Лукинъ ѣхалъ назадъ, въ Петербургъ, съ самымъ неяснымъ понятіемъ о томъ, что ждетъ его впереди. Не говоря уже о надеждахъ и планахъ на будущее время, чисто-матеріяльное существованіе его въ настоящемъ не было обезпечено. Правда, онъ сдастъ свой послѣдній университетскій экзаменъ въ будущемъ маѣ мѣсяцѣ, и, при счастіи, можетъ скоро получить штатное мѣсто съ хорошимъ окладомъ жалованья, но если вычесть изъ этого оклада тѣ деньги, которыя онъ долженъ платить ежегодно Баркову по векселямъ, то въ рукахъ у него можетъ остаться не болѣе какъ годовая цѣна голой комнаты въ какомъ-нибудь грязномъ кварталѣ столицы, а что касается до наличныхъ, то изъ денегъ, полученныхъ имъ отъ отца въ маѣ мѣсяцѣ, у него оставалось всего 150 рублей ассигнаціями въ бумажникѣ, да нѣсколько мелкой монеты въ кошелькѣ, то-есть ровно что нужно, чтобы проскакать на почтовыхъ до Петербурга и по пріѣздѣ остаться безъ гроша, въ ожиданіи будущихъ благъ. Не удивительно, что, въ такомъ положеніи, онъ смотрѣлъ на свои 150 рублей какъ на единственную надежду и послѣдній оплотъ, а потому рѣшился беречь ихъ до послѣдней возможности. Съ этою цѣлью въ виду, онъ началъ соображать, какъ бы ему подешевле доѣхать до Петербурга. О перекладныхъ нечего было и думать. На жгутовской тройкѣ онъ могъ доѣхать до перваго города въ сосѣднемъ уѣздѣ, а оттуда можно было нанять долговаго извощика прямо до мѣста. Такимъ образомъ, думалъ онъ, въ Петербургъ можно пріѣхать, издержавъ не болѣе половины изъ своего наличнаго капитала, и на остатокъ протянуть какъ-нибудь до перваго случая... А тамъ... тамъ надо будетъ искать какое-нибудь занятіе, кромѣ науки, работать весь день съ ранняго утра и до поздней ночи, трудиться въ потѣ лица, до упаду, только за тѣмъ, чтобы съ голоду не умереть и чтобы быть прилично одѣту, безъ всякой опредѣленной надежды выбиться когда-нибудь изъ этого адскаго положенія на просторъ, потому что, какъ знать, удастся ли ему при самой строжайшей экономіи и при самомъ усиленномъ, постоянномъ трудѣ, не только сберечь что-нибудь, но даже просто выплачивать ежегодно всю сумму, которую онъ обязанъ вносить. Хорошо, если да. Въ такомъ случаѣ есть хоть далекая надежда современемъ расплатиться вполнѣ. Но что если нѣтъ? Что, если, вмѣсто того чтобъ уменьшаться, долгъ будетъ расти, и онъ всю жизнь останется въ тѣхъ же тискахъ? Нѣтъ, думалъ онъ, я не изъ тѣхъ людей, которые какъ баранъ, спокойно даютъ себя стричь, или, какъ волъ, послушно вставляютъ шею въ ярмо. Прежде чѣмъ я помирюсь съ этою участью, надо, чтобы весь огонь въ душѣ погасъ до послѣдней искры, чтобы вся энергія воли истрачена была въ напрасной борьбѣ противъ силы непреодолимой, а до этого еще далеко! Еще посмотримъ. Случай пестеръ, всяко бываетъ, можетъ найдтись и въ глухомъ переулкѣ какая-нибудь лазейка, какой-нибудь нежданный, негаданный оборотъ, какая-нибудь возможность поставить карту противъ этого господина, съ немножко-болѣе-сносными шансами чѣмъ теперь, и если это удастся, тогда держись, господинъ Барковъ. Тогда мы помѣряемся силами и посмотримъ еще, кто изъ двухъ останется въ дуракахъ...
Такъ думалъ Лукинъ, въѣзжая въ Торопецъ, гдѣ его ожидала еще одна, послѣдняя встрѣча съ Барковымъ. Тотъ покраснѣлъ, увидѣвъ его въ судѣ, но ни полслова болѣе между ними не было сказано. Окончивъ дѣло, Лукинъ отправился къ одному старому пріятелю своего отца, съ намѣреніемъ посидѣть, пока лошади отдохнутъ, да телѣгу починятъ, но починка тянулась такъ долго, что ему надоѣло ждать. Возвратясь на постоялый дворъ въ сумерки, онъ залегъ и проспалъ до утра, а на другой день, чуть свѣтъ, пустился опять въ дорогу. Это было въ середу, а въ четвергъ, въ самый полдень, онъ прибылъ въ Великія Луки. Онъ выбралъ эту дорогу, чтобы не засѣсть на одномъ мѣстѣ, въ случаѣ, если долгихъ извощиковъ не найдетъ или они будутъ просить слишкомъ дорого. Къ тому же, доѣхавъ до варшавскаго тракта, онъ могъ найдти мѣсто въ почтовой каретѣ. Великія Луки, городокъ не казистый и не многолюдный, остались совсѣмъ въ сторонѣ, съ тѣхъ поръ, какъ изъ Витебска, черезъ Невель и черезъ Опочку на Островъ, открыто было шоссе; но въ то время, о которомъ теперь идетъ рѣчь, Великія Луки лежали еще на большой бѣлорусской дорогѣ, а потому ежедневно видали въ своихъ стѣнахъ довольно большое число проѣзжихъ изъ Петербурга на югъ, въ Малороссію, въ Кіевъ, Одессу и въ другія мѣста, или оттуда на сѣверъ.
Русскій уѣздный городокъ, для того, кто живетъ въ немъ или въ его округѣ, имѣетъ, конечно, свою хорошо-знакомую и совершенно-индивидуальную физіономію. Для постояннаго жителя -- это свѣтъ въ уменьшенномъ размѣрѣ или по крайней мѣрѣ та сторона подлуннаго міра, которая содержитъ его въ себѣ, обхватываетъ его со всѣхъ сторонъ, служитъ ему представителемъ и посредникомъ всего остальнаго,-- другими словами, та середина, черезъ которую приходятъ и путемъ которой уходятъ всѣ самыя крупныя и самыя интересныя явленія его жизни. Для помѣщика, это рынокъ, мѣсто покупки или продажи всего, что онъ потребляетъ и производитъ,-- окошко, черезъ которое долетаютъ до него извѣстія изъ Петербурга или Москвы, и въ которое самъ онъ выглядываетъ всякій разъ, когда горизонтъ сельской жизни становится тѣсенъ для взора, когда мысли или дѣла, не умѣщаясь въ своей ежедневной рамкѣ, ищутъ выхода изъ нея на просторъ, въ болѣе-широкую сферу общественной жизни. Всякій уѣздный городъ, какъ бы онъ ни былъ, на первый взглядъ, не казистъ, малолюденъ и лишенъ всякой особенности, имѣетъ все-таки свое живое значеніе и свой, болѣе или менѣе глубокій и положительный интересъ. Но есть одинъ человѣкъ, который смотритъ на него свысока, или совершенно со стороны, и для котораго, по этой причинѣ, все значеніе и весь интересъ его сокращаются до такихъ безконечно-малыхъ размѣровъ, что въ результатѣ остается не болѣе какъ одна, простая, черная точка на картѣ Россіи, точка, девяносто девять разъ на сто не имѣющая ни малѣйшаго отличительнаго характера въ ряду нѣсколькихъ сотъ другихъ подобныхъ ей точекъ. Этотъ человѣкъ -- проѣзжій. Для него, уѣздный городъ -- это гостиница, съ такими же тараканами, или станція, такая же грязная, какъ и всѣ остальныя, которыя онъ уже проѣхалъ, или которыя лежатъ еще впереди. Для проѣзжаго человѣка, идея уѣзднаго города связана только съ двумя послѣдовательными желаніями, по силѣ своей совершенно равными. Первое изъ нихъ, это -- сильное нетерпѣніе скорѣе туда пріѣхать, а второе, слѣдующее безъ всякаго промежутка за исполненіемъ перваго, это такое же нетерпѣніе какъ можно скорѣе уѣхать. Бываютъ, конечно, случаи, не подходящіе подъ это общее правило, но они очень рѣдки. Такъ, напримѣръ, человѣкъ съ археологическимъ вкусомъ, припоминая какія-нибудь двѣ или три замѣчательности, связанныя у него въ памяти съ именемъ города, который встрѣтился ему на пути, можетъ-статься не будетъ спѣшить отъѣздомъ, а напротивъ, съ большимъ любопытствомъ избѣгаетъ его вдоль и поперекъ, отыскивая какой-нибудь остатокъ стѣны съ бойницами и амбразурами на верху, или ворота, или извѣстный соборъ, но его любознательность едва ли будетъ вознаграждена. На повѣрку почти всегда окажется, что соборъ перестроенъ на новый ладъ и безъ малѣйшаго уваженія къ старинѣ, а стѣна, или ворота, или остатокъ стариннаго зданія, гніютъ какъ бездушный трупъ, съ пренебреженіемъ брошенный новою жизнію, которая ужь давно разорвала съ нимъ всякую связь и забыла его совершенно, которая вся живетъ въ настоящемъ и не хочетъ знать ничего о томъ, что было не только за три или четыре вѣка, а даже за три или четыре года тому назадъ. Съ нѣмымъ сожалѣніемъ, съ неясными догадками въ головѣ, простоялъ минутъ пять на паперти, или передъ иконостасомъ, или передъ руиной, изъ которой давно растасканы годные кирпичи, если онъ обратится къ кому бы то ни было изъ жителей города съ просьбой что-нибудь ему объяснить, то онъ скоро увидитъ, что кромѣ его никому тутъ и въ голову не приходило ничего даже издали похожаго на самый простой историческій вопросъ. Ему или скажутъ какую-нибудь глупость, или просто, пожавъ плечами, уйдутъ, и трудно рѣшить, кто шире, при этомъ, разинетъ ротъ, онъ, или тотъ, кто, судя по его словамъ, приметъ его за полупомѣшаннаго педанта или дурака.
Съ Лукинымъ, впрочемъ, давно уже ничего подобнаго не случалось; а что касается до настоящаго раза, то кромѣ сильнаго голода да желанія выбраться поскорѣе опять на большую дорогу, все остальное на время умолкло въ его душѣ,-- такъ сильно убаюкалъ его шестичасовой, утомительный переѣздъ, къ концу котораго домашняя тройка, въ полутора сутокъ сдѣлавшая безъ малаго сто двадцать верстъ, едва волочила ноги. Тотчасъ по пріѣздѣ, онъ вымылся, отобѣдалъ и, не теряя времени, пошелъ самъ нанимать долговаго извощика въ Петербургъ. Это было въ половинѣ втораго. На улицахъ встрѣтилъ онъ крестный ходъ, по случаю церковнаго праздника; на станціи, кромѣ бабъ, ни души; на рынкѣ -- тоже; но за то на папертяхъ и на площади много народу. Чиновники, купцы и мѣщане, въ ихъ праздничныхъ платьяхъ, спѣшили изъ церкви домой, закусить; а другіе Богъ знаетъ когда уже успѣли это вдѣлать, и были навеселѣ. Звуки гудка, балалайки и пѣсень долетали съ разныхъ сторонъ; однимъ словомъ -- былъ праздникъ. Съ большимъ трудомъ онъ нашелъ двухъ или трехъ человѣкъ, которые въ состояніи были дать ему нужныя свѣдѣнія насчетъ того, гдѣ слѣдовало искать извощиковъ. Безпрестанно останавливаясь и спрашивая дорогу, и заходя то туда, то сюда, по разнымъ дворамъ и квартирамъ, онъ обошелъ весь городъ, а дѣло все-таки не двигалось ни на шагъ. Двоихъ онъ дома не засталъ, третій лежалъ на печи мертвецки пьяный; а двое другихъ наотрѣзъ объявили, что въ праздникъ они не поѣдутъ, и что во всякомъ случаѣ, раньше какъ на другой день поутру, никто его не повезетъ, потому, молъ, что раньше никакъ и не справиться,-- лошади въ полѣ. Надо ихъ изловить, да надо ихъ привести, да надо ихъ накормить, да надо ихъ подковать; а тепереча кузнецъ въ праздникъ работать не станетъ; да надо и овсеца съ собой взять, а дома осталось всего два гарнца, надо на рынкѣ купить, а на рынкѣ теперь все заперто, и т. д. Вдобавокъ, никто не соглашался везти дальше Порхова. Въ большой досадѣ, не зная что дѣлать, онъ уже въ третій разъ проходилъ широкую, грязную площадь и мостъ на рынкѣ. Звуки бубенъ и дудки раздавались съ другой стороны. За мостомъ, на углу, у воротъ двухъ-этажнаго дома, стояла довольно большая кучка народу разнаго пола и возраста, а въ серединѣ два мужика, съ ручнымъ медвѣдемъ, давали извѣстное представленіе. Лукинъ вмѣшался въ толпу, и, терпѣливо дождавшись конца, повторилъ одному изъ присутствовавшихъ свой, давно уже наизустъ-затверкіеиный вопросъ: "Извощика въ Питеръ?" Тотъ, подумавъ, отвѣчалъ: "Нѣтъ, баринъ, здѣсь такихъ не найдешь. Наши въ Питеръ не возятъ. Слышь, ВасяІ прибавилъ онъ, толкнувъ локтемъ возлѣ-стоявшаго молодаго парня въ красной рубахѣ, съ головой, повязанною ремешкомъ, и съ маленькою рыжею бородкой:-- извощика въ Питеръ спрашиваетъ." -- "А гдѣ его взять?" отвѣчалъ тотъ. "Здѣсь нѣту; а вотъ вы извольте на почтѣ спросить, продолжалъ онъ, обращаясь къ самому Лукину:-- тамъ староста со всѣми великолуцкими извощиками знакомъ, да только въ Питеръ наврядъ ли изъ никъ кто возьмется." Лукинъ махнулъ рукой и пошелъ уже прямо домой съ намѣреніемъ лечь спать, а вмѣсто себя отправить Андрея на почту за справками; но едва онъ успѣлъ повернуть за уголъ въ улицу, какъ услышалъ, что кто-то сзади бѣжитъ. Онъ оглянулся: мальчишка, въ пестрой рубахѣ и въ бѣломъ передникѣ, догонялъ его во весь духъ. "Эй, баринъ! баринъ!" кричалъ онъ, махая рукой.
-- Что тамъ такса?
-- Вы куда изволите ѣхать?
-- Въ Петербургъ.
-- Пожалуйте! у насъ проѣзжій въ гостиницѣ попутчика ищетъ. Они тоже въ Питеръ; послали спросить, не угодно ли будетъ вмѣстѣ?
-- А гдѣ онъ?
-- Тутъ, у насъ въ номерѣ стоитъ.
-- Въ какомъ номерѣ?
-- А въ гостиницѣ въ нашей, вотъ въ этомъ самомъ домѣ тутъ, сейчасъ за угломъ, на лѣстницѣ вверхъ, во второмъ этажѣ... Пожалуйте, я васъ провожу.
Лукинъ вернулся, и черезъ минуту былъ въ комнатѣ, одно окно которой выходило на площадь, а другое на улицу. Первое было отворено, и на немъ сидѣлъ жиденькій, блѣднолицый и бѣлокурый молодой человѣкъ въ очкахъ, безъ сюртука и безъ галстука, въ туфляхъ, съ сигарой во рту. Другое окно было затворено, но на немъ не было сторы, и солнечные лучи, свободно проходя сквозь запыленныя стекла, наводняли вою комнату яркимъ свѣтомъ. Въ комнатѣ этой господствовалъ ужаснѣйшій безпорядокъ. По самой серединѣ ея, на полу, стоялъ большой, развязанный чемоданъ, а возлѣ него и по разнымъ угламъ, валялась куча всякаго сора: крошки хлѣба, окурки сигаръ, вишневыя косточки, пепелъ, концы веревокъ, лоскутья бумаги и проч. Кругомъ, на столахъ и на стульяхъ, развѣшено и разбросано было множество самыхъ разнообразныхъ вещей, вынутыхъ изъ мѣшка или изъ чемодана. Тутъ были рубахи, носки, полотенца, мыло и щетки и зубной порошокъ, кошелекъ и бумажникъ, фуражка и галстухъ, подтяжки, перчатки и книги и пр. и пр. Стаканъ и бутылка съ недопитымъ пивомъ стояли въ углу на столѣ, и мухи роемъ жужжали вокругъ. Входя въ комнату, Лукинъ споткнулся о сапоги, которые валялись у самыхъ дверей.
-- Извините, тутъ немножко не убрано, сказалъ хозяинъ упомянутыхъ сапоговъ, съ трудомъ отпихнувъ ногой чемоданъ, который мѣшалъ его гостю пройдти, и усаживая его на диванъ, между двумя узелками бѣлья, на то самое мѣсто, откуда онъ долженъ былъ снять рукомойникъ и тазъ, чтобъ очистить небольшое пространство для посѣтителя:-- немножко неубраво и разбросано, продолжалъ онъ,-- да что прикажете дѣлать? Въ этихъ проклятыхъ гостиницахъ прислуга является только тогда, когда нужно счетъ заплатить; а до этого времени, въ цѣломъ домѣ не доищешься ни души, и проѣзжій, какъ Робинзонъ на необитаемомъ островѣ, долженъ самъ вездѣ поспѣть, обо всемъ подумать и сдѣлать все.
-- Ну, Робинзонъ не съ пустыми руками былъ выброшенъ на необитаемый островъ, замѣтилъ Лукинъ, посматривая на поклажу, разбросанную вокругъ.-- У него остались кой-какія бездѣлки на память отъ европейской жизни.
Проѣзжій въ очкахъ засмѣялся.
-- Могу васъ увѣрить, отвѣчалъ онъ,-- что Робинзонъ былъ счастливѣе меня. Ему не нужно было возить свой запасъ на перекладныхъ, и раскладывать и укладывать его двадцать разъ. У него бы терпѣнія не хватило. Надо быть Русскимъ и путешествовать по Россіи, въ телѣгѣ, съ претензіями на комфортъ, чтобы понять, до какой степени человѣческое терпѣніе можетъ простираться. Вотъ, двѣ недѣли работаешь какъ негръ, часто изъ одного убѣжденія, изъ принципа, безъ всякой крайней необходимости, только затѣмъ, чтобы не отказаться отъ привычекъ порядочнаго человѣка!
-- Вы вѣрно первый разъ въ дорогѣ?
