VI. Рубиконъ.

Лукинъ находился въ странномъ положеніи; по еще болѣе странны и дики были тѣ мысли, которыя бродили у него въ головѣ. "Я тутъ сижу какъ разбойникъ, думалъ онъ, да, какъ разбойникъ надъ трупомъ проѣзжаго, котораго онъ убилъ и затащилъ со всѣмъ добромъ его въ лѣсъ, но не успѣлъ убрать ни того, ни другаго до свѣта, и вотъ, солнце взошло, какъ судья, на золотомъ своемъ тронѣ, взошло, освѣщая ночное дѣло и призывая въ свидѣтели лѣсъ, небо, рѣку и каждый кустъ и каждую травку. Конечно, одно наружное сходство, потому что кто можетъ меня обвинять? Развѣ я что-нибудь затѣвалъ? Развѣ я могъ предвидѣть, чѣмъ все это кончится? Боже мой! Да еслибъ это зависѣло отъ меня, я бъ охотно легъ тутъ, на его мѣсто, потому что мнѣ жизнь не мила, а онъ былъ полонъ надеждъ, онъ вѣрилъ въ судьбу и въ свое назначеніе, считалъ себя въ.числѣ избранниковъ, призванныхъ, въ числѣ тѣхъ, кого судьба бережетъ, какъ орудіе, для возвышенной цѣли... Ба! Вонъ она какъ бережетъ! Вонъ онъ -- избранникъ, не первый и не послѣдній, котораго она бросила по дорогѣ, какъ старую тряпку, негодную никуда!.. Убитъ! убитъ словно кротъ, котораго переѣхали колесомъ, а я живъ!.. Но то, что я живъ, чистый случай, потому что я самъ могъ быть убитъ и лежать на его мѣстѣ... Въ чемъ я виноватъ? Что такое я сдѣлалъ?.. Сначала я, разумѣется, сдѣлалъ глупость. Я не повѣрилъ смотрителю, думалъ, что онъ меня просто пугаетъ, хитритъ, хочетъ содрать полтинникъ за самоваръ, но послѣ, когда я увидѣлъ заложенныхъ лошадей, почемъ я могъ знать, что ямщикъ пьянъ, и что мы не доѣдемъ? Наконецъ, что за невидаль ѣхать на бѣшеныхъ лошадяхъ? Сколько разъ со мной это случалось и сколько разъ счастливо обошлось! Откуда же это подлое чувство, которое крадется въ душу невольно и шевелится такъ пріятно на днѣ, и отчего за нимъ вяжутся всѣ эти черныя мысли? Убійство, грабежъ,-- какое мнѣ дѣло до этихъ вещей?.. Не убивалъ я, не грабилъ, я просто сдѣлалъ неосторожность довольно мелкаго рода, изъ числа тѣхъ, что девяносто девять разъ сходятъ счастливо съ рукъ. А что касается до моихъ личныхъ отношеній къ этому человѣку, то развѣ въ нихъ было что-нибудь, въ чемъ бы я могъ себя упрекнуть? Напротивъ, онъ мнѣ понравился, я полюбилъ его съ первой встрѣчи, и послѣ думалъ сойдтись съ нимъ еще короче, думалъ, что вотъ я опять не одинъ на свѣтѣ, что я нашелъ человѣка, съ которымъ мы будемъ друзьями, будемъ жить вмѣстѣ... Да, я разчитывалъ, что мы будемъ жить вмѣстѣ, но что же тутъ дурнаго?" И точно, дурнаго не было ничего, но странно сказать, что-то кольнуло его при этомъ. Онъ вспомнилъ свой сонъ, бумажникъ и деньги... Все это вдругъ мелькнуло у него въ головѣ, кровь хлынула къ сердцу, оттуда въ лицо... Что это такое? Съ чего онъ вдругъ покраснѣлъ? покраснѣлъ передъ мертвымъ, который лежалъ въ двухъ шагахъ, на травѣ!....... Онъ вдругъ поймалъ свою заднюю мысль, которая долго скользила, увертывалась отъ внутренняго анализа, но наконецъ, случайно попавъ на глаза, явилась въ видѣ какой-то маленькой черной точки на днѣ. "Что за вздоръ!" думалъ онъ, а самъ началъ вглядываться, и вотъ точка стала расти, шире и шире, быстрѣе и быстрѣе, и вдругъ охватила его со всѣхъ сторонъ, какъ мрачная туча. "Гдѣ я? Что со мной? думалъ онъ. Какой бѣсъ меня искушаетъ?... Я... я одинъ въ цѣломъ свѣтѣ. Меня ограбили и выбросили на большую дорогу съ пустыми руками. У меня ничего, ничего впереди не осталось! Одна надежда на случай... А случай какъ тутъ. Я не напрасно его призывалъ. Вотъ онъ, лежитъ на травѣ, въ карманѣ у мертваго человѣка, стоитъ только нагнуться да взять, вотъ и все. Взять -- что такое? Чужую собственность? Чью? Кто наслѣдники? Наслѣдниковъ нѣтъ; деньги достанутся первому встрѣчному, кто запустятъ руку въ карманъ, а не ему, такъ земской полиціи, которая подѣлитъ ихъ между собой, заплативъ кому слѣдуетъ вверху и внизу. Спрашивается, почему же имъ, а не мнѣ?.. Еслибы мертвый могъ встать и сказать свою волю, конечно онъ отдалъ бы мнѣ... О! Чортъ хитеръ! Онъ не требуетъ, чтобы гордый человѣкъ, чистый человѣкъ, прямо съ перваго раза отвѣсилъ ему поклонъ въ ноги. Нѣтъ, ему только головой кивни, глазомъ мигни, и онъ готовъ тебѣ услужить всѣмъ, чѣмъ хочешь... Ба! Что за мысли! Я сижу тутъ точно ребенокъ, у котораго нервы разстроены бабьими сказками. Дѣлать или не дѣлать, что-нибудь одно изъ двухъ. Но если дѣлать, то, разумѣется, надо обдумать сперва всѣ послѣдствія. Билета я не видалъ, надо бы на него посмотрѣть..." Онъ оглянулся. Но мосту кто-то скачетъ,-- это ямщикъ, онъ поймалъ лошадей и скачетъ на станцію; но можетъ-быть заѣдетъ сюда;-- нѣтъ, вонъ онъ мимо проѣхалъ, кругомъ ни души. Лукинъ всталъ и твердою рукой вынулъ у мертваго изъ кармана бумажникъ. Первое, что попалось ему на глаза, былъ паспортъ покойника. Онъ былъ выданъ изъ университета, на имя Григорія Андреевича Алексѣева. Опять Лукинъ припомнилъ свой сонъ. "Да, точно, я самъ бы могъ быть Алексѣевъ, подумалъ онъ, еслибъ отецъ того захотѣлъ, и тогда это имя, за исключеніемъ нѣсколькихъ буквъ, могло бы быть моимъ собственнымъ... Странно!" Онъ сложилъ паспортъ и вынулъ другую бумагу; это былъ просто счетъ, поданный гдѣ-то въ трактирѣ. Наконецъ, вотъ онъ, билетъ заемнаго банка, на тридцать тысячъ рублей ассигнаціями, на имя неизвѣстнаго. "Но это что же? Зачѣмъ тутъ фамилія его выписана?.. А! Это внесъ вѣроятно его отецъ; надворный совѣтникъ Андрей Степановичъ Алексѣевъ, внесъ очень давно,-- вонъ оно -- тридцать три года. А это что? Хмъ,-- это проценты сынъ вынималъ, каждый годъ, и рука его вѣрно извѣстна. Но это вздоръ, съ безыменнымъ билетомъ всегда можно справиться. Одно только дурно. У него въ чемоданѣ могутъ найдтись бумаги, старыя письма, могутъ узнать, что у него были деньги и сколько и гдѣ. Тогда на меня падетъ подозрѣніе. Въ банкѣ объявятъ, примутъ разныя мѣры. Казна или, лучше сказать, ея представители почуютъ, что ихъ лишили добычи, и тогда трудно будетъ концы схоронить. Могутъ, пожалуй, даже теперь задержать, и если возникнетъ малѣйшее подозрѣніе, пожалуй, обыщутъ. Тогда, это имя, тутъ на билетѣ, заговоритъ противъ меня и выступитъ моимъ обвинителемъ... Хмъ| Я право сижу тугъ какъ воръ, и какъ воръ веду свой разчетъ! А между тѣмъ, вѣдь это одна только форма, и форма изъ самыхъ пустыхъ. Кому принадлежатъ эти деньги? Покуда, рѣшительно никому. Это чистая res nullius. Онъ самъ говорилъ, что у него нѣтъ родныхъ. Онъ самъ, проживи онъ хоть съ четверть часа долѣе, отдалъ бы мнѣ свой билетъ, опасаясь, чтобъ онъ не достался въ руки людей совершенно чужихъ. Съ чего же я буду педантствовать? Я буду трусъ и дуракъ, если я пропущу этотъ случай. Кто знаетъ, когда другой попадется такъ ловко навстрѣчу? Можно всю жизнь прождать понапрасну, всю жизнь отбыть въ кабалѣ у этого мерзавца Баркова!... Вотъ воръ такъ воръ,-- несомнѣнный; а между тѣмъ у него все по формѣ и по закону, на этомъ его не поймаешь. Нѣтъ, надо на форму наплевать, чтобы выбиться у него изъ рукъ, и, разумѣется, я это сдѣлаю. Я передъ писанною бумагой не струшу, я не поклонникъ обряду и буквѣ. Я не позволю себѣ кавычками руки связать, запереть себя подъ замокъ параграфа! Я ему покажу... Хмъ! Да ему-то что? Онъ обѣими руками перекрестится, если я ему деньги всѣ разомъ отдамъ. Ему только того и нужно. А если не разомъ, такъ выйдетъ все-таки только то, чего онъ самъ ожидалъ; то-есть онъ будетъ лупить съ меня оброкъ, каждый разъ прищелкивая языкомъ отъ радости, что вотъ-молъ какая славная штука мнѣ удалась и на какого аккуратнаго малаго я попалъ! Нѣтъ, этимъ его не удивишь. Его надо иначе угостить. Надо такъ дѣло устроить, чтобъ онъ ни копѣйки съ меня не взялъ; чтобъ онъ, прождавъ годъ и не получая ни гроша, сталъ разыскивать и не нашелъ ничего! Фить! Исчезъ Григорій Алексѣевичъ Лукинъ,-- поди отыскивай его по всей Россійской имперіи!.. Оно кажется и хитро, а вѣдь штучка-то очень проста.... такъ проста, что почти цѣликомъ пришла въ голову, сама, безъ зову пришла, явилась не прошенная, нежданная!.. Охъ, сонъ мой, сонъ! Куда ты меня ведешь?.. Какой бѣсъ нашепталъ мнѣ тебя?.. Какой ангелъ защититъ меня отъ твоихъ обольщеній?.. Нѣтъ его, моего добраго ангела! Я самъ оттолкнулъ его отъ себя; я разстался съ нимъ навсегда." Онъ закрылъ лицо и задумался. Сцена въ Ручьяхъ пришла живо ему на память; а за ней и другія сцены въ деревнѣ. Онъ видѣлъ живо передъ собою врага, видѣлъ скрытое торжество у него на лицѣ, припоминалъ всѣ рѣчи его отъ слова до слова, и злоба, неукротимая злоба кипѣла у него на душѣ. Чувство обиды, которую трудно забыть и трудно простить, бродило отравой въ крови. Съ нимъ сдѣлали страшную вещь; у него отняли почву изъ-подъ ногъ, оторвали прошедшее. Его, какъ негодное дерево, вырвали съ корнемъ вонъ изъ родной земли и бросили на дорогу. "Моя жизнь разрѣзана пополамъ, думалъ онъ; да жаль -- не совсѣмъ. Двѣ половинки держатся другъ за друга на такой бездѣлкѣ, что смѣхъ сказать. Простой звукъ, нѣсколько буквъ на лоскутѣ грязной бумаги, вотъ все, что мнѣ осталось отъ столькихъ годовъ! Не будь этого, я былъ бы по крайней мѣрѣ на волѣ; но за этотъ проклятый хвостъ, за эту тонкую ниточку ухватился мой врагъ, и держитъ меня на привязи, какъ купленную собаку! Онъ надѣется, что я не рѣшусь всего оборвать, что я струшу. Нѣтъ, чортъ возьми, пропадай все, а я у тебя крѣпостнымъ не останусь! Я лучше въ Сибирь по этапу пойду и тамъ стану землю копать, а воли своей не отдамъ! Эшафотъ не безчеститъ; безчеститъ подлая сдѣлка съ врагомъ! Но до этого уравненія еще далеко; еще мы постоимъ за себя и попробуемъ своей силы... Идетъ! темная!" Онъ закрылъ бумажникъ и спряталъ его въ карманъ, а оттуда вынулъ другой, оглянулся кругомъ и засунулъ его въ карманъ къ Алексѣеву. "Ну, теперь живо! надо много чего успѣть сдѣлать, чтобъ обезпечить себя." Прежде всего, его собственный чемоданъ и мѣшокъ: они пойдутъ за вещи покойника; иначе нельзя; но изъ никъ надо взять кое-что, безъ чего онъ не могъ обойдтись. Онъ развязалъ ихъ проворно; вынулъ одну пару платья, одну перемѣну бѣлья да нѣсколько мелочей, и спряталъ ихъ въ чемоданъ Алексѣева. Перемѣщеніе было исполнено очень скоро, но много времени надо было потратить, чтобъ успѣть развязать всѣ ремни, ремешки, веревки, и потомъ привести ихъ опять въ прежній видъ. Полчаса слишкомъ прошло за этою работой. Едва онъ успѣлъ ее кончить, какъ вдалекѣ послышался конскій топотъ и трель колокольчика подъ другой. "Ѣдутъ!" шепнулъ онъ самъ про себя, и тутъ же припомнилъ, что онъ еще сдѣлалъ не все. Онъ кинулся впопыхахъ осматривать платье у мертваго, опасаясь, чтобы гдѣ-нибудь не осталось письма или другаго чего въ этомъ родѣ, что могло бы ему измѣнить; но ничего такого, онъ не нашелъ. Въ карманахъ нашлись только вещи; перемѣнить ихъ своими онъ не успѣетъ. Ну, что за бѣда! Что тамъ такое? Часы, портъ-сигаръ, кошелекъ,-- пустяки! По такимъ мелочамъ ничего не узнаютъ. Тутъ что еще? Платокъ и ключъ отъ мѣшка... Нѣтъ, этого нельзя оставить, ключи пойдутъ въ дѣло; а платокъ вѣрно съ мѣткой. Живѣе, живѣе! Колокольчикъ звенитъ уже близко; сверху могутъ увидѣть его въ кустахъ! Только что онъ успѣлъ спрятать къ себѣ эти вещи, а на мѣсто ихъ сунуть свои, какъ большая телѣга четверней, съ двумя ямщиками, старостою и станціоннымъ смотрителемъ, спустилась съ горы на мѣсто несчастнаго происшествія и стала у моста. Лукинъ вышелъ къ нимъ на дорогу.

