Чувство обиды, впрочемъ, у него скоро разсѣялось. Въ сущности, если говорить откровенно, онъ былъ даже доволенъ, что такъ скоро разстался съ пріятелемъ. Дѣло въ томъ, что онъ держалъ въ головѣ нѣкій умыселъ, въ которомъ ни за что бы не открылся Чепыгину...
Трудно сказать, въ какой моментъ зародился въ немъ этотъ умыселъ, какъ онъ созрѣлъ и превратился въ рѣшимость. Это вышло совсѣмъ неожиданно, какъ неожиданно Равальякъ сегодня напился.
Сегодня онъ получилъ свое жалованье. Видъ пачки кредитокъ привелъ его къ мысли угостить обѣдомъ пріятеля. Отсюда прямой результатъ, что они по окончаніи занятій въ конторѣ поѣхали въ "Вѣну". Здѣсь они пообѣдали, причемъ выпили водки; тотчасъ явилась бутылка вина, другая и третья, затѣмъ изліянія сердца, сознаніе неудовлетворенности въ жизни, жажда женской любви и проч., и проч.,-- словомъ, все то, что изображено только что выше... Оставалось лишь ѣхать домой, на Петербургскую сторону -- и вдругъ, въ тотъ самый моментъ, когда Равальякъ очутился на улицѣ и остановился у подъѣзда, чтобы проститься съ пріятелемъ, онъ ощутилъ страшное нежеланіе возвращаться къ пенатамъ, именно сейчасъ, послѣ всѣхъ пережитыхъ впечатлѣній отъ разговоровъ, звуковъ органа, блондинки и проч., и потребность остаться пока въ одиночествѣ, чтобы утишить бурное волненіе крови...
Онъ вздохнулъ всѣми легкими, сдвинулъ цилиндръ на затылокъ и разстегнулъ на распашку пальто и пиджакъ, словно все это душило его...
Въ головѣ его была страшная каша. Тамъ кружились обрывками мысли о домѣ, женѣ, которая ходитъ теперь на седьмомъ уже мѣсяцѣ и которая ждала его сегодня къ обѣду, представлялась тишина спящей квартиры, вспоминались фразы Чепыгина, увѣрявшаго, будто на свѣтѣ нѣтъ женщины, которую нельзя-бы было склонить на паденіе, возникали мысли объ этомъ самомъ Чепыгинѣ, о томъ, что онъ дѣйствительно циникъ, даже просто свинья, если сознаться, хотя и пріятель, о томъ, какая пикантная эта блондиночка давишняя и какъ хорошо было бы, если...
"Ф-фу!" -- отпыхнулся онъ, совсѣмъ задыхаясь, снялъ свой цилиндръ и нѣсколько времени шелъ непокрытый, освѣжая пылавшую голову.
Совершенно для него безотчетно, ноги принесли его на Большую Морскую.
Ночь была тихая, теплая. Съ утра перемежавшійся дождь, вѣроятно, давно прекратился, судя по сухимъ тротуарамъ. Лохмотья разорванныхъ тучъ медленно плавали по небу, отъ времени до времени заслоняя луну, но та ярко, упорно, продолжала свѣтить, какъ-бы желая перещеголять фонари, которые стыдливо мерцали вдоль улицъ, но тотчасъ-же вдругъ ободрялись, яснѣли, когда заключившія съ ними очевидный заговоръ тучи погашали луну -- и въ этой борьбѣ луны съ фонарями все вокругъ дышало какою-то призрачной, таинственной жизнью... Тѣни удлиннялись и исчезали, очертанія крышъ уходили вдругъ въ небо.
Равальякъ вышелъ на Невскій и повернулъ къ Полицейскому мосту. Теперь еще больше онъ сознавалъ невозможность вернуться домой и въ то-же самое время испытывалъ томительное чувство полнаго своего одиночества и потребность во что бы ни стало нарушить его...
Въ нѣсколькихъ шагахъ, впереди, мелькала фигура. Она шла ровнымъ и медленнымъ шагомъ. То была женщина -- высокаго роста, тонкая, стройная. Она должна была быть молода, судя по походкѣ, въ которой было для него что-то неодолимо-притягивающее, что-то зовущее... Онъ прибавилъ шагу, догналъ, поровнялся и заглянулъ ей въ лицо. Она тотчасъ остановилась и воззрилась на него прямо, въ упоръ. Онъ тоже остановился и тоже уставился на нее своими шарами, которые дико вращались подъ навѣсомъ широкихъ бровей...
Да, она была молода. Она была брюнетка, съ блѣднымъ лицомъ, на которомъ ярко алѣли маленькія, пухлыя губы... Сердце шибко-пшбко заколотилось въ груди Равальяка...
Вдругъ она быстро попятилась, будто въ испугѣ, и произнесла совсѣмъ неожиданно:
-- Чего выпятилъ буркалы?... Ахъ, ты, коротышка!..
И съ этими словами она помчалась впередъ...