-- На перекладныхъ въ первый разъ. Весной я уѣхалъ изъ Петербурга въ Полтавскую губернію съ однимъ бариномъ, старымъ университетскимъ товарищемъ, у котораго былъ свой дормезъ и свой человѣкъ для прислуги. Онъ зазвалъ меня къ себѣ въ гости на лѣто, обѣщая свозить туда и обратно такъ, что на меня въ дорогѣ пылинки не упадетъ. Вонъ оно какъ не упало! сказалъ онъ, указывая на фуражку, которая валялась на чемоданѣ, покрытая густымъ слоемъ пыли.-- Туда, впрочемъ, онъ точно довезъ меня хорошо, но, проживъ у себя въ деревнѣ два мѣсяца, этотъ баринъ подрѣзалъ меня самымъ жестокимъ образомъ. Вмѣсто того чтобы назадъ отвезти, взялъ да и померъ. Померъ Богъ знаетъ зачѣмъ, безъ всякой внутренней необходимости, такъ, ни съ того, ни съ сего. Не могъ одолѣть двухъ фунтовъ галушекъ съ саломъ и отправился на тотъ свѣтъ, а мнѣ предоставилъ ѣхать назадъ одному, какъ знаешь.
Лукинъ посмотрѣлъ на лицо говорившаго, ожидая увидѣть на немъ холодный отблескъ стоической шутки, но онъ ошибся. На лицѣ, подъ безпечною усмѣшкой, видна была тихая грусть.
-- Вы учились въ Петербургскомъ университетѣ? спросилъ онъ проѣзжаго.
-- Да, въ Петербургскомъ; а вы?
-- И я тоже; только я васъ не помню. Вы по какому факультету?
-- По филологическому. Впрочемъ, я вышелъ уже два года тому назадъ. Кстати, имѣю честь рекомендоваться: кандидатъ Алексѣевъ; а вы?... позвольте узнать.
Лукинъ назвалъ себя и свой факультетъ.
-- Если вы ѣдете въ Петербургъ, то неугодно ли вмѣстѣ? сказалъ Алексѣевъ.-- Я слышалъ здѣсь изъ окна, какъ вы искали извощика; но долговой извощикъ, если вы его и найдете, будетъ вамъ стоить врядъ ли дешевле того, что вы издержите, если мы поѣдемъ по почтѣ вдвоемъ. Къ тому же, потеря времени и остановка на постоялыхъ дворахъ...
-- Да, разумѣется, отвѣчалъ Лукинъ:-- все это тоже чего-нибудь стоитъ, тѣмъ болѣе что никто не берется везти дальше Порхова, а въ Порховѣ опять нельзя знать, найдешь или нѣтъ.
-- Браво! Значитъ мы ѣдемъ вмѣстѣ?
-- Ѣдемъ. У васъ есть подорожная?
-- Есть.
-- Давайте сюда; я снесу на почту, а вы покуда укладывайте ваши вещи.
Получивъ подорожную, онъ ушелъ, и живо устроилъ все дѣло. Проѣзжихъ не было; на станціи въ пять минутъ заложили телѣгу, на которой онъ прямо поѣхалъ къ себѣ на постоялый дворъ; заплатилъ деньги, взялъ вещи, простился съ Андреемъ, которому подарилъ пять рублей, и былъ обратно въ гостиницѣ, прежде еще чѣмъ попутчикъ его успѣлъ совершенно окончить всѣ сборы.
Въ пятомъ часу пополудни, они выѣхали, изъ Великихъ Лукъ на телѣгѣ, тройкой, съ колокольчикомъ подъ дугой и съ ямщикомъ навеселѣ. Попутчикъ сначала охалъ и морщился, подскакивая на мѣстѣ и придерживаясь рукою за чемоданъ до тѣхъ поръ, покуда они не проѣхали жесткую мостовую. Но какъ только городскія улицы остались у нихъ назади, и телѣга пошла колесить по мягкой дорогѣ, онъ успокоился и тотчасъ же началъ опять разговоръ.
-- Вы часто ѣзжали на перекладныхъ?
-- Часто. А что?
-- Да такъ, это видно по тому, какъ вы ловко телѣгу уложили. Отъ самаго Могилева я едва душу держалъ за зубами, такъ меня колотило, а теперь ничего, сравнительно даже сносно.
-- Опытность, батюшка. Привыкнете и вы, какъ поѣздите еще раза два или три.
-- Ну нѣтъ, спасибо! Другой разъ меня на этой ѣздѣ никто не поймаетъ!
-- Да какую же вы хотите еще у насъ въ Россіи? Мальпостъ только по двумъ дорогамъ ходитъ, и мѣста всѣ нарасхватъ; а въ своемъ экипажѣ чтобъ ѣхать, надо имѣть такой, который бы ни разу чинить не приходилось. Разъ починилъ, потомъ у каждой кузницы будешь стоять по три часа и переплатишь денегъ столько, сколько и вся дорога не стоитъ. То ли дѣло въ телѣгѣ! знать, ничего не знаешь. Какая ни есть, хоть бы о трехъ колесахъ, лишь бы до станціи довезла.
-- Ну нѣтъ, покорно благодарю; другой разъ я лучше пѣшкомъ пойду, если ужь будетъ необходимо куда-нибудь.
-- Что жь вы теперь не попробовали?
-- Поздно пробовать, когда со второй станціи меня такъ разбило, что до сихъ поръ всѣ суставы точно какъ выломаны, а шею едва повернуть могу.
Ямщикъ засмѣялся.
-- Это пройдетъ, подождите немножко; стерпится, слюбится.
-- Не люблю я эту пословицу, отъ нея пахнетъ татарскимъ ярмомъ. Изо всѣхъ добродѣтелей терпѣніе, конечно, самая глупая.
-- Что дѣлать? Гдѣ умная не беретъ, тамъ дура иногда лучше вывезетъ.
-- Вотъ, баринъ ладно сказалъ, замѣтилъ ямщикъ.-- Нашему брату терпѣнье что хлѣбъ, дня безъ него не проживешь.
-- А чортъ тебѣ велѣлъ ямщикомъ быть? возразилъ Алексѣевъ.-- Цѣлый вѣкъ на облучкѣ торчать,-- конечно, натерпишься!
-- Эхъ, сударь! На пахотѣ-то развѣ народъ не терпитъ? Всякому Господь на долю довольно послалъ. Чай и барамъ иной разъ случается въ затылкѣ-то почесать?
-- Случается, братъ, сказалъ Лукинъ, потрепавъ его по плечу.
-- Ну вы, съ Богомъ! крикнулъ ямщикъ нараспѣвъ, погоняя кнутомъ лошадей.
-- Вы изъ Торопца ѣдете?
-- Да, изъ Торопца.
-- Изъ своего села?
-- Нѣтъ, изъ чужаго.
-- А, стало-быть такъ же, какъ я, въ гостяхъ жили. Оно, если хотите, и лучше.
-- Не думаю, отвѣчалъ Лукинъ.
-- А я, думаю. Лучше быть гостемъ чѣмъ хозяиномъ того мѣста, куда вы пріѣхали отдыхать. У хозяина слишкомъ много хлопотъ на шеѣ.
-- Что жь! хлопоты выкупаются. Въ общемъ счетѣ, я думаю, вы и сами бы предпочли владѣть тѣмъ имѣніемъ, гдѣ вы жили, чѣмъ пробыть тамъ два мѣсяца гостемъ?
-- Не пожелай дому ближняго твоего.... возразилъ Алексѣевъ.-- Впрочемъ что лицемѣрить; надо правду сказать. Во всемъ, что до выгодъ касается, конечно я бы не прочь; но если подумаешь, какъ дорого за эти выгоды надо платить!..
-- Дорого или дешево,-- выгоды даромъ въ карманъ не полѣзутъ. Даромъ ничего не дается. Самый отдыхъ, о которомъ вы говорите, не имѣлъ бы смысла, еслибы не былъ купленъ трудомъ;-- а какимъ, не все ли равно?
-- Нѣтъ, не все равно, отвѣчалъ тотъ.-- Трудъ труду рознь, и если нѣтъ отдыха безъ труда, то есть трудъ безъ отдыха, трудъ непріятный, трудъ человѣка, который находится въ ложномъ положеніи и понимаетъ это вполнѣ, и бьется какъ рыба объ ледъ, чтобы выйдти изъ него: а выйдти нельзя. Такого человѣка я видѣлъ не далѣе какъ нынѣшнимъ лѣтомъ, видѣлъ своими глазами какъ онъ страдалъ....
-- Не тотъ ли, что галушекъ объѣлся?
-- Тотъ самый; вы какъ его знаете?
-- Вы сами разказывали въ Великихъ Лукахъ.
-- Ахъ, да, точно, я и забылъ. Но вы не знали этого человѣка! Вы не можете себѣ вообразить, какая это была высокая и прекрасная душа! Бѣдный Левшинъ! онъ ѣхалъ въ свою деревню съ твердымъ намѣреніемъ осуществить на дѣлѣ свои благородныя убѣжденія. Не онъ ошибся, горько ошибся! Его не поняли, потому что онъ опередилъ далеко свое время. Сосѣди, свои крестьяне, своя семья, не понялъ никто, и вслѣдствіе этого....
-- Онъ объѣлся.
-- Нѣтъ, онъ увидѣлъ себя въ томъ трудномъ и ложномъ положеніи, о которомъ я вамъ говорилъ.