-- Гдѣ онъ лежитъ? спросилъ смотритель, выскакивая изъ телѣги.

Лукинъ указалъ рукой на кусты. Трое пошли вслѣдъ за нимъ, а одинъ остался при лошадяхъ. Увидѣвъ трупъ, всѣ сняли шапки и перекрестились. "Царство небесное! Упокой, Господи, душу раба Твоего!" прошепталъ смотритель.-- Вы тоже упали? спросилъ онъ у Лукина.

-- Да, я вылетѣлъ изъ телѣги еще вонъ тамъ, наверху, вонъ, гдѣ лежитъ разбитое колесо, и упалъ въ ровъ; но такъ счастливо...

-- Оно точно что счастливо, перебилъ смотритель;-- а все же вамъ порядкомъ досталось. Вонъ, у васъ все лицо изцарапано. Вотъ видите; не послушали старика; а а васъ какъ просилъ обождать. Теперь, вонъ какой грѣхъ приключился... поди, отвѣчай! Вѣрите слову? Вотъ, какъ Богъ святъ, съ мѣста не сходя, согласился бы руку либо ногу переломить, лишь бы только на этомъ кончилось! Вамъ что? Васъ допросятъ, да и ступай себѣ съ Богомъ, а у меня вѣдь оно на шеѣ повиснетъ! Меня совсѣмъ заѣдятъ!.. Наѣдетъ полиція, пойдутъ допросы, разспросы, почтмейстеръ изъ города прикатитъ, въ Петербургъ рапортъ напишутъ, слѣдствіе нарядятъ; а тамъ только того и жди, что съ мѣста долой; на старости лѣтъ безъ куска хлѣба останешься... а за что? Я ли не остерегъ? Я ли своего дѣла не сдѣлалъ? Я ль виноватъ, что по писаному всего не пригонишь, что и конь коню рознь, и ямщикъ о праздникѣ пьянъ, и проѣзжій тебя точно холопа своего погоняетъ? Скорѣй да скорѣй! Я, молъ, знать ничего не хочу; у меня, молъ, чтобъ лошади были сейчасъ готовы! Какъ въ книгѣ, такъ чтобы и на конюшнѣ. Откуда хочешь возьми! Хоть роди, да подай, какъ давича генералъ требовалъ... Вотъ оно, житье окаянное! Охъ, Господи помилуй, Господа помилуй, Господи помилуй!.. пробормоталъ онъ скороговоркой и опять перекрестился.-- Что жь, надо на станцію отвезти. Ну, съ Богомъ, Гаврилычъ, подымайте-ка вы вдвоемъ; а вещи послѣ снесете.-- Староста съ ямщикомъ подняли мертвое тѣло и понесли къ телѣгѣ. Лукинъ хотѣлъ идти вслѣдъ за ними, но смотритель его удержалъ.

-- На минуточку, мнѣ нужно съ вами два слова сказать, произнесъ онъ.-- Позвольте спросить: вы съ кѣмъ изволили ѣхать?

-- Съ попутчикомъ.

-- Такъ-съ; а какъ его чинъ и фамилія?

-- Студентъ Лукинъ.

-- Онъ вамъ не родственникъ?

-- Нѣтъ.

-- Какъ же вы съ нимъ? Сами будете его хоронить, или оставите его у насъ на рукахъ?

Лукинъ задумался.

-- Я съ нимъ всего одинъ день знакомъ, отвѣчалъ онъ.-- Мы случаемъ встрѣтились на дорогѣ, и я его взялъ какъ попутчика. Несмотря на то, я бы желалъ всею душой отдать ему долгъ товарища и сдѣлалъ бы это непремѣнно, еслибы...

-- Если вы останетесь его хоронить, перебилъ смотритель,-- то вамъ придется долго прождать.

-- Вотъ въ томъ-то и бѣда, что мнѣ ждать невозможно.

-- Вы, значить, въ Питеръ спѣшите?

-- Да, я спѣшу.

-- Такъ вотъ извольте же выслушать, что я вамъ доложу. Мы вамъ дать лошадей не можемъ, прежде чѣмъ земская пополиція не сниметъ допроса и не отпуститъ васъ съ Богомъ. А скоро ли вы съ нею раздѣлаетесь, это въ вашей волѣ. Если вы на допросѣ покажете, что ямщика я вамъ далъ пьянаго, а лошадей не объѣзженныхъ, такъ вамъ отъ этого мало пользы; а товарищу вашему, царство ему небесное, и еще того менѣ. Вы этимъ только меня утопите ни за грошъ; а себѣ то сдѣлаете, что васъ тутъ продержатъ, покуда все слѣдствіе не окончится. Будутъ вамъ очныя ставки производить; заставятъ подписывать протоколы, показанія сочинять, словомъ, будете Бога благодарить, если черезъ три дня со станціи тронетесь. А мой вамъ совѣтъ вотъ какой: какъ только станутъ они у васъ спрашивать, отчего, молъ, такая бѣда случилась? вы просто скажите: лошади понесли. А отчего понесли, бѣсъ ихъ знаетъ. Вамъ что за дѣло? Вы не кучеръ, чтобы за лошадей отвѣчать. Понесли подъ гору, да и все тутъ. А если про ямщика спросятъ, не былъ ли онъ хмѣленъ, такъ вы про это не знаете; можетъ и былъ, только я, молъ, того не замѣтилъ. Ну, и насчетъ того, тоже, что мы теперь мертваго прежде осмотра съ мѣста увозимъ; мы вѣдь не лѣкаря. Мы почемъ знаемъ: можетъ, онъ и о сю пору еще живъ. Не оставлять же его валяться тутъ, по дорогѣ, безъ помощи. Такъ если васъ спросятъ, когда вашъ товарищъ умеръ? вамъ тоже и это неизвѣстно. Лежитъ, молъ, безъ памяти и не говоритъ ничего; а живъ, либо умеръ, не знаю. Такимъ образомъ, какъ увидятъ, что со словъ вашихъ ни взадъ, ни впередъ, ровнехонько ничего не выходитъ, такъ они и держать васъ не станутъ, по той причинѣ, что права не будутъ имѣть. Съ какой стати? Вѣдь вы къ дѣлу этому ни съ какой стороны непричастны?

-- Конечно нѣтъ.

-- И обвинять никого не желаете?

-- Рѣшительно никого. Будьте спокойны, я васъ не запутаю. Лишь бы ваша команда на станціи...

-- Наша команда?.. А имъ что за дѣло? Развѣ имъ позволяется отъ себя сочинять? Что прикажу, то и будутъ у меня говорить.

Черезъ полчаса послѣ этого разговора, они были на станціи. Лукинъ увидѣлъ себя опять въ той же комнатѣ съ портретомъ Суворова и съ маленькимъ зеркальцемъ, оклееннымъ пестрою бумагой. Когда-то его товарищъ лежалъ вотъ тутъ на диванѣ, и онъ его разбудилъ, и вышелъ вмѣстѣ съ нимъ на крыльцо. Неужели это было сегодня, за два часа передъ тѣмъ? Нѣтъ, быть не можетъ. Онъ столько пережилъ, такъ постарѣлъ, все такъ перемѣнилось съ тѣхъ поръ! Товарищъ его окончилъ свой путь безъ тройки и подорожной; а онъ повернулъ круто въ сторону, съ знакомой торной дороги, на какую-то новую, совершенно ему неизвѣстную. Оба разстались, разъѣхались навсегда, и не успѣли даже пожать руки на прощанье, не успѣли взглянуть другъ на друга въ послѣдній разъ! Злая тоска одолѣла нашего путешественника, когда эти мысли стали бродить у него въ головѣ. Съ одной стороны, образъ потеряннаго товарища и его ужасная смерть, съ другой -- чувство полнаго одиночества и отсутствіе всякой помощи въ виду разныхъ опасностей, которыя ему угрожали,-- все это гнетомъ лежало у него на душѣ. Ему было душно; онъ рвался изъ тѣсноты на просторъ; онъ горѣлъ нетерпѣніемъ оставить свою пассивную роль и принять дѣятельное участіе въ рѣшеніи тѣхъ загадокъ, какія столпились у него на пути; онъ жаждалъ дѣла, а между тѣмъ, на самомъ первомъ шагу, вотъ, онѣ засѣлъ тутъ на станціи и долженъ ждать Богъ знаетъ чего.

На станціи суета. Алексѣевъ лежитъ на другой половинѣ, въ пустой комнатѣ, ставни у которой затворены. Старикъ смотритель бѣгаетъ туда и сюда, хлопочетъ, кричитъ. Что тамъ такое готовится? За кѣмъ хотятъ посылать? Кто пріѣдетъ и скоро ли?... Кто ихъ знаетъ! Можетъ-быть, тутъ цѣлыя сутки придется сидѣть! Какая тоска! Онъ сѣлъ у окошка и отворилѣ его настежь. Станціонный домъ стоялъ на самомъ краю деревни. По другой сторонѣ дороги, насупротивъ того мѣста, гдѣ онъ сидѣлъ, длинный рядъ избъ кончался песчанымъ пригоркомъ. За пригоркомъ бѣжала мелкая рѣчка; а за ней зеленѣли поля. Пѣтухи пѣли съ разныхъ сторонъ, по дворамъ. Погода, съ утра совершенно-ясная, послѣ восхода солнца шла быстро на перемѣну. По синему небу сперва бродили свѣтлыя тучки, потомъ потянулась туманная полоса. Разстилаясь изъ края въ край, она густѣла со всѣхъ сторонъ, заволакивая лазурь. Синія тѣни исчезли, солнечный свѣтъ потускъ, на дворѣ потемнѣло, вѣтерокъ стихъ, птицы умолкли; сѣрая пелена вверху, теряя свои контуры, опускалась все ниже и ниже; нѣсколько капель упало на землю, и вслѣдъ за ними посыпался дождь. А между тѣмъ у послѣдней избы, не обращая вниманія на погоду, цѣлая куча босыхъ ребятишекъ и бабъ стояла, съ нѣмымъ любопытствомъ поглядывая на станцію. Лукинъ вспомнилъ, что у него лицо изцарапано, и отошелъ отъ окна. Нѣсколько минутъ спустя, со двора выѣхала телѣга. Въ ней сидѣлъ староста; онъ только что сунулъ за пазуху какую-то бумагу, сложенную вчетверо. Вслѣдъ за телѣгою, проскакалъ парень верхомъ; но тотъ повернулъ въ противоположную сторону. Первый былъ посланъ съ увѣдомленіемъ къ становому, который жилъ недалеко оттуда, въ своей деревушкѣ, второй везъ рапортъ къ почтмейстеру, въ городъ.

