ, что вы не отъ собственнаго лица говорите... Я принялъ за искренній голосъ сердца игру, роль, мастерски исполненную.

-- Григорій Алексѣичъ! возразила она въ сильномъ волненіи; -- вы меня обижаете! Вы могли убѣдиться... вы имѣли достаточныя доказательства, что я желаю вамъ добра также искренно какъ Marie... отъ имени которой я рѣшилась просить васъ не для того, чтобы разыгрывать ея роль, а потому что другаго средства не видѣла... Мои просьбы, мои желанія не значутъ для васъ рѣшительно ничего!

-- Вы ошибаетесь, отвѣчалъ онъ, взявъ ее за руку.

-- О, нѣтъ! Я въ этомъ твердо убѣждена, испытала достаточно... Не жмите мнѣ пальцы; все это вздоръ; этимъ вы не докажете ничего.

-- Чѣмъ же вы хотите, чтобъ я вамъ доказалъ?... Я готовъ на все.

-- Oh! C'est trop vague ваше все!... Это пустыя фразы! Сдѣлайте что-нибудь; это будетъ гораздо лучше чѣмъ обѣщать все... Бросьте эту отвратительную игру!

-- Брошу.

Радость освѣтила ея лицо.

-- О! въ самомъ дѣлѣ? И вы сдѣлаете это для меня? Скажите, что вы это сдѣлаете для меня.

-- Да; я сдѣлаю это для васъ.

-- И вы это сдѣлаете теперь же? Дайте мнѣ честное слово, что вы не будете больше играть.

-- Даю слово, что не буду болѣе играть, только что отъиграюсь,

-- Какъ отъиграетесь? Вы стало быть въ проигрышѣ?

-- Въ большомъ.

-- Мнѣ васъ жаль... очень жаль! Но все таки лучше остаться при томъ, что есть, чѣмъ проиграть еще можетъ быть гораздо болѣе, можетъ быть все.

-- Если я проиграю все, тогда вы можете быть совершенно увѣрены, что я брошу игру.

-- Конечно; потому что играть будетъ не на что; но что жь тутъ хорошаго? Не лучше ли имѣть твердость остановиться во время?

Лукинъ покачалъ головой, и она тоже покачала головой.

-- Не хорошо, Григорій Алексѣичъ, право не хорошо, продолжала она.-- Смѣшно сказать: вы взрослый человѣкъ, а ведете себя, и думаете, и говорите какъ ребенокъ! Я вижу теперь, что на ваши обѣщанія положиться нельзя; что вамъ нужно няньку!... Да-съ; за вами надо слѣдить и присматривать каждую минуту, чтобы бѣды не случилось; а кто будетъ о васъ заботиться, когда мы уѣдемъ въ Сольскъ?

Онъ сидѣлъ, облокотясь руками на столъ, и смотрѣлъ на нее, ни слова не говоря; но взглядъ его былъ въ эту минуту особенно выразителенъ?

-- Я не могу васъ оставить такъ, продолжала она.-- Я бы хотѣла уѣхать съ увѣренностію, что вы на чемъ-нибудь остановились, имѣете что-нибудь путное, дѣльное впереди; а если нельзя, то по крайней мѣрѣ, чтобы и вы отсюда уѣхали.

-- Куда? спросилъ онъ.

-- Куда нибудь, все равно, отвѣчала Софи, опуская глаза.-- Петербургъ для такихъ молодыхъ людей какъ вы -- гибель. Вамъ нужно другое общество, менѣе шумное и менѣе испорьенное, небольшой кругъ людей занятыхъ дѣломъ.

-- И служба? договорилъ онъ.

-- Да, служба. Не смѣйтесь, что я каждый разъ возвращаюсь къ тому же; вѣрьте, что я вамъ желаю добра.

-- Вѣрю, отвѣчалъ Лукинъ, цѣлуя у нея руку.

-- Laissez donc! перестаньте ребячиться, слушайте -- я вамъ дѣло говорю. Вамъ надо искать себѣ мѣста въ губерніи.

-- Можетъ-быть.

-- Нѣтъ, не можетъ быть, а положительно надо. Я васъ прошу это сдѣлать; я даже сама готова искать и стараться для васъ, если вы только этого желаете.

-- Желаю, Софья Осиповна; но съ однимъ условіемъ; угадайте съ какимъ.

Она взглянула на него мелькомъ и засмѣялась; но не отвѣчала ни слова.

-- Съ условіемъ, чтобы искомое было въ Сольской губерніи и не гдѣ-нибудь въ захолустьѣ, а въ самой середкѣ ея, возлѣ васъ, въ Сольскѣ.

-- Что жь, это я думаю можно сдѣлать, отвѣчала она серіозно.-- Поговорите съ Ѳедоръ Леонтьичемъ... Или хотите, я ему объ этомъ скажу?

-- Я хочу служить возлѣ васъ, служить вамъ это мое единственное условіе; остальное пусть будетъ какъ вамъ угодно. Приказывайте, я готовъ дѣлать все что вы захотите.

На этомъ пунктѣ ихъ спора, сраженіе было выиграно; но, какъ часто случается, каждый приписывалъ втайнѣ побѣду себѣ. Кто одержалъ ее въ самомъ дѣлѣ? Кто достигъ своего и кто уступилъ? Чтобъ это рѣшить надо знать цѣли съ обѣихъ сторонъ? а цѣль бываетъ нерѣдко загадкою для разсудка тѣхъ самыхъ людей, которые къ ней стремятся, и только на днѣ ихъ сердецъ, въ потаенныхъ извилинахъ совѣсти, мерцаетъ порой кое-что похожее на слабую искру сознанія. Что освѣщала она въ этотъ день на днѣ двухъ сердецъ -- неизвѣстно; но весь этотъ день Софья Осиповна была въ отличномъ расположеніи духа и Лукинъ тоже. Послѣдній, впрочемъ, имѣлъ достаточную причину радоваться. Онъ увидѣлъ наконецъ близко передъ собою давно-искомый выходъ къ рѣшенію одного вопроса первѣйшей важности. Дѣло въ томъ, что онъ долженъ былъ выѣхать изъ столицы какъ можно скорѣй; но куда? Онъ не зналъ до сихъ поръ, и это жестоко его останавливало, связывало самымъ непріятнымъ образомъ въ такую минуту, когда его положеніе, само по себѣ невыгодное, становилось еще невыгоднѣе и опаснѣе съ каждымъ днемъ. Послѣдствія неожиданной встрѣчи у Левеля остались ему неизвѣстны; но, по разнымъ примѣтамъ, онъ могъ догадаться, что о немъ было сказано нѣсколько словъ. Такъ напримѣръ, Левель, съ которымъ онъ видѣлся на другой же день, спросилъ у него между прочимъ: по какому факультету онъ кончилъ курсъ, и онъ отвѣчалъ: по филологическому. Съ одной стороны это казалось успокоительно; потому что конечно такого вопроса не сдѣлалъ бы человѣкъ, узнавшій о немъ что-нибудь положительное; но съ другой -- это грозило случайнымъ противорѣчіемъ данныхъ въ головѣ капитана, котораго просто одно любопытство могло побудить къ новымъ справкамъ при встрѣчѣ съ Свѣчинымъ; а изъ этого угрожали возникнуть сомнѣнія, могущія разрѣшиться самымъ невыгоднымъ образомъ. Онъ впрочемъ видѣлся послѣ этого съ Левелемъ еще нѣсколько разъ, и тотъ уже не спрашивалъ болѣе ни о чемъ, что опять служило хорошимъ знакомъ; но могъ ли онъ быть увѣренъ, что дѣло на этомъ кончится, и что въ умѣ капитана не оставалось какой-нибудь тѣни, похожей на подозрѣніе, которое могло усилиться отъ какихъ-нибудь новыхъ, непредвидѣнныхъ обстоятельствъ? и это еще не все. Послѣ встрѣчи съ Свѣчинымъ, былъ еще новый случай. Онъ встрѣтилъ опять одного изъ товарищей, и встрѣтилъ на этотъ разъ въ театрѣ, въ партерѣ, и, разумѣется, тотчасъ ушелъ, мысленно проклиная свое положеніе, но уходя видѣлъ съ какимъ любопытствомъ тотъ посмотрѣлъ на него. Узналъ или не узналъ, Богъ его знаетъ; а между тѣмъ опять новая угроза надъ головой и новый источникъ тревоги. "Нѣтъ," думалъ онъ,-- "надо покончить съ этимъ когда-нибудь; такъ нельзя жить." Но кромѣ этой, были еще и другія причины неудовольствія. Послѣ сраженія у Сальи, прежнее счастье въ игрѣ совершенно его оставило. Онъ началъ проигрывать часто и крупно. Въ одинъ январь, онъ успѣлъ спустить съ рукъ почти все, что было имъ завоевано. Чтобъ еще играть, надо было взять деньги изъ банка, и онъ ужь рѣшился на этотъ шагъ; но рѣшаясь, раздумывалъ, съ тайнымъ страхомъ заглядывая впередъ. Что будетъ, если онъ спуститъ все остальное? Куда онъ дѣнется? За что онъ возьмется?... Съ тяжелою заботой на сердцѣ возвращался онъ часто къ себѣ и иногда заставалъ Эмилію, которая встрѣчала его ревнивымъ упрекомъ или докучливыми разпросами. Онъ хорошо понималъ чего ей недостаетъ; но этого-то именно онъ и не могъ ей дать; а безъ этого она не могла быть довольна. Положеніе ея было безвыходно; она сама это чувствовала она догадывалась, что она ему надоѣла, но съ отчаяніемъ утопающаго хваталась за все, чтобъ удержать хоть что-нибудь, чтобы хоть на мигъ отдалить роковой, неизбѣжный конецъ. Въ послѣднее время, она похудѣла и постарѣла съ лица, платье стало на ней широко, густая коса стала рѣдѣть; а онъ ничего не замѣчалъ или ни о чемъ не заботился, ему было не до нея, у него было много другихъ заботъ.