Лукинъ задумался.-- Шутки въ сторону, сказалъ онъ;-- я вѣрю, что вашъ пріятель былъ добрый и благородный человѣкъ, но извините, я право не понимаю, что его такъ затрудняло?
-- А вотъ что. Представьте себѣ, что вы помѣщикъ.
-- Хорошо.
-- И видите, что, по какимъ бы то ни было историческимъ или экономическимъ причинамъ, хозяйство у васъ въ имѣніи идетъ не такъ, какъ оно могло бы идти, и что отъ этого происходитъ столкновеніе вашего интереса съ интересомъ людей, которые вполнѣ зависятъ отъ васъ, а вслѣдствіе этого столкновенія терпятъ всѣ,-- терпятъ въ нравственномъ и физическомъ отношеніи. Я спрашиваю, что бы вы сдѣлали?
-- На это трудно указать общее правило.
-- Правда, но представьте себѣ, что, вникнувъ въ характеръ вашего частнаго случая и опредѣляя, соотвѣтственно съ нимъ, уже готовыя въ вашей головѣ общія правила, вы принимаете мѣры, которыя, разумѣется, могутъ имѣть успѣхъ только тогда, когда не встрѣтятъ сопротивленія со стороны непосредственныхъ исполнителей. А между тѣмъ эти-то исполнители и дѣлаютъ все, что только возможно, чтобы мѣры ваши не удались. Они не хотятъ перемѣны, они забились въ рутину и боятся всякаго нововведенія какъ огня. Не вѣрятъ вамъ наконецъ, думаютъ, что вы хотите ихъ притѣснять, что, изъ какой-нибудь лишней копѣйки, вы готовы весь сокъ изъ нихъ выжать! Что вы на это скажете?
-- Скажу, что они имѣютъ полное право не вѣрить, потому что ваша наука для нихъ -- китайская грамота. Почемъ они могутъ знать, что выйдетъ изъ тѣхъ перемѣнъ, которыя вы затѣваете? Они знаютъ одно,-- что, въ случаѣ неудачи, вы вмѣсто трехъ тысячъ получите, можетъ-быть, не болѣе какъ одну, положимъ такъ, но и съ этою одною вы конечно не пропадете, а они, въ случаѣ неудачи, могутъ пропасть; потому что у нихъ убытокъ падетъ на первыя необходимости жизни. Они хотятъ наконецъ въ томъ, что до ихъ хозяйства касается, дѣйствовать по ихъ собственному убѣжденію, а вы хотите, наперекоръ этому убѣжденію, заставить ихъ дѣйствовать зажмуря глаза, быть слѣпыми орудіями въ вашихъ рукахъ.
-- О! да я ихъ и не виню. Я знаю, что это дѣти!
-- Нѣтъ, позвольте. Дѣти, да не совсѣмъ: дѣти въ отношеніи къ вашей наукѣ, пожалуй; но въ отношеніи къ пониманію своихъ правъ, далеко не дѣти. Мужикъ писаннаго закона не знаетъ. Для него это такая же абракадабра, какъ и ваши хозяйственныя системы. Для него существуетъ только одно обычное право, и ему онъ покоренъ, покуда вы сами его не нарушили; но попробуйте тронуть обычай, и тогда вы увидите, что онъ не дитя.
-- Правда, и это все правда. Да въ такомъ случаѣ, что же дѣлать? Какъ выйдти изъ этого положенія, въ которомъ нравственная отвѣтственность за все лежитъ на томъ, кто ни нравственно, ни физически, не можетъ измѣнить ничего?
-- Какъ измѣнить не можетъ?
-- Да также, же можетъ. Вы сами это сейчасъ доказали, да и на дѣлѣ это выходитъ дѣйствительно такъ. Какъ прикажете убѣдить человѣка, не знающаго науки, что вы совѣтуете ему добро, и что ваши мѣры клонятся не къ его угнетенію, а къ общей пользѣ?
-- Надо доказать ему, что вы не личной выгоды ищете.
-- А какимъ способомъ?
-- Способъ одинъ, другаго не можетъ быть. Надо пожертвовать личною выгодой.
-- Ба! Это легко сказать! Жертва не можетъ быть сдѣлана общимъ правиломъ.
-- Конечно, поэтому-то я и сказалъ, что общаго правила нельзя указать. Но изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы положеніе было безвыходное. Вздоръ! Кто захочетъ, всегда можетъ выйдти.
-- То-есть, кто захочетъ жертвовать своею выгодой. Но всякій изъ насъ имѣетъ право беречь свою выгоду, и эта бережливость нужна не для него одного; она необходима для цѣлаго общества. Представьте себѣ, что всякій сталъ бы бросать свою собственность за окошко, не дорожилъ бы своимъ интересомъ нимало. Что изъ этого выйдетъ? Все общество обанкрутится.
-- Да на что вы тутъ общество вмѣшиваете? Оставьте его въ покоѣ. Дѣло идетъ просто о частномъ лицѣ. Я говорю, что человѣкъ съ ясно-опредѣленными убѣжденіями, въ такомъ положеніи, о какомъ вы говорите, не станетъ втупикъ, а найдетъ выходъ.
-- То-есть поступитъ какъ Донъ-Кихотъ, погибнетъ безъ всякой пользы для общества; принесетъ себя въ жертву частному случаю. Ну, а если это не входитъ въ число его убѣжденій? Если онъ жертвовать собой не намѣренъ?
-- Тогда онъ принесетъ въ жертву себѣ интересы другихъ людей.
-- А если онъ благороденъ, и не въ силахъ ужъ поступить?
-- Ну, такъ не поступитъ.
-- Такъ что жь онъ будетъ дѣлать?
-- А я почемъ знаю? Если его убѣжденія не ведутъ ни къ чему, такъ, по моему, они гроша не стоятъ, и лучше вовсе ихъ не имѣть, а жить со дня на день спустя рукава, и брести зажмуря глаза, куда случай толкаетъ.
-- Вотъ видите къ чему вы пришли. По вашему, все общество должно состоять изъ ангеловъ, приносящихъ себя въ жертву другъ другу, или изъ дикарей, которые пожираютъ другъ друга; а жить такъ, чтобъ и себѣ и другимъ было хорошо,-- невозможно.
-- Я этого не говорилъ. Я вовсе не брался рѣшать задачу, какъ общество должно быть устроено.
-- А, вотъ въ томъ-то вы и ошибаетесь, что вы объ этомъ не хотите говорить. Вы думаете, что когда дѣло идетъ объ убѣжденіяхъ человѣка, относящихся къ сферѣ его общественной дѣятельности, вопросъ объ общественномъ устройствѣ можетъ быть обойденъ? Вы думаете, что частное лицо во всемъ виновато, что оно можетъ сдѣлать все, да не хочетъ? Нѣтъ, сударь мой, ничего человѣкъ не можетъ сдѣлать одинъ. Шагу онъ не пройдетъ, не стукнувшись лбомъ о то, что, мимо воли его и безъ согласія его, загораживаетъ ему дорогу со всѣхъ сторонъ. Будь хоть семи пядей во лбу и имѣй какія хочешь высокія убѣжденія, а какъ попробуешь одинъ идти противъ общаго хода вещей, такъ развѣ лобъ себѣ разобьешь, а плетью обуха не перешибешь!
Опять Лукинъ замолчалъ и задумался. Его собственное положеніе пришло ему живо на умъ, и въ немъ было много такого, что подтверждало эти слова.
-- Еще разъ, сказалъ онъ,-- я долженъ признаться, что въ вашихъ словахъ много правды; да только я понять не могу, что изъ нихъ слѣдуетъ. Вы говорите объ обществѣ какъ о какомъ-то спрятанномъ машинистѣ, который сидитъ невидимкою между толпою частныхъ людей, и всѣми вертитъ по своему. У васъ это выходитъ что-то отдѣльное отъ тѣхъ лицъ, изъ которыхъ общество состоитъ. Позвольте узнать: что же, по вашему, долженъ дѣлать человѣкъ съ убѣжденіями, который понялъ, что плетью обуха не перешибешь?
-- Одинъ человѣкъ не можетъ ничего сдѣлать, общество должно проложить ему путь.
-- Опять общество! экъ вамъ оно далось! Да вѣдь если одинъ не можетъ, такъ и другой тоже, и третій, и наконецъ всѣ. Спрашивается, кто же можетъ?
-- Могутъ всѣ, если всѣ согласны, а одинъ противъ всѣхъ бесеиленъ.
-- Ну, если вы будете ждать покуда всѣ согласятся, такъ вамъ долго придется ждать.
-- А вы какъ же думаете?
-- А я думаю: дѣлай всякій что можетъ, не дожидаясь другихъ.
-- Но если онъ можетъ только сломить себѣ шею, или раззориться впухъ, безъ всякой пользы для кого бы то ни было?
-- Если не можетъ ничего болѣе, такъ нечего ему и соваться.
-- Конечно не можетъ.
-- Такъ что же онъ можетъ? Вѣдь все приходитъ наконецъ къ этому, потому что никто не обязанъ къ тому, чего онъ не можетъ, а если не можетъ никто, то не могутъ и всѣ.
-- Я вамъ скажу, что онъ можетъ.
-- Сдѣлайте милость, я васъ давно ужь прошу.
-- Онъ можетъ говорить.
Лукинъ громко захохоталъ.-- Говорить! Говорить всякая старая баба можетъ, да что изъ этого толку?