Дѣлать нечего, надо ждать; а это не такъ-то легко, когда на карту поставлена голова. Лукинъ затѣялъ опасное дѣло, дѣло такого рода, что еслибъ онъ имѣлъ время обдумать его на досугѣ, то онъ едва ли рѣшился бы его предпринять. Къ несчастію, окончательное рѣшеніе и связанный съ нимъ нераздѣльно первый шагъ дѣйствія нельзя было отложить. Обстоятельства вынуждали обсуждать, и рѣшаться, и дѣйствовать почти въ то же время; а время для зрѣлаго обсужденія было очень неблагопріятное. Тяжелое, неожиданное, ничѣмъ не заслуженное несчастіе обрушилось на Лукина и возмутило его глубоко. Виновникомъ этого несчастій былъ, разумѣется, не одинъ человѣкъ, а длинный рядъ лицъ, характеровъ и событій, большая часть которыхъ не отличалась ничѣмъ отъ того, что мы видимъ вокругъ себя каждый день, и что насъ нисколько не удивляетъ. Но весь этотъ рядъ, для него, пришелъ, наконецъ, къ одному результату; его завершало одно лицо, съ его собственнымъ личнымъ дѣломъ, выражающимъ его личную волю, и оно-то, въ глазахъ Лукина, явилось прямымъ, непосредственнымъ представителемъ враждебнаго приговора судьбы; оно олицетворяло собою все остальное. Немудрено, что все остальное упущено было изъ виду, и что въ душѣ Лукина громче всего говорило неукротимое чувство злобы противъ того, кого онъ считалъ единственнымъ своимъ притѣснителемъ. Ошибка была естественна, почти неизбѣжна; а между тѣмъ она была велика. Противъ Баркова Лукинъ былъ правъ, и съ нимъ однимъ онъ легко могъ бы справиться; но за Барковымъ стояло много людей, стояла масса неизмѣримая, съ ея законами и обычаями, съ ея слѣпымъ, формальнымъ судомъ, съ ея громадною силой, и Лукинъ это смутно предчувствовалъ, прежде чѣмъ сдѣлалъ рѣшительный шагъ. На мигъ, передъ нимъ мелькнула догадка объ истинномъ смыслѣ его положенія, догадка, что онъ бросаетъ свой вызовъ въ лицо не одному человѣку, а цѣлому обществу, съ его историческимъ бытомъ, и что трудно бороться съ такимъ врагомъ; но это былъ мигъ. Лучъ дневнаго, трезваго свѣта блеснулъ сквозь зарево личныхъ страстей и исчезъ безъ слѣда. Пылкій мальчикъ увлекся краснорѣчивою страницей и не дочелъ своего романа до конца. Такъ случилось; а могло ли случиться иначе, могъ ли онъ дочитать, могъ ли онъ выбрать лучше и пойдти по другому пути,-- это мудреный вопросъ. Трудно сдѣлать холодный, безстрастный выводъ изъ анализа своего настоящаго положенія въ жизни, въ такую минуту, когда это положеніе тѣснитъ насъ со всѣхъ сторонъ;-- трудно и для практическихъ цѣлей почти безполезно, потому что логическій, голый выводъ не можетъ дать силы, нужной для дѣйствія. Для этого нужна страсть; а страсть нужно долго дрессировать, чтобы, въ рѣшительную минуту, она не сорвала поводьевъ и не сбросила съ себя регулятора; иначе логика всегда будетъ выбита изъ сѣдла, и всѣ ея выводы опрокинуты вверхъ ногами, безъ малѣйшаго сопротивленія съ ихъ стороны; потому что, къ несчастію, у ихъ безплотной формы нѣтъ ни верху, ни низу, и для нихъ все равно, на какой бокъ ихъ положатъ. Лишенные собственной цѣли, они готовы служить для всякой, какую мы имъ дадимъ, и въ отношеніи къ ней всегда останутся вѣрны; а что далѣе, до того имъ и горя мало. Такъ было и съ Лукинымъ. Его главная цѣль была вырваться изъ когтей Баркова, и средство, которое случай ему послалъ, конечно могло привести его къ этому самымъ кратчайшимъ путемъ. "Дѣло естественное, думалъ онъ. Григорій Алексѣевичъ Лукинъ, былъ разбитъ лошадьми и будетъ похороненъ; а Григорій Андреевичъ Алексѣевъ поѣдетъ далѣе. Кому придетъ въ голову повѣрять? Подорожную вездѣ я отдавалъ, а въ лицо ни одна душа насъ не знаетъ. Деньги, конечно, могли бы родить подозрѣніе, но денегъ никто не видалъ. Остается одно: непредвидѣнная задержка изъ пустяковъ и случайные шансы; ну, это вздоръ; противъ этого есть отличное средство." Онъ вынулъ бумажникъ, взятый у Алексѣева, и сосчиталъ наличныя деньги. Ихъ было слишкомъ 700 рублей. "Математически невозможно! рѣшилъ Лукинъ: первый шагъ начисто обезпеченъ; а далѣе что? Далѣе Барковъ, конечно, будетъ справляться, сперва въ Петербургѣ, но тамъ Лукина не найдутъ; потомъ по дорогѣ,-- ему напишутъ, что вышелъ несчастный случай, что его родственникъ умеръ и схороненъ въ такомъ-то мѣстѣ, тогда-то... Воображаю, какъ онъ будетъ жалѣть! "Такой прекрасный былъ молодой человѣкъ! Такія надежды подавалъ!" Что дѣлать, Дмитрій Егоровичъ! На все воля Божія! Бываютъ и не такія потери... "Ахъ! скажетъ, вы не знаете, какъ онъ дорогъ былъ для меня! и сколько я въ немъ потерялъ!..." Да, ужь объ этомъ, конечно, едва ли кто знаетъ! Ну, а я самъ что буду дѣлать? Мнѣ, прежде всего, надо какъ-нибудь этого Андреевича по-боку. Дѣло не мудреное: всего три буквы вытравить вонъ; и скоблить даже незачѣмъ; просто закапалъ чернилами или сигарой прожегъ. Тогда если и встрѣтишь кого изъ знакомыхъ, то все само собою понимается. Мало ли есть людей, для которыхъ законное право носить отцовскую фамилію далеко не такъ ясно, чтобъ они могли его доказать. Въ такомъ случаѣ, чтобы глаза не кололо, дворянскій кончикъ долой, и Алексѣевичъ по просту -- Алексѣевъ; а Павловичъ -- Павловъ. Вещь очень обыкновенная. Это даже не значитъ имя перемѣнить; это просто называется его сократить, сдѣлать съ нимъ маленькую операцію, въ родѣ того, какъ бульдогу хвостъ отрубить, чтобъ его за хвостъ не кусали. Что тутъ такого, чтобы могло удивить или заставить справляться? Да и кому какое до этого дѣло? Чьи интересы отъ этого терпятъ хоть на волосъ; а безъ этой пружины, то-есть безъ интереса, кто сдвинется съ мѣста? Кто дастъ себѣ трудъ повѣрять? Да, шансы всѣ въ мою пользу, и они велики. Чтобы съ такими картами проиграть,-- надо большое несчастіе; но при несчастіи и другая дорога была бы не лучше. Кто можетъ знать, что Лукинъ, еслибъ онъ остался въ живыхъ, былъ бы счастливѣе Алексѣева? Non bis in idem. Разъ случай пропустишь, а въ другой онъ и самъ не придетъ; да еслибъ и пришелъ, то нельзя поручиться, что будетъ счастливѣе этого..." Странное дѣло! Разсужденіе кажется и вѣрно, а между тѣмъ чего-то не достаетъ, что-то тревожитъ, волнуетъ, не позволяетъ свободно вздохнуть. Не пропустилъ ли онъ чего-нибудь? Надо снова повѣрить... И вотъ, онъ опять перебираетъ всю нить, по звену. Все что можно предвидѣть,-- все здѣсь, на лицо, и все въ его пользу; но тутъ, гдѣ-то въ сторонкѣ, есть темное мѣсто, какой-то закрытый, невѣдомый уголокъ, надъ которымъ анализъ напрасно пробуетъ силу. Ему не поднять покрывала, не угадать что подъ нимъ. Подъ нимъ сидитъ, прижавшись на корточкахъ, непредвидѣнный случай и ждетъ терпѣливо своей череды. Онъ глухо-нѣмой идіотъ, онъ малъ и ничтоженъ покуда, похожъ на черную точку, на нуль, въ немъ нѣтъ ничего осязаемаго, ничего такого, за что бы можно было его ухватить, но онъ содержитъ въ себѣ, какъ въ зернѣ, неизмѣримо упругую силу. Когда-нибудь, когда его не ждутъ и не просятъ, онъ выйдетъ наружу и скажетъ послѣднее слово. Тогда узнаетъ Лукинъ, чего именно не доставало въ его разчетѣ; теперь же, онъ только смутно предчувствуетъ, что между звеньями измѣренной цѣпи есть темный, несоизмѣримый моментъ, есть х, котораго онъ не можетъ опредѣлить никакими разчетами, и что этому онъ далъ на себя безсрочный вексель, гораздо крупнѣе того, который данъ былъ Баркову.

Занятый этими мыслями, Лукинъ долго ходилъ по комнатѣ, садился, ложился, опять вставалъ и часто посматривалъ на часы. У него терпѣнія не хватало слѣдить за ихъ медленнымъ, ровнымъ шагомъ. Стрѣлка не доползла еще и до половины девятаго, а онъ уже двадцать разъ передумалъ обо всемъ, что только было у него въ головѣ. Со скуки, онъ при, казалъ подать себѣ самоваръ. "Вотъ что значитъ судьба, думалъ онъ, наливая стаканъ. Не даромъ смотритель все чаемъ меня угощалъ. Ужь видно безъ чаю отсюда не выѣдешь." Только что кончилъ онъ первый стаканъ, какъ послышался звукъ колокольчика. Черезъ минуту, большой тарантасъ четверней подъѣхалъ къ крыльцу. Усатый баринъ, въ военной шинели съ бобровымъ воротникомъ, важно прошелъ черезъ комнату. Онъ сильно спѣшилъ и громко требовалъ лошадей. Едва успѣли его отправить, какъ нѣсколько троекъ прискакали одна за другой. То были повозки и брички съ купечествомъ, которое ѣхало съ ярмарки по домамъ. Вся комната наполнилась бородами разнаго покроя и разныхъ цвѣтовъ, начиная отъ огненно-рыжаго до чернаго съ сизымъ отливомъ. Купцы везли съ собою свой самоваръ и свой собственный уголь. Они сами достали воды изъ колодца и сами пошли ее кипятить. Погребки съ посудой, корзины съ сѣномъ, въ которыхъ лежали связки баранокъ, чай, сахаръ, вилки, ножи, скатерти, фляжки съ ромомъ,-- все это вынуто было изъ повозокъ и развязано за полу. Въ комнатѣ вдругъ стало жарко и тѣсно, запахло дегтемъ и сѣномъ, тулупомъ, банею и разнаго рода съѣстнымъ. Лукинъ допилъ на скорую руку свой чай и вышелъ въ смотрительскую. "Что за чортъ, думалъ онъ, что они всѣ на меня такъ смотрятъ?" Заглянувъ въ зеркало, онъ увидѣлъ, что пыль и загаръ и трехдневная борода во всю щеку, вмѣстѣ съ царапинами и съ изорваннымъ платьемъ, дѣлали изъ его лица что-то дѣйствительно очень страшное. "Фу ты, что за цыганская рожа! замѣтилъ онъ самъ про себя. Немудрено, что таращатъ глаза." Лукинъ терпѣть не могъ бриться дорогой; но осторожность на этотъ разъ совѣтовала сдѣлать все, что возможно, чтобы не обращать на себя вниманія безъ нужды, а потому онъ тотчасъ принялся за дѣло: досталъ воды, полотенце, развязалъ чемоданъ Алексѣева, вынулъ оттуда свое бѣлье и чистое платье, отыскалъ въ присвоенномъ мѣшкѣ футляръ съ бритвами, ремень, щетку, мыло и началъ свой туалетъ не спѣша. Не зная куда дѣвать время, онъ радъ былъ найдти хоть какое-нибудь занятіе. Когда онъ окончилъ его и вернулся въ переднюю комнату, купцовъ уже не было, но русскаго духу осталось не мало, да сверхъ того оставалось такое количество сѣна, что годовалому жеребенку хватило бы на обѣдъ. Онъ велѣлъ вымести и убрать, отворилъ оба окошка, легъ на диванъ и заснулъ какъ убитый.

Въ просонкахъ, или во снѣ, онъ слышалъ нѣсколько разъ звонъ колокольчика и топотъ копытъ у крыльца; но чтобъ увѣриться, были ли то настоящіе звуки, или ему только такъ чудилось, надо было проснуться и встать; а этого онъ не дѣлалъ, и потому не слыхалъ, какъ наконецъ, въ самомъ дѣлѣ, къ станціонному дому подъѣхалъ пыльный дормезъ, запряженный шестеркою взмыленныхъ лошадей. На козлахъ сидѣлъ лакей въ военной шинели съ сѣдыми бакенбардами и усами; а въ крытомъ отдѣленіи позади, горничная, круглолицая дѣвочка съ бойкими глазками и съ платочкомъ на головѣ. Внутри не видать было ничего за зеленою сторой; но минуту спустя, когда лакей отворилъ дверцы дормеза, молодая дама выглянула оттуда, зѣвая и протирая глаза. Ея измятое, разгорѣвшееся лицо, на которомъ замѣтенъ былъ оттискъ подушки, и концы мягкихъ волосъ, русыми змѣйками выползавшіе изъ-подъ чепчика, служили уликой нечаяннаго пробужденія послѣ глубокаго, долгаго сна.

-- Что тамъ такое? спросила она.

-- На станцію пріѣхали, сударыня, не угодно ли выйдти, покушать? отвѣчалъ старый лакей, держа фуражку въ рукахъ.

-- А что, развѣ такъ уже поздно? Который часъ?

-- Половина втораго, сударыня, всю ночь и все утро изволили ѣхать, ни разу не останавливаясь.

-- Hélène! Hélène! сказала дама, толкая рукою другую особу, отъ которой покуда не видать было ничего кронѣ плеча подъ широкими складками кашемировой шали, да маленькаго чепца съ густыми локонами темныхъ волосъ, утонувшихъ въ подушкѣ.

-- Что тамъ? Оставьте меня въ покоѣ, отвѣчала Hélène по-французски.

-- Hélène! да ну же, мой другъ! Не стыдно ли спать, какъ сурокъ, цѣлый день напролетъ? Вонъ тутъ Иванъ, который кушать хочетъ, жалуется, что мы его оставляемъ съ голоду умирать.

Другое, очень молодое и хорошенькое, но тоже заспанное личико показалось въ дормезѣ.

-- Что тамъ такое? спросило оно, зѣвая изо всей мочи.

-- На станцію пріѣхали, сударыня, отвѣчалъ лакей.