-- Ты меня бросишь, я это знаю, говорила она иногда,-- потому что ты взялъ меня какъ игрушку, на нѣсколько дней. Я тебѣ не мила, давно надоѣла; ты думаешь какъ бы со мной раздѣлаться. Если тебѣ завтра скажутъ, что я утопилась или зарѣзалась, ты не будешь жалѣть, а махнувши рукой, сядешь въ карты играть или поѣдешь обѣдать къ Сен-Жоржу; а на мѣсто меня, завтра найдешь другую, можетъ быть и теперь ужь нашелъ; я знаю къ кому ты ѣздилъ вчера: ты былъ у Матильды. Матильда не любитъ тебя и не требуетъ отъ тебя любви, отъ этого тебѣ съ ней веселѣе чѣмъ здѣсь со мной, а я, вотъ видишь ли, была хороша и мила прежде, покуда мнѣ все равно было у кого на шеѣ висѣть; а теперь, когда я тебя одного полюбила, за тебя одного рада душу отдать, я стала скучная, стала несносная!.. Мнѣ это не къ лицу, неправда ли? Я изъ своей роли вышла?... А моя роль какая? Моя роль вонъ этотъ коверъ съ цвѣтами, на который охотно наступятъ ногой, но на который никто головы не прислонитъ. Въ послѣднемъ она ошибалась немножко и могла бы сама это знать, но одно обстоятельство, изъ котораго она въ правѣ была бы сдѣлать противный выводъ, ускользало отъ ея вниманія, совершенно въ минуту отчаяннаго хватанія за соломинку. Обстоятельство это было такого рода: Матюшкинъ сталъ частымъ гостемъ у ней въ послѣднее время. Пользуясь всякимъ удобнымъ случаемъ, онъ бѣгалъ съ Васильевскаго на Фонтанку и торчалъ иногда по цѣлымъ часамъ у ней въ комнатѣ, выжидая минуты, когда она удостоитъ съ нимъ слово сказать или броситъ ему одинъ ласковый взглядъ, а когда ея дома не было, ходилъ по цѣлымъ часамъ подъ окошкомъ, дожидаясь пріѣзда. Короче сказать, маленькій человѣкъ влюбился безъ памяти, и за такую фантазію платилъ дорого. Не говоря ужь о сладкомъ мученіи, въ которомъ меду на этотъ разъ было безъ всякой пропорціи менѣе чѣмъ полыни; не говоря объ отсутствіи всякой надежды, написанномъ ясно въ ея глазахъ и въ спокойной усмѣшкѣ, съ которою она его слушала, и въ равнодушномъ поклонѣ, которымъ она встрѣчала его у себя, были другіе, болѣе положительные, хоть можетъ быть и гораздо менѣе тяжкіе для души его результаты. Онъ бросилъ классы, началъ манкировать на урокахъ такъ часто, что всѣ ему отказали. Онъ тратилъ послѣдній грошъ на покупку дрянныхъ подарковъ, которые были ей не нужны и которые она принимала безъ всякаго удовольствія только за тѣмъ, чтобы не обидѣть его отказомъ. Онъ ломалъ голову по цѣлымъ часамъ, чтобы занять ее въ разговорѣ, и отъ этого неестественнаго усилія поглупѣлъ страшно, а то что дѣйствительно могло бы занять ее и понравиться ей мимоходомъ: звонкій хохотъ и бойкая шутка и острый, юмористическій анекдотъ, все это замолкло, исчезло куда-то, все было сковано, сдавлено гнетомъ, упавшимъ на сердце, и рѣдко имѣло случай блеснуть своимъ старымъ огнемъ. Онъ началъ ходить къ ней сначала довольно часто, часу въ двѣнадцатомъ поутру или въ первомъ, и подходя къ дверямъ, издали вглядывался, высматривая два знакомыхъ окна на верху. Если сторы на нихъ были подняты, то онъ зналъ, что она проснулась и встала, и шелъ къ ней на верхъ; если жь нѣтъ, то ходилъ терпѣливо по набережной, потопывая и похлопывая въ ладоши и потирая себѣ рукавомъ носъ, который жестоко краснѣлъ на морозѣ. Говорилъ онъ на первыхъ порахъ очень мало. Она, встрѣтивъ его съ холодною усмѣшкой и пожавъ руку, усаживала, послѣ чего поила кофеемъ или чаемъ и каждый разъ спрашивала: не былъ ли онъ у Григорія Алексѣича, на что онъ каждый разъ отвѣчалъ нѣтъ. Но разъ какъ-то случилось ему вечеркомъ навѣстить Лукина, и на другой день поутру онъ могъ ей сообщить кое-что, и замѣтилъ какъ вдругъ вниманіе ея пробудилось. Она стала любезнѣе, веселѣе, сама повела разговоръ и стала разспрашивать его о разныхъ вещахъ, относившихся правда къ тому же предмету; но какъ бы то ни было, все же пріятнѣе говорить и видѣть, что слушаютъ съ любопытствомъ, чѣмъ стоять въ комнатѣ какъ бревно, какъ лишняя мебель, незная зачѣмъ пришелъ и чего тебѣ нужно. Это заставило его въ тотъ же день вечеромъ повторить свое посѣщеніе къ Лукину, и на другой день онъ былъ награжденъ за такую догадливость щедро, гораздо щедрѣе чѣмъ онъ ожидалъ. Вмѣсто того чтобъ отпустить его равнодушно, тотчасъ какъ только онъ взялся за шляпу, она попросила его остаться и даже оставила у себя обѣдать въ этотъ день. Вечеромъ, онъ опять пошелъ къ Лукину, не засталъ его дома, ходилъ у подъѣзда вплоть до ночи, озябъ страшно и, на обратномъ пути забѣжавъ въ трактиръ, съ горя напился пьянъ. Этого съ нимъ не случалось давно, и онъ былъ удивленъ неожиданнымъ результатомъ. Ему вдругъ отдало, точно какъ послѣ тяжелой болѣзни, вдругъ стало легче и веселѣй. Грузъ непривычной заботы какою-то могучею рукой былъ сдвинутъ съ души, не на долго конечно: на другой же день утромъ онъ снова почувствовалъ себя очень скверно, но два или три часа забытья и крѣпкій сонъ ночью показались ему такою отрадой, такимъ успокоительнымъ отдыхомъ послѣ всѣхъ адскихъ тревогъ и мученій, что онъ не могъ отказать себѣ въ удовольствіи, къ вечеру взяться опять за то же. Результатъ былъ довольно обыкновенный, почти неминуемый. Несчастный запилъ, какъ говорятъ, горькую. Утромъ, проспавшись, онъ заходилъ еще иногда къ Эмиліи, къ Лукину (классы пошли совершенно въ отставку); но вечеромъ аккуратно былъ пьянъ и часто до такой степени, которую русскій народъ называетъ: до положенія ризъ. Въ такомъ положеніи или, вѣрнѣе, прежде чѣмъ оно успѣвало вполнѣ наступить, онъ бродилъ по знакомымъ, заходя то къ тому, то къ другому, покуда ноги таскали, а тамъ ночевалъ гдѣ-нибудь, гдѣ случится: въ части или у товарища на диванѣ. Новое платье его и шляпа, вслѣдствіе этого образа жизни, скоро приняли такой видъ, что ему стало совѣстно показаться на глаза къ людямъ чисто одѣтымъ. Мало-помалу, онъ пересталъ посѣщать Эмилію и только украдкой, въ сумерки или вечеромъ, полупьяный, бродилъ у нея подъ окошками, не смѣя войдти. Это лишеніе было очень тяжело, онъ не могъ его выносить долго и сталъ думать какъ бы поправить дѣло.

