Мм. гг.! Дѣятельность нашего Славянскаго Общества, даже благотворительная, такъ тѣсно связана съ современными политическими событіями за Дунаемъ, что мы невольно медлили назначеніемъ дня нашего годичнаго общаго собранія: такъ уже виденъ былъ край кровопролитной борьбы, такъ уже близко надвигалось рѣшеніе. 19 января стихла война, затѣмъ мѣсяцъ томительнаго ожиданія, и наконецъ 19 февраля, день освобожденія милліоновъ русскихъ крестьянъ, день возродившій насъ всѣхъ нравственно и духовно, подписанъ миръ, дарующій свободу и человѣческія права милліонамъ человѣковъ,-- нашихъ братьевъ по вѣрѣ и крови,-- возраждающій къ новой жизни цѣлая племена и страны.
Конечно, Восточный вопросъ еще не порѣшенъ, Царьградъ не очищенъ отъ азіатской скверны и задача Россіи совершена еще не вполнѣ; тѣмъ не менѣе сбылось то, что самой смѣлой фантазіи представлялось едвали сбыточнымъ еще два года тому назадъ. Этого не слѣдуетъ упускать изъ виду при оцѣнкѣ результатовъ войны. Что бы ни таилось въ близкомъ будущемъ, никто и ничто никогда не отниметъ у насъ самаго существеннаго достоянія нашихъ побѣдъ, и какъ рѣки не потекутъ вспять, такъ не измѣнится и исполинскій, безвозвратно совершившійся фактъ: Оттоманское владычество въ Европѣ сокрушено на вѣки, хотя бы Турція еще и продолжала существовать; призванъ изъ небытія къ бытію крупный политическій Славянскій организмъ -- Болгарія.
Было бы чему радоваться, было бы чѣмъ утѣшиться, еслибъ политическій небосклонъ не былъ покрытъ такими темными тучами. Нельзя, конечно, сомнѣваться въ томъ, что Россія заставитъ уважитъ и исполнить условія договора, но низведутъ ли они миръ, столь желанный, столь нужный, на злополучныя населенія Балканскаго полуострова -- въ этомъ трудно не усомниться. Трудно было бы предаваться радости мира въ виду не только нерѣшенной судьбы и Герцеговины и Босніи, и земель Старой Сербіи, и Македоніи, и Греческихъ христіанскихъ провинцій, но и кровавой брани съ Турками, уже снова охватившей эти несчастныя страны.
Трудно не смущаться, соображая, какъ мало удовлетворены тѣ самые, которые первые подняли знамя борьбы, именно Герцеговинцы и Босняки, и Сербское Княжество, которое двукратно вело войну и въ 1876 году одно выдержало на себѣ весь напоръ Оттоманскихъ полчищъ. Конечно, не Россія, а лишь одна Австрія тому виною, но въ этомъ только новый поводъ въ смущенію. Конечно, не воинственныя угрозы Австріи и Англіи устрашаютъ Россію,-- но не можетъ же она оставаться равнодушною къ распалившейся зависти, кующей интриги и козни противъ славянской свободы и права, къ явнымъ покушеніямъ на захватъ или дѣлежъ Турецкихъ европейскихъ владѣній и на овладѣніе Дарданельскимъ проливомъ.
Дипломатія сочиняетъ конгрессъ, а такъ какъ мы не понесемъ на цензуру нашихъ условій мира, то исходъ лелѣяннаго дипломатами измышленія еще неизвѣстенъ, но не особенно предвѣщаетъ пору благоденствія. Несомнѣнно одно, что еслибъ Австрія отъ угрозъ Россіи перешла къ дѣлу, она бы подняла новый, Австрійскій, Западнославянскій вопросъ. И такъ какъ и на Балканскомъ полуостровѣ не водворена тишина, и даже относительно границъ самой Болгаріи можно опасаться замысловъ европейскихъ, то въ этой неизвѣстости. въ этомъ тяжеломъ недоумѣніи,-- которое однакожь долго продолжаться не можетъ, а между тѣмъ во многомъ парализуетъ дѣятельность нашего Общества,-- а предпочитаю, мм. гг., воздержаться на сей разъ отъ начертанія программы нашихъ будущихъ дѣйствій и созвать васъ снова, когда политическій горизонтъ хоть нѣсколько прояснится. Тѣмъ болѣе, что и изъ Болгаріи мы еще не получили, но вскорѣ ожидаемъ полученія свѣдѣній подробныхъ и обстоятельныхъ, способныхъ точнѣе опредѣлить характеръ предстоящей намъ дѣятельности. Теперь же я перейду къ печальному событію, имѣющему особую важность для нашего Общества, да и для всѣхъ, кому дороги судьбы Россіи и Славянскаго міра. Путемъ смертей и страданій призваны мы были совершить святое дѣло воскрешенія нашихъ братьевъ. Болгарская почва упитана русскою кровью. На русскихъ костяхъ стала Болгарія. И еще недавно, уже по прекращеніи брани, послѣдній торжественный актъ ея освобожденія и признанія ея самостоятельнаго бытія ознаменовался великою русскою жертвой. Во главу угла ея, вновь созижденнаго, гражданскаго строя легъ самъ строитель, легъ человѣкъ, отмѣченный высшими дарованіями. Учредитель и организаторъ этой новой, сотворенной Россіею Болгаріи сраженъ внезапно неринымъ ударомъ въ селеніи Санъ-Стефано, въ виду Царьграда и Св. Софіи, 19 февраля, въ самый день подписанія мирнаго договора,-- въ тотъ мигъ, когда, послѣ долгихъ, тяжкихъ трудовъ, онъ по праву могъ бы сказать себѣ: "теченіе скончалъ, подвигъ совершилъ". Смерть Черкасскаго не просто утрата умнаго, полезнаго государственнаго и общественнаго дѣятеля: убыло знаменитымъ умомъ, убыло цѣлой крупной общественной силой, и замѣстить ее нечѣмъ...