-- Хочешь ты кушать, мой другъ? спросила дама.

-- О, да, я этого очень хочу, отвѣчала дѣвушка.

-- Иванъ, сестра хочетъ кушать, да и я тоже. Мы пойдемъ въ комнату. Мы будемъ чай пить. Велите намъ самоваръ подавать; да смотрите, чтобы лошадей запрягали, потому что мы здѣсь не долго останемся.

Лакей хотѣлъ высадить ее изъ кареты.

-- Фи! поди прочь! какой ты весь мокрый! сказала она и, опираясь на руку горничной, выпрыгнула на крыльцо. За ней выпрыгнула ея спутница, и обѣ побѣжали въ комнату.

-- Софи, посмотри, шепнула дѣвушка, усмѣхаясь и дергая за рукавъ сестру, которая вошла и остановилась у зеркала, не замѣтивъ, что комната занята. Обѣ глядѣли въ недоумѣніи съ улыбкой на губахъ. Меньшая подбѣжала на цыпочкахъ къ другой двери и взглянула въ щелку, но за дверями не было ничего, кромѣ тѣсной смотрительской комнаты, прокуренной табакомъ и вообще не слишкомъ опрятной.

-- Что тамъ такое? въ полголоса спросила Софи.

-- Не знаю, какая-то гадость.

-- Тсъ... Паша! сказала старшая, обращаясь къ служанкѣ:-- подите, посмотрите, нѣтъ ли тутъ гдѣ-нибудь другой комнаты.

-- Нѣтъ, сударыня, я ужь вездѣ глядѣла. На другой половинѣ двери заперты на замокъ и ставни затворены.

Обѣ сестры нѣсколько секундъ смотрѣли другъ другу въ глаза, молча, и потомъ начали хохотать въ полголоса.

-- Что дѣлать, придется пить чай втроемъ, вотъ и все, шутя сказала Софи.

-- Да, если этотъ господинъ проснется; но онъ, кажется, и не думаетъ.

-- Если этотъ господинъ не проснется теперь, онъ будетъ жалѣть потомъ, вотъ и все.

-- А если проснется, я бьюсь объ закладъ, что онъ будетъ сильно удивленъ.

-- Отчего удивленъ? Онъ будетъ думать, что видитъ во снѣ.

-- Хочешь, я его сейчасъ разбужу?

-- Нѣтъ, оставь, мнѣ его жаль, онъ должно-быть ужасно усталъ.

-- Онъ тебѣ нравится?

-- Онъ немножко похожъ на чорта, но въ суммѣ онъ не дуренъ.

-- Да, но онъ имѣетъ видъ рыцаря печальнаго образа послѣ его сраженія съ кошками.

-- Le pauvre enfant! Что съ нимъ случилось?

-- Спроси у него, когда онъ проснется.

-- Непремѣнно спрошу.

Обѣ путешественницы говорили между собой въ полголоса и почти сплошь на французскомъ языкѣ.

-- Паша! продолжала старшая, опять обращаясь къ служанкѣ:-- подите, скажите Ивану, чтобъ онъ не шумѣлъ, когда принесетъ самоваръ.

-- Слушаю, сударыня.

Горничная ушла и черезъ минуту вернулась съ извѣстіемъ, что лошадей нѣтъ, а будутъ не раньше какъ часа черезъ три.

-- Ба! да это цѣлое приключеніе! сказала Софи.

-- Цѣлое приключеніе! повторила Hélène:-- но тѣмъ лучше.

-- Отчего тѣмъ лучше?

-- Такъ, я имѣю свои причины, чтобы такъ находить.

-- Какія причины?

-- Угадай.

-- Не трудно ихъ угадать.

-- Ты думаешь?

Онѣ опять посмотрѣли другъ на друга и опять засмѣялись. Все это время двѣ путешественницы не оставались безъ дѣла. Онѣ бѣгали отъ стола въ зеркалу и отъ зеркала снова къ столу, на скорую руку поправляя волосы, платье и вертясь и осматривая себя со всѣхъ возможныхъ сторонъ, а между тѣнь осторожно поглядывая на Лукина, чтобъ убѣдиться, что онъ дѣйствительно спитъ. Обѣ онѣ, несмотря на широкій, небрежно накинутый и дорогою сильно измятый костюмъ, одѣты были со вкусомъ и обѣ стройны; но старшая немного повыше меньшой, меньшая немного тоньше и легче старшей. Чертами лица онѣ были мало похожи, тѣмъ болѣе что меньшая смотрѣла еще ребенкомъ, а старшей на видъ было ужь лѣтъ двадцать пять, но рѣзвые, быстрые сѣрые глазки и плутовская улыбка, которая часто играла на кончикахъ губъ, давала такую черту фамильнаго сходства, въ которой не трудно было узнать двухъ сестеръ. Когда онѣ вошли въ комнату, проѣзжій спалъ крѣпкимъ сномъ. Его наивная, безцеремонная поза не разъ заставляла ихъ улыбнуться, но вслѣдъ за улыбкою невольная робость являлась при взглядѣ на эту мощную фигуру съ крупными, рѣзкими чертами лица и съ густыми, всклокоченными волосами, фигуру, которая лежала какъ спящій левъ, растянувшись во всю длину и заложивъ руку подъ голову.

Съ четверть часа прошло такимъ образомъ, и на столѣ стоялъ уже самоваръ, когда звонъ ложки, упавшей въ стаканъ, разбудилъ Лукина. Онъ медленно открылъ глаза, потянулся, зѣвнулъ и вдругъ увидѣлъ пріѣзжихъ.

-- Прошу извинить, mesdames!сказалъ онъ, проворно вставая:-- я не замѣтилъ какъ вы вошли.

Дамы слегка покраснѣли и усмѣхнулись.

-- Il n'у а pas de mal, monsieur, отвѣчала Софи.-- Вы намъ не мѣшаете, а мы по крайней мѣрѣ не желали бы вамъ мѣшать. Къ несчастію, это такая странная станція. Нѣтъ ни комнаты, чтобъ остаться, ни лошадей, чтобъ уѣхать.

-- Мы нисколько не хотимъ вамъ мѣшать, проворно прибавила меньшая сестра, съ трудомъ удерживаясь отъ смѣха.-- Не стѣсняйтесь, прошу васъ, дѣлайте, какъ еслибы насъ тутъ совсѣмъ не было.

-- Покорно васъ благодарю, сударыня. Вы видите, что я и такъ не стѣсняюсь, отвѣчалъ онъ, поправляя у зеркала свои растрепанные волосы и свой полуразвязанный галстухъ.

-- Хорошо ли вы спали? спросила Софи по-французски.

-- Я бы сказалъ да, еслибы могъ быть увѣренъ, что точно проснулся, но то, что я вижу, такъ сильно похоже на сонъ, что трудно рѣшить.

-- Какъ! развѣ вы somniloque, monsieur?

-- И somnambule вмѣстѣ съ тѣмъ? прибавила меньшая сестра.

-- Не знаю, mesdames. Еслибы меня спросили объ этомъ вчера, я бы поклялся, что нѣтъ, но съ тѣхъ поръ были случаи, послѣ которыхъ я имѣю право сомнѣваться во всемъ.

-- Какіе же это случаи?

-- Ихъ было много, сударыня; но послѣдній стоитъ всѣхъ остальныхъ.

-- А этотъ послѣдній?

-- Съ послѣднимъ я имѣю удовольствіе разговаривать въ эту минуту.

-- Comment, monsieur! вы меня называете случаемъ? бойко возразила Софи.-- Но позвольте вамъ замѣтить, что это по меньшей мѣрѣ двусмысленно. Вопервыхъ я здѣсь не одна, а съ сестрой, слѣдовательно если есть случай, то не одинъ, а два; а вовторыхъ, подъ случаемъ можно много чего понимать. Есть случай удобный и неудобный, счастливый и несчастный, и есть просто une aventure, приключеніе. Въ послѣднемъ случаѣ мы можемъ подумать, что вы считаете насъ авантюрьерками.

-- Совсѣмъ нѣтъ. Я считаю васъ порознь за два хорошенькіе случая; а вмѣстѣ за одно очень странное, но очень пріятное приключеніе.

Дамы расхохотались.

-- Браво! Браво! говорила Софи, хлопая въ ладоши.-- Вамъ удалось таки наконецъ сказать хоть одну любезность. Но, mon Dieu! какого труда вамъ это стоило! Я боялась, что вы никогда этого не достигнете.

-- Я сказалъ только то, къ чему я былъ вынужденъ строгимъ допросомъ...

-- А! это значитъ, что вы берете назадъ ваши слова, проворно перебила меньшая сестра.-- Вы хотите сказать, что вынужденное признаніе нельзя считать правдой? Софи, я ему не вѣрю; потому что ce monsieur теперь говоритъ совсѣмъ не то, что онъ прежде сказалъ. Вѣдь ce monsieur началъ съ того, что онъ считаетъ насъ кошемаромъ.

-- Что жь, еслибъ и такъ? Развѣ призракъ хорошенькой женщины не можетъ быть кошемаромъ? Нѣтъ ничего страшнѣе и ничего опаснѣе красоты...

-- Allons, monsieur! Нечего поправлять то, что сказано, возразила Софи.-- Надо принять кошемаръ какъ онъ есть и сносить его терпѣливо; а потому прошу не играть роль святаго Антонія въ обществѣ молодыхъ женщинъ и не дѣлать такой постной мины! Прошу васъ садиться сюда и пить чай.

Лукинъ въ свою очередь засмѣялся. Ему не очень хотѣлось пить чай, но отказаться отъ приглашенія было трудно; а потому онъ поклонился, сѣлъ у стола и взялъ чашку, которую Софи ему налила.

-- Ба! Вы умѣете смѣяться! сказала Софи.-- Признаюсь, я не думала. Но я вамъ скажу, что это вамъ больше къ лицу чѣмъ вашъ прежній видъ каменнаго гостя и эти аскетическіе, воинственные узоры, которыми вы украшаетесь какъ дикарь.

-- Вы хотите сказать царапины?

-- Да, царапины; это совсѣмъ не красиво; откуда вы это достали?

Лукинъ съ трудомъ заставилъ себя улыбнуться, такъ живо лежало у него на душѣ недавнее происшествіе.

-- Со мною былъ случай. Я вылетѣлъ изъ телѣги, отвѣчалъ онъ коротко, не желая безъ нужды разказывать всѣхъ подробностей своего приключенія.

-- О! Въ самомъ дѣлѣ? Ну, я теперь понимаю, отчего у васъ такая постная мина. Вы вѣрно очень ушиблись?

-- Не могу сказать, чтобъ очень, но еслибъ и такъ, то отчего вы думаете, что ушибъ могъ меня опечалить?

-- Оттого, что это очень больно и очень досадно. Я сужу по себѣ. Въ ваши лѣта, когда мнѣ случалось упасть и ушибить себѣ что-нибудь, я всегда горько плакала.

-- Въ мои лѣта?.. Развѣ я похожъ на ребенка?

-- Да, немножко, отвѣчала Софи, у которой явилось непреодолимое желаніе его подразнить.-- У васъ такое наивное выраженіе лица и такое застѣнчивое обращеніе.

Лукинъ посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ и улыбнулся невольно. Она вспыхнула подъ его пристальнымъ взоромъ и на минуту смѣшалась, но тотчасъ же оправляясь, прибавила очень бойко:-- Впрочемъ я можетъ-быть ошибаюсь, то-есть въ моихъ догадкахъ о возрастѣ. Возрастъ трудно опредѣлить. Есть люди, которые до старости остаются похожими на дѣтей, а другіе въ семнадцать лѣтъ смотрятъ ужь стариками. Наивное выраженіе тоже часто обманываетъ. Это часто бываетъ не болѣе какъ маска, за которой скрываются желанія и страсти сатира, но... но... Она опять покраснѣла и остановилась на мигъ.

-- Прошу васъ, продолжайте, сударыня, сказалъ Лукинъ улыбаясь.-- Я слушаю васъ съ любопытствомъ.

-- Но, договорила она проворно,-- въ одномъ я твердо увѣрена: я увѣрена, что у васъ есть что-нибудь такое, что васъ печалитъ. Можетъ быть не ушибъ, можетъ-быть что-нибудь въ другомъ родѣ, но что-нибудь есть.

-- Конечно есть, отвѣчалъ Лукинъ,-- какъ и у всякаго человѣка. Кто изъ насъ не имѣетъ своей печали?

-- Правда, возразила она,-- но я хочу, чтобы вы открыли мнѣ вашу.

-- Зачѣмъ?

-- Я хочу васъ утѣшить. Я очень люблю утѣшать.

-- Благодарю васъ за доброе намѣреніе, но вы не успѣете этого сдѣлать.

-- Отчего?

-- Оттого, что я не ребенокъ, котораго можно утѣшить въ четверть часа.

-- Но намъ не даютъ лошадей, и мы вѣроятно пробудемъ здѣсь долѣе, и я хочу имѣть какое-нибудь занятіе, чтобы не было скучно.

-- Причина, конечно, очень достаточная, но слѣдствіе съ ней не вяжется. Если вамъ скучно, то лучше пошлите спросить у смотрителя колоду картъ и начните раскладывать grande patience. Это будетъ немножко поинтереснѣе чѣмъ меня утѣшать.

-- Отчего вы такъ думаете?

-- Оттого, что вы не можете этого сдѣлать.

-- Отчего же нѣтъ? Почемъ вы знаете, какія у меня есть средства?