Съ этою цѣлію, разъ поутру, очень рано, онъ зашелъ къ старому своему пріятелю портному въ Пятой Линіи, на дворѣ, и показалъ ему свой сюртукъ, спросилъ можно ли его по править, то-есть мѣстами зашить и всѣ пятна вычистить? Тотъ покачалъ головой, осматривая его сзади, спереди, повертывая у окна, разглядывая въ упоръ сквозь очки и наконецъ объявилъ, что не стоитъ труда, что сюртукъ его ganz beschmutzt und verdorben! Капутъ! надо новый шить... Матюшкинъ сначала пришелъ въ отчаяніе, и поплелся домой съ твердымъ намѣреніемъ нарѣзаться такъ, чтобы цѣлый день ни одной мысли въ голову не залѣзло; но прежде чѣмъ онъ успѣлъ привести въ исполненіе этотъ хитрый планъ, одна догадка мелькнула въ его умѣ. "Что еслибы сходить къ Лукину, попросить опять въ долгъ сколько-нибудь, хоть сорокъ рублей ассигнаціями, можно бы на Апраксиномъ готовое платье купить!.. Совѣстно; чортъ возьми! и такъ долженъ Богъ знаетъ какую сумму, а тутъ прилѣзешь опять съ просьбой!.. Скажетъ пожалуй: отдай сперва старый долгъ... Нѣтъ, не скажетъ, я знаю его, а можетъ быть только поморщится, если онъ не при деньгахъ, да нѣтъ, дастъ!.. Я его знаю, онъ-то дастъ, да я-то съ какой рожей возьму?.. Вотъ оно что!"

Размышляя объ этомъ послѣднемъ вопросѣ, Матюшкинъ вернулся домой, выбралъ тщательно изъ своего гардероба, что было получше, цѣлый часъ чистилъ, скоблилъ, теръ водкой, прихлебывая порой изъ того же стакана, и наконецъ пріободрившись, одѣлся, пошелъ къ Лукину. Тотъ ахнулъ, увидѣвъ стараго товарища и съ минуту глядѣлъ на него ни слова не говоря. Маленькій человѣкъ покраснѣлъ до ушей; ему казалось, что цѣль его посѣщенія написана у него на лицѣ, но Лукинъисмотрѣлъ на него съ другой стороны и увидѣлъ не цѣль, а причину. Догадка о томъ, что пріятель его запилъ горькую, съ перваго взгляда мелькнула у него въ головѣ.

-- Матюшкинъ! Что съ тобой? Что это ты съ собой сдѣлалъ? спросилъ онъ, осматривая его съ головы до ногъ.

Тотъ сначала замялся, стыдясь сказать правду и не зная, что отвѣчать, но нѣсколько рѣзкихъ, прямыхъ вопросовъ и искреннее участіе на лицѣ товарища обезоружили его скоро.

Слово за словомъ, онъ высказалъ все. Лукинъ долго не могъ придти въ себя отъ удивленія. Сперва ему стало смѣшно, потомъ жалко, потомъ и смѣшно и жалко вмѣстѣ.

-- Ты часто бывалъ у нея? спросилъ онъ.

-- Виноватъ, душа Григорій Алексѣичъ, бывалъ часто.

-- Ба, что тамъ за виноватъ! Что за вздоръ! По мнѣ пожалуй себѣ хоть женись на ней.

Матюшкинъ очнулся, глаза у него засверкали.

-- А ты думаешь, что она пойдетъ за меня? спросилъ онъ проворно.

Лукинъ саркастически улыбнулся.,

-- На врядъ ли, отвѣчалъ онъ,-- а впрочемъ нельзя отвѣчать, на вкусъ правила нѣтъ, въ шальную минуту все можетъ сбыться. Но если ты это имѣешь въ виду, то я бы тебѣ совѣтовалъ одѣваться получше и держать себя не много почище, а то всѣ вѣроятности будутъ не въ твою пользу. Шутки въ сторону, я не хочу тебя обижать, Борисъ Петровичъ, но право, такъ, какъ ты теперь выглядишь, никакая торговка съ Толкучаго за тебя не пойдетъ. Женщины, братецъ, любятъ товаръ лицомъ покупать; это не то, что нашъ братъ; имъ нужно изящество, а такъ какъ изящество недается безъ денегъ, то главное деньги нужны. Вотъ, еслибы ты жилъ какъ порядочный человѣкъ, добылъ бы себѣ, напримѣръ, какое-нибудь мѣсто съ жалованьемъ или другой постоянный доходъ, тогда можетъ быть...

-- Григорій Алексѣичъ! Голубчикъ! Ты не шутя это говоришь?

-- Не шутя скажу, я тебѣ не совѣтую этого затѣвать.

-- Отчего жь такъ?

-- А такъ; положимъ, тебѣ и удастся какимъ-нибудь чудомъ; положимъ, ты тамъ уроками или иначе какъ-нибудь успѣешь устроить свои дѣла, а она къ тому времени будетъ за штатомъ, въ нуждѣ, будетъ бѣдствовать, и польстится на твои предложенія, или придетъ охота имѣть семейство, дѣтей, вести тихую жизнь... ну, словомъ, по какимъ бы то ни было поводамъ, согласится пойдти за тебя. Что ты думаешь, ты будешь съ ней жить какъ съ другой женщиной?.. Нѣтъ, братецъ, помяни мое слово, будешь носить рога.

-- Отчего такъ?

-- А отъ того, что оно въ порядкѣ вещей. У ней, видишь, вкусы такіе, что ей нужно въ годъ, по меньшей мѣрѣ, тысячъ пятнадцать; а не найдетъ она ихъ у тебя, будетъ искать у другихъ, и найдетъ у кого-нибудь, знакомыхъ-то у ней много...

Матюшкинъ опять понурилъ голову и опустилъ глаза въ полъ.

