Прямодушному, не способному къ скрытности, донъ Жуану Альварецъ теперь часто приходилось носить маску. Если онъ желалъ оставаться въ Севильѣ и избѣгнуть тюрьмы инквизиціи, то ему ничего болѣе не оставалось, какъ словомъ и дѣломъ показывать свою преданность католической церкви и ненависть къ ереси.
Съ каждымъ днемъ онъ долженъ былъ все болѣе и болѣе, подчиняться этой необходимости. Онъ утѣшалъ себя только тѣмъ, что все это дѣлалось ради его брата. Гдѣ были та правда и свобода, о торжествѣ которыхъ для его родной земли мечталъ онъ! Достаточно было одного дня, чтобы разбить эти надежды. Точно по заранѣе условленному сигналу, почти въ одинъ моментъ, главнне вожаки протестантства, въ Севильѣ, Вальядолидѣ и другихъ мѣстахъ Испаніи, были схвачены и брошены въ тюрьму. Все это было сдѣлано тихо, неуклонно, въ величайшемъ порядкѣ. Почти всѣ люди, имена которыхъ оба брата произносили съ любовью и уваженіемъ, были теперь безпомощными узниками. Реформированная церковь Испаніи не существовала болѣе, или скрывалась въ заточеніи.
Донъ-Жуанъ никогда не узналъ, откуда брала свое начало та буря, которая разметала эту кучку вѣрныхъ. Очень возможно, что руководители инквизиціи уже давно намѣтили свои жертвы и только ждали удобнаго момента, чтобы овладѣть ими.
Донъ-Жуанъ, сердце котораго еще такъ недавно было полно свѣтлыхъ надеждъ, теперь въ отчаяніи склонилъ голову. Онъ уже болѣе не вѣрилъ въ возможность свободы и въ силу истины. По своимъ внутреннимъ убѣжденіямъ онъ оставался лютераниномъ и признавалъ всѣ ученія новой вѣры. Но та жизненная сила, которая одухотворяла для него эти ученія, ослабѣла въ его глазахъ.
Въ началѣ онъ лелѣялъ еще надежду, что братъ его не заключенъ въ секретной тюрьмѣ инквизиціи, потому что арестованныхъ было такое множество, что городскія и монастырскія тюрьмы переполнялись ими и ихъ помѣщали даже въ частные дома. Можно было предполагать, что и Карлосъ помѣщенъ такимъ же образомъ. Тутъ представлялось больше возможность поддерживать сношенія съ нимъ и облегчить его положеніе, чѣмъ въ мрачныхъ стѣнахъ Тріаны. Кромѣ того, можно было устроить его побѣгъ.
Но неутомимые розыски Жуана убѣдили его, что братъ его находится въ стѣнахъ самой "Santa Casa" {Святого Дома,-- такъ называлась тюрьма инквизиціи.}. Онъ содрогался при мысли о его настоящихъ страданіяхъ и о томъ, что ему предстоитъ въ будущемъ, потому что въ этой особой тюрьмѣ помѣщались только самые важные преступники.
Онъ нанялъ себѣ комнату въ одномъ изъ предмѣстій Тріаны, отдѣленномъ рѣкою отъ города, съ которымъ оно сообщалось посредствомъ моста, устроеннаго на лодкахъ. Главною причиною, побуждавшею его къ такому выбору помѣщенія, была надежда увидѣть своего брата среди измученныхъ, мертвеннаго вида лицъ, иногда показывавшихся ради свѣта и воздуха въ рѣшетчатыхъ окнахъ тюрьмы, выходившихъ на рѣку. Много томительныхъ долгихъ часовъ Жуанъ проводилъ въ ожиданіи возможности взглянуть на любимое лицо. Но все было безуспѣшно.