Онъ словно упалъ съ облаковъ. Грубая фраза была сказана сиплымъ, совсѣмъ мужскимъ голосомъ... Ему показалось, что онъ вдругъ протрезвѣлъ.
Онъ тронулся машинально впередъ и дошелъ до Казанскаго моста. Шаги его были совершенно тверды и мысли болѣе стройно вязались въ его головѣ. А все-таки домой ему еще не хотѣлось... Ему нужно было совсѣмъ утомиться, умаяться, хотя-бы ходьбою, ему нужно было движеніе -- а лучше всего, если бы вдругъ по дорогѣ встрѣтилось какое-нибудь приключеніе, скандалъ, въ который можно-бы было ввязаться, покричать, побраниться, а затѣмъ сѣсть на извощика и ѣхать домой.
Но такъ какъ никакого скандала вдали не предвидѣлось, то онъ рѣшилъ сдѣлать маленькій крюкъ, дойти до Лѣтняго сада, потомъ тронуться въ обратную сторону, по Гагаринской набережной и черезъ Троицкій мостъ пѣшкомъ придти на Петербургскую сторону.
Онъ повернулъ на Екатерининскій каналъ.
Здѣсь было тихо. Прохожихъ совсѣмъ почти не встрѣчалось. Кое-гдѣ попадался, подъ фонаремъ, у тротуара, дремлющій на своей пролеткѣ извощикъ. Дворники спали у воротъ на скамейкахъ.
Равальякъ подвигался впередъ.
Онъ подходилъ уже къ перекрестку, и вдругъ услышалъ полицейскій свистокъ, а въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ себя увидалъ группу людей, тѣснившихся у рѣшетки канала, гдѣ, очевидно, что-то случилось... Онъ поспѣшно туда устремился. Одновременно съ нимъ, къ тому-же самому мѣсту, торопливо шагалъ черезъ улицу, стуча по мостовой сапожищами, дюжій дворникъ, привлеченный свисткомъ отъ воротъ ближайшаго дома.
Дѣло происходило у спуска къ водѣ, при самомъ началѣ мостковъ, которые устраиваются для соединенія набережной съ барками дровъ, во множествѣ появляющимися въ осеннюю пору на петербургскихъ каналахъ и по которымъ дрова перевозятся артелью на тачкахъ, для нагрузки возовъ, отправляющихъ ихъ куда слѣдуетъ. Очевидно, на баркѣ случилось нѣчто, переполошившее всѣхъ мужиковъ, которые гурьбою тѣснились вокругъ полицейскаго.
Центромъ вниманія были босой, низкорослый мужикъ, съ большимъ волненіемъ что-то разсказывавшій и, рядомъ съ нимъ, вся мокрая (на сколько можно было судить, при двойномъ освѣщеніи фонаря и луны, по лужѣ воды, обрисовавшейся у нея подъ ногами) женщина, одѣтая "по господски", въ пальто, но безъ шляпы, съ слипшимися и безпорядочно падавшими на лицо волосами. Она изнеможенно сидѣла на тумбѣ и смотрѣла пристально въ землю, вся дрожа мелкою, лихорадочною дрожью, но видимо равнодушная къ скучившейся около нея гурьбѣ мужиковъ, равнодушная и къ тому, что съ мокрой одежды ея текла ручьями вода, а платье плотно облѣпило ей ноги... Она-то и оказывалась очевидной причиной сенсаціи.
Это была наша Глафира...
-- Лежу и все слышу... Дремать уже сталъ...-- разсказывалъ низкорослый мужикъ.-- Только, съ чего ужъ, не знаю -- ровно что толкнуло меня... По доскамъ-то, слышу, бѣжитъ ровно кто... скоро бѣжитъ таково... топъ-топъ-топъ ногами-то, значитъ... Думаю -- воръ. Нѣтъ, братъ, шалишь... Гляжу -- барыня!.. Вскочилъ это я, смотрю, что ей такое занадобилось -- анъ она околъ дровъ пробирается, потомъ остановилась -- бултыхъ!-- только и видѣлъ! Тутъ я дядю Акима поскорѣй разбудилъ -- "женщина, кричу, у насъ сейчасъ бросилась!" -- самъ рубаху съ портками долой -- да за нею... Одна ейная шляпа плыветъ по водѣ... А потомъ, смотрю, вынырнула... Барахтается... Я ее сейчасъ, значитъ, за косу!.. Держу, не пущаю... Тутъ Акимъ подалъ багоръ. Ухватился я рукой за багоръ, а другою-то, значитъ, рукою ее самое держу, не пущаю... Ну, а тутъ ужъ къ берегу близко, Акимъ тоже сейчасъ подбѣжалъ и вдвоемъ ужъ мы вытащили... Вотъ и Акимъ тоже самое скажетъ!
-- Это все такъ точно, дѣйствительно!-- подтвердилъ тотчасъ Акимъ, худой, черноватый мужикъ, и прибавилъ, оглянувшись на остальныхъ мужиковъ:-- Вѣдь вотъ грѣхъ какой!