-- Я не совѣтую, продолжалъ Лукинъ.-- Если ты дорожишь своимъ счастіемъ хоть на волосъ, брось эти мысли, выкинь ихъ вонъ изъ головы совершенно и не ходи больше къ ней, забудь ее.

-- Не могу, глухо выговорилъ Матюшкинъ.

-- Стыдись, Борисъ Петровичъ, что за бабство!.. Подумай, ну еслибъ это еще была другая какая-нибудь, а то вѣдь ты знаешь черезъ какія мытарства она прошла!.. Смотри, я тебѣ говорю серіозно: остерегись во время, а не то будешь послѣ жалѣть!..

-- Никогда! Еслибы только она согласилась, я былъ бы счастливѣйшій человѣкъ!

-- На двѣ недѣли?

-- Хоть на день!

-- Глупо, замѣтилъ Лукинъ. Оба молчали съ минуту. Лукинъ барабанилъ по столу, углубленный въ какую-то мысль, а Матюшкинъ сидѣлъ, уныло повѣсивъ голову; короткія ноги болтались, не доставая до полу, длинныя пряди нечесанныхъ русыхъ волосъ спускались ему на глаза.-- Послушай, Борисъ Петровичъ, сказалъ Лукинъ,-- ты не ребенокъ, и потому я не намѣренъ тебя уговаривать долѣе. Хочешь надѣлать глупостей, дѣлай себѣ пожалуй: ищи, добивайся, жди, теряй время даромъ. Ты можетъ-быть думаешь, что это легко, что стоитъ свистнуть, и дѣло въ шляпѣ? Если такъ, то ты крѣпко ошибаешься. Я тебѣ говорю: тебѣ надо выбиться изъ нужды, прежде чѣмъ что-нибудь затѣвать; надо стать человѣкомъ и перестать быть школьникомъ... и надо начать съ того, что бросить водку, да одѣваться почище, иначе, я тебѣ говорю, тебѣ не видать ее, какъ своихъ ушей!.. Она, какая бы тамъ ни была, а за тебя не пойдетъ въ томъ видѣ, какъ ты теперь... Посмотри, на кого ты похожъ! Вѣдь тебя никто и въ прихожую-то къ себѣ не пуститъ...

-- Знаю, Григорій Алексѣичъ, самъ знаю; да ты меня выручи какъ-нибудь, помоги, скажи Христа ради, что дѣлать?

-- Вѣдь я жь тебѣ говорю... Я не прочь тебѣ помогать, если уже на то пошло, и можетъ-быть могъ бы сдѣлать что-нибудь, чтобы вывести тебя въ люди, еслибы ты былъ хоть сколько-нибудь на человѣка похожъ. А то вѣдь ей-Богу, на тебя взглянуть гадко! Что за тряпье на тебѣ! что за шляпа! Волосы нечесаны, руки не вымыты, рожа не выбрита!.. платье... куда ты дѣвалъ свое новое платье? Неужели пропилъ?

-- Нѣтъ, затаскалъ.

-- А деньги есть?

-- Нѣтъ.

-- Хмъ, вотъ то-то же!.. Впрочемъ, я не для того это говорю, чтобы тебя попрекать, я бы готовъ съ удовольствіемъ дать тебѣ еще въ долгъ, еслибъ я могъ быть увѣренъ, что тебѣ это въ прокъ пойдетъ.

-- Пошло бы въ прокъ, Григорій Алексѣичъ, еслибы не этотъ случай. Все шло хорошо, пока съ нею не встрѣтился. Было и платье чистое, были и деньги; заказы, уроки были...

-- А теперь, небось, все растерялъ?

-- Все.

-- Ахъ ты, горе-богатырь! Ну, что мнѣ съ тобой дѣлать?. Денегъ на руки тебѣ дать нельзя, а бросать, такъ, жалко... Поѣдемъ, надо мнѣ самому купить тебѣ кое-что, надо одѣть тебя какъ-нибудь; это первое, а тамъ послѣ посмотримъ.

Они отправились прямо въ Гостиный Дворъ, а оттуда въ большой магазинъ готоваго платья, въ Морскую. Закупивъ все, что нужно, Лукинъ далъ ему десять рублей и велѣлъ приходить къ себѣ вечеромъ въ новомъ костюмѣ, чтобъ осмотрѣть вмѣстѣ все и потомъ посовѣтоваться, что дѣлать.

Едва успѣлъ Матюшкинъ вернуться къ себѣ на Васильевскій, какъ тотчасъ же началъ мыться и бриться, потомъ причесался, одѣлся старательно и поглядѣлъ на себя съ торжествомъ въ маленькое, разбитое зеркальце, висѣвшее у него на стѣнѣ. Желаніе его сбылось неожиданно скоро. Вотъ онъ опять одѣтъ щеголемъ, и въ новомъ костюмѣ имѣетъ, такъ себѣ, кажется, очень порядочный видъ... Теперь можно къ ней; онъ ужь дней десять ея не видалъ, и въ послѣдній разъ она приняла его какъ-то сухо; можетъ-быть оттого, что онъ былъ одѣтъ скверно, а можетъ-быть такъ, просто не въ духѣ была. Она, бѣдная, влюблена въ Лукина; ну, да онъ скоро уѣдетъ отсюда, онъ ему это положительно говорилъ; тогда ему будетъ просторъ, свободное поле!.. Что жь? Онъ художникъ, имѣетъ 14-й классъ, можетъ, пожалуй, на службу куда-нибудь поступить, или уроки пойдутъ хорошо, можетъ мѣсто учителя рисованія въ какой-нибудь школѣ достать, тогда дѣло приметъ совсѣмъ другой видъ, и она будетъ другими глазами смотрѣть на него...

Такъ думалъ Матюшкинъ, на всѣхъ парусахъ направляя свой бѣгъ къ Эмиліи, на Фонтанку. Было уже довольно поздно, почти четыре часа, а она обѣдала часто въ гостяхъ и около этого времени уѣзжала. Боясь опоздать, онъ нанялъ на Адмиралтейскомъ бульварѣ извощика и всю дорогу его погонялъ.

-- Дома? спросилъ онъ у горничной, которая ему отворила двери.

-- Дома, только онѣ сейчасъ уѣзжаютъ.

Матюшкинъ остановился въ раздумьи.

-- Войдите, войдите! сказала хозяйка, которая узнала его по голосу и вышла къ нему на встрѣчу въ перчаткахъ и въ шляпѣ, совершенно-готовая ѣхать куда-то.

Художникъ вошелъ сконфуженный, съ сильнымъ біеніемъ сердца.

-- Я васъ задержалъ... простите, Эмилія Павловна.

-- Ничего, посидите минуточку... я успѣю еще... О! да какимъ же вы франтомъ одѣты сегодня! продолжала она съ улыбкой, осматривая его костюмъ.-- Все хорошо, вотъ только галстукъ не такъ повязанъ; дайте я васъ поучу.

Она проворно сняла перчатки и начала поправлять. Матюшкинъ растаялъ, почувствовавъ у себя на лицѣ ея теплое дыханіе, а на шеѣ двѣ маленькія, мягкія, какъ бархатъ, руки, которыя проворно развязывали и снова завязывали черный атласный шарфъ, только что купленный въ лавкѣ на счетъ Лукина. Съ минуту, пока операція продолжалась, онъ не слыхалъ подъ собою земли.

-- Ну, вотъ теперь по всѣмъ правиламъ! Теперь хоть сейчасъ на балъ! сказала она, окончивъ и подводя его къ зеркалу.

-- Теперь хоть сейчасъ умереть! сказалъ онъ, отвѣчая ей страстнымъ взглядомъ.

Онъ не владѣлъ собою въ эту минуту и самъ едва помнилъ потомъ, что такое онъ съ нею говорилъ.