-- Не смѣйтесь, слово могущественное оружіе. Словомъ одинъ можетъ побѣдить всѣхъ, заставить, всѣхъ съ собой согласиться. Въ наше время, передовые люди берутся за слово; всѣ говорятъ или пишутъ и этимъ путемъ стремятся осуществить свои убѣжденія.
-- Плохой же они выбрали себѣ путь. Знаете, къ чему это приведетъ?
-- Къ чему?
-- Приведетъ къ пустой болтовнѣ. Вѣрьте мнѣ, изъ этихъ писакъ да говоруновъ никакого проку не будетъ. Всѣ они смотрятъ себѣ въ карманъ. Всѣ они думаютъ отдѣлаться краснобайствомъ; а тамъ, какъ до дѣла дойдетъ, такъ они гроша изъ кармана не выпустятъ, волоса съ головы не пожертвуютъ.
-- Отчего вы такъ думаете?
-- А отъ того, что я этихъ господъ видалъ. На слова они мастера. На словахъ, они вамъ изъ чернаго бѣлое сдѣлаютъ, а на дѣлѣ... дѣла вы отъ нихъ не дождетесь. Они думаютъ, что если они наговорили съ три короба, такъ все ужь и кончено;
-- Кто же такъ думаетъ? Кто такіе эти господа?
-- Да всѣ ваши господа литераторы. Всѣ они себѣ благую часть избрали: сидя у себя въ кабинетѣ и жизни въ глаза не видавъ, учить другихъ какъ надо на свѣтѣ жить. Мудрость не велика: изъ разныхъ книжонокъ повычитать на удачу, что подъ руку попадетъ, да тотчасъ и хвать за перо. Вотъ, молъ, какую великую истину я вамъ скажу, а про то и молчатъ, что эту великую истину они вчерашняго дня первый разъ сами въ глаза увидали.
При этихъ словахъ, его спутникъ сдѣлалъ довольно квелую мину.-- Мнѣ очень жаль, отвѣчалъ онъ,-- что вы такого дурнаго мнѣнія о литераторахъ вообще, потому что я самъ принадлежу къ ихъ числу.
-- А!... Въ такомъ случаѣ, извините.... еслибъ я зналъ.... впрочемъ я не о всѣхъ говорю. Есть, разумѣется, исключенія.
-- Есть, разумѣется, и очень не мало, хотя впрочемъ я спорить не буду, что есть и такіе, какъ вы сейчасъ говорили; но не судите такъ строго о всемъ сословія по нѣсколькимъ экземплярамъ, которые вамъ мелькомъ случалось видѣть. Вѣрьте мнѣ: въ этомъ кругу цвѣтетъ вся надежда Россіи. Всѣ передовые люди нашего времени, всѣ, кто призванъ и предназначенъ....
-- А что, господа, перебилъ вдругъ ямщикъ, который все время слушалъ внимательно ихъ разговоръ,-- не въ обиду милости вашей, позвольте спросить: о чемъ такомъ вы толкуете? Такъ то-есть оно несообразно выходитъ, что и въ догадъ никакъ не возыіешь. Кажись, и по-русски сказано, а понять куды мудрено!
Оба путешественника расхохотались.
-- Вотъ видите, замѣтилъ Лукинъ,-- вотъ видите, какъ мы далеки отъ той жизни, которая насъ окружаетъ. Мы говоримъ цѣлый часъ, а жизнь, простая, естественная жизнь, слушаетъ и не понимаетъ ни слова. Извини, братъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ ихъ удивленному слушателю,-- опять заврался. А если ты хочешь знать о чемъ было говорено, такъ я тебѣ откровенно скажу: ни о чемъ. Хоть убей, теперь самъ не припомню. А ты если и не понялъ, такъ право не много потерялъ. Вѣдь это и между вашимъ братомъ, я чай, иной разъ бываетъ, что двое заспорятъ ни съ того, ни съ сего, и кричатъ цѣлый часъ, а тамъ какъ кончатъ да хватятся о чемъ была рѣчь, такъ никто и не помнитъ.
-- Бывать-то бываетъ, да больше все промежь бабъ, отвѣчалъ ямщикъ.
Оба проѣзжіе снова захохотали.
-- Только, чтобъ этакъ красно да складно кто говорилъ, въ жизнь свою еще не слыхалъ.
-- Спасибо хоть похвалилъ наконецъ, сказалъ Алексѣевъ.
-- Это стало-быть по книжному, значитъ, по ученому.
-- Вотъ именно, отвѣчалъ Лукинъ,-- теперь ты понялъ, отчего оно такъ несообразно выходитъ?
-- Понялъ, сударь; такъ, значитъ, въ школѣ вашу милость учили.
-- Въ школѣ еще того хуже.
-- Эко диво.
Всѣ замолчали. Ямщикъ оглянулся на солнце, поправилъ шапку, тряхнулъ головой и гикнулъ на лошадей. Онѣ побѣжали сначала крупною рысью, а потомъ вскачь... Мчится телѣга, подпрыгиваютъ сѣдоки, а на встрѣчу имъ мчится верстовой столбъ, который сильно коситъ, однимъ глазомъ глядя на югъ, а другимъ прямо на сѣверъ. За нимъ, деревня съ огородами и садами, и мелкая рѣчка, и мостъ, черезъ который они проносятся съ громомъ, а за мостомъ пашни съ рядами сноповъ, луга, и опять поле, а тамъ мелкій кустарникъ, и кочки, и лѣсъ, а за лѣсомъ опять верста, а тамъ станція. Сѣдой смотритель-въ очкахъ сидитъ у окошка; передъ нимъ грязная книга и чернилица съ мухами, надъ нимъ рамки съ разными правилами, предписаніями и росписями, а въ окошко виднѣется дворъ, засоренный соломой и сѣномъ, забрызганный дегтемъ, уставленный рядомъ телѣгъ. Одну изъ нихъ мажутъ, закладываютъ и подвозятъ. Проѣзжій сидитъ у окошка или стоитъ за крыльцѣ, съ сигарой во рту, и смотритъ какъ вещи его перекладываютъ, а товарищъ его, его будущій, какъ онъ называется на техническомъ языкѣ подорожной, лежитъ на диванѣ. Колокольчикъ побрякиваетъ, точно какъ будто ему не терпится скорѣй зазвонить, а другой уже отзвонилъ и спрятанъ вмѣстѣ съ дугой, но звуки его гудятъ еще въ оскорбленныхъ ушахъ проѣзжаго.
-- Все готово, извольте садиться, говоритъ староста. Старый ямщикъ снялъ шапку и проситъ на водку, смотритель отдаетъ подорожную, и вотъ опять сѣли и опять понеслись.
Проѣхавъ верстъ пять, Лукинъ вынулъ сигару и сталъ искать въ карманѣ огнива съ кремнемъ, но кремня не было.
-- Вѣрно на станціи выронилъ. Нѣтъ ли у васъ огоньку? сказалъ онъ, обращаясь къ товарищу.
Тотъ сталъ доставать и вдругъ поблѣднѣлъ.-- Стой! закричалъ онъ ямщику.
-- Что съ вами? спросилъ Лукинъ.
-- Бумажника нѣтъ! чортъ возьми, неужли я его потерялъ? Онъ выскочилъ, распахнулся и началъ проворно ощупывать всѣ карманы.
-- Смотрите, смотрите, вы его уронили сейчасъ.
-- Гдѣ?
-- Вонъ, тутъ на землѣ, у васъ подъ ногами.
Алексѣевъ нагнулся и поднялъ свой портфель, который засунутъ былъ за сюртукъ мимо кармана и выпалъ оттуда тотчасъ, какъ только онъ успѣлъ разстегнуть первую пуговицу.
-- Слава Богу! Счастливо обошлось, сказалъ онъ, отрадно вздохнувъ и усаживаясь опять въ телѣгу.-- Ну, батюшка, я вамъ скажу, давно уже мнѣ не случалось такъ струсить.
-- А что?
-- Да только то, что въ бумажникѣ у меня лежитъ билетъ заемнаго банка на 30.000 руб. ассигнаціями. Шутка сказать, все состояніе! Поди ищи его послѣ тутъ по большой дорогѣ. Поднялъ бы какой-нибудь пѣшеходъ, да и концы въ воду.
-- А билегь не на ваше имя?
-- Нѣтъ, безыменный.
-- Ну, еще можно было бы нумеръ публиковать.
-- Да, разумѣется, если припомнишь, но можно и ошибиться.
-- А развѣ онъ у васъ не записанъ?
-- Записанъ-то записанъ, да вѣдь записка тутъ же, въ бумажникѣ, была спрятана, и всѣ наличныя деньги тутъ. Все вмѣстѣ отправилось бы къ чорту, еслибы бумажникъ пропалъ.
-- Зачѣмъ вы берете съ собою въ дорогу такія вещи?
-- Да куда же дѣвать?
-- Оставили бы кому-нибудь изъ родныхъ въ Петербургѣ.
-- Какихъ тамъ родныхъ! Откуда я ихъ возьму? Меня по десятому году въ Петербургъ привезли, да и бросили одного. Съ тѣхъ поръ, отецъ всего разъ пріѣзжалъ навѣстить. Онъ былъ смотритель таможни на прусской границѣ и померъ еще въ 31 году. Послѣ него, изъ родныхъ, у меня въ цѣломъ свѣтѣ оставался только одинъ дядя, старый холостякъ, который служилъ въ Новгородѣ, по какой части,-- ужь право не помню. Знаю только, что года два тому назадъ, онъ тоже отправился на тотъ свѣтъ, не оставивъ ни роду ни племени. Вотъ вамъ и вся родня.