Иногда онъ отправлялся въ городъ, но не ради одной донны Беатрисы. Онъ направлялся въ великолѣпный соборъ и ходилъ взадъ и впередъ по массивной колоннадѣ, уцѣлѣвшей еще со временъ римлянъ и пережившей вѣка магометанскаго вдадычества. Здѣсь можно было встрѣтить множество купцовъ въ разныхъ костюмахъ и разныхъ національностей, заключавшихъ свои сдѣлки. Здѣсь часто можно было видѣть донъ Жуана въ горячемъ разговорѣ съ однимъ евреемъ, съ крючковатымъ носомъ и пронизывающими черными глазами.
Исаакъ Озаріо, или вѣрнѣе -- Исаакъ бенъ-Озаріо, быхъ извѣстный ростовщикъ, часто снабжавшій деньгами сыновей донъ-Мануэля, за весьма высокіе проценты, въ виду большого риска подобной операціи. Еврей не прочь былъ "одолжить" также и донъ Жуана на извѣстныхъ условіяхъ. Онъ понималъ, для какой цѣли требовались его деньги. Онъ былъ христіанинъ только по названію, потому что иначе онъ не могъ бы жить на испанской землѣ.
Озаріо доставляло большое удовольствіе сознавать, что сами христіане заключаютъ въ тюрьмы, жгутъ и мучаютъ другъ друга. Это напоминало ему великіе дни въ исторіи его народа, когда Богъ поселялъ смятеніе среди полчищъ враговъ и они подымали руку другъ противъ друга. Пусть язычники пожираютъ другъ друга, что до этого потомству Авраама. Поэтому и донъ-Жуанъ нашелъ въ немъ человѣка, готоваго пособить ему. Въ началѣ онъ бралъ у него довольно значительныя суммы подъ залогъ фамильныхъ драгоцѣнностей, привезенныхъ имъ изъ Нуэры; потомъ ему пришлось заложить и это послѣднее наслѣдіе своихъ отцовъ.
Жуанъ подкупилъ главнаго тюремщика инквизиторской тюрьмы, чтобы тотъ доставлялъ всякія возможныя удобства его брату. Гаспаръ Беневидеа отличался жестокостью и жадностью; но Жуану ничего болѣе не оставалось какъ довѣриться ему, и надеждѣ, что хотя незначительная часть того, что онъ давалъ, дойдетъ до узника. Но ему не удавалось получить никакихъ свѣдѣній о своемъ братѣ отъ Беневидеа, который, подобно другямъ слугамъ инквизиторовъ, былъ связанъ тяжелою клятвою, не открывать ничего, что происходило въ стѣнахъ тюрьмы.
Онъ подкупилъ также нѣсколькихъ изъ клевретовъ и слугъ всеиогущаго инквизитора Мунебраги. Онъ надѣялся также добиться свиданія съ этимъ всесильнымъ человѣкомъ, думая повліять на него при помощи денегъ.
Въ виду этого, чтобы добиться аудіенцій, онъ направился однажды вечеромъ въ великолѣпный паркъ, окружавшій Тріану, гдѣ и ждалъ Мунебрагу, который долженъ былъ скоро возвратиться съ прогулки по Гвадаликивиру.
Вотъ крики толпы на берегу рѣки возвѣстили о приближеніи Мунебраги. Одѣтый въ дорогіе шелка, разукрашенные драгоцѣнными камнями, и окруженный цѣлымъ дворомъ изъ духовныхъ и свѣтскихъ приближенныхъ, сеньоръ инквизиторъ вышелъ на берегъ изъ роскошной, обитой пурпуромъ галеры. Донъ-Жуанъ тотчасъ приблизился къ нему и просилъ объ аудіенціи. Хотя онъ держалъ себя съ почтеніемъ, но безъ той униженности, къ которой за послѣднее время привыкъ Мунебрага. По этому министръ инквизиціи гордо отвернулся отъ него и сказалъ: -- Теперь не время говорить о дѣлахъ, сеньоръ. Я усталъ и нуждаюсь въ отдыхѣ.
Въ этотъ моментъ изъ окружавшей его группы вышелъ францисканскій монахъ и съ низкимъ поклономъ приблизился и инквизитору.
-- Съ вашего милостиваго дозволенія, сеньоръ,-- сказалъ он,-- я переговорю съ кавалеромъ и сообщу его просьбу вашему святѣйшеству. Я имѣю честь бьггь знакомымъ съ его семействомъ.