Странное, замѣчательное, совершенно оригинальное явленіе представлялъ собою въ Россіи князь Владиміръ Александровичъ Черкасскій, именно этимъ сочетаніемъ въ себѣ дѣятеля общественнаго и государственнаго. Онъ былъ безспорно человѣкомъ государственнымъ, онъ принималъ дѣятельное участіе въ величайшихъ государственныхъ дѣяніяхъ нынѣшняго царствованія,-- но онъ никогда не принадлежалъ къ сонму ни царедворцевъ, ни сановниковъ, не считался у нихъ своимъ и не проходилъ обычныхъ ступеней нашей служебной іерархической лѣстницы. Онъ всегда -- вольно и невольно -- сохранялъ за собою характеръ какъ бы представителя или делегата отъ общества на государственномъ дѣлѣ, хотябы онъ былъ и главнымъ его руководителемъ. Его имя служило уже знаменемъ, возвѣщавшимъ всякій разъ особую важность порученной ему работы, ея особое значеніе не только для государственныхъ, но и для общественныхъ, для національныхъ интересовъ. Таковы факты представляемые его жизнью, которыхъ не можетъ отрицать никакое недоброжелательство, хотя бы и пыталось извратить ихъ дѣйствительный смыслъ. Это былъ умъ сильный, обширный, дѣятельный, просвѣщенный многосторонними познаніями, чрезвычайно ясный и обладавшій необыкновенною творческою способностью: низводить абстракты на реальную почву, запутаннѣйшія, отвлеченныя теоріи приводить къ конкретной практической формулѣ и многотруднымъ задачамъ отыскивать самое простое рѣшеніе. Онъ былъ чуждъ всякаго доктринерства, въ смыслѣ подобострастія доктринѣ и насильственнаго подчиненія ей жизни; никогда не рабствовалъ отвлеченной логикѣ, напротивъ всегда считался съ жизнью, съ бытомъ. Онъ цѣнилъ и уважалъ Русскую исторію и органическія стихіи народа,-- умѣлъ въ своихъ работахъ примѣняться къ современной дѣйствительности и вступать съ нею въ плодотворное соглашеніе. Онъ не былъ ни идеалистомъ, ни теоретикомъ, но признавалъ значеніе и идеализма и теоретической дѣятельности, и замѣчательно, что люди, съ которыми онъ былъ наиболѣе близокъ, большею частію были именно люди теорій и идеаловъ, нисколько не практики. Изъ идеаловъ онъ держался наиболѣе доступныхъ осуществленію и любилъ теорію лишь какъ освѣщеніе данныхъ жизни, какъ разумъ фактовъ.
Но что онъ любилъ пуще всего и самоотверженно, это честь и достоинство Россіи, и, безусловно вѣруя въ Русскій народъ, въ его великую всемірно-историческую будущность, трудился неутомимо, не щадя силъ,-- какъ уже выразился князь Александръ Васильчиковъ въ своей прекрасной статьѣ,-- надъ основаніями, а не надъ вѣнцомъ зданія.
Значеніе князя Черкасскаго въ дѣлѣ Славянскаго возрожденія не только даетъ мнѣ право, но и налагаетъ обязанность задержать нѣсколько долѣе ваше вниманіе на этомъ недавно отшедшемъ и возстановить, насколько мнѣ это возможно, его истинный нравственный образъ. Говорю "возстановить", потому что, къ сожалѣнію, этотъ образъ большею частью совершенно искаженъ въ сознаніи русской публики, и если всѣ сходились въ признаніи за нимъ блистательныхъ дарованій, то наоборотъ, нравственная сторона его дѣятельности подвергалась самой разнообразной, хотя, большею же частію, отрицательной оцѣнкѣ. Князь Васильчиковъ уже коснулся этого явленія и указалъ, что служило къ нему поводомъ, изъ кого, главнымъ образомъ, состоялъ хоръ ожесточенныхъ хулителей. Нѣтъ сомнѣнія, русскіе крѣпостники, реакціонеры, скрывающіеся теперь подъ псевдонимомъ "консерваторовъ", польскіе паны и ксендзы, которыхъ интересы имущественные и политическіе такъ много пострадали отъ реформъ, совершенныхъ при дѣятельномъ участіи Черкасскаго, пылали къ нему непримиримою ненавистью и, не жалѣя клеветъ, старались,-- и успѣли,-- настроить враждебно къ нему людское мнѣніе. Было бы однакоже ошибкою утверждать, что только они, и они одни, относились къ Черкасскому съ непріязнью. Вина лежала отчасти и на самомъ князѣ. Всегда радушный хозяинъ, любезный и привѣтливый съ друзьями и сочувственными ему лицами, Черкасскій по большей части стоялъ къ людямъ только одною стороною: стороною мысли, ума, расчета. Онъ слишкомъ презрительно относился къ людскимъ толкамъ и пересудамъ, не заботился о мнѣніи лицъ имъ невысоко цѣнимыхъ, и никогда не пытался разсѣять недоразумѣнія, вызванныя его рѣчами и внѣшнимъ обращеніемъ. Какъ острый лучъ свѣта рѣжетъ слабые, подслѣповатые глаза, такъ и его острый умъ кололъ, рѣзалъ,-- особенно же глаза людей съ туманною мыслью, ублажающихся самообольщеніемъ. Онъ любилъ, къ сожалѣнію слишкомъ любилъ, издѣваться надъ добродушною глуповатостью,-- и уже безъ малѣйшей пощады клеймилъ высокомѣрную, злую глупость. Онъ владѣлъ удивительнымъ умѣньемъ выворачивать изнанку высокопарныхъ рѣчей своего антагониста, я въ грудѣ фразъ о безкорыстіи и гуманности обличать присутствіе тайнаго своекорыстнаго мотива. Всякое излишество чувствительности, все въ чемъ было очень ужъ мало ума, хотя бы и много сердца, мало толка, а только прекрасныя тщетныя пожеланія,-- что было больше по части праздныхъ чувствъ, чѣмъ настоящаго дѣла, встрѣчало въ немъ ироническую улыбку,-- которая, разумѣется, рѣдко ему прощалась. Дѣйствительно, онъ не всегда достаточно-бережно отрезвлялъ юную идеалистическую восторженность, и этого, понятно, не могла любить пылкая молодежь. Таковы были особенности, скажу прямо, недостатки его натуры, связанные органически съ положительными свойствами его ума и дарованій. Онъ говорилъ въ свое оправданіе, что никто по крайней мѣрѣ не можетъ обвинить его въ притворствѣ. И точно онъ никогда не притворялся; но онъ не только никогда не щеголялъ, а даже какъ бы боялся покрасоваться своими добрыми нравственными качествами, и, предпочитая казаться хуже чѣмъ лучше,-- вполнѣ въ этомъ успѣлъ. Я позволю себѣ коснуться одной интимной его черты. Этотъ "безсердечный" человѣкъ (какъ его называли) былъ самымъ заботливымъ и великодушнымъ изъ родственниковъ. Я не знавалъ сына нѣжнѣе и почтительнѣе къ матери (скончавшейся только за два мѣсяца до него), но если бы кто-либо изъ самыхъ приближенныхъ друзей отважился похвалить ему такое его качество, онъ, вѣроятно, вызвалъ бы отъ Черкасскаго какой-нибудь не совсѣмъ пріятный отвѣтъ. Въ его добрыхъ личныхъ дѣлахъ -- не было никакой той елейности, которая нерѣдко цѣнится людьми выше чѣмъ самое добро.
Но всѣ эти недостатки, сами по себѣ еще несущественные, могли подать поводъ только къ недоумѣніямъ. Гораздо серьезнѣе общія, ходячія, сложившіяся въ обществѣ обвиненія. Его постоянно клеймили и еще не перестаютъ клеймить прозваніемъ честолюбца, властолюбца, человѣка безъ убѣжденій, руководившагося лишь эгоистическимъ личнымъ расчетомъ.
Хотя и справедливо, что историческихъ дѣятелей, какимъ былъ князь Черкасскій, судитъ исторія; хотя, можетъ быть, и приличнѣе было бы, въ виду еще не опущеннаго въ могилу гроба, воздержаться теперь отъ всякой строгой оцѣнки, однако же эти соображенія не настолько вѣски, чтобы давать безвозбранно укореняться ложнымъ навѣтамъ и оставлять въ заблужденіи современниковъ, въ чаяніи отдаленнаго суда потомковъ. Тѣмъ болѣе, что смерть имѣетъ особенное свойство: разомъ подводя итогъ земному дѣланію, облегчать его уразумѣніе и всему отводитъ свое мѣсто. На ходу жизни, въ ея буйствѣ, ея ежедневныхъ случайныхъ проявленіяхъ, изъ-за чужихъ и собственныхъ толковъ, трудно познается основная, внутренняя правда человѣка, ускользающая, большею частью, даже отъ его собственнаго сознанія. Особенно же мало поддаются анализу такіе сложные организмы, какъ у Черкасскаго, исполненные такихъ, повидимому, противорѣчивыхъ влеченій: анализъ дробится и не даетъ цѣльнаго вывода. Только со смертью раскрывается въ своемъ истинномъ смыслѣ жизненный подвигъ и тотъ нравственный центръ тяжести, которымъ самъ собою, хотя бы и безсознательно, опредѣлялся и уравновѣшивался человѣкъ.
Я не стану пускаться въ полемику съ обвинителями; пусть говорятъ за меня факты его жизни, въ ихъ совокупности, которымъ я и представлю бѣглый обзоръ.