-- У васъ есть только одно средство -- французскія фразы; а мнѣ этого недостаточно. Если я положусь на ваше обѣщаніе и разкажу вамъ свою печаль, почемъ вы знаете, какія лѣкарства потребуются для ея излѣченія? Можетъ-быть фразъ окажется мало, можетъ-быть нужны будутъ жертвы, дѣла...

-- Тѣмъ лучше. Это будетъ еще интереснѣе. Мнѣ захочется что-нибудь для васъ сдѣлать, принести вамъ какую-нибудь жертву, что-нибудь въ этомъ родѣ, que sais-je? А между тѣмъ чувство долга и чувство приличія будутъ меня удерживать. Произойдетъ столкновеніе, сердечная борьба и т. д., а время уйдетъ непримѣтно, и у смотрителя не надо будетъ занимать его грязныхъ картъ.

-- Да, ваша цѣль, конечно, будетъ достигнута, но моя?

-- Какъ знать? Можетъ-быть и ваша тоже? Можетъ-быть чувство великодушія одержитъ верхъ въ моемъ сердцѣ, и я рѣшусь принести для васъ жертву.

-- Это заманчиво, отвѣчалъ Лукинъ.

-- Да, это стоитъ того, чтобы подумать, сказала Софи.

-- И подумавъ, рискнуть, прибавила Héléne.

-- Да, но этого мало, потому что это невѣрно, а я хочу обезпечить себя на случай какой-нибудь неудачи.

-- Но чего жь вы хотите?

-- Я хочу, чтобы вы, если вы не успѣете или не захотите меня утѣшить, заплатили мнѣ тою же монетой, то-есть открыли бы въ свою очередь то, что у васъ на сердцѣ лежитъ.

-- А если тамъ не лежитъ ничего?

-- Ну, въ такомъ случаѣ я могу проиграть, но я все-таки требую права открыть золотой ящикъ и убѣдиться своими глазами, точно ли онъ пустой.

-- Хорошо, я обѣщаю вамъ это право, но съ тѣмъ, чтобы вы бросили ваши длинныя предисловія и перешли прямо къ дѣлу.

-- Извольте, я вамъ скажу въ двухъ словахъ, но съ тѣмъ, чтобы вы не требовали именъ собственныхъ.

-- Какъ! Даже и вашего?

-- Нѣтъ, мое я могу вамъ сказать. Я кандидатъ Алексѣевъ.

-- Кандидатъ? Qu'est ce que c'est? Кандидатъ на что?

-- Кандидатъ, это -- ученая степень.

-- Ну, это немного, конечно, но это обѣщаетъ... Куда вы ѣдете?

-- Въ Петербургъ.

-- Зачѣмъ?

-- Отыскивать неизвѣстное.

-- Но что же это такое?

-- Еслибъ я зналъ, я бы могъ вамъ сказать.

-- Какъ? Развѣ у васъ нѣтъ никакой опредѣленной цѣли?

-- Была одна, да я ее потерялъ. Я иду не къ цѣли, а прочь отъ нея.

-- Но это навыворотъ тому, что всѣ люди дѣлаютъ, и, извините, наперекоръ здравому смыслу.

-- Что жь дѣлать! Не все, что случается пережить, кроится по мѣркѣ для здраваго смысла! Я былъ бы радъ всею душой идти туда, куда всѣ другіе идутъ, еслибъ я имѣлъ впереди то, что другіе имѣютъ, то-есть, что-нибудь положительное, ясно-опредѣленное, что я бы зналъ и любилъ. Къ несчастію этого нѣтъ! Что я зналъ и любилъ, то прошло невозвратно, а что ждетъ меня въ будущемъ, того я не знаю и потому ни желать, ни любить не могу.

-- Pauvre enfant! сказала Софи, вздохнувъ и смотря на него глазами влажными отъ участія.-- Я догадываюсь въ чемъ дѣло. Вы потеряли кого-нибудь, кого вы очень, очень любили?

-- Да... я... потерялъ, отвѣчалъ Лукинъ глухимъ голосомъ. Онъ хотѣлъ сказать еще что-то, но кровь прилила къ горлу такъ сильно, что онъ вдругъ измѣнился въ лицѣ, всталъ со стула и вышелъ.

-- Что съ нимъ? спросила Hélène съ большимъ удивленіемъ смотря ему вслѣдъ:-- онъ поблѣднѣлъ и не кончилъ отвѣта.

-- Что-нибудь есть на сердцѣ, что очень болитъ, отвѣчала Софи, вся красная какъ роза, отворачиваясь отъ сестры и дѣлая видъ, что смотритъ въ окошко.

Съ минуту обѣ молчали.

-- Я сдѣлала глупость, сказала Софи.

-- Какую, ma chère?

-- Довольно большую. Фу! какъ здѣсь жарко! У меня голова болитъ отъ этого самовара. Посиди здѣсь, Hélène, я выйду немного на воздухъ. Чего ты смѣешься, дитя?

-- Такъ, ничего; я знаю то, что я знаю.

-- Ты напрасно думаешь, что ты знаешь что-нибудь. Ты не знаешь рѣшительно ничего. Tu es une sotte, Hélène, сказала она уходя.

-- Et toi, tu es une coquôtte, Sophie.

Но Софи не слыхала отвѣта.

Покуда этотъ короткій разговоръ шелъ въ комнатѣ, Лукинъ стоялъ на крыльцѣ. Онъ былъ внѣ себя, а между тѣмъ не могъ дать себѣ никакого отчета въ томъ, что случилось. Горе вырвалось у него изъ груди и выскочило наружу въ такую минуту, когда онъ менѣе всего ожидалъ. Любуясь веселыми лицами и рѣзвыми глазками своихъ новыхъ знакомыхъ, онъ былъ увѣренъ, что они не напомнятъ ему ничего. Онъ думалъ, что ихъ разговоръ окончится шутками, пустяками, какъ вдругъ что-то иное въ него замѣшалось, что-то такое, чего онъ вовсе не ожидалъ, къ чему онъ не былъ готовъ. Онъ что-то сказалъ, что было далеко не шутка, и одна изъ нихъ ему отвѣчала -- что именно, онъ не помнилъ, но тонъ ея словъ отозвался у него на душѣ. Въ немъ было что-то знакомое, какой-то старый мотивъ, который тихо подкрался подъ самое сердце и вдругъ сдавилъ его такъ, что оно подпрыгнуло отъ боли. Онъ выбѣжалъ, задыхаясь, изъ комнаты и долго стоялъ на крыльцѣ, облокотясь на перила и закрывая руками лицо. Ему чудилась ночь, дождливая, мрачная... кто-то жмется къ нему въ темнотѣ и тихо проситъ его о чемъ-то. "Пора!" говоритъ онъ и встаетъ, но чьи-то руки обвиваютъ его шею, чьи-то слезы текутъ у него по щекамъ... Прочь! прочь отъ сердца прошедшее! Кто проситъ тебя воскресать? Кто вызываетъ тебя на сцену? Разъ перейдя Рубиконъ, поздно оглядываться назадъ. Не время думать о томъ, чего нельзя воротить. Надо смѣло идти впередъ, надо думать не о тѣняхъ, а о дѣлѣ!.. Онъ приподнялся и гордо тряхнулъ головой. Тѣни исчезли, но легкій шелестъ послышался позади. Лукинъ оглянулся, возлѣ него стояла Софи.

-- Знаете ли, monsieur Алексѣевъ, сказала она, смотря на него очень строго.--Я вамъ скажу, что вы сдѣлали большую невѣжливость.

-- Какую?

-- Вы убѣжали отъ меня съ такимъ видомъ, какъ будто я сдѣлала или сказала что-нибудь очень для васъ непріятное.

-- Отчего вы такъ думаете?

-- Оттого, что это довольно ясно. Наше общество и нашъ разговоръ вамъ не нравились, вы старались отдѣлаться отъ нихъ всѣми силами, и начали съ того, что сказали мнѣ дерзость, которую я сперва приняла за шутку.

-- Какую дерзость?

-- Вы сказали, что кромѣ французскихъ фразъ отъ меня ничего нельзя ожидать, и конечно, еслибъ я тогда поняла ваши слова такъ хорошо, какъ я теперь понимаю, я отвѣчала бы вамъ иначе. Но мнѣ и въ голову не могло придти, чтобы вы были такъ злы и такъ неблагодарны. Я увидѣла это только тогда, когда вы вышли изъ комнаты съ разсерженнымъ лицомъ.

-- Я?... сказалъ дерзость?... Я?... вышелъ изъ комнаты съ разсерженнымъ лицомъ?... отвѣчалъ Лукинъ, смотря на нее въ сильномъ удивленіи.-- Извините, ей Богу не понимаю ни слова.

-- Неправда. Вы очень хорошо понимаете, но вы ведете себя какъ молодой человѣкъ, который совсѣмъ не умѣетъ жить. Вотъ видите ли, monsieur Алексѣевъ: если двѣ незнакомыя дамы, вынужденныя дѣлить съ вами комнату, даютъ вамъ мѣсто возлѣ себя за столомъ и сами начинаютъ съ вами разговоръ, то, кажется, не трудно понять, que ce n'est pas pour vos beaux yeux, qu'on le fait что онѣ это дѣлаютъ, чтобы не стѣснять васъ своимъ присутствіемъ, и что это большое снисхожденіе съ ихъ стороны; а между тѣмъ вы этого не понимаете, вы не цѣните ихъ вниманія, вы обижаетесь шутками...

-- Позвольте, позвольте, сударыня! Вы дѣлаете такія обвиненія, которыя я никакъ не могу допустить. Если я и сказалъ что-нибудь неосторожное, то сказалъ, конечно, шутя, и вы сами такъ думали до тѣхъ поръ... до тѣхъ поръ пока я не вышелъ изъ комнаты. Это вдругъ заставило васъ иначе смотрѣть, и я согласенъ пожалуй, что это могло служить поводомъ... могло показаться невѣжливымъ, даже было пожалуй невѣжливо съ одной стороны. Но на это была причина, которой вы не знаете. Еслибы вы знали, вы бы, конечно, не судили такъ строго... Я очень хорошо понимаю, что вы приняли меня въ свое общество только потому, что вы не желали стѣснять меня вашимъ присутствіемъ, отчего же вы не хотите понять, что я оставилъ васъ на минуту, чтобы не стѣснять васъ собой?

-- Но какимъ образомъ вы могли насъ стѣснить?

-- Очень просто. У меня есть на сердцѣ тяжелое горе, о которомъ я не могу говорить такъ спокойно, какъ обыкновенное приличіе требуетъ. Я долженъ былъ замолчать и уйдти, когда разговоръ дошелъ до этого предмета, потому что я былъ внѣ себя. Я не могъ сдѣлать иначе, это было не въ моей власти, да еслибъ и было въ моей власти, то это могло бы скорѣе васъ опечалить и возмутить, чѣмъ пріятно занять ваше вниманіе.

Софи опустила глаза.

-- Я это знала, отвѣчала она, совершенно перемѣняя свой тонъ.-- Объ этомъ не трудно было догадаться.

-- Если вы знали, спросилъ онъ съ удивленіемъ,-- за что же вы меня обвиняете?

-- Такъ... мнѣ показалось... я думала... я боялась, что наши шутки васъ оскорбили; но... но если вы говорите, что этого не было, то это совсѣмъ другое дѣло, и, конечно, я сожалѣю... но объ этомъ нечего говорить, потому что это само собой разумѣется, то-есть разумѣется, что вы на меня не сердитесь, потому что я не хочу съ вами ссориться...

Лукинъ посмотрѣлъ ей въ глаза и не могъ удержаться отъ смѣха. Она нахмурила брови, но худо скрытая улыбка играла у ней на губахъ.

-- Простите, сказалъ онъ, взявъ ее за руку. Она не знала, что отвѣчать, и повернулась, чтобъ уйдти, но въ эту минуту глаза ихъ встрѣтились снова. Неизъяснимо-комическое выраженіе мелькало у ней на лицѣ; Лукинъ начиналъ хохотать.

-- Vous êtes un impertinent! сказала она, топнувъ ногой. Онъ нагнулся и поцѣловалъ ея руку. Она ускользнула какъ змѣйка, расхохоталась и убѣжала въ комнату.

Лукинъ долго стоялъ на крыльцѣ, дѣлая разныя догадки насчетъ своей новой знакомой. "Что это: дѣвушка, или замужняя женщина? Петербургская барыня, или провинціялка? Кокетка, или просто шалунья? Кто она такая? Какъ ее зовутъ? Какое положеніе она занимаетъ въ обществѣ?" Два или три изъ числа этихъ вопросовъ очень легко было разрѣшить. Онъ пошелъ черезъ сѣни, къ смотрителю въ комнату. Смотрителя не было тамъ; но на столѣ, сверху книги, лежала открытая подорожная. Онъ взялъ ее и прочелъ.... женѣ генералъ-майора Софьѣ Осиповнѣ Маевской... отъ Минска до Петербурга... и пр.

Имя было ему незнакомое. Онъ сѣлъ на стулъ и задумался. Изъ сосѣдней комнаты долетали до него звуки живаго, бѣглаго разговора съ примѣсью бойкихъ французскихъ фразъ. Онъ началъ прислушиваться, но смотритель ему помѣшалъ.

-- Вотъ гдѣ вы изволите сидѣть! сказалъ онъ, входя въ комнату:-- а я васъ ищу по всей станціи.

-- Что угодно? спросилъ Лукинъ.

-- Да такъ, сударь, ничего; я хотѣлъ... позвольте спросить: вы знакомы съ этими барынями?

-- Да, немножко, а что?

-- Вѣрно ужь все изволили разказать?