-- Какъ хочешь, фра,-- отвѣчалъ человѣкъ, привыкшій посылать людей на костеръ и пытку, хотя по его мягкому добродушному голосу никто бы и не заподозрилъ этого.-- Но смотри,-- продолжалъ онъ,-- не запоздай и не потеряй своего ужина, хотя тебя, какъ и другихъ сыновъ св. Франциска, нѣтъ надобности предостерегать противъ чрезмѣрнаго угнетенія плоти. Францисканецъ подошелъ къ Жуану и тотъ увидѣлъ знакомое ему съ дѣтства широкое, добродушное лицо.
-- Фра-Себастіанъ! -- воскликнулъ онъ въ изумленіи.
-- Къ услугамъ вашимъ, сеньоръ донъ-Жуанъ. Позвольте мнѣ не надолго воспользоваться вашимъ сообществомъ.
Они повернули въ сторону, а инквивиторъ, въ сопровожденіи своей свиты, направился въ ту часть Тріаны, гдѣ царила самая безумная роскошь; другая ея половина была царствомъ самой утонченной демонической жестокости.
-- Ради самого неба, скажите, что вы дѣлаете здѣсь фра-Себастіанъ,-- нетерпѣливо спросилъ его Жуанъ. -- Я думалъ увидѣть только темные капюшоны доминиканцевъ около министра инквизиціи.
-- Немножко потише, прошу васъ, сеньоръ. Вонъ то окна открыто. Я здѣсь только въ качествѣ гостя.
-- У каждаго свой вкусъ,-- сказалъ сухо Жуанъ, сшибая ногою какой-то рѣдкостный цвѣтокъ.
-- Осторожнѣе, сеньоръ и ваше сіятельство; господинъ инквизиторъ очень гордится своими кактусами.
-- Тогда, ради самого Бога, уйдемъ куда-нибудь подальше отъ его владѣній.
-- Отдохните, сеньоръ, въ этой красивой бесѣдкѣ на берегу рѣки.
Жуанъ со вздохомъ сѣлъ на подушку бесѣдки, фра-Себастіанъ -- около него.
-- Сеньоръ инквизиторъ принялъ меня со всею вѣжливостью,-- началъ онъ,-- и желаетъ, чтобы я оставался при немъ. Онъ питаетъ любовь къ литературѣ.
-- Вотъ какъ! Это дѣлаетъ ему честь,-- отвѣчалъ съ горькой насмѣшкой Жуанъ.
-- Онъ особенный любитель божественнаго искусства поэзіи.
Конечно, никакая истинная поэзія не могла существовать въ этомъ ужасномъ мѣстѣ. Но гонитель могъ покупать риѳмованную лесть, которая удовлетворяла его. Онъ находилъ удовольствіе въ риѳмованныхъ звукахъ мягкаго кастильскаго языка; они ласкали его ухо, подобно тому, какъ красивые цвѣты и веусная ѣда удовлетворяли другія чувства.
-- Я посвятилъ ему,-- продолжалъ съ должною скромностью фра-Себастіанъ,-- небольшое произведеніе моей музы -- сущіе пустяки о подавленіи ереси; причемъ я уподобилъ сеньора инквизитора Архангелу Михаилу, поразившему дракона. Вы понимаете меня, сеньоръ?
Жуанъ понялъ достаточно и едва удержался, чтобы не сбросить въ рѣку несчастнаго риѳмача. Онъ научился сдержанности за послѣднее время. Но его слова звучали презрѣніемъ, когда онъ сказалъ:
-- Вѣроятно, онъ угостилъ васъ за это хорошимъ обѣдомъ.
Фра-Себастіанъ, однако, не желалъ обижаться.
-- Онъ остался доволенъ моимъ слабымъ усиліемъ и допустилъ меня въ число своей блестящей свиты,-- продолжалъ онъ.-- Если не считать то развлеченіе, какое доставляетъ ему мой разговоръ, то отъ меня не требуется никакихъ услугъ.