-- Какъ такъ умереть? Зачѣмъ? спросила она съ участіемъ, заглядывая ему въ глаза и положивъ на плечо руку. Никогда еще она не была такъ ласкова и не казалась ему такъ мила, какъ въ этотъ день, послѣ того какъ онъ долго ея не видалъ. Отъ привѣтливыхъ словъ и шутокъ, отъ прикосновенія ея руки, у него голова закружилась.

-- Эмилія Павловна, я самый несчастный человѣкъ, какой только есть на свѣтѣ!.. Я... я въ васъ влюбленъ ужасъ какъ! отвѣчалъ онъ вполголоса, смотря на нее умоляющимъ взоромъ.

Она глядѣла съ минуту, ни слова не говоря. Сначала ее это удивило, она не вдругъ поняла значеніе его словъ и взгляда; но когда поняла, они сдѣлали на нее очень странное впечатлѣніе. Ей стало смѣшно до того, что она отскочила, прижимая къ лицу платокъ; сдержанный хохотъ душилъ ее, она отворачивалась, чтобы не видѣть его лица; но одинъ взглядъ, случайно брошенный, сдѣлалъ напраснымъ всякое дальнѣйшее усиліе. Она фыркнула, бросила платокъ на полъ и, опрокинувшись со всѣхъ ногъ на софу, покатилась со смѣху.

Несчастный Матюшкинъ стоялъ передъ ней, пораженный какъ громомъ, съ разинутымъ ртомъ, съ растопыренными руками, съ своими большими, выпуклыми, вытаращенными глазами, полными слезъ. Горничная, услыхавъ шумъ, вбѣжала въ комнату, и увидѣвъ его въ такомъ положеніи, а свою госпожу на диванѣ, въ припадкахъ судорожнаго хохота, сама начала хохотать. Этотъ дуэтъ заставилъ опомниться маленькаго человѣка; онъ торопливо схватилъ свою шляпу и выбѣжалъ вонъ. Эмилія догнала его въ прихожей и чуть не насильно вернула назадъ. Ей было досадно и совѣстно за себя; а между тѣмъ сумашедшій смѣхъ забиралъ снова и снова всякій разъ, какъ она вспоминала случившееся.

-- Полноте! что за бѣда! Это все вздоръ!.. Не сердитесь, пожалуйста... я была такъ глупа... я не знаю сама, что со мной сдѣлалось... Это такъ, отъ того, что вы вдругъ... Ха, ха, ха! Ради Бога! я васъ прошу, простите меня!

Она втащила его за фалды и посадила насильно на стулъ.

-- Вамъ пора ѣхать, Эмилія Павловна, отвѣчалъ онъ застѣнчиво, не рѣшаясь поднять глаза.

-- Ничего, подождите минуту; скажите хоть что-нибудь!.. Давно ли вы видѣли Григорія Алексѣевича?

-- Сегодня поутру; а вы?

-- Онъ не былъ у меня дней пять...

Говоря это, она вдругъ измѣнила тонъ голоса, и замѣтная тѣнь промелькнула у ней на лицѣ. Она вспомнила что-то, потомъ тотчасъ же вспомнила все случившееся. Ей стало вдругъ жаль Матюшкина, сильно жаль.

-- Простите меня; я была такъ глупа! такъ виновата передъ вами!

Несчастный не зналъ, что сказать; искры мелькали у него передъ глазами, въ головѣ шло вверхъ дномъ; но музыка ея словъ начинала опять производить на него свое могущественное, чарующее вліяніе; онъ снова поднялъ глаза, не рѣшительно, робко, и опять она встрѣтила тотъ же умильный взоръ. Эмилія была нервная женщина; смѣхъ и слезы у ней выбивались изъ власти и длились какою-то судоржною, спазматическою полосой. Опять она приложила платокъ къ губамъ и опять напрасно; новый припадокъ, сильнѣе и долѣе перваго, заставилъ ее прислониться къ стѣнѣ и схватиться обѣими руками за лѣвый бокъ. На этотъ разъ, горничная не вбѣжала въ комнату, но за дверьми слышны были бѣшеные раскаты смѣха. Матюшкинъ вскочилъ въ какомъ-то безпамятствѣ, какъ помѣшанный, и со всѣхъ ногъ кинулся вонъ изъ комнаты; его не успѣли на этотъ разъ удержать. Не останавливаясь, чтобы надѣть пальто, онъ схватилъ его просто въ охабку и побѣжалъ внизъ по лѣстницѣ, прыгая какъ испуганный котъ, на котораго брызнули кипяткомъ. Отмахавъ по улицѣ, на морозѣ, шаговъ полтараста, въ одномъ сюртукѣ, онъ опомнился, набросилъ пальто на плеча и пошелъ шагомъ.

Камень лежалъ у него на сердцѣ. Всѣ маленькія надежды, только-что вылупившіяся изъ яйца послѣ недавняго объясненія съ Лукинымъ и такъ неожиданно сладко согрѣтыя ласковою встрѣчей, всѣ были вдругъ уничтожены однимъ страшнымъ ударомъ. Она, за которую онъ готовъ былъ душу продать, она осмѣяла его какъ какого-нибудь площаднаго шута, и она была права. Чортъ его дернулъ шепнуть ей прямо, ни съ того ни съ сего, это глупое объясненіе: онъ поступилъ какъ безумецъ, какъ пошлый дуракъ. Еслибы не это, она привыкла бы понемногу видѣть его у себя, подружилась бы съ нимъ можетъ быть и современемъ, постепенно, могла бы узнать всю истину. А теперь, десять дней не бывавъ у нея и едва познакомившись, не узнавъ, не развѣдавъ, такъ прямо, съ бухты-барахты хвать на отрѣзъ!.. Чего онъ могъ ожидать отъ нея теперь, теперь именно?.. развѣ не зналъ онъ въ кого она влюблена и какъ сильно? развѣ она не при немъ рыдала цѣлые полчаса оттого, что Лукинъ обошелся съ ней круто?.. Она, которая привыкла видѣть вокругъ себя каждый день всѣхъ этихъ франтовъ и львовъ, что стоятъ между толстыми эполетами въ первомъ ряду партера, она, разумѣется, не могла утерпѣть, чтобы не покатиться со смѣху, когда онъ какъ теленокъ разнѣжился и разнюнился передъ нею Богъ знаетъ съ чего!.. О глупость! глупость неизреченная! О скотъ! мерзавецъ! оселъ! Все разомъ испортилъ,-- все!.. Въ припадкѣ отчаянія, Матюшкинъ схватилъ себя за волосы и чуть не ударилъ съ размаху лбомъ объ стѣну. Шляпа съ него свалилась и вѣтеръ осыпавъ лицо мелкимъ снѣгомъ, разметалъ его длинные волосы. Начиналась мятель. Жиденькое пальтишко съ однимъ листомъ ваты худо спасало его отъ мороза. Добѣжавъ до Аничкова моста, онъ такъ продрогъ, что зубъ на зубъ не приходился и пальцы окостенѣли... Куда онъ идетъ?.. Онъ вечеромъ обѣщалъ къ Лукину... Не ужели же до тѣхъ поръ бѣжать еще разъ на Васильевскій?.. Нѣтъ, надо зайдти погрѣться куда-нибудь и поѣсть... вѣдь онъ не обѣдалъ сегодня. Онъ вошелъ въ какой-то трактиръ на углу и спросилъ себѣ водки. Нѣсколько рюмокъ, выпитыхъ на скоро одна за другой, живо согрѣли его. Онъ сѣлъ за обѣдъ и началъ ѣсть съ жадностію, машинально хватаясь опять за рюмку, каждый разъ, какъ тоска, возвращаясь, грозила испортить ему аппетитъ. Къ концу обѣда, графинчикъ, поставленный противъ него на столѣ, очутился пустой, а Матюшкинъ повидимому повеселѣлъ или лучше сказать успокоился. Ѣдкое чувство досады затихло; заботы и страсти, и горе, и рядъ непріятныхъ мыслей въ умѣ -- все покрылось густымъ, мягкимъ слоемъ чего-то такого, что было сильнѣе ихъ количествомъ матеріальной силы и какъ увѣсистый пуховикъ, уминая ихъ подъ собой, смягчало ихъ рѣзкія очертанія. Онъ впрочемъ сталъ осторожнѣе послѣ совѣтовъ, данныхъ ему поутру и успѣлъ удержаться во время, чтобы припомнить еще разъ, хотя и неясно, что онъ въ этотъ вечеръ долженъ увидѣться снова съ своимъ пріятелемъ и долженъ явиться въ приличномъ видѣ. Онъ посмотрѣлъ на стѣнные часы... "Четверть седьмаго; раненько еще... ну, да пока доберешься пѣшкомъ; онъ же часу не назначилъ; а не застанешь, такъ можно и подождать... или, ужь такъ и быть, выкурить здѣсь сигару, да выпить еще одну рюмочку чего-нибудь?.. На вѣтру холодно, успѣешь еще освѣжиться... Эхъ ма! Была не была! Половой! Подай-ка сюда братецъ рому, да принеси мнѣ сигарочку"...