Прилежный и даровитый студентъ юридическаго факультета Московскаго университета, князь Черкасскій съ особенною любовью занимается исторіей Русскаго права и еще въ 1842 г. пишетъ на золотую кандидатскую медаль изслѣдованіе о цѣловальникахъ, т. е. о древнемъ русскомъ прообразѣ суда присяжныхъ. Затѣмъ, кандидатомъ, онъ продолжаетъ свои ученыя занятія и изготовляетъ, для полученія степени магистра, диссертацію объ "Юрьевѣ днѣ", т. е. о свободѣ перехода и о закрѣпощеніи крестьянъ въ древней Руси. Вотъ къ чему, къ какимъ основамъ Русской государственной и общественной жизни, устремилась, съ самаго начала своего самостоятельнаго поприща, мысль молодаго Черкасскаго,-- и это тѣмъ замѣчательнѣе, что умы современной ему молодой среды увлекались, большею частію, либерализмомъ совсѣмъ иного, превыспренняго, неприложимаго къ Россіи и потому празднаго свойства. Въ первую пору по выходѣ изъ университета, онъ предполагалъ посвятить себя ученому поприщу и искать каѳедры исторіи Русскаго права, но отказался однако же отъ этого намѣренія по совѣтамъ одного опытнаго и уважаемаго имъ лица, старавшагося направить его къ государственной службѣ. И дѣйствительно, съ своими связями и положеніемъ въ свѣтѣ Черкасскій, по общимъ понятіямъ, могъ легко составить себѣ "блистательную карьеру": для молодаго "честолюбца", казалось бы, нельзя было и желать лучшей обстановки, и онъ бы безъ труда дошелъ до высшихъ іерархическихъ степеней. Но должно-быть не такова была натура этого человѣка, чтобы онъ, изъ честолюбія, согласился пожертвовать своею независимостью и пойти избитою, рутинною дорогой. Должно-быть, уже и тогда, честолюбіе въ немъ было нѣсколько иного разряда: честолюбіе силы себя сознающей и ищущей развернуться во всю свою ширь, владѣть дѣломъ, избираемымъ его мыслью,-- воплотить свои государственные идеалы. Трудно было даже и въ самые молодые годы Черкасскаго вообразить себѣ его въ роли какого-нибудь чиновника особыхъ порученій, дѣйствующаго по чужимъ, начальническимъ указаніямъ. Черкасскій не пошелъ на службу,-- нельзя было считать службою принятое имъ на себя званіе почетнаго смотрителя уѣздныхъ училищъ,-- и хилъ большею частію въ Тульской деревнѣ, занимаясь сельскимъ хозяйствомъ и изучая положеніе крестьянъ. Въ 1847 году онъ устраиваетъ въ Тулѣ кружокъ изъ нѣсколькихъ образованныхъ помѣщиковъ для разработки проекта объ уничтоженіи крѣпостнаго рабства,-- кружокъ, который однакоже, послѣ Февральской революціи 1848 г., былъ по распоряженію правительства закрытъ.
Различныя партіи тянули его къ себѣ: и аристократическая, которая думала найти себѣ въ немъ могучее орудіе для своихъ олигархическихъ химеръ, и такъ-называемые западники, которые видѣли въ немъ Европейца и упорно хотѣли считать его своимъ. Но ознакомившись со всѣми направленіями московской интеллигенціи, Черкасскій, въ началѣ пятидесятыхъ годовъ, сталъ постепенно сближаться съ людьми такъ-называемаго славянофильскаго круга, хотя сближеніе съ ними не представляло въ то время никакихъ выгодныхъ разсчетовъ ни въ какомъ отношеніи, а способно было только компрометтировать и во мнѣніи властей, и еще болѣе во мнѣніи общества: славянофилы въ тѣ годы не только не пользовались популярностью, но были предметомъ постоянныхъ насмѣшекъ, клеветъ и ожесточеннаго поруганія въ литературѣ. Что же влекло его къ этимъ людямъ, съ которыми Черкасскій въ ту пору расходился по многимъ существеннымъ основамъ славянофильства?Вѣроятнѣе, прежде всего, таланты нѣкоторыхъ изъ нихъ,-- общая съ ними любовь къ Россіи, преданность ея національнымъ интересамъ, уваженіе къ Русскому народу и къ его исторической стихіи, потому-что для Черкасскаго народъ никогда не былъ tabula rasa, какъ для тогдашнихъ раболѣпныхъ поклонниковъ западной цивилизаціи.-- Влекло -- можетъ быть -- также и невольное сочувствіе съ нравственными качествами лучшихъ представителей этого круга. Какъ бы то ни было, но онъ дорожилъ отношеніями съ ними. Во 2 томѣ "Московскаго Сборника" на 1853 годъ должна была появиться его статья объ Юрьевѣ днѣ, но этотъ томъ въ рукописи весь, со всѣми статьями, не былъ допущенъ въ печати,-- "не по тому что было въ немъ сказано, а по тому, что умолчано" -- объяснилъ издателю покойный начальникъ Штаба III Отдѣленія, Л. В. Дуппельтъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ нѣкоторые участники сборника, въ Томъ числѣ и князь. Черкасскій, подверглись ограниченію въ правахъ печатанія и полицейскому надзору: все это было снято съ нихъ лишь по восшествіи на престолъ нынѣ благополучно царствующаго Государя.
Но и затѣмъ Черкасскій не пользуется никакимъ случаемъ для составленія себѣ служебной карьеры. Въ 1857 г., въ извѣстномъ Славянофильскомъ изданіи "Русская Бесѣда" онъ помѣстилъ нѣсколько небольшихъ статей, преимущественно по вопросамъ внѣшней политики, и этимъ первымъ своимъ печатнымъ дебютомъ сразу обратилъ на себя вниманіе какъ на первокласснаго публициста.