-- И такъ вы облечены въ пурпуръ и тонкое полотно и пируете каждый день,-- отвѣчалъ съ явнымъ презрѣніемъ Жуанъ.
-- Вы смѣетесь надо мной, сеньоръ донъ-Жуанъ, какъ и въ былыя времена.
-- Богу извѣстно, какъ мало у меня поводовъ къ веселью. Въ тѣ былыя времена, фра, мы съ вами мало дружили; да и неудивительно, потому что я былъ своенравный, лѣнивый мальчишка. Но, кажется, вы любили моего кроткаго брата Карлоса.
-- Это справедливо, сеньоръ. Не случилось ли съ нимъ чего дурного? Да сохранитъ его св. Францискъ.
-- Хуже трудно себѣ и представить. Онъ сидитъ вонъ въ той самой башнѣ.
-- Святая Дѣва, сжалься надъ нами! -- воскликнулъ крестясь фра-Себастіанъ.
-- Я думалъ, вы слышали объ его арестѣ,-- продолжалъ съ грустью Жуанъ.
-- Я, сеньоръ! Ни одного слова. Святые да помилуютъ насъ! Какъ могъ я допустить мысль, или кто либо другой, чтобы благородный молодой кавалеръ, ученый и благочестивый, могъ подпасть подъ такое ужасное подозрѣніе? По всѣмъ вѣроятіямъ это дѣло какого нибудь личнаго врага. И, о ужасъ! здѣсь въ этомъ мѣстѣ я говорилъ о ереси, о "петлѣ въ домѣ повѣшенныхъ".
-- Брось свою болтовню о повѣшенныхъ,-- воскликнулъ сердито донъ-Жуанъ,-- и выслушай меня, если можешь.
Фра-Себастіанъ почтительнымъ жестомъ выразилъ свою полную готовность слушать его.
-- До меня дошли слухи, что золотой ключъ можетъ открыть доступъ къ сердцу его преподобія.
Фра-Себастіанъ сталъ утверждать, что это гнусная клевета и закончилъ свои восхваленія безупречнаго управленія инквизитора такими словами:
-- Вы навсегда лишитесь его расположенія, если позволите себѣ предложить ему взятку.
-- Безъ сомнѣнія -- отвѣчалъ Жуанъ насмѣшливымъ галосомъ.-- Я вполнѣ заслужилъ бы названіе дурака, еслибъ прямо сказалъ ему: "Вотъ кошелекъ для вашего святѣйшества". Но есть особый способъ сказать "возьми" для каждаго человѣии И ради стараго знакомства, я прошу васъ научить меня, какъ сдѣлать это.
Фра-Себастіанъ задумался. Наконецъ онъ сказалъ ему съ видимымъ затрудненіемъ:
-- Могу я спросить, сеньоръ, какія у васъ въ распоряженіи данныя, чтобы очистить отъ подозрѣнія вашего брата?
-- Его незапятненная репутація, его успѣхи въ коллегіи, его безупречная жизнь -- все говоритъ въ его пользу,-- сказалъ, наконецъ, Жуанъ.
-- Нѣтъ ли у васъ чего ближе подхоящаго къ дѣлу? Если нѣтъ, я боюсь, какъ бы это не кончилось худо. "Молчаніе называютъ святымъ", поэтому я ничего не скажу. Но всетаки, если онъ впалъ въ заблужденіе,-- да хранятъ его святые,-- остается одно утѣшеніе, что онъ легко можетъ быть возвращенъ на истинный путь.
Жуанъ ничего не отвѣтилъ на это. Ожидалъ ли онъ, что братъ его откажется отъ своихъ убѣжденій? Желалъ-ли онъ этого? Касаться этихъ вопросовъ онъ не дерзалъ.
-- Онъ всегда отличался кротостью и уступчивостью,-- продолжалъ фра-Себастіанъ,-- и убѣдить его было не трудно.
-- Но что-же я могу сдѣлать для него? -- спросилъ Жуанъ почти безпомощнымъ голосомъ, возбуждавшимъ невольное сожалѣніе.
