Этюдъ "По ревизіи" можно считать однимъ изъ наиболѣе удавшихся произведеній Кропивницкаго. Это картинка, выхваченная прямо изъ жизни и нарисованная яркими красками умѣлою рукой. Предъ вами волостное правленіе въ полномъ его составѣ: волостной старшина, изображающій изъ себя начальство и потерявшій счетъ днямъ изъ-за пьянства; писарь, побѣдитель женскихъ сердецъ, говорящій высокопарнымъ языкомъ и тоже кутила-мученикъ; волостной сторожъ, которымъ каждый понукаетъ, какъ вздумается. Его бранятъ за то, что нѣтъ во время лошадей, а между тѣмъ лошади стоятъ у волостнаго правленія второй день въ пріятномъ ожиданіи, что вотъ-вотъ началъ:тво поѣдетъ по ревизіи, а у начальства между тѣмъ являются все новые и новые предлоги выпить и закусить. Вотъ выходитъ на сцену сварливая баба Рындычка; она пришла судиться, пришла жаловаться на сосѣдку, московку Приську, которая, что ни скажешь ей, какъ ни выругаешь, все молчитъ и молчитъ, что ей кажется крайне подозрительнымъ.
Допросъ старшины, сопровождающійся шкаликомъ водки и разсказъ болтливой бабы, безпрестанно уклоняющейся всторону и припоминающей происшествія за цѣлые десятки лѣтъ, смѣшитъ васъ до слезъ. Старшина очень радъ случаю призвать къ себѣ смазливую московку, за которой онъ давно тщетно ухаживаетъ, и когда она появляется на сценѣ, онъ безцеремонно выгоняетъ въ шею старую Рындычку, мотивируя это тѣмъ, что она не умѣетъ держать себя передъ начальствомъ. Но пріятное свиданіе старшины прервано приходомъ писаря. Оказывается, что тотъ предупредилъ намѣренія высшаго начальства, какъ называетъ себя старшина, и покумился съ московкой, что не мѣшаетъ, однако, его пріятельскимъ отношеніямъ къ старшинѣ и общей выпивкѣ.
На сцену опять является Рындычка, но водка уравновѣшиваетъ взаимныя отношенія: она цѣлуется съ московкой и плачетъ надъ тѣмъ обстоятельствомъ, что она сирота. Всѣ пьютъ, всѣ поютъ: "ой, хто пьё, тому наливайте"! и въ этой общей пьяной пѣснѣ вамъ слышится утраченное сознаніе какого бы то ни было человѣческаго достоинства; а лошади между тѣмъ ждутъ у крыльца, пьяный писарь позваниваетъ въ шутку колокольчикомъ надъ ухомъ уснувшаго старшины, и тому грезится, будто онъ ѣдетъ по ревизіи, и онъ понукаетъ со сна мнимыхъ лошадей.
Предъ вами самая горькая, самая неотразимая правда жизни, и надъ нею задумывается не только интеллигентный человѣкъ, ее какъ нельзя лучше понимаетъ и чуетъ народъ.
-- Чи воно на кіятрі чи справді? мабудь справді, сказалъ въ раздумьи одинъ изъ крестьянъ по окончаніи чтенія.
-- Та на кіятрі-ж правду представляютъ, шоб люде бачили, замѣтилъ также серьезно другой.
-- Примір знятий въ окурат. (Вѣрно списано съ натуры), добавилъ глубокомысленно третій, а между тѣмъ за минуту до этого эти самые люди хохотали и надъ старшиной, и надъ бабой Рындычкой и говорили сквозь смѣхъ: "и ті коні стоять, и ревизія стоіть"!
-- А ему з пьяну здаетця, шо іде.-- Тільки на умі справля службу тай годі! От у нас Артем Солоний був старшиною, то той було каже: "и сам не памьятаю, коли мене наставляли, коли и скидали, усе пьяний! Загада було сход, люди зійдутця, стоять, стоять, дожидаютъ, дожидаютъ та з тим и підуть; такъ само одшукувавъ дні, як и цей"! {А ему съпьяна кажется, что онъ ѣдетъ. Онъ въ мысляхъ только исправляетъ долгъ службы, а не на дѣлѣ. Такой точно былъ у насъ старшина Артемій Соленый,-- тотъ, бывало, говорилъ: и самъ не помню, когда меня выбирали, когда смѣняли,-- все время пьянствовалъ! Созоветъ, бывало, сельскій сходъ, народъ сойдется, ждетъ-пождетъ, да съ тѣмъ и разойдется. Также, какъ и этотъ, позабывалъ дни и числа.}.
-- У нас й така,-- Рындычка як риз! Из жалоби та кудй заіхала! "То колись бую, нічого згадувати", говорили они, смѣясь росказнямъ разболтавшейся Рындычки. (Нечего вспоминать объ томъ, что давнымъ давно миновало)
Но въ общемъ замѣчаній было сравнительно весьма немного, и мы считаемъ не безъинтереснымъ сказать нѣсколько словъ о причинѣ, которая пара лизировала на этотъ разъ полную откровенность слушателей и внесла въ нашу аудиторію небывалое въ ней стѣсненіе и робость. Причина эта таилась въ слѣдующемъ: услыхавъ, что у насъ на очереди стоитъ пьеса "По ревизіи", одинъ изъ крупныхъ землевладѣльцевъ данной мѣстности, большой знатокъ малорусскаго языка и ярый поклонникъ таланта Кропивницкаго, предложилъ намъ явиться въ нашу хату и прочитать пьесу. Зная о характерѣ его справедливыхъ и честныхъ дѣловыхъ отношеній къ народу и совершенно упуская при этомъ изъ виду вопросъ о матеріальной зависимости, мы охотно допустили его въ нашу аудиторію; намъ казалось даже, что это какъ бы подыметъ фонды нашихъ чтеній въ глазахъ народа и придастъ имъ большую солидность. Но на дѣлѣ оказалось не то, и мы съ первыхъ же минутъ почувствовали, что впали въ ошибку. Иные изъ слушателей не рѣшались садиться, держась почтительно всторонѣ и бормоча сквозь зубы: "не клопочітьця, мы постоімо"! {Не безпокойтесь, мы постоимъ!} и намъ стоило большихъ усилій усадить ихъ.