И всѣ съ суровыми лицами принялись смотрѣть на Глафиру.
Группа между тѣмъ увеличивалась. Подошелъ еще дворникъ, въ тулупѣ. Остановился прохожій пьяноватый субъектъ неопредѣленннаго званія.
-- Какъ звать? Гдѣ живете?-- обратился блюститель порядка къ Глафирѣ, тронувъ ее за плечо.
Та взглянула на него растеряннымъ взоромъ, какъ-бы теперь только очнувшись, и приподнялась было съ тумбы, съ очевиднымъ желаніемъ скрыться.
-- Нѣтъ, ты постой! Нѣтъ, ты погоди!-- разсвирѣпѣлъ вдругъ низкорослый мужикъ, опуская руки на плечи Глафиры, словно онъ былъ охотникъ, отъ котораго ускользала добыча.-- Отвѣчай, значитъ, что тебя начальство спрашиваетъ!
-- Оставьте меня...-- прошептала Глафира, силясь освободиться изъ дюжихъ рукъ мужика.
-- Нѣтъ, ты посто-о-ой! Дядя Акимъ, придержи!
-- Въ участокъ ее, что тутъ разговаривать!-- замѣтилъ пьяноватый субъектъ неопредѣленнаго званія.-- Протрезвится тамъ въ лучшемъ видѣ!
-- Посторонитесь-ка малость!-- заявилъ начальственно блюститель порядка, беря подъ локоть Глафиру, и обратился къ одному изъ двухъ дворниковъ.-- Бѣги скорѣй за извощикомъ!
-- Не надо... Оставьте... Пустите меня...-- пролепетала Глафира, дѣлая новую попытку вырваться, но городовой и низкорослый мужикъ держали ее крѣпко за плечи.
-- Небось... Разберутъ все въ участкѣ...-- успокоительнымъ тономъ замѣтилъ опять субъектъ неопредѣленнаго званія.
-- Прочь сейчасъ руки! Ахъ, вы, мерзавцы!-- воскликнулъ вдругъ Равальякъ, наблюдавшій всю эту сцену, теперь устремляясь впередъ и схватывая за рукавъ мужика.-- Убери сейчасъ лапы, дубина, тебѣ говорятъ!!.
-- Вы, господинъ, извольте проходить своею дорогой...-- началъ было блюститель порядка.
-- Что-о?! Какъ ты смѣлъ мнѣ это сказать?!-- закипѣлъ Равалькъ, наступая.-- Да знаешь-ли ты, что я сейчасъ-же къ оберъ-полиціймейстеру ѣду?.. А тебя, каналью, самого нужно выкупать!-- набросился онъ на спасителя и, осѣненный внезапнымъ вдохновеніемъ, воскликнулъ: -- Эта дама -- моя знакомая! Слышите? А вы ее хотите въ участокъ! Да какъ вы осмѣлились? А? Говорятъ вамъ, знакомая! Слышите?
-- Объ этомъ, ваше благородіе, мы ничего неизвѣстны, а такъ какъ тутъ происшествіе, то я по службѣ должонъ...-- заявилъ полицейскій, впрочемъ нѣсколько уже нерѣшительнымъ тономъ, такъ-какъ видъ Равальяка, одѣтаго прилично, въ цилиндрѣ, съ золотою цѣпочкой часовъ, виднѣвшейся изъ подъ разстегнутаго на распашку пальто, былъ довольно внушителенъ.
-- Мнѣ наплевать, что ты долженъ но службѣ!-- кричалъ Равальякъ; -- гдѣ это видано, чтобы людей въ такомъ видѣ таскать по участкамъ! Ее нужно домой! Ее нужно въ постель! Я сейчасъ-же возьму ее!.. Извощикъ! Извощикъ!
Какъ разъ въ эту минуту къ тротуару примчался извощикъ, котораго, спящаго, разбудилъ на перекресткѣ посланный дворникъ и, безъ разговоровъ, погналъ куда слѣдовало...
-- Я за все отвѣчаю! Если по вашимъ дурацкимъ порядкамъ потребуется -- могутъ имѣть дѣло со мною! Вотъ моя карточка! А вотъ и мой адресъ, если это для полиціи нужно!
Поспѣшно выхвативъ изъ бумажника свою визитную карточку, на которой значилось: "Иванъ Еремеичъ Равальякъ", онъ на оборотной сторонѣ ея тонкимъ записнымъ карандашикомъ прибавилъ крупными буквами: "Бухгалтеръ N-скаго Коммерческаго Общества (Невскій, д. No 00),-- вручилъ этотъ документъ полицейскому стражу, не прибавивъ больше ни слова, подхватилъ подъ руку Глафиру (та покорно, безъ звука, за нимъ тотчасъ-же послѣдовала), помогъ взобраться ей на извощика, подбѣжалъ съ другой стороны, вскочилъ на пролетку и повелительнымъ голосомъ крикнулъ:
-- Живѣе!