-- Ну, не роднѣ, такъ изъ друзей кому-нибудь можно было отдать, хоть подъ росписку.
-- Развѣ что подъ росписку. А такихъ пріятелей, на которыхъ я могъ бы вполнѣ положиться, кромѣ Левшина, у меня не было. Все это люди, которые съ тобой, хороши, покуда ты тутъ, а какъ съ глазъ долой, такъ и дружба къ чорту. Умри я сегодня, завтра никто и справиться не подумаетъ. Даже наслѣдниковъ, и тѣхъ не найдется, а это много сказать. Да, батюшка, одинъ, одинъ какъ перстъ въ цѣломъ свѣтѣ.
-- Ну, на этотъ счетъ, пару себѣ не трудно найдти. Какъ кажется, мы съ вами товарищи не въ одномъ отношеніи.
-- А что, вы развѣ тоже испытываете отраду уединенія?
-- Полнѣйшую; у васъ хоть одинъ пріятель есть, да за то надежный, а у меня ровнехонько никого.
-- Хмъ, вы про этого барина говорите, что тутъ у меня въ карманѣ лежитъ? Но вѣдь и онъ чуть-чуть не далъ тягу. Вотъ бы штуку сыгралъ.
Слово за слово, разговоръ завязался опять и еще откровеннѣе прежняго. Чувство полнаго одиночества съ обѣихъ сторонъ и увѣренность, что его раздѣляютъ, быстро сблизили ихъ другъ съ другомъ. На одной изъ слѣдующихъ станцій, они пили чай. За чаемъ, Лукинъ, въ короткихъ словахъ, разказалъ главныя обстоятельства своего положенія. Товарищъ его былъ глубоко тронутъ и долго потомъ разспрашивалъ о подробностяхъ.-- Что жь вы намѣрены дѣлать теперь? спросилъ онъ, когда разказъ былъ оконченъ.
-- А что придется; право не знаю, отвѣчалъ тотъ.-- Обѣщали мнѣ мѣсто въ министерствѣ юстиціи, да когда я его получу и получу ли еще, Богъ знаетъ.
-- Послушайте, сказалъ Алексѣевъ,-- мы съ вами недавно знакомы, но время тутъ очень второстепенный вопросъ. Главное дѣло это довѣріе, а еслибы вы его не имѣли ко мнѣ, вы бы вѣрно не разказали мнѣ того, что я сейчасъ слышалъ. Впрочемъ, я не люблю предисловій. Дѣло вотъ въ чемъ. Ни у меня, ни у васъ, въ Петербургѣ пріятелей нѣтъ, то-есть такихъ, на которыхъ мы могли бы разчитывать въ полной мѣрѣ, а потому, я думаю, для насъ обоихъ было бы лучше поселиться вдвоемъ и жить вмѣстѣ.
Лукинъ слегка покраснѣлъ. Стыдъ гордаго человѣка, котораго несчастіе и нужда дѣлаютъ черезчуръ щекотливымъ ко всему, что хоть издали похоже на благодѣяніе, первый разъ вонзилъ въ него свое жало. Онъ долго молчалъ. Чувства самаго противоположнаго рода тѣснились въ его груди. Съ одной стороны, ему совѣстно было принять предложеніе, всѣ матеріальныя выгоды котораго были явно на его сторонѣ, а съ другой, онъ не могъ не цѣнить простоты и широкаго радушія, съ которымъ предложеніе это было сдѣлано, и не хотѣлъ обидѣть холоднымъ отказомъ человѣка, котораго онъ успѣлъ уже полюбить.
-- Я подумаю, отвѣчалъ онъ.
-- Хорошо, только не думайте, чтобы я увлекался драматическою стороной вашего положенія и хотѣлъ играть въ немъ какую-нибудь роль. Я просто ищу своей пользы и своего удовольствія. Мнѣ надоѣло жить одному. Вы не знаете, что за жизнь я велъ въ Петербургѣ, съ тѣхъ поръ какъ я вышелъ изъ школы! Какъ я нуждался, какъ я хандрилъ, и сколько горя я перенесъ, сколько ошибокъ надѣлалъ, не имѣя возлѣ себя никого, кто бы могъ дать совѣтъ, остеречь и помочь! Послушайте, я вамъ все разкажу.-- И вотъ, въ свою очередь, онъ началъ подробный разказъ, который Лукинъ слушалъ внимательно. Память у него была хорошая, и все, что онъ слышалъ, вырѣзывалось на ней какъ на мѣдной доскѣ. Ихъ разговоръ былъ начатъ на станціи, за самоваромъ, а затянулся на весь переѣздъ. Выпивъ по два стакана горячаго чаю, они закурили сигары и поскакали опять по мягкой пыльной дорогѣ. Тѣмъ временемъ солнце сѣло, и изъ-за лѣса, на горизонтѣ, выглянулъ красный рогъ новаго мѣсяца. Густая роса ложилась кругомъ, а по низкимъ мѣстамъ туманъ стлался какъ легкое кисейное покрывало. Въ поляхъ стемнѣло, по деревнямъ, тамъ и сямъ, замелькали далекіе огоньки. Два раза они обогнали гурты воловъ, расположенные на ночлегъ. Погонщики, обставивъ себя повозками и разложивъ костеръ на опушкѣ лѣса, сидѣли какъ черныя тѣни вокругъ, а яркій отблескъ огня рисовалъ ихъ суровыя лица. Но глазъ едва успѣвалъ вглядѣться въ эти картины. Онѣ налетали какъ сонъ и, мелькнувъ, проносились мимо.
На слѣдующую станцію, они пріѣхали уже ночью. Было половина двѣнадцатаго. Лукинъ, который вездѣ отдавалъ подорожную отъ себя, сталъ требовать лошадей; но, съ вечерней попойки въ честь праздника, всѣ ямщики были пьяны, и смотритель совѣтовалъ обождать. Это былъ свѣжій, бодрый старикъ, средняго роста, съ румянымъ лицомъ и курчавыми бѣлокурыми волосами, въ которыхъ блестѣла замѣтная просѣдь.
-- Дайте имъ выспаться, сударь, говорилъ онъ,-- не то они пожалуй вамъ шею сломаютъ, а мнѣ придется за васъ отвѣчать. Что дѣлать-то! Съ ними не справишься, такой ужь народъ. Какъ праздникъ, такъ и нарѣжутся. Теперь тоже лошади у насъ все больше новыя, совсѣмъ дороги не знаютъ, а до Машковой есть горка довольно крутая и мостъ. Сдѣлайте Божескую милость, повремените хоть до свѣту, авось о ту пору проспятся.
Лукинъ оглянулся, желая узнать, что скажетъ его товарищъ, который вошелъ вмѣстѣ съ нимъ, но Алексѣева не было. "Ну, вѣрно спать залегъ," подумалъ онъ, вспомнивъ, какъ тотъ притихъ подъ конецъ переѣзда и сидя въ телѣгѣ дремалъ, раскачиваясь на всѣ стороны.
-- Дѣлать нечего, сказалъ онъ,-- до свѣту я подожду, но не долѣе. Только сдѣлайте одолженіе, запишите сейчасъ подорожную и отдайте мнѣ, чтобы послѣ не позабыть, да распорядитесь теперь же насчетъ лошадей.
-- Насчетъ лошадей безпокоиться не извольте, лошади будутъ, былъ бы только ямщикъ. Самоваръ не прикажете ли?
"А, вотъ тебѣ чего нужно," подумалъ Лукинъ.
-- Нѣтъ, покорно благодарю, отвѣчалъ онъ,-- мы пили чай на той станціи, а теперь я лучше засну.
Съ этими словами, взявъ сальную свѣчку въ грязномъ, заплывшемъ подсвѣчникѣ, онъ вышелъ въ другую комнату. Это была обыкновенная комната для проѣзжихъ, безъ сторъ, съ диваномъ, покрытымъ кожею, съ большими, неуклюжими стульями и столомъ, на которомъ лежала извѣстная шнуровая тетрадь для записки жалобъ. Портреты Суворова и Барклая-де-Толли висѣли съ одной стороны, на стѣнѣ, возлѣ зеркальца, обклееннаго бумагой, а съ другой, почтовыя правила въ рамкахъ. Товарищъ его лежалъ на диванѣ въ полной дорожной формѣ, то-есть въ шинели, покрытой густымъ слоемъ пыли, и въ такой же фуражкѣ; онъ спалъ крѣпкимъ сномъ. Лукинъ подошелъ къ нему со свѣчой въ рукѣ и съ минуту стоялъ неподвижно. Его поразила необыкновенная блѣдность лица, а также какое-то странное выраженіе нѣмаго, торжественнаго покоя во всѣхъ чертахъ. "Точно мертвый", подумалъ онъ самъ про себя.
-- Алексѣевъ! шепнулъ онъ въ полголоса, трогая его за плечо.
-- Сейчасъ, сейчасъ... подожди, Левшинъ, одну минуточку... я совсѣмъ готовъ... пробормоталъ тотъ во снѣ, не открывая глазъ, и повернулся къ нему спиной.
"Воспоминаніе изъ прежней дороги," подумалъ Лукинъ. Потомъ, онъ поставилъ свѣчку на столъ, посмотрѣлъ на часы, сбросилъ шинель свою на полъ и растянулся на ней во всю длину. Съ минуту еще въ ушахъ его смутно гудѣлъ мнимый звукъ колокольчика и мнимый стукъ колесъ по землѣ, потомъ все умолкло, и онъ заснулъ.