Наконецъ, въ концѣ 1857 года наступила пора, такъ давно чаемая Черкасскимъ, къ которой вся предшествовавшая его жизнь была только приготовленіемъ. Высочайше разрѣшено было образовать въ губерніяхъ Комитеты для обсужденія способовъ къ освобожденію крестьянъ, или къ е улучшенію ихъ быта", какъ это тогда оффиціально называлось. Черкасскій отдался любимой задачѣ вполнѣ, всѣми силами духа, и, стоя во главѣ меньшинства, громилъ большинство своими блистательными и, правду сказать, нѣсколько язвительными рѣчами. Борьба была его стихіей. Большинство не могло ему простить, ему -- князю, аристократу по происхожденію, демократическую будто бы затѣю надѣленія крестьянъ землею: добро бы онъ былъ человѣкъ неимущій, добро бы искренній, простодушный идеологъ, увлекающійся фантазіями либерализма, гуманности и т. д...! Но такого права на ересь помѣщичье большинство въ Черкасскомъ не признавало и чувствовало въ немъ опасную себѣ силу. Раздраженіе дошло наконецъ до того, что на выборахъ въ Тульскомъ Дворянскомъ Собраніи два дня стояла буря: препирались объ исключеніи князя Черкасскаго, какъ недостойнаго, изъ числа Тульскихъ дворянъ. Съ ироническою улыбкою на устахъ выдержалъ онъ весь этотъ ураганъ, стихшій по неволѣ за неимѣніемъ законнаго повода къ исключенію. Но въ то самое время, когда партія крѣпостниковъ пыталась подвергнуть его такому острацизму, неистово бѣсновалась противъ Черкасскаго,-- забавно, но и стыдно вспомнить,-- либеральная, ъ е. наша претендующая на либерализмъ журналистика, за то, что въ одной изъ своихъ по крестьянскому вопросу статей въ журналѣ А. И. Кошелева "Сельское Благоустройство", Черкасскій предполагалъ предоставить въ селеніяхъ старшинамъ право наказывать провинившихся крестьянъ, за неимѣніемъ другихъ мѣръ взысканія, нѣсколькими ударами розогъ. Не вѣдая никакихъ условій народной жизни, не принимая никакого участія въ тяжкихъ трудахъ по крѣпостному вопросу, нисколько не соображаясь съ положеніемъ самихъ борцовъ за дѣло крестьянской свободы,-- только вскарабкавшись на ходули "цивилизаціи",-- наши арлекины либерализма и гуманности, вмѣстѣ съ ругательствами, присылали по почтѣ цѣлые пуки розогъ въ редакцію "Сельскаго Благоустройства"!
О томъ же, какъ рѣшался вопросъ о надѣлѣ крестьянъ, пустоголовымъ крикунамъ не было дѣла. Не удивляйтесь, что я упомянулъ объ этомъ ничтожномъ, повидимому мелочномъ обстоятельствѣ: еще недавно, послѣ 20-ти лѣтъ, въ нѣкоторыхъ петербургскихъ журналахъ (и самыхъ значительныхъ) возобновленъ покойному дѣятелю освобожденія тотъ же шутовской упрекъ!
Призванный въ члены Редакціонныхъ Коммиссій для составленія Положенія о крестьянахъ, Черкасскій переѣхалъ въ Петербургъ и сдружился на общей работѣ съ Н. Милютинымъ и въ особенности съ Юріемъ Самаринымъ. Сближеніе съ послѣднимъ, по собственному сознанію Черкасскаго, оказало на него значительное нравственное вліяніе.-- Дни и ночи самоотверженнаго, одушевленнаго труда, въ теченіи болѣе двухъ лѣтъ, постоянная, упорная борьба, шагъ за шагомъ, съ могущественными противниками, хулы, клеветы, ненависть, остервенѣлая брань,-- все пережитое и испытанное этими тремя главными работниками величайшаго въ мірѣ благодѣянія, вѣчной славы нынѣшняго Государя,-- все это теперь уже мало цѣнится или позабыто. Но таково значеніе для Россіи дѣла 19 февраля 1861 года, какъ бы оно ни было несовершенно въ частностяхъ, что имена упомянутыхъ дѣятелей должны бы произноситься не иначе какъ съ благоговѣйною признательностію.
Это была лучшая эпоха въ жизни Черкасскаго. По изданіи Положенія, и онъ и Самаринъ поспѣшили на новый подвигъ -- практическаго примѣненія своей работы въ жизни: Самаринъ, въ качествѣ члена губернскаго по крестьянскимъ дѣламъ Присутствія, въ Самару; Черкасскій, въ должности мироваго посредника, въ родной Веневскій уѣздъ. Его разумныя дѣйствія были тотчасъ же оцѣнены какъ крестьянами, такъ и помѣщиками, и прежняя озлобленная вражда Тульскаго дворянства къ Черкасскому была вскорѣ оставлена.