-- У господина инквизитора есть племянникъ и любимый пажъ, донъ Алонцо (я не знаю, откуда онъ добылъ этотъ титулъ); я полагаю, что нѣжная ручка маленькаго сеньора не заболитъ, если въ нее положить кошелекъ съ дукатами, и эти самые дукаты могутъ остаться не безъ пользы для успѣха дѣла вашего брата.
-- Устройте все это для меня, и я сердечно буду вамъ благодаренъ. Задержки въ золотѣ для него не будетъ; и вы, мой добрый другъ, не жалѣйте его.
-- О, сеньоръ донъ-Жуанъ, вы всегда отличались щедростью.
-- Дѣло идетъ о жизни моего брата,-- сказалъ Жуанъ, смягчаясь. Но прежній жесткій взглядъ опять скоро вернулся къ нему.-- Кто живетъ въ домахъ богачей,-- продолжалъ онъ,-- у тѣхъ много расходовъ. Всегда помните, что я готовъ служить вамъ и что мои дукаты въ вашемъ распоряженіи.
Фра-Себастіанъ поблагодарилъ его съ глубокимъ поклономъ.
-- Еслибъ это было возможно,-- быстро проговорилъ въ полголоса Жуанъ,-- если бы вы могли мнѣ доставить какое нибудь извѣстіе о немъ... хотя-бы одно слово... что онъ живъ, что съ нимъ обращаются хорошо. Вотъ уже три мѣсяца какъ его взяли, и я не слыхалъ объ немъ ничего, точно онъ уже лежитъ въ могилѣ.
-- Это очень трудное дѣло, очень трудное дѣло, о чемъ вы просите. Если бы я былъ доминиканцемъ, еще можно было бы сдѣлать что нибудь. Черные капюшоны теперь на первомъ планѣ вездѣ. Но все-таки я попробую.
-- Я вѣрю вамъ, фра. Еслибъ, подъ видомъ попытки къ его обращенію, вы могли повидаться съ нимъ...
-- Невозможно, сеньоръ... невозможно.
-- Почему? Они иногда посылаютъ монаховъ для увѣщанія узниковъ.
-- Всегда доминиканцевъ, или іезуитовъ, которымъ довѣряетъ совѣтъ инквизиторовъ. Но будьте увѣрены, сеньоръ, я сдѣлаю все, что только будетъ въ моихъ силахъ, удовлетворитъ ли это, ваше сіятельство?
-- Удовлетворитъ меня? Да, насколько это будетъ касаться васъ. Но днемъ и ночью меня преслѣдуетъ одна ужасная мысль, что если они... будутъ пытать его. Мой бѣдный братъ, робкій и нѣжный, какъ женщина! Ужасъ и страданія сведутъ его съ ума! -- эти послѣднія слова были произнесены почти шепотомъ. Поборовъ свои чувства, донъ-Жуанъ протянулъ руку фра-Себастіану и сказалъ съ наружнымъ спокойствіемъ:
-- Простите, что я такъ долго задержалъ васъ... вы опоздаете къ ужину вашего господина,
-- Снисхожденіе вашего сіятельства заслуживаетъ моей глубочайшей признательности,-- отвѣчалъ монахъ съ утонченною кастильскою вѣжливостью. Его пребываніе при дворѣ инквизитора видимо способствовало улучшенію его манеръ.
Донъ-Жуанъ сообщйлъ ему свой адресъ, и они условились, что черезъ нѣсколько дней монахъ зайдетъ къ нему. Фра-Себастіанъ предложилъ провести его чрезъ сады, окружающіе ту часть Тріаны, гдѣ жилъ инквизиторъ. Но Жуанъ уклонился отъ этого. Ему противна была эта росвошь, которою окружалъ себя гонитель лучшихъ людей своей страны. Онъ подозвалъ лодочника, случившагося въ это время близь берега и почувствовалъ облегченіе, когда вскочилъ въ лодку и стряхнулъ съ своихъ ногъ прахъ этой земли.