Долго, долго никто изъ слушателей не рѣшался произнести ни слова, и въ эту минуту интересно было наблюдать измѣненія въ выраженіи этихъ знакомыхъ намъ лицъ. Лицо Демьяна больше другихъ сохранило на себѣ выраженіе сосредоточеннаго спокойствія и самообладанія; Кирило какъ-то весь судорожно подергивался, и нервная улыбка не сходила съ его лица; болтливая свекровь точно воды въ ротъ набрала и подобострастно смотрѣла въ сторону чтеца. Изъ устъ дѣда Бруско не вылетѣло ни единой остроты; онъ имѣлъ видъ понурый и все время молчалъ. Баба Параска вся преисполнилась притворнаго умиленія и, подперши щеку своей искалѣченной рукой, казалось, слушала молитву, а не веселую пьеску. Иванъ Позняковъ, желая что-либо сказать, каждый разъ заикался, чего прежде съ нимъ никогда не бывало. Баба Марья окончательно затихла и какъ будто не дышала; Григорій какъ-то съежился и весь ушелъ въ себя; нервный смѣхъ старостихи быстро обрывался; нѣсколько новыхъ лицъ, появившихся на чтеніи, какъ-то сконфуженно и вопросительно оглядывались кругомъ, какъ бы выискивая случая уйти. Свекоръ имѣлъ видъ человѣка, чѣмъ-то провинившагося; онъ былъ красенъ, какъ ракъ, и безпрестанно отиралъ какимъ-то засаленнымъ платочкомъ крупныя капли пота, выступавшія на лбу. Однимъ словомъ, люди эти носили на себѣ яркій отпечатокъ прошлой зависимости и крѣпостного права.
Нельзя сказать, впрочемъ, чтобы и крупный землевладѣлецъ чувствовалъ себя вполнѣ хорошо и могъ явить собою примѣръ полнаго самообладанія: чтеніе его было далеко не такъ выразительно и удачно, какъ въ гостиной; онъ часто останавливался, сбивался, иное пропускалъ, стѣсняясь мыслью, что это можетъ показаться нѣсколько циничнымъ народу.
Развязнѣе другихъ держалъ себя Николай Безинскій. Было-ли тому причиной родство его съ высшимъ начальствомъ -- старшиною, или матеріальная независимость (онъ очень богатый мужикъ), или приближенность его къ прежнимъ господамъ, когда онъ 4 года служилъ въ лакеяхъ, или толковое знаніе грамоты и чтеніе книгъ, или, наконецъ, совокупность всѣхъ этихъ четырехъ причинъ,-- но это былъ все тотъ же Николай Безинскій, ровный, спокойный и прерывающій время отъ времени чтеніе своими толковыми замѣчаніями. Спокойствіемъ этимъ онъ видимо ободрилъ впослѣдствіи даже другихъ, и къ концу чтенія можно было слышать и сдержанный смѣхъ, и толковыя замѣчанія вполголоса. Безинскій внимательно слѣдилъ за чтецомъ и, замѣтивши, что тотъ нѣчто пропускаетъ, сказалъ учтиво, но настойчиво: "не проминайте, будьте лйскаві!" Но у чтеца на это были свои взгляды, и онъ продолжалъ кое-что пропускать; зато, когда насталъ перерывъ въ чтеніи, и господа ушли завтракать въ домъ, Везинскій перечиталъ громко публикѣ все пропущенное прежде, и когда паны возвратились и застали его за чтеніемъ, онъ замѣтилъ улыбаясь, какъ бы въ свое оправданіе: "хіба мы малі!" (Развѣ мы малолѣтки!) и убѣдительно просилъ дать ему на домъ оба номера газеты "Степь", чтобы прочесть своему брату, старшинѣ, "По ревизіи". "Коли хочете, я хоч и гріши за ці листа відам" (если хотите, я заплачу), говорилъ онъ учтиво, готовый, видимо, раскошелиться и пріобрѣсти въ собственность интересную исторію про старшину.
-----
Разсказанный случай доказалъ намъ, какъ не легко устраиваются отношенія съ народомъ, въ которыхъ царила-бы полная откровенность и простота, и мы еще болѣе порадовались, что намъ удалось установить съ нимъ подобныя отношенія. Мы боялись только, какъ бы этотъ несчастный случай не парализировалъ безъискусственности нашихъ дальнѣйшихъ чтеній, но, къ счастію, тревоги эти оказались напрасными,-- при слѣдующемъ чтеніи слушатели наши казались намъ еще проще, откровеннѣе, чѣмъ когда бы то ни было, и мы съ радостью чувствовали нравственную атмосферу нашей прежней аудиторіи. Минутами намъ становилось какъ бы боязно, что вотъ-вотъ ворвется въ нее, пожалуй, опять какой-либо чуждый, пришлый элементъ и нарушитъ налаженную гармонію, но все было спокойно извнѣ, и только книга вызывала въ нашихъ слушателяхъ восклицанія, волненія и слезы.
Какимъ образомъ достигли мы подобныхъ отношеній, узнаетъ каждый, кто прочтетъ всѣ наши предыдущія замѣтки объ изданіяхъ "Посредника" во второй части книги "Что читать народу?" когда она появится въ свѣтъ.