-- Нѣтъ, покуда еще не все. Нѣсколько разъ вертѣлось на языкѣ, да боялся, чтобы васъ не подвесть, потому что онѣ ѣдутъ въ Петербургъ и о томъ, что узнаютъ, молчать не будутъ, ну, а тамъ, разумѣется, слухи пойдутъ по городу и очень легко могутъ дойдти до ушей почта-директора въ самомъ преувеличенномъ видѣ.

Смотритель перемѣнился въ лицѣ.

-- Ради Господа Бога, сударь! сказалъ онъ:-- не говорите имъ ничего; подумайте сами, на что имъ все это знать?

-- Конечно, особенной надобности нѣтъ, отвѣчалъ равнодушно Лукинъ,-- да только вѣдь все равно,-- не отъ меня, такъ отъ людей своихъ могутъ узнать, а тѣ ужь, разумѣется, успѣли пронюхать.

-- Какъ! Ужь успѣли? Развѣ вы слышали отъ нихъ что-нибудь? спросилъ смотритель въ сильной тревогѣ.

-- Нѣтъ, ничего не слыхалъ, даже и не знаю гдѣ они.

-- Здѣсь, сударь, на заднемъ крылечкѣ чай пьютъ, и дастъ Богъ, ничего не узнаютъ. Я принялъ всѣ мѣры, чтобы лишнихъ слуховъ не разошлось, особливо между проѣзжими. Ямщикамъ всѣмъ заказалъ; передъ образомъ клятву далъ, что если хоть одна шельма изъ нихъ лишнее слово проронитъ, да я потомъ свѣдаю, такъ я съ него съ живаго шкуру сдеру. А бабъ, сударь, я съ утра выслалъ вонъ, всѣхъ выслалъ, даже свою жену, и ту на погоста къ попадьѣ отправилъ.

-- Какъ! и вашу туда же? Неужто и за нее нельзя отвѣчать?

-- Нельзя, сударь. Въ чемъ другомъ головой поручусь, а по этой статьѣ ни за какую ручаться нельзя. У бабьей породы языкъ слабъ, не держитъ. Черезъ это мѣсто у нихъ, что ни есть на умѣ, какъ изъ воронки все вонъ утекаетъ. И не то, чтобы съ умысломъ не хотѣли молчать; нѣтъ, грѣхъ сказать; другая и рада бы всею душой, да какъ зачешется, такъ ужь ей и не въ мочь; волей-неволей должна все выпустить вонъ.

-- Хмъ! Я вижу, вы знаете женщинъ не дурно. Но я вамъ вотъ что скажу: дамы эти сидятъ тутъ слишкомъ долго и досидятся пожалуй до той поры, когда земская полиція къ вамъ прикатитъ. Тогда трудно будетъ отъ нихъ утаить.

-- Нѣтъ, сударь, не досидятся, дастъ Богъ, раньше отправимъ. Всего одной тройки только не достаетъ, съ часу на часъ ожидаемъ. Я ужь и вѣстоваго на встрѣчу послалъ торопить. Только завижу, тотчасъ закладывать прикажу.

-- А становой скоро пріѣдетъ?

-- А Богъ его знаетъ, надо быть подъ вечеръ; раньше едва ли поспѣетъ, по той причинѣ, что ему спѣшить не въ привычку. Онъ до обѣда съ мѣста не тронется, а послѣ обѣда любитъ хорошую высыпку задать, и безъ этого не поѣдетъ.

-- Вы съ нимъ знакомы?

-- Знакомъ-съ. Онъ тутъ отъ насъ всего десять верстъ, въ своемъ сельцѣ проживаетъ.

-- Что онъ, беретъ?

Станціонный смотритель поглядѣлъ на него съ удивленіемъ.

-- Извѣстно беретъ, отвѣчалъ онъ.

-- Ну, и съ васъ, конечно, возьметъ?

-- Да, ужь и мнѣ, значитъ, этого не миновать. Я вамъ доложу, сударь, мнѣ это дѣло дорого обойдется, по той причинѣ, что я съ двухъ сторонъ подъ ударомъ. И своимъ и чужимъ, всѣмъ отвѣтъ подавай, а запасы-то у меня не велики. Вы сами изволите знать, на нашемъ на смотрительскомъ мѣстѣ какой доходъ? Много что въ иной день за самоваръ съ проѣзжихъ полтинникъ успѣешь собрать. Такая ужь почва безплодная!

-- Ну, не вамъ однимъ этотъ случай дорого можетъ обойдтись. Я самъ могу потерять, если меня здѣсь долго задержатъ. Мнѣ, послѣ завтра утромъ, хоть лопнуть, а надо быть въ Петербургѣ, иначе у меня домъ пойдетъ съ молотка. Какъ вы думаете: если сегодня вечеромъ я уѣду, поспѣю ли я туда послѣ завтра, примѣрно къ двумъ часамъ по-полудни?

-- Трудно, сударь, сказать. Какъ удастся. Впрочемъ, если дорогой не будете ночевать, да другихъ задержекъ не встрѣтится, то, вѣроятно, поспѣете. Легкая почта отсюда въ полтора сутокъ туда доѣзжаетъ.

-- То-есть, выходитъ, что мнѣ ни часу нельзя терять. Ну, а если теперь этотъ господинъ вздумаетъ до завтрашняго утра отложить, или посланный вашъ его не застанетъ?

-- Что дѣлать! Всяко можетъ случиться.

-- Но вы говорили, что онъ будетъ вечеромъ?

-- Да, это вѣрнѣе. Утромъ тутъ сотскаго видѣли; тотъ говорилъ, что дома, а коли дома, такъ, надо думать, сегодня пріѣдетъ.

Лукинъ слушалъ его съ озабоченнымъ видомъ и потиралъ себѣ лобъ. Мимо всѣхъ вымышленныхъ причинъ и всей импровизированной надобности быть въ Петербургѣ въ назначенный срокъ, его тревожила мысль, что первый шагъ еще имъ не пройденъ, и что темная игра случая можетъ испортить все дѣло при самомъ его началѣ. Полнаго проигрыша онъ не могъ ожидать; но онъ могъ запутаться такъ, что послѣ трудно бы было поправить. Каждую минуту, на станцію могли пріѣхать новыя лица и, несмотря на всѣ мѣры, принятыя смотрителемъ, могли легко узнать дѣло во всей его внѣшней подробности, и этихъ людей онъ могъ въ послѣдствіи встрѣтить, и какъ знать, до какой степени все это могло усложнить его будущую задачу; къ какимъ новымъ опасностямъ могло повести? "Прежде чѣмъ я не уѣду отсюда, думалъ Лукинъ, я не буду спокоенъ. Надо пустить въ дѣло всѣ средства, чтобъ избѣжать лишней задержки."

-- Ну, а если онъ будетъ сегодня, спросилъ Лукинъ,-- какъ вы полагаете, скоро все это кончится?

-- Да, если, какъ я вамъ докладывалъ, вы ничего лишняго не станете говорить, то для васъ можетъ кончиться скоро; потому что вы тутъ совсѣмъ въ сторонѣ.

-- Лишняго я не скажу, объ этомъ не безпокойтесь. мнѣ время такъ дорого, что я готовъ платить рубль за минуту, лишь бы только уѣхать скорѣе.

Смотритель навострилъ уши.

-- Хе, хе, сказалъ онъ, потирая руки.-- Это хорошія прогоны, и если такъ, то я вамъ головой отвѣчаю, что вы лишней минуты здѣсь не пробудете. Не поскупитесь, сударь, дайте-ка мнѣ сюда... примѣрно сказать... бѣленькихъ штучки три, а тамъ ужь будьте спокойны, лишняго здѣсь не пробудете. Плюньте мнѣ въ рожу, если я вамъ все это не устрою.

Лукинъ задумался на минуту.

-- Три бѣленькихъ не мудреное дѣло, отвѣчалъ онъ.-- Это меня не раззоритъ; только сдѣлайте милость, вы ему какъ-нибудь не проговоритесь насчетъ того, что мнѣ надо поспѣть послѣ завтра и для чего. Это я вамъ по секрету сказалъ, а ему вы просто мигните: спѣшитъ молъ, спѣшитъ по дѣламъ, больше ни слова; а то онъ пожалуй захочетъ еще, и вмѣсто того чтобы скорѣй отпустить, станетъ нарочно тянуть.

-- Не безпокойтесь, сударь. Вы еще молоды, а я уже тертый калачъ; я знаю, какъ съ этимъ народомъ дѣло вести.

Лукинъ засмѣялся. Онъ вынулъ изъ бумажника деньги, и, отдавъ ихъ смотрителю, вернулся опять въ общество дамъ. Опять онъ былъ встрѣченъ бѣглимъ огнемъ живаго, веселаго разговора; на этотъ разъ, главную роль взяла на себя меньшая сестра; а старшая, которая чѣмъ-то была недовольна, слушала ихъ съ притворно-разсѣяннымъ видомъ, изрѣдка вмѣшивая какое-нибудь колкое замѣчаніе или наивно-лукавый вопросъ и принимая живое участіе въ разговорѣ только тогда, когда самъ Лукинъ обращалъ къ ней прямо свои слова. Съ перваго взгляда было замѣтно, что дамы немножко поспорили между собой, и что Софи сердита была на сестру, но эта тѣнь разсѣялась быстро. Лукинъ не далъ имъ времени думать о томъ, что могло быть предметомъ ихъ спора. Онъ вышелъ изъ прежняго оборонительнаго положенія, самъ повелъ разговоръ и далъ ему новое, гораздо болѣе опредѣленное направленіе. Онъ ловко заставилъ ихъ говорить о цѣли ихъ путешествія въ Петербургъ. Наружная сторона ея объяснялась въ короткихъ словахъ. Мужъ Софьи Осиповны, Ѳедоръ Леонтьевичъ Маевскій, служившій лѣтъ пять бригаднымъ начальникомъ въ арміи, получилъ новое назначеніе. Онъ сдѣланъ былъ губернаторомъ Сольской губерніи и вызванъ изъ арміи въ Петербургъ, куда его семейство ѣхало вслѣдъ за нимъ, чтобы провесть въ столицѣ нѣсколько мѣсяцевъ и потомъ отправиться къ мѣсту его новой службы въ губернскій городъ Сольскъ. Но съ этими очень короткими фактами, въ головѣ молодыхъ путешественницъ вязался самымъ естественнымъ образомъ длинный рядъ плановъ, надеждъ и вопросовъ разнаго рода, который былъ далеко не такъ простъ. Ни одна изъ нихъ еще не видала столицы. Польки по матери и отцу, онѣ родились и воспитаны были далеко, въ западномъ краѣ Россіи, въ другой обстановкѣ, въ другомъ быту общественной и семейной жизни, и это мѣшало имъ составить себѣ ясное понятіе о томъ, что ихъ ждетъ впереди. Какъ примутъ ихъ въ Петербургѣ? Въ какомъ кругу придется играть имъ роль? Какое впечатлѣніе произведутъ онѣ въ свѣтѣ? и наконецъ, что встрѣтятъ на постоянной квартирѣ, въ томъ Сольскѣ, гдѣ, худо ли, хорошо ли, онѣ должны будутъ жить по меньшей мѣрѣ лѣтъ пять? Все это вмѣстѣ являлось для нихъ въ видѣ одной огромной загадки, надъ разрѣшеніемъ которой онѣ ломали голову каждый день, но ломали ее самымъ пріятнымъ образомъ, потому что въ туманѣ этой загадки мерцали для нихъ, какъ звѣзды, тысячи сладкихъ надеждъ. Спектакли, балы, маскарады, рядъ новыхъ костюмовъ и новыхъ знакомствъ, надежда меньшей сестрѣ составить блестящую партію, а старшей играть роль царицы въ подвластномъ ей маленькомъ царствѣ, гдѣ все должно быть у ногъ ея губернаторскаго величія.... и много, много чего другаго, далеко не такъ ясно опредѣленнаго, но тѣмъ не менѣе сладкаго впереди. Въ этихъ двухъ маленькихъ женскихъ головкахъ, надежды роились въ такомъ огромномъ числѣ, что имъ было тѣсно, и потому онѣ рады были всякому случаю вырваться на просторъ. Лукину стоило только начать рѣчь объ этомъ предметѣ, чтобы заставить ихъ высказать почти все. Съ своей стороны, онъ не остался въ долгу. Онъ сочинилъ имъ короткую исторію своей жизни, въ которой то, что онъ слышалъ дорогой отъ Алексѣева, служило канвой и было такъ осторожно, такъ ловко пущено въ ходъ, что никакого опредѣленнаго понятія о его положеніи въ свѣтѣ невозможно было составить. Впрочемъ, судя по тому, что онъ о себѣ говорилъ, его легко можно было принять за человѣка съ хорошими средствами, который недурно знаетъ столицу (что быстро возвысило его въ глазахъ его новыхъ знакомыхъ) и которому доступъ во всякую сферу жизни открытъ во всякое время, но который, до сей поры, былъ слишкомъ серіозно занятъ другими предметами, чтобы составить себѣ кругъ знакомствъ и вести открытую жизнь. Объ одномъ не сказалъ онъ ни слова; это о той потерѣ, про которую онъ невольно выронилъ нѣсколько словъ въ предыдущемъ ихъ разговорѣ; но послѣ того, что было уже говорено, онъ имѣлъ право думать, что онѣ не рѣшатся напомнить ему объ этомъ печальномъ предметѣ, и онъ не ошибся. Съ своей стороны, онѣ легко могли догадаться, что онъ говоритъ имъ не все, но, въ ихъ глазахъ, это было естественно и законно. Конечно, онѣ не знали, что это былъ единственный пунктъ изъ всего, что онъ имъ открылъ, въ которомъ была капля истины; а все остальное довольно круто отъ нея уклонялось, такъ круто, что, судя попросту, ничего иного нельзя было бы сказать, кромѣ того, что онъ сильно налгалъ. Такъ, разумѣется, сказали бы и онѣ, еслибъ онѣ могли о томъ знать; но самъ онъ смотрѣлъ на это не такъ. Не получивъ отъ своего прошедшаго никакихъ правъ, онъ считалъ, что онъ и обязанностей никакихъ къ нему не имѣетъ. Онъ отрекся отъ него начисто, какъ отъ наслѣдства, обремененнаго чужими долгами, съ чего же бы онъ сталъ еще съ нимъ церемониться? Разъ усвоивъ чужое имя (конечно не даромъ, потому что онъ явно платилъ за него цѣною крупнаго риска), не усвоить себѣ, вмѣстѣ съ нимъ, и всего, что къ имени относилось, было бы крайне нелѣпо съ его стороны. Такъ думалъ Лукинъ, и такъ какъ выводъ его изъ данныхъ, которыя онъ имѣлъ, казался ему логически вѣренъ, такъ какъ онъ долженъ, необходимо былъ долженъ дѣйствовать такъ, чтобъ остаться вѣрнымъ тому основанію, на которомъ онъ сталъ, то гдѣ же тутъ ложь? думалъ онъ. Если она лежитъ въ основаніи, то въ этомъ не онъ виноватъ. Не онъ лжетъ, а обстоятельства его лгутъ, и если кому-нибудь эта ложь можетъ современемъ повредить, то, разумѣется, ему первому. Не онъ устроилъ свою судьбу въ томъ видѣ, какой она теперь приняла. Онъ только воспользовался естественнымъ правомъ защиты. формальная сторона закона давила его права; она ставила ему свой барьеръ подъ самое горло, а онъ, вмѣсто того чтобъ терпѣть и задохнуться, ступилъ черезъ и вышелъ опять на просторъ, вотъ и все.