Въ семь часовъ ровно, Матюшкинъ сидѣлъ въ гостиной у Лукина, не то чтобы совсѣмъ пьяный, но и нельзя сказать, чтобы въ трезвомъ видѣ. Онъ то улыбался, то хмурился, болталъ ногами, которыя не хватали до полу, бормоталъ себѣ подъ носъ въ полголоса, кивалъ головой неизвѣстно кому и порой саркастически щурилъ глаза.

-- Эй, Васька! крикнулъ онъ, стукнувъ по столу кулакомъ. Голова Васьки высунулась изъ дверей.-- Васька, поди сюда! Мальчикъ подошелъ къ нему улыбаясь.

-- Чего ты смѣешься?.. Смотри на меня... что, видишь что-нибудь?

-- Вижу-съ.

-- А ну, говори, что ты. видишь? Да смотри у меня, не лги, подлецъ...

-- Никакъ нѣтъ-съ.

-- Чего это нѣтъ?.. ты не отвиливай братъ... ты говори по совѣсти... правду-матушку рѣжь... хмъ!.. Вотъ оно что!.. Такъ-съ... да ты чего на меня глазенки-то вылупилъ, ты что тамъ?.. ты... ты смотри у меня. Я знаю, что ты обо мнѣ думаешь... ты думаешь, бестія, что я пьянъ?.. Васька фыркнулъ и повернулся, чтобъ уйдти.

-- Нѣтъ, нѣтъ, постой; ты такъ отъ меня не отдѣлаешься... ты стой, ты стой, ты всмотрись хорошенько... Я ничего, братецъ; хочешь сейчасъ по дощечкѣ пройду?

-- Пройдите-съ.

-- А что жь ты думаешь, не пройду? Ей Богу пройду!.. смотри.

Матюшкинъ всталъ и нетвердою поступью сдѣлалъ шагъ... Въ эту минуту звонокъ раздался въ прихожей; Васька выбѣжалъ отворять; Матюшкинъ пошелъ за нимъ, думая, что это пріятель его вернулся; но вмѣсто Григорія Алексѣича, онъ увидѣлъ военнаго: важнаго, статнаго офицера въ шляпѣ съ бѣлымъ перомъ и въ шинели съ отличнымъ бобровымъ воротникомъ. Онъ весь былъ засыпанъ снѣгомъ.

-- Дома? спросилъ онъ входя.

-- Никакъ нѣтъ-съ, отвѣчалъ Васька.

-- Онъ сейчасъ будетъ, прибавилъ Матюшкинъ; сію минуточку; я самъ его жду; войдите.-- Васька, сними шинель; дай-ка сюда, я стряхну, а то ты по полу ее станешь таскать; недоросъ, братъ, еще.

Офицеръ поглядѣлъ на него съ удивленіемъ, бросилъ шляпу на столъ и вошелъ въ гостиную. Минуту спустя, маленькій человѣкъ вернулся тоже туда. Онъ сѣлъ въ кресла, съ большимъ вниманіемъ осматривая костюмъ и наружность совершенно ему незнакомаго человѣка, который стоялъ у зеркала, старательно вытирая платкомъ свои заиндѣвѣлые усы. Ему и въ голову не могло придти, что это тотъ самый Левель, котораго ровно четыре мѣсяца тому назадъ онъ отыскивалъ съ Лукинымъ. Левель съ своей стороны не могъ себѣ вообразить, что это за лицо онъ видитъ у Алексѣева? Не лакей, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія, потому что лакей не сѣлъ бы при немъ, а между тѣмъ, думалъ онъ, это такая фигура, которую дальше передней я право бы не пустилъ... Что онъ дѣлаетъ тутъ? Неужели пришелъ въ гости? Пожалуй и такъ; но странно! Все, что касается Алексѣева, все какъ то странно!..

Любопытство заставило его посмотрѣть пристальнѣе на Матюшкина; но смотрѣть прямо въ лицо человѣку, съ которымъ сидишь одинъ въ комнатѣ, и при этомъ ни слова ему не сказать, оно хоть и дѣлается иногда въ порядочномъ обществѣ, а все жь какъ-то дико. Левель былъ въ затрудненіи, онъ не зналъ въ какомъ тонѣ начать ему разговоръ съ этимъ... Богъ его знаетъ съ кѣмъ; но Матюшкинъ, не долго задумываясь, самъ началъ.

-- Вы первый разъ тутъ? спросилъ онъ, стараясь принять чинный видъ.

-- Нѣтъ, я бывалъ у Григорія Алексѣича и прежде, хоть впрочемъ я съ нимъ недавно знакомъ.

-- А позвольте спросить: какъ васъ... то-есть я хочу сказать какъ ваша фамилія?

-- Моя фамилія Левель.

-- Левель... Левель... твердилъ Матюшкинъ, стараясь припомнить что-то.-- Имя я разъ слышалъ, но хоть убей не помню когда... не отъ того, чтобъ я... хи, хи!.. о! нѣтъ, вы не думайте... я только такъ того... просто забылъ.

-- Онъ пьянъ, подумалъ про себя Левель. Вѣрно какой-нибудь кредиторъ изъ картежной шайки... Странно, что Алексѣевъ пускаетъ къ себѣ такихъ господъ!..

Онъ отвернулся съ замѣтнымъ пренебреженіемъ, и началъ ходить. Но какимъ образомъ мое имя ему извѣстно? Вѣрно гдѣ-нибудь за зеленымъ столомъ вспоминали пріятели...

-- Ахъ, да, совсѣмъ было изъ головы вонъ! перебилъ Матюшкинъ. Вы тоже, конечно, интересуетесь знать кто я?.. Я, сударь, художникъ, классный художникъ Борисъ Петровичъ Матюшкинъ, молодой человѣкъ, подающій большія надежды... у меня маленькая серебряная, теперь на большую пишу съ Никиты. У насъ въ академіи есть тоже одинъ офицеръ, Васильковъ -- господинъ, славный малый!.. Вы съ нимъ не знакомы?

-- Незнакомъ, отвѣчалъ Левель сухо.

-- Жаль!.. А Лукинъ его знаетъ... Лукинъ познакомился съ нимъ въ ту пору, когда мы отыскивали... ба, ба, ба!. вѣдь отыскивали-то мы васъ... Левель, капитанъ Левель!.. помню, чортъ побери, какъ не помнить!.. Гвардеецъ... артиллеристъ... капитанъ... ну, такъ и есть, онъ самъ! То-то мы посмѣемся сегодня, когда онъ придетъ!