Проѣзжій, на станціи, рѣдко видитъ во снѣ какія-нибудь опредѣленныя грезы. Обыкновенно, онъ такъ утомленъ, что спитъ какъ убитый, но на этотъ разъ вышло иначе. Съ самаго начала, какъ только Лукинъ уснулъ, ему стала чудиться всякая всячина. Деревня, столица, Торопецъ, Великія Луки и станція, недавнія сцены и образы изъ давно-минувшихъ годовъ, все это путалось, переплетаясь въ какой-то странной перестановкѣ лицъ, мѣстностей, впечатлѣній. То снилось ему, что онъ снова ищетъ извощика, то, что извощикъ, на долгихъ, везетъ его въ Петербургъ, то, что онъ скачетъ на почтовыхъ, въ спокойномъ дормезѣ, и съ нимъ какой-то попутчикъ. Оказывается, что это не Алексѣевъ, а Левшинъ, что Левшинъ вовсе не умеръ, а умеръ кто-то другой. Они вмѣстѣ отыскиваютъ Алексѣева и знаютъ навѣрное, что онъ гдѣ-то спитъ, но гдѣ, онъ не можетъ припомнить. И вотъ они пріѣзжаютъ на станцію, входятъ въ комнату: Алексѣевъ лежитъ на диванѣ въ дорожной шинели и въ пыльной фуражкѣ. Они подходятъ къ нему, Левшинъ будитъ: "вставай, говоритъ, пора"; тотъ встаетъ, и они уѣзжаютъ въ дормезѣ, а онъ остается одинъ. Ему грустно и скучно, онъ ждетъ лошадей, отъ скуки онъ хочетъ зажечь сигару и опускаетъ руку въ карманъ, но въ карманѣ лежитъ не огниво, а портфель, портфель Алексѣева, и въ немъ цѣлая кипа билетовъ на разныя суммы. Скорѣй! Скорѣй лошадей! Надо догнать ихъ, надо отдать, а то они подумаютъ Богъ знаетъ что! Лошадей подаютъ, онъ гонитъ во весь опоръ, а сзади кричатъ ему: "Стой! стой! Деньги укралъ!.." Но шумъ замолкъ, все исчезло, и только въ потемкахъ что-то стучитъ. Это сердце его бьется въ груди, или нѣтъ, это маятникъ на часахъ. Часы, онъ знаетъ, тутъ возлѣ висятъ, а все, что онъ видѣлъ, все это сонъ, потому что вотъ онъ лежитъ тутъ на станціи, свѣчу кто-то загасилъ, должно-быть смотритель, и потому не видать ничего, но онъ знаетъ, что тутъ, на диванѣ, возлѣ него, лежитъ Алексѣевъ. Сознаніе вернулось на мигъ, но вслѣдъ за тѣмъ опять грезы. Опять, онъ скачетъ во весь опоръ на почтовыхъ, и скачетъ одинъ. Товарищъ его остался на станціи, но отдалъ ему свой бумажникъ, затѣмъ чтобъ онъ вынулъ изъ банка проценты, нанялъ квартиру для нихъ въ Петербургѣ и заплатилъ впередъ за весь годъ. Они будутъ жить вмѣстѣ и будутъ жить хорошо, а съ Барковымъ онъ знаетъ какъ сдѣлать. Надо его надуть. Надо распорядиться такъ, чтобъ онъ не могъ его отыскать; а для этого, квартиру надо нанять на имя Алексѣева, который одинъ будетъ извѣстенъ, а самъ онъ будетъ прятаться, такъ что его не замѣтятъ; это очень не трудно, потому что онъ самъ Алексѣевъ, да, Григорій Алексѣевъ. Лукинымъ онъ останется только какъ частное лицо, а въ отношеніи къ обществу будетъ скрываться за личностію Алексѣева. Но какъ сдѣлать съ паспортомъ?... Онъ начинаетъ придумывать; мысли путаются у него въ головѣ, онъ не можетъ ихъ уловить. Вмѣсто мыслей, какія-то странныя сочетанія словъ шевелятся на языкѣ... Общество, частное лицо, жертва, общее правило, частный случай... все это имѣетъ какое-то особенное отношеніе къ нему и къ его настоящему положенію въ жизни, но какое, онъ напрасно силится разгадать; а между тѣмъ разгадка какъ будто бы очень близка. Въ иную минуту, ему такъ и кажется, что вотъ, вотъ поймалъ, вотъ сейчасъ все станетъ ясно какъ на ладони; но тутъ, какъ нарочно, новый потокъ образовъ, мыслей и словъ подхватывалъ его на лету и увлекалъ съ неотразимою силой. Безсвязные, мутные сны проходили надъ его головой какъ волны...
Когда онъ проснулся, въ комнатѣ было еще совершенно темно; но въ окошко уже глядѣлъ темно-синій, едва примѣтный утревній полусвѣтъ. Лукинъ всталъ и, руками ощупывая дорогу, пробрался къ смотрителю, который, сидя по прежнему у стола, записывалъ что-то въ книгу. На столѣ, передъ нимъ, лежалъ пакетъ, и горѣла свѣча, точь-въ-точь какъ въ ту пору, когда онъ вошелъ къ нему въ первый разъ.
-- Что это? Вы не спали или я ошибаюсь? Который часъ?
-- Четыре часа, отвѣчалъ тотъ, взглянувъ и продолжая писать.-- Такое ужь наше житье. Хоть совсѣмъ и въ постель не ложись. Почта сейчасъ проѣхала, прибавилъ онъ,-- лошадей всѣхъ забрала, только двѣ тройки всего и осталось, одна курьерская, а другая неѣзженная, прямо изъ табуна, намедни, подрядчикъ прислалъ.
-- Такъ что же, зачѣмъ дѣло стало?
-- Да Богъ ее знаетъ, какъ-то еще пойдетъ. Неровенъ часъ, пожалуй въ канавѣ будете. Обождите, сударь, маленько. Часамъ къ девяти обратные будутъ. Какъ только покормятъ, тотчасъ велю заложить, а вы покуда чайку напейтесь.
-- Да что вы все чаемъ меня угощаете? возразилъ Лукинъ.-- Что, я тутъ.цѣлыя сутки что ли буду стоять? Изъ-за какой надобности? Вчера вы говорили, что ямщики пьяны, сегодня, что лошади не объѣзжены; а дальше что будетъ? Нѣтъ, дудки! Я за носъ себя водить не позволю. Велите сейчасъ закладывать, а чай пейте сами, если хотите.
Не отвѣчая ни слова, смотритель всталъ и ушелъ. Лукинъ довольно долго стоялъ у окна, на запотѣлыхъ стеклахъ котораго отблескъ свѣчи встрѣчался съ холоднымъ лучомъ разсвѣта. Черезъ четверть часа, онъ услышалъ большую возню на дворѣ, въ промежуткахъ которой побрякивалъ колокольчикъ. Въ потемкахъ, нельзя было ничего разглядѣть, кромѣ тусклаго фонаря да группы черныхъ фигуръ, сновавшихъ взадъ и впередъ, но голоса слышны были явственно.
-- Давай хомутъ, Вася, кричалъ одинъ.-- Ахъ ты, волкъ-те зарѣжь! Вишь морду ворочаетъ, словно барыня питерская! Погоди, я те вышколю!... Давай хомутъ, говорятъ, чего уши развѣсилъ? Аль съ праздника хмѣль-то еще не проспалъ?
-- Вишь, черти проклятые! ворчалъ другой.-- Чтобы вамъ лопнуть! Опять уздечки не привезли.
Сильный топотъ и фырканье перебили его слова.
-- Держи! Держи ее крѣпче! Да держи же, русскимъ тебѣ языкомъ говорятъ! И возжу, поверни ее направо маленько, вотъ такъ, еще, назадъ, назадъ отодвинь. Я говорилъ, коротки постромки...
-- А гдѣ онѣ коротки? глянь-ка сюда, видишь?
Долго слушалъ Лукинъ, зѣвая; потомъ пошелъ и разбудилъ Алексѣева.
-- Вставайте, сейчасъ лошадей подаютъ, сказалъ онъ.
-- Сейчасъ, сейчасъ, отвѣчалъ тотъ, приподнимаясь и протирая глаза.-- Пусть сперва выѣдутъ, а я еще полежу.
-- Когда тутъ лежать? вонъ, слышите, выѣзжаютъ. Скрыпъ воротъ и звонъ колокольчика подтвердили его слова. Слышно было, какъ лошади шарахнулись бѣшено, и какъ ихъ съ трудомъ удержали, выводя потихоньку за ворота. Черезъ минуту, проѣзжіе были готовы и вышли изъ комнаты на крыльцо.
На дворѣ разсвѣтало. Телѣга съ тройкой лихихъ вороныхъ коней, совсѣмъ готовая, стояла поодаль, но стояла не слишкомъ смирно. Два дюжихъ парня держали подъ устцы пристяжныхъ, которыя поминутно то пятились въ сторону, то рвались впередъ; а коренная храпѣла, крутила шею дугой и рыла копытами землю.
-- Вещи уложены? спросилъ Лукинъ ямщика.
-- Все уложено, извольте садиться скорѣй, господа, вишь лошади не стоятъ.