Послѣ двухъ лѣтъ труда, открылось ему новое поприще. Начался польскій мятежъ. Испробованные способы укрощенія и умиренія не приводили къ цѣли. Сила штыковъ при слабой мысли оказывалась недостаточною. Государю угодно было признать необходимость новыхъ пріемовъ и поручить дѣло Н. Милютину. Но Милютинъ не сталъ работать одинъ, а пригласилъ къ содѣйствію своихъ обоихъ сподвижниковъ крестьянскаго дѣла. Съ Высочайшаго соизволенія, но въ качествѣ частныхъ людей, Черкасскій и Самаринъ вмѣстѣ съ Милютинымъ, не безъ опасности для жизни, объѣхали Царство Польское, и плодомъ ихъ усиленныхъ трудовъ явилось Положеніе 19 февраля 1864 г., надѣлившее Польскихъ крестьянъ землею и освободившее ихъ отъ шляхетскаго матеріальнаго гнета. По выполненіи своей задачи, Самаринъ возвратился въ Россію, а Черкасскій, по совѣту Милютина, вступилъ въ первый разъ на службу, на должность главнаго директора Коммиссіи Внутреннихъ Дѣлъ. Тутъ-то впервые обнаружилъ въ себѣ Черкасскій блистательныя способности администратора, въ высшемъ политическомъ значеніи этого слова; впервые почуяли польскіе мятежные паны и ксендзы присутствіе новой, непроявлявшейся дотолѣ силы,-- силы мысли и сознательной воли,-- русское знамя поручено было твердой и умной рукѣ! За то какой дружный походъ озлобенной ненависти воздвигло противъ себя это новое, невиданное пугало, этотъ русскій умъ,-- и не только въ польской средѣ, но и въ Римѣ и въ Австріи, особенно когда Черкасскій завелъ живыя сношенія съ Галиціей и съ русскими уніатами. Вообще въ Австріи особенно ненавидѣли Черкасскаго, и были правы: Русь Карпатская и Галицкая была его любимою, задушевною мечтою... Въ русской административной рутинѣ новая струя мысли и сознательнаго русскаго національнаго чувства, внесенная Черкасскимъ изъ общественной сферы,-- Черкасскимъ прямо "изъ общественныхъ вольныхъ дѣятелей", изъ мировыхъ посредниковъ вскочившимъ почти въ министры,-- также представлялась чѣмъ-то инороднымъ,-- какою-то острою занозою, неспособною раствориться въ этой стихіи посредственности, бездарности и пошлости. Тѣ, которые могли считать себѣ Черкасскаго будущимъ соперникомъ и многочисленная дружина враговъ, нажитая себѣ Черкасскимъ за участіе въ Положеніи 19 февраля, и не менѣе многочисленная фаланга высокопоставленныхъ иностранцевъ съ русскими именами, непризнающихъ въ Россіи ни Русскаго народа, ни народности, ни исторіи,-- все и всѣ, соединясь въ общій станъ, направили свои стрѣлы противъ Черкасскаго. Послѣднему было еще не трудно дѣйствовать -- при поддержкѣ Н. А. Милютина въ Петербургѣ, но параличъ, сразившій этого доблестнаго государственнаго мужа и замѣна его другимъ, заставили Черкасскаго выйти въ отставку. Онъ былъ убѣжденъ, можетъ-быть и ошибочно, что ему не будетъ дано прежняго простора для дѣятельности, что онъ не будетъ уже такимъ полнымъ хозяиномъ дѣла, какимъ былъ, а онъ могъ управлять дѣломъ только въ качествѣ старшаго, въ качествѣ хозяина почти самовластнаго... Нѣсколько болѣе гибкости, болѣе ловкости, болѣе терпѣнія и корыстнаго расчета, и Черкасскій остался бы на службѣ и достигъ бы, безъ сомнѣнія, высшихъ верховъ знати и почести..! Какъ согласить такой неблагоразумный образъ дѣйствій Черкасскаго съ представленіемъ о честолюбцѣ, лишенномъ всякихъ убѣжденій и руководящемся только соображеніями личныхъ выгодъ? Какъ ни желалъ онъ себѣ высшаго административнаго поприща, гдѣ бы его силы могли найти себѣ полное развитіе и примѣненіе, какъ ни клонило его въ эту сторону -- чести и власти,-- былъ въ немъ, стало быть, какой-то нравственный центръ тяжести, который перевѣсилъ расчетъ -- и поставилъ на своемъ.
Снова Черкасскій въ бездѣйствіи, но черезъ два года снова выступаетъ общественнымъ дѣятелемъ, уже въ званіи Московскаго Городскаго Головы. Здѣсь опять является такой эпизодъ его жизни, который совершенно противорѣчивъ понятію о Черкасскомъ, сложившемуся во всѣхъ умахъ, даже очень близкихъ къ нему людей. Никто не могъ себѣ объяснить, какъ человѣкъ расчета, чуждый всякихъ увлеченій, ловкій и т. д., могъ совершить ту ошибку, которая заставила его сложить съ себя званіе Головы и окончательно закрыла ему пути къ высшимъ постамъ администраціи. А между тѣмъ иниціатива этой ошибки принадлежала всецѣло Черкаскому; онъ и самъ затруднялся истолковать поступокъ, который лично для него не могъ, очевидно, имѣть иныхъ послѣдствій кромѣ самыхъ вредныхъ. Такую неловкость, такую непослѣдовательность трудно однако же назвать безнравственной! Да и не была ли эта непослѣдовательность только мнимою? Вопреки ему самому, наперекоръ всѣмъ расчетамъ, не было ли въ этомъ поступкѣ чего-то такого, что согласовалось съ внутреннею нравственною стихіею души? Я разумѣю попытку заявить о настоятельной общественной потребности въ свободной искренности для слова и для вѣрующей совѣсти.
Тяжело было видѣть Черкасскаго осужденнымъ на жизнь частнаго человѣка, эти силы, эти способности, бездѣйствующими,-- но еще томительнѣе было ему самому. Онъ старался разсѣяться путешествіемъ по Европѣ, гдѣ всѣ, отъ Бисмарка до Тьера, разомъ оцѣнили его по достоинству и только дивились Россіи, небрегущей такими талантами. Но путешествіе не могло удовлетворить жаждѣ дѣятельности этого атлета работы. Года проходили, силы ржавѣли въ праздности, душу точило раздраженіе.
