"Отъ брата Себастіана Гомецъ, высокопочтенному синьору Филиппу де-Санта-Марія, лиценціату богословія, проживающему въ Алькалѣ-де-Генарецъ, въ просторѣчіи Комилутумѣ.
"Знаменитый и достопочтенный синьоръ!
"Въ моемъ изгнаніи, среди этихъ мрачныхъ, непривѣтливыхъ горъ, я часто успокоиваю свой умъ воспоминаніями о друзьяхъ моей юности и счастливомъ времени, проведенномъ въ залахъ ученой академіи, гдѣ мы на зарѣ нашихъ дней вмѣстѣ слушали ученыя проповѣди благородныхъ и правовѣрныхъ грековъ, Дмитрія Дука и Никиты Фауста, или сидѣли у ногъ почтеннаго патріарха науки, дона Фернандо Нунецъ. Счастливы вы, другъ мой, что можете проводить свои дни въ такой пріятной средѣ и въ сродныхъ вамъ занятіяхъ; между тѣмъ, какъ я, несчастный, по велѣнію судьбы и вслѣдствіе забвенія друзей и покровителей, долженъ довольствоваться тѣмъ, что имѣю, а не тѣмъ, чего могъ бы желать. Увы! я долженъ влачить мои дни въ неблагодарномъ занятіи, обученія основамъ человѣческаго знанія тупыхъ и разсѣянныхъ дѣтей, что можно уподобить письму на водѣ или на пескѣ. Но, дабы не злоупотреблять вашей драгоцѣнной дружбой, я теперь перейду къ краткому разсказу о тѣхъ обстоятельствахъ, которыя привели меня къ моему настоящему положенію.
(Тутъ достойный монахъ начинаетъ далеко не краткій разсказъ о своихъ личныхъ дѣлахъ, и такъ какъ онъ мало относится къ нашей повѣсти, то его можно выпустить безъ всякаго для нея ущерба).
"Въ этой пустынѣ, какъ справедливо можно ее назвать (продолжаетъ онъ), тѣлесная пища также жалка, какъ и пища духовная. Увы! гдѣ ты золотое вино Хереса, этотъ янтарный нектаръ, которымъ мы, бывало, поддерживали упадокъ нашего духа! Я не говорю уже о нашихъ умѣренныхъ обѣдахъ: красная муллена, сочные пастеты, восхитительная эстрамадурская ветчина, смачная оллаподрида { Ollapodrida -- н аціональное испанское кушанье въ родѣ похлебки.}. Говядина тутъ въ рѣдкость; телятину никогда не увидишь. Наша олла приготовляется изъ тощаго барана (если не изъ козлинаго мяса) и мы запиваемъ ее уксусомъ, называемымъ здѣсь виномъ, затѣмъ слѣдуетъ нѣсколько плохихъ фигъ или жареныхъ каштановъ и козій сыръ, столь же твердый, какъ и головы мужиковъ, которые его дѣлаютъ. Теперь я вполнѣ позналъ справедливость пословицы: "Дурная стряпуха -- неудобная родня". И какъ бы боченокъ хересу,-- еслибъ, благодаря добротѣ моего щедраго друга, онъ могъ попасть въ эти отдаленныя горы,-- способствовалъ къ улучшенію моего питанія и, вѣроятно, въ поддержкѣ моихъ дней. Хозяйка здѣсь пожилая, строгая дуэнья, управляетъ всѣмъ въ этихъ старыхъ развалинахъ, изобилующихъ только одной бѣдностью и гордостью. Она изъ Астуріи и пріѣхала въ свитѣ бѣдной, покойной графини. Подобно всѣмъ своимъ соотечественникамъ, среди которыхъ каждый пастухъ считаетъ себя благороднымъ, она страшно горда, но слѣдуетъ сказать по справедливости, что она чрезвычайно дѣятельная и экономная хозяйка.
"Но перехожу въ предметамъ большей важности. Я предполагаю, что моему другу уже отчасти знакома грустная исторія семейства моихъ воспитанниковъ. Вы припомните ту мрачную тѣнь, подобную солнечному затменію, которая упала темнымъ пятномъ на имя и судьбы графа де-Нуэра, блестящаго воина и любимаго царедворца его императорскаго величества. Ходили слухи объ измѣнѣ, я не знаю хорошенько въ чемъ, но люди говорили, что онъ даже покушался на жизнь великаго императора, своего друга и покровителя. Полагаютъ, что императоръ (да продлитъ Богъ его дни) не забылъ о милосердіи въ своемъ праведномъ гнѣвѣ и, наказывая преступленіе, пощадилъ честь своего неблагодарнаго слуги. Во всякомъ случаѣ, въ свѣтѣ было извѣстно только, что графъ принялъ командованіе войскомъ въ Индіи и отправился туда на кораблѣ прямо изъ Нидерландовъ, куда потребовалъ его императоръ, не возвращаясь въ Испанію. Ходятъ слухи, что, дабы спасти голову отъ плахи и честь отъ позора, онъ отписалъ всѣ свои громадныя владѣнія императору и святой церкви, оставивъ только жалкій остатокь своей семьѣ. Черезъ годъ послѣ того было объявлено о его смерти въ битвѣ съ Арауканскими дикарями и, если я не ошибаюсь, его величество былъ настолько милостивъ, что повелѣлъ отслужить мессы о спасеніи его души. Но въ то же время ходила тайная молва о болѣе ужасномъ концѣ этой исторіи. Говорили, что по открытіи измѣны, равно отчаяваясь какъ въ земномъ, такъ и въ небесномъ милосердіи, онъ погибъ ужасною смертью отъ собственной руки. Ради его семьи были приняты всѣ мѣры, чтобы замять это дѣло, о которомъ врядъ ли что всплыветъ наружу. Можетъ быть я виновенъ въ томъ, что изложилъ все это на бумагѣ. Но пусть уже разъ написанное остается. Съ вами, мой достойный и уважаемый другъ, я не попадусь въ бѣду.
"Юноши, обученіе которыхъ выпало мнѣ на долю, не лишены дарованій; но старшій изъ нихъ, донъ Жуанъ, лѣнивъ и дерзокъ, и вообще такого вспыльчиваго нрава, что не выноситъ никакого наказанія. Младшій, донъ Карлосъ, болѣе мягкаго темперамента, и успѣвалъ бы въ наукахъ, еслибъ только его негодный братъ постоянно не подбивалъ его на шалости. Донъ Мануэль-Альварецъ, ихъ дядя и опекунъ, умный, свѣтскій человѣкъ, навѣрное предназначаетъ его къ духовной карьерѣ. Но я только молю Бога, чтобы онъ не попалъ въ миноритскіе монахи, потому что знаю изъ собственнаго опыта, какъ тяжела ихъ жизнь.
"Въ заключеніе, прошу васъ, мой уважаемый другъ, по прочтеніи предать пламени это письмо. Молю нашу Владычицу и блаженнаго св. Луку, въ канунъ дня котораго я пишу, да сохранятъ они васъ въ добромъ здравіи.-- Вашъ недостойный братъ Себастіанъ".
И такъ всѣ шепотомъ, покачивая головой, или съ сожалѣніемъ въ голосѣ говорили объ этомъ человѣкѣ, о которомъ и собственные его дѣти ничего не знали (и это было въ ихъ счастью), кромѣ нѣсколькихъ начертанныхъ его рукою словъ, звучавшихъ радостью.