Левель остановился и поглядѣлъ на него съ большимъ удивленіемъ.-- Пьянъ; безъ малѣйшаго сомнѣнія пьянъ! Да только откуда онъ взялъ все это? Какимъ образомъ онъ, Матюшкинъ, могъ знать его, Левеля и даже отыскивать съ Алексѣевымъ или съ кѣмъ-то другимъ, прежде еще чѣмъ онъ самъ успѣлъ познакомиться съ Алексѣевымъ у Находкина?.. И какой тутъ Лукинъ замѣшался, который знакомъ былъ съ какимъ-то третьимъ въ ту пору, когда они и т. д... что за дичь! рядъ догадокъ и подозрѣній быстро мелькнулъ у него въ головѣ.

-- Съ кѣмъ это вы отыскивали меня? Я худо разслушалъ, спросилъ онъ.

-- Съ Григорій Алексѣичемъ.

-- Хмъ, да, я такъ и думалъ, но мнѣ показалось, что вы о другомъ говорите. Левель началъ допрашивать осторожно, желая узнать все, что можно было узнать, прежде чѣмъ тотъ успѣетъ понять, что онъ сказалъ лишнее. А кто это познакомился съ Васильковымъ въ ту пору? спросилъ онъ, дѣлая видъ какъ-будто отвѣтъ его вовсе не интересуетъ.

-- Кто познакомился? Я самъ познакомился и Григорій Алексѣичъ познакомился.

-- Григорій Алексѣичъ Алексѣевъ?

Матюшкинъ вытаращилъ глаза, посматривая на него въ замѣшательствѣ и какъ будто стараясь припомнить что-то. Продолжая ходить, Левель замѣтилъ въ зеркало какъ онъ вдругъ встрепенулся и хлопнулъ себя рукой по лбу.

-- Хмъ! Алексѣевъ... произнесъ онъ; куда, Алексѣевъ... конечно, какой же еще другой!

-- А Лукинъ?

Матюшкинъ сильно смѣшался, не взирая на то, что былъ пьянъ. Лукинъ? пробормоталъ онъ.

-- Какой Лукинъ? Развѣ я вамъ сказалъ: Лукинъ?..

-- Да, кажется, впрочемъ, не помню навѣрно; можетъ-быть мнѣ такъ послышалось, съ удвоенною осторожностію отвѣчалъ Левель. Онъ не хотѣлъ встревожить своего собесѣдника безъ надобности, надѣясь вывѣдать еще что-нибудь. Я даже увѣренъ теперь, что послышалось, прибавилъ онъ равнодушно.

Эти слова и тонъ голоса успокоили совершенно Матюшкина, умственныя способности котораго находились въ такомъ неустойчивомъ положеніи, что не прошло и минуты, какъ содержаніе предъидущаго разговора исчезло изъ его памяти, и опять то же безпечное, разсѣянное выраженіе появилось у него на лицѣ. Онъ началъ опять говорить, и на этотъ разъ Левель слушалъ внимательно, ожидая, что онъ, какимъ-нибудь образомъ, снова вернется къ старому; но тотъ обходилъ интересное мѣсто съ такою же безотчетною осторожностію, съ какой пьяный, на улицѣ, дѣлаетъ длинный кругъ всторону, чтобъ обойдти фонарь или уголъ дома. Замѣтивъ это, тотъ пробовалъ его навести. Вы кажется говорили о какомъ-то военномъ, который у васъ въ академіи занимается? спросилъ Левель.

-- Хмъ, да...Васильковъ?.. знаю... Онъ въ гипсовыхъ фигурахъ... къ новому году думалъ въ натурный перейдти; отчеканилъ Германика такъ, что изо всѣхъ классовъ ходили смотрѣть; а на экзаменѣ забраковали... слѣдки не понравились! Такъ вотъ оно что, искусство-то!.. Будь себѣ тамъ офицеръ, капитанъ... шляпа съ перомъ, эполеты, темлякъ... на улицѣ кадетъ честь отдаетъ и всякій городовой подъ козырекъ сдѣлаетъ... а тутъ -- разночинецъ какой-нибудь изъ дьячковъ или мѣщанскій сынъ въ прорванныхъ сапогахъ, съ неумытою рожей, на шею тебѣ садится и первый нумеръ беретъ, а ты ищи себѣ мѣста сзади, по той причинѣ рисунка не чувствуешь... вотъ оно что!

-- А Григорій Алексѣичъ его хорошо знаетъ?

-- Кого это?

-- Василькова.

-- Знаетъ... какъ не знать! Онъ всѣхъ знаетъ.

-- Онъ съ нимъ когда познакомился?

-- Въ сентябрѣ.

-- Вы, кажется, говорили, что около этого времени, вы съ нимъ отыскивали...

-- Да, перебилъ Матюшкинъ;-- отыскивали, это точно; артиллерійскаго офицера ему нужно было, какого-нибудь все равно; ну, я ему и нашелъ Василькова... Извини, братецъ, птица не велика... ну, да ему и не нужно было большую, по той причинѣ... На этомъ мѣстѣ Матюшкинъ опять далъ крюкъ... Я его хорошо знаю; онъ не спѣсивъ... Онъ теперь бариномъ сталъ и свой экипажъ держитъ и съ генералами знается; а нашему брату, гдѣ бы не встрѣтилъ, руку подаетъ!.. Золотая душа!.. Во всякой нуждѣ готовъ тебѣ пособить; все, что ни есть, всѣмъ подѣлится и на стулъ тебя рядомъ съ собою посадитъ, даромъ, что у тебя воротнички изъ-за галстука не выскакиваютъ или локоть прорванъ!..

-- Но на что жь ему былъ офицеръ, да еще именно артиллерійскій?

Матюшкинъ взглянулъ на него прищуря глаза.

-- Вишь ты какой гусь! подумалъ онъ самъ про себя;-- вишь ты куда наровишь!.. Хмъ, нѣтъ братъ, шалишь! дудки!.. Слишкомъ много узнать захотѣлъ! Онъ пожалъ плечами и не отвѣчалъ ничего.

-- Вы Алексѣева давно знаете? продолжалъ Левель смѣясь.

-- Хе, хе! Давненько будетъ, почитай что еще въ гимназіи на одной скамейкѣ сидѣли...

-- О! въ самомъ дѣлѣ? Вы можетъ быть и семейство его знавали?

-- Нѣтъ, семейства не зналъ. Семейство въ Псковской губерніи, возлѣ Торопца, тамъ гдѣ-то... помѣщики... сюда незаѣзжали; онъ тутъ былъ одинъ.

-- А послѣ, въ университетѣ, вы съ нимъ то же вмѣстѣ?

-- Нѣтъ, мы въ, гимназіи еще разошлись. Онъ кончилъ курсъ, а меня попросили, чтобъ я сдѣлалъ милость его не оканчивалъ!

Левель опять усмѣхнулся и посмотрѣлъ на часы.

-- Григорій Алексѣичъ не ѣдетъ, сказалъ онъ; -- а я не могу его дольше ждать. Если увидите, скажите, что пріѣзжалъ проститься.

-- Что жь такъ? Развѣ вы...

-- Я уѣзжаю отсюда завтра, въ мальпостѣ; по утру, часу въ двѣнадцатомъ заѣду къ нему еще разъ.

-- Хмъ, уѣзжаете?.. Это жаль!..

-- Вы не забудете ему передать?

-- О, будьте спокойны; какъ можно!.. Вы можетъ-быть думаете, что я пьянъ?..

-- Нѣтъ, прощайте.