Лукинъ живо вскочилъ въ телѣгу, но товарищъ его едва занесъ ногу и взялся за облучокъ, какъ пристяжная взвилась на дыбы. Онъ оробѣлъ и отшатнулся назадъ.
-- Что это значитъ? Какихъ звѣрей они намъ заложили? спросилъ онъ, со страхомъ посматривая на лошадей.
-- Ничего, сударь, кони хорошіе. Первый разъ въ хомутахъ, такъ вотъ они и кобенятся. Садитесь только скорѣй; Богъ милостивъ, не въ первый разъ объѣзжаемъ.
-- Какъ такъ Богъ милостивъ? Какъ объѣзжаемъ? Да я совсѣмъ не хочу объѣзжать лошадей. Я не кучеръ и не берейторъ, я лучше здѣсь цѣлый день просижу.
Лукину стало смѣшно и досадно.-- Садитесь, полно вамъ пятиться, сказалъ онъ нетерпѣливо; но видя, что тотъ еще не рѣшается,-- передовые люди, хмъ! прибавилъ онъ съ язвительною насмѣшкой.
Алексѣевъ весь вспыхнулъ.-- Пошелъ! закричалъ онъ, вскочивъ въ телѣгу. Ямщикъ перекрестился; державшіе пристяжныхъ пустили поводья и отскочили въ сторону, кони шарахнулись, и въ одинъ мигъ тройка, телѣга, проѣзжіе, все скрылось вдали. Только сѣрая пыль вилась по дорогѣ, обозначая ихъ слѣдъ.
-- Горячи что-то больно, Гаврилычъ, не быть бы имъ на боку, замѣтилъ сѣдой широкоплечій ямщикъ, обращаясь къ старостѣ.
-- Нешто ему въ первый разъ? отвѣчалъ тотъ.
-- Извѣстно не въ первый, что говорить, парень бывалый, да только гораздо хмѣленъ былъ вечеромъ, валялся какъ стелька въ избѣ подъ столомъ. Со сна-то оно не такъ чтобы очень примѣтно, сидитъ себѣ словно трезвый, а тамъ смотри, на вѣтру учнетъ разбирать, не хуже вчерашняго раскачаетъ.
Староста согласился, что это можетъ случиться, но прибавилъ, что только бы до мосту съ рукъ сошло, а тамъ, по песку, умаются. Послѣ того, они простояли еще съ минуту и преспокойно отправились спать. А между тѣмъ вопросъ, о которомъ они разсуждали, былъ близокъ къ своему разрѣшенію.
Вытянувъ шеи и раздувая ноздри, съ бѣлою пѣной на губахъ, тройка несла во всю прыть, несла такъ бѣшено, что телѣга подпрыгивала, виляя за ней по пятамъ, какъ пустая корзина, а сѣдоки принуждены были держаться руками за что попало, чтобъ усидѣть на мѣстахъ. Ямщикъ, дюжій парень лѣтъ подъ сорокъ, уперся ногами въ передокъ и перегнулся назадъ до того, что косматая голова его съ рыжею бородой лежала почти на колѣняхъ у Лукина; а тотъ между тѣмъ тревожно посматривалъ то на него, то на его лошадей. Нѣсколько разъ ему показалось, что вожжи въ рукахъ ямщика затянуты не такъ твердо, какъ надо было желать, и что самъ онъ покачивается. При этомъ, онъ вспомнилъ слова смотрителя насчетъ вчерашней попойки и сталъ опасаться, чтобы дѣло не кончилось дурно; а между тѣмъ товарищъ его, который сначала сидѣлъ весь блѣдный и ждалъ неминуемой катастрофы, пришелъ немножко въ себя и, видя, что опасенія его не сбываются, замѣтно повеселѣвъ.
-- Вотъ молодецъ! сказалъ онъ, любуясь лихою осанкой ямщика.-- Ему хоть самого чорта запряги въ корень, онъ и того повернетъ по своему.-- Но едва онъ успѣлъ выговорить это, какъ молодецъ ни съ того, ни съ сего началъ гикать, повертывая вожжами то вправо, то влѣво, и въ то же время телѣга, которая прежде летѣла прямо вдоль по дорогѣ, вдругъ пошла колесить страшнымъ образомъ, забирая то въ ту, то въ другую сторону. Раза два они промчались во весь опоръ по самой окраинѣ рва. Лукинъ ухватился за вожжи, стараясь ихъ вырвать, чтобы самому занять мѣсто ямщика; но тотъ, несмотря на то, что былъ пьянъ, держалъ ихъ такъ крѣпко, что съ нимъ мудрено было справиться. А между тѣмъ, рѣшительная минута уже наступала. Впереди уже виденъ былъ спускъ, за которымъ внизу мелькала рѣка, и все это вихремъ неслось къ нимъ на встрѣчу. Едва успѣли они понять свое опасное положеніе, какъ дорога пошла быстро подъ гору. Въ самое это время, одна изъ двухъ пристяжныхъ, задѣвъ ногой за постромку, лягнула на всемъ скаку. Передокъ затрещалъ.-- Держи! Держи! закричали они въ одинъ голосъ; но ямщикъ не могъ удержать. Тогда Лукинъ оттолкнулъ его въ сторону и, схвативъ вожжи въ обѣ руки, дернулъ изо всей мочи. Вся тройка дрогнула, а коренная рванулась назадъ, но это былъ одинъ мигъ, телѣга съ наскоку ударила ей въ крестецъ, и вслѣдъ за тѣмъ никакая сила уже не въ состояніи была удержать ее. Двѣ вожжи лопнули, Лукинъ пошатнулся. Что далѣе было, онъ помнилъ какъ смутный сонъ. Помнилъ, что лошади понесли ихъ внизъ подъ гору, что онъ вылетѣлъ изъ телѣги и ударился о-земь; потомъ отчаянный крикъ послышался гдѣ-то вдали, и все стихло...
Опомнясь, онъ увидѣлъ себя въ кустахъ, на травѣ. Платье разорвано, лицо и руки въ царапинахъ, въ плечѣ и въ боку жестокая боль; но упругія вѣтви кустовъ и мягкій грунтъ того мѣста, куда онъ упалъ, спасли его отъ дальнѣйшей бѣды. Онъ всталъ на ноги безъ труда и, немного прихрамывая, выбрался на дорогу. Авось и имъ обошлось такъ же дешево, думалъ онъ, оглядываясь кругомъ, но разбитое колесо, на которое онъ наткнулся, и глубокая, извилистая борозда по песку были первымъ зловѣщимъ отвѣтомъ на эту надежду. Пройдя шаговъ пять, онъ взглянулъ внизъ и вдругъ увидѣлъ все остальное. Подъ горой, у самаго моста, валялся кузовъ телѣги, раздробленной въ щепки. Лошадей не было, ямщика тоже, но тутъ же, въ сторонкѣ, лежалъ Алексѣевъ. Мѣшки, чемоданы, колеса, обрывки вожжей разбросаны были кругомъ. Во одну минуту, онъ сбѣжалъ внизъ и былъ середи этой сцены. Онъ кинулся къ Алексѣеву, тотъ лежалъ весь въ пыли и въ крови, безъ признаковъ жизни, лицо блѣдное, грудь не дышетъ, а на лѣвомъ вискѣ большое синее пятно въ формѣ подковы.
"Конецъ!" подумалъ Лукинъ, и сердце его болѣзненно сжалось. Минутъ пять стоялъ онъ надъ трупомъ товарища, кусая губы и ногти. Наконецъ глухой стонъ заставилъ его оглянуться. Шагахъ въ десяти, изо рва вылѣзала измятая и растрепанная фигура.
-- Что съ тобой, братецъ? Весь ли ты цѣлъ? спросилъ онъ, съ трудомъ узнавъ ямщика, съ котораго хмѣль сошелъ вдругъ, какъ съ гуся вода.
-- Чуточку поразбили, проклятыя, отвѣчалъ тотъ, потирая себѣ грудь и плечи, и вдругъ увидѣлъ кузовъ телѣги со всѣмъ, что лежало вокругъ.
-- Ой, свѣтики! Пропала моя головушка! завопилъ онъ, взмахнувъ руками.-- Батюшки! Баринъ-то, баринъ-то, какъ лежитъ!
-- Да, братъ, лежитъ такъ, что ужь больше не встанетъ, сказалъ Лукинъ, утирая глаза кулакомъ.
-- Господи Іисусе Христе! Помилуй насъ грѣшныхъ! продолжалъ тотъ, крестясь.-- Да гдѣ же кони-то, бѣсы-то окаянные удрали куда? Хоть бы единаго увидать; а то вѣдь безъ нихъ тутъ хоть цѣлыя сутки сиди! Безъ нихъ вѣдь и глазъ на станцію не кажи!... Батюшка! Ваше благородіе! продолжалъ онъ:-- ради Христа, потерпите вы туточку маленько, я сбѣгаю за мостъ, лошадокъ моихъ поищу!
Лукинъ, не отвѣчая ни слова, указалъ ему пальцемъ на трупъ. Тотъ понялъ, и вдвоемъ они отнесли его въ сторону отъ дороги, въ кусты. Такимъ же образомъ убраны были и вещи. Положивъ послѣднюю изъ нихъ на траву, ямщикъ повторилъ, что надо идти поискать лошадей, да потомъ съѣздить верхомъ на станцію. Черезъ минуту, Лукинъ остался одинъ. Онъ сидѣлъ на большомъ чемоданѣ, а передъ нимъ, на травѣ, лежалъ трупъ Алексѣева.