Прошло шесть лѣтъ. Раздалось знаменитое Царское слово 11-го октября 1876 года, какъ дальній раскатъ грома предвозвѣщавшій военную бурю. Черкасскій не счелъ для себя возможнымъ оставаться въ сторонѣ и предоставилъ себя въ распоряженіе высшей власти. Настало его новое и послѣднее земное служеніе. Кромѣ обязанностей Уполномоченнаго при Дѣйствующей арміи отъ Центральнаго Петербургскаго Управленія Общества Краснаго Креста, довѣріе Государя Императора возложило на него званіе Завѣдывающаго гражданскою частью во вновь занимаемомъ краѣ.
Если только представить себѣ исполинскій объемъ, обстановку, всѣ трудности порученной Черкасскому задачи, такъ можно лишь дивиться, какъ съумѣлъ одолѣть ее Черкасскій и дать ей удовлетворительное рѣшеніе. Предстояло вводить гражданскій строй въ страну, политически не существовавшую, которая даже не имѣла и признанныхъ географическихъ очертаній, которая была дотолѣ не болѣе какъ этнографическимъ терминомъ; въ страну почти незнаемую, о которой ни русская наука, ни Министерство иностранныхъ дѣлъ не заготовили никакихъ точныхъ свѣдѣній; въ страну постепенно отвоевываемую у непріятеля, такъ что нельзя было даже заложить общаго фундамента сразу и вывести зданіе хоть вчернѣ, съ тѣмъ, чтобъ потомъ заняться его отдѣлкой и приспособить къ жилью, а приходилось, держа общій плавъ, общую систему въ умѣ, строить кусками, то въ одномъ, то въ другомъ мѣстѣ, и не имѣя цѣлаго, приводить въ жизнь и въ дѣйствіе отдѣльныя второстепенныя части; наконецъ въ страну, представлявшую менѣе удобствъ для рѣшенія подобной задачи, чѣмъ даже какая-нибудь Ферганская область. Въ послѣдней достаточно было смѣнить хана и высшихъ чиновъ и воспользоваться существующимъ гражданскимъ матеріаломъ; здѣсь же совершался цѣлый соціальный переворотъ, перемѣщеніе слоевъ населенія. Весь верхній правящій слой -- турецкій снимался или уничтожался; съ появленіемъ русскаго войска бѣжало все, отъ паши до послѣдняго каваса, рушился весь административный порядокъ,-- надлежало вновь созидать все, сверху до низу, спѣшно, безъ малѣйшаго промедленія. Прибавьте къ этому, что этотъ гражданскій строй вводился на самомъ театрѣ войны, по пятамъ воюющихъ войскъ, дѣйствующихъ естественно въ сферѣ "военнаго положенія", которое въ то же время есть прямое отрицаніе гражданскаго. Рядомъ съ насиліемъ, хотябы и организованнымъ, приходилось водворять организованную свободу, законность, порядокъ и въ то же время удовлетворять военнымъ потребностямъ трехсоттысячной арміи! Идутъ полки, гонятъ Турокъ, отнимаютъ городокъ, вслѣдъ за ними водворяется гражданское управленіе,-- и новые полки, проходя, не имѣя уже права распоряжаться по военному положенію, настойчиво предъявляютъ свои неотлагательныя нужды къ управленію созданному лишь наканунѣ. Сколько поводовъ обвинять это управленіе въ недостаткѣ порядка и распорядительности! Прибавьте къ этому еще, что гражданскому организатору приходилось имѣть дѣло съ населеніемъ, хотя и родственнымъ, расположеннымъ къ намъ, но терроризованнымъ и насиліями Турокъ и нашими неудачами,-- населеніемъ отъ пятисотлѣтняго рабства лишившимся всякой иниціативы. Да и какое же могло быть добровольное содѣйствіе Болгаръ въ тѣхъ мѣстностяхъ, напримѣръ, которыя переходили не разъ отъ Турокъ въ Русскимъ и отъ Русскихъ къ Туркамъ? Могли ли Болгары, особенно въ селахъ, приниматься охотно за самоуправленіе по приглашенію русскихъ властей и способствовать успѣху гражданской организаціи, имѣя передъ собою примѣръ Ени-Загри, Казанлыка, Елены? Вспомните наконецъ, что до самаго конца войны едва ли кому могло быть извѣстно, вся ли Болгарія или только небольшая часть ея будетъ освобождена, будетъ ли она независима или полузависима, и какую получитъ политическую форму.
А между тѣмъ русское правительство не могло поступить иначе и ограничиться введеніемъ только военнаго управленія, потому что военное управленіе упраздняется съ отбытіемъ войскъ, и тогда Болгарія была бы ввергнута въ тотъ хаосъ, въ которомъ оставило ее паденіе турецкой администраціи. Эта безурядица могла бы подать Европѣ поводъ къ вмѣшательству и снова поднять вопросъ о реформахъ посредствомъ Европейской Коммиссіи; введеніемъ не гражданской организаціи Россія заявляла, что призываетъ Болгарію къ немедленному самостоятельному бытію. И что бы ни говорили, князь Черкасскій съ замѣчательнымъ искусствомъ рѣшилъ эту, повидимому, неразрѣшимую задачу. Введенное имъ гражданское управленіе не предопредѣляетъ и не исключаетъ никакой политической формы,-- оно необходимая принадлежность всякаго благоустроеннаго гражданскаго организма. Для самоуправленія сельскаго, земскаго и городскаго онъ далъ широкій просторъ, воспользовавшись порядками уже существовавшими при Туркахъ, и примѣнивъ ихъ къ потребностямъ болгарской политической автономіи. Благодаря ему, Болгарія обладаетъ теперь орудіями, необходимыми для самостоятельнаго національнаго развитія и правильнаго безпрепятственнаго отправленія гражданской жизни.