Такъ думалъ Лукинъ, а между тѣмъ время быстро летѣло, и часъ за часомъ проходилъ незамѣтно въ живомъ, интересномъ для всѣхъ разговорѣ. На дворѣ уже смерклось, когда лошади наконецъ были заложены, и черноглазая Паша пришла объявить о томъ своимъ госпожамъ. Фонари у дормеза свѣтили черезъ окошко въ комнату, гдѣ не было еще свѣчъ. При ихъ легкомъ отблескѣ, мѣшки и разныя вещи живо были уложены, дамы надѣли плащи и вышли изъ комнаты на крыльцо. Уходя, обѣ простились по-дружески съ Лукинымъ.

-- Надѣюсь, что мы съ вами встрѣтимся въ Петербургѣ, проворно проговорила Софи. Онъ не сказалъ ничего, но поклонился и крѣпко пожалъ ея руку. Черезъ минуту, дормезъ, запряженный шестеркою лошадей, умчался быстро по петербургской дорогѣ. Лукинъ смотрѣлъ ему вслѣдъ. Онъ долго стоялъ на крыльцѣ, снова одинъ и снова замкнутый въ кругу своихъ собственныхъ мыслей; но это было уже не то, что онъ чувствовалъ поутру. Уединеніе не было полное. На рубежѣ его волшебной черты, мелькали два легкіе образа. Ему стоило только закрыть глаза, чтобы видѣть передъ собою опять ихъ милыя лица и быстрые глазки, чтобы слышать опять ихъ звонкіе голоса. А между тѣмъ, онѣ были уже далеко, и время опять летѣло, и темная ночь ложилась кругомъ. Изрѣдка лай собакъ да голоса на станціонномъ дворѣ нарушали всеобщую тишину. Въ окошкахъ избъ, насупротивъ станціи, мелькали огни. Онъ вспомнилъ Жгутово, и мысли его приняли быстро другой оборотъ.... Но около этого времени звонъ колокольчика послышался вдалекѣ, сначала тихо, чуть внятно, то умолкая, то вновь заливаясь далекою трелью; потомъ звучнѣе, звучнѣе, и вотъ, та самая тройка съ телѣгой, которая уѣхала поутру, во весь карьеръ прискакала къ крыльцу, за ней летѣлъ тарантасъ: телѣга и тарантасъ набиты были народомъ. Шесть человѣкъ, между которыми двое въ простыхъ армякахъ, слѣзли одинъ за другимъ, и всѣ отправились въ комнату. Смотритель встрѣтилъ ихъ въ корридорѣ со свѣчею въ рукахъ.

-- Здравствуйте, Яковъ Ильичъ! сказалъ онъ толстому господину въ кожаномъ картузѣ и въ очкахъ, который шелъ впереди.

-- Здорово, батька! отвѣчалъ тотъ.-- А я къ вамъ на балъ со всѣми гостями заразъ. Вонъ тутъ и мастеръ съ своимъ подмастерьемъ и двѣ бороды, чтобъ играть за болвана.... всѣхъ силой забралъ, дабы времени не терять, а приглашенія послѣ имъ напишу.

-- Гости есть, было бы угощеніе, проговорилъ у него за спиной рябой господинъ съ краснымъ носомъ и съ ястребиными глазками, тотъ самый, котораго Яковъ Ильичъ называлъ мастеромъ.

-- Будетъ, будетъ, господа, прошу пожаловать въ комнату, отвѣчалъ смотритель, провожая ихъ со свѣчей въ рукахъ. Всѣ вошли за исключеніемъ Лукина. Двое мѣщанъ, понятыхъ, сняли шапки и перекрестились.

-- Ну! что у васъ тутъ за проказы? сказалъ становой, всѣмъ вѣсомъ тучнаго своего тѣла опускаясь на кожаную софу.-- Что за проказы, а? повторилъ онъ.-- Проѣзжаго задавили! Фу ты, Господи! Да это что-то совсѣмъ новое! Экіе безпорядки, подумаешь, на этихъ станціяхъ завелись!

-- Никакихъ безпорядковъ не было, Яковъ Ильичъ, отвѣчалъ смотритель.-- Просто несчастіе.

-- Да, слыхалъ ужь я эту пѣсню. Вашъ староста мнѣ еще утромъ ее пропѣлъ.... Хе, хе! Немудрено быть несчастію, когда ямщики съ перепою да лошадей прямо изъ табуна проѣзжему въ экипажъ запрягутъ!

-- Напрасно клеплете, Яковъ Ильичъ! У насъ этого никогда не бываетъ. У насъ на это предписанія есть.

-- Толкуйте о предписаніяхъ! Будто ужь мы ничего не знаемъ! Не за тридевять земель отсюда живемъ. Кабы у васъ всѣ предписанія исполнялись, такъ зачѣмъ бы мнѣ здѣсь теперь быть? Мнѣ до почтоваго вѣдомства что? У меня и помимо большой дороги дѣла не перечтешь.

Покуда онъ говорилъ, смотритель подошелъ къ нему близко и шепнулъ ему на ухо нѣсколько словъ.-- Вы извольте спросить, прибавилъ онъ громко.

-- Ну, ну, хорошо, спросимъ, весело отвѣчалъ становой.-- Я что жь? Я вѣдь не ревизоръ! Я только такъ свое мнѣніе говорю.... Обождите минуточку, господа, мнѣ съ хозяиномъ нужно два слова сказать.

Рябой господинъ улыбнулся, а фельдшеръ съ писаремъ и двое мѣщанъ, сидѣвшихъ поодаль, переглянулись между собою. Яковъ Ильичъ со смотрителемъ вышли въ сосѣднюю комнату и оставались тамъ съ четверть часа. Когда они воротились назадъ, на столѣ ужь стоялъ самоваръ и подносъ со стаканами.

-- Что жь, вы бы насъ хоть ромкомъ угостили, сказалъ рябой господинъ.-- Смерть какъ усталъ!

-- Сію минуточку, господа; сію минуточку все принесутъ,-- отвѣчалъ смотритель.

-- Гдѣ же этотъ баринъ-то, что тутъ арестованъ? спросилъ становой, оглядываясь кругомъ. Не мѣшало бы его сюда попросить, потому что онъ былъ свидѣтелемъ всего происшествія.

-- Сейчасъ я его позову.

Смотритель выбѣжалъ на крыльцо и черезъ минуту вернулся назадъ съ Лукинымъ. Тотъ вошелъ въ комнату и кивнулъ головой гостямъ съ безпечнымъ видомъ проѣзжаго, который изъ любопытства забрелъ въ уѣздный трактиръ.

-- Здравствуйте, милостивый государь! громко сказалъ становой, важно откинувъ голову назадъ и смотря на него сквозь очки.-- Съ вами, я слышалъ, случилось непріятное приключеніе. Потрудитесь намъ разказать, какъ это было.

Лукинъ сѣлъ и открылъ ротъ, чтобы говорить; но становой его перебилъ.

-- Позвольте. Я чуть было не забылъ. Вашъ чинъ и фамилія?

Настала рѣшительная минута для Лукина, но онъ не задумался.-- Кандидатъ С.-Петербургскаго университета Григорій Алексѣевъ, отвѣчалъ онъ спокойно.

-- Откуда изволите ѣхать?

-- Изъ Кіева.

-- Вы были съ попутчикомъ?

-- Да.

-- Кто отъ такой?

-- Студентъ Григорій Алексѣичъ Лукинъ.

-- Запиши-тка теперь, чтобъ послѣ не повторять, сказалъ становой писарю.-- А то баринъ этотъ и такъ ужь тутъ долго сидитъ. Пожалуй на насъ изъ Петербурга доносъ подастъ, что мы его долго здѣсь продержали.

-- А вашъ попутчикъ съ пашпортомъ былъ, продолжалъ онъ, обращаясь опять къ Лукину.

-- Не знаю, я паспорта не видалъ; должно-быть имѣетъ какой-нибудь видъ.

-- Но вамъ, можетъ-статься, извѣстно откуда онъ ѣхалъ?

-- Онъ выѣхалъ, очень недавно, изъ Петербурга и возвращался туда; а былъ гдѣ-то тутъ въ сторонѣ, недалеко; гдѣ именно, я не успѣлъ разспросить, потому что мы съ нимъ всего полсутокъ были въ дорогѣ.

-- Онъ стало-быть вамъ не родня?

-- Нѣтъ, не родня.

-- А взяли вы его съ собой гдѣ?

-- Въ Великихъ Лукахъ.

-- Хмъ, недалеко отсюда. Должно-быть въ Торопцѣ или въ Осташковѣ былъ. Впрочемъ, это не наше дѣло.... Ну-съ, такъ какъ же это съ нимъ такое несчастіе приключилось?

-- Какъ онъ былъ разбитъ, вы хотите сказать? Этого я не видалъ. Я вылетѣлъ прежде его изъ телѣги.

-- Но прежде чѣмъ ваша милость изволили вылетѣть, что такое случилось? Что, васъ лошади что ли несли?

-- Да, лошади подъ гору понесли.

-- Да съ чего жь онѣ такъ? Что, онѣ были бѣшеныя или необъѣзженныя; или другая какая причина была?

-- Не знаю. Я въ лошадяхъ не знатокъ. До спуска мы ѣхали хорошо, и я ничего такого особеннаго не замѣтилъ.

-- Можетъ-статься ямщикъ не сдержалъ?

-- Легко можетъ быть.

-- Что жь онъ, пьянъ что ли былъ?

-- Нѣтъ, кажется, не былъ, а впрочемъ Богъ его знаетъ, можетъ и былъ, только я его не могу обвинятъ; потому что я ничего не замѣтилъ.

-- Хозяинъ, позовите-ка намъ ямщика. Вотъ мы его самого поразспросимъ. Можетъ, совѣсть-то у него нечиста, такъ онъ и должонъ будетъ покаяться.

Позвали ямщика. Онъ вошелъ, и перекрестясь передъ образомъ, отвѣсилъ низкій поклонъ. Голова и лѣвая кисть были у него обвязаны и одна щека замѣтно толще другой.

-- Ты опрокинулъ проѣзжихъ?

-- Я, ваше высокоблагородіе, отвѣчалъ ямщикъ.

-- Что, братъ, провинился?

-- Грѣшенъ, ваше высокоблагородіе, точно что провинился, отвѣчалъ тотъ, повторяя опять поклонъ въ поясъ.

-- Какъ же ты, шельма ты эдакая! Какъ тебя нелегкая угораздила этакую штуку удрать?

-- Воля Божія, ваше высокоблагородіе, я вѣдь и самъ не радъ.

-- Ахъ ты с.... с...! Еще бы ты радоваться сталъ!... Что жь ты, пьянъ что ли былъ послѣ праздника?

-- Никакъ нѣтъ, ваше высокоблагородіе, ни-же-ни не былъ пьянъ.

-- Такъ для чего жь ты лошадей не держалъ?

-- Держалъ, сударь,-- для чего жь бы я не сталъ ихъ держать? Да не ровенъ часъ, нелегкая угораздила,-- больно шибко подъ гору потянуло.

-- Съ чего жь оно такъ потянуло? Что ты, первый разъ на нихъ что ли ѣздишь?

-- Въ первый разъ, сударь, на Машкову у насъ никогда не закладываютъ, по той причинѣ, что спускъ больно крутъ.

-- Смотри ты у меня не ври, потому что ужо я васъ всѣхъ допрошу.

-- Смѣю ли я врать, сударь! Вѣдь шкура-то у меня не изъ сыромяти выкроена.