Проводивъ капитана, Матюшкинъ вернулся зѣвая въ гостиную, залегъ на диванъ и уснулъ крѣпкимъ сномъ. Лукинъ разбудилъ его въ десять часовъ. Онъ зналъ уже отъ Васьки, что Левель къ нему пріѣзжалъ, и могъ догадаться зачѣмъ, потому что Маевскіе, у которыхъ онъ былъ въ этотъ день, сообщили ему объ отъѣздѣ ихъ родственника. Но его занимала другая мысль. Онъ узналъ отъ Софи одну вещь гораздо болѣе интересную для него. Ему обѣщано было мѣсто въ Сольскѣ и завтра по утру онъ долженъ былъ говорить объ этомъ съ самимъ губернаторомъ. Отъ губернаторши онъ вернулся сегодня въ отличномъ расположеніи духа. У нихъ рѣшено было ѣхать на первой недѣлѣ поста всѣмъ вмѣстѣ.

-- Ну, братъ, Борисъ Петровичъ, сказалъ онъ Матюшкину;-- я тебя долго заставилъ ждать; но за то я скажу тебѣ новость.

Матюшкинъ смотрѣлъ на него, протирая глаза и съ похмѣлья едва понимая что онъ говоритъ.

-- Радуйся, я уѣзжаю отсюда на дняхъ, прибавилъ Лукинъ.

-- Какъ, и ты то же? Тутъ, былъ этотъ баринъ, военный, какъ бишь его? Велѣлъ передать, что онъ ѣдетъ куда-то.

-- Я знаю, Левель...

-- Нуда, вотъ именно, Левель... помнишь искали осенью?

-- Помню, онъ долго сидѣлъ у меня?

-- Нѣтъ, съ четверть часа!

Матюшкинъ теръ лобъ, стараясь припомнить что-то, какое-то странное обстоятельство своего разговора съ гостемъ, послѣ котораго въ немъ осталось какое-то смутное подозрѣніе на счетъ этой особы... Нѣтъ, не одно подозрѣніе, было еще кое-что, какая-то сильная непріятность, досада... Вдругъ, сердце его болѣзненно сжалось; онъ вспомнилъ теперь, вспомнилъ все!.. Несчастное приключеніе у Эмиліи пришло ему вдругъ на память и вытѣснило изъ его головы всѣ смутныя впечатлѣнія хмѣля. Все остальное, послѣдующее, всѣ подозрѣнія и догадки, все разомъ исчезло, забыто было какъ сонъ.

-- Что же ты такъ повѣсилъ голову? продолжалъ Лукинъ. Радуйся, я тебѣ говорю!.. Твое положеніе тоже должно улучшиться скоро, если ты самъ не испортишь его въ конецъ. Тебѣ обѣщали достать уроки и мѣсто; я нашелъ добрыхъ людей; я оставлю тебѣ ихъ адресъ и свой. Пиши, если что понадобится. Пиши тоже и о ней, я поручаю ее тебѣ, на твое попеченіе. Покуда у ней всего довольно и будетъ довольно еще на годъ. Я оставлю ей мебель на этой квартирѣ, дрова, экипажъ. Если деньги понадобятся, она можетъ продать это все и будетъ имѣть довольно покуда; а послѣ посмотримъ... Она мнѣ давно дала слово, что никогда не возьмется за старое; смотри, чтобъ она сдержала его, навѣщай ее, береги какъ умѣешь; а если начнетъ опять вести себя дурно, увѣдомь меня, я ей напишу. Затѣмъ, я еще разъ совѣтую: не женись, подожди, по крайней мѣрѣ, можетъ-быть дурь-то пройдетъ; ну, а если никакъ ужь нельзя иначе и если она согласится, тогда напиши, я пришлю вамъ на свадьбу. По правдѣ сказать, я радъ буду за нее, мнѣ за тебя только страшно...

Они сидѣли вдвоемъ до поздней ночи и говорили о разныхъ вещахъ. Въ два часа, послѣ сытнаго ужина и бутылки вина, Матюшкинъ ушелъ домой.

Дня черезъ три наступила масляница: Лукинъ и Маевскіе провели ее въ разнаго рода дорожныхъ сборахъ. Лукинъ подалъ просьбу о поступленіи на службу и купилъ крытыя сани; этимъ ограничились всѣ заботы его о себѣ; но сверхъ этого Софья Осиповна съ сестрой навязали ему такую пропасть покупокъ и справокъ и разнаго рода хлопотъ, что онъ не имѣлъ ни минуты свободной. На первой недѣлѣ поста, однако, все кончилось. Вторникъ, счастливый день, назначенъ былъ для отъѣзда. Эмилія выслушала извѣстіе объ этомъ отъѣздѣ гораздо спокойнѣе чѣмъ онъ думалъ; потому что давно ожидала такой развязки; но когда наступила минута прощанья, Лукинъ не зналъ что дѣлать съ несчастною. Она повисла ему на шею рыдая и долго, долго ее не могли оторвать. Оставивъ ее на рукахъ у Матюшкина въ горькихъ слезахъ, Лукинъ уѣхалъ къ Маевскимъ. Его возокъ совершенно готовый и возлѣ знакомый дормезъ стояли уже у подъѣзда. Дамы въ дорожныхъ костюмахъ встрѣтили его очень весело на верху. Широкія, темныя платья, надѣтыя безъ корсета, и двѣ хорошенькія головки въ чепцахъ напомнили ему живо одинъ достопамятный день. На столахъ и на стульяхъ, лежали капоры, шали, боа, муфты, мѣшки и мѣшочки. Все остальное было уложено.

-- Садитесь, кушайте, сказала Софи.-- Да кушайте больше; потому что до вечера я вамъ не дамъ ничего. Я не люблю останавливаться на скверныхъ станціяхъ.

-- Исключая одной, замѣтила Елена Осиповна.

-- Молчи, Hélène, ты мѣшаешь ему; намъ пора ѣхать.

-- А гдѣ же Ѳедоръ Леонтьичъ? спросилъ Лукинъ, оглядываясь.

-- Онъ уѣхалъ впередъ рано утромъ, чтобъ не задерживать насъ въ дорогѣ, сказала Елена.-- У него есть какое-то дѣло въ Новгородѣ.

-- Онъ велѣлъ вамъ сказать, что поручаетъ насъ вашему вниманію подъ самою строжайшею отвѣтственностію по службѣ.... Съ этой минуты вы служите намъ. Czy Pan rozumie? сказала Софи!

-- Pani не нужно ни слова говорить, чтобы быть понятою; ей довольно взглянуть, шутя отвѣчалъ Лукинъ.

-- О! какой льстецъ! Я не вѣрю вамъ ни на грошъ. Вы подличаете передъ новою начальницей, чтобы выиграть у нея по службѣ.

Лукинъ покраснѣлъ чуть примѣтно; но она это тотчасъ замѣтила.

-- Фи! какое ребячество! Я не ожидала этого отъ васъ, сказала она сама краснѣя.-- Pas de cette susceptibilité avec moi, monsieur; а не то вы заставите меня думать, что я сказала глупость.

Они окончили завтракъ втроемъ, радуясь, что имъ не съ кѣмъ прощаться. Дѣйствительно, ни одного посторонняго лица не видать было вокругъ нихъ. Время отъѣзда нарочно съ этою цѣлію не было никому объявлено. Ровно въ два, поѣздъ тронулся. За Московскою заставой, Лукинъ оглянувшись увидѣлъ извощичьи пошевни тройкою, которыя догоняли его на всемъ скаку.

-- Прощай, братъ, Григорій Алексѣичъ! раздался знакомый голосъ, когда они поровнялись. Матюшкинъ высунулся и протянулъ ему руку. Возлѣ него сидѣла Эмилія съ глазами красными и опухшими отъ слезъ.

-- Стой! закричалъ Лукинъ ямщику. Онъ вышелъ и обнялъ своихъ друзей еще разъ. Минуту спустя, возокъ его мчался далеко, одѣтый облакомъ снѣжной пыли: а сани стояли на мѣстѣ еще минутъ пять. Въ нихъ лежала Эмилія, блѣдная какъ тотъ снѣгъ, которымъ Матюшкинъ заботливо теръ ей виски.