И при какихъ условіяхъ совершилъ онъ этотъ высокій подвигъ? Онъ не имѣлъ возможности свободнаго выбора подчиненныхъ. Откуда было взять людей для наполненія должностныхъ мѣстъ, когда Болгарія могла выставить лишь самое небольшое число образованныхъ работниковъ, и почти никого, способнаго къ административному дѣлу? Одинъ, вдалекѣ отъ Россіи, безъ друзей и товарищей, среди тревогъ и и лишеній походной жизни; въ суетѣ Главной Квартиры съ ея многочисленнымъ личнымъ составомъ,-- среди пререканій всегда борющихся двухъ стихій, военной и гражданской, среди интригъ и сплетенъ, неразлучныхъ съ высшими сферами власти; неся отвѣтственность и передъ арміей за слабость гражданскаго управленія, чуть ли не за всякаго запуганнаго Болгарина,-- и передъ Болгаріей и общественнымъ мнѣніемъ Россіи за каждый произволъ воинскаго начальника и за каждую излишнюю ревность гражданскихъ чиновниковъ при удовлетвореніи военныхъ нуждъ,-- вотъ та обстановка, при которой приходилось ему работать, та атмосфера, которою онъ дышалъ. Въ то же время онъ исполнялъ другія, не менѣе тяжкія обязанности по званію Уполномоченнаго Краснаго Креста. И также конечно былъ осыпанъ градомъ разнообразнѣйшихъ нареканій, какъ будто Красный Крестъ призванъ удовлетворять всѣмъ санитарнымъ нуждамъ арміи и восполнять собою недостаточность военно-медицинскаго управленія. Я впрочемъ не намѣренъ касаться этой стороны его дѣятельности. Позволю себѣ замѣтить только одно: едвали, не говорю уже о Бисмаркѣ или Питтѣ,-- но Пальмерстонъ или даже графъ Андраши, которому сравненіе съ Черкасскимъ, конечно, можетъ быть только лестнымъ, пригодились бы для званія Уполномоченнаго Краснаго Бреста при Дѣйствующей арміи. Эта высокопочтенная, благая дѣятельность едвали требуетъ, способностей государственныхъ, во всякомъ случаѣ требуетъ талантовъ совсѣмъ иного калибра и иной категоріи. Замѣчу также, что князь Черкасскій не щадилъ жизни при уборкѣ раненныхъ подъ Плевной и, по свидѣтельству иностранныхъ корреспондентовъ, распоряжался дѣломъ подъ пулями съ поразительнымъ мужествомъ...
Не подъ силу было одному человѣку нести такія задачи, такую тяготу труда, заботъ и борьбы. Онъ изнемогалъ отъ истомы и раздраженія,-- и раздраженіе плодило ему новыхъ враговъ. Въ то же время въ дорогомъ отечествѣ нашлись досужіе борзописцы, у которыхъ хватило духа пустить по Россіи ложные, дерзкіе пасквили, зная, что въ нашемъ обществѣ, при его дѣтской незрѣлости, всякому печатному слову еще готовы дать вѣру; зная также, что обвиняемый, по отдаленности и по своему оффиціальному положенію, поставленъ въ невозможность опровергнуть клевету. Такія статьи, затрудняя задачи Россіи возбужденіемъ къ ней недовѣрія въ средѣ Болгаръ, такъ совпадаютъ съ цѣлями Англіи и Австріи въ настоящую пору, что можно было бы признать ихъ писанными по иностранному заказу, еслибъ только онѣ были дѣльнѣй и умнѣе. Но увы! все это -- доморощенные продукты той нашей интеллигенціи, преимущественно петербургской, которая своимъ лакействомъ предъ Европой, своимъ отчужденіемъ отъ русской народности обрекла себя на вѣчное недомысліе, вѣчное больное, худосочное дѣтство.
Перейдя пѣшкомъ Балканы и вступивъ вскорѣ потомъ, вмѣстѣ съ торжествующими нашими войсками, въ Адріанополь, князь Черкасскій, по его словамъ, былъ вознагражденъ этою минутою за всѣ 14 мѣсяцевъ трудовъ и скорбей. Его благоговѣнію предъ русскимъ солдатомъ не было мѣры. На него и на Русскій народъ возлагалъ Черкасскій неколебимую надежду за будущее Россіи. "Всю ее держитъ" -- писалъ онъ изъ за-Дуная -- "на своихъ могучихъ плечахъ этотъ простой, этотъ сиволапый мужикъ! Все одолѣетъ, все вынесетъ нашъ добрый, нашъ великій страстотерпецъ -- русскій солдатъ!"
Я можетъ-быть слишкомъ увлекся и подробнѣе, чѣмъ предполагалъ, изложилъ вамъ главныя характеристическія данныя жизни князя Черкасскаго. Предлагаю вамъ самимъ сдѣлать логическую посылку и добыть выводъ, и затѣмъ свѣрить его съ обычными, банальными сужденіями объ этомъ великомъ гражданскомъ бойцѣ и доблестномъ подвижникѣ.
Въ знаменательномъ совпаденіи для смерти князя Черкасскаго со днемъ 19 феврали, днемъ освобожденія русскихъ крестьянъ и днемъ освобожденія Болгаріи, днемъ исполненія Россіею своего великаго историческаго призванія, видится что-то свыше правосудное. Этою смертью какъ бы запечатлѣла вѣчная, неразрывная связь имени князя Черкасскаго съ величайшими христіанскими дѣяніями не только русской, но и всемірной исторіи...