-- Ну, мы послѣ посмотримъ, изъ чего она выкроена. Ступай.

Ямщикъ вышелъ.

-- Что жь, надо бы намъ осмотръ произвесть? сказалъ Яковъ Ильичъ, обращаясь къ врачу.

-- А я бы думалъ сперва лучше чаемъ заняться, отвѣчалъ тотъ.-- Куда намъ спѣшить?

Яковъ Ильичъ призадумался.

-- Если вамъ не куда, замѣтилъ Лукинъ,-- то мнѣ есть куда. Я прошу васъ припомнить, что я здѣсь съ девятаго часа утра дожидаюсь.

-- Ну, ну, не гнѣвайтесь; мы васъ лишняго не продержимъ, перебилъ становой.-- Пойдемте-ка, господа. Гдѣ онъ лежитъ?

Смотритель взялъ свѣчку, повелъ ихъ въ ту комнату, которая съ самаго утра была заперта.

Вся толпа вошла молча и стала вокругъ деревянной, старой кровати, на голыхъ доскахъ которой лежали останки несчастнаго Алексѣева. Они были накрыты его дорожною шинелью. Когда ее сняли, Лукинъ живо вспомнилъ вчерашнюю ночь. Та же самая блѣдность, только еще сильнѣе, и то же самое строгое выраженіе торжественнаго, нѣмаго покоя въ чертахъ; но все остальное... какъ страшно переиначила смерть!..

Когда осмотръ былъ конченъ, Яковъ Ильичъ спросилъ, гдѣ вещи покойнаго. Смотритель указалъ ему чемоданъ и мѣшокъ.

-- А на немъ можетъ тоже что-нибудь есть? спросилъ тотъ.

Стали шарить въ карманахъ у мертваго и вынули: ключъ, носовой платокъ, бумажникъ, часы, кошелекъ и кожаный портъ-сигаръ, изъ котораго становой преспокойно вынулъ сигару и тутъ же ее закурилъ. Примѣру его послѣдовалъ лѣкарь. Послѣ того вынутъ былъ паспортъ и деньги изъ портфеля: деньги сосчитаны и записаны; а паспортъ,-- собственный паспортъ Лукина, Яковъ Ильичъ прочелъ вслухъ.

-- "Студентъ С.-Петербургскаго университета", сказалъ становой.-- Онъ, стало-быть, вашъ товарищъ? Какъ же вы давеча говорили, что съ нимъ незнакомы?

-- Развѣ всѣ товарищи должны быть непремѣнно знакомы между собой?

-- Казалось бы, такъ.

-- Казалось бы мало ли что, надо знать какъ на дѣлѣ бываетъ. Вотъ вы, напримѣръ, становой и всѣ становые Псковской губерніи ваши товарищи, а развѣ вы знаете всѣхъ?

-- Гдѣ жь ихъ всѣхъ знать? У насъ восемь уѣздовъ.

-- А у насъ шесть факультетовъ, и тѣ, кто по разнымъ идутъ, такіе же товарищи другъ для друга, какъ становые изъ разныхъ уѣздовъ. Иной и комнаты той не видалъ, въ которой другой сидитъ каждый день.

Яковъ Ильичъ замолчалъ, но только что кончилъ Лукинъ свой отвѣтъ, какъ новый вопросъ былъ предложенъ ему съ другой стороны. Рябой лѣкарь, вертя въ рукахъ портъ-сигаръ покойнаго Алексѣева, замѣтилъ двѣ буквы на крышкѣ. "Г. А?" сказалъ онъ вполголоса, указывая на нихъ Лукину, который стоялъ къ нему ближе другихъ.

Сердце дрогнуло въ груди самозванца. Онъ вдругъ увидѣлъ себя на шагъ отъ погибели. Малѣйшая перемѣна въ лицѣ, малѣйшій признакъ испуга въ отвѣтѣ или другая оплошность съ его стороны,-- и та игра, которую онъ игралъ, могла быть проиграна невозвратно. Подозрѣніе могло вспыхнуть какъ порохъ отъ первой искры, случайно въ него попавшей, его могли задержать... и по горячимъ слѣдамъ, въ короткое время, тайна легко была бы открыта. Всѣ эти мысли мелькнули разомъ въ его головѣ, но на лицѣ не отразилось и тѣни. Ни одинъ глазъ не мигнулъ, ни одной кровинки не убыло. Онъ посмотрѣлъ на лѣкаря съ разсѣяннымъ видомъ чужаго и посторонняго человѣка, который не понимаетъ о чемъ говорятъ, потому что онъ думаетъ не о томъ.

-- "Г. А", повторилъ тотъ, пристально разсматривая двѣ буквы.-- Отчего не Г. Л.?

-- Я почемъ знаю! отвѣчалъ равнодушно Лукинъ.

Неизвѣстно, какъ принялъ лѣкарь отвѣтъ и что онъ думалъ въ эту минуту; но онъ замолчалъ и положилъ портъ-сигаръ на кровать. По счастію, никто изъ присутствующихъ не успѣлъ обратить вниманія на ихъ разговоръ. Всѣ были заняты съ другой стороны, у стола, на грязную доску котораго Яковъ Ильичъ высыпалъ мелкія деньги изъ туго-набитаго кошелька и раскладывалъ ихъ по кучкамъ. Занятіе это имѣло для всѣхъ какой-то особенный интересъ. Разъ флегматическій лѣкарь, услышавъ звонъ серебра, навострилъ уши и подошелъ туда же, къ другимъ.

-- Стойте! Стойте! Вы положили сюда четвертакъ, говорилъ смотритель.

-- Двугривенный, отвѣчалъ становой.-- Вонъ видите, точки...

Монета истерта была до такой степени, что можно было поспорить; но большинство голосовъ рѣшило въ пользу двугривеннаго.

Покуда они считали и спорили, Лукинъ кусалъ себѣ губы отъ нетерпѣнія. Минуты казались ему часами, а между тѣмъ именно въ эти минуты онъ не рѣшался ихъ торопить. Какой-то внутренній голосъ совѣтовалъ ему переждать, чтобъ узнать достовѣрно, намѣренъ ли докторъ оставить буквы въ покоѣ, или онъ хочетъ еще о нихъ говорить. Въ послѣднемъ случаѣ, лишняя торопливость могла показаться сомнительною для тонкаго обонянія этихъ господъ, которые впрочемъ скоро окончили счетъ.

-- Ну, пойдемъ чай пить, сказалъ становой -- Да надо этого барина отпустить. Онъ намъ ни на что не годится.

Лукинъ посмотрѣлъ на лѣкаря сзади, ожидая, не скажетъ ли онъ что-нибудь. Сердце его забилось, когда онъ увидѣлъ, что тотъ обернулся при этихъ словахъ и указалъ рукой на него.

-- А развѣ имъ не угодно выпить стаканчикъ въ нашей компаніи, покуда имъ лошадей запрягутъ? сказалъ онъ, улыбаясь.

-- Ну, славу Богу! мимо прошло, подумалъ Лукинъ.-- Я не прочь, господа, отвѣчалъ онъ развязно и весело.-- Пять минутъ для меня не составятъ разчета.

Все общество отправилось въ комнату, гдѣ стоялъ самоваръ. Въ сѣняхъ, Лукинъ пропустилъ ихъ впередъ.-- Сдѣлайте милость, велите сію же минуту закладывать лошадей, сказалъ онъ смотрителю, который остановился возлѣ дверей, чтобы запереть ихъ опять на замокъ.-- Вамъ ужъ заложено, сударь, отвѣчалъ тотъ.-- Телѣга стоитъ у крыльца. Въ Петербургѣ, если случится вспомнить смотрителя-старика, такъ скажете по крайней мѣрѣ, что онъ свое слово сдержалъ.

Лукинъ не въ силахъ былъ скрыть свою радость. Онъ горячо пожалъ ему руку и пожелалъ ему счастія отъ всей души. Черезъ минуту, онъ снова сидѣлъ за чайнымъ столомъ, на которомъ кипѣлъ и шумѣлъ, завывая къ погодѣ, тотъ же самый старый, маленькій самоваръ. Онъ, видѣлъ его уже третій разъ въ одинъ день и дивился, припоминая, съ какими разнообразными ощущеніями человѣкъ можетъ смотрѣть на одинъ и тотъ же предметъ. А предметъ, между тѣмъ, какъ-будто смѣялся, лукаво поглядывая на него изъ-подлобья. Онъ какъ будто желалъ сказать: "Вотъ, не хотѣлъ со мной разъ посидѣть, такъ высидѣлъ цѣлыхъ три!" "Ну, ужь куда не шло третій, разъ, думалъ Лукинъ; лишь бы послѣдній!" Два раза онъ обжегъ себѣ ротъ, торопясь допить свой стаканъ. Лѣкарь замѣтилъ гримасу, которую онъ сдѣлалъ въ послѣдній разъ, и громко захохоталъ.-- Экъ вы торопитесь! сказалъ онъ.

Лукинъ сдѣлалъ другую гримасу, стараясь весело улыбнуться, но на этотъ разъ никто не видалъ.

Вокругъ стола шелъ громкій, веселый разговоръ. Бутылка съ ромомъ быстро переходила изъ рукъ въ руки. Пуншъ съ каждою минутой становился крѣпче, гости съ каждою минутой шумнѣе.

-- Что жь вы себѣ не нальете? говорилъ становой, презрительно поглядывая на стаканъ Лукина, въ которомъ чаю оставалось уже не болѣе какъ на половину; но онъ былъ горячъ, и, два раза обваривъ себѣ языкъ, тотъ все еще дулъ, не рѣшаясь окончить заразъ...-- Эхъ! маменькинъ сынокъ! Дайте-ка я вамъ подбавлю.

Тому пришло въ голову, что отъ рому чай разомъ простынетъ.

-- Лейте пожалуй, сказалъ онъ.

Толстый Силенъ взялъ бутылку и налилъ по самый край.

-- За ваше здоровье, господа! Желаю вамъ счастливо оставаться, сказалъ Лукинъ. Онъ всталъ со стула и выпилъ залпомъ стаканъ.

-- Молодецъ! заревѣлъ Яковъ Ильичъ.-- Ей-ей! молодецъ! Вотъ этакихъ я люблю! Эхъ, жаль; что ты уѣзжаешь! Да чорта себѣ спѣшить, посиди здѣсь еще полчасокъ!

-- Нельзя, отвѣчалъ Лукинъ.-- Лошади ждутъ у крыльца. Прощайте, господа!

Гости высыпали толпой на крыльцо провожать его. Яковъ Ильичъ обнялъ и поцѣловалъ его въ обѣ щеки. Лѣкарь жалъ горячо ему руку; отъ обоихъ разило пуншемъ. Ему стало гадко.

-- Пошелъ! закричалъ онъ, проворно вскакивая въ телѣгу. Ямщикъ свиснулъ и лошади понеслись.

Скоро станція и деревня съ ея огоньками остались за нимъ назади. Темная ночь, въ чистомъ полѣ, лежала спокойно, просторно кругомъ. Небо разъяснило къ ночи. Въ темно-синей его глубинѣ, вверху, надъ самою головой, сіяла Большая Медвѣдица, съ ея лучезарнымъ хвостомъ. Онъ вздохнулъ широко и свободно; онъ бодро и весело поднялъ голову. Душа его была полна черезъ край. Прошедшее, со всѣми его тревогами, сливалось на горизонтѣ ея въ одну обширную массу, которая мрачно темнѣла вдали; но тамъ, впереди, далеко, далеко на сѣверъ, мерещился ему большой городъ, гдѣ ожидала его другая, новая жизнь. Туда летѣлъ онъ на крыльяхъ воображенія, опережая почтовую тройку и смѣло впиваясь глазами въ глубокую ночь. Порой ему чудилось, что она разступается, и что вдали, при блескѣ тысячи яркихъ огней, мелькаютъ два милые образа. Одинъ изъ нихъ киваетъ ему головой и манитъ бѣлою рукой къ себѣ. Скорѣй! Скорѣе на встрѣчу! Онъ не жилъ еще до сихъ поръ, онъ только стоялъ у порога. Ему ѣсего двадцать лѣтъ, а его ужь чуть не зарыли живаго въ могилу! Теперь, когда онъ вырвался на просторъ,-- о! какъ ему вдругъ захотѣлось пожить, не тихо и скромно; нѣтъ, онъ знаетъ теперь хорошо, что онъ къ этому не рожденъ. Ему нужна широкая, пестрая жизнь! Онъ долженъ спѣшить, покуда есть деньги и есть свобода въ рукахъ, чтобы послѣ, когда его вдругъ потребуютъ на расплату, было хоть за что заплатить.

-- Тссъ! Тпрру!

-- Что тамъ такое? спросилъ онъ у ямщика, замѣтивъ, что тотъ сталъ придерживать лошадей.

-- Спускъ, ваше благородіе.

Лукинъ снялъ шапку и перекрестился. "Прощай, мой бѣдный товарищъ! подумалъ онъ. Тебѣ досталась иная доля! Ты рано отправился на ночлегъ!"

Тройка бережно съѣхала на мостъ, нѣсколько времени прошла шагомъ, а потомъ легкою рысцой начала подниматься въ гору.

-- Что, выѣхали на ровное мѣсто?

-- Выѣхали, ваше благородіе.

-- Ну, съ Богомъ! Валяй въ хвостъ и въ гриву! Полтинникъ на водку! Маршъ!..

Ямщикъ привсталъ, подобралъ вожжи, свиснувъ:-- Гей вы, молодчики! Гей вы, любезные! Го!...

Они помчались во